– Безопасности… – повторил Аррен.
– Да, – сказал маг, – безопасности.
Теперь он отпустил Аррена и устремил свой взор куда-то в сторону, оставив юношу наедине с самим собой, хотя они по-прежнему сидели лицом к лицу.
– Я не знаю, – сказал, наконец, Аррен. – Я не знаю, что я ищу, куда иду и, вообще, кто я такой.
– Я знаю, – сказал Сокол все тем же глухим шепотом. – Ты – мой проводник. Со всей своей чистотой и отвагой, неопытностью и преданностью, ты – мой проводник, дитя, которое я посылаю во мрак вперед себя. Твой страх – вот что ведет меня. Ты думал, что я груб с тобой. Ты же никогда не сталкивался с грубостью. Я использовал твою любовь, как человек, который зажигает свечу и освещает ею свой путь. И мы должны идти дальше. Должны. Мы обязаны дойти до места, где русла рек сухи, оказаться там, куда тащит тебя твой страх перед смертью.
– Где же находится это место, милорд?
– Я не знаю.
– Я не смогу отвести вас туда. Но я пойду с вами.
Маг взглянул на него мрачными бездонными глазами.
– Но если я вновь не оправдаю ваших надежд и предам вас…
– Я доверяю тебе, сын Морреда.
Тут они оба замолчали.
Над их головами слегка покачивались на фоне голубого южного неба величественные резные идолы с телами дельфинов, со сложенными крыльями чаек и человеческими лицами с вытаращенными глазами-ракушками. Сокол с трудом поднялся, ибо рана его только начала подживать.
– Я устал от бездействия, – сказал он. – От такого образа жизни я скоро растолстею.
Он принялся мерить шагами плот, и Аррен присоединился к нему. Во время прогулки они разговаривали мало. Аррен рассказал Соколу, как он провел эти дни, с кем подружился. Энтузиазм мага превосходил его физические силы, которые вскоре подошли к концу. Он попросил девочку, что ткала нилгу на своем станке за Домом Великих, позвать вождя, и вернулся в свою хижину. Вскоре пришел старейшина и почтительно приветствовал мага, который ответил ему тем же. Затем все трое уселись в хижине на коврики из шкуры пятнистого тюленя.
– Я поразмыслил над тем, что вы рассказали мне, – степенно начал вождь своим обычным официальным тоном. – О том, как люди надеются вернуться после смерти в свои тела и, в поисках пути к этому, забывают поклоняться богам, постепенно опускаются и сходят с ума. Они поступают неправедно и крайне глупо. Я также подумал, как это может отразиться на нас? Мы не имеем ничего общего с другими людьми, с их островами и образом жизни, с их надеждами и чаяниями. Мы живем в море, и наши жизни связаны с ним. Мы не собираемся спасать их, ибо не надеемся помочь им. Безумие нас не затронет. Мы не высаживаемся на землю, а жители островов не навещают нас. Когда я был молод, мы иногда болтали с людьми, которые приплывали на лодках к Длинной Дюне, где мы рубили лес для плотов и зимних хижин. Мы не раз видели суда с Охола и Веллваи (так он называл Обехол и Веллоги), которые охотились осенью на серых китов. Они часто следовали за нашими плотами, ибо мы знаем пути и места встречи Великих в море. Но это все в прошлом, мы уже давно не встречали их. Возможно, они все сошли с ума и перебили друг друга. Два года назад мы видели с Длинной Дюны, как с севера, с Веллваи, три дня валили клубы дыма от гигантского пожара. Но даже если так все и было, что из этого? Мы – Дети Открытого Моря. Мы идем дорогами моря.
– Тем не менее, увидев дрейфующую лодку, вы подплыли к ней, – сказал маг.
– Кое-кто из нас утверждал, что мы поступаем глупо, и нам следует оставить лодку в покое. Пусть себе дрейфует до конца моря.
– Но вы не поддержали их.
– Нет. Я сказал, что хоть они и жители островов, мы должны помочь им, и со мной согласились. Но мы не будем помогать твоему предприятию. Если среди островитян бушует безумие, это их дело. Мы следуем по дороге Великих. Мы не будем помогать вам в ваших поисках. Вы можете оставаться у нас сколько пожелаете. До Долгого Танца осталось уже совсем немного. После него мы поворачиваем к северу, следуя восточному течению, которое к концу лета приведет нас к Длинной Дюне. Если ты пожелаешь остаться с нами и подлечить свою рану, мы не будем против. Ну, а если ты захочешь сесть в свою лодку и следовать своим путем, мы также возражать не будем. Маг поблагодарил его. Вождь встал, легкий и чопорный как цапля, и ушел, оставив их вдвоем.
– У невинности нет сил бороться со злом, – сказал, чуть сморщившись, Сокол. – Но у нее есть силы творить добро… Я думаю, мы останемся здесь, пока моя рана немного не подживет.
– Мудрое решение, – сказал Аррен, удрученный неважным состоянием здоровья Сокола. Он решил защитить этого человека от его излишнего энтузиазма и настоять на том, чтобы они отправились в путь лишь тогда, когда у мага перестанет болеть рана.
Сокол недоуменно взглянул на него, слегка удивленный похвалой.
– Они добрые, – продолжал не заметивший этого Аррен. – В них нет той болезни души, что точит людей в Хорттауне и на других островах. Возможно, ни на одном острове нас не ждет такой теплый прием, какой нам оказали эти затерянные в море люди.
– Наверное, ты прав.
– И они ведут летом весьма приятную жизнь.
– Конечно. Но есть всю жизнь холодную рыбу и никогда не видеть яблони в цвету, и не испить воды из родника, согласись, чертовски скучно! Итак, Аррен вернулся на плот Стара, где работал, купался и играл с другими подростками, болтал прохладными вечерами с Соколом и спал под звездами. А Долгий Танец в канун середины лета был уже не за горами, и течение несло огромные плоты на юг в Открытое Море.
Глава 9.
– Да, – сказал маг, – безопасности.
Теперь он отпустил Аррена и устремил свой взор куда-то в сторону, оставив юношу наедине с самим собой, хотя они по-прежнему сидели лицом к лицу.
– Я не знаю, – сказал, наконец, Аррен. – Я не знаю, что я ищу, куда иду и, вообще, кто я такой.
– Я знаю, – сказал Сокол все тем же глухим шепотом. – Ты – мой проводник. Со всей своей чистотой и отвагой, неопытностью и преданностью, ты – мой проводник, дитя, которое я посылаю во мрак вперед себя. Твой страх – вот что ведет меня. Ты думал, что я груб с тобой. Ты же никогда не сталкивался с грубостью. Я использовал твою любовь, как человек, который зажигает свечу и освещает ею свой путь. И мы должны идти дальше. Должны. Мы обязаны дойти до места, где русла рек сухи, оказаться там, куда тащит тебя твой страх перед смертью.
– Где же находится это место, милорд?
– Я не знаю.
– Я не смогу отвести вас туда. Но я пойду с вами.
Маг взглянул на него мрачными бездонными глазами.
– Но если я вновь не оправдаю ваших надежд и предам вас…
– Я доверяю тебе, сын Морреда.
Тут они оба замолчали.
Над их головами слегка покачивались на фоне голубого южного неба величественные резные идолы с телами дельфинов, со сложенными крыльями чаек и человеческими лицами с вытаращенными глазами-ракушками. Сокол с трудом поднялся, ибо рана его только начала подживать.
– Я устал от бездействия, – сказал он. – От такого образа жизни я скоро растолстею.
Он принялся мерить шагами плот, и Аррен присоединился к нему. Во время прогулки они разговаривали мало. Аррен рассказал Соколу, как он провел эти дни, с кем подружился. Энтузиазм мага превосходил его физические силы, которые вскоре подошли к концу. Он попросил девочку, что ткала нилгу на своем станке за Домом Великих, позвать вождя, и вернулся в свою хижину. Вскоре пришел старейшина и почтительно приветствовал мага, который ответил ему тем же. Затем все трое уселись в хижине на коврики из шкуры пятнистого тюленя.
– Я поразмыслил над тем, что вы рассказали мне, – степенно начал вождь своим обычным официальным тоном. – О том, как люди надеются вернуться после смерти в свои тела и, в поисках пути к этому, забывают поклоняться богам, постепенно опускаются и сходят с ума. Они поступают неправедно и крайне глупо. Я также подумал, как это может отразиться на нас? Мы не имеем ничего общего с другими людьми, с их островами и образом жизни, с их надеждами и чаяниями. Мы живем в море, и наши жизни связаны с ним. Мы не собираемся спасать их, ибо не надеемся помочь им. Безумие нас не затронет. Мы не высаживаемся на землю, а жители островов не навещают нас. Когда я был молод, мы иногда болтали с людьми, которые приплывали на лодках к Длинной Дюне, где мы рубили лес для плотов и зимних хижин. Мы не раз видели суда с Охола и Веллваи (так он называл Обехол и Веллоги), которые охотились осенью на серых китов. Они часто следовали за нашими плотами, ибо мы знаем пути и места встречи Великих в море. Но это все в прошлом, мы уже давно не встречали их. Возможно, они все сошли с ума и перебили друг друга. Два года назад мы видели с Длинной Дюны, как с севера, с Веллваи, три дня валили клубы дыма от гигантского пожара. Но даже если так все и было, что из этого? Мы – Дети Открытого Моря. Мы идем дорогами моря.
– Тем не менее, увидев дрейфующую лодку, вы подплыли к ней, – сказал маг.
– Кое-кто из нас утверждал, что мы поступаем глупо, и нам следует оставить лодку в покое. Пусть себе дрейфует до конца моря.
– Но вы не поддержали их.
– Нет. Я сказал, что хоть они и жители островов, мы должны помочь им, и со мной согласились. Но мы не будем помогать твоему предприятию. Если среди островитян бушует безумие, это их дело. Мы следуем по дороге Великих. Мы не будем помогать вам в ваших поисках. Вы можете оставаться у нас сколько пожелаете. До Долгого Танца осталось уже совсем немного. После него мы поворачиваем к северу, следуя восточному течению, которое к концу лета приведет нас к Длинной Дюне. Если ты пожелаешь остаться с нами и подлечить свою рану, мы не будем против. Ну, а если ты захочешь сесть в свою лодку и следовать своим путем, мы также возражать не будем. Маг поблагодарил его. Вождь встал, легкий и чопорный как цапля, и ушел, оставив их вдвоем.
– У невинности нет сил бороться со злом, – сказал, чуть сморщившись, Сокол. – Но у нее есть силы творить добро… Я думаю, мы останемся здесь, пока моя рана немного не подживет.
– Мудрое решение, – сказал Аррен, удрученный неважным состоянием здоровья Сокола. Он решил защитить этого человека от его излишнего энтузиазма и настоять на том, чтобы они отправились в путь лишь тогда, когда у мага перестанет болеть рана.
Сокол недоуменно взглянул на него, слегка удивленный похвалой.
– Они добрые, – продолжал не заметивший этого Аррен. – В них нет той болезни души, что точит людей в Хорттауне и на других островах. Возможно, ни на одном острове нас не ждет такой теплый прием, какой нам оказали эти затерянные в море люди.
– Наверное, ты прав.
– И они ведут летом весьма приятную жизнь.
– Конечно. Но есть всю жизнь холодную рыбу и никогда не видеть яблони в цвету, и не испить воды из родника, согласись, чертовски скучно! Итак, Аррен вернулся на плот Стара, где работал, купался и играл с другими подростками, болтал прохладными вечерами с Соколом и спал под звездами. А Долгий Танец в канун середины лета был уже не за горами, и течение несло огромные плоты на юг в Открытое Море.
Глава 9.
Орм Эмбар
Когда наступила самая короткая ночь года, на плотах, образовавших гигантский круг под щедро усыпанным звездами небом, всю ночь напролет пылали факелы, отбрасывая на гладь моря кольцо мерцающих теней. Обитатели плотов танцевали, не используя в качестве аккомпанемента ни барабаны, ни флейты, ни любые другие музыкальные инструменты – лишь топот босых ног по качающемуся настилу плотов, да звонкие голоса сказителей, далеко разносящиеся над безбрежными просторами моря, которое служило им домом. Это была ночь новолуния, и тела танцоров казались призрачными тенями в свете звезд и факелов. То тут, то там подростки, сверкая, как летучие рыбки, перескакивали с плота на плот. Прыгали они далеко и высоко, соревнуясь друг с другом и стремясь обежать до рассвета все кольцо плотов, потанцевав на каждом.
Аррен танцевал вместе с ними, поскольку Долгий Танец танцевали на всех островах Архипелага, хотя движения и песни могли различаться. Когда большая часть танцоров выдохлась и присела отдохнуть и подремать, а сказители окончательно охрипли, он вместе с группой юных прыгунов очутился на плоту вождя и остался там, а они последовали дальше. Сокол сидел вместе с вождем и тремя его женами около храма. Меж резных китов, обрамлявших вход, устроился сказитель, чей звонкий голос явно не умолкал всю ночь напролет. Он пел без устали, отбивая пальцами ритм по деревянной доске.
– О чем он поет? – спросил Аррен мага, поскольку никак не мог вникнуть в смысл слов, которые произносились со странной интонацией и бешеной скоростью, а также сопровождались всевозможными трелями.
– О серых китах, об альбатросах и о шторме… У них нет песен о героях и королях. Они не знают, кто такой Эррет-Акбе. Чуть раньше он пел о Сегое, о том, как тот поднял острова посреди моря. Это все, что они сохранили из знаний людей. Все остальные песни – о море. Аррен прислушался. Певец, повествуя о дельфине, имитировал его свистящий крик. Мальчик смотрел на черный и твердый как скала профиль Сокола, вырисовывающийся в свете факелов, видел блестящие глаза тихонько шепчущихся жен вождя, чувствовал легкое покачивание плота на спокойных водах моря и медленно соскальзывал в пучину сна. Он вдруг проснулся: сказитель умолк. Причем не только тот, вокруг которого они расположились, но и все остальные на ближайших и дальних плотах. Их голоса стихли, словно отдаленный клекот морских птиц, и воцарилось молчание.
Аррен оглянулся через плечо на запад, ожидая увидеть рассвет. Но над волнами едва показалась всходившая луна, золотистая на фоне летних звезд. Посмотрев затем на юг, он увидел сиявшую в вышине Гобардон, а под ней горели все восемь ее подружек: наконец завершенная Руна Конца ясно и четко пылала над морем. Повернувшись к Соколу, Аррен увидел, что его смуглое лицо обращено к тем же самым звездам.
– Почему ты умолк? – спросил певца вождь. – День еще не наступил, пока что даже не забрезжил рассвет.
– Я не знаю, – заикаясь, ответил тот.
– Пой! Долгий Танец не окончен.
– Я не знаю слов, – ответил сказитель, голос его звенел от страха. – Я не могу петь. Я позабыл слова этой песни.
– Тогда пой другую.
– Нет больше песен. Все кончено, – зарыдал певец, клонясь вперед, пока не распластался на полу. Вождь удивленно уставился на него. Плоты качались под треск факелов, все молчали. Безмолвие океана сомкнулось вокруг крохотного островка жизни и света и поглотило его. Аррену показалось, что блеск звезд потускнел, но на востоке по-прежнему не наблюдалось ни малейших признаков рассвета. Его охватил ужас, и он подумал: «Солнце, наверное, не взойдет. День не наступит». Маг встал и сделал так, что по его посоху заструилось белое свечение, ясно высветив руну, написанную серебром на дереве.
– Танец не окончен, – сказал он. – День еще не наступил. Аррен, пой.
Аррен хотел было вскричать: «Я не могу, господин!..», – но вместо этого он пристально взглянул на горевшие на юге девять звезд, глубоко вздохнул и запел. Голос его сперва был тихим и хриплым, но он постепенно крепчал. Аррен пел древнейшую песню – песню о Сотворении Эа, о равновесии между тьмой и светом, о сотворении покрытых зеленью островов тем, кто произнес первое Слово: Старейшим Лордом, Сегоем. Прежде чем была пропета последняя строчка, небо посерело, и лишь луна и Гобардон продолжали гореть все так же ярко. Факелы зашипели на предрассветном ветру. Наконец, Аррен допел песню и умолк. На востоке забрезжил рассвет, и сгрудившиеся вокруг мальчика танцоры стали разбредаться по своим плотам.
– Хорошая песня, – сказал вождь. Его голос дрожал, хотя он пытался говорить бесстрастно. – Печально, если бы Долгий Танец прервался прежде, чем должен был завершиться. Я прикажу выпороть ленивых сказителей плетями из нилгу.
– Лучше успокой их, – повелительно сказал Сокол. Он все еще стоял в полный рост. – Ни один певец не замолчит добровольно. Пойдем со мной, Аррен.
Он повернулся к хижине, и мальчик последовал за ним. Но необычные происшествия нарождающегося утра не закончились даже теперь, когда восточный край моря уже раскалился добела: с севера приближалась огромная птица. Она летела так высоко, что на крыльях ее пламенел свет еще не взошедшего на миром солнца, и они огненными молниями рассекали воздух. Маг поднял глаза и уставился на нее. Затем на лице его отразилось страшное возбуждение и волнение, он изо всех сил крикнул: «Нам хиефа арв Гед аркваисса!» – что на языке Творения означало: если ты ищешь Геда, то найдешь его здесь. Подобно золотистому ядру с распростертыми гигантскими крыльями, бешено молотящими воздух, выставив когти, которые могли разорвать быка, словно маленького мышонка, окруженный клубами пара, вырывавшегося из огромных ноздрей, дракон спикировал на покачивающийся на волнах плот.
Люди на плотах закричали; одни рухнули на бревна, другие – прыгнули в море, третьи замерли, уставившись на чудовище – изумление оказалось сильнее страха.
Дракон нависал над ними. Между кончиками его перепончатых крыльев, которые казались в лучах восходящего солнца радужной дымкой с золотистыми прожилками, было около девяноста футов, да и в его поджаром как у гончей, когтистом как у ящерицы, покрытом змеиной чешуей теле было, пожалуй, не меньше. Вдоль узкого хребта шел гребень из острых зубьев, по форме напоминавших шипы розы. На загривке они достигали трех футов в высоту, но постепенно уменьшались и на кончике хвоста были не длиннее лезвия перочинного ножа. Шипы были серые, шкура дракона также имела серо-стальной оттенок, но с золотистым отливом. В его узких глазах бушевало зеленое пламя.
Движимый страхом за своих людей, вождь, забыв о собственной безопасности, выскочил из своей хижины с гарпуном, с которым обитатели плотов охотились на китов: тот был больше его самого и имел острый костяной наконечник. Держа оружие в своей тонкой мускулистой руке, он бросился вперед, чтобы с разбега метнуть гарпун в нависающее над плотом узкое, покрытое сверкающей чешуей, брюхо дракона. Увидев вождя, Аррен вышел из оцепенения, бросился наперерез и, схватив его за руку, упал вместе с ним на доски настила.
– Ты что, хотел разозлить его своим булавочным уколом? – прошипел он.
– Пусть Повелитель Драконов сперва поговорит с ним!
Полуоглушенный падением вождь тупо посмотрел на Аррена, мага и дракона, но ничего не сказал. И тут заговорил дракон. Никто из присутствующих, кроме Геда, к которому тот, собственно, и обращался, не понял ни слова, поскольку драконы говорили лишь на Древнем Наречии, которое являлось их родным языком. Голос рептилии был мягким и свистящим, словно шипение огромной разъяренной кошки, в нем ощущалась наводящая ужас мелодичность. Те, кто слышал его, замирали и внимали ему. Маг коротко ответил, и вновь заговорил дракон, паря над Соколом с помощью едва заметных взмахов крыльев. Аррен подумал, что он похож на парящую в воздухе стрекозу.
Затем маг ответил: «Мемас» – «Я пойду», и поднял свой тисовый посох.
Пасть дракона открылась, и из нее вырвался причудливой формы клуб дыма. Золотистые крылья с оглушительным грохотом рассекали воздух, поднимая сильный ветер, который пах гарью. Дракон сделал круг и степенно полетел на север.
На плотах царила мертвая тишина, нарушаемая лишь всхлипыванием детей и причитаниями утешавших их женщин. Мужчины вылезли из моря со смущенными лицами. Всеми забытые факелы догорали в первых лучах солнца. Маг повернулся к Аррену. На его лице застыло выражение, которое можно было посчитать как радостным, так и гневным. Но голос его был спокоен.
– Нам пора отправляться в путь, парень. Прощайся и поплыли.
Он обернулся, чтобы поблагодарить вождя и попрощаться с ним, потом прошел с огромного плота через три других, по-прежнему сведенных вплотную для танцев, на тот, к которому была привязана «Ясноглазка». Пустая лодка следовала за плотами во время их медленного дрейфа на юг. Дети Открытого Моря наполнили пустой бочонок дождевой водой и существенно пополнили запас провизии, выразив тем самым уважение своим гостям. Многие из них верили в то, что Сокол – один из Великих, сменивший облик кита на облик человека. Когда Аррен присоединился к нему, маг ставил парус. Юноша отвязал конец и прыгнул в лодку. В тот же миг она отошла от плота, и парус ее наполнился свежим ветром, хотя на море дул лишь легкий бриз. «Ясноглазка», накренившись, развернулась и направилась на север вслед за драконом, легкая, как влекомый ветром лист.
Оглянувшемуся Аррену городок плотов показался горсткой щепок, над которыми возвышались хижины и столбы для факелов. Вскоре они исчезли в бликах утреннего солнца на воде. «Ясноглазка» мчалась вперед. Когда ее нос рассекал волну, во все стороны летел восхитительный фонтан брызг, заставлявший юношу прищуриваться.
Земной ветер смог бы так разогнать лодку разве что в шторм, ежесекундно грозя отправить ее на дно. Но этот ветер вызвала сила магии, и «Ясноглазка» летела как на крыльях.
Маг долго стоял у мачты, вглядываясь в даль. Наконец, он занял свое привычное место у румпеля и, положив руку на него, взглянул на Аррена.
– То был Орм Эмбар, Дракон Селидора, – сказал он, – родственник великого Орма, который убил Эррет-Акбе, и сам был сражен им.
– Он охотился за кем-то, господин? – спросил Аррен, который так и не понял, говорил ли маг с драконом в доброжелательной манере или же с угрозой.
– За мной. Драконы всегда находят того, кого ищут. Он явился просить моей помощи. Маг усмехнулся.
– Если бы мне кто рассказал, что дракон обратился за помощью к человеку, то я бы ему не поверил. Причем именно этот, а не какой-нибудь другой! Есть драконы и постарше его, но он – самый могущественный из их племени. Он не скрывает своего Имени, подобно другим драконам и людям, поскольку не боится, что кто-то сможет обрести власть над ним. Орм Эмбар не обманщик, как большинство драконов. Давным-давно на Селидоре он сохранил мне жизнь и поведал великую тайну, рассказав, как можно восстановить Руну Королей. Ему я обязан Кольцом Эррет-Акбе. Но я никогда не думал, что мне придется таким образом отдавать долг сему кредитору!
– О чем он попросил?
– Позволить ему показать мне путь, который я ищу, – ответил маг более мрачным тоном. – Он сказал: «На Западе появился другой Повелитель Драконов. Он причиняет нам вред, и сила его превышает нашу.» Я спросил:
«Даже твою, Орм Эмбар?» И он ответил: "И даже мою. Ты мне нужен.
Поспешим." Он попросил, и я подчинился.
– Больше вам ничего не известно?
– Скоро я буду знать больше.
Аррен смотал причальный конец и уложил веревку на место, затем выполнил еще кое-какие мелкие работы по лодке, но напряжение никак не отпускало юношу, нервы дрожали как натянутая тетива, и это отразилось на его голосе, когда он, наконец, произнес:
– По крайней мере, лучшего проводника нам не сыскать!
Сокол взглянул на него и рассмеялся.
– Да, – сказал он. – На этот раз, я думаю, мы не собьемся с пути.
Так началась для них двоих великая гонка через океан. Тысячи миль отделяли неотмеченные на карте моря обитателей плотов от острова Селидор, который лежал много западнее всех островов Земноморья. День за днем солнце всходило из-за чистого горизонта и погружалось в пламенеющий на западе закат. Под золотой аркой солнца и серебряной россыпью звезд мчалась по волнам океана одинокая лодка.
Иногда вдалеке появлялись летние грозовые тучи, отбрасывая пурпурные тени на горизонт. Тогда Аррен мог видеть, как маг встает на носу лодки и голосом и жестом призывает тучи к ним, дабы они пролились дождем над «Ясноглазкой». Сверкали молнии, гремел гром, но маг стоял неподвижно с поднятой рукой, пока потоки воды не обрушивались на него и на Аррена, наполняя подставленный сосуд и хлеща лодку и море, сглаживая волны своим неистовым напором. Они с Арреном довольно улыбались при этом, ибо пищи у них было вдоволь, а вот воды не хватало. К тому же им нравилось неистовое великолепие шторма, вызванного искусством мага. Аррена удивляло то, как расточительно расходует теперь Сокол свои силы, и он как-то спросил:
– В начале нашего путешествия ты старался обходиться без чар.
– Первый урок Рокка, он же и последний, гласит: «Делай то, что необходимо.» И не больше!
– Остальные уроки, наверное, растолковывают, что является необходимым.
– Именно так. Необходимо учитывать Равновесие. Но когда само Равновесие нарушено… приходится принимать в расчет еще кое-что. Прежде всего – спешку.
– Но как так случилось, что все колдуны на Юге, а теперь и во всем Земноморье, даже сказители на плотах, утратили свое искусство, а ты сохранил свой дар?
– Потому что мне не нужно ничего, кроме моего искусства, – ответил Сокол.
Спустя некоторое время он добавил более веселым тоном:
– А если мне уж суждено вскоре утратить его, то надо выжать из него все, пока оно при мне.
В поведении Сокола действительно появилась какая-то беззаботность, неприкрытое наслаждение своим искусством, чего Аррен никак не мог ожидать от всегда столь осторожного мага. Все волшебники обожают различные трюки. Каждый маг – искусный фокусник. Маскировка Сокола в Хорттауне, которая так пугала Аррена, была для мага лишь игрой, причем весьма примитивной, ибо он мог при желании изменить не только лицо и голос, но и само тело, превратившись в рыбу, дельфина или ястреба. А однажды он сказал:
– Смотри, Аррен, я покажу тебе Гонт. – И заставил мальчика взглянуть на поверхность воды в наполненном до краев бочонке, который он открыл.
Однако даже неискушенные чародеи могли вызвать такой образ в зеркале воды: гигантский пик, облепленный серыми облаками, вздымающийся из серого моря.
Затем картинка изменилась, и Аррен вдруг ясно увидел крутые склоны горы. Он словно превратился в птицу – чайку или сокола, что парила на восходящих у берега потоках. Ветер бил в лицо, и Аррен смотрел на утес в две тысячи футов высотой. На одном из его уступов стоял маленький домик.
– Это Ре Альби, – сказал Сокол, – здесь живет мой учитель, Огион, который когда-то давным-давно утихомирил землетрясение. Он пасет своих коз, собирает травы и хранит молчание. Интересно, бродит ли он, как в былые времена, по горам, ведь он уже очень стар. Но я тут же почувствую, обязательно почувствую, даже сейчас, если Огион вдруг умрет. Голосу мага недоставало уверенности, и на миг образ заколыхался, словно сам утес начал внезапно разваливаться на куски. Затем картинка прояснилась, голос Сокола окреп.
– Он любил бродить по лесам один, особенно поздним летом и осенью.
Так он впервые пришел ко мне, когда я был подростком из горной деревушки, и дал мне мое Имя. И мою жизнь вместе с ним.
Образ в зеркале воды вновь сменился. Зритель словно стал птицей, сидящей на ветке дерева и смотрящей на залитые солнцем высокогорные луга между голой скалой и вечными снегами вершины, на крутую тропу, что терялась внизу в золотисто-зеленом сумраке.
– Нигде на свете не царит такая тишина, как в этих лесах, – с тоской произнес Сокол.
Изображение подернулось дымкой и пропало, лишь слепящий диск полуденного солнца отражался в воде.
– Если… – начал Сокол, глядя на Аррена странным, насмешливым взглядом, – если я когда-нибудь вернусь туда, то даже ты не сможешь разыскать меня.
Впереди виднелась низкая голубоватая полоска земли, похожая на сгусток тумана.
– Это Селидор? – спросил Аррен, и его сердце бешено забилось.
– Я думаю, Обб или Джессайдж. Мы не проплыли и половины пути, парень.
Этой ночью они петляли по проливу, разделяющему два острова. Огней они не заметили, но воздух был настолько пропитан смрадом гари, что их легкие просто разрывались на части. Когда забрезжил рассвет, они оглянулись назад и увидели, что восточный остров, Джессайдж, насколько видел глаз, превратился в выжженную пустыню, над которой курился голубой дымок.
– Они сожгли посевы, – сказал Аррен.
– Да. И деревни тоже. Мне знаком этот запах.
– Разве здесь, на Западе, живут дикари?
Сокол покачал головой.
– Фермеры, горожане.
Аррен взглянул на почерневшие руины, на засохшие деревья садов, и помрачнел.
– Чем им помешали деревья? – спросил он. – Почему природа должна расплачиваться за их ошибки? Те люди, что выжигают землю, поссорившись с другими людьми – дикари.
– Ими никто не управляет, – сказал Сокол. – У них нет короля, нет людей, облеченных властью или магической силой. Все поразъехались или свихнулись, пытаясь найти проход сквозь смерть. Так обстоят дела на Юге и, боюсь, во всем Земноморье.
– И всему причиной один-единственный человек… Тот, о котором говорил дракон? Это кажется невероятным.
– Почему нет? Если изберут Короля Островов, он будет править в одиночку. Один-единственный человек может с одинаковым успехом и управлять, и разрушать, быть Королем или Анти-Королем. В его голосе опять проскользнула насмешка или вызов, который вывел Аррена из себя.
– У Короля есть слуги, солдаты, курьеры, придворные. Он правит через своих слуг. Где же слуги этого… Анти-короля?
– В наших мозгах, парень. В наших мозгах. Предатель – твое собственное "Я", которое вопит: «Я хочу жить, мне плевать на то, какую цену заплатит мир за мою жизнь!» Маленький предатель притаился в темных закоулках наших душ, как паук в коробочке. Он говорит со всеми нами. Но лишь немногие понимают его: колдуны, певцы, поэты. И герои – те, что пытаются сохранить свою личность. Быть самим собой удается нечасто. Остаться самим собой навеки – это ли не благословенный покой?
Аррен пристально взглянул на Сокола.
– Ты считаешь, что они не правы. Но объясни мне, почему. В начале нашего путешествия я был ребенком, не верящим в смерть. Я кое-чему научился, вряд ли многому, но все же чему-то. Я научился верить в смерть, но не обучен смиряться с ней, приветствовать свою или твою гибель. Если я люблю жизнь, разве не должен я ненавидеть конец ее? В Бериле Аррена обучал фехтованию маленький лысый хладнокровный человечек лет шестидесяти. Мальчику он никогда не нравился, хотя Аррен знал, что это великий мастер. Но однажды во время тренировки юноша нащупал слабое место в обороне своего учителя и обезоружил его. Аррену навсегда врезалось в память нежданное, несвойственное ему выражение счастья, надежды и радости, внезапно осветившее холодное лицо мастера – равный, наконец-то равный ему! С этого дня тренировки стали еще напряженнее, но теперь на лице старика постоянно играла все та же улыбка, которая вспыхивала особенно ярко, когда Аррен загонял его в угол. Сейчас на лице Сокола застыло то же самое выражение.
– Жизнь без конца, – сказал маг. – Бессмертие. Каждый человек жаждет этого, и крепость его здоровья зависит от силы этого желания. Но будь осторожен, Аррен. Ты – один из тех, кто может добиться желаемого.
Аррен танцевал вместе с ними, поскольку Долгий Танец танцевали на всех островах Архипелага, хотя движения и песни могли различаться. Когда большая часть танцоров выдохлась и присела отдохнуть и подремать, а сказители окончательно охрипли, он вместе с группой юных прыгунов очутился на плоту вождя и остался там, а они последовали дальше. Сокол сидел вместе с вождем и тремя его женами около храма. Меж резных китов, обрамлявших вход, устроился сказитель, чей звонкий голос явно не умолкал всю ночь напролет. Он пел без устали, отбивая пальцами ритм по деревянной доске.
– О чем он поет? – спросил Аррен мага, поскольку никак не мог вникнуть в смысл слов, которые произносились со странной интонацией и бешеной скоростью, а также сопровождались всевозможными трелями.
– О серых китах, об альбатросах и о шторме… У них нет песен о героях и королях. Они не знают, кто такой Эррет-Акбе. Чуть раньше он пел о Сегое, о том, как тот поднял острова посреди моря. Это все, что они сохранили из знаний людей. Все остальные песни – о море. Аррен прислушался. Певец, повествуя о дельфине, имитировал его свистящий крик. Мальчик смотрел на черный и твердый как скала профиль Сокола, вырисовывающийся в свете факелов, видел блестящие глаза тихонько шепчущихся жен вождя, чувствовал легкое покачивание плота на спокойных водах моря и медленно соскальзывал в пучину сна. Он вдруг проснулся: сказитель умолк. Причем не только тот, вокруг которого они расположились, но и все остальные на ближайших и дальних плотах. Их голоса стихли, словно отдаленный клекот морских птиц, и воцарилось молчание.
Аррен оглянулся через плечо на запад, ожидая увидеть рассвет. Но над волнами едва показалась всходившая луна, золотистая на фоне летних звезд. Посмотрев затем на юг, он увидел сиявшую в вышине Гобардон, а под ней горели все восемь ее подружек: наконец завершенная Руна Конца ясно и четко пылала над морем. Повернувшись к Соколу, Аррен увидел, что его смуглое лицо обращено к тем же самым звездам.
– Почему ты умолк? – спросил певца вождь. – День еще не наступил, пока что даже не забрезжил рассвет.
– Я не знаю, – заикаясь, ответил тот.
– Пой! Долгий Танец не окончен.
– Я не знаю слов, – ответил сказитель, голос его звенел от страха. – Я не могу петь. Я позабыл слова этой песни.
– Тогда пой другую.
– Нет больше песен. Все кончено, – зарыдал певец, клонясь вперед, пока не распластался на полу. Вождь удивленно уставился на него. Плоты качались под треск факелов, все молчали. Безмолвие океана сомкнулось вокруг крохотного островка жизни и света и поглотило его. Аррену показалось, что блеск звезд потускнел, но на востоке по-прежнему не наблюдалось ни малейших признаков рассвета. Его охватил ужас, и он подумал: «Солнце, наверное, не взойдет. День не наступит». Маг встал и сделал так, что по его посоху заструилось белое свечение, ясно высветив руну, написанную серебром на дереве.
– Танец не окончен, – сказал он. – День еще не наступил. Аррен, пой.
Аррен хотел было вскричать: «Я не могу, господин!..», – но вместо этого он пристально взглянул на горевшие на юге девять звезд, глубоко вздохнул и запел. Голос его сперва был тихим и хриплым, но он постепенно крепчал. Аррен пел древнейшую песню – песню о Сотворении Эа, о равновесии между тьмой и светом, о сотворении покрытых зеленью островов тем, кто произнес первое Слово: Старейшим Лордом, Сегоем. Прежде чем была пропета последняя строчка, небо посерело, и лишь луна и Гобардон продолжали гореть все так же ярко. Факелы зашипели на предрассветном ветру. Наконец, Аррен допел песню и умолк. На востоке забрезжил рассвет, и сгрудившиеся вокруг мальчика танцоры стали разбредаться по своим плотам.
– Хорошая песня, – сказал вождь. Его голос дрожал, хотя он пытался говорить бесстрастно. – Печально, если бы Долгий Танец прервался прежде, чем должен был завершиться. Я прикажу выпороть ленивых сказителей плетями из нилгу.
– Лучше успокой их, – повелительно сказал Сокол. Он все еще стоял в полный рост. – Ни один певец не замолчит добровольно. Пойдем со мной, Аррен.
Он повернулся к хижине, и мальчик последовал за ним. Но необычные происшествия нарождающегося утра не закончились даже теперь, когда восточный край моря уже раскалился добела: с севера приближалась огромная птица. Она летела так высоко, что на крыльях ее пламенел свет еще не взошедшего на миром солнца, и они огненными молниями рассекали воздух. Маг поднял глаза и уставился на нее. Затем на лице его отразилось страшное возбуждение и волнение, он изо всех сил крикнул: «Нам хиефа арв Гед аркваисса!» – что на языке Творения означало: если ты ищешь Геда, то найдешь его здесь. Подобно золотистому ядру с распростертыми гигантскими крыльями, бешено молотящими воздух, выставив когти, которые могли разорвать быка, словно маленького мышонка, окруженный клубами пара, вырывавшегося из огромных ноздрей, дракон спикировал на покачивающийся на волнах плот.
Люди на плотах закричали; одни рухнули на бревна, другие – прыгнули в море, третьи замерли, уставившись на чудовище – изумление оказалось сильнее страха.
Дракон нависал над ними. Между кончиками его перепончатых крыльев, которые казались в лучах восходящего солнца радужной дымкой с золотистыми прожилками, было около девяноста футов, да и в его поджаром как у гончей, когтистом как у ящерицы, покрытом змеиной чешуей теле было, пожалуй, не меньше. Вдоль узкого хребта шел гребень из острых зубьев, по форме напоминавших шипы розы. На загривке они достигали трех футов в высоту, но постепенно уменьшались и на кончике хвоста были не длиннее лезвия перочинного ножа. Шипы были серые, шкура дракона также имела серо-стальной оттенок, но с золотистым отливом. В его узких глазах бушевало зеленое пламя.
Движимый страхом за своих людей, вождь, забыв о собственной безопасности, выскочил из своей хижины с гарпуном, с которым обитатели плотов охотились на китов: тот был больше его самого и имел острый костяной наконечник. Держа оружие в своей тонкой мускулистой руке, он бросился вперед, чтобы с разбега метнуть гарпун в нависающее над плотом узкое, покрытое сверкающей чешуей, брюхо дракона. Увидев вождя, Аррен вышел из оцепенения, бросился наперерез и, схватив его за руку, упал вместе с ним на доски настила.
– Ты что, хотел разозлить его своим булавочным уколом? – прошипел он.
– Пусть Повелитель Драконов сперва поговорит с ним!
Полуоглушенный падением вождь тупо посмотрел на Аррена, мага и дракона, но ничего не сказал. И тут заговорил дракон. Никто из присутствующих, кроме Геда, к которому тот, собственно, и обращался, не понял ни слова, поскольку драконы говорили лишь на Древнем Наречии, которое являлось их родным языком. Голос рептилии был мягким и свистящим, словно шипение огромной разъяренной кошки, в нем ощущалась наводящая ужас мелодичность. Те, кто слышал его, замирали и внимали ему. Маг коротко ответил, и вновь заговорил дракон, паря над Соколом с помощью едва заметных взмахов крыльев. Аррен подумал, что он похож на парящую в воздухе стрекозу.
Затем маг ответил: «Мемас» – «Я пойду», и поднял свой тисовый посох.
Пасть дракона открылась, и из нее вырвался причудливой формы клуб дыма. Золотистые крылья с оглушительным грохотом рассекали воздух, поднимая сильный ветер, который пах гарью. Дракон сделал круг и степенно полетел на север.
На плотах царила мертвая тишина, нарушаемая лишь всхлипыванием детей и причитаниями утешавших их женщин. Мужчины вылезли из моря со смущенными лицами. Всеми забытые факелы догорали в первых лучах солнца. Маг повернулся к Аррену. На его лице застыло выражение, которое можно было посчитать как радостным, так и гневным. Но голос его был спокоен.
– Нам пора отправляться в путь, парень. Прощайся и поплыли.
Он обернулся, чтобы поблагодарить вождя и попрощаться с ним, потом прошел с огромного плота через три других, по-прежнему сведенных вплотную для танцев, на тот, к которому была привязана «Ясноглазка». Пустая лодка следовала за плотами во время их медленного дрейфа на юг. Дети Открытого Моря наполнили пустой бочонок дождевой водой и существенно пополнили запас провизии, выразив тем самым уважение своим гостям. Многие из них верили в то, что Сокол – один из Великих, сменивший облик кита на облик человека. Когда Аррен присоединился к нему, маг ставил парус. Юноша отвязал конец и прыгнул в лодку. В тот же миг она отошла от плота, и парус ее наполнился свежим ветром, хотя на море дул лишь легкий бриз. «Ясноглазка», накренившись, развернулась и направилась на север вслед за драконом, легкая, как влекомый ветром лист.
Оглянувшемуся Аррену городок плотов показался горсткой щепок, над которыми возвышались хижины и столбы для факелов. Вскоре они исчезли в бликах утреннего солнца на воде. «Ясноглазка» мчалась вперед. Когда ее нос рассекал волну, во все стороны летел восхитительный фонтан брызг, заставлявший юношу прищуриваться.
Земной ветер смог бы так разогнать лодку разве что в шторм, ежесекундно грозя отправить ее на дно. Но этот ветер вызвала сила магии, и «Ясноглазка» летела как на крыльях.
Маг долго стоял у мачты, вглядываясь в даль. Наконец, он занял свое привычное место у румпеля и, положив руку на него, взглянул на Аррена.
– То был Орм Эмбар, Дракон Селидора, – сказал он, – родственник великого Орма, который убил Эррет-Акбе, и сам был сражен им.
– Он охотился за кем-то, господин? – спросил Аррен, который так и не понял, говорил ли маг с драконом в доброжелательной манере или же с угрозой.
– За мной. Драконы всегда находят того, кого ищут. Он явился просить моей помощи. Маг усмехнулся.
– Если бы мне кто рассказал, что дракон обратился за помощью к человеку, то я бы ему не поверил. Причем именно этот, а не какой-нибудь другой! Есть драконы и постарше его, но он – самый могущественный из их племени. Он не скрывает своего Имени, подобно другим драконам и людям, поскольку не боится, что кто-то сможет обрести власть над ним. Орм Эмбар не обманщик, как большинство драконов. Давным-давно на Селидоре он сохранил мне жизнь и поведал великую тайну, рассказав, как можно восстановить Руну Королей. Ему я обязан Кольцом Эррет-Акбе. Но я никогда не думал, что мне придется таким образом отдавать долг сему кредитору!
– О чем он попросил?
– Позволить ему показать мне путь, который я ищу, – ответил маг более мрачным тоном. – Он сказал: «На Западе появился другой Повелитель Драконов. Он причиняет нам вред, и сила его превышает нашу.» Я спросил:
«Даже твою, Орм Эмбар?» И он ответил: "И даже мою. Ты мне нужен.
Поспешим." Он попросил, и я подчинился.
– Больше вам ничего не известно?
– Скоро я буду знать больше.
Аррен смотал причальный конец и уложил веревку на место, затем выполнил еще кое-какие мелкие работы по лодке, но напряжение никак не отпускало юношу, нервы дрожали как натянутая тетива, и это отразилось на его голосе, когда он, наконец, произнес:
– По крайней мере, лучшего проводника нам не сыскать!
Сокол взглянул на него и рассмеялся.
– Да, – сказал он. – На этот раз, я думаю, мы не собьемся с пути.
Так началась для них двоих великая гонка через океан. Тысячи миль отделяли неотмеченные на карте моря обитателей плотов от острова Селидор, который лежал много западнее всех островов Земноморья. День за днем солнце всходило из-за чистого горизонта и погружалось в пламенеющий на западе закат. Под золотой аркой солнца и серебряной россыпью звезд мчалась по волнам океана одинокая лодка.
Иногда вдалеке появлялись летние грозовые тучи, отбрасывая пурпурные тени на горизонт. Тогда Аррен мог видеть, как маг встает на носу лодки и голосом и жестом призывает тучи к ним, дабы они пролились дождем над «Ясноглазкой». Сверкали молнии, гремел гром, но маг стоял неподвижно с поднятой рукой, пока потоки воды не обрушивались на него и на Аррена, наполняя подставленный сосуд и хлеща лодку и море, сглаживая волны своим неистовым напором. Они с Арреном довольно улыбались при этом, ибо пищи у них было вдоволь, а вот воды не хватало. К тому же им нравилось неистовое великолепие шторма, вызванного искусством мага. Аррена удивляло то, как расточительно расходует теперь Сокол свои силы, и он как-то спросил:
– В начале нашего путешествия ты старался обходиться без чар.
– Первый урок Рокка, он же и последний, гласит: «Делай то, что необходимо.» И не больше!
– Остальные уроки, наверное, растолковывают, что является необходимым.
– Именно так. Необходимо учитывать Равновесие. Но когда само Равновесие нарушено… приходится принимать в расчет еще кое-что. Прежде всего – спешку.
– Но как так случилось, что все колдуны на Юге, а теперь и во всем Земноморье, даже сказители на плотах, утратили свое искусство, а ты сохранил свой дар?
– Потому что мне не нужно ничего, кроме моего искусства, – ответил Сокол.
Спустя некоторое время он добавил более веселым тоном:
– А если мне уж суждено вскоре утратить его, то надо выжать из него все, пока оно при мне.
В поведении Сокола действительно появилась какая-то беззаботность, неприкрытое наслаждение своим искусством, чего Аррен никак не мог ожидать от всегда столь осторожного мага. Все волшебники обожают различные трюки. Каждый маг – искусный фокусник. Маскировка Сокола в Хорттауне, которая так пугала Аррена, была для мага лишь игрой, причем весьма примитивной, ибо он мог при желании изменить не только лицо и голос, но и само тело, превратившись в рыбу, дельфина или ястреба. А однажды он сказал:
– Смотри, Аррен, я покажу тебе Гонт. – И заставил мальчика взглянуть на поверхность воды в наполненном до краев бочонке, который он открыл.
Однако даже неискушенные чародеи могли вызвать такой образ в зеркале воды: гигантский пик, облепленный серыми облаками, вздымающийся из серого моря.
Затем картинка изменилась, и Аррен вдруг ясно увидел крутые склоны горы. Он словно превратился в птицу – чайку или сокола, что парила на восходящих у берега потоках. Ветер бил в лицо, и Аррен смотрел на утес в две тысячи футов высотой. На одном из его уступов стоял маленький домик.
– Это Ре Альби, – сказал Сокол, – здесь живет мой учитель, Огион, который когда-то давным-давно утихомирил землетрясение. Он пасет своих коз, собирает травы и хранит молчание. Интересно, бродит ли он, как в былые времена, по горам, ведь он уже очень стар. Но я тут же почувствую, обязательно почувствую, даже сейчас, если Огион вдруг умрет. Голосу мага недоставало уверенности, и на миг образ заколыхался, словно сам утес начал внезапно разваливаться на куски. Затем картинка прояснилась, голос Сокола окреп.
– Он любил бродить по лесам один, особенно поздним летом и осенью.
Так он впервые пришел ко мне, когда я был подростком из горной деревушки, и дал мне мое Имя. И мою жизнь вместе с ним.
Образ в зеркале воды вновь сменился. Зритель словно стал птицей, сидящей на ветке дерева и смотрящей на залитые солнцем высокогорные луга между голой скалой и вечными снегами вершины, на крутую тропу, что терялась внизу в золотисто-зеленом сумраке.
– Нигде на свете не царит такая тишина, как в этих лесах, – с тоской произнес Сокол.
Изображение подернулось дымкой и пропало, лишь слепящий диск полуденного солнца отражался в воде.
– Если… – начал Сокол, глядя на Аррена странным, насмешливым взглядом, – если я когда-нибудь вернусь туда, то даже ты не сможешь разыскать меня.
***
Впереди виднелась низкая голубоватая полоска земли, похожая на сгусток тумана.
– Это Селидор? – спросил Аррен, и его сердце бешено забилось.
– Я думаю, Обб или Джессайдж. Мы не проплыли и половины пути, парень.
Этой ночью они петляли по проливу, разделяющему два острова. Огней они не заметили, но воздух был настолько пропитан смрадом гари, что их легкие просто разрывались на части. Когда забрезжил рассвет, они оглянулись назад и увидели, что восточный остров, Джессайдж, насколько видел глаз, превратился в выжженную пустыню, над которой курился голубой дымок.
– Они сожгли посевы, – сказал Аррен.
– Да. И деревни тоже. Мне знаком этот запах.
– Разве здесь, на Западе, живут дикари?
Сокол покачал головой.
– Фермеры, горожане.
Аррен взглянул на почерневшие руины, на засохшие деревья садов, и помрачнел.
– Чем им помешали деревья? – спросил он. – Почему природа должна расплачиваться за их ошибки? Те люди, что выжигают землю, поссорившись с другими людьми – дикари.
– Ими никто не управляет, – сказал Сокол. – У них нет короля, нет людей, облеченных властью или магической силой. Все поразъехались или свихнулись, пытаясь найти проход сквозь смерть. Так обстоят дела на Юге и, боюсь, во всем Земноморье.
– И всему причиной один-единственный человек… Тот, о котором говорил дракон? Это кажется невероятным.
– Почему нет? Если изберут Короля Островов, он будет править в одиночку. Один-единственный человек может с одинаковым успехом и управлять, и разрушать, быть Королем или Анти-Королем. В его голосе опять проскользнула насмешка или вызов, который вывел Аррена из себя.
– У Короля есть слуги, солдаты, курьеры, придворные. Он правит через своих слуг. Где же слуги этого… Анти-короля?
– В наших мозгах, парень. В наших мозгах. Предатель – твое собственное "Я", которое вопит: «Я хочу жить, мне плевать на то, какую цену заплатит мир за мою жизнь!» Маленький предатель притаился в темных закоулках наших душ, как паук в коробочке. Он говорит со всеми нами. Но лишь немногие понимают его: колдуны, певцы, поэты. И герои – те, что пытаются сохранить свою личность. Быть самим собой удается нечасто. Остаться самим собой навеки – это ли не благословенный покой?
Аррен пристально взглянул на Сокола.
– Ты считаешь, что они не правы. Но объясни мне, почему. В начале нашего путешествия я был ребенком, не верящим в смерть. Я кое-чему научился, вряд ли многому, но все же чему-то. Я научился верить в смерть, но не обучен смиряться с ней, приветствовать свою или твою гибель. Если я люблю жизнь, разве не должен я ненавидеть конец ее? В Бериле Аррена обучал фехтованию маленький лысый хладнокровный человечек лет шестидесяти. Мальчику он никогда не нравился, хотя Аррен знал, что это великий мастер. Но однажды во время тренировки юноша нащупал слабое место в обороне своего учителя и обезоружил его. Аррену навсегда врезалось в память нежданное, несвойственное ему выражение счастья, надежды и радости, внезапно осветившее холодное лицо мастера – равный, наконец-то равный ему! С этого дня тренировки стали еще напряженнее, но теперь на лице старика постоянно играла все та же улыбка, которая вспыхивала особенно ярко, когда Аррен загонял его в угол. Сейчас на лице Сокола застыло то же самое выражение.
– Жизнь без конца, – сказал маг. – Бессмертие. Каждый человек жаждет этого, и крепость его здоровья зависит от силы этого желания. Но будь осторожен, Аррен. Ты – один из тех, кто может добиться желаемого.