– Бесчестный народ! – сказал он.
– Сюда, племянник, – его спутник никак не отреагировал на реплики Аррена. Они свернули в переулок, петлявший меж окрашенных в красный цвет высоких глухих стен домов, который вел по склону холма через арку, украшенную гирляндами пришедших в негодность флажков, снова наружу, к солнечному свету – на рыночную площадь, забитую палатками и ларьками, где кишмя кишели люди и мухи.
По краям площади неподвижно сидели или лежали навзничь мужчины и женщины. Их рты чернели как разверстые раны, вокруг воспаленных губ тучами вились мухи, собираясь в грозди, похожие на кисти сушеной смородины.
– Как их много, – произнес хриплым голосом Сокол. Казалось, что он тоже выбит из колеи, но когда Аррен взглянул на него, то не заметил на пышущем здоровьем туповатом лице торговца Ястреба и тени эмоций.
– Что случилось с этими людьми?
– Хази. Он расслабляет и успокаивает, позволяя душе оторваться от тела и витать в облаках свободно, как птица. Но когда душа возвращается в тело, оно требует еще больше хази… И жажда растет. А жизнь коротка, ибо вещество это – яд. Сперва – судороги, затем – паралич, а потом – смерть. Аррен посмотрел на женщину, что сидела, привалившись спиной к нагретой солнцем стене. Она подняла руку, словно хотела отогнать муху от лица, но рука стала совершать судорожные кругообразные движения, как будто женщина забыла о ней, и та двигалась в такт непроизвольным сокращениям мышц. Ее жесты напоминали сумбурные магические пассы бессмысленного заклинания.
Ястреб тоже взглянул на нее, но не моргнул и глазом.
– Пошли! – сказал он.
Он повел Аррена через рыночную площадь к увенчанному навесом ларьку. Полосы солнечного света, окрашенного в зеленый, оранжевый, лимонный, малиновый и пурпурный цвета падали на ткани и шали, блестели на пряжках плетеных ремней, пускали зайчики в многочисленных зеркальцах, что усыпали высокий, украшенный перьями, головной убор продавщицы – толстухи с зычным голосом.
– Сатин, кружева, меха, войлок, шерсть, козьи шкуры с Гонта, марля с Соула, шелка с Лорбанери! Эй, северянин, снимай свою робу, не видишь, солнце жарит вовсю! Может, возьмешь что-нибудь для девушки на далеком Хавноре? Взгляни на шелк Юга, прекрасный как крылья бабочки! Она ловким движением подбросила в воздух рулон тончайшего шелка, розового, с переливающимися серебряными нитями.
– Нет, хозяюшка, мы не сватаемся к королевам, – сказал Ястреб, и женщина возмущенно взревела:
– Во что ж вы тогда одеваете своих женщин? В мешковину? А может, в парусину? Скупцы, не хотите купить бедняжке, мерзнущей в вечных снегах Севера, даже клочка шелка! Тогда вот козьи шкуры с Гонта, они согреют вас холодными зимними ночами!
Она развернула перед ними на прилавке большую кремово-коричневую шкуру, тряся мехом коз с северо-восточных островов. Мнимый торговец протянул руку, пощупал ее и улыбнулся.
– Ага, значит ты – гонтиец? – пробасила она. Головной убор качнулся и отбросил тысячи разноцветных зайчиков на разложенные ткани и навес.
– Это андрадская работа, не так ли? Здесь четыре бечевки на палец длины, а на Гонте делают шесть или больше. Но скажи мне, почему ты больше не используешь магию, когда продаешь свои безделушки? Когда я был здесь несколько лет назад, я видел, как ты извлекала огонь из ушей людей, затем превращала его в птичек и золотые шарики. И торговля тогда шла более бойко, чем сейчас.
– Это и торговлей нельзя назвать было, – ответила толстуха, и Аррен впервые заметил ее глаза, жесткие и темные как агаты, пристально рассматривающие его с Ястребом из-под круговерти качающихся перьев и сверкающих зеркал.
– Извлечение огня из ушей – презабавнейший трюк, – упрямо гнул свое Ястреб с простодушной ухмылкой. – Мне хотелось, чтобы мой племянник взглянул на это.
– Ну, видишь ли, – несколько смягчившись, сказала женщина, опершись на прилавок большими загорелыми руками и необъятной грудью. – Мы больше подобными фокусами не занимаемся. Люди разлюбили их. Теперь о зеркалах. Я вижу, ты помнишь мои зеркала, – и она тряхнула головой так, что вокруг них причудливо закружились тысячи разноцветных солнечных зайчиков. – Понимаешь ли, вы можете туманить человеку мозги с помощью зеркал, разных там слов и других трюков, о которых я не буду вам рассказывать, до тех пор, пока ему не покажется, что он видит то, чего здесь на самом деле нет. Например, огонь и золотые шары, или одежду из золотой ткани, украшенную алмазами величиной с абрикос, в которую я нарядила матроса, и тот заважничал, словно стал Королем Всех Островов… Но это все фокусы, обман. Людей легко одурачить. Они словно цыплята, очарованные змеей или показанным им пальцем. Но в конце концов до них доходит, что их облапошили, они приходят в бешенство, и подобные фокусы их больше не веселят. Поэтому я стала торговать одеждой и, быть может, не все шелка подлинны, не все руно – с Гонта, но их и впрямь можно носить – и ведь носят же! Они реальны, а не просто смесь обмана с воздухом, как та мантия из золота.
– Понятно, – сказал Ястреб, – значит, во всем Хорттауне не осталось никого, кто умел бы извлекать огонь из ушей или делать любую другую подобную магию?
Услышав это, женщина нахмурилась, затем выпрямилась и стала бережно складывать козью шкуру.
– Те, кому нужны ложь и видения, жуют хази, – сказала она. – Разговаривай с ними, если есть охота!
Толстуха кивнула в сторону застывших фигур у края площади.
– Но были же здесь колдуны – те, кто заговаривал ветра для моряков или накладывал охранные заклинания на их грузы. Неужели они все поголовно сменили профессию?
В ее глазах внезапно вспыхнуло пламя гнева.
– Есть здесь и волшебник, если тебе так приспичило, причем из великих, с посохом и со всем прочим – вон он, видишь его? Он плавал с самим Эгре, заговаривая ветра и выслеживая груженые галеры, но все это было сплошное надувательство, и капитан Эгре в конце концов воздал ему по заслугам, отрубив правую руку. И вот он сидит там, взгляни на него: рот набит хази, а желудок – воздухом. Воздух и ложь! Вот и вся ваша магия, Козий Капитан!
– Ну, ну, хозяюшка, – сказал примирительно Ястреб. – Я же только спросил.
Блеснув хороводом солнечных зайчиков от зеркал, она повернулась к ним широкой спиной, и маг не спеша зашагал прочь. Аррен пошел вслед за ним. Делая вид, что прогуливается, Ястреб подошел к тому человеку, на которого указала торговка. Он сидел, привалившись к стене и глядя перед собой невидящими глазами. Его смуглое, заросшее бородой лицо сохранило следы былой красоты. Скрюченная рука с отсеченной кистью безвольно лежала на нагретых жаркими лучами солнца камнях мостовой. Среди ларьков позади них возникло какое-то волнение, но Аррен почувствовал, что не в силах отвести взгляда от этого человека. Сие отвратительное зрелище притягивало его.
– Он и в самом деле был колдуном? – спросил юноша шепотом.
– Возможно, он был тем, кого звали Хэйр – заклинатель погоды у пирата Эгре. Они были знаменитыми разбойниками… Эй, Аррен, очнись! Человек пронесся во весь опор среди ларьков и чуть не сбил их с ног. Его преследовал другой, сгибавшийся под тяжестью огромного подноса, заполненного веревками, тесемками и кружевами. С грохотом развалился ларек, навесы были разорваны и мгновенно втоптаны в землю. По рынку носились, испуская пронзительные крики и стоны, толпы людей. Но все перекрывали звонкие вопли толстухи с тюрбаном, увешанным зеркалами. Аррен мельком увидел, как она пытается удержать на расстоянии группу людей, отчаянно размахивая какой-то палкой или шестом, словно меченосец в пылу сечи. Была ли то ссора, перешедшая в погром или атака шайки воров, а может две группировки разносчиков делили сферы влияния – кто теперь разберет? Люди носились с охапками добра в руках, которое могло быть как воровской добычей, так и их собственностью, спасаемой от грабежа. Вокруг кипели драки на кулаках и ножах, над всей площадью витала отборная ругань.
– Сюда, – сказал Аррен, указывая на близлежащую боковую улочку, которая вела прочь от рынка и рванулся туда, поскольку им явно надо было уносить отсюда ноги, но его спутник поймал юношу за руку. Аррен оглянулся и увидел, что человек по имени Хэйр пытается подняться на ноги. Выпрямившись, он с трудом обрел равновесие и поплелся, не глядя по сторонам, вдоль края площади, ощупывая стены домов здоровой рукой, дабы удержаться на ногах или чтобы не сбиться с пути.
– Не упускай его из виду, – сказал Сокол, и они последовали за ним.
Никто не помешал им или человеку, за которым они следили. Минуту спустя все трое уже покинули рыночную площадь и молча спускались по узенькой извилистой улочке, петляющей по склону холма. Мансарды домов почти смыкались над их головами, погружая улицу во мрак. Камни под ногами были скользкими от воды и нечистот. Хэйр шагал довольно бодро, хотя продолжал ощупывать рукой стены домов, точно слепец. Они держались почти вплотную за ним, боясь потерять его где-нибудь на перекрестке. Внезапно Аррена охватил азарт погони. Все его чувства были настороже, как во время охоты на оленей в лесах Энлада. В его память отчетливо врезалось лицо каждого человека, мимо которого они проходили. Он полной грудью вдыхал сладковатое зловоние города: запахи гниющего мусора, ладана, тухлого мяса и цветов. Пересекая широкую, запруженную людьми улицу, Аррен услыхал дробь барабана и мельком увидел цепь обнаженных мужчин и женщин, прикованных друг к другу за талии и запястья, со спутанными волосами, закрывающими лица. Мгновение спустя они скрылись из виду, а он бросился вслед за Хэйром по ступенькам лестницы и выскочил на пустую узкую площадь, где лишь несколько женщин болтали друг с другом у фонтана.
Тут Сокол приблизился к Хэйру и положил руку ему на плечо. Тот вздрогнул, как ошпаренный, и бросился прочь, под прикрытие массивного козырька у входа в дом. Там он остановился, дрожа как осиновый лист и глядя на них взглядом загнанного зверя.
– Тебя зовут Хэйр? – спросил Сокол своим подлинным голосом, который звучал сурово, но вместе с тем вежливо. Человек промолчал, видимо не слыша или не слушая.
– Мне от тебя кое-что нужно, – сказал Сокол. Опять никакой реакции.
– Я заплачу за это.
Слабый интерес:
– Костью или золотом?
– Золотом.
– Сколько?
– Колдун знает цену заклинания.
Лицо Хэйра вздрогнуло и на миг оживилось, но вспышка была коротка, и оно вновь приняло безразличное выражение.
– С этим покончено, – сказал он, – покончено навсегда.
Его сотряс приступ кашля, и он харкнул кровью. Выпрямившись, Хэйр продолжал стоять, покачиваясь, как сомнамбула, казалось, забыв все, о чем они тут говорили.
И вновь Аррен завороженно уставился на него. Угол, в который вжался Хэйр, был образован двумя фигурами гигантов, что стояли по бокам дверного проема. Статуи склонили головы под тяжестью фронтона, их мускулистые тела частично выступали из стены, как будто они пытались вырваться из толщи камня на свободу, но им не хватало сил. Охраняемая ими дверь вся прогнила, сам дом, некогда великолепный дворец, выглядел заброшенным. Унылые каменные лица великанов покрывали борозды трещин и пятна лишайников. Меж этих фигур жался хрупкий человечек по имени Хэйр, провалы его глазниц чернели, подобно окнам заброшенного дома. Он простер к Соколу свою искалеченную руку и заныл:
– Подайте немного бедному калеке, господин…
Мага передернуло, словно от боли или стыда. Аррену показалось, что под маской на миг проступило его подлинное лицо. Сокол вновь положил руку на плечо Хэйру и тихонько произнес что-то на языке магов, которого Аррен не понимал.
Но Хэйр понял. Он вцепился в Сокола здоровой рукой и, запинаясь, прохрипел:
– Ты все еще можешь говорить… говорить… Пойдем со мной, пойдем…
Маг взглянул на Аррена, затем кивнул.
Они спустились по крутым улочкам в одну из долин меж трех холмов Хорттауна. Чем ниже они спускались, тем уже, темнее и тише становились проулки. Небо узкой розовой полоской виднелось меж нависающих крыш, стены домов по обе стороны от дороги блестели от сырости. По дну узкого канала, омерзительно воняя, струился поток нечистот. По его берегам, меж сводчатых мостов, теснились дома. Хэйр свернул в темный провал двери одного из этих домов, пропав, как задутая свеча. Они последовали за ним. Неосвещенные ступеньки скрипели и раскачивались под их ногами. На самом верху лестницы Хэйр открыл дверь, и они увидели пустую комнату с валявшимся в углу соломенным тюфяком и одним незастекленным, с закрытыми ставнями окном, которое пропускало вовнутрь немного пропитанного пылью света.
Хэйр повернулся к Соколу и вновь схватил его за руку. Губы калеки зашевелись. Наконец, он выдавил из себя:
– Дракон… дракон…
Сокол твердо выдержал его взгляд и не сказал ни слова.
– Я не могу говорить, – сказал Хэйр и, выпустив руку Сокола, всхлипывая, опустился на голый пол.
Маг опустился рядом с Хэйром на колени и мягко заговорил с ним на Древнем Наречии. Аррен стоял у запертой двери, держа руку на рукояти кинжала. Серый свет в запыленной комнате, две коленопреклоненные фигуры, тихий, странно звучащий голос мага, говорящего на языке драконов – все это, собранное воедино, казалось призрачным сном, не имеющим никакого отношения к окружающей действительности и текущим вне времени. Хэйр медленно поднялся, отряхнул колени от пыли здоровой рукой и спрятал за спину обрубок другой. Он огляделся по сторонам, взглянул на Аррена. Теперь он видел то, на что смотрел. Потом он повернулся и сел на свой тюфяк. Аррен остался стоять на страже. А Сокол, с непосредственностью человека, который в детстве абсолютно не пользовался мебелью, уселся, скрестив ноги, на голый пол.
– Расскажи мне, как ты утратил свое искусство и забыл язык магии, – сказал он.
Хэйр помолчал немного и вдруг принялся лупить со всей силой своей искалеченной рукой по бедру, не останавливаясь ни на секунду, затем, наконец, выдавил из себя:
– Они отрубили мне кисть руки. Я не могу творить заклинания. Они отрубили мне кисть. Кровь текла, пока не вытекла вся без остатка.
– Но ведь это произошло после того, как ты потерял свою силу, Хэйр, иначе они не справились бы с тобой.
– Сила…
– Власть над ветрами, волнами и людьми. Ты звал их по Именам, и они подчинялись тебе.
– Да, я помню, что когда-то жил, – хрипло ответил человек. – И знал Слова и Имена…
– А теперь ты мертв?
– Нет. Жив. Жив. Только однажды я превратился в дракона… Я не умер.
Я иногда сплю. Сон не слишком отличается от смерти, все это знают. Смерть разгуливает в грезах. Подходят тут к тебе живому и болтают всякое. Спасенье от смерти – во сне. Там есть дорога. И если ты зайдешь достаточно далеко, то вернуться сможешь лишь пройдя весь путь. Весь путь. Ты найдешь эту дорогу, если знаешь, где искать. И если ты готов уплатить цену.
– Какова же цена? – Голос Сокола проплыл в запыленном воздухе будто тень от падающего листа.
– Жизнь – что же еще? Чем можно заплатить за жизнь, кроме самой жизни?
Хэйр закачался взад-вперед на своем тюфяке, хитро поблескивая глазами.
– Понимаешь, – сказал он, – они отсекли мне кисть. Да пусть они хоть голову мне отрубили бы – неважно. Я нашел бы дорогу назад. Я знаю, где искать. Только люди, обладающие силой, смогут пройти там.
– Ты имеешь в виду чародеев?
– Да, – Хэйр заколебался, словно пытался выговорить это слово, но не мог.
– Люди, обладающие силой, – повторил он. – И они должны… они должны отдать ее. Заплатить.
Затем он помрачнел, будто слово «заплатить» вызвало у него определенные ассоциации и до него дошло, что вместо того, чтобы продавать информацию, он ее попросту дарит. От него больше ничего не удалось добиться, ни единого намека относительно «пути назад», которому Сокол придавал большое значение, и вскоре маг поднялся на ноги.
– Что ж, половина ответа не заменит ответ, – сказал он, – и плата будет соответствующая.
И он ловко, словно фокусник, швырнул кусочек золота на тюфяк перед Хэйром.
Тот подобрал монету, посмотрел на нее, затем воровато зыркнул на Сокола и Аррена.
– Подождите, – прохрипел он. Как только ситуация изменилась, Хэйр почувствовал себя более раскованно и теперь не спеша размышлял над тем, что ему сказать.
– Вечером, – наконец произнес он. – Подожди до вечера. Я достану хази.
– Мне он не нужен.
– Чтобы показать тебе… Чтобы показать тебе путь. Вечером. Я возьму тебя с собой. Я покажу тебе. Ты сможешь добраться туда, потому что ты…
Ты… – Он хватал ртом воздух до тех пор, пока Сокол не сказал:
– Я – волшебник.
– Да! Значит мы сможем… мы сможем добраться до дороги. Когда я засну. Во сне. Понимаешь? Я возьму тебя с собой. Ты пройдешь со мной по… по дороге.
Сокол неподвижно стоял, размышляя, посредине комнаты.
– Не исключено, – сказал он наконец. – Если мы решимся, то придем сюда после захода солнца.
Затем он повернулся к Аррену, который уже открыл дверь, стремясь уйти поскорее.
После комнаты Хэйра сырая темная улица показалась им райским садом. Они отправились в верхнюю часть города по кратчайшему пути – крутой каменной лестнице, петлявшей меж заросшими плющом стенами домов. Аррен дышал как загнанная лошадь.
– Уф!.. Вы вернетесь туда?
– Да, вернусь, если только не получу ту же информацию более безопасным путем. Похоже, он готовит нам ловушку.
– Но разве вы не обезопасили себя от воров и тому подобного сброда?
– Обезопасил? – переспросил Сокол. – Что ты имеешь в виду? Неужели ты думаешь, что я хожу, укутавшись в заклинания, как старая бабка, которая спасается от ревматизма? У меня нет на это времени. Я скрыл свое лицо, чтобы никто не узнал о нашей поездке, только и всего. Все дело в том, что в данном путешествии нам не удастся полностью обезопасить себя от всех напастей.
– Конечно, нет, – раздраженно брякнул Аррен, обозлившись на его гордыню. – Да я и не страшусь.
– Хотя не мешало бы, – с напускной серьезностью сказал маг, охладив этой шуткой разошедшегося Аррена. Впрочем, тот и сам не понимал, что на него нашло. У него никогда и в мыслях не было разговаривать таким тоном с Верховным Магом. Но ведь этот Ястреб нисколько не походил на Верховного Мага: курносый нос, круглые, плохо выбритые щеки, какой-то странный, неземной, постоянно меняющийся голос.
– Есть ли смысл в том, что он рассказал вам? – спросил Аррен, поскольку не имел ни малейшего желания возвращаться в ту пыльную комнату над зловонной рекой. – Во всех этих баснях о жизни и смерти, и о возвращении назад после отсечения головы?
– Я не знаю, есть ли в этом смысл. Я хотел поговорить с волшебником, утратившим свой дар. Он сказал, что не потерял его, а отдал… точнее, продал. За что? Жизнь за жизнь, сказал он. Власть за власть. Нет, я не понимаю его, но он заслуживает того, чтобы его выслушали. Спокойная рассудительность Сокола еще больше смутила Аррена. Он понял, что вел себя будто капризный ребенок. Хэйр заворожил его, но теперь все очарование как рукой сняло, осталось лишь болезненное отвращение, как будто он съел какую-то гадость. Аррен зарекся не раскрывать рот до тех пор, пока не возьмет себя в руки. Тут его нога скользнула по склизкой, гладкой ступеньке, и он с трудом удержался на ногах, ободрав руки о камни.
– Будь проклят этот мерзкий город! – выругался он в сердцах.
– Мне кажется, в этом нет необходимости, – сухо заметил маг.
С Хорттауном действительно было что-то не в порядке, сама его атмосфера наводила на мысль, что на нем лежит печать проклятья. Хотя нельзя сказать, что здесь ощущалось присутствие чего-либо чуждого, скорее чего-то не хватало, образовалась какая-то пустота, которая, словно болезнь, разъедала душу всех, кто находился в городе. Даже несвойственное марту тепло послеполуденного солнца казалось удушливой пеленой. На улицах и площадях города кипела торговля, но ее нельзя было назвать ни бойкой, ни упорядоченной. Товары были плохи, цены – непомерно высоки, и на кишевших ворами и разбойными шайками рынках не чувствовали себя в безопасности ни продавцы, ни покупатели. На улицах было крайне мало женщин, да и те ходили, в основном, группками. В городе царили беззаконие и безвластие. Поговорив с людьми, Аррен и Сокол быстро выяснили, что в Хорттауне давно уже не было никакого лорда, консула или мэра. Некоторые из былых правителей города умерли, другие – ушли в отставку, а иные – предательски убиты. Город разбит на районы, у каждого – свой глава, охранники в гавани набивают себе карманы, контролируя порт и так далее. Из города будто вынули сердце. Несмотря на все кипение жизни казалось, что люди просто отбывают номер. Ремесленники, судя по всему, практически утратили интерес к работе, даже разбойники грабили лишь потому, что не были обучены ничему иному. Блеск и нищета огромного портового города мозолили глаза, но чуть в стороне маячили застывшие фигуры хазиманов. А копни поглубже – и все эти лица, запахи и звуки тут же превращаются в призрачное видение. Разноцветье города то и дело блекло этим душным бесконечным вечером, когда Сокол и Аррен разгуливали по улицам, расспрашивая людей. Полосатые навесы, грязные булыжники мостовой, раскрашенные стены – все это буйство красок норовило окончательно расплыться и исчезнуть, превратив Хорттаун в город-призрак, пустой и тоскливый, залитый испепеляющим светом солнца. Только в самой верхней точке города, куда они поздним вечером зашли передохнуть, эта безнадежная картина всеобщей отключки ненадолго отступила.
– В этом городе нам вряд ли улыбнется удача, – сказал Сокол несколько часов назад, и теперь, после долгих бесцельных скитаний и бесплодных разговоров с незнакомцами, он выглядел угрюмо и устало. Его маскировка поблекла, сквозь добродушное лицо морского торговца просвечивало другое – жесткое и смуглое. Аррену никак не удавалось стряхнуть с себя установившееся с утра дурное настроение. Они сидели на грубом дерне на вершине холма под сенью рощицы деревьев пендик, среди темных листьев которых горели редкие красные бутоны. Отсюда город представлялся им ковром черепичных крыш, спускавшимся к морю. Бухта широко раскинула свои объятия, вытянувшись до самого горизонта. Синим сланцем пылала она под лучами безжалостного солнца. Не было ей ни конца, ни края. Они сидели, глядя на этот бескрайний голубой ковер. В голове Аррена прояснилось, появилось желание раствориться в этом мире, насладиться им. Потом они пошли испить водицы из крохотного ручейка, журчащего неподалеку среди бурых скал, который брал начало у прелестного садика на вершине холма за их спинами. Аррен сделал большой глоток и опустил голову в ледяную воду. Затем он выпрямился и продекламировал строки из «Деяний Морреда»:
«Хвала фонтанам Шелиета, серебристому журчанью вод, Но долговечнее потока, что жажду в зной мне утолил, Проклятие на имени моем!»
Этим он рассмешил Сокола, да и сам расхохотался. Аррен помотал головой, словно собака, и разлетевшиеся брызги вспыхнули золотом в прощальных лучах заходящего солнца.
И все же им пришлось покинуть рощу и вновь спуститься на улицы. А когда они поужинали у ларька, торгующего жирными рыбными лепешками, ночь уже опустила свой полог. На узких улочках темнело быстро.
– Пора и нам идти, парень, – сказал Сокол, и Аррен спросил: «К лодке?», хотя прекрасно знал, что не к лодке, а в пустую, пыльную и жуткую комнату дома над рекой.
Хэйр поджидал их в дверях.
Он зажег масляную лампу, дабы осветить темную лестницу. Крошечный огонек лампы не переставая дрожал, отбрасывая на стены огромные пляшущие тени.
Хэйр притащил для гостей еще один набитый соломой тюфяк, но Аррен предпочел прежнее место и уселся на пол у двери. Та открывалась снаружи и чтобы охранять ее, он должен был сидеть также снаружи. Однако находиться в темной как гроб прихожей было выше его сил, да и за Хэйром следовало присматривать. Наипервейшая задача Аррена – оградить мага от грязных трюков.
Хэйр держался прямо и не так дрожал. Он почистил зубы и рот. Говорил он сперва довольно здраво, хотя и возбужденно. В свете лампы его глаза казались темными провалами без белков, напоминая глаза животных. Он горячо спорил с Соколом, уговаривая того съесть хази.
– Я хочу взять тебя с собой. Мы пойдем одним и тем же путем. Но прежде мне необходимо убедиться в том, что ты готов. Ты должен съесть хази, чтобы последовать за мной.
– Мне кажется, я смогу следовать за тобой.
– Но не туда, куда я собираюсь. Это не… подвластно заклинаниям.
Казалось, он был не в силах выговорить слова «волшебник» и «волшебство».
– Я знаю, ты можешь добраться до того… места, ну, ты знаешь, до стены. Но это не там. Это – иной путь.
– Если ты пройдешь, то и я пройду.
Хэйр покачал головой. Его красивое, изможденное лицо побагровело. Он частенько глядел на Аррена, изучая его, хотя говорил только с Соколом.
– Смотри: существуют два типа людей, не так ли? Подобные нам и все остальные. Драконы и отличные от них. Люди без Силы не живут, а тлеют вполнакала. Они в счет не идут. Они не понимают своих снов, боятся темноты. Но те, другие, сверхлюди, не страшатся окунуться во тьму. Мы – сильные.
– До тех пор, пока мы знаем Имена вещей.
– Но там Имена теряют смысл… в том-то все и дело! Это не похоже на то, чем ты занимаешься, о чем знаешь, с чем имеешь дело. Заклинания бессильны. Ты должен забыть их напрочь, чтобы пройти. Вот почему помогает хази – ты забываешь Имена, окружающий мир покрывается пеленой, и ты идешь, дабы взглянуть в глаза действительности. Я хочу отправиться прямо сейчас. Если хочешь разобраться во всем, следуй моим указаниям. Я повторяю его слова. Чтобы стать повелителем жизни, ты должен стать сверхчеловеком. Тебе необходимо понять, в чем секрет. Я мог бы сказать тебе его Имя, но что такое Имя? Имя нереально, а реальность – повсюду. Драконы не пройдут там. Драконы умрут. Они все умрут. Я принял сегодня столько, что тебе ни за что не угнаться за мной. На мне нет клейма. Когда я отключусь, ты поведешь меня. Помнишь, в чем секрет? Помнишь? Нет смерти. Нет смерти… нет! Никаких больше залитых потом кроватей и сгнивших гробов. Подобно пересохшему ручью перестанет литься кровь. Нет страха. Нет смерти. Уходят Имена, а с ними и Слова, уходит страх. Покажи мне, где я могу затеряться, покажи мне, господин…
– Сюда, племянник, – его спутник никак не отреагировал на реплики Аррена. Они свернули в переулок, петлявший меж окрашенных в красный цвет высоких глухих стен домов, который вел по склону холма через арку, украшенную гирляндами пришедших в негодность флажков, снова наружу, к солнечному свету – на рыночную площадь, забитую палатками и ларьками, где кишмя кишели люди и мухи.
По краям площади неподвижно сидели или лежали навзничь мужчины и женщины. Их рты чернели как разверстые раны, вокруг воспаленных губ тучами вились мухи, собираясь в грозди, похожие на кисти сушеной смородины.
– Как их много, – произнес хриплым голосом Сокол. Казалось, что он тоже выбит из колеи, но когда Аррен взглянул на него, то не заметил на пышущем здоровьем туповатом лице торговца Ястреба и тени эмоций.
– Что случилось с этими людьми?
– Хази. Он расслабляет и успокаивает, позволяя душе оторваться от тела и витать в облаках свободно, как птица. Но когда душа возвращается в тело, оно требует еще больше хази… И жажда растет. А жизнь коротка, ибо вещество это – яд. Сперва – судороги, затем – паралич, а потом – смерть. Аррен посмотрел на женщину, что сидела, привалившись спиной к нагретой солнцем стене. Она подняла руку, словно хотела отогнать муху от лица, но рука стала совершать судорожные кругообразные движения, как будто женщина забыла о ней, и та двигалась в такт непроизвольным сокращениям мышц. Ее жесты напоминали сумбурные магические пассы бессмысленного заклинания.
Ястреб тоже взглянул на нее, но не моргнул и глазом.
– Пошли! – сказал он.
Он повел Аррена через рыночную площадь к увенчанному навесом ларьку. Полосы солнечного света, окрашенного в зеленый, оранжевый, лимонный, малиновый и пурпурный цвета падали на ткани и шали, блестели на пряжках плетеных ремней, пускали зайчики в многочисленных зеркальцах, что усыпали высокий, украшенный перьями, головной убор продавщицы – толстухи с зычным голосом.
– Сатин, кружева, меха, войлок, шерсть, козьи шкуры с Гонта, марля с Соула, шелка с Лорбанери! Эй, северянин, снимай свою робу, не видишь, солнце жарит вовсю! Может, возьмешь что-нибудь для девушки на далеком Хавноре? Взгляни на шелк Юга, прекрасный как крылья бабочки! Она ловким движением подбросила в воздух рулон тончайшего шелка, розового, с переливающимися серебряными нитями.
– Нет, хозяюшка, мы не сватаемся к королевам, – сказал Ястреб, и женщина возмущенно взревела:
– Во что ж вы тогда одеваете своих женщин? В мешковину? А может, в парусину? Скупцы, не хотите купить бедняжке, мерзнущей в вечных снегах Севера, даже клочка шелка! Тогда вот козьи шкуры с Гонта, они согреют вас холодными зимними ночами!
Она развернула перед ними на прилавке большую кремово-коричневую шкуру, тряся мехом коз с северо-восточных островов. Мнимый торговец протянул руку, пощупал ее и улыбнулся.
– Ага, значит ты – гонтиец? – пробасила она. Головной убор качнулся и отбросил тысячи разноцветных зайчиков на разложенные ткани и навес.
– Это андрадская работа, не так ли? Здесь четыре бечевки на палец длины, а на Гонте делают шесть или больше. Но скажи мне, почему ты больше не используешь магию, когда продаешь свои безделушки? Когда я был здесь несколько лет назад, я видел, как ты извлекала огонь из ушей людей, затем превращала его в птичек и золотые шарики. И торговля тогда шла более бойко, чем сейчас.
– Это и торговлей нельзя назвать было, – ответила толстуха, и Аррен впервые заметил ее глаза, жесткие и темные как агаты, пристально рассматривающие его с Ястребом из-под круговерти качающихся перьев и сверкающих зеркал.
– Извлечение огня из ушей – презабавнейший трюк, – упрямо гнул свое Ястреб с простодушной ухмылкой. – Мне хотелось, чтобы мой племянник взглянул на это.
– Ну, видишь ли, – несколько смягчившись, сказала женщина, опершись на прилавок большими загорелыми руками и необъятной грудью. – Мы больше подобными фокусами не занимаемся. Люди разлюбили их. Теперь о зеркалах. Я вижу, ты помнишь мои зеркала, – и она тряхнула головой так, что вокруг них причудливо закружились тысячи разноцветных солнечных зайчиков. – Понимаешь ли, вы можете туманить человеку мозги с помощью зеркал, разных там слов и других трюков, о которых я не буду вам рассказывать, до тех пор, пока ему не покажется, что он видит то, чего здесь на самом деле нет. Например, огонь и золотые шары, или одежду из золотой ткани, украшенную алмазами величиной с абрикос, в которую я нарядила матроса, и тот заважничал, словно стал Королем Всех Островов… Но это все фокусы, обман. Людей легко одурачить. Они словно цыплята, очарованные змеей или показанным им пальцем. Но в конце концов до них доходит, что их облапошили, они приходят в бешенство, и подобные фокусы их больше не веселят. Поэтому я стала торговать одеждой и, быть может, не все шелка подлинны, не все руно – с Гонта, но их и впрямь можно носить – и ведь носят же! Они реальны, а не просто смесь обмана с воздухом, как та мантия из золота.
– Понятно, – сказал Ястреб, – значит, во всем Хорттауне не осталось никого, кто умел бы извлекать огонь из ушей или делать любую другую подобную магию?
Услышав это, женщина нахмурилась, затем выпрямилась и стала бережно складывать козью шкуру.
– Те, кому нужны ложь и видения, жуют хази, – сказала она. – Разговаривай с ними, если есть охота!
Толстуха кивнула в сторону застывших фигур у края площади.
– Но были же здесь колдуны – те, кто заговаривал ветра для моряков или накладывал охранные заклинания на их грузы. Неужели они все поголовно сменили профессию?
В ее глазах внезапно вспыхнуло пламя гнева.
– Есть здесь и волшебник, если тебе так приспичило, причем из великих, с посохом и со всем прочим – вон он, видишь его? Он плавал с самим Эгре, заговаривая ветра и выслеживая груженые галеры, но все это было сплошное надувательство, и капитан Эгре в конце концов воздал ему по заслугам, отрубив правую руку. И вот он сидит там, взгляни на него: рот набит хази, а желудок – воздухом. Воздух и ложь! Вот и вся ваша магия, Козий Капитан!
– Ну, ну, хозяюшка, – сказал примирительно Ястреб. – Я же только спросил.
Блеснув хороводом солнечных зайчиков от зеркал, она повернулась к ним широкой спиной, и маг не спеша зашагал прочь. Аррен пошел вслед за ним. Делая вид, что прогуливается, Ястреб подошел к тому человеку, на которого указала торговка. Он сидел, привалившись к стене и глядя перед собой невидящими глазами. Его смуглое, заросшее бородой лицо сохранило следы былой красоты. Скрюченная рука с отсеченной кистью безвольно лежала на нагретых жаркими лучами солнца камнях мостовой. Среди ларьков позади них возникло какое-то волнение, но Аррен почувствовал, что не в силах отвести взгляда от этого человека. Сие отвратительное зрелище притягивало его.
– Он и в самом деле был колдуном? – спросил юноша шепотом.
– Возможно, он был тем, кого звали Хэйр – заклинатель погоды у пирата Эгре. Они были знаменитыми разбойниками… Эй, Аррен, очнись! Человек пронесся во весь опор среди ларьков и чуть не сбил их с ног. Его преследовал другой, сгибавшийся под тяжестью огромного подноса, заполненного веревками, тесемками и кружевами. С грохотом развалился ларек, навесы были разорваны и мгновенно втоптаны в землю. По рынку носились, испуская пронзительные крики и стоны, толпы людей. Но все перекрывали звонкие вопли толстухи с тюрбаном, увешанным зеркалами. Аррен мельком увидел, как она пытается удержать на расстоянии группу людей, отчаянно размахивая какой-то палкой или шестом, словно меченосец в пылу сечи. Была ли то ссора, перешедшая в погром или атака шайки воров, а может две группировки разносчиков делили сферы влияния – кто теперь разберет? Люди носились с охапками добра в руках, которое могло быть как воровской добычей, так и их собственностью, спасаемой от грабежа. Вокруг кипели драки на кулаках и ножах, над всей площадью витала отборная ругань.
– Сюда, – сказал Аррен, указывая на близлежащую боковую улочку, которая вела прочь от рынка и рванулся туда, поскольку им явно надо было уносить отсюда ноги, но его спутник поймал юношу за руку. Аррен оглянулся и увидел, что человек по имени Хэйр пытается подняться на ноги. Выпрямившись, он с трудом обрел равновесие и поплелся, не глядя по сторонам, вдоль края площади, ощупывая стены домов здоровой рукой, дабы удержаться на ногах или чтобы не сбиться с пути.
– Не упускай его из виду, – сказал Сокол, и они последовали за ним.
Никто не помешал им или человеку, за которым они следили. Минуту спустя все трое уже покинули рыночную площадь и молча спускались по узенькой извилистой улочке, петляющей по склону холма. Мансарды домов почти смыкались над их головами, погружая улицу во мрак. Камни под ногами были скользкими от воды и нечистот. Хэйр шагал довольно бодро, хотя продолжал ощупывать рукой стены домов, точно слепец. Они держались почти вплотную за ним, боясь потерять его где-нибудь на перекрестке. Внезапно Аррена охватил азарт погони. Все его чувства были настороже, как во время охоты на оленей в лесах Энлада. В его память отчетливо врезалось лицо каждого человека, мимо которого они проходили. Он полной грудью вдыхал сладковатое зловоние города: запахи гниющего мусора, ладана, тухлого мяса и цветов. Пересекая широкую, запруженную людьми улицу, Аррен услыхал дробь барабана и мельком увидел цепь обнаженных мужчин и женщин, прикованных друг к другу за талии и запястья, со спутанными волосами, закрывающими лица. Мгновение спустя они скрылись из виду, а он бросился вслед за Хэйром по ступенькам лестницы и выскочил на пустую узкую площадь, где лишь несколько женщин болтали друг с другом у фонтана.
Тут Сокол приблизился к Хэйру и положил руку ему на плечо. Тот вздрогнул, как ошпаренный, и бросился прочь, под прикрытие массивного козырька у входа в дом. Там он остановился, дрожа как осиновый лист и глядя на них взглядом загнанного зверя.
– Тебя зовут Хэйр? – спросил Сокол своим подлинным голосом, который звучал сурово, но вместе с тем вежливо. Человек промолчал, видимо не слыша или не слушая.
– Мне от тебя кое-что нужно, – сказал Сокол. Опять никакой реакции.
– Я заплачу за это.
Слабый интерес:
– Костью или золотом?
– Золотом.
– Сколько?
– Колдун знает цену заклинания.
Лицо Хэйра вздрогнуло и на миг оживилось, но вспышка была коротка, и оно вновь приняло безразличное выражение.
– С этим покончено, – сказал он, – покончено навсегда.
Его сотряс приступ кашля, и он харкнул кровью. Выпрямившись, Хэйр продолжал стоять, покачиваясь, как сомнамбула, казалось, забыв все, о чем они тут говорили.
И вновь Аррен завороженно уставился на него. Угол, в который вжался Хэйр, был образован двумя фигурами гигантов, что стояли по бокам дверного проема. Статуи склонили головы под тяжестью фронтона, их мускулистые тела частично выступали из стены, как будто они пытались вырваться из толщи камня на свободу, но им не хватало сил. Охраняемая ими дверь вся прогнила, сам дом, некогда великолепный дворец, выглядел заброшенным. Унылые каменные лица великанов покрывали борозды трещин и пятна лишайников. Меж этих фигур жался хрупкий человечек по имени Хэйр, провалы его глазниц чернели, подобно окнам заброшенного дома. Он простер к Соколу свою искалеченную руку и заныл:
– Подайте немного бедному калеке, господин…
Мага передернуло, словно от боли или стыда. Аррену показалось, что под маской на миг проступило его подлинное лицо. Сокол вновь положил руку на плечо Хэйру и тихонько произнес что-то на языке магов, которого Аррен не понимал.
Но Хэйр понял. Он вцепился в Сокола здоровой рукой и, запинаясь, прохрипел:
– Ты все еще можешь говорить… говорить… Пойдем со мной, пойдем…
Маг взглянул на Аррена, затем кивнул.
Они спустились по крутым улочкам в одну из долин меж трех холмов Хорттауна. Чем ниже они спускались, тем уже, темнее и тише становились проулки. Небо узкой розовой полоской виднелось меж нависающих крыш, стены домов по обе стороны от дороги блестели от сырости. По дну узкого канала, омерзительно воняя, струился поток нечистот. По его берегам, меж сводчатых мостов, теснились дома. Хэйр свернул в темный провал двери одного из этих домов, пропав, как задутая свеча. Они последовали за ним. Неосвещенные ступеньки скрипели и раскачивались под их ногами. На самом верху лестницы Хэйр открыл дверь, и они увидели пустую комнату с валявшимся в углу соломенным тюфяком и одним незастекленным, с закрытыми ставнями окном, которое пропускало вовнутрь немного пропитанного пылью света.
Хэйр повернулся к Соколу и вновь схватил его за руку. Губы калеки зашевелись. Наконец, он выдавил из себя:
– Дракон… дракон…
Сокол твердо выдержал его взгляд и не сказал ни слова.
– Я не могу говорить, – сказал Хэйр и, выпустив руку Сокола, всхлипывая, опустился на голый пол.
Маг опустился рядом с Хэйром на колени и мягко заговорил с ним на Древнем Наречии. Аррен стоял у запертой двери, держа руку на рукояти кинжала. Серый свет в запыленной комнате, две коленопреклоненные фигуры, тихий, странно звучащий голос мага, говорящего на языке драконов – все это, собранное воедино, казалось призрачным сном, не имеющим никакого отношения к окружающей действительности и текущим вне времени. Хэйр медленно поднялся, отряхнул колени от пыли здоровой рукой и спрятал за спину обрубок другой. Он огляделся по сторонам, взглянул на Аррена. Теперь он видел то, на что смотрел. Потом он повернулся и сел на свой тюфяк. Аррен остался стоять на страже. А Сокол, с непосредственностью человека, который в детстве абсолютно не пользовался мебелью, уселся, скрестив ноги, на голый пол.
– Расскажи мне, как ты утратил свое искусство и забыл язык магии, – сказал он.
Хэйр помолчал немного и вдруг принялся лупить со всей силой своей искалеченной рукой по бедру, не останавливаясь ни на секунду, затем, наконец, выдавил из себя:
– Они отрубили мне кисть руки. Я не могу творить заклинания. Они отрубили мне кисть. Кровь текла, пока не вытекла вся без остатка.
– Но ведь это произошло после того, как ты потерял свою силу, Хэйр, иначе они не справились бы с тобой.
– Сила…
– Власть над ветрами, волнами и людьми. Ты звал их по Именам, и они подчинялись тебе.
– Да, я помню, что когда-то жил, – хрипло ответил человек. – И знал Слова и Имена…
– А теперь ты мертв?
– Нет. Жив. Жив. Только однажды я превратился в дракона… Я не умер.
Я иногда сплю. Сон не слишком отличается от смерти, все это знают. Смерть разгуливает в грезах. Подходят тут к тебе живому и болтают всякое. Спасенье от смерти – во сне. Там есть дорога. И если ты зайдешь достаточно далеко, то вернуться сможешь лишь пройдя весь путь. Весь путь. Ты найдешь эту дорогу, если знаешь, где искать. И если ты готов уплатить цену.
– Какова же цена? – Голос Сокола проплыл в запыленном воздухе будто тень от падающего листа.
– Жизнь – что же еще? Чем можно заплатить за жизнь, кроме самой жизни?
Хэйр закачался взад-вперед на своем тюфяке, хитро поблескивая глазами.
– Понимаешь, – сказал он, – они отсекли мне кисть. Да пусть они хоть голову мне отрубили бы – неважно. Я нашел бы дорогу назад. Я знаю, где искать. Только люди, обладающие силой, смогут пройти там.
– Ты имеешь в виду чародеев?
– Да, – Хэйр заколебался, словно пытался выговорить это слово, но не мог.
– Люди, обладающие силой, – повторил он. – И они должны… они должны отдать ее. Заплатить.
Затем он помрачнел, будто слово «заплатить» вызвало у него определенные ассоциации и до него дошло, что вместо того, чтобы продавать информацию, он ее попросту дарит. От него больше ничего не удалось добиться, ни единого намека относительно «пути назад», которому Сокол придавал большое значение, и вскоре маг поднялся на ноги.
– Что ж, половина ответа не заменит ответ, – сказал он, – и плата будет соответствующая.
И он ловко, словно фокусник, швырнул кусочек золота на тюфяк перед Хэйром.
Тот подобрал монету, посмотрел на нее, затем воровато зыркнул на Сокола и Аррена.
– Подождите, – прохрипел он. Как только ситуация изменилась, Хэйр почувствовал себя более раскованно и теперь не спеша размышлял над тем, что ему сказать.
– Вечером, – наконец произнес он. – Подожди до вечера. Я достану хази.
– Мне он не нужен.
– Чтобы показать тебе… Чтобы показать тебе путь. Вечером. Я возьму тебя с собой. Я покажу тебе. Ты сможешь добраться туда, потому что ты…
Ты… – Он хватал ртом воздух до тех пор, пока Сокол не сказал:
– Я – волшебник.
– Да! Значит мы сможем… мы сможем добраться до дороги. Когда я засну. Во сне. Понимаешь? Я возьму тебя с собой. Ты пройдешь со мной по… по дороге.
Сокол неподвижно стоял, размышляя, посредине комнаты.
– Не исключено, – сказал он наконец. – Если мы решимся, то придем сюда после захода солнца.
Затем он повернулся к Аррену, который уже открыл дверь, стремясь уйти поскорее.
После комнаты Хэйра сырая темная улица показалась им райским садом. Они отправились в верхнюю часть города по кратчайшему пути – крутой каменной лестнице, петлявшей меж заросшими плющом стенами домов. Аррен дышал как загнанная лошадь.
– Уф!.. Вы вернетесь туда?
– Да, вернусь, если только не получу ту же информацию более безопасным путем. Похоже, он готовит нам ловушку.
– Но разве вы не обезопасили себя от воров и тому подобного сброда?
– Обезопасил? – переспросил Сокол. – Что ты имеешь в виду? Неужели ты думаешь, что я хожу, укутавшись в заклинания, как старая бабка, которая спасается от ревматизма? У меня нет на это времени. Я скрыл свое лицо, чтобы никто не узнал о нашей поездке, только и всего. Все дело в том, что в данном путешествии нам не удастся полностью обезопасить себя от всех напастей.
– Конечно, нет, – раздраженно брякнул Аррен, обозлившись на его гордыню. – Да я и не страшусь.
– Хотя не мешало бы, – с напускной серьезностью сказал маг, охладив этой шуткой разошедшегося Аррена. Впрочем, тот и сам не понимал, что на него нашло. У него никогда и в мыслях не было разговаривать таким тоном с Верховным Магом. Но ведь этот Ястреб нисколько не походил на Верховного Мага: курносый нос, круглые, плохо выбритые щеки, какой-то странный, неземной, постоянно меняющийся голос.
– Есть ли смысл в том, что он рассказал вам? – спросил Аррен, поскольку не имел ни малейшего желания возвращаться в ту пыльную комнату над зловонной рекой. – Во всех этих баснях о жизни и смерти, и о возвращении назад после отсечения головы?
– Я не знаю, есть ли в этом смысл. Я хотел поговорить с волшебником, утратившим свой дар. Он сказал, что не потерял его, а отдал… точнее, продал. За что? Жизнь за жизнь, сказал он. Власть за власть. Нет, я не понимаю его, но он заслуживает того, чтобы его выслушали. Спокойная рассудительность Сокола еще больше смутила Аррена. Он понял, что вел себя будто капризный ребенок. Хэйр заворожил его, но теперь все очарование как рукой сняло, осталось лишь болезненное отвращение, как будто он съел какую-то гадость. Аррен зарекся не раскрывать рот до тех пор, пока не возьмет себя в руки. Тут его нога скользнула по склизкой, гладкой ступеньке, и он с трудом удержался на ногах, ободрав руки о камни.
– Будь проклят этот мерзкий город! – выругался он в сердцах.
– Мне кажется, в этом нет необходимости, – сухо заметил маг.
С Хорттауном действительно было что-то не в порядке, сама его атмосфера наводила на мысль, что на нем лежит печать проклятья. Хотя нельзя сказать, что здесь ощущалось присутствие чего-либо чуждого, скорее чего-то не хватало, образовалась какая-то пустота, которая, словно болезнь, разъедала душу всех, кто находился в городе. Даже несвойственное марту тепло послеполуденного солнца казалось удушливой пеленой. На улицах и площадях города кипела торговля, но ее нельзя было назвать ни бойкой, ни упорядоченной. Товары были плохи, цены – непомерно высоки, и на кишевших ворами и разбойными шайками рынках не чувствовали себя в безопасности ни продавцы, ни покупатели. На улицах было крайне мало женщин, да и те ходили, в основном, группками. В городе царили беззаконие и безвластие. Поговорив с людьми, Аррен и Сокол быстро выяснили, что в Хорттауне давно уже не было никакого лорда, консула или мэра. Некоторые из былых правителей города умерли, другие – ушли в отставку, а иные – предательски убиты. Город разбит на районы, у каждого – свой глава, охранники в гавани набивают себе карманы, контролируя порт и так далее. Из города будто вынули сердце. Несмотря на все кипение жизни казалось, что люди просто отбывают номер. Ремесленники, судя по всему, практически утратили интерес к работе, даже разбойники грабили лишь потому, что не были обучены ничему иному. Блеск и нищета огромного портового города мозолили глаза, но чуть в стороне маячили застывшие фигуры хазиманов. А копни поглубже – и все эти лица, запахи и звуки тут же превращаются в призрачное видение. Разноцветье города то и дело блекло этим душным бесконечным вечером, когда Сокол и Аррен разгуливали по улицам, расспрашивая людей. Полосатые навесы, грязные булыжники мостовой, раскрашенные стены – все это буйство красок норовило окончательно расплыться и исчезнуть, превратив Хорттаун в город-призрак, пустой и тоскливый, залитый испепеляющим светом солнца. Только в самой верхней точке города, куда они поздним вечером зашли передохнуть, эта безнадежная картина всеобщей отключки ненадолго отступила.
– В этом городе нам вряд ли улыбнется удача, – сказал Сокол несколько часов назад, и теперь, после долгих бесцельных скитаний и бесплодных разговоров с незнакомцами, он выглядел угрюмо и устало. Его маскировка поблекла, сквозь добродушное лицо морского торговца просвечивало другое – жесткое и смуглое. Аррену никак не удавалось стряхнуть с себя установившееся с утра дурное настроение. Они сидели на грубом дерне на вершине холма под сенью рощицы деревьев пендик, среди темных листьев которых горели редкие красные бутоны. Отсюда город представлялся им ковром черепичных крыш, спускавшимся к морю. Бухта широко раскинула свои объятия, вытянувшись до самого горизонта. Синим сланцем пылала она под лучами безжалостного солнца. Не было ей ни конца, ни края. Они сидели, глядя на этот бескрайний голубой ковер. В голове Аррена прояснилось, появилось желание раствориться в этом мире, насладиться им. Потом они пошли испить водицы из крохотного ручейка, журчащего неподалеку среди бурых скал, который брал начало у прелестного садика на вершине холма за их спинами. Аррен сделал большой глоток и опустил голову в ледяную воду. Затем он выпрямился и продекламировал строки из «Деяний Морреда»:
***
«Хвала фонтанам Шелиета, серебристому журчанью вод, Но долговечнее потока, что жажду в зной мне утолил, Проклятие на имени моем!»
Этим он рассмешил Сокола, да и сам расхохотался. Аррен помотал головой, словно собака, и разлетевшиеся брызги вспыхнули золотом в прощальных лучах заходящего солнца.
И все же им пришлось покинуть рощу и вновь спуститься на улицы. А когда они поужинали у ларька, торгующего жирными рыбными лепешками, ночь уже опустила свой полог. На узких улочках темнело быстро.
– Пора и нам идти, парень, – сказал Сокол, и Аррен спросил: «К лодке?», хотя прекрасно знал, что не к лодке, а в пустую, пыльную и жуткую комнату дома над рекой.
Хэйр поджидал их в дверях.
Он зажег масляную лампу, дабы осветить темную лестницу. Крошечный огонек лампы не переставая дрожал, отбрасывая на стены огромные пляшущие тени.
Хэйр притащил для гостей еще один набитый соломой тюфяк, но Аррен предпочел прежнее место и уселся на пол у двери. Та открывалась снаружи и чтобы охранять ее, он должен был сидеть также снаружи. Однако находиться в темной как гроб прихожей было выше его сил, да и за Хэйром следовало присматривать. Наипервейшая задача Аррена – оградить мага от грязных трюков.
Хэйр держался прямо и не так дрожал. Он почистил зубы и рот. Говорил он сперва довольно здраво, хотя и возбужденно. В свете лампы его глаза казались темными провалами без белков, напоминая глаза животных. Он горячо спорил с Соколом, уговаривая того съесть хази.
– Я хочу взять тебя с собой. Мы пойдем одним и тем же путем. Но прежде мне необходимо убедиться в том, что ты готов. Ты должен съесть хази, чтобы последовать за мной.
– Мне кажется, я смогу следовать за тобой.
– Но не туда, куда я собираюсь. Это не… подвластно заклинаниям.
Казалось, он был не в силах выговорить слова «волшебник» и «волшебство».
– Я знаю, ты можешь добраться до того… места, ну, ты знаешь, до стены. Но это не там. Это – иной путь.
– Если ты пройдешь, то и я пройду.
Хэйр покачал головой. Его красивое, изможденное лицо побагровело. Он частенько глядел на Аррена, изучая его, хотя говорил только с Соколом.
– Смотри: существуют два типа людей, не так ли? Подобные нам и все остальные. Драконы и отличные от них. Люди без Силы не живут, а тлеют вполнакала. Они в счет не идут. Они не понимают своих снов, боятся темноты. Но те, другие, сверхлюди, не страшатся окунуться во тьму. Мы – сильные.
– До тех пор, пока мы знаем Имена вещей.
– Но там Имена теряют смысл… в том-то все и дело! Это не похоже на то, чем ты занимаешься, о чем знаешь, с чем имеешь дело. Заклинания бессильны. Ты должен забыть их напрочь, чтобы пройти. Вот почему помогает хази – ты забываешь Имена, окружающий мир покрывается пеленой, и ты идешь, дабы взглянуть в глаза действительности. Я хочу отправиться прямо сейчас. Если хочешь разобраться во всем, следуй моим указаниям. Я повторяю его слова. Чтобы стать повелителем жизни, ты должен стать сверхчеловеком. Тебе необходимо понять, в чем секрет. Я мог бы сказать тебе его Имя, но что такое Имя? Имя нереально, а реальность – повсюду. Драконы не пройдут там. Драконы умрут. Они все умрут. Я принял сегодня столько, что тебе ни за что не угнаться за мной. На мне нет клейма. Когда я отключусь, ты поведешь меня. Помнишь, в чем секрет? Помнишь? Нет смерти. Нет смерти… нет! Никаких больше залитых потом кроватей и сгнивших гробов. Подобно пересохшему ручью перестанет литься кровь. Нет страха. Нет смерти. Уходят Имена, а с ними и Слова, уходит страх. Покажи мне, где я могу затеряться, покажи мне, господин…