– Если вам что-то известно о том, что случилось с мисс Хайс, скажите лучше мне. Хранить секреты порой опасно.
– Я, я просто так сказала, – заикаясь, пробормотала я. – Вы меня совсем запутали, я, я ничего об этом не знаю. Вы говорили, что я все тут подстроила. И я только хотела сказать, что для этого мне бы пришлось избавиться от нее.
Но ведь эта шутка могла бы быть правдой. Снова во мне поднял голову страх, превратившийся вскоре в панический ужас. Что я сказала? Я, конечно, знаю, что не сбрасывала мисс Хайс с поезда. Но что, если это сделал кто-нибудь другой?
– Вы думаете, ее действительно сбросили? Но почему? Кто? – От волнения я повысила голос, но из библиотеки по-прежнему не доносилось ни звука.
Маргарет отодвинулась от меня. На лице у нее было смешанное чувство удивления и смущения. Она походила на лунатика, который, очнувшись, обнаружил, что стоит в ночной рубашке среди толпы.
– Как глупо с моей стороны... – в ее голосе зазвучала сердечность, не шедшая ей и казавшаяся очень неестественной. – Я не поняла, что это просто... метафора. – Она сделала неопределенный жест рукой. – Я была бы очень вам благодарна, если бы вы ничего никому об этом не рассказывали. И так достаточно разговоров... нам так непросто удержать слуг после этого. – Она избегала смотреть мне в глаза.
– Я не собираюсь об этом рассказывать. Но... – я не знала, что сказать. Я не могла понять, то ли Маргарет правда думала, что мисс Хайс... убита, то ли она разыграла все это, чтобы напугать меня. Если так, то она очень преуспела.
Стараясь скрыть смущение, Маргарет принялась рассматривать содержимое моего подноса.
– Не хотите есть? Зачем только было причинять миссис Гаррисон столько хлопот.
– Когда я просила принести ланч, я не знала о смерти мисс Хайс, – объяснила я и не смогла удержаться, чтобы не добавить: – Миссис Гаррисон, похоже, не из тех, которые молча страдают, – мне казалось, что с ее стороны было довольно-таки некрасиво идти плакаться хозяевам, тем более что моей вины во всем этом не было.
Маргарет рассмеялась своим резким смехом.
– Да, она из тех, кто вечно чувствует себя жертвой. От рождения. Надо столько всего переделать, а годы уже не те. – Она задумчиво провела пальцем по столу. – Если вы останетесь здесь, вам придется иногда помогать нам по дому. У нас постоянно проблемы с прислугой, и, когда возникает необходимость, делать все приходится самим.
– Буду рада помочь, – я постаралась дать ей понять, что "помогу по дому" лишь в том случае, если и "леди" примут в этом участие. Я не нанималась сюда прислугой.
Маргарет кивнула с отсутствующим видом, подняв крышку с кофейника на подносе и рассматривая его содержимое.
– Кофе еще горячий. Хорошо пахнет. Вы не будете пить? Жаль, если пропадет.
– Мне совершенно не хочется. Берите, если хотите. Она налила себе чашечку. Кофе действительно пах хорошо. Но мне не хотелось ставить себя в глупое положение, спрашивая, хватит ли там на двоих. Маргарет задумчиво отпила из чашки и скривила губы:
– Запах намного лучше, чем вкус. Миссис Гаррисон, похоже, утрачивает свои способности. – Она сделала еще глоток. Потом поставила чашку на стол, – на мой взгляд, чересчур близко от только что перепечатанных страниц рукописи.
Пока я передвигала их в безопасное место, Маргарет неожиданно произнесла:
– Если хотите заловить кого-то из мальчиков, советую позабыть о Бертране – он женат.
– Но он же сказал, что холост, – не подумав, выпалила я.
– Разумеется, он так сказал. Его брак – тайный. Думаю, его избранница – выше любых похвал. – Заметив мое удивление, она добавила: – Нет, я не доверенное лицо Бертрана. Просто я держу глаза и уши раскрытыми и умею сопоставлять вещи. Сначала я не знала, кто из них, Бертран или Эрик, решился связать себя, но теперь это мне известно.
Она помолчала, словно предоставляя мне возможность расспросить ее, но я не попалась на эту соблазнительную приманку.
– Сначала я даже думала, что вы... – начала опять Маргарет, но остановилась. – Ну, это не имеет значения. Я просто предупредила вас.
– Благодарю, – ответила я, – но вы правы: это не имеет значения. Мне не нужен ни один из них.
Она посмотрела на меня очень скептически, но сказала только:
– Я пришла сообщить, что обед в восемь, потому что вечером будет некому носить вам подносы. Если пропустите, – считайте, что вам не повезло.
Когда она ушла, я снова обрела способность смотреть на вещи спокойно и разумно. Я осознала, что наш разговор был совершенно лишен смысла. Как глупо было дать себя напугать этой истеричке! Однако теперь, когда страх прошел – если и не совсем, то почти совсем, – я почувствовала себя совершенно обессиленной. Да, хорошенькое лето меня ожидает: ни одного друга в доме. Разве что кто-нибудь из братьев – или оба – изменит отношение ко мне, приняв мое присутствие в доме как faсt accompli[5].
Немного погодя я услышала, как кто-то ходит в библиотеке. Вскоре после этого мистер Мак-Ларен вошел в кабинет, осмотрел стол, спросил, все ли в порядке, и пробежал глазами часть рукописи, которую я успела напечатать, сопровождая это возгласами одобрения.
– Ну, я думаю, – сказал он наконец, – на сегодня хватит. Я вами очень доволен – по-настоящему доволен, и мне кажется, вам необходимо немного отдохнуть и развлечься. Что вы скажете о прогулке по окрестностям? Я хотел бы вам кое-что показать, кое-что, что покажется вам очень интересным, я уверен.
– Я была бы рада, мистер Мак-Ларен, – я постаралась, чтобы это прозвучало и в моем голосе, – но у меня ужасно болит голова. Знаете, все эти... волнения. Если я вам правда больше не понадоблюсь, я лучше пойду к себе и прилягу.
Он начал упрекать меня, что я не сказала ему раньше об этом, и в течение по меньшей мере десяти минут держал меня, спрашивая, не может ли сделать чего для меня, и предлагая всевозможные домашние средства. Тем временем я с трудом удерживалась, чтобы не застонать, потому что эту головную боль я вовсе не выдумала. Голова моя была готова расколоться на мелкие кусочки. Наконец, в который раз заверив старика, что мне не нужен врач, я отправилась в комнату, которую мне отвели вчера.
Понадобилась вся сила воли, чтобы тут же не залезть в постель. Но я хорошо усвоила вчерашний урок. Я не только заперла дверь – ключ в этот раз был на месте, – но и поставила стул возле замочной скважины. И только после этого я скинула платье, влезла в постель и уснула.
В дверь постучали, и звучный голос Рене произнес:
– Вы в порядке, мисс Пэймелл?
Я села на кровати, пытаясь определить, сколько может быть времени. Мои часы показывали половину седьмого. Головная боль прошла, но я чувствовала слабость и легкое головокружение.
Рене наклонилась к замочной скважине:
– Что-то случилось?
– Подождите минутку! – крикнула я. Я на ощупь отперла дверь и отодвинула стул. При этом я чувствовала себя очень неловко, понимая, что по звукам, доносящимся отсюда, Рене должна была догадаться, что я делаю. Но я твердо знала, что эти же меры я буду принимать всегда, пока я остаюсь в этом доме.
Наконец дверь была открыта, и Рене вихрем влетела в комнату. На ее милом лице было написано глубокое участие, но драматический эффект ее выхода несколько снижался из-за того, что с руки у нее свисало что-то мягкое, в складках – слишком по-домашнему уютный штрих для большой сцены.
– Дядя сказал, что вам нехорошо! – воскликнула она, бросаясь ко мне и хватая меня за руки так резко, что я чуть не упала. – Насколько это серьезно? Вы ужасно выглядите. Может быть, следует позвать доктора? Или пусть вас посмотрит миссис Гаррисон? Она замечательно разбирается в травах и во всем таком. Ее бабка, кажется, была знахаркой.
– Ваш дядя преувеличил. У меня болела голова, но теперь уже прошла. Если от чего-то я теперь и страдаю, так это от голода. Я ничего не ела с самого утра.
– Как это возможно! – Рене казалась возмущенной. – Миссис Гаррисон готовила для вас ланч – по крайней мере собиралась. Обещаю вам, я с ней поговорю.
– Нет, все верно, она послала мне поднос с ланчем, я просто не могла есть. – Мне еще раз пришлось объяснить, почему у меня пропал аппетит. Каждый раз, едва только мне удавалось забыть о смерти мисс Хайс, кто-нибудь да напоминал мне об этом. Господи, что же, я обречена все лето мучиться из-за женщины, которую даже не знала?
Рене мрачно кивнула:
– Да, этот дом, кажется, излучает несчастье. Каждый, кто имеет к нему какое-либо отношение, может в любую минуту ждать беды. – Рене опять ослепительно улыбнулась и воскликнула: – Давайте лучше поговорим о более приятных вещах. Поскольку вы не предполагали, что едете сюда, вы могли не захватить с собой ни одного вечернего платья.
Она отлично знала, что у меня их с собой нет, и это было очень мило с ее стороны так вежливо намекнуть об этом. Мое отношение к ней стало теплее.
– В наши дни редко кто одевается специально к обеду, – продолжала Рене, – но дядя ужасно старомоден. Я думаю, вы можете взять на время один из моих туалетов. У меня с собой буквально все мои вещи. Я отказалась от квартиры, когда уезжала из Монреаля месяц назад, поскольку осенью собираюсь перебраться в Нью-Йорк. – Она протянула мне платье. Это, несомненно, было самое красивое платье, какое я видела в своей жизни. Я не знала, что и сказать, покоренная не столько платьем, сколько неожиданным великодушием Рене. Я чувствовала себя виноватой перед ней, за то что поначалу подозревала, что она пришла поговорить со мной из каких-то корыстных соображений.
– Уверяю вас, это лишнее, – сказала она на мои попытки выразить благодарность. – Я счастлива сделать все что угодно, лишь бы дела в этом доме шли спокойно.
Она оглядела меня. Я почувствовала себя неуютно под этим взглядом, вспомнив, что волосы мои свалялись, да и вообще выгляжу я не лучшим образом.
– У нас почти один и тот же размер, и я думаю, оно вам подойдет. Вы немножечко пониже ростом, так что, может быть, вам придется подшить подол на несколько сантиметров. – Она сделала паузу. Потом продолжила с подчеркнутой озабоченностью: – Я хотела бы попросить вас об одном одолжении.
Сердце у меня упало. Я могла бы и догадаться, что ее великодушие имеет определенные цели.
– Когда я узнала, что вы возвращаетесь, я места себе не могла найти от страха, что вы расскажете дяде ужасную правду обо мне – безо всякого умысла, разумеется.
– Какую ужасную правду? – изумилась я. Умысла у меня действительно не было, как, впрочем, и ни малейшего представления, о чем речь.
– Ну, о том, где вы меня видели. Вы ведь уже вспомнили теперь?
Я покачала головой. Рене поджала губки.
– Вы говорите так для того, чтобы успокоить меня? – Очевидно, ей казался невероятным тот факт, что возможно позабыть хоть одну из ролей, в которых появлялась Рене Эспадон.
Она решила сделать вид, что это ее забавляет.
– Разумеется, и почему вы должны помнить? А я-то здесь просто трепещу от страха! Честно говоря, я никогда до этого не дошла бы, если бы дела в театре не шли плохо, как никогда. Вы не поверите, я просто не могла концы свести с концами!
После всех этих приготовлений и вступлений "ужасной правдой" оказалось всего-навсего то, что Рене снялась в нескольких рекламных роликах на телевидении. Я поняла, почему не могла узнать ее раньше. Как-то не вязалась элегантная, безукоризненная, полная жизни Рене с теми дамами на экране, страдающими от недостаточной белизны стирального порошка, затрудненного дыхания или болезней кишечника.
– Сейчас все этим занимаются. Так можно прорваться в регулярную программу, и, что самое главное, этим можно заработать. И все же я на это не решилась бы, если бы предполагала, что дядя может увидеть меня там. В доме нет телевизора, и я считала себя в безопасности. Если бы он узнал, что я занимаюсь подобными вещами, он вычеркнул бы меня из завещания немедленно. Он с таким трудом пришел к мысли, что можно быть актрисой, оставаясь при этом леди, но что касается этих женщин – никогда! И, может быть, он не так уж не прав, – добавила она. – Но, в конце концов, какая выгода – быть леди в наши дни?
Я пробормотала что-то о том, как сильно переменились взгляды с тех пор, когда ее дядя был молодым. Потом, испытывая некоторое облегчение от того, что просьба Рене вполне разумна, я сказала, что у меня и в мыслях нет рассказывать ее дяде об этих рекламных роликах, и не только дяде – никому. Улыбка опять вспыхнула на ее лице: – Вы меня понимаете, я вижу. Как это чудесно, что в доме есть девушка моих лет, с которой всегда можно поговорить и которая мне так симпатична. – Она глубоко и облегченно вздохнула, словно у нее с души свалилась огромная тяжесть. – Ну, я вас оставляю, вы можете уже собираться к обеду. Не сомневаюсь, вы в этом платье будете неотразимы, когда подошьете подол. Я бы вам помогла, но я с трудом держу в руках иголку.
Какое совпадение, я тоже. Но, к счастью, оказалось, что подшивать подол нет необходимости. Платье было средней длины, которая как раз входила в моду, а мне оно доходило почти до пят. Другими словами, оно подходило отлично, если не считать того, что немного сборило на груди. Но я надеялась, что это не очень заметно. Завершив туалет и разглядывая себя в зеркале, я подумала, что никогда еще не выглядела так хорошо. Восточный шелк глубокого бирюзового цвета отсвечивал синим на моих черных волосах. Глаза казались изумрудно-зелеными. И когда я вошла в комнату с картинами, где были приготовлены коктейли, в глазах мужчин я прочитала восхищение. Но оно тут же сменилось неприязнью у всех, за исключением мистера Мак-Ларена. Он пустился говорить мне комплименты, которые могли бы смутить меня, если бы мои глаза и мысли не были целиком сосредоточены на фаянсовых тарелках. А потом мне пришлось приложить немало усилий, чтобы есть, соблюдая приличия, – так я была голодна.
Обед, хотя к нему и подошли не более творчески, чем вчера, был вполне приличный и сытный. Со мной почти никто не говорил, но это меня скорее радовало, чем огорчало, потому что все внимание я могла наконец уделить еде. И только когда мистер Мак-Ларен спросил: "А где же Маргарет?" – я заметила, что ее нет за столом.
Гаррисон оторвался от сервировочного столика:
– Извините, сэр. Мисс Маргарет нездорова. Миссис Гаррисон была с ней почти с самого полудня и сейчас, кончив готовить, снова поднялась к ней. Мисс Маргарет в надежных руках.
Никто не казался обеспокоенным этой новостью, и я решила, что Маргарет, должно быть, часто страдает от того, что там сейчас уложило ее в постель.
После обеда, когда все снова перешли в комнату с картинами для кофе, Эрик подошел ко мне и ледяным тоном заметил:
– Вы, я вижу, отправляясь сюда, основательно подготовились.
Я не сразу поняла, что он имеет в виду платье на мне. Прежде чем я успела что-либо объяснить, Бертран сказал, ехидно усмехнувшись:
– Это же платье Рене. Ты что, не помнишь? Прошлым летом она пролила на него вино. А потом заявила, что в деревенской прачечной его испортили окончательно и что она его больше не наденет.
– Бертран! – завопила Рене, сильно покраснев. – Ты – ты просто свинья! – Она добавила еще что-то по-французски, от чего Луи, сидевший со своей женой и с дядей в другом углу, бросил на нее укоризненный взгляд.
К этому времени Бертран и Эрик хохотали уже как сумасшедшие, и я не могла удержаться, чтобы не присоединиться к их веселью, хотя это окончательно смутило бедную Рене.
– Я рад, что вы подружились, – мистер Мак-Ларен улыбался, глядя на нас с таким выражением, как будто мы все еще не вышли из детского сада. Но Луи и Элис посмотрели на нас с холодным неодобрением, и смех постепенно стих.
Рене дотронулась до моей руки:
– Не обращайте внимания на этих противных мальчишек. Платье прекрасно на вас смотрится, гораздо лучше, чем на мне.
– Это верно, – согласился Бертран, слишком горячо, чтобы остаться вежливым по отношению к Рене. Но они были двоюродные брат и сестра, выросшие рядом, и он, очевидно, относился к ней, как к родной сестре. Бертран вздохнул: – Если бы только наша крошка Эмили была настолько же честна, насколько она красива.
– Прекрати сейчас же! – вспылила Рене. – Разве бедняжка виновата, что дядя Дональд – такой, какой он есть? Она виновата в этом не больше, чем в том, что она такая милая. Что до меня, то я совершенно уверена, что она оказалась здесь случайно, а не в погоне за сокровищами.
– А я думала, что сокровища – это просто выдумки! – сорвалось у меня. – Все впились в меня глазами – Мне об этом рассказывал мистер Калхаун, – поспешила объяснить я, решив не упоминать о том, что они сами при мне обсуждали этот предмет.
– Уверен, что он порассказал вам множество интересных вещей, – заметил Бертран. – Я вообще удивляюсь, как вы еще решились приехать сюда после того, что он вам там наговорил.
– Ну, может быть, ей позарез нужны деньги, – предположил Эрик. Я благодарно улыбнулась ему.
И в это время на сцене торжественно появилась Маргарет, облаченная в длинную коричневую хламиду с капюшоном, из-под которого виднелось ее очень бледное лицо.
– Маргарет, – сказал ее дед, по-моему, довольно бесчувственно, – надо было подумать, прежде чем являться сюда в таком виде.
Не обращая на него ни малейшего внимания, она вышла на середину комнаты и указала на меня обличающим перстом.
– Я говорила уже, что эта девица появилась здесь не к добру. Но теперь у меня есть доказательства. Она пыталась меня отравить!
Все смотрели на нее недоверчиво. Я, кажется, так и застыла с раскрытым ртом. Рене, к моему огорчению, захихикала. Первым пришел в себя мистер Мак-Ларен:
– Не будешь ли ты добра объясниться, Маргарет?
– Я и намерена это сделать. Она напоила меня кофе, и не больше чем через десять минут после этого у меня начались дикие боли в животе. – Ее глаза налились слезами от жалости к себе. – Он был таким горьким, что я могла выпить всего несколько глотков, а то бы меня уже не было в живых. – Она переводила взгляд с одного лица на другое, напрасно ища сочувствия. – Если вы не верите мне, можете спросить миссис Гаррисон.
– Мы не сомневаемся, что тебе нездоровилось, Маргарет, – мягко сказал Луи. – И все же твое предположение, что... – он посмотрел на меня. – Вы предлагали кофе моей кузине, мисс Пэймелл?
Я попыталась объяснить, как все произошло, но меня прервал мистер Мак-Ларен, разразившейся целой тирадой о "непростительной грубости" – по поводу того, что меня забыли пригласить к ланчу.
– Тш-ш-ш, дядюшка, – успокаивающе сказала Элис. – Это сейчас не главное. Вы хотите сказать – вы предложили Маргарет ваш кофе, мисс Пэймелл?
– Я просто сказала, что она может взять, если хочет. Но я не предлагала ей ничего.
Луи кивнул:
– Так все и было, Маргарет?
Я ожидала, что она будет отрицать. В конце концов, здесь только ее слово против моего. Но она подтвердила:
– Все, кажется, так и произошло.
– Тогда посуди сама: если в кофе был яд – в чем я, кстати, очень сомневаюсь, – то предназначен он был не тебе, а самой мисс Пэймелл.
Эта мысль как раз пришла мне в голову. Я поставила свою чашку с кофе на стол – моя рука дрожала, и чашка гремела о блюдце.
– Господи, почему я не устроил какую-нибудь аварию сегодня по дороге на станцию, – сквозь зубы пробормотал Эрик. – Я мог бы приехать уже после отхода поезда.
Я предпочла не услышать ни этого, ни того, как Бертран с ядовитым смешком заметил:
– Догадываюсь почему, старина. Маргарет продолжала доблестно наступать:
– Она же не дура. Она рассчитывала, что, если поставить передо мной кофе, я его выпью.
– Будь благоразумна, милая, – тон Элис больше подошел бы для ребенка. – Откуда бы мисс Пэймелл могла знать, что ты выпьешь кофе? Она же не приглашала тебя в кабинет, разве не так? – Она ободряюще улыбнулась мне. – Не думаю, что вы с ней близко сошлись.
– Она рассчитывала, что один из нас выпьет этот кофе, – упрямо стояла на своем Маргарет. – Может быть, ей даже безразлично, кто именно.
– А зачем ей все это нужно? – пожелал узнать Эрик. – Будь она из нашей семьи...
– Возможно, она рассчитывает войти в нее. – Глаза Маргарет перебегали с одного из братьев на другого. Эрик вспыхнул, а Бертран только усмехнулся.
– Это зашло слишком далеко, – объявил старик, отмахиваясь от Эллис. – Маргарет, я уверен, что это просто твой застарелый... гастрит или что у тебя там... дает о себе знать. Знаешь что, как только почувствуешь себя получше – поезжай-ка ты в Бостон и посоветуйся со своим врачом. А пока – сделай милость, извинись перед мисс Пэймелл.
– Пожалуйста, не надо! Я все понимаю – когда плохо себя чувствуешь, иногда такого можно наговорить...
– Я не нуждаюсь в оправданиях, мисс Пэймелл! – отрезала Маргарет. – Но на вашем месте я бы уехала отсюда как можно быстрее. Потому что с этим кофе дело точно было нечисто. И если никто не хотел отравить меня, то, значит, кто-то решил отравить вас.
Она удалилась.
– Иногда мне кажется, – прошептала Рене, – что в нашей семье актриса не я, а Маргарет.
Глава 10
– Я, я просто так сказала, – заикаясь, пробормотала я. – Вы меня совсем запутали, я, я ничего об этом не знаю. Вы говорили, что я все тут подстроила. И я только хотела сказать, что для этого мне бы пришлось избавиться от нее.
Но ведь эта шутка могла бы быть правдой. Снова во мне поднял голову страх, превратившийся вскоре в панический ужас. Что я сказала? Я, конечно, знаю, что не сбрасывала мисс Хайс с поезда. Но что, если это сделал кто-нибудь другой?
– Вы думаете, ее действительно сбросили? Но почему? Кто? – От волнения я повысила голос, но из библиотеки по-прежнему не доносилось ни звука.
Маргарет отодвинулась от меня. На лице у нее было смешанное чувство удивления и смущения. Она походила на лунатика, который, очнувшись, обнаружил, что стоит в ночной рубашке среди толпы.
– Как глупо с моей стороны... – в ее голосе зазвучала сердечность, не шедшая ей и казавшаяся очень неестественной. – Я не поняла, что это просто... метафора. – Она сделала неопределенный жест рукой. – Я была бы очень вам благодарна, если бы вы ничего никому об этом не рассказывали. И так достаточно разговоров... нам так непросто удержать слуг после этого. – Она избегала смотреть мне в глаза.
– Я не собираюсь об этом рассказывать. Но... – я не знала, что сказать. Я не могла понять, то ли Маргарет правда думала, что мисс Хайс... убита, то ли она разыграла все это, чтобы напугать меня. Если так, то она очень преуспела.
Стараясь скрыть смущение, Маргарет принялась рассматривать содержимое моего подноса.
– Не хотите есть? Зачем только было причинять миссис Гаррисон столько хлопот.
– Когда я просила принести ланч, я не знала о смерти мисс Хайс, – объяснила я и не смогла удержаться, чтобы не добавить: – Миссис Гаррисон, похоже, не из тех, которые молча страдают, – мне казалось, что с ее стороны было довольно-таки некрасиво идти плакаться хозяевам, тем более что моей вины во всем этом не было.
Маргарет рассмеялась своим резким смехом.
– Да, она из тех, кто вечно чувствует себя жертвой. От рождения. Надо столько всего переделать, а годы уже не те. – Она задумчиво провела пальцем по столу. – Если вы останетесь здесь, вам придется иногда помогать нам по дому. У нас постоянно проблемы с прислугой, и, когда возникает необходимость, делать все приходится самим.
– Буду рада помочь, – я постаралась дать ей понять, что "помогу по дому" лишь в том случае, если и "леди" примут в этом участие. Я не нанималась сюда прислугой.
Маргарет кивнула с отсутствующим видом, подняв крышку с кофейника на подносе и рассматривая его содержимое.
– Кофе еще горячий. Хорошо пахнет. Вы не будете пить? Жаль, если пропадет.
– Мне совершенно не хочется. Берите, если хотите. Она налила себе чашечку. Кофе действительно пах хорошо. Но мне не хотелось ставить себя в глупое положение, спрашивая, хватит ли там на двоих. Маргарет задумчиво отпила из чашки и скривила губы:
– Запах намного лучше, чем вкус. Миссис Гаррисон, похоже, утрачивает свои способности. – Она сделала еще глоток. Потом поставила чашку на стол, – на мой взгляд, чересчур близко от только что перепечатанных страниц рукописи.
Пока я передвигала их в безопасное место, Маргарет неожиданно произнесла:
– Если хотите заловить кого-то из мальчиков, советую позабыть о Бертране – он женат.
– Но он же сказал, что холост, – не подумав, выпалила я.
– Разумеется, он так сказал. Его брак – тайный. Думаю, его избранница – выше любых похвал. – Заметив мое удивление, она добавила: – Нет, я не доверенное лицо Бертрана. Просто я держу глаза и уши раскрытыми и умею сопоставлять вещи. Сначала я не знала, кто из них, Бертран или Эрик, решился связать себя, но теперь это мне известно.
Она помолчала, словно предоставляя мне возможность расспросить ее, но я не попалась на эту соблазнительную приманку.
– Сначала я даже думала, что вы... – начала опять Маргарет, но остановилась. – Ну, это не имеет значения. Я просто предупредила вас.
– Благодарю, – ответила я, – но вы правы: это не имеет значения. Мне не нужен ни один из них.
Она посмотрела на меня очень скептически, но сказала только:
– Я пришла сообщить, что обед в восемь, потому что вечером будет некому носить вам подносы. Если пропустите, – считайте, что вам не повезло.
Когда она ушла, я снова обрела способность смотреть на вещи спокойно и разумно. Я осознала, что наш разговор был совершенно лишен смысла. Как глупо было дать себя напугать этой истеричке! Однако теперь, когда страх прошел – если и не совсем, то почти совсем, – я почувствовала себя совершенно обессиленной. Да, хорошенькое лето меня ожидает: ни одного друга в доме. Разве что кто-нибудь из братьев – или оба – изменит отношение ко мне, приняв мое присутствие в доме как faсt accompli[5].
Немного погодя я услышала, как кто-то ходит в библиотеке. Вскоре после этого мистер Мак-Ларен вошел в кабинет, осмотрел стол, спросил, все ли в порядке, и пробежал глазами часть рукописи, которую я успела напечатать, сопровождая это возгласами одобрения.
– Ну, я думаю, – сказал он наконец, – на сегодня хватит. Я вами очень доволен – по-настоящему доволен, и мне кажется, вам необходимо немного отдохнуть и развлечься. Что вы скажете о прогулке по окрестностям? Я хотел бы вам кое-что показать, кое-что, что покажется вам очень интересным, я уверен.
– Я была бы рада, мистер Мак-Ларен, – я постаралась, чтобы это прозвучало и в моем голосе, – но у меня ужасно болит голова. Знаете, все эти... волнения. Если я вам правда больше не понадоблюсь, я лучше пойду к себе и прилягу.
Он начал упрекать меня, что я не сказала ему раньше об этом, и в течение по меньшей мере десяти минут держал меня, спрашивая, не может ли сделать чего для меня, и предлагая всевозможные домашние средства. Тем временем я с трудом удерживалась, чтобы не застонать, потому что эту головную боль я вовсе не выдумала. Голова моя была готова расколоться на мелкие кусочки. Наконец, в который раз заверив старика, что мне не нужен врач, я отправилась в комнату, которую мне отвели вчера.
Понадобилась вся сила воли, чтобы тут же не залезть в постель. Но я хорошо усвоила вчерашний урок. Я не только заперла дверь – ключ в этот раз был на месте, – но и поставила стул возле замочной скважины. И только после этого я скинула платье, влезла в постель и уснула.
В дверь постучали, и звучный голос Рене произнес:
– Вы в порядке, мисс Пэймелл?
Я села на кровати, пытаясь определить, сколько может быть времени. Мои часы показывали половину седьмого. Головная боль прошла, но я чувствовала слабость и легкое головокружение.
Рене наклонилась к замочной скважине:
– Что-то случилось?
– Подождите минутку! – крикнула я. Я на ощупь отперла дверь и отодвинула стул. При этом я чувствовала себя очень неловко, понимая, что по звукам, доносящимся отсюда, Рене должна была догадаться, что я делаю. Но я твердо знала, что эти же меры я буду принимать всегда, пока я остаюсь в этом доме.
Наконец дверь была открыта, и Рене вихрем влетела в комнату. На ее милом лице было написано глубокое участие, но драматический эффект ее выхода несколько снижался из-за того, что с руки у нее свисало что-то мягкое, в складках – слишком по-домашнему уютный штрих для большой сцены.
– Дядя сказал, что вам нехорошо! – воскликнула она, бросаясь ко мне и хватая меня за руки так резко, что я чуть не упала. – Насколько это серьезно? Вы ужасно выглядите. Может быть, следует позвать доктора? Или пусть вас посмотрит миссис Гаррисон? Она замечательно разбирается в травах и во всем таком. Ее бабка, кажется, была знахаркой.
– Ваш дядя преувеличил. У меня болела голова, но теперь уже прошла. Если от чего-то я теперь и страдаю, так это от голода. Я ничего не ела с самого утра.
– Как это возможно! – Рене казалась возмущенной. – Миссис Гаррисон готовила для вас ланч – по крайней мере собиралась. Обещаю вам, я с ней поговорю.
– Нет, все верно, она послала мне поднос с ланчем, я просто не могла есть. – Мне еще раз пришлось объяснить, почему у меня пропал аппетит. Каждый раз, едва только мне удавалось забыть о смерти мисс Хайс, кто-нибудь да напоминал мне об этом. Господи, что же, я обречена все лето мучиться из-за женщины, которую даже не знала?
Рене мрачно кивнула:
– Да, этот дом, кажется, излучает несчастье. Каждый, кто имеет к нему какое-либо отношение, может в любую минуту ждать беды. – Рене опять ослепительно улыбнулась и воскликнула: – Давайте лучше поговорим о более приятных вещах. Поскольку вы не предполагали, что едете сюда, вы могли не захватить с собой ни одного вечернего платья.
Она отлично знала, что у меня их с собой нет, и это было очень мило с ее стороны так вежливо намекнуть об этом. Мое отношение к ней стало теплее.
– В наши дни редко кто одевается специально к обеду, – продолжала Рене, – но дядя ужасно старомоден. Я думаю, вы можете взять на время один из моих туалетов. У меня с собой буквально все мои вещи. Я отказалась от квартиры, когда уезжала из Монреаля месяц назад, поскольку осенью собираюсь перебраться в Нью-Йорк. – Она протянула мне платье. Это, несомненно, было самое красивое платье, какое я видела в своей жизни. Я не знала, что и сказать, покоренная не столько платьем, сколько неожиданным великодушием Рене. Я чувствовала себя виноватой перед ней, за то что поначалу подозревала, что она пришла поговорить со мной из каких-то корыстных соображений.
– Уверяю вас, это лишнее, – сказала она на мои попытки выразить благодарность. – Я счастлива сделать все что угодно, лишь бы дела в этом доме шли спокойно.
Она оглядела меня. Я почувствовала себя неуютно под этим взглядом, вспомнив, что волосы мои свалялись, да и вообще выгляжу я не лучшим образом.
– У нас почти один и тот же размер, и я думаю, оно вам подойдет. Вы немножечко пониже ростом, так что, может быть, вам придется подшить подол на несколько сантиметров. – Она сделала паузу. Потом продолжила с подчеркнутой озабоченностью: – Я хотела бы попросить вас об одном одолжении.
Сердце у меня упало. Я могла бы и догадаться, что ее великодушие имеет определенные цели.
– Когда я узнала, что вы возвращаетесь, я места себе не могла найти от страха, что вы расскажете дяде ужасную правду обо мне – безо всякого умысла, разумеется.
– Какую ужасную правду? – изумилась я. Умысла у меня действительно не было, как, впрочем, и ни малейшего представления, о чем речь.
– Ну, о том, где вы меня видели. Вы ведь уже вспомнили теперь?
Я покачала головой. Рене поджала губки.
– Вы говорите так для того, чтобы успокоить меня? – Очевидно, ей казался невероятным тот факт, что возможно позабыть хоть одну из ролей, в которых появлялась Рене Эспадон.
Она решила сделать вид, что это ее забавляет.
– Разумеется, и почему вы должны помнить? А я-то здесь просто трепещу от страха! Честно говоря, я никогда до этого не дошла бы, если бы дела в театре не шли плохо, как никогда. Вы не поверите, я просто не могла концы свести с концами!
После всех этих приготовлений и вступлений "ужасной правдой" оказалось всего-навсего то, что Рене снялась в нескольких рекламных роликах на телевидении. Я поняла, почему не могла узнать ее раньше. Как-то не вязалась элегантная, безукоризненная, полная жизни Рене с теми дамами на экране, страдающими от недостаточной белизны стирального порошка, затрудненного дыхания или болезней кишечника.
– Сейчас все этим занимаются. Так можно прорваться в регулярную программу, и, что самое главное, этим можно заработать. И все же я на это не решилась бы, если бы предполагала, что дядя может увидеть меня там. В доме нет телевизора, и я считала себя в безопасности. Если бы он узнал, что я занимаюсь подобными вещами, он вычеркнул бы меня из завещания немедленно. Он с таким трудом пришел к мысли, что можно быть актрисой, оставаясь при этом леди, но что касается этих женщин – никогда! И, может быть, он не так уж не прав, – добавила она. – Но, в конце концов, какая выгода – быть леди в наши дни?
Я пробормотала что-то о том, как сильно переменились взгляды с тех пор, когда ее дядя был молодым. Потом, испытывая некоторое облегчение от того, что просьба Рене вполне разумна, я сказала, что у меня и в мыслях нет рассказывать ее дяде об этих рекламных роликах, и не только дяде – никому. Улыбка опять вспыхнула на ее лице: – Вы меня понимаете, я вижу. Как это чудесно, что в доме есть девушка моих лет, с которой всегда можно поговорить и которая мне так симпатична. – Она глубоко и облегченно вздохнула, словно у нее с души свалилась огромная тяжесть. – Ну, я вас оставляю, вы можете уже собираться к обеду. Не сомневаюсь, вы в этом платье будете неотразимы, когда подошьете подол. Я бы вам помогла, но я с трудом держу в руках иголку.
Какое совпадение, я тоже. Но, к счастью, оказалось, что подшивать подол нет необходимости. Платье было средней длины, которая как раз входила в моду, а мне оно доходило почти до пят. Другими словами, оно подходило отлично, если не считать того, что немного сборило на груди. Но я надеялась, что это не очень заметно. Завершив туалет и разглядывая себя в зеркале, я подумала, что никогда еще не выглядела так хорошо. Восточный шелк глубокого бирюзового цвета отсвечивал синим на моих черных волосах. Глаза казались изумрудно-зелеными. И когда я вошла в комнату с картинами, где были приготовлены коктейли, в глазах мужчин я прочитала восхищение. Но оно тут же сменилось неприязнью у всех, за исключением мистера Мак-Ларена. Он пустился говорить мне комплименты, которые могли бы смутить меня, если бы мои глаза и мысли не были целиком сосредоточены на фаянсовых тарелках. А потом мне пришлось приложить немало усилий, чтобы есть, соблюдая приличия, – так я была голодна.
Обед, хотя к нему и подошли не более творчески, чем вчера, был вполне приличный и сытный. Со мной почти никто не говорил, но это меня скорее радовало, чем огорчало, потому что все внимание я могла наконец уделить еде. И только когда мистер Мак-Ларен спросил: "А где же Маргарет?" – я заметила, что ее нет за столом.
Гаррисон оторвался от сервировочного столика:
– Извините, сэр. Мисс Маргарет нездорова. Миссис Гаррисон была с ней почти с самого полудня и сейчас, кончив готовить, снова поднялась к ней. Мисс Маргарет в надежных руках.
Никто не казался обеспокоенным этой новостью, и я решила, что Маргарет, должно быть, часто страдает от того, что там сейчас уложило ее в постель.
После обеда, когда все снова перешли в комнату с картинами для кофе, Эрик подошел ко мне и ледяным тоном заметил:
– Вы, я вижу, отправляясь сюда, основательно подготовились.
Я не сразу поняла, что он имеет в виду платье на мне. Прежде чем я успела что-либо объяснить, Бертран сказал, ехидно усмехнувшись:
– Это же платье Рене. Ты что, не помнишь? Прошлым летом она пролила на него вино. А потом заявила, что в деревенской прачечной его испортили окончательно и что она его больше не наденет.
– Бертран! – завопила Рене, сильно покраснев. – Ты – ты просто свинья! – Она добавила еще что-то по-французски, от чего Луи, сидевший со своей женой и с дядей в другом углу, бросил на нее укоризненный взгляд.
К этому времени Бертран и Эрик хохотали уже как сумасшедшие, и я не могла удержаться, чтобы не присоединиться к их веселью, хотя это окончательно смутило бедную Рене.
– Я рад, что вы подружились, – мистер Мак-Ларен улыбался, глядя на нас с таким выражением, как будто мы все еще не вышли из детского сада. Но Луи и Элис посмотрели на нас с холодным неодобрением, и смех постепенно стих.
Рене дотронулась до моей руки:
– Не обращайте внимания на этих противных мальчишек. Платье прекрасно на вас смотрится, гораздо лучше, чем на мне.
– Это верно, – согласился Бертран, слишком горячо, чтобы остаться вежливым по отношению к Рене. Но они были двоюродные брат и сестра, выросшие рядом, и он, очевидно, относился к ней, как к родной сестре. Бертран вздохнул: – Если бы только наша крошка Эмили была настолько же честна, насколько она красива.
– Прекрати сейчас же! – вспылила Рене. – Разве бедняжка виновата, что дядя Дональд – такой, какой он есть? Она виновата в этом не больше, чем в том, что она такая милая. Что до меня, то я совершенно уверена, что она оказалась здесь случайно, а не в погоне за сокровищами.
– А я думала, что сокровища – это просто выдумки! – сорвалось у меня. – Все впились в меня глазами – Мне об этом рассказывал мистер Калхаун, – поспешила объяснить я, решив не упоминать о том, что они сами при мне обсуждали этот предмет.
– Уверен, что он порассказал вам множество интересных вещей, – заметил Бертран. – Я вообще удивляюсь, как вы еще решились приехать сюда после того, что он вам там наговорил.
– Ну, может быть, ей позарез нужны деньги, – предположил Эрик. Я благодарно улыбнулась ему.
И в это время на сцене торжественно появилась Маргарет, облаченная в длинную коричневую хламиду с капюшоном, из-под которого виднелось ее очень бледное лицо.
– Маргарет, – сказал ее дед, по-моему, довольно бесчувственно, – надо было подумать, прежде чем являться сюда в таком виде.
Не обращая на него ни малейшего внимания, она вышла на середину комнаты и указала на меня обличающим перстом.
– Я говорила уже, что эта девица появилась здесь не к добру. Но теперь у меня есть доказательства. Она пыталась меня отравить!
Все смотрели на нее недоверчиво. Я, кажется, так и застыла с раскрытым ртом. Рене, к моему огорчению, захихикала. Первым пришел в себя мистер Мак-Ларен:
– Не будешь ли ты добра объясниться, Маргарет?
– Я и намерена это сделать. Она напоила меня кофе, и не больше чем через десять минут после этого у меня начались дикие боли в животе. – Ее глаза налились слезами от жалости к себе. – Он был таким горьким, что я могла выпить всего несколько глотков, а то бы меня уже не было в живых. – Она переводила взгляд с одного лица на другое, напрасно ища сочувствия. – Если вы не верите мне, можете спросить миссис Гаррисон.
– Мы не сомневаемся, что тебе нездоровилось, Маргарет, – мягко сказал Луи. – И все же твое предположение, что... – он посмотрел на меня. – Вы предлагали кофе моей кузине, мисс Пэймелл?
Я попыталась объяснить, как все произошло, но меня прервал мистер Мак-Ларен, разразившейся целой тирадой о "непростительной грубости" – по поводу того, что меня забыли пригласить к ланчу.
– Тш-ш-ш, дядюшка, – успокаивающе сказала Элис. – Это сейчас не главное. Вы хотите сказать – вы предложили Маргарет ваш кофе, мисс Пэймелл?
– Я просто сказала, что она может взять, если хочет. Но я не предлагала ей ничего.
Луи кивнул:
– Так все и было, Маргарет?
Я ожидала, что она будет отрицать. В конце концов, здесь только ее слово против моего. Но она подтвердила:
– Все, кажется, так и произошло.
– Тогда посуди сама: если в кофе был яд – в чем я, кстати, очень сомневаюсь, – то предназначен он был не тебе, а самой мисс Пэймелл.
Эта мысль как раз пришла мне в голову. Я поставила свою чашку с кофе на стол – моя рука дрожала, и чашка гремела о блюдце.
– Господи, почему я не устроил какую-нибудь аварию сегодня по дороге на станцию, – сквозь зубы пробормотал Эрик. – Я мог бы приехать уже после отхода поезда.
Я предпочла не услышать ни этого, ни того, как Бертран с ядовитым смешком заметил:
– Догадываюсь почему, старина. Маргарет продолжала доблестно наступать:
– Она же не дура. Она рассчитывала, что, если поставить передо мной кофе, я его выпью.
– Будь благоразумна, милая, – тон Элис больше подошел бы для ребенка. – Откуда бы мисс Пэймелл могла знать, что ты выпьешь кофе? Она же не приглашала тебя в кабинет, разве не так? – Она ободряюще улыбнулась мне. – Не думаю, что вы с ней близко сошлись.
– Она рассчитывала, что один из нас выпьет этот кофе, – упрямо стояла на своем Маргарет. – Может быть, ей даже безразлично, кто именно.
– А зачем ей все это нужно? – пожелал узнать Эрик. – Будь она из нашей семьи...
– Возможно, она рассчитывает войти в нее. – Глаза Маргарет перебегали с одного из братьев на другого. Эрик вспыхнул, а Бертран только усмехнулся.
– Это зашло слишком далеко, – объявил старик, отмахиваясь от Эллис. – Маргарет, я уверен, что это просто твой застарелый... гастрит или что у тебя там... дает о себе знать. Знаешь что, как только почувствуешь себя получше – поезжай-ка ты в Бостон и посоветуйся со своим врачом. А пока – сделай милость, извинись перед мисс Пэймелл.
– Пожалуйста, не надо! Я все понимаю – когда плохо себя чувствуешь, иногда такого можно наговорить...
– Я не нуждаюсь в оправданиях, мисс Пэймелл! – отрезала Маргарет. – Но на вашем месте я бы уехала отсюда как можно быстрее. Потому что с этим кофе дело точно было нечисто. И если никто не хотел отравить меня, то, значит, кто-то решил отравить вас.
Она удалилась.
– Иногда мне кажется, – прошептала Рене, – что в нашей семье актриса не я, а Маргарет.
Глава 10
Остаток вечера я провела, играя в бридж с Луи и Элис. Рене и Бертран вполголоса беседовали о чем-то в другом углу комнаты. Эрик исчез – возможно, опять решил порисовать ночью.
Когда пришел мой черед быть болваном, я решила подойти к Рене и Бертрану, хотя, если бы я вовремя разглядела выражение их лиц, я бы не стала поступать так бестактно. Разговор шел о чем-то очень личном и протекал напряженно. Они резко замолчали при моем приближении. Затем Рене начала оживленно и беззаботно тараторить о предстоящем в ближайшее время лесном пикнике.
– Это как раз то, на что стоит обратить внимание в этих местах. Вы будете очарованы здешним лесом. Он такой – такой настоящий!
– А миссис Гаррисон просто мечтает о том, чтобы помимо всего прочего ей пришлось приготовить корзину с едой для пикника, – вкрадчиво сказал Бертран. – Если кто-нибудь попросит ее об этом, она возьмет да и положит туда яду, чтобы к ней с этим некому больше было приставать.
– Яд, яд! Сколько можно! – не выдержала Рене. – И откуда у людей подобные мысли? Ты же знаешь, что Маргарет просто ненормальная. Она с десяти лет ходит по психиатрам.
Я была рада поскорее вернуться к карточному столу. Оттуда я заметила, что беседа Бертрана и Рене опять накалилась.
Мистер Мак-Ларен рано пошел спать, а Луи и его жена не проявляли никакого желания удерживать меня после его ухода. Поэтому я добралась до своей комнаты вскоре после десяти. Спать мне не хотелось, и я уселась читать какой-то запутанный роман из газетного приложения, которое предусмотрительно захватила с собой.
Но мне трудно было сосредоточиться на надуманных книжных загадках. Вокруг меня было достаточно настоящих тайн.
Раздеваясь, я размышляла о тех невероятных вещах, про которые говорила Маргарет, и о вещах еще менее вероятных, на которые она только намекала. Почему-то я все же не могла просто отбросить их, отнеся все на счет помутненного рассудка Маргарет. А если ее слова не совсем лишены смысла... Каким-то образом сейчас, в спокойной, полной таинственных звуков ночной темноте, то, что раньше представлялось неправдоподобным, стало пугающе реальным... и значит, кто-то правда пытался меня отравить. И мисс Хайс могла быть убита. Но в таком случае, если это кто-то из членов семьи, он должен был ехать тем же утренним поездом, и Эрик, встречая этот поезд, заметил бы его. Кто бы это ни был. Если только Эрик сам... Но это же смешно. Это все смешно. Все равно, надо будет поговорить об этом с Рене. Она относится ко мне лучше других. Да она и сама предложила полную откровенность, а мне нужен кто-то, кто поднимет все мои страхи на смех. Тогда и мне будет легче это сделать.
Выключив свет, я подошла к окну, чтобы впустить свежий воздух. Я задержалась на минуту, глядя на озеро. В лунном свете оно было черным, чистым и холодным. Я стояла и смотрела на него, и тут заметила, как что-то большое, темное и неповоротливое продирается через заросли. На какое-то мгновение на него упал лунный луч, и в нем заблестели огромные витые рога. В ту же секунду это нечто снова пропало в тени. Должно быть, заблудившаяся корова, сказала я себе. Однако теперь мысль о лесном пикнике нравилась мне все меньше и меньше.
До середины ночи я пролежала без сна, прислушиваясь к каждому шороху в старом доме – и к стуку своего сердца. Но никто не пытался влезть в мою комнату. Насколько, конечно, я могу об этом судить: утром, когда пришла горничная, ключ опять валялся на коврике и дверь оказалась незапертой. Впрочем, вполне возможно, что замок просто плохо работал и ключ вывалился именно поэтому.
В этот раз Кора была без подноса. Она запыхалась.
– Мистер Эрик велел мне проследить, чтобы вас разбудили вовремя, чтобы вы успели к завтраку вместе со всеми.
Сам Эрик, однако, за завтраком не присутствовал. Завтрак был накрыт в небольшой солнечной комнате, которая гораздо больше подходила для этой цели, чем та, где мы вечером обедали. Рене тоже не было. Она поздно встает и завтракает в кровати, сообщил мне ее дядя, и по его тону было ясно, что, хотя он и не одобряет таких привычек, но для "богемы" находит возможным сделать исключение. Подозреваю, однако, что такой терпимостью Рене была обязана не уважению старика к актерской профессии, а своей собственной привлекательности. Старик казался почти раздосадованным из-за того, что Эрик давно уже позавтракал, чтобы успеть застать утреннее солнце.
Когда пришел мой черед быть болваном, я решила подойти к Рене и Бертрану, хотя, если бы я вовремя разглядела выражение их лиц, я бы не стала поступать так бестактно. Разговор шел о чем-то очень личном и протекал напряженно. Они резко замолчали при моем приближении. Затем Рене начала оживленно и беззаботно тараторить о предстоящем в ближайшее время лесном пикнике.
– Это как раз то, на что стоит обратить внимание в этих местах. Вы будете очарованы здешним лесом. Он такой – такой настоящий!
– А миссис Гаррисон просто мечтает о том, чтобы помимо всего прочего ей пришлось приготовить корзину с едой для пикника, – вкрадчиво сказал Бертран. – Если кто-нибудь попросит ее об этом, она возьмет да и положит туда яду, чтобы к ней с этим некому больше было приставать.
– Яд, яд! Сколько можно! – не выдержала Рене. – И откуда у людей подобные мысли? Ты же знаешь, что Маргарет просто ненормальная. Она с десяти лет ходит по психиатрам.
Я была рада поскорее вернуться к карточному столу. Оттуда я заметила, что беседа Бертрана и Рене опять накалилась.
Мистер Мак-Ларен рано пошел спать, а Луи и его жена не проявляли никакого желания удерживать меня после его ухода. Поэтому я добралась до своей комнаты вскоре после десяти. Спать мне не хотелось, и я уселась читать какой-то запутанный роман из газетного приложения, которое предусмотрительно захватила с собой.
Но мне трудно было сосредоточиться на надуманных книжных загадках. Вокруг меня было достаточно настоящих тайн.
Раздеваясь, я размышляла о тех невероятных вещах, про которые говорила Маргарет, и о вещах еще менее вероятных, на которые она только намекала. Почему-то я все же не могла просто отбросить их, отнеся все на счет помутненного рассудка Маргарет. А если ее слова не совсем лишены смысла... Каким-то образом сейчас, в спокойной, полной таинственных звуков ночной темноте, то, что раньше представлялось неправдоподобным, стало пугающе реальным... и значит, кто-то правда пытался меня отравить. И мисс Хайс могла быть убита. Но в таком случае, если это кто-то из членов семьи, он должен был ехать тем же утренним поездом, и Эрик, встречая этот поезд, заметил бы его. Кто бы это ни был. Если только Эрик сам... Но это же смешно. Это все смешно. Все равно, надо будет поговорить об этом с Рене. Она относится ко мне лучше других. Да она и сама предложила полную откровенность, а мне нужен кто-то, кто поднимет все мои страхи на смех. Тогда и мне будет легче это сделать.
Выключив свет, я подошла к окну, чтобы впустить свежий воздух. Я задержалась на минуту, глядя на озеро. В лунном свете оно было черным, чистым и холодным. Я стояла и смотрела на него, и тут заметила, как что-то большое, темное и неповоротливое продирается через заросли. На какое-то мгновение на него упал лунный луч, и в нем заблестели огромные витые рога. В ту же секунду это нечто снова пропало в тени. Должно быть, заблудившаяся корова, сказала я себе. Однако теперь мысль о лесном пикнике нравилась мне все меньше и меньше.
До середины ночи я пролежала без сна, прислушиваясь к каждому шороху в старом доме – и к стуку своего сердца. Но никто не пытался влезть в мою комнату. Насколько, конечно, я могу об этом судить: утром, когда пришла горничная, ключ опять валялся на коврике и дверь оказалась незапертой. Впрочем, вполне возможно, что замок просто плохо работал и ключ вывалился именно поэтому.
В этот раз Кора была без подноса. Она запыхалась.
– Мистер Эрик велел мне проследить, чтобы вас разбудили вовремя, чтобы вы успели к завтраку вместе со всеми.
Сам Эрик, однако, за завтраком не присутствовал. Завтрак был накрыт в небольшой солнечной комнате, которая гораздо больше подходила для этой цели, чем та, где мы вечером обедали. Рене тоже не было. Она поздно встает и завтракает в кровати, сообщил мне ее дядя, и по его тону было ясно, что, хотя он и не одобряет таких привычек, но для "богемы" находит возможным сделать исключение. Подозреваю, однако, что такой терпимостью Рене была обязана не уважению старика к актерской профессии, а своей собственной привлекательности. Старик казался почти раздосадованным из-за того, что Эрик давно уже позавтракал, чтобы успеть застать утреннее солнце.