Страница:
Дон Луис и вправду приблизился к вновь пришедшему и сказал:
— Видите, Стефан, я же говорил, что ровно в полдень все будет кончено и мы все будем у дольмена. Сейчас ровно полдень.
Выглядел Стефан отменно. Ни одной царапины. Ворский с ужасом взглянул на него и пролепетал:
— Учитель… Стефан Мару…
— Собственной персоной, — подтвердил дон Луис. — А чего же ты хочешь? Ты и здесь действовал как олух. Вы вместе с обожаемым Райнхольдом бросаете человека в море, и вам даже в голову не приходит наклониться и посмотреть, что с ним стало. А я его подобрал. И нечему тут удивляться, мой милый. Это только начало, у меня в запасе есть еще кое-что. Не забывай, я ведь ученик Старого Друида!.. Ну что, Стефан, как дела? Как ваши поиски?
— Безуспешны.
— А Франсуа?
— Никак не найдем.
— Вы пустили Дело-в-шляпе по следу его хозяина, как мы с вами условились?
— Да, но он лишь вывел меня через потерну к лодке Франсуа.
— Там ведь нет никаких тайников?
— Никаких.
Дон Луис замолчал и принялся расхаживать перед дольменом. Казалось, он что-то обдумывает, прежде чем приступить к решительным действиям.
Наконец он обратился к Ворскому:
— Я не могу терять время. Через два часа я должен покинуть остров. Сколько ты возьмешь за немедленное освобождение Франсуа?
Ворский ответил:
— Франсуа дрался на дуэли с Райнхольдом и потерпел поражение.
— Врешь, верх взял Франсуа.
— Откуда ты знаешь? Ты что, при этом присутствовал?
— Нет, иначе бы непременно вмешался. Но мне известно, что победитель — он.
— Этого никто, кроме меня, не знает. Они были в масках.
— В таком случае, если Франсуа мертв, ты погиб.
Ворский задумался.
Аргумент его противника был достаточно категоричен. Наконец он в свою очередь спросил:
— Короче, что ты мне предлагаешь?
— Свободу.
— А еще?
— Это все.
— Нет, не все. Мне нужен еще Божий Камень.
— Ни за что!
Дон Луис произнес эти слова резко, сопроводив их жестом, не терпящим возражений, после чего объяснил:
— Ни за что! Свобода — еще куда ни шло. Я знаю тебя и твои скудные возможности, поэтому не сомневаюсь, что все равно тебя скоро повесят. Но Божий Камень — это для тебя спасение, богатство, могущество, возможность творить зло.
— Потому-то он мне так и нужен, — ответил Ворский, — а, подтвердив его ценность, ты сделал меня еще более требовательным в вопросе о Франсуа.
— Франсуа я найду. Тут дело лишь в терпении, и я, если понадобится, останусь здесь еще на два-три дня.
— Ты его не найдешь, а если найдешь, будет слишком поздно.
— Почему это?
— Со вчерашнего дня Франсуа ничего не ел.
Ворский произнес это ледяным, злым тоном. После короткого молчания дон Луис снова заговорил:
— Тогда говори, если не хочешь, чтобы он погиб.
— А мне что за дело? Я готов на все, только бы выполнить свою задачу и не остановиться на полпути. Я уже у цели — тем хуже для тех, кто становится между мной и ею.
— Лжешь. Ты не дашь умереть собственному сыну.
— Другому же дал…
Патрис и Стефан в ужасе вздрогнули, но дон Луис искренне рассмеялся.
— В добрый час! С тобою притворяться нечего. Только ясные, убедительные доводы. Этот бош раскрыл перед нами всю душу. Что за немыслимая смесь тщеславия и жестокости, циничности и мистицизма! Бош должен обязательно выполнить свою миссию, пусть даже ему придется для этого грабить и убивать. О, ты не просто бош, ты сверхбош!
Не переставая смеяться, дон Луис добавил:
— Теперь я и обращаться буду с тобой как со сверхбошем. Последний раз спрашиваю, скажешь ты, где Франсуа, или нет?
— Нет.
— Прекрасно.
Дон Луис спокойно повернулся к марокканцам и проговорил:
— Давайте, дети мои.
Дальнейшее произошло мгновенно. Невероятно точными движениями, как будто весь маневр был сначала разделен на отдельные приемы и разучен по частям, как это делают солдаты, марокканцы подняли Ворского, обвязали его свешивающейся с дерева веревкой, подняли, не обращая внимания на его крики, угрозы и рев, и надежно примотали к дереву — точно так же, как он проделывал это со своими жертвами.
— Ори, любезнейший, — безмятежно проговорил дон Луис, — ори сколько влезет. Ты можешь разбудить лишь сестер Аршиньа да тех, что в тридцати гробах. Ори, если это тебе нравится. Господи, какой же он все-таки урод! Что за гримаса!
С этими словами дон Луис отошел на несколько шагов, чтобы полюбоваться зрелищем.
— Великолепно! Ты прекрасно смотришься, и вокруг все как надо, вплоть до надписи «В.д'Э.» — Ворский д'Эрманарих! [15]Ведь как сын короля ты, должно быть, связан с этим благородным домом. А теперь, Ворский, тебе остается лишь навострить уши и внимательно слушать: я собираюсь прочесть обещанную тебе небольшую лекцию.
Извиваясь на дереве, Ворский пытался разорвать путы. Но так как все его старания лишь усиливали боль, он успокоился и, чтобы выплеснуть обуревавшую его ярость, принялся злобно чертыхаться и поносить дона Луиса.
— Вор! Убийца! Это ты убийца! Это ты обрек Франсуа на смерть! Брат ранил Франсуа, рана нехорошая и может воспалиться.
Стефан и Патрис решили вмешаться. Стефан испугался.
— Кто знает? — заговорил он. — С этим чудовищем все возможно. Вдруг мальчик и впрямь нездоров?
— Вздор! Шантаж! — отозвался дон Луис. — Ребенок чувствует себя хорошо.
— Вы уверены?
— Вполне, во всяком случае, подождать еще час он может. Не пройдет и часа, как сверхбош заговорит. Такая позиция развяжет ему язык.
— А вдруг он не выдержит?
— Как так?
— Вдруг сам издохнет? Какое-нибудь слишком резкое усилие — и лопнет аневризма, случится кровоизлияние?
— Ну и что?
— Как — что? Его смерть лишит нас последней надежды узнать, где спрятан Франсуа.
Однако дон Луис оставался тверд как скала.
— Не умрет! — воскликнул он. — Люди покроя Ворского от разрыва сердца не умирают! Нет, нет, он будет говорить. Не пройдет и часа. Мне как раз хватит этого времени на лекцию.
Патрис Бельваль невольно рассмеялся:
— Значит, вы собираетесь прочесть нам лекцию?
— Да еще какую! — вскричал дон Луис. — Обо всех злоключениях Божьего Камня! Исторический трактат, обзор — от доисторических времен вплоть до тридцати преступлений сверхбоша. Черт возьми, не часто ведь выдается случай прочесть подобную лекцию, и уж я-то этот случай не упущу ни за какие деньги! На кафедру, дон Луис, и приступай к своему повествованию!
Он встал перед Ворским.
— Счастливчик! Ты у меня в первом ряду и не пропустишь ни звука. Неужели не приятно хоть немного рассеять мрак в голове? Ты ведь совсем запутался и нуждаешься в твердой руке, которая выведет тебя на путь истинный. Уверяю тебя, я начинал, ничегошеньки не зная. Ты только подумай! Загадку не могли разгадать на протяжении веков, а ты ее только еще больше запутал.
— Разбойник! Грабитель! — проскрипел Ворский.
— Ну зачем же оскорблять? Если тебе неудобно, расскажи нам о Франсуа.
— Никогда! Он умрет.
— Да нет же, ты заговоришь. Я позволяю тебе перебить меня. Чтобы я остановился, тебе будет достаточно насвистать мелодию «Как-то раз мне дали в рожу» или «Мамочка, мамочка, лодочки плывут». Я сразу отправлю людей на поиски, и если ты не соврешь, то останешься здесь, Отто тебя отвяжет, и вы сможете воспользоваться лодкой Франсуа. Договорились?
Дон Луис повернулся к Стефану Мару и Патрису Бельвалю и пригласил:
— Рассаживайтесь, друзья мои, лекция будет несколько длинноватой, но для красноречия мне нужны слушатели, которые будут и судьями тоже.
— Но нас только двое, — проговорил Патрис.
— Нет, трое.
— Где же третий?
— А вот он.
Третьим оказался Дело-в-шляпе. Он прибежал мелкими шажками, торопясь не более обычного. Поприветствовал Стефана, помахал хвостом дону Луису, словно говоря: «Я тебя знаю, мы с тобой приятели», после чего уселся с таким видом, точно не хотел никому мешать.
— Отлично, Дело-в-шляпе, — воскликнул дон Луис, — ты, я вижу, тоже хочешь узнать обо всем! Такая любознательность делает тебе честь. Надеюсь, ты будешь мною доволен.
Дон Луис был в восторге. У него оказались и аудитория, и трибунал. Ворский продолжал корчиться на дереве. Миг был и впрямь восхитительным.
Проделав нечто вроде пируэта, который мог напомнить Ворскому коленца Старого Друида, дон Луис выпрямился, слегка поклонился, сделал вид, что подносит к губам стакан воды, после чего оперся руками о воображаемую трибуну и хорошо поставленным голосом начал:
— Дамы и господа!
Двадцать пятого июля семьсот тридцать второго года до Рождества Христова…
16. НАДГРОБИЕ БОГЕМСКИХ КОРОЛЕЙ
Начав таким образом фразу, дон Луис остановился, наслаждаясь произведенным эффектом. Капитан Бельваль, хорошо знавший своего друга, рассмеялся от всего сердца. Стефан продолжал выказывать озабоченность. Дело-в-шляпе сохранял спокойствие.
Дон Луис Перенна продолжал:
— Должен признаться, дамы и господа, что столь точную дату я назвал отчасти для того, чтобы привести вас в изумление. В сущности, дату, когда происходила сцена, которую я буду иметь честь вам описать, я могу назвать лишь с точностью до нескольких веков. Но зато я знаю наверное, что происходила она в том уголке Европы, что зовется сейчас Богемией, а именно в том месте, где теперь высится небольшой промышленный городок Иоахимшталь. А вот и подробности сцены, как я их себе представляю. Утром того дня в одном из кельтских племен, что год или два назад осели между берегами Дуная и верховьями Эльбы, в Герцинском лесу, царила суматоха. Воины с помощью своих жен заканчивали снимать палатки, укладывать священные топоры, луки и стрелы, собирать глиняную посуду, бронзовую и медную утварь, нагружать лошадей и волов.
Вожди разрывались на части, стараясь ничего не упустить. Ни беспорядка, ни толчеи не было. Еще не наступил день, когда племя снялось с места и двинулось в сторону Эгера, притока Эльбы, куда и добралось к концу дня. Там их поджидали лодки, находившиеся под охраной сотни лучших воинов, заранее посланных вперед. Одна из лодок привлекала внимание своею внушительностью и богатым убранством. От одного борта до другого была растянута длинная завеса цвета охры. На заднее сиденье лодки поднялся вождь вождей — король, если угодно, — и произнес речь, от которой я вас избавлю, так как не хочу сокращать свою, и которая вкратце сводилась к следующему: «Племя переселяется, чтобы избежать притязаний соседей. Всегда печально оставлять место, где ты жил. Но какое дело до этого мужчинам нашего племени, раз они забирают с собой самое ценное имущество, священное наследие предков, божество, которое их защищало и сделало их грозными, великими из великих, — одним словом, камень, что покрывал гробницу их короля?»
И вождь вождей торжественным жестом отодвинул в сторону завесу цвета охры и открыл взорам собравшихся гранитную плиту размерами приблизительно два метра на метр, шероховатую, темную, с несколькими светлыми прожилками.
Толпа мужчин и женщин вскрикнула, и все, вытянув вперед руки, пали ниц, носами в самую пыль.
Тогда вождь вождей взял металлический жезл с драгоценной рукоятью, лежавший на гранитной плите, потряс им и провозгласил: «Я не расстанусь со всемогущим жезлом, пока чудесный камень не будет в безопасности. Этот жезл заключает в себе небесный огонь, который дарует жизнь или смерть. Если чудесный камень закроет могилу моих отцов, всемогущий жезл останется у них в руках в дни несчастий и побед! Да ведет нас небесный огонь! Да осветит нас Бог солнца!» Он закончил, и все племя снова снялось с места.
Дон Луис сделал паузу и с удовольствием повторил:
— Он закончил, и все племя снова снялось с места.
Патриса Бельваля очень позабавил рассказ друга, и даже Стефан, увлеченный его оживлением, повеселел. Но дон Луис прервал их:
— Нечего смеяться, все это очень серьезно. То, что я рассказываю, — не сказочка для детишек, которые верят во всякие фокусы и плутовство; это правдивая история, подробности которой — сами увидите — позволят все объяснить верно, точно и, можно сказать, научно. Да, научно, я не боюсь этого слова, дамы и господа. Мы вторгаемся в область науки, и даже Ворский пожалеет, что был так весел и недоверчив.
Еще один стакан воды, и дон Луис продолжал:
— Недели и месяцы продвигалось племя по течению Эльбы и однажды вечером, ровно в половине десятого, вышло к морю, в страну, которая впоследствии стала носить название Фрисландия. Оно пробыло там недели и месяцы, но так и не обрело необходимой безопасности и решилось поэтому на новый исход.
На этот раз он совершался по морю. Тридцать лодок вышли в море — обратите внимание на цифру тридцать, именно столько семей составляли племя, — они недели и месяцы странствовали от берега к берегу, обосновались сперва в Скандинавии, потом в Саксонии, откуда их выгнали, и они опять пустились в странствия. Уверяю вас, это было и в самом деле странное, трогательное и грандиозное зрелище: кочующее племя, которое повсюду таскает за собой надгробную плиту своих королей в поисках надежного, недоступного и окончательного убежища, где оно могло бы спрятать своего идола, укрыть его от вражеских вылазок, молиться на него и пользоваться им для поддержания собственного могущества.
Последним этапом их скитаний оказалась Ирландия, и вот там, после того, как племя прожило в Зеленом Эрине полвека или даже век и нравы его несколько смягчились в результате общения с менее дикими племенами, в один прекрасный день внук, а может быть, правнук великого вождя, сам уже великий вождь, принял одного из своих посланцев, отправленных им в соседние страны. Этот явился с материка. Он отыскал великолепное убежище. Это был почти неприступный остров, который сторожили тридцать утесов и на котором стояло тридцать гранитных монументов.
Тридцать! Вещее число! Как не увидеть в нем зов и веление таинственных божеств? Тридцать лодок были вновь спущены на воду, и путешествие началось.
Они достигли цели. Они взяли остров штурмом. Они просто-напросто вырезали под корень местных жителей. Племя обосновалось на острове, и надгробный камень богемских королей занял место… там же, где он находится сейчас, — я показывал его нашему приятелю Ворскому. Здесь я сделаю небольшое отступление и выскажу несколько весьма важных исторических замечаний. Я буду краток.
Менторским тоном Луис начал объяснять:
— Остров Сарек, так же как Франция и Западная Европа, в течение тысяч лет был населен теми, кого мы теперь называем лигурами, прямыми потомками пещерных людей, у которых они частично унаследовали нравы и привычки. Нужно отметить, что эти лигуры были талантливыми строителями и, вероятно, под влиянием великих восточных цивилизаций воздвигли свои громадные гранитные глыбы и создали огромные погребальные залы.
Именно здесь наше племя своими терпеливыми руками столь удачно приспособило для своих целей систему естественных пещер и гротов и воздвигло эти гигантские памятники, поражавшие воображение склонных к мистике, суеверных кельтов.
Вот так после первого — скитальческого — периода для Божьего Камня открылся период отдыха и поклонения, который мы назовем друидическим периодом. Он длился тысячу — полторы тысячи лет. Племя растворилось среди соседних племен и жило, по всей видимости, под покровительством какого-нибудь бретонского короля. Власть мало-помалу переходила от вождей к жрецам, то есть друидам, чье могущество возрастало от поколения к поколению.
Я утверждаю, что источником этого могущества был чудесный камень. Конечно, друиды были жрецами повсеместно признанной религии и воспитателями галльской молодежи (вне всякого сомнения, — но это между нами — камеры под Черными Песками служили монашескими кельями, вернее, помещениями своеобразного друидского университета); конечно, согласно древним традициям, они руководили человеческими жертвоприношениями, сбором омелы, вербены и прочих волшебных растений. Но на острове Сарек они были прежде всего хранителями и хозяевами камня, что дарует жизнь или смерть. Помещенный под сводами подземного зала для жертвоприношений, он был, без сомнения, виден и снаружи, и у меня есть все основания полагать, что в те времена Дольмен Фей, который мы здесь видим, возвышался в месте, называемом Цветущим Распятием, а как раз под ним и располагался Божий Камень. Именно сюда стекались больные, калеки и ущербные дети, чтобы обрести здоровье. Именно здесь, на священной плите, у бесплодных женщин появлялась способность к зачатию, именно здесь старцы восстанавливали угасшие силы.
По моему мнению, камень этот играет главную роль в былых сказках и легендах Бретани. Это центр, откуда расходятся все суеверия и верования, все тревоги и надежды. От него, а может быть, от волшебного жезла, которым владел верховный жрец, заставлявший его по своему желанию сжигать плоть или излечивать раны, стихийно пошли прекрасные истории о рыцарях Круглого стола и чародее Мерлине. Он — основа всех туманных слухов, средоточие всех символов. Он — тайна и истина, великая загадка и великая разгадка.
Последние слова дон Луис произнес несколько восторженно и улыбнулся:
— Не радуйся так, Ворский. Оставим наши восторги для рассказа о твоих злодеяниях. Мы подошли к апогею друидической эпохи, которая продолжалась долгие века и после исчезновения друидов, когда чудесным камнем пользовались всяческие чародеи и кудесники. Теперь мы постепенно перейдем к третьему религиозному периоду, то есть, скорее всего, к постепенному упадку всего, что составляло достояние Сарека, — паломничеств, памятных празднеств и так далее.
Церковь и впрямь не сумела приспособиться к столь откровенному идолопоклонству. Насколько это было в ее силах, она боролась с этим куском гранита, привлекавшим столько верующих и упрочивавшим омерзительный культ. Борьба была неравной, и прошлое уступило. Дольмен перенесли на его теперешнее место, плиту богемских королей засыпали слоем земли, и на месте, где происходили кощунственные чудеса, поднялось распятие.
А над всем этим — великое забвение.
Поймите меня правильно. Забылись обряды. Забылись ритуалы и все, что составляло историю исчезнувшего культа. Но не забылся сам Божий Камень. Никто больше не знал, где он находится. Никто не знал даже, что это такое. Но люди постоянно о нем говорили и верили в существование чего-то, что называется Божьим Камнем. Из уст в уста, от поколения к поколению передавались волшебные и жуткие истории, которые все сильнее удалялись от действительности и превращались в легенду — все более смутную и ужасную, однако при всем том хранившую в людской памяти воспоминания о Божьем Камне, и прежде всего — его имя.
Если учесть, как стойко воспоминания о нем хранились в памяти людей, как бессмертны они в истории этих краев, вполне логично будет предположить, что время от времени какой-нибудь любопытный попытается восстановить чудесную правду. Двое из таких любопытных — брат Тома, монах-бенедиктинец, живший в середине пятнадцатого века, и наш современник господин Магеннок — сыграли во всем этом деле немаловажную роль. Брат Тома — поэт и художник-миниатюрист, о котором мы мало что знаем, очень скверный поэт, судя по его стихам, но небесталанный, хотя и наивный, художник — оставил после себя нечто вроде требника, в котором воспел свое пребывание в Сарекском аббатстве и нарисовал тридцать дольменов, находящихся на острове, снабдив все это стихами, религиозными цитатами и пророчествами в духе Нострадамуса. Этот требник, в котором есть пресловутая страница с распятыми женщинами и пророчеством относительно Сарека, и обнаружил Магеннок, его-то я нашел ночью и прочитал в комнате последнего.
Странная личность этот Магеннок! Запоздалый потомок былых чародеев, он, как я подозреваю, неоднократно выступал в роли привидения. Будьте уверены: друид в белом хитоне, которого якобы видели на шестой день полнолуния собирающим омелу, — не кто иной, как Магеннок. Он знал всякие снадобья, лечебные травы, умел обрабатывать землю так, чтобы на ней росли громадные цветы. Вне всякого сомнения, это он обследовал погребальные склепы и подземный зал для жертвоприношений и похитил волшебный камень из ручки жезла, проникал в подземелье через лаз, которым воспользовались и мы и который выходит на поверхность у тропинки, ведущей в потерну, причем всякий раз он был вынужден заделывать его песчаником и щебнем. И опять-таки он передал господину д'Эржемону страницу из требника. Доверил ли он ему также результаты своих последних открытий? Что именно знал господин д'Эржемон? Это не важно. Важно другое: появилось еще одно действующее лицо, которое сразу взяло дело в свои руки и приковало к нему всеобщее внимание, посланник рока, взявшийся решить вековую загадку, исполнить приказ таинственных сил и положить себе в карман Божий Камень. Я имею в виду Ворского.
Дон Луис осушил третий стакан воды и кивнул Отто:
— Дай ему все же попить, если он хочет. Ты хочешь пить, Ворский?
Ворский, казалось, был уже совсем плох, его силы и выносливость подходили к концу. Стефан и Патрис снова вступились за негодяя, опасаясь самого худшего.
— Да что вы, — возразил дон Луис, — с ним все в порядке, до конца лекции он выдержит — хотя бы из желания все узнать. Правда, интересно, а, Ворский?
— Грабитель! Убийца! — прохрипел тот.
— Ну как хочешь. Ты, стало быть, все еще отказываешься сказать, где спрятан Франсуа?
— Убийца… Бандит…
— Тогда виси дальше, друг мой. Дело твое. Нет ничего полезнее для здоровья, чем капелька страданий. И потом ты ведь их столько принес другим, негодяй!
Дон Луис произнес последнюю фразу жестко и с оттенком гнева, неожиданным у этого человека, повидавшего на своем веку столько преступлений и вступившего в схватку со столькими злодеями. Быть может, этот выходил за всякие рамки?!
Дон Луис продолжал:
— Лет тридцать пять назад очень красивая женщина, приехавшая из Богемии, но по происхождению венгерка, стала появляться в городах, выросших вокруг озер Баварии, где быстро приобрела репутацию прорицательницы, гадалки, хиромантки, ворожеи и медиума. Она обратила на себя внимание короля Людвига Второго, друга Вагнера, строителя Байрейта, коронованного безумца, прославившегося своими экстравагантными причудами. Связь безумца с ясновидящей длилась несколько лет — связь бурная, неистовая, прерывавшаяся из-за капризов короля и закончившаяся трагически: в один таинственный вечер Людвиг Второй Баварский бросился из лодки в воды Штарнбергского озера. Был ли это, как утверждает официальная версия, трагический приступ безумия? Или преступление, как считали некоторые? Каковы причины самоубийства? Чем вызвано преступление? На эти вопросы мы теперь уже никогда не получим ответа. Но факт остается фактом: венгерка сопровождала Людвига Второго в прогулке по озеру, а на следующий день, лишенная своих драгоценностей и многого другого, была выдворена за пределы Баварии.
В этом приключении женщину сопровождало четырехлетнее чудовище по имени Алекси Ворский, с которым она и поселилась неподалеку от городка Иоахимшталь, в Богемии, а через некоторое время принялась учить его грезить наяву, прозревать прошлое и будущее, а также мошенничать. Невероятно горячего нрава, но очень слабый умом, мальчик страдал галлюцинациями и кошмарами, верил в колдовство, прорицания, сны и оккультные силы и принимал легенды за историю, а ложь за действительность. Особенно его поразила одна горская легенда: в ней говорилось о камне, обладавшем волшебной силой, который во тьме времен был похищен злыми духами и однажды должен быть вновь обретен сыном короля. Крестьяне даже показывали углубление, якобы оставшееся от камня на склоне холма.
«Сын короля — это ты, — твердила молодому человеку мать. — Отыскав похищенный камень, ты избегнешь грозящего тебе кинжала и сам станешь королем».
Это нелепое пророчество, а также еще одно, согласно которому, по словам венгерки, супруга ее сына погибнет на кресте, а сам он умрет от руки друга, оказали на Ворского самое непосредственное влияние, когда пробил роковой час. Теперь я перехожу к этому самому роковому часу, опуская то, что мы выяснили в результате трех бесед вчера и этой ночью, и то, что мы сумели восстановить. И верно: к чему подробно пересказывать то, что вы, Стефан, поведали в своей камере Веронике д'Эржемон? Зачем посвящать вас, Патрис, тебя, Ворский, и тебя, Дело-в-шляпе, в такие известные вам события, как твой брак, Ворский, — точнее, два брака: сначала с Эльфридой, потом с Вероникой д'Эржемон, — как воспитание Франсуа его дедом, как исчезновение Вероники, как твои попытки ее найти, как твое поведение во время войны и пребывание в концентрационных лагерях? Это все мелочи по сравнению с событиями, происшедшими позже. Итак, мы выяснили историю Божьего Камня. Теперь нам предстоит распутать клубок, накрученный вокруг него тобою, Ворский.
— Видите, Стефан, я же говорил, что ровно в полдень все будет кончено и мы все будем у дольмена. Сейчас ровно полдень.
Выглядел Стефан отменно. Ни одной царапины. Ворский с ужасом взглянул на него и пролепетал:
— Учитель… Стефан Мару…
— Собственной персоной, — подтвердил дон Луис. — А чего же ты хочешь? Ты и здесь действовал как олух. Вы вместе с обожаемым Райнхольдом бросаете человека в море, и вам даже в голову не приходит наклониться и посмотреть, что с ним стало. А я его подобрал. И нечему тут удивляться, мой милый. Это только начало, у меня в запасе есть еще кое-что. Не забывай, я ведь ученик Старого Друида!.. Ну что, Стефан, как дела? Как ваши поиски?
— Безуспешны.
— А Франсуа?
— Никак не найдем.
— Вы пустили Дело-в-шляпе по следу его хозяина, как мы с вами условились?
— Да, но он лишь вывел меня через потерну к лодке Франсуа.
— Там ведь нет никаких тайников?
— Никаких.
Дон Луис замолчал и принялся расхаживать перед дольменом. Казалось, он что-то обдумывает, прежде чем приступить к решительным действиям.
Наконец он обратился к Ворскому:
— Я не могу терять время. Через два часа я должен покинуть остров. Сколько ты возьмешь за немедленное освобождение Франсуа?
Ворский ответил:
— Франсуа дрался на дуэли с Райнхольдом и потерпел поражение.
— Врешь, верх взял Франсуа.
— Откуда ты знаешь? Ты что, при этом присутствовал?
— Нет, иначе бы непременно вмешался. Но мне известно, что победитель — он.
— Этого никто, кроме меня, не знает. Они были в масках.
— В таком случае, если Франсуа мертв, ты погиб.
Ворский задумался.
Аргумент его противника был достаточно категоричен. Наконец он в свою очередь спросил:
— Короче, что ты мне предлагаешь?
— Свободу.
— А еще?
— Это все.
— Нет, не все. Мне нужен еще Божий Камень.
— Ни за что!
Дон Луис произнес эти слова резко, сопроводив их жестом, не терпящим возражений, после чего объяснил:
— Ни за что! Свобода — еще куда ни шло. Я знаю тебя и твои скудные возможности, поэтому не сомневаюсь, что все равно тебя скоро повесят. Но Божий Камень — это для тебя спасение, богатство, могущество, возможность творить зло.
— Потому-то он мне так и нужен, — ответил Ворский, — а, подтвердив его ценность, ты сделал меня еще более требовательным в вопросе о Франсуа.
— Франсуа я найду. Тут дело лишь в терпении, и я, если понадобится, останусь здесь еще на два-три дня.
— Ты его не найдешь, а если найдешь, будет слишком поздно.
— Почему это?
— Со вчерашнего дня Франсуа ничего не ел.
Ворский произнес это ледяным, злым тоном. После короткого молчания дон Луис снова заговорил:
— Тогда говори, если не хочешь, чтобы он погиб.
— А мне что за дело? Я готов на все, только бы выполнить свою задачу и не остановиться на полпути. Я уже у цели — тем хуже для тех, кто становится между мной и ею.
— Лжешь. Ты не дашь умереть собственному сыну.
— Другому же дал…
Патрис и Стефан в ужасе вздрогнули, но дон Луис искренне рассмеялся.
— В добрый час! С тобою притворяться нечего. Только ясные, убедительные доводы. Этот бош раскрыл перед нами всю душу. Что за немыслимая смесь тщеславия и жестокости, циничности и мистицизма! Бош должен обязательно выполнить свою миссию, пусть даже ему придется для этого грабить и убивать. О, ты не просто бош, ты сверхбош!
Не переставая смеяться, дон Луис добавил:
— Теперь я и обращаться буду с тобой как со сверхбошем. Последний раз спрашиваю, скажешь ты, где Франсуа, или нет?
— Нет.
— Прекрасно.
Дон Луис спокойно повернулся к марокканцам и проговорил:
— Давайте, дети мои.
Дальнейшее произошло мгновенно. Невероятно точными движениями, как будто весь маневр был сначала разделен на отдельные приемы и разучен по частям, как это делают солдаты, марокканцы подняли Ворского, обвязали его свешивающейся с дерева веревкой, подняли, не обращая внимания на его крики, угрозы и рев, и надежно примотали к дереву — точно так же, как он проделывал это со своими жертвами.
— Ори, любезнейший, — безмятежно проговорил дон Луис, — ори сколько влезет. Ты можешь разбудить лишь сестер Аршиньа да тех, что в тридцати гробах. Ори, если это тебе нравится. Господи, какой же он все-таки урод! Что за гримаса!
С этими словами дон Луис отошел на несколько шагов, чтобы полюбоваться зрелищем.
— Великолепно! Ты прекрасно смотришься, и вокруг все как надо, вплоть до надписи «В.д'Э.» — Ворский д'Эрманарих! [15]Ведь как сын короля ты, должно быть, связан с этим благородным домом. А теперь, Ворский, тебе остается лишь навострить уши и внимательно слушать: я собираюсь прочесть обещанную тебе небольшую лекцию.
Извиваясь на дереве, Ворский пытался разорвать путы. Но так как все его старания лишь усиливали боль, он успокоился и, чтобы выплеснуть обуревавшую его ярость, принялся злобно чертыхаться и поносить дона Луиса.
— Вор! Убийца! Это ты убийца! Это ты обрек Франсуа на смерть! Брат ранил Франсуа, рана нехорошая и может воспалиться.
Стефан и Патрис решили вмешаться. Стефан испугался.
— Кто знает? — заговорил он. — С этим чудовищем все возможно. Вдруг мальчик и впрямь нездоров?
— Вздор! Шантаж! — отозвался дон Луис. — Ребенок чувствует себя хорошо.
— Вы уверены?
— Вполне, во всяком случае, подождать еще час он может. Не пройдет и часа, как сверхбош заговорит. Такая позиция развяжет ему язык.
— А вдруг он не выдержит?
— Как так?
— Вдруг сам издохнет? Какое-нибудь слишком резкое усилие — и лопнет аневризма, случится кровоизлияние?
— Ну и что?
— Как — что? Его смерть лишит нас последней надежды узнать, где спрятан Франсуа.
Однако дон Луис оставался тверд как скала.
— Не умрет! — воскликнул он. — Люди покроя Ворского от разрыва сердца не умирают! Нет, нет, он будет говорить. Не пройдет и часа. Мне как раз хватит этого времени на лекцию.
Патрис Бельваль невольно рассмеялся:
— Значит, вы собираетесь прочесть нам лекцию?
— Да еще какую! — вскричал дон Луис. — Обо всех злоключениях Божьего Камня! Исторический трактат, обзор — от доисторических времен вплоть до тридцати преступлений сверхбоша. Черт возьми, не часто ведь выдается случай прочесть подобную лекцию, и уж я-то этот случай не упущу ни за какие деньги! На кафедру, дон Луис, и приступай к своему повествованию!
Он встал перед Ворским.
— Счастливчик! Ты у меня в первом ряду и не пропустишь ни звука. Неужели не приятно хоть немного рассеять мрак в голове? Ты ведь совсем запутался и нуждаешься в твердой руке, которая выведет тебя на путь истинный. Уверяю тебя, я начинал, ничегошеньки не зная. Ты только подумай! Загадку не могли разгадать на протяжении веков, а ты ее только еще больше запутал.
— Разбойник! Грабитель! — проскрипел Ворский.
— Ну зачем же оскорблять? Если тебе неудобно, расскажи нам о Франсуа.
— Никогда! Он умрет.
— Да нет же, ты заговоришь. Я позволяю тебе перебить меня. Чтобы я остановился, тебе будет достаточно насвистать мелодию «Как-то раз мне дали в рожу» или «Мамочка, мамочка, лодочки плывут». Я сразу отправлю людей на поиски, и если ты не соврешь, то останешься здесь, Отто тебя отвяжет, и вы сможете воспользоваться лодкой Франсуа. Договорились?
Дон Луис повернулся к Стефану Мару и Патрису Бельвалю и пригласил:
— Рассаживайтесь, друзья мои, лекция будет несколько длинноватой, но для красноречия мне нужны слушатели, которые будут и судьями тоже.
— Но нас только двое, — проговорил Патрис.
— Нет, трое.
— Где же третий?
— А вот он.
Третьим оказался Дело-в-шляпе. Он прибежал мелкими шажками, торопясь не более обычного. Поприветствовал Стефана, помахал хвостом дону Луису, словно говоря: «Я тебя знаю, мы с тобой приятели», после чего уселся с таким видом, точно не хотел никому мешать.
— Отлично, Дело-в-шляпе, — воскликнул дон Луис, — ты, я вижу, тоже хочешь узнать обо всем! Такая любознательность делает тебе честь. Надеюсь, ты будешь мною доволен.
Дон Луис был в восторге. У него оказались и аудитория, и трибунал. Ворский продолжал корчиться на дереве. Миг был и впрямь восхитительным.
Проделав нечто вроде пируэта, который мог напомнить Ворскому коленца Старого Друида, дон Луис выпрямился, слегка поклонился, сделал вид, что подносит к губам стакан воды, после чего оперся руками о воображаемую трибуну и хорошо поставленным голосом начал:
— Дамы и господа!
Двадцать пятого июля семьсот тридцать второго года до Рождества Христова…
16. НАДГРОБИЕ БОГЕМСКИХ КОРОЛЕЙ
Начав таким образом фразу, дон Луис остановился, наслаждаясь произведенным эффектом. Капитан Бельваль, хорошо знавший своего друга, рассмеялся от всего сердца. Стефан продолжал выказывать озабоченность. Дело-в-шляпе сохранял спокойствие.
Дон Луис Перенна продолжал:
— Должен признаться, дамы и господа, что столь точную дату я назвал отчасти для того, чтобы привести вас в изумление. В сущности, дату, когда происходила сцена, которую я буду иметь честь вам описать, я могу назвать лишь с точностью до нескольких веков. Но зато я знаю наверное, что происходила она в том уголке Европы, что зовется сейчас Богемией, а именно в том месте, где теперь высится небольшой промышленный городок Иоахимшталь. А вот и подробности сцены, как я их себе представляю. Утром того дня в одном из кельтских племен, что год или два назад осели между берегами Дуная и верховьями Эльбы, в Герцинском лесу, царила суматоха. Воины с помощью своих жен заканчивали снимать палатки, укладывать священные топоры, луки и стрелы, собирать глиняную посуду, бронзовую и медную утварь, нагружать лошадей и волов.
Вожди разрывались на части, стараясь ничего не упустить. Ни беспорядка, ни толчеи не было. Еще не наступил день, когда племя снялось с места и двинулось в сторону Эгера, притока Эльбы, куда и добралось к концу дня. Там их поджидали лодки, находившиеся под охраной сотни лучших воинов, заранее посланных вперед. Одна из лодок привлекала внимание своею внушительностью и богатым убранством. От одного борта до другого была растянута длинная завеса цвета охры. На заднее сиденье лодки поднялся вождь вождей — король, если угодно, — и произнес речь, от которой я вас избавлю, так как не хочу сокращать свою, и которая вкратце сводилась к следующему: «Племя переселяется, чтобы избежать притязаний соседей. Всегда печально оставлять место, где ты жил. Но какое дело до этого мужчинам нашего племени, раз они забирают с собой самое ценное имущество, священное наследие предков, божество, которое их защищало и сделало их грозными, великими из великих, — одним словом, камень, что покрывал гробницу их короля?»
И вождь вождей торжественным жестом отодвинул в сторону завесу цвета охры и открыл взорам собравшихся гранитную плиту размерами приблизительно два метра на метр, шероховатую, темную, с несколькими светлыми прожилками.
Толпа мужчин и женщин вскрикнула, и все, вытянув вперед руки, пали ниц, носами в самую пыль.
Тогда вождь вождей взял металлический жезл с драгоценной рукоятью, лежавший на гранитной плите, потряс им и провозгласил: «Я не расстанусь со всемогущим жезлом, пока чудесный камень не будет в безопасности. Этот жезл заключает в себе небесный огонь, который дарует жизнь или смерть. Если чудесный камень закроет могилу моих отцов, всемогущий жезл останется у них в руках в дни несчастий и побед! Да ведет нас небесный огонь! Да осветит нас Бог солнца!» Он закончил, и все племя снова снялось с места.
Дон Луис сделал паузу и с удовольствием повторил:
— Он закончил, и все племя снова снялось с места.
Патриса Бельваля очень позабавил рассказ друга, и даже Стефан, увлеченный его оживлением, повеселел. Но дон Луис прервал их:
— Нечего смеяться, все это очень серьезно. То, что я рассказываю, — не сказочка для детишек, которые верят во всякие фокусы и плутовство; это правдивая история, подробности которой — сами увидите — позволят все объяснить верно, точно и, можно сказать, научно. Да, научно, я не боюсь этого слова, дамы и господа. Мы вторгаемся в область науки, и даже Ворский пожалеет, что был так весел и недоверчив.
Еще один стакан воды, и дон Луис продолжал:
— Недели и месяцы продвигалось племя по течению Эльбы и однажды вечером, ровно в половине десятого, вышло к морю, в страну, которая впоследствии стала носить название Фрисландия. Оно пробыло там недели и месяцы, но так и не обрело необходимой безопасности и решилось поэтому на новый исход.
На этот раз он совершался по морю. Тридцать лодок вышли в море — обратите внимание на цифру тридцать, именно столько семей составляли племя, — они недели и месяцы странствовали от берега к берегу, обосновались сперва в Скандинавии, потом в Саксонии, откуда их выгнали, и они опять пустились в странствия. Уверяю вас, это было и в самом деле странное, трогательное и грандиозное зрелище: кочующее племя, которое повсюду таскает за собой надгробную плиту своих королей в поисках надежного, недоступного и окончательного убежища, где оно могло бы спрятать своего идола, укрыть его от вражеских вылазок, молиться на него и пользоваться им для поддержания собственного могущества.
Последним этапом их скитаний оказалась Ирландия, и вот там, после того, как племя прожило в Зеленом Эрине полвека или даже век и нравы его несколько смягчились в результате общения с менее дикими племенами, в один прекрасный день внук, а может быть, правнук великого вождя, сам уже великий вождь, принял одного из своих посланцев, отправленных им в соседние страны. Этот явился с материка. Он отыскал великолепное убежище. Это был почти неприступный остров, который сторожили тридцать утесов и на котором стояло тридцать гранитных монументов.
Тридцать! Вещее число! Как не увидеть в нем зов и веление таинственных божеств? Тридцать лодок были вновь спущены на воду, и путешествие началось.
Они достигли цели. Они взяли остров штурмом. Они просто-напросто вырезали под корень местных жителей. Племя обосновалось на острове, и надгробный камень богемских королей занял место… там же, где он находится сейчас, — я показывал его нашему приятелю Ворскому. Здесь я сделаю небольшое отступление и выскажу несколько весьма важных исторических замечаний. Я буду краток.
Менторским тоном Луис начал объяснять:
— Остров Сарек, так же как Франция и Западная Европа, в течение тысяч лет был населен теми, кого мы теперь называем лигурами, прямыми потомками пещерных людей, у которых они частично унаследовали нравы и привычки. Нужно отметить, что эти лигуры были талантливыми строителями и, вероятно, под влиянием великих восточных цивилизаций воздвигли свои громадные гранитные глыбы и создали огромные погребальные залы.
Именно здесь наше племя своими терпеливыми руками столь удачно приспособило для своих целей систему естественных пещер и гротов и воздвигло эти гигантские памятники, поражавшие воображение склонных к мистике, суеверных кельтов.
Вот так после первого — скитальческого — периода для Божьего Камня открылся период отдыха и поклонения, который мы назовем друидическим периодом. Он длился тысячу — полторы тысячи лет. Племя растворилось среди соседних племен и жило, по всей видимости, под покровительством какого-нибудь бретонского короля. Власть мало-помалу переходила от вождей к жрецам, то есть друидам, чье могущество возрастало от поколения к поколению.
Я утверждаю, что источником этого могущества был чудесный камень. Конечно, друиды были жрецами повсеместно признанной религии и воспитателями галльской молодежи (вне всякого сомнения, — но это между нами — камеры под Черными Песками служили монашескими кельями, вернее, помещениями своеобразного друидского университета); конечно, согласно древним традициям, они руководили человеческими жертвоприношениями, сбором омелы, вербены и прочих волшебных растений. Но на острове Сарек они были прежде всего хранителями и хозяевами камня, что дарует жизнь или смерть. Помещенный под сводами подземного зала для жертвоприношений, он был, без сомнения, виден и снаружи, и у меня есть все основания полагать, что в те времена Дольмен Фей, который мы здесь видим, возвышался в месте, называемом Цветущим Распятием, а как раз под ним и располагался Божий Камень. Именно сюда стекались больные, калеки и ущербные дети, чтобы обрести здоровье. Именно здесь, на священной плите, у бесплодных женщин появлялась способность к зачатию, именно здесь старцы восстанавливали угасшие силы.
По моему мнению, камень этот играет главную роль в былых сказках и легендах Бретани. Это центр, откуда расходятся все суеверия и верования, все тревоги и надежды. От него, а может быть, от волшебного жезла, которым владел верховный жрец, заставлявший его по своему желанию сжигать плоть или излечивать раны, стихийно пошли прекрасные истории о рыцарях Круглого стола и чародее Мерлине. Он — основа всех туманных слухов, средоточие всех символов. Он — тайна и истина, великая загадка и великая разгадка.
Последние слова дон Луис произнес несколько восторженно и улыбнулся:
— Не радуйся так, Ворский. Оставим наши восторги для рассказа о твоих злодеяниях. Мы подошли к апогею друидической эпохи, которая продолжалась долгие века и после исчезновения друидов, когда чудесным камнем пользовались всяческие чародеи и кудесники. Теперь мы постепенно перейдем к третьему религиозному периоду, то есть, скорее всего, к постепенному упадку всего, что составляло достояние Сарека, — паломничеств, памятных празднеств и так далее.
Церковь и впрямь не сумела приспособиться к столь откровенному идолопоклонству. Насколько это было в ее силах, она боролась с этим куском гранита, привлекавшим столько верующих и упрочивавшим омерзительный культ. Борьба была неравной, и прошлое уступило. Дольмен перенесли на его теперешнее место, плиту богемских королей засыпали слоем земли, и на месте, где происходили кощунственные чудеса, поднялось распятие.
А над всем этим — великое забвение.
Поймите меня правильно. Забылись обряды. Забылись ритуалы и все, что составляло историю исчезнувшего культа. Но не забылся сам Божий Камень. Никто больше не знал, где он находится. Никто не знал даже, что это такое. Но люди постоянно о нем говорили и верили в существование чего-то, что называется Божьим Камнем. Из уст в уста, от поколения к поколению передавались волшебные и жуткие истории, которые все сильнее удалялись от действительности и превращались в легенду — все более смутную и ужасную, однако при всем том хранившую в людской памяти воспоминания о Божьем Камне, и прежде всего — его имя.
Если учесть, как стойко воспоминания о нем хранились в памяти людей, как бессмертны они в истории этих краев, вполне логично будет предположить, что время от времени какой-нибудь любопытный попытается восстановить чудесную правду. Двое из таких любопытных — брат Тома, монах-бенедиктинец, живший в середине пятнадцатого века, и наш современник господин Магеннок — сыграли во всем этом деле немаловажную роль. Брат Тома — поэт и художник-миниатюрист, о котором мы мало что знаем, очень скверный поэт, судя по его стихам, но небесталанный, хотя и наивный, художник — оставил после себя нечто вроде требника, в котором воспел свое пребывание в Сарекском аббатстве и нарисовал тридцать дольменов, находящихся на острове, снабдив все это стихами, религиозными цитатами и пророчествами в духе Нострадамуса. Этот требник, в котором есть пресловутая страница с распятыми женщинами и пророчеством относительно Сарека, и обнаружил Магеннок, его-то я нашел ночью и прочитал в комнате последнего.
Странная личность этот Магеннок! Запоздалый потомок былых чародеев, он, как я подозреваю, неоднократно выступал в роли привидения. Будьте уверены: друид в белом хитоне, которого якобы видели на шестой день полнолуния собирающим омелу, — не кто иной, как Магеннок. Он знал всякие снадобья, лечебные травы, умел обрабатывать землю так, чтобы на ней росли громадные цветы. Вне всякого сомнения, это он обследовал погребальные склепы и подземный зал для жертвоприношений и похитил волшебный камень из ручки жезла, проникал в подземелье через лаз, которым воспользовались и мы и который выходит на поверхность у тропинки, ведущей в потерну, причем всякий раз он был вынужден заделывать его песчаником и щебнем. И опять-таки он передал господину д'Эржемону страницу из требника. Доверил ли он ему также результаты своих последних открытий? Что именно знал господин д'Эржемон? Это не важно. Важно другое: появилось еще одно действующее лицо, которое сразу взяло дело в свои руки и приковало к нему всеобщее внимание, посланник рока, взявшийся решить вековую загадку, исполнить приказ таинственных сил и положить себе в карман Божий Камень. Я имею в виду Ворского.
Дон Луис осушил третий стакан воды и кивнул Отто:
— Дай ему все же попить, если он хочет. Ты хочешь пить, Ворский?
Ворский, казалось, был уже совсем плох, его силы и выносливость подходили к концу. Стефан и Патрис снова вступились за негодяя, опасаясь самого худшего.
— Да что вы, — возразил дон Луис, — с ним все в порядке, до конца лекции он выдержит — хотя бы из желания все узнать. Правда, интересно, а, Ворский?
— Грабитель! Убийца! — прохрипел тот.
— Ну как хочешь. Ты, стало быть, все еще отказываешься сказать, где спрятан Франсуа?
— Убийца… Бандит…
— Тогда виси дальше, друг мой. Дело твое. Нет ничего полезнее для здоровья, чем капелька страданий. И потом ты ведь их столько принес другим, негодяй!
Дон Луис произнес последнюю фразу жестко и с оттенком гнева, неожиданным у этого человека, повидавшего на своем веку столько преступлений и вступившего в схватку со столькими злодеями. Быть может, этот выходил за всякие рамки?!
Дон Луис продолжал:
— Лет тридцать пять назад очень красивая женщина, приехавшая из Богемии, но по происхождению венгерка, стала появляться в городах, выросших вокруг озер Баварии, где быстро приобрела репутацию прорицательницы, гадалки, хиромантки, ворожеи и медиума. Она обратила на себя внимание короля Людвига Второго, друга Вагнера, строителя Байрейта, коронованного безумца, прославившегося своими экстравагантными причудами. Связь безумца с ясновидящей длилась несколько лет — связь бурная, неистовая, прерывавшаяся из-за капризов короля и закончившаяся трагически: в один таинственный вечер Людвиг Второй Баварский бросился из лодки в воды Штарнбергского озера. Был ли это, как утверждает официальная версия, трагический приступ безумия? Или преступление, как считали некоторые? Каковы причины самоубийства? Чем вызвано преступление? На эти вопросы мы теперь уже никогда не получим ответа. Но факт остается фактом: венгерка сопровождала Людвига Второго в прогулке по озеру, а на следующий день, лишенная своих драгоценностей и многого другого, была выдворена за пределы Баварии.
В этом приключении женщину сопровождало четырехлетнее чудовище по имени Алекси Ворский, с которым она и поселилась неподалеку от городка Иоахимшталь, в Богемии, а через некоторое время принялась учить его грезить наяву, прозревать прошлое и будущее, а также мошенничать. Невероятно горячего нрава, но очень слабый умом, мальчик страдал галлюцинациями и кошмарами, верил в колдовство, прорицания, сны и оккультные силы и принимал легенды за историю, а ложь за действительность. Особенно его поразила одна горская легенда: в ней говорилось о камне, обладавшем волшебной силой, который во тьме времен был похищен злыми духами и однажды должен быть вновь обретен сыном короля. Крестьяне даже показывали углубление, якобы оставшееся от камня на склоне холма.
«Сын короля — это ты, — твердила молодому человеку мать. — Отыскав похищенный камень, ты избегнешь грозящего тебе кинжала и сам станешь королем».
Это нелепое пророчество, а также еще одно, согласно которому, по словам венгерки, супруга ее сына погибнет на кресте, а сам он умрет от руки друга, оказали на Ворского самое непосредственное влияние, когда пробил роковой час. Теперь я перехожу к этому самому роковому часу, опуская то, что мы выяснили в результате трех бесед вчера и этой ночью, и то, что мы сумели восстановить. И верно: к чему подробно пересказывать то, что вы, Стефан, поведали в своей камере Веронике д'Эржемон? Зачем посвящать вас, Патрис, тебя, Ворский, и тебя, Дело-в-шляпе, в такие известные вам события, как твой брак, Ворский, — точнее, два брака: сначала с Эльфридой, потом с Вероникой д'Эржемон, — как воспитание Франсуа его дедом, как исчезновение Вероники, как твои попытки ее найти, как твое поведение во время войны и пребывание в концентрационных лагерях? Это все мелочи по сравнению с событиями, происшедшими позже. Итак, мы выяснили историю Божьего Камня. Теперь нам предстоит распутать клубок, накрученный вокруг него тобою, Ворский.