Затем он поднялся и простер к ней раскрытые ладони в келшакском знаке приветствия.
Она начала что-то говорить. Хотя ему никогда не доводилось видеть эту женщину прежде, ее голос казался бесконечно знакомым; Рамаррен не знал этого языка, однако все же понял сначала одно слово, затем — другое. На мгновение данный факт испугал его своей сверхъестественностью, пробудил опасения, что она пользуется какой-то формой мыслеречи, способной проникнуть даже через барьер несинхронизированного мышления. В следующее мгновение он осознал, что понимает женщину, потому что она говорит на Языке Книг, на галакте, и только ее акцент и беглость речи помешали ему сразу осознать это.
Она уже произнесла несколько фраз, удивительно быстро, бесстрастно и как-то безжизненно:
— (не знают, что я здесь. Теперь скажи мне, кто из нас лжец, ты, не верящий никому. Я прошла вместе с тобой весь бесконечный путь, я спала с тобой добрую сотню ночей, а теперь ты даже не припоминаешь моего имени. Не так ли, Фальк? Тебе известно мое имя? Помнишь ли ты свое собственное имя?
— Меня зовут Агад Рамаррен, — ответил он, и его собственное имя, произнесенное его собственным голосом, прозвучало как-то странно.
— Кто тебе это сказал? Ты — Фальк! Разве тебе не известен человек по имени Фальк?.. Он прежде был облечен в твою плоть. Кен Кениек и Краджи запретили мне произносить при тебе это имя, но мне надоело переступать через себя и играть по их правилам; я предпочитаю играть по собственным. Неужели ты не помнишь свое имя, Фальк? Ах, ты так и не поумнел и по-прежнему таращишься на меня, словно выброшенная на берег рыба.
Он сразу же опустил глаза. Смотреть человеку прямо в глаза на Вереле считалось невежливым, и данный вопрос строго регламентировался различными табу и предписаниями.
Такова была его единственная внешняя реакция на ее слова; а вот внутренний отклик оказался куда более живым и разнообразным. С одной стороны, женщина находилась под воздействием малой дозы наркотика, скорее всего галлюциногена — его тренированная восприимчивость поведала ему об этом со всей определенностью. С другой стороны, хотя Рамаррен не до конца понимал все, что она говорила, и определенно не мог вникнуть в смысл ее речей, намерения гостьи по природе своей были агрессивными и направленными на разрушение. И эта агрессивность была действенной. Несмотря на неполноту понимания, странные нападки женщины и произносимое раз за разом имя затронули в нем какую-то струну, потрясли и смутили его разум.
Рамаррен слегка повернулся в сторону, давая понять, что не станет встречаться с ней взглядом, если она сама того не захочет, и произнес на архаичном языке, который его народ знал только по древним книгам Колонии:
— Вы из расы людей или из расы Врага?
Женщина натужно рассмеялась:
— Из обоих, Фальк. Здесь нет Врага, и я работаю на Сингов. Слушай, скажи Абандиботу, что тебя зовут Фальк. Скажи Кен Кениеку! Скажи всем Повелителям, что тебя зовут Фальк это заставит их немного побеспокоиться! Фальк.
— Достаточно.
Рамаррен ни на йоту не повысил голос, но теперь вложил в него всю свою властность; женщина замолкла на полуслове, тяжело дыша открытым ртом. Заговорив вновь, она смогла только повторить то имя, которым его называла, дрожащим и почти умоляющим голосом.
Вид у странной посетительницы был очень жалкий, однако он так и не ответил ей. Она находилась в состоянии временного или даже постоянного душевного расстройства, а Рамаррен ощущал себя порядком потрясенным и отгородился от нее ментальным барьером, отслеживая присутствие и голос женщины лишь частицей своего разума. Ему требовалось собраться с мыслями; с ним происходило что-то очень странное.
Дело было не в наркотиках, по крайней мере, не в известных ему наркотиках. Испытываемые им сейчас глубокое душевное потрясение и дискомфорт превышали любое из наведенных безумий ментальной дисциплины Седьмой Ступени.
Однако на раздумья времени не оставалось.
Голос поднялся в пронзительный вой, затем перешел на злобный визг, и тут Рамаррен почувствовал, что в комнате присутствует кто-то еще. Он стремительно обернулся: женщина начала было вытаскивать из своих странных одежд незнакомый предмет, по всей видимости оружие, но тут же замерла, уставившись не на него, а на высокого человека, стоявшего в дверях.
Не было произнесено ни слова, но вновь прибывший обрушил на женщину телепатический сигнал столь ошеломляющей силы, что Рамаррен вздрогнул. Оружие упало на пол, а женщина, жалобно вереща, выбежала из комнаты, стремясь скрыться от уничтожающей настойчивости мысленного приказа. Ее призрачная тень мелькнула за стеной и исчезла.
Высокий человек перевел взгляд и телепатически обратился к нему:
— Кто вы?
Рамаррен спокойно ответил:
— Агад Рамаррен.
Но он ничего больше не добавил и не поклонился. Дела обстояли даже хуже, чем он первоначально себе представлял. Что это за люди? В противоборстве, свидетелем которого он только что стал, читались безумие, жестокость и ничего больше; определенно, здесь не было ничего, что могло бы вызвать чувство почтительности или доверия.
Высокий человек подошел немного ближе и с улыбкой на суровом, напряженном лице вежливо произнес на Языке Книг:
— Я Пелле Абандибот, и я сердечно приветствую вас на Земле, как нашего соплеменника, сына долгого изгнания, посланца Затерянной Колонии.
Рамаррен, услышав эти слова, отвесил сдержанный поклон и только спустя довольно продолжительное время промолвил:
— Похоже, я уже провел на Земле некоторое время и обрел себе врага в лице этой женщины, а также заработал несколько шрамов. Не расскажете ли мне, как это произошло и что случилось с остальными членами экспедиции? Если хотите, обращайтесь ко мне мысленно; я не говорю на галакте столь же свободно, как вы.
— Преч Рамаррен, — начал высокий мужчина. Очевидно, он перенял данное обращение от Орри, словно оно являлось лишь уважительным обращением, не имея представления о том, что в действительности кроется за ним. — Сперва простите меня за то, что я не сразу заговорил вслух. Мы пользуемся мыслеречью только в самых неотложных случаях или общаясь с низшими по положению. Кроме того, извините нас за вторжение этого создания, служанки, которую безумие побудило преступить Закон. Мы позаботимся о ее рассудке. Больше она вам докучать не будет. Что же касается ваших вопросов, то на все будет дан ответ. Если говорить коротко, вам предстоит услышать грустную историю, которая, вопреки всему, сейчас близка к счастливой развязке.
Корабль «Альтерра» в околоземном пространстве подвергся нападению со стороны наших врагов, поставивших себя вне Закона. Они успели перенести по меньшей мере двух членов вашего экипажа в свои катера, прежде чем прибыл наш патрульный корабль. Завидев его, враги уничтожили «Альтерру» вместе со всеми, кто находился на ее борту, и рассыпались в разные стороны на маленьких планетарных катерах.
Мы перехватили один из них и обнаружили юношу, Хар Орри; вас увезли на другом — не знаю, с какой целью. Они не убили вас, но стерли всю вашу память, вплоть до младенческого периода, а затем бросили в глухом лесу, где вас ждала неминуемая смерть. Однако вы выжили и обрели кров среди лесных варваров. В конце концов наша поисковая группа обнаружила вас, привезла сюда, и с помощью парагипнотической техники нам удалось восстановить вашу память. Вот и все, что мы могли сделать.
Рамаррен слушал незнакомца очень внимательно. Рассказ ошеломил его, и он не делал попыток скрыть свои чувства; но он ощутил также определенную тревогу и подозрения, и их-то не стал выставлять напоказ.
Высокий мужчина сперва обратился к нему с телепатическим обращением, хотя и с очень кратким, и таким образом дал Рамаррену настроиться на свой мозг. Затем Абандибот прекратил использовать мыслеречь и установил эмпатическую защиту. Однако она не была совершенной. Рамаррен, прекрасно тренированный и обладавший высокой чувствительностью, уловил смутные эмпатические образы, резко противоречащие тому, что говорил Абандибот вслух. Это свидетельствовало либо о его безумии, либо о лживости.
Но не исключена была и возможность того, что он сам настолько выбит из колеи — вероятно, вследствие перенесенного им парагипноза, — что на его чувственное восприятие просто нельзя положиться.
— Как давно?.. — спросил он наконец и на мгновение взглянул прямо в странные, обведенные белым глаза.
— Шесть лет по земному летоисчислению, преч Рамаррен. Длительность земного года была приблизительно равна длительности одного лунокруга.
— Как долго, — прошептал он. Его друзья, его соратники по полету, выходит, давно-давно мертвы, а он в одиночку провел на Земле.
— Шесть лет?
— Вы ничего не помните об этих годах?
— Ничего.
— Нам пришлось стереть рудиментарную память, которая образовалась в течение этого времени, чтобы восстановить вашу первоначальную память и истинную личность. Мы очень сожалеем о потере шести лет вашей жизни, но воспоминания о них не были ни нормальными, ни приятными. Преступные злодеи превратили вас в создание еще более жестокое, чем они сами. Я рад, что вы ничего не помните, преч Рамаррен.
Абандибот был не просто рад, а полон ликования. Этот человек, видимо, обладал очень ограниченными эмпатическими способностями либо не был достаточно тренирован. В противном случае он возвел бы защиту получше.
Собственная телепатическая блокировка Рамаррена была безупречна. Все больше и больше отвлекаясь на подслушивание обертонов разума Абандибота, которые свидетельствовали о фальши или неискренности произносимых речей, и продолжая страдать из-за путаницы в мыслях, Рамаррен вынужден был мобилизовать все свои силы, чтобы обрести способность рассуждать трезво.
Как могли шесть лет жизни пройти, не оставив ни единого воспоминания? Вместе с тем сто сорок лет полета их околосветового корабля от Вереля до Земли слились в памяти в одно бесконечное, леденящее душу мгновение Как обращалась к нему та сумасшедшая, какое имя она выкрикивала в припадке безумного гнева?
— Как меня звали все эти шесть лет?
— Звали? Вы имеете в виду — среди туземцев, преч Рамаррен? Я не помню, как именно вас звали, если они вообще дали вам какое-либо имя.
Фальк, она звала меня Фальком, вспомнил Рамаррен.
— Коллега, — неожиданно сказал он, переведя на галакт келшакскую форму обращения. — Если не возражаете, я хотел бы продолжить наш разговор немного позднее. То, о чем вы мне рассказали, встревожило меня. Позвольте мне немного побыть одному.
— Конечно, конечно, преч Рамаррен. Ваш юный друг Орри с нетерпением ожидает встречи с вами Прислать его сюда?
Но Рамаррен, высказав свое пожелание и услышав, что оно будет исполнено, перешел на другую ступень восприятия и отключился от Абандибота, воспринимая любые его слова просто как шум.
— Нам тоже не терпится узнать о вас побольше, когда вы почувствуете себя вполне поправившимся.
Тишина. Затем шум возобновился:
— Слуги будут рады исполнить любое ваше желание. Если захотите поесть или пообщаться с кем-нибудь, вам нужно только подойти к двери и сказать об этом.
Снова наступила тишина, и наконец назойливое присутствие Абандибота перестало мучить Рамаррена.
Но он едва обратил на это внимание. Рамаррен был слишком поглощен самим собой, чтобы беспокоиться о странных манерах своих хозяев. Сумятица внутри мозга нарастала с каждым мгновением, приближаясь к некоей критической точке, словно его волокли на встречу с кем-то или чем-то, кого он боится и в то же самое время страстно желает увидеть. Самые тяжкие дни тренинга Седьмой Ступени были лишь бледной тенью испытываемого им сейчас разлада чувств и индивидуальности, напоминавшего наведенный, тщательно контролируемый психоз. Или же он сам вел себя к этому, подталкивая свой разум к критической отметке? Но кто же этот «он», который принуждал сам и которого принуждали? Его убили и возвратили к жизни. Была ли смертью та смерть, которую он не в состоянии вспомнить?
Чтобы окончательно не впасть в панику, Рамаррен стал осматриваться в поисках предмета, глядя на который он смог бы сосредоточиться и, впав в транс, применить отработанную технику Выхода, позволявшую вернуть ясность мышления. Но все вокруг казалось чужим, незнакомым и обманчивым. Даже пол под ногами был тусклой завесой тумана. Перед тем как вошла та женщина, что называла его незнакомым именем, он просматривал некую книгу. Книга Он держал ее в своих руках, и она была реальной.
Рамаррен опять осторожно взял ее в руки и взглянул на раскрытую страницу. Столбцы красивых, бессмысленных значков, строчки едва разборчивого письма, буквы — производные тех букв, которые он изучал когда-то давным-давно по Первому Сборнику Текстов. Он смотрел на эти значки и не мог прочитать. И вдруг из них сложилось значение слова, написанного на неизвестном языке.
Путь.
Рамаррен перевел взгляд со страницы на собственную руку, державшую книгу. Чья это была рука, покрытая шрамами и загоревшая под лучами чужого солнца? Чья?
Путь, который может быть пройден,
Это не вечный Путь.
Имя.
Он не мог вспомнить это имя; не мог прочесть его. Он прочел эти слова во время сна, долгого сна, сна, овеянного смертью.
Имя, которое можно назвать,
Это не вечное Имя.
В нем поднялась какая-то гигантская волна, захлестнула его и тут же отхлынула.
Он стал Фальком, но продолжал быть и Рамарреном. Он был и глупцом и мудрецом одновременно: единый человек, рожденный дважды.
В эти первые, полные страха часы он молился о том, чтобы его избавили то от одного «я», то от другого. Однажды он в муке выкрикнул что-то на своем родном языке и не понял произнесенных им же самим слов. Это было настолько ужасно, что он даже заплакал, совершенно отчаявшись; произнесенных слов не понял Фальк, а заплакал затем — Рамаррен.
В тот самый миг полного отчаяния он впервые на мгновение нащупал некую точку равновесия, центр, на секунду став «самим собой»; и вновь упустил его. Однако этого оказалось достаточно, чтобы родилась надежда на возвращение краткого мига гармонии. Гармония: становясь Рамарреном, он цеплялся за данное понятие, и, возможно, только мастерское владение краеугольной келшакской доктриной удерживало его от падения в бездну безумия. Но те два разума, что делили его черепную коробку, пока что не пришли к воссоединению или равновесию; приходилось метаться между ними, попеременно вытесняя одну личность другой для ее же собственного блага. Он не отваживался спать, хотя и был на грани изнеможения, поскольку крайне боялся пробуждения.
Стояла ночь, и он был предоставлен самому себе. «Самим себе», — заметил Фальк. Поначалу он оказался сильнее, поскольку был некоторым образом подготовлен к данному испытанию. Именно Фальк первым вступил диалог с Рамарреном.
«Мне нужно хотя бы немного поспать, Рамаррен», — сказал он.
Рамаррен воспринял его слова как чью-то мыслеречь и без какого-либо предварительного раздумья искренне ответил: «Я боюсь уснуть». Затем он некоторое время бодрствовал и воспринимал сны Фалька как тени и отзвуки в своем мозгу.
Он пережил эти первые, самые тяжелые часы. К тому времени когда тусклые лучи солнца пробились сквозь зеленоватую завесу стен комнаты, страхи прошли, и он начал обретать контроль над мыслями и действиями обоих заключенных в нем личностей.
Естественно, два комплекта воспоминаний фактически не перекрывались. Сознание Фалька зародилось в тех многочисленных нейронах, что оставались незадействованными даже при высокоразвитом интеллекте — на невспаханных полях разума Рамаррена. Основные моторные и сенсорные каналы никогда не были заблокированы и в определенном смысле использовались обоими разумами, хотя и возникали трудности, обусловленные двойным набором манер передвигаться и режимов восприятия.
Любой предмет сейчас представлялся по-разному, в зависимости от того, осматривал ли его Фальк или Рамаррен. И хотя в долгосрочной перспективе данная раздвоенность могла привести к увеличению интеллектуальной мощи и восприимчивости, в настоящее время голова шла кругом от подобной неразберихи. Кроме того, ощутимая разница в эмоциональном отклике во многих случаях приводила к тому, что «он» и впрямь испытывал противоречивые чувства. Поскольку воспоминания Фалька и Рамаррена относились только к принадлежавшим им частям совместной жизни, то эти два набора воспоминаний никак не хотели выстраиваться в надлежащей последовательности и имели склонность проявляться одновременно.
Личности Рамаррена было трудно смириться с тем, что он потерял где-то существенный отрезок своей жизни. Где он был, скажем, десять дней назад? Путешествовал на спине мула по заснеженным горам Земли. Фальку об этом было известно. Но Рамаррен помнил, что как раз в это же время он прощался со своей женой в доме на покрытом травой высокогорном плато Вереля.
К тому же догадки Рамаррена относительно Земли часто вступали в противоречие с тем, что знал Фальк. Одновременно невежество последнего в отношении всего, что касалось Вереля, накладывало странный отпечаток сказочности на собственное прошлое Рамаррена. Но даже в этой путанице все же присутствовали зачатки взаимосогласованности. Факт оставался фактом — «он» был, телесно и хронологически, одним человеком. Подлинной проблемой являлось не воссоздание единства, но постижение его.
Однако до согласованности было еще очень далеко. Если «он» желал мыслить и действовать хоть сколько-нибудь разумно, то по мере необходимости приходилось доминировать то одной, то другой структуре памяти. Чаще всего верх брал Рамаррен, поскольку навигатор «Альтерры» был решительным и сильным человеком. Фальк в сравнении с ним ощущал себя сущим ребенком. Он мог предложить лишь знания, которыми располагал, и потому решил положиться на силу и опыт Рамаррена, которые были так необходимы человеку с двумя разумами, попавшему в двусмысленную и весьма опасную ситуацию.
Один вопрос беспокоил его больше всех прочих — можно ли доверять Сингам или нет? Если Фальку был просто-напросто внушен беспочвенный страх перед Повелителями Земли, то все опасности не имели под собой реальной почвы. Поначалу Рамаррен думал, что, возможно, так оно и есть; но думал он так совсем недолго.
Его двойная память уже успела зафиксировать явную ложь и противоречия. Абандибот отказался мысленно говорить с Рамарреном, заявив, что Синги избегают телепатического общения. Фальк же знал, что это ложь. Почему Абандибот пошел на обман? Очевидно, потому, что он намеревался солгать — изложить версию Сингов о том, что произошло с «Альтеррой» и ее экипажем — и не хотел или не осмелился сделать это телепатически.
Но он поведал Фальку практически ту же историю посредством мыслеречи.
Если данная версия была фальшивой, значит, Синги умели лгать в мыслеречи и пользовались этим.
Рамаррен обратился к памяти Фалька. Первые попытки завершились неудачей, но когда он начал бороться, меряя шагами уединенную комнату, то связи начали налаживаться, и постепенно возникла ясность; он смог воспроизвести звенящую тишину слов Абандибота: «Мы, кого вы называете Сингами, являемся людьми(« Даже воспроизводя их по памяти, Рамаррен почувствовал, что это ложь — невероятная и несомненная. Синги умели лгать телепатически — догадки и страх униженного человечества оказались обоснованными. Синги действительно были Врагами.
Они не были людьми. Они были пришельцами, наделенными чуждым даром, и, вне всяких сомнений, именно они, пользуясь своими способностями, раскололи Лигу и добились господства над Землей. Именно они напали на «Альтерру», когда та вошла в околоземное пространство. Все разговоры о бунтовщиках были чистым вымыслом. Синги убили или лишили разума всех членов экипажа, кроме маленького Орри. Рамаррен мог догадаться почему: потому что они обнаружили, подвергнув испытанию его или кого-либо другого тренированного телепата из состава команды, что верелиане способны распознать ложь в мыслеречи. Это устрашило Сингов, и они разделались со взрослыми, оставив в живых только безвредного ребенка в качестве источника информации.
Для Рамаррена его спутники по полету погибли только вчера, и, стараясь перенести этот удар, он пытался уверить себя, что, быть может, они остались в живых и находятся сейчас где-нибудь на Земле. Но если кто-то все-таки выжил — а ведь ему несказанно повезло, — то где же они сейчас? Судя по всему, Синги с превеликим трудом отыскали даже одного члена экипажа, когда обнаружили, что нуждаются в нем.
Другой вопрос: для чего понадобился им Рамаррен? Почему они приложили столько усилий, чтобы разыскать его, доставить сюда и вернуть ему память, которую прежде сами же уничтожили?
Имевшиеся в его распоряжении факты не давали иного объяснения, кроме того, к которому он пришел как Фальк: Сингам надо узнать, откуда он родом.
В мысли Фалька-Рамаррена впервые закралась позитивная нотка. Если на самом деле все так просто, то это даже смешно. Орри оставили в живых, потому что он был столь юн, нетренирован, не сформирован как личность, уязвим и послушен — идеальное орудие и источник информации. Мальчик был самим совершенством, вот только одного не знал — откуда он прибыл на Землю К тому времени когда Синги обнаружили это, необходимая им информация уже начисто была стерта из сознания тех, кто располагал ею, а беспомощные члены экипажа были рассеяны по дикой, опустошенной Земле, обреченные на смерть от несчастного случая, голода, нападения диких животных или людей.
Вероятно, Кен Кениек, манипулируя вчера мозгом Рамаррена с помощью психокомпьютера, пытался заставить его выдать, как звучит название солнца планеты Верель на галакте. И логично предположить, что если бы он разгласил эти сведения, то был бы уже мертв или лишен разума. Собственно, он, Рамаррен, им не нужен, нужны только его знания. Но, похоже, враг их так и не получил.
Данный факт сам по себе должен был изрядно встревожить Сингов. Атмосфера строгой секретности вокруг содержания книг Потерянной Колонии на Келшаке соответствовала технике защиты мозга от телепатического вторжения. Эта мистическая секретность — или, вернее, ограниченность доступа — сформировалась за долгие годы на базе ревностного контроля за распространением научно-технических знаний, проводимого Первыми Колонистами и имевшего, в свою очередь, в своей основе Закон Лиги о культурном эмбарго, который запрещал импорт достижений культуры и техники на колонизируемые планеты.
Концепция ограничения доступа к информации стала краеугольным камнем верелианской культуры, и деление верелианского общества на ранги базировалось на убеждении, что знания и техника должны оставаться под разумным контролем. Отдельные сведения, такие как Истинное Имя солнца, были формальными и символическими, но данный формализм воспринимался с беспредельной серьезностью, ибо в Келшаке знание являлось религией. Для охраны таких неосязаемых священных мест в человеческом разуме были выработаны неуловимые и неуязвимые средства защиты. Запрет мог быть нарушен, только если Рамаррен находился в одном из Мест Тишины и к нему обращался в определенной форме человек, достигший такой же Ступени. В иных обстоятельствах он был просто не способен открыть на словах, письменно или телепатически Истинное Имя солнца родной планеты.
Разумеется, Рамаррен располагал эквивалентными комплексами сведений — набором навыков из области астрономии, которые давали ему возможность прокладывать курс «Альтерры» от Вереля к Земле; знанием точного расстояния между солнцами двух планет; отпечатавшейся в его памяти астронома четкой картиной звездного неба, каким оно видится с Вереля. Синги до сих пор не получили от пленника подобную информацию — скорее всего вследствие того, что его мозг находился в слишком хаотичном состоянии в первые часы после того, как он был восстановлен посредством манипуляций Кен Кениека, а может, и потому, что продолжали функционировать усиленный парагипнотический защитный блок и особые преграды. Зная, что на Земле все еще может находиться Враг, экипаж «Альтерры» отбыл подготовленным. Синги могли бы заставить пленника раскрыть информацию только в том случае, если бы они добились существенно больших успехов в деле изучения мозга, чем верелиане. Им оставалось лишь пытаться сбить его с толку, убедить по-хорошему. Так что в настоящее время он мог не опасаться, по крайней мере, физических мер воздействия.
(До тех пор, пока врагу не станет известно, что он сохранил память Фалька.
Впервые осознав это, он невольно поежился. Раньше подобное как-то не приходило ему в голову. Как Фальк, он был для Сингов бесполезен, но и безвреден. Как Рамаррен, он был им полезен и тоже безвреден. Но как Фальк-Рамаррен, он представлял из себя угрозу, и они этого не потерпят: просто не смогут позволить себе мириться с подобной угрозой.
Кроме того, необходимо было ответить еще на один вопрос — почему они так стремятся узнать, где находится Верель? Какое им дело до Вереля?
И снова память Фалька воззвала к разуму Рамаррена, на сей раз спокойным, жизнерадостным и ироничным голосом. Старый Слухач в дремучем лесу, человек, чувствовавший себя на Земле еще более одиноким, чем Фальк, как-то сказал: «Сингов совсем немного(«
Она начала что-то говорить. Хотя ему никогда не доводилось видеть эту женщину прежде, ее голос казался бесконечно знакомым; Рамаррен не знал этого языка, однако все же понял сначала одно слово, затем — другое. На мгновение данный факт испугал его своей сверхъестественностью, пробудил опасения, что она пользуется какой-то формой мыслеречи, способной проникнуть даже через барьер несинхронизированного мышления. В следующее мгновение он осознал, что понимает женщину, потому что она говорит на Языке Книг, на галакте, и только ее акцент и беглость речи помешали ему сразу осознать это.
Она уже произнесла несколько фраз, удивительно быстро, бесстрастно и как-то безжизненно:
— (не знают, что я здесь. Теперь скажи мне, кто из нас лжец, ты, не верящий никому. Я прошла вместе с тобой весь бесконечный путь, я спала с тобой добрую сотню ночей, а теперь ты даже не припоминаешь моего имени. Не так ли, Фальк? Тебе известно мое имя? Помнишь ли ты свое собственное имя?
— Меня зовут Агад Рамаррен, — ответил он, и его собственное имя, произнесенное его собственным голосом, прозвучало как-то странно.
— Кто тебе это сказал? Ты — Фальк! Разве тебе не известен человек по имени Фальк?.. Он прежде был облечен в твою плоть. Кен Кениек и Краджи запретили мне произносить при тебе это имя, но мне надоело переступать через себя и играть по их правилам; я предпочитаю играть по собственным. Неужели ты не помнишь свое имя, Фальк? Ах, ты так и не поумнел и по-прежнему таращишься на меня, словно выброшенная на берег рыба.
Он сразу же опустил глаза. Смотреть человеку прямо в глаза на Вереле считалось невежливым, и данный вопрос строго регламентировался различными табу и предписаниями.
Такова была его единственная внешняя реакция на ее слова; а вот внутренний отклик оказался куда более живым и разнообразным. С одной стороны, женщина находилась под воздействием малой дозы наркотика, скорее всего галлюциногена — его тренированная восприимчивость поведала ему об этом со всей определенностью. С другой стороны, хотя Рамаррен не до конца понимал все, что она говорила, и определенно не мог вникнуть в смысл ее речей, намерения гостьи по природе своей были агрессивными и направленными на разрушение. И эта агрессивность была действенной. Несмотря на неполноту понимания, странные нападки женщины и произносимое раз за разом имя затронули в нем какую-то струну, потрясли и смутили его разум.
Рамаррен слегка повернулся в сторону, давая понять, что не станет встречаться с ней взглядом, если она сама того не захочет, и произнес на архаичном языке, который его народ знал только по древним книгам Колонии:
— Вы из расы людей или из расы Врага?
Женщина натужно рассмеялась:
— Из обоих, Фальк. Здесь нет Врага, и я работаю на Сингов. Слушай, скажи Абандиботу, что тебя зовут Фальк. Скажи Кен Кениеку! Скажи всем Повелителям, что тебя зовут Фальк это заставит их немного побеспокоиться! Фальк.
— Достаточно.
Рамаррен ни на йоту не повысил голос, но теперь вложил в него всю свою властность; женщина замолкла на полуслове, тяжело дыша открытым ртом. Заговорив вновь, она смогла только повторить то имя, которым его называла, дрожащим и почти умоляющим голосом.
Вид у странной посетительницы был очень жалкий, однако он так и не ответил ей. Она находилась в состоянии временного или даже постоянного душевного расстройства, а Рамаррен ощущал себя порядком потрясенным и отгородился от нее ментальным барьером, отслеживая присутствие и голос женщины лишь частицей своего разума. Ему требовалось собраться с мыслями; с ним происходило что-то очень странное.
Дело было не в наркотиках, по крайней мере, не в известных ему наркотиках. Испытываемые им сейчас глубокое душевное потрясение и дискомфорт превышали любое из наведенных безумий ментальной дисциплины Седьмой Ступени.
Однако на раздумья времени не оставалось.
Голос поднялся в пронзительный вой, затем перешел на злобный визг, и тут Рамаррен почувствовал, что в комнате присутствует кто-то еще. Он стремительно обернулся: женщина начала было вытаскивать из своих странных одежд незнакомый предмет, по всей видимости оружие, но тут же замерла, уставившись не на него, а на высокого человека, стоявшего в дверях.
Не было произнесено ни слова, но вновь прибывший обрушил на женщину телепатический сигнал столь ошеломляющей силы, что Рамаррен вздрогнул. Оружие упало на пол, а женщина, жалобно вереща, выбежала из комнаты, стремясь скрыться от уничтожающей настойчивости мысленного приказа. Ее призрачная тень мелькнула за стеной и исчезла.
Высокий человек перевел взгляд и телепатически обратился к нему:
— Кто вы?
Рамаррен спокойно ответил:
— Агад Рамаррен.
Но он ничего больше не добавил и не поклонился. Дела обстояли даже хуже, чем он первоначально себе представлял. Что это за люди? В противоборстве, свидетелем которого он только что стал, читались безумие, жестокость и ничего больше; определенно, здесь не было ничего, что могло бы вызвать чувство почтительности или доверия.
Высокий человек подошел немного ближе и с улыбкой на суровом, напряженном лице вежливо произнес на Языке Книг:
— Я Пелле Абандибот, и я сердечно приветствую вас на Земле, как нашего соплеменника, сына долгого изгнания, посланца Затерянной Колонии.
Рамаррен, услышав эти слова, отвесил сдержанный поклон и только спустя довольно продолжительное время промолвил:
— Похоже, я уже провел на Земле некоторое время и обрел себе врага в лице этой женщины, а также заработал несколько шрамов. Не расскажете ли мне, как это произошло и что случилось с остальными членами экспедиции? Если хотите, обращайтесь ко мне мысленно; я не говорю на галакте столь же свободно, как вы.
— Преч Рамаррен, — начал высокий мужчина. Очевидно, он перенял данное обращение от Орри, словно оно являлось лишь уважительным обращением, не имея представления о том, что в действительности кроется за ним. — Сперва простите меня за то, что я не сразу заговорил вслух. Мы пользуемся мыслеречью только в самых неотложных случаях или общаясь с низшими по положению. Кроме того, извините нас за вторжение этого создания, служанки, которую безумие побудило преступить Закон. Мы позаботимся о ее рассудке. Больше она вам докучать не будет. Что же касается ваших вопросов, то на все будет дан ответ. Если говорить коротко, вам предстоит услышать грустную историю, которая, вопреки всему, сейчас близка к счастливой развязке.
Корабль «Альтерра» в околоземном пространстве подвергся нападению со стороны наших врагов, поставивших себя вне Закона. Они успели перенести по меньшей мере двух членов вашего экипажа в свои катера, прежде чем прибыл наш патрульный корабль. Завидев его, враги уничтожили «Альтерру» вместе со всеми, кто находился на ее борту, и рассыпались в разные стороны на маленьких планетарных катерах.
Мы перехватили один из них и обнаружили юношу, Хар Орри; вас увезли на другом — не знаю, с какой целью. Они не убили вас, но стерли всю вашу память, вплоть до младенческого периода, а затем бросили в глухом лесу, где вас ждала неминуемая смерть. Однако вы выжили и обрели кров среди лесных варваров. В конце концов наша поисковая группа обнаружила вас, привезла сюда, и с помощью парагипнотической техники нам удалось восстановить вашу память. Вот и все, что мы могли сделать.
Рамаррен слушал незнакомца очень внимательно. Рассказ ошеломил его, и он не делал попыток скрыть свои чувства; но он ощутил также определенную тревогу и подозрения, и их-то не стал выставлять напоказ.
Высокий мужчина сперва обратился к нему с телепатическим обращением, хотя и с очень кратким, и таким образом дал Рамаррену настроиться на свой мозг. Затем Абандибот прекратил использовать мыслеречь и установил эмпатическую защиту. Однако она не была совершенной. Рамаррен, прекрасно тренированный и обладавший высокой чувствительностью, уловил смутные эмпатические образы, резко противоречащие тому, что говорил Абандибот вслух. Это свидетельствовало либо о его безумии, либо о лживости.
Но не исключена была и возможность того, что он сам настолько выбит из колеи — вероятно, вследствие перенесенного им парагипноза, — что на его чувственное восприятие просто нельзя положиться.
— Как давно?.. — спросил он наконец и на мгновение взглянул прямо в странные, обведенные белым глаза.
— Шесть лет по земному летоисчислению, преч Рамаррен. Длительность земного года была приблизительно равна длительности одного лунокруга.
— Как долго, — прошептал он. Его друзья, его соратники по полету, выходит, давно-давно мертвы, а он в одиночку провел на Земле.
— Шесть лет?
— Вы ничего не помните об этих годах?
— Ничего.
— Нам пришлось стереть рудиментарную память, которая образовалась в течение этого времени, чтобы восстановить вашу первоначальную память и истинную личность. Мы очень сожалеем о потере шести лет вашей жизни, но воспоминания о них не были ни нормальными, ни приятными. Преступные злодеи превратили вас в создание еще более жестокое, чем они сами. Я рад, что вы ничего не помните, преч Рамаррен.
Абандибот был не просто рад, а полон ликования. Этот человек, видимо, обладал очень ограниченными эмпатическими способностями либо не был достаточно тренирован. В противном случае он возвел бы защиту получше.
Собственная телепатическая блокировка Рамаррена была безупречна. Все больше и больше отвлекаясь на подслушивание обертонов разума Абандибота, которые свидетельствовали о фальши или неискренности произносимых речей, и продолжая страдать из-за путаницы в мыслях, Рамаррен вынужден был мобилизовать все свои силы, чтобы обрести способность рассуждать трезво.
Как могли шесть лет жизни пройти, не оставив ни единого воспоминания? Вместе с тем сто сорок лет полета их околосветового корабля от Вереля до Земли слились в памяти в одно бесконечное, леденящее душу мгновение Как обращалась к нему та сумасшедшая, какое имя она выкрикивала в припадке безумного гнева?
— Как меня звали все эти шесть лет?
— Звали? Вы имеете в виду — среди туземцев, преч Рамаррен? Я не помню, как именно вас звали, если они вообще дали вам какое-либо имя.
Фальк, она звала меня Фальком, вспомнил Рамаррен.
— Коллега, — неожиданно сказал он, переведя на галакт келшакскую форму обращения. — Если не возражаете, я хотел бы продолжить наш разговор немного позднее. То, о чем вы мне рассказали, встревожило меня. Позвольте мне немного побыть одному.
— Конечно, конечно, преч Рамаррен. Ваш юный друг Орри с нетерпением ожидает встречи с вами Прислать его сюда?
Но Рамаррен, высказав свое пожелание и услышав, что оно будет исполнено, перешел на другую ступень восприятия и отключился от Абандибота, воспринимая любые его слова просто как шум.
— Нам тоже не терпится узнать о вас побольше, когда вы почувствуете себя вполне поправившимся.
Тишина. Затем шум возобновился:
— Слуги будут рады исполнить любое ваше желание. Если захотите поесть или пообщаться с кем-нибудь, вам нужно только подойти к двери и сказать об этом.
Снова наступила тишина, и наконец назойливое присутствие Абандибота перестало мучить Рамаррена.
Но он едва обратил на это внимание. Рамаррен был слишком поглощен самим собой, чтобы беспокоиться о странных манерах своих хозяев. Сумятица внутри мозга нарастала с каждым мгновением, приближаясь к некоей критической точке, словно его волокли на встречу с кем-то или чем-то, кого он боится и в то же самое время страстно желает увидеть. Самые тяжкие дни тренинга Седьмой Ступени были лишь бледной тенью испытываемого им сейчас разлада чувств и индивидуальности, напоминавшего наведенный, тщательно контролируемый психоз. Или же он сам вел себя к этому, подталкивая свой разум к критической отметке? Но кто же этот «он», который принуждал сам и которого принуждали? Его убили и возвратили к жизни. Была ли смертью та смерть, которую он не в состоянии вспомнить?
Чтобы окончательно не впасть в панику, Рамаррен стал осматриваться в поисках предмета, глядя на который он смог бы сосредоточиться и, впав в транс, применить отработанную технику Выхода, позволявшую вернуть ясность мышления. Но все вокруг казалось чужим, незнакомым и обманчивым. Даже пол под ногами был тусклой завесой тумана. Перед тем как вошла та женщина, что называла его незнакомым именем, он просматривал некую книгу. Книга Он держал ее в своих руках, и она была реальной.
Рамаррен опять осторожно взял ее в руки и взглянул на раскрытую страницу. Столбцы красивых, бессмысленных значков, строчки едва разборчивого письма, буквы — производные тех букв, которые он изучал когда-то давным-давно по Первому Сборнику Текстов. Он смотрел на эти значки и не мог прочитать. И вдруг из них сложилось значение слова, написанного на неизвестном языке.
Путь.
Рамаррен перевел взгляд со страницы на собственную руку, державшую книгу. Чья это была рука, покрытая шрамами и загоревшая под лучами чужого солнца? Чья?
Путь, который может быть пройден,
Это не вечный Путь.
Имя.
Он не мог вспомнить это имя; не мог прочесть его. Он прочел эти слова во время сна, долгого сна, сна, овеянного смертью.
Имя, которое можно назвать,
Это не вечное Имя.
В нем поднялась какая-то гигантская волна, захлестнула его и тут же отхлынула.
Он стал Фальком, но продолжал быть и Рамарреном. Он был и глупцом и мудрецом одновременно: единый человек, рожденный дважды.
В эти первые, полные страха часы он молился о том, чтобы его избавили то от одного «я», то от другого. Однажды он в муке выкрикнул что-то на своем родном языке и не понял произнесенных им же самим слов. Это было настолько ужасно, что он даже заплакал, совершенно отчаявшись; произнесенных слов не понял Фальк, а заплакал затем — Рамаррен.
В тот самый миг полного отчаяния он впервые на мгновение нащупал некую точку равновесия, центр, на секунду став «самим собой»; и вновь упустил его. Однако этого оказалось достаточно, чтобы родилась надежда на возвращение краткого мига гармонии. Гармония: становясь Рамарреном, он цеплялся за данное понятие, и, возможно, только мастерское владение краеугольной келшакской доктриной удерживало его от падения в бездну безумия. Но те два разума, что делили его черепную коробку, пока что не пришли к воссоединению или равновесию; приходилось метаться между ними, попеременно вытесняя одну личность другой для ее же собственного блага. Он не отваживался спать, хотя и был на грани изнеможения, поскольку крайне боялся пробуждения.
Стояла ночь, и он был предоставлен самому себе. «Самим себе», — заметил Фальк. Поначалу он оказался сильнее, поскольку был некоторым образом подготовлен к данному испытанию. Именно Фальк первым вступил диалог с Рамарреном.
«Мне нужно хотя бы немного поспать, Рамаррен», — сказал он.
Рамаррен воспринял его слова как чью-то мыслеречь и без какого-либо предварительного раздумья искренне ответил: «Я боюсь уснуть». Затем он некоторое время бодрствовал и воспринимал сны Фалька как тени и отзвуки в своем мозгу.
Он пережил эти первые, самые тяжелые часы. К тому времени когда тусклые лучи солнца пробились сквозь зеленоватую завесу стен комнаты, страхи прошли, и он начал обретать контроль над мыслями и действиями обоих заключенных в нем личностей.
Естественно, два комплекта воспоминаний фактически не перекрывались. Сознание Фалька зародилось в тех многочисленных нейронах, что оставались незадействованными даже при высокоразвитом интеллекте — на невспаханных полях разума Рамаррена. Основные моторные и сенсорные каналы никогда не были заблокированы и в определенном смысле использовались обоими разумами, хотя и возникали трудности, обусловленные двойным набором манер передвигаться и режимов восприятия.
Любой предмет сейчас представлялся по-разному, в зависимости от того, осматривал ли его Фальк или Рамаррен. И хотя в долгосрочной перспективе данная раздвоенность могла привести к увеличению интеллектуальной мощи и восприимчивости, в настоящее время голова шла кругом от подобной неразберихи. Кроме того, ощутимая разница в эмоциональном отклике во многих случаях приводила к тому, что «он» и впрямь испытывал противоречивые чувства. Поскольку воспоминания Фалька и Рамаррена относились только к принадлежавшим им частям совместной жизни, то эти два набора воспоминаний никак не хотели выстраиваться в надлежащей последовательности и имели склонность проявляться одновременно.
Личности Рамаррена было трудно смириться с тем, что он потерял где-то существенный отрезок своей жизни. Где он был, скажем, десять дней назад? Путешествовал на спине мула по заснеженным горам Земли. Фальку об этом было известно. Но Рамаррен помнил, что как раз в это же время он прощался со своей женой в доме на покрытом травой высокогорном плато Вереля.
К тому же догадки Рамаррена относительно Земли часто вступали в противоречие с тем, что знал Фальк. Одновременно невежество последнего в отношении всего, что касалось Вереля, накладывало странный отпечаток сказочности на собственное прошлое Рамаррена. Но даже в этой путанице все же присутствовали зачатки взаимосогласованности. Факт оставался фактом — «он» был, телесно и хронологически, одним человеком. Подлинной проблемой являлось не воссоздание единства, но постижение его.
Однако до согласованности было еще очень далеко. Если «он» желал мыслить и действовать хоть сколько-нибудь разумно, то по мере необходимости приходилось доминировать то одной, то другой структуре памяти. Чаще всего верх брал Рамаррен, поскольку навигатор «Альтерры» был решительным и сильным человеком. Фальк в сравнении с ним ощущал себя сущим ребенком. Он мог предложить лишь знания, которыми располагал, и потому решил положиться на силу и опыт Рамаррена, которые были так необходимы человеку с двумя разумами, попавшему в двусмысленную и весьма опасную ситуацию.
Один вопрос беспокоил его больше всех прочих — можно ли доверять Сингам или нет? Если Фальку был просто-напросто внушен беспочвенный страх перед Повелителями Земли, то все опасности не имели под собой реальной почвы. Поначалу Рамаррен думал, что, возможно, так оно и есть; но думал он так совсем недолго.
Его двойная память уже успела зафиксировать явную ложь и противоречия. Абандибот отказался мысленно говорить с Рамарреном, заявив, что Синги избегают телепатического общения. Фальк же знал, что это ложь. Почему Абандибот пошел на обман? Очевидно, потому, что он намеревался солгать — изложить версию Сингов о том, что произошло с «Альтеррой» и ее экипажем — и не хотел или не осмелился сделать это телепатически.
Но он поведал Фальку практически ту же историю посредством мыслеречи.
Если данная версия была фальшивой, значит, Синги умели лгать в мыслеречи и пользовались этим.
Рамаррен обратился к памяти Фалька. Первые попытки завершились неудачей, но когда он начал бороться, меряя шагами уединенную комнату, то связи начали налаживаться, и постепенно возникла ясность; он смог воспроизвести звенящую тишину слов Абандибота: «Мы, кого вы называете Сингами, являемся людьми(« Даже воспроизводя их по памяти, Рамаррен почувствовал, что это ложь — невероятная и несомненная. Синги умели лгать телепатически — догадки и страх униженного человечества оказались обоснованными. Синги действительно были Врагами.
Они не были людьми. Они были пришельцами, наделенными чуждым даром, и, вне всяких сомнений, именно они, пользуясь своими способностями, раскололи Лигу и добились господства над Землей. Именно они напали на «Альтерру», когда та вошла в околоземное пространство. Все разговоры о бунтовщиках были чистым вымыслом. Синги убили или лишили разума всех членов экипажа, кроме маленького Орри. Рамаррен мог догадаться почему: потому что они обнаружили, подвергнув испытанию его или кого-либо другого тренированного телепата из состава команды, что верелиане способны распознать ложь в мыслеречи. Это устрашило Сингов, и они разделались со взрослыми, оставив в живых только безвредного ребенка в качестве источника информации.
Для Рамаррена его спутники по полету погибли только вчера, и, стараясь перенести этот удар, он пытался уверить себя, что, быть может, они остались в живых и находятся сейчас где-нибудь на Земле. Но если кто-то все-таки выжил — а ведь ему несказанно повезло, — то где же они сейчас? Судя по всему, Синги с превеликим трудом отыскали даже одного члена экипажа, когда обнаружили, что нуждаются в нем.
Другой вопрос: для чего понадобился им Рамаррен? Почему они приложили столько усилий, чтобы разыскать его, доставить сюда и вернуть ему память, которую прежде сами же уничтожили?
Имевшиеся в его распоряжении факты не давали иного объяснения, кроме того, к которому он пришел как Фальк: Сингам надо узнать, откуда он родом.
В мысли Фалька-Рамаррена впервые закралась позитивная нотка. Если на самом деле все так просто, то это даже смешно. Орри оставили в живых, потому что он был столь юн, нетренирован, не сформирован как личность, уязвим и послушен — идеальное орудие и источник информации. Мальчик был самим совершенством, вот только одного не знал — откуда он прибыл на Землю К тому времени когда Синги обнаружили это, необходимая им информация уже начисто была стерта из сознания тех, кто располагал ею, а беспомощные члены экипажа были рассеяны по дикой, опустошенной Земле, обреченные на смерть от несчастного случая, голода, нападения диких животных или людей.
Вероятно, Кен Кениек, манипулируя вчера мозгом Рамаррена с помощью психокомпьютера, пытался заставить его выдать, как звучит название солнца планеты Верель на галакте. И логично предположить, что если бы он разгласил эти сведения, то был бы уже мертв или лишен разума. Собственно, он, Рамаррен, им не нужен, нужны только его знания. Но, похоже, враг их так и не получил.
Данный факт сам по себе должен был изрядно встревожить Сингов. Атмосфера строгой секретности вокруг содержания книг Потерянной Колонии на Келшаке соответствовала технике защиты мозга от телепатического вторжения. Эта мистическая секретность — или, вернее, ограниченность доступа — сформировалась за долгие годы на базе ревностного контроля за распространением научно-технических знаний, проводимого Первыми Колонистами и имевшего, в свою очередь, в своей основе Закон Лиги о культурном эмбарго, который запрещал импорт достижений культуры и техники на колонизируемые планеты.
Концепция ограничения доступа к информации стала краеугольным камнем верелианской культуры, и деление верелианского общества на ранги базировалось на убеждении, что знания и техника должны оставаться под разумным контролем. Отдельные сведения, такие как Истинное Имя солнца, были формальными и символическими, но данный формализм воспринимался с беспредельной серьезностью, ибо в Келшаке знание являлось религией. Для охраны таких неосязаемых священных мест в человеческом разуме были выработаны неуловимые и неуязвимые средства защиты. Запрет мог быть нарушен, только если Рамаррен находился в одном из Мест Тишины и к нему обращался в определенной форме человек, достигший такой же Ступени. В иных обстоятельствах он был просто не способен открыть на словах, письменно или телепатически Истинное Имя солнца родной планеты.
Разумеется, Рамаррен располагал эквивалентными комплексами сведений — набором навыков из области астрономии, которые давали ему возможность прокладывать курс «Альтерры» от Вереля к Земле; знанием точного расстояния между солнцами двух планет; отпечатавшейся в его памяти астронома четкой картиной звездного неба, каким оно видится с Вереля. Синги до сих пор не получили от пленника подобную информацию — скорее всего вследствие того, что его мозг находился в слишком хаотичном состоянии в первые часы после того, как он был восстановлен посредством манипуляций Кен Кениека, а может, и потому, что продолжали функционировать усиленный парагипнотический защитный блок и особые преграды. Зная, что на Земле все еще может находиться Враг, экипаж «Альтерры» отбыл подготовленным. Синги могли бы заставить пленника раскрыть информацию только в том случае, если бы они добились существенно больших успехов в деле изучения мозга, чем верелиане. Им оставалось лишь пытаться сбить его с толку, убедить по-хорошему. Так что в настоящее время он мог не опасаться, по крайней мере, физических мер воздействия.
(До тех пор, пока врагу не станет известно, что он сохранил память Фалька.
Впервые осознав это, он невольно поежился. Раньше подобное как-то не приходило ему в голову. Как Фальк, он был для Сингов бесполезен, но и безвреден. Как Рамаррен, он был им полезен и тоже безвреден. Но как Фальк-Рамаррен, он представлял из себя угрозу, и они этого не потерпят: просто не смогут позволить себе мириться с подобной угрозой.
Кроме того, необходимо было ответить еще на один вопрос — почему они так стремятся узнать, где находится Верель? Какое им дело до Вереля?
И снова память Фалька воззвала к разуму Рамаррена, на сей раз спокойным, жизнерадостным и ироничным голосом. Старый Слухач в дремучем лесу, человек, чувствовавший себя на Земле еще более одиноким, чем Фальк, как-то сказал: «Сингов совсем немного(«