Страница:
— В чем дело? — осведомился Стефан.
— Я слышу какие-то звуки, — отозвалась она.
Молодой человек тоже навострил уши.
— Да, да, верно…
— Может быть, это Франсуа, которого мы так ждем? — предположила Вероника. — Разве это не наверху?
Она уже готова была встать, но Стефан ее удержал.
— Нет, это кто-то идет по коридору.
— Что же делать? Что делать? — воскликнула Вероника.
Они растерянно смотрели друг на друга, не в состоянии на что-либо решиться, не зная, что предпринять.
Шаги приближались. Они звучали уверенно, — шедшему человеку явно было нечего опасаться.
Стефан медленно проговорил:
— Нельзя, чтобы они увидели меня стоящим. Мне нужно лечь на свое место. А вы накиньте мне на руки и на ноги веревки.
Они мешкали, словно в нелепой надежде, что опасность минует сама по себе. Внезапно, сбросив с себя парализовавшее ее остолбенение, Вероника решилась:
— Скорее. Сюда. Ложитесь.
Стефан послушно улегся. За несколько секунд она обмотала ему руки и ноги веревками, чтобы все выглядело, как раньше, но завязывать их не стала.
— Отвернитесь к стене, — посоветовала она, — и спрячьте руки, иначе они заметят.
— А вы?
— За меня не беспокойтесь.
Нагнувшись, она прильнула к двери, окошко в которой, забранное решеткой, несколько выступало внутрь, так что женщину в него не было видно.
В тот же миг неприятель остановился за дверью. Несмотря на ее толщину, до Вероники долетел шорох одежды.
Кто-то заглянул в темницу у нее над головой.
Страшная минута! Чуть что не так — и сразу поднимется тревога.
«Да что ж он там медлит! — думала Вероника. — Неужели я чем-то выдала свое присутствие? Может, он заметил край одежды?»
Но она тут же решила, что дело, видимо, в Стефане, чья поза могла показаться неестественной, а веревки — завязанными не как обычно.
Внезапно снаружи кто-то зашевелился и послышался тихий свист, повторившийся дважды.
И сразу в коридоре послышались другие шаги: в торжественной тишине они звучали все громче, пока не смолкли у самых дверей. Послышался негромкий разговор. Люди за дверью о чем-то совещались.
Очень медленно Вероника сунула руку в карман. Вытащив револьвер, она положила палец на собачку. Если они войдут, она вскочит и без колебаний откроет огонь. Ведь если она хоть чуть-чуть дрогнет, это может повлечь за собою гибель Франсуа.
9. «ПЫТОЧНАЯ КЛЕТЬ»
Вероника могла рассчитывать на успех лишь при том условии, что дверь отворяется наружу и она сразу увидит неприятеля. Несчастная женщина стала осматривать дверь и вдруг внизу, вопреки всякой логике, увидела толстую, массивную задвижку. Может, воспользоваться ею?
Веронике некогда было раздумывать над преимуществами и недостатками этого намерения. Она услышала звон ключей и почти сразу скрежет одного из них в замке.
Вероника ясно представила себе, что может сейчас произойти, и испугалась. Враги войдут внутрь, а она, растерянная, не имея возможности как следует повернуться, прицелится плохо и ее выстрелы не достигнут цели. В этом случае они затворят дверь и не мешкая бросятся в камеру к Франсуа.
При этой мысли молодая женщина пришла в ужас и, не долго думая, одной рукой задвинула щеколду, а другой, привстав, захлопнула ставень на окошке. Щелкнула задвижка. Теперь в камеру нельзя было ни войти, ни даже заглянуть.
И сразу она поняла всю нелепость своего поступка, который никак не мешал врагам привести угрозу относительно Франсуа в исполнение. Подскочивший к ней Стефан воскликнул:
— Боже, что вы наделали? Они же видели, что я не двинулся с места, и теперь знают, что здесь есть еще кто-то.
— Вот именно, — принялась оправдываться Вероника. — Им придется сломать дверь, благодаря чему мы выиграем необходимое время.
— Необходимое для чего?
— Для бегства.
— Каким образом?
— Франсуа нас окликнет… Франсуа…
Она не договорила. Чьи-то быстрые шаги удалялись по коридору. Сомнений не было: враг, не опасаясь более на счет Стефана, побег которого казался ему невозможным, отправился на верхний этаж подземелья. А не мог ли он предположить, что друзья каким-то образом сговорились, что мальчик находится в камере Стефана и запер дверь?
Получалось, что Вероника ускорила ход событий именно в том направлении, которого так боялась по многим причинам, и теперь Франсуа застанут врасплох, когда он будет готов к побегу.
Это сразило ее наповал.
— Зачем я пришла сюда? — шептала молодая женщина. — Гораздо проще было подождать! Вдвоем мы бы обязательно вас вызволили.
Среди беспорядочных мыслей промелькнула одна: не потому ли она поспешила на помощь Стефану, что знала о его любви к ней? Не презренное ли любопытство толкнуло ее на это? Но Вероника тут же отмела эту нелепую мысль и сказала:
— Нет, я должна была сюда прийти. Нас просто преследует рок.
— Не думайте так, — возразил Стефан, — все образуется.
— Слишком поздно! — покачав головой, уронила она.
— Почему? Кто может поручиться, что Франсуа еще не выбрался из своей темницы? Вы же сами совсем недавно так считали.
Вероника не ответила. Ее бледное лицо исказилось. Страдания научили ее ощущать приближение угрозы. А угроза была везде. Снова пришло время испытаний, еще более ужасных, чем предыдущие.
— Нас окружает смерть, — промолвила она.
Стефан сделал попытку улыбнуться.
— Вы говорите, точно жительница Сарека. Вас преследуют те же страхи.
— У них были причины бояться. Да и вы сами чувствуете ужас всего происходящего.
Она бросилась к двери, отодвинула щеколду и попыталась открыть, но что она могла сделать с массивной деревянной створкой, обитой железными полосами?
Стефан схватил ее за руку.
— Постойте-ка! Слышите?.. Кажется…
— Да, наверху кто-то стучит… Прямо над нами, в камере Франсуа.
— Да нет же, послушайте!
Через несколько секунд в наступившей тишине в толще скалы снова послышались удары. Но раздавались они под ними.
— Такие же звуки я слышал сегодня утром, — в смятении сказал Стефан. — Они продолжают заниматься все тем же, я говорил… А, я понял!
— Что поняли? Что вы хотите сказать?
Удары повторялись через равные промежутки времени, затем стихли, и послышался глухой непрерывный звук, сопровождавшийся скрежетом и потрескиваниями. Похожий звук издают механизмы, когда они только трогаются с места, — к примеру, лебедки, служащие на кораблях для подъема из воды шлюпок.
Вероника прислушивалась, со страхом ожидая того, что должно было вот-вот произойти, пытаясь догадаться, ища хоть намека на объяснение в глазах Стефана, который стоял рядом с нею и смотрел на нее, как смотрят в миг опасности на любимую женщину.
Внезапно Вероника покачнулась и оперлась одной рукой о стену. Ей показалось, будто пещера, даже вся скала пришла в движение.
— Ах, неужели я так дрожу? — прошептала она. — Неужели я вся дрожу от ужаса?
Схватив Стефана за руки, она потребовала:
— Отвечайте! Я хочу знать.
Он молчал. В его повлажневших от слез глазах была лишь громадная любовь и безграничное отчаяние. Он думал только о ней.
Да и разве была необходимость объяснять происходящее, когда оно само, по мере того как текли секунды, открывалось перед ними? Оно было столь странно, столь далеко от обыденного, до такой степени выходило за пределы всего ужасного, что только можно было вообразить, что Вероника, уже начавшая понимать, в чем дело, отказывалась в это поверить.
Словно открывающийся наружу люк, квадратная плита, сделанная из толстенных брусьев и занимавшая почти всю пещеру, начала с одного конца подниматься, поворачиваясь вокруг неподвижной оси, расположенной вдоль наружного края пещеры, у самой пропасти. Почти неощутимое движение плиты походило на движение поднимающейся крышки, она уже приняла вид трамплина, с наклоном к краю пещеры — наклоном пока незначительным, пока не мешавшим сохранять равновесие.
В первую секунду Вероника подумала, что враги намереваются раздавить их между этим неумолимо поднимающимся полом и сводом пещеры. Но почти сразу она поняла: жуткая машина, действовавшая на манер подъемного моста, должна была в результате столкнуть их в бездну. И она, несомненно, не подведет. Их конец был неотвратим, неизбежен. Что бы они ни пытались предпринять, как бы ни старались скрючиться, все равно должен наступить миг, когда своеобразный подъемный мост займет вертикальное положение и его поверхность станет частью отвесной скалы.
— Это ужасно… Ужасно… — прошептала Вероника.
Молодые люди все еще держались за руки. Стефан молча плакал.
Она простонала:
— Мы ничего не можем сделать, да?
— Ничего, — отозвался он.
— Но по бокам плиты есть немного места, пещера ведь круглая. Мы могли бы…
— Места слишком мало. Если стать между одним из краев плиты и стеной, тебя раздавит. Все рассчитано. Я часто об этом размышлял.
— Как же нам быть?
— Остается ждать.
— Кого? Кого ждать?
— Франсуа.
— О, Франсуа, — со сдавленным рыданием произнесла Вероника. — Он, может быть, тоже уже погиб. Или пошел нас разыскивать и угодил в какую-нибудь ловушку. Как бы там ни было, я его больше не увижу. И он ничего не узнает. И даже не увидит мать перед смертью.
Она с силой сжала руки молодого человека и проговорила:
— Стефан, если одному из нас удастся избежать смерти, а я надеюсь, что это будете вы…
— Это будете вы, — убежденно ответил он. — Меня даже удивляет, что враги казнят вас вместе со мной. Но они, разумеется, не знают, что вы здесь.
— Это удивляет и меня, — заметила Вероника. — Мне ведь уготована иная смерть… Но какая мне разница, если я больше не увижу сына! Стефан, я поручаю его вам, хорошо? Я знаю, сколько вы для него сделали…
Плита медленно продолжала подниматься, иногда сотрясаясь и дергаясь. Наклон увеличивался. Еще несколько минут, и они уже не смогут разговаривать спокойно, без помех.
Стефан ответил:
— Если я останусь в живых, клянусь вам довести свое дело до конца. Клянусь вам в память…
— В память обо мне, — отчеканила Вероника, — в память о Веронике, которую вы знали… и любили.
Он бросил на нее горящий взгляд:
— Так вы знаете?
— Откровенно говоря, знаю. Я прочла ваш дневник. Я знаю о вашей любви… и принимаю ее.
Вероника печально улыбнулась.
— Несчастная любовь: вы предложили ее той, кого не было рядом с вами, а теперь предлагаете той, которая скоро погибнет.
— Нет, нет, — страстно возразил Стефан, — не говорите так. Спасение, возможно, уже близко. Я чувствую, моя любовь принадлежит не прошлому, а будущему!
Он наклонился над ее рукой.
— Поцелуйте меня, — попросила Вероника, приблизив к нему лицо.
Каждый из влюбленных вынужден был стать одной ногой на край пропасти, на узкую полоску гранита, шедшую вдоль четвертой стороны плиты.
Они медленно поцеловались.
— Держите меня крепче, — попросила Вероника.
Отклонившись как можно дальше, она подняла голову и позвала:
— Франсуа! Франсуа!
Однако у окна наверху никого не было. Лестница все так же болталась на одном крюке, вне досягаемости.
Вероника наклонилась вниз. В этом месте выступ скалы был уже, и среди покрытых пеною рифов она увидела озерцо тихой, спокойной воды — такое глубокое, что дна было не видно. Ей подумалось, что в нем умереть приятнее, чем на остроконечных рифах, и, почувствовав внезапное желание покончить со всем этим и не продлевать агонию, она сказала Стефану:
— Зачем дожидаться конца? Лучше умереть, чем терпеть эту муку.
— Нет! Нет! — вскричал тот, негодуя при мысли, что Вероника может погибнуть.
— Значит, вы надеетесь?
— И буду надеяться до последней секунды, ведь речь идет о вас!
— А я больше не надеюсь, — шепнула она.
Стефан тоже ни на что больше не надеялся, но как ему хотелось прогнать отчаяние Вероники и взять всю тяжесть испытания на себя!
Пол продолжал подниматься кверху. Дрожать он перестал; наклон плиты все увеличивался, и верхний ее конец уже дошел до окошка, прорезанного в двери на середине высоты. Вдруг она резко дернулась, словно перестала за что-то цепляться, и все окно оказалось за ней. Стоять на плите уже было невозможно.
Молодые люди вытянулись вдоль нее, упираясь ногами в узкую полоску гранита.
Плиту дважды тряхнуло, и оба раза ее верхний край довольно значительно продвинулся вперед. Он уже дошел до потолка в дальнем конце пещеры и теперь потихоньку скользил вдоль свода к наружному проему. Было ясно видно, что плита точно пригнана к выходу из пещеры и через некоторое время закроет его наглухо, на манер подъемного моста. Отверстие в скале было вырублено таким образом, чтобы плита выполнила свою мрачную миссию, не оставив ни пяди свободного места.
Молодые люди молчали. Они держались за руки, покорясь своей участи. Их гибель становилась событием, как бы предопределенным судьбой. Машина, созданная давным-давно, была, по-видимому, позже отремонтирована, приведена в готовность и на протяжении веков, управляемая невидимыми палачами, несла гибель приговоренным к смерти — преступникам, невиновным, жителям Арморики [5], Галлии, Франции или иноземцам. Военнопленные, приносимые в жертву монахи, преследуемые крестьяне, шуаны, республиканцы, революционные солдаты — всех, одного за другим, это чудовище сбрасывало в бездну.
Теперь настал их черед.
Они не испытывали даже того горького облегчения, какое человек находит в гневе или ненависти. Кого ненавидеть? Они умирали в густых потемках, и лица их врагов были неразличимы. Они умирали, чтобы завершилось неведомое им дело, можно сказать, для ровного счета, они умирали, чтобы сбылись нелепые пророчества, чья-то воля — вздорная, словно приказы, отдаваемые варварскими божествами через своих фанатичных жрецов. Неслыханное дело: они были жертвами какого-то искупления, какого-то зверского приношения кровожадным божествам!
Стена у них за спиной неуклонно выпрямлялась. Еще несколько минут, и она примет вертикальное положение. Развязка была близка.
Уже не раз пришлось Стефану силой удерживать Веронику. Неимоверный ужас помутил рассудок молодой женщины. Ей страстно хотелось броситься вниз.
— Прошу вас, — лепетала она, — пустите… Я больше не могу…
С нею не было сына, иначе она владела бы собою до конца. Мысли о нем приводили ее в смятение. Он, должно быть, тоже попал в руки врагов, которые будут его терзать и в конце концов, так же как мать, бросят на алтарь своих мерзких богов.
— Нет, нет, он придет, — убеждал ее Стефан. — Вы будете спасены. Мне так этого хочется. Я уверен в этом.
Вероника бессвязно бормотала в ответ:
— Он, как и мы, в плену… Его жгут факелами… пронзают стрелами… Они терзают его плоть… Ах, мой бедненький!
— Он придет, друг мой. Он же сам сказал вам, что ничто не в силах разлучить мать с сыном, которые обрели друг друга.
— Мы обретем друг друга в смерти, только смерть воссоединит нас. И пусть это случится поскорее! Я не хочу, чтобы он мучился…
Страдание было выше сил Вероники. Она вырвала свои руки из рук Стефана и уже готова была броситься вниз, как вдруг откинулась спиною к плите, в один голос со Стефаном вскрикнув от изумления.
Перед их лицами промелькнул какой-то предмет и скрылся из виду. Появился он слева.
— Лестница… Это лестница, правда? — прошептал Стефан.
— Да, это Франсуа, — задыхаясь от радости и надежды, отозвалась Вероника. — Он на свободе. Он сейчас нас выручит.
Плита жуткой машины стояла уже почти вертикально. Неумолимо надвигаясь, она подрагивала у них за спиной. Пещеры за ними не было. Они находились уже почти в безраздельной власти бездны, едва держась на узком карнизе.
Вероника снова выглянула. Лестница качнулась назад и остановилась, повиснув на обоих крюках.
Наверху в окне виднелось детское лицо, мальчик улыбался и размахивал руками.
— Мама, мама, скорее!
Голос его звучал горячо и настойчиво. Мальчик простер руки к молодым людям. Вероника простонала:
— Ах, это ты, родной мой!
— Скорее, мама, я держу лестницу. Скорее! Тебе ничто не грозит!
— Иду, мой милый. Вот так…
Вероника схватилась рукой за ближайшую к ней боковину лестницы. На этот раз с помощью Стефана ей довольно легко удалось встать на нижнюю ступеньку. Она крикнула молодому человеку:
— А вы, Стефан? Вы ведь последуете за мной, да?
— Я успею, — ответил он. — Поспешите.
— Нет, обещайте мне…
— Клянусь вам, только скорее!
Она влезла на четыре ступеньки, остановилась и снова спросила:
— Вы идете, Стефан?
Но он уже повернулся лицом к скале и просунул левую руку в узкую щель между плитой и утесом. Правой он держался за лестницу и мог свободно поставить ногу на нижнюю ступеньку. Он тоже был спасен.
С каким ликованием Вероника карабкалась наверх! Какое дело было ей до того, что у нее под ногами открывалась бездна, — ведь сын ее тут, он ее ждет, она сможет наконец прижать его к груди!
— Иду, иду, — бормотала она. — Я здесь, мой милый.
Вероника проворно просунула голову и плечи в окно. Мальчик потянул ее к себе. Она перешагнула через подоконник. Наконец-то она рядом с сыном! Они бросились в объятия друг к другу.
— Мама!.. Неужели это ты, мама?..
Но едва Вероника заключила мальчика в объятия, как тут же слегка попятилась. Почему? Она не знала. Непонятное смущение остудило ее пыл.
— Иди, иди же сюда! — воскликнула она, подводя его поближе к окну. — Иди сюда, дай я на тебя посмотрю.
Мальчик не сопротивлялся. Несколько секунд Вероника всматривалась в него, потом вдруг испуганно отпрянула и воскликнула:
— Так это ты? Ты — убийца?
О ужас! Она узнала лицо чудовища, у нее на глазах убившего отца и Онорину!
— Стало быть, узнала? — насмешливо осведомился мальчик.
Даже по его тону Вероника поняла свою ошибку. Это был не Франсуа, а тот, другой, сыгравший свою адскую роль, переодевшись в обычное платье Франсуа.
Мальчик снова ухмыльнулся:
— А ты, я смотрю, сударыня, уже начала понимать что к чему. Никак ты меня узнала?
Ненавистное лицо исказила гримаса, оно сделалось злобным, жестоким, буквально источало подлость.
— Ворский! Ворский! — пролепетала Вероника. — Я узнаю в тебе Ворского!
Он расхохотался:
— А почему бы и нет? Думаешь, я по твоему примеру тоже отрекусь от папочки?
— Ты — сын Ворского? Его сын? — растерянно повторяла Вероника.
— Да, Господи, конечно! А почему нет? Почему такой добрый мальчик не может иметь двоих сыновей? Сначала появился я, потом Франсуа.
— Сын Ворского! — еще раз повторила Вероника.
— И малый не промах, уверяю тебя, сударынька, под стать своему папочке, тоже воспитан на высоких принципах. Я их тебе уже продемонстрировал, а? Но это еще не все, мы только начинаем. Хочешь новое доказательство? А ну-ка глянь на этого простофилю-воспитателя! Посмотри, посмотри, что бывает, когда я берусь за дело!
Одним прыжком мальчик оказался у окна. Через секунду в нем появилась голова Стефана. Парень схватил камень и изо всех сил огрел им беглеца.
Вероника, которая в первый момент не поняла, какая угроза нависла над Стефаном, несколько замешкалась и лишь потом, бросившись вперед, схватила парня за руку. Слишком поздно. Голова скрылась из вида. Крюки лестницы соскользнули с подоконника. Послышался шум и вслед за ним, уже далеко внизу, всплеск.
Вероника подбежала к окну. В маленьком озерце тихой воды, окаймленном скалами, плавала лестница. Ничто не указывало на место, куда упал Стефан. Ни водоворота, ни даже ряби.
Вероника закричала:
— Стефан! Стефан!
Молчание. Тишь, когда ветер безмолвствует, а море спит.
— Негодяй! Что ты наделал? — воскликнула Вероника.
— Не стоит плакать, дамочка, — отозвался тот. — Господин Стефан сделал из твоего сына недотепу. Тут смеяться надо, а не слезы лить. Ну что, поцелуемся? Хочешь, папочкина краля? Ах вот как, серчать изволите? Никак, тебя с души воротит?
Вытянув руки, парень приближался к Веронике. Молниеносным движением она направила на него револьвер.
— Убирайся! Убирайся, или я убью тебя, как бешеного пса! Убирайся!
Лицо парня сделалось еще более злобным. Он стал отступать, цедя сквозь зубы:
— Ну, красавица, ты мне за это заплатишь! Хорошенькое дело! Я хочу тебя поцеловать, я полон нежных чувств, а ты грозишься меня застрелить? Ты заплатишь мне за это кровью, красной кровушкой, которая так славно течет… кровушкой… кровушкой…
Казалось, ему доставляет удовольствие это слово. Повторив его несколько раз, он опять злобно расхохотался и, бросившись вдоль туннеля, ведшего в Монастырь, закричал:
— Кровушкой твоего сына, матушка Вероника, кровушкой твоего любимого Франсуа!
10. ПОБЕГ
— Дрожа, не зная, как ей быть, Вероника стояла и прислушивалась к затихающим шагам. Что делать? Гибель Стефана на несколько мгновений отвлекла ее от мыслей о Франсуа, и теперь тревога охватила ее с новой силой. Что стало с сыном? Наверное, ей следует поспешить к нему в Монастырь и защитить от грозящих опасностей?
— Ну, полно, полно, — пробормотала она, — я теряю голову. Нет, надо хорошенько подумать… Несколько часов назад Франсуа разговаривал со мной через стену тюрьмы. Это был он, Франсуа, ведь это он вчера держал меня за руку и покрывал ее поцелуями. Мать не может ошибиться, когда трепещет от нежности и любви. Но сегодня… сегодня утром… удалось ему выбраться из тюрьмы или нет?
Вероника задумалась и медленно продолжала:
— Да, да. Все именно так и было. Внизу нас со Стефаном застали врасплох. Поднялась тревога. Это чудовище — сын Ворского поспешил наверх, чтобы глаз не спускать с Франсуа. Но увидев, что камера пуста и заметив проделанную дыру, он пролез сюда. Да, все верно. Иначе как бы он сюда попал? Очутившись здесь, он сразу подбежал к окну, думая, что Франсуа скрылся этим путем. На подоконнике он заметил крюки лестницы. Затем наклонился, увидел меня, узнал и окликнул. А теперь… Теперь он спешит к Монастырю, где непременно встретит Франсуа.
Между тем Вероника не двигалась с места. Интуиция подсказывала ей, что опасность таится не в Монастыре, а здесь, в подземельях. Вероника засомневалась: а вдруг Франсуа не удалось убежать, вдруг он еще не закончил расширять дыру, когда тот, другой, застал его врасплох и оглушил?
Ужасные сомнения! Вероника поспешно нагнулась и, убедившись, что отверстие в стене достаточно велико, решила через него пролезть. Однако дыра, вполне подходящая по размерам для мальчика, оказалась ей тесна, и плечи женщины застряли. Однако она и не думала сдаваться: порвав блузку и вся изрезавшись об острые камни, она, благодаря своему терпению, на ощупь протиснулась в камеру.
Там никого не было. Но дверь, ведущая в противоположный коридор, стояла настежь, и Веронике показалось — только показалось, так как в камере царил полумрак, — что кто-то проскользнул в эту дверь. Хотя она смутно различила лишь чей-то силуэт, Веронику не оставляла уверенность, что здесь, в камере, пряталась какая-то женщина, которую спугнуло ее неожиданное появление.
«Это их сообщница, — подумала Вероника. — Она поднялась сюда вместе с мальчишкой, убившим Стефана, а теперь наверняка забрала с собой Франсуа. Быть может, Франсуа еще где-то здесь, совсем рядом, а она за мною следит».
Между тем глаза Вероники уже несколько привыкли к полумраку, и она отчетливо различила на створке открывшейся внутрь двери женскую руку, которая тихонько тянула дверь к себе.
«Почему она не захлопнет ее? — недоумевала Вероника. — Ведь она явно хочет закрыть дверь».
Ответ на свой вопрос Вероника не увидела, а услышала: створка скрежетала о камешек, попавший между нею и полом. И тут камень выскочил, и дверь затворилась. Не долго думая Вероника подскочила к двери и потянула за массивную железную ручку. Хотя женская рука исчезла, дверь с той стороны держали. Там, видимо, тоже была ручка.
Вдруг послышался свист. Женщина звала на помощь. И почти сразу где-то чуть дальше по коридору раздался крик:
— Мама! Мама!
Как этот крик схватил Веронику за душу! Сын, ее родной сын зовет на помощь, он еще в плену, но жив! Что за безмерная радость!
— Я здесь, милый!
— Скорее, мама! Они меня привязали! А свист — это их сигнал, сейчас они будут здесь!
— Я тут! Я еще успею тебя спасти!
В исходе борьбы Вероника не сомневалась. Ей казалось, что силы ее не имеют границ, что никто не сможет выстоять против ее отчаянного натиска. И верно: ее противница слабела, и дверь уже начала понемногу подаваться.
Дверь приоткрылась еще, и внезапно сопротивление прекратилось. Вероника выскочила наружу.
Женщина была уже в коридоре и тащила мальчика за веревку, заставляя его идти, несмотря на то что он был связан. Но тщетно. Женщина тут же отказалась от своей затеи. Вероника стояла уже перед нею с револьвером в руке.
Женщина отпустила мальчика и выпрямилась; на нее падал свет из открытых камер. Она была одета в белое шерстяное платье с короткими рукавами, перетянутое в поясе шнурком, лицо ее было еще молодым, однако увядшим, худым и морщинистым. В светло-русых волосах кое-где белела седина. Глаза сверкали яростной ненавистью.
Женщины молча смотрели друг на друга, словно враги, оценивающие друг друга перед схваткой. Вероника ликовала, на губах у нее появилась презрительная улыбка. Наконец она проговорила:
— Я слышу какие-то звуки, — отозвалась она.
Молодой человек тоже навострил уши.
— Да, да, верно…
— Может быть, это Франсуа, которого мы так ждем? — предположила Вероника. — Разве это не наверху?
Она уже готова была встать, но Стефан ее удержал.
— Нет, это кто-то идет по коридору.
— Что же делать? Что делать? — воскликнула Вероника.
Они растерянно смотрели друг на друга, не в состоянии на что-либо решиться, не зная, что предпринять.
Шаги приближались. Они звучали уверенно, — шедшему человеку явно было нечего опасаться.
Стефан медленно проговорил:
— Нельзя, чтобы они увидели меня стоящим. Мне нужно лечь на свое место. А вы накиньте мне на руки и на ноги веревки.
Они мешкали, словно в нелепой надежде, что опасность минует сама по себе. Внезапно, сбросив с себя парализовавшее ее остолбенение, Вероника решилась:
— Скорее. Сюда. Ложитесь.
Стефан послушно улегся. За несколько секунд она обмотала ему руки и ноги веревками, чтобы все выглядело, как раньше, но завязывать их не стала.
— Отвернитесь к стене, — посоветовала она, — и спрячьте руки, иначе они заметят.
— А вы?
— За меня не беспокойтесь.
Нагнувшись, она прильнула к двери, окошко в которой, забранное решеткой, несколько выступало внутрь, так что женщину в него не было видно.
В тот же миг неприятель остановился за дверью. Несмотря на ее толщину, до Вероники долетел шорох одежды.
Кто-то заглянул в темницу у нее над головой.
Страшная минута! Чуть что не так — и сразу поднимется тревога.
«Да что ж он там медлит! — думала Вероника. — Неужели я чем-то выдала свое присутствие? Может, он заметил край одежды?»
Но она тут же решила, что дело, видимо, в Стефане, чья поза могла показаться неестественной, а веревки — завязанными не как обычно.
Внезапно снаружи кто-то зашевелился и послышался тихий свист, повторившийся дважды.
И сразу в коридоре послышались другие шаги: в торжественной тишине они звучали все громче, пока не смолкли у самых дверей. Послышался негромкий разговор. Люди за дверью о чем-то совещались.
Очень медленно Вероника сунула руку в карман. Вытащив револьвер, она положила палец на собачку. Если они войдут, она вскочит и без колебаний откроет огонь. Ведь если она хоть чуть-чуть дрогнет, это может повлечь за собою гибель Франсуа.
9. «ПЫТОЧНАЯ КЛЕТЬ»
Вероника могла рассчитывать на успех лишь при том условии, что дверь отворяется наружу и она сразу увидит неприятеля. Несчастная женщина стала осматривать дверь и вдруг внизу, вопреки всякой логике, увидела толстую, массивную задвижку. Может, воспользоваться ею?
Веронике некогда было раздумывать над преимуществами и недостатками этого намерения. Она услышала звон ключей и почти сразу скрежет одного из них в замке.
Вероника ясно представила себе, что может сейчас произойти, и испугалась. Враги войдут внутрь, а она, растерянная, не имея возможности как следует повернуться, прицелится плохо и ее выстрелы не достигнут цели. В этом случае они затворят дверь и не мешкая бросятся в камеру к Франсуа.
При этой мысли молодая женщина пришла в ужас и, не долго думая, одной рукой задвинула щеколду, а другой, привстав, захлопнула ставень на окошке. Щелкнула задвижка. Теперь в камеру нельзя было ни войти, ни даже заглянуть.
И сразу она поняла всю нелепость своего поступка, который никак не мешал врагам привести угрозу относительно Франсуа в исполнение. Подскочивший к ней Стефан воскликнул:
— Боже, что вы наделали? Они же видели, что я не двинулся с места, и теперь знают, что здесь есть еще кто-то.
— Вот именно, — принялась оправдываться Вероника. — Им придется сломать дверь, благодаря чему мы выиграем необходимое время.
— Необходимое для чего?
— Для бегства.
— Каким образом?
— Франсуа нас окликнет… Франсуа…
Она не договорила. Чьи-то быстрые шаги удалялись по коридору. Сомнений не было: враг, не опасаясь более на счет Стефана, побег которого казался ему невозможным, отправился на верхний этаж подземелья. А не мог ли он предположить, что друзья каким-то образом сговорились, что мальчик находится в камере Стефана и запер дверь?
Получалось, что Вероника ускорила ход событий именно в том направлении, которого так боялась по многим причинам, и теперь Франсуа застанут врасплох, когда он будет готов к побегу.
Это сразило ее наповал.
— Зачем я пришла сюда? — шептала молодая женщина. — Гораздо проще было подождать! Вдвоем мы бы обязательно вас вызволили.
Среди беспорядочных мыслей промелькнула одна: не потому ли она поспешила на помощь Стефану, что знала о его любви к ней? Не презренное ли любопытство толкнуло ее на это? Но Вероника тут же отмела эту нелепую мысль и сказала:
— Нет, я должна была сюда прийти. Нас просто преследует рок.
— Не думайте так, — возразил Стефан, — все образуется.
— Слишком поздно! — покачав головой, уронила она.
— Почему? Кто может поручиться, что Франсуа еще не выбрался из своей темницы? Вы же сами совсем недавно так считали.
Вероника не ответила. Ее бледное лицо исказилось. Страдания научили ее ощущать приближение угрозы. А угроза была везде. Снова пришло время испытаний, еще более ужасных, чем предыдущие.
— Нас окружает смерть, — промолвила она.
Стефан сделал попытку улыбнуться.
— Вы говорите, точно жительница Сарека. Вас преследуют те же страхи.
— У них были причины бояться. Да и вы сами чувствуете ужас всего происходящего.
Она бросилась к двери, отодвинула щеколду и попыталась открыть, но что она могла сделать с массивной деревянной створкой, обитой железными полосами?
Стефан схватил ее за руку.
— Постойте-ка! Слышите?.. Кажется…
— Да, наверху кто-то стучит… Прямо над нами, в камере Франсуа.
— Да нет же, послушайте!
Через несколько секунд в наступившей тишине в толще скалы снова послышались удары. Но раздавались они под ними.
— Такие же звуки я слышал сегодня утром, — в смятении сказал Стефан. — Они продолжают заниматься все тем же, я говорил… А, я понял!
— Что поняли? Что вы хотите сказать?
Удары повторялись через равные промежутки времени, затем стихли, и послышался глухой непрерывный звук, сопровождавшийся скрежетом и потрескиваниями. Похожий звук издают механизмы, когда они только трогаются с места, — к примеру, лебедки, служащие на кораблях для подъема из воды шлюпок.
Вероника прислушивалась, со страхом ожидая того, что должно было вот-вот произойти, пытаясь догадаться, ища хоть намека на объяснение в глазах Стефана, который стоял рядом с нею и смотрел на нее, как смотрят в миг опасности на любимую женщину.
Внезапно Вероника покачнулась и оперлась одной рукой о стену. Ей показалось, будто пещера, даже вся скала пришла в движение.
— Ах, неужели я так дрожу? — прошептала она. — Неужели я вся дрожу от ужаса?
Схватив Стефана за руки, она потребовала:
— Отвечайте! Я хочу знать.
Он молчал. В его повлажневших от слез глазах была лишь громадная любовь и безграничное отчаяние. Он думал только о ней.
Да и разве была необходимость объяснять происходящее, когда оно само, по мере того как текли секунды, открывалось перед ними? Оно было столь странно, столь далеко от обыденного, до такой степени выходило за пределы всего ужасного, что только можно было вообразить, что Вероника, уже начавшая понимать, в чем дело, отказывалась в это поверить.
Словно открывающийся наружу люк, квадратная плита, сделанная из толстенных брусьев и занимавшая почти всю пещеру, начала с одного конца подниматься, поворачиваясь вокруг неподвижной оси, расположенной вдоль наружного края пещеры, у самой пропасти. Почти неощутимое движение плиты походило на движение поднимающейся крышки, она уже приняла вид трамплина, с наклоном к краю пещеры — наклоном пока незначительным, пока не мешавшим сохранять равновесие.
В первую секунду Вероника подумала, что враги намереваются раздавить их между этим неумолимо поднимающимся полом и сводом пещеры. Но почти сразу она поняла: жуткая машина, действовавшая на манер подъемного моста, должна была в результате столкнуть их в бездну. И она, несомненно, не подведет. Их конец был неотвратим, неизбежен. Что бы они ни пытались предпринять, как бы ни старались скрючиться, все равно должен наступить миг, когда своеобразный подъемный мост займет вертикальное положение и его поверхность станет частью отвесной скалы.
— Это ужасно… Ужасно… — прошептала Вероника.
Молодые люди все еще держались за руки. Стефан молча плакал.
Она простонала:
— Мы ничего не можем сделать, да?
— Ничего, — отозвался он.
— Но по бокам плиты есть немного места, пещера ведь круглая. Мы могли бы…
— Места слишком мало. Если стать между одним из краев плиты и стеной, тебя раздавит. Все рассчитано. Я часто об этом размышлял.
— Как же нам быть?
— Остается ждать.
— Кого? Кого ждать?
— Франсуа.
— О, Франсуа, — со сдавленным рыданием произнесла Вероника. — Он, может быть, тоже уже погиб. Или пошел нас разыскивать и угодил в какую-нибудь ловушку. Как бы там ни было, я его больше не увижу. И он ничего не узнает. И даже не увидит мать перед смертью.
Она с силой сжала руки молодого человека и проговорила:
— Стефан, если одному из нас удастся избежать смерти, а я надеюсь, что это будете вы…
— Это будете вы, — убежденно ответил он. — Меня даже удивляет, что враги казнят вас вместе со мной. Но они, разумеется, не знают, что вы здесь.
— Это удивляет и меня, — заметила Вероника. — Мне ведь уготована иная смерть… Но какая мне разница, если я больше не увижу сына! Стефан, я поручаю его вам, хорошо? Я знаю, сколько вы для него сделали…
Плита медленно продолжала подниматься, иногда сотрясаясь и дергаясь. Наклон увеличивался. Еще несколько минут, и они уже не смогут разговаривать спокойно, без помех.
Стефан ответил:
— Если я останусь в живых, клянусь вам довести свое дело до конца. Клянусь вам в память…
— В память обо мне, — отчеканила Вероника, — в память о Веронике, которую вы знали… и любили.
Он бросил на нее горящий взгляд:
— Так вы знаете?
— Откровенно говоря, знаю. Я прочла ваш дневник. Я знаю о вашей любви… и принимаю ее.
Вероника печально улыбнулась.
— Несчастная любовь: вы предложили ее той, кого не было рядом с вами, а теперь предлагаете той, которая скоро погибнет.
— Нет, нет, — страстно возразил Стефан, — не говорите так. Спасение, возможно, уже близко. Я чувствую, моя любовь принадлежит не прошлому, а будущему!
Он наклонился над ее рукой.
— Поцелуйте меня, — попросила Вероника, приблизив к нему лицо.
Каждый из влюбленных вынужден был стать одной ногой на край пропасти, на узкую полоску гранита, шедшую вдоль четвертой стороны плиты.
Они медленно поцеловались.
— Держите меня крепче, — попросила Вероника.
Отклонившись как можно дальше, она подняла голову и позвала:
— Франсуа! Франсуа!
Однако у окна наверху никого не было. Лестница все так же болталась на одном крюке, вне досягаемости.
Вероника наклонилась вниз. В этом месте выступ скалы был уже, и среди покрытых пеною рифов она увидела озерцо тихой, спокойной воды — такое глубокое, что дна было не видно. Ей подумалось, что в нем умереть приятнее, чем на остроконечных рифах, и, почувствовав внезапное желание покончить со всем этим и не продлевать агонию, она сказала Стефану:
— Зачем дожидаться конца? Лучше умереть, чем терпеть эту муку.
— Нет! Нет! — вскричал тот, негодуя при мысли, что Вероника может погибнуть.
— Значит, вы надеетесь?
— И буду надеяться до последней секунды, ведь речь идет о вас!
— А я больше не надеюсь, — шепнула она.
Стефан тоже ни на что больше не надеялся, но как ему хотелось прогнать отчаяние Вероники и взять всю тяжесть испытания на себя!
Пол продолжал подниматься кверху. Дрожать он перестал; наклон плиты все увеличивался, и верхний ее конец уже дошел до окошка, прорезанного в двери на середине высоты. Вдруг она резко дернулась, словно перестала за что-то цепляться, и все окно оказалось за ней. Стоять на плите уже было невозможно.
Молодые люди вытянулись вдоль нее, упираясь ногами в узкую полоску гранита.
Плиту дважды тряхнуло, и оба раза ее верхний край довольно значительно продвинулся вперед. Он уже дошел до потолка в дальнем конце пещеры и теперь потихоньку скользил вдоль свода к наружному проему. Было ясно видно, что плита точно пригнана к выходу из пещеры и через некоторое время закроет его наглухо, на манер подъемного моста. Отверстие в скале было вырублено таким образом, чтобы плита выполнила свою мрачную миссию, не оставив ни пяди свободного места.
Молодые люди молчали. Они держались за руки, покорясь своей участи. Их гибель становилась событием, как бы предопределенным судьбой. Машина, созданная давным-давно, была, по-видимому, позже отремонтирована, приведена в готовность и на протяжении веков, управляемая невидимыми палачами, несла гибель приговоренным к смерти — преступникам, невиновным, жителям Арморики [5], Галлии, Франции или иноземцам. Военнопленные, приносимые в жертву монахи, преследуемые крестьяне, шуаны, республиканцы, революционные солдаты — всех, одного за другим, это чудовище сбрасывало в бездну.
Теперь настал их черед.
Они не испытывали даже того горького облегчения, какое человек находит в гневе или ненависти. Кого ненавидеть? Они умирали в густых потемках, и лица их врагов были неразличимы. Они умирали, чтобы завершилось неведомое им дело, можно сказать, для ровного счета, они умирали, чтобы сбылись нелепые пророчества, чья-то воля — вздорная, словно приказы, отдаваемые варварскими божествами через своих фанатичных жрецов. Неслыханное дело: они были жертвами какого-то искупления, какого-то зверского приношения кровожадным божествам!
Стена у них за спиной неуклонно выпрямлялась. Еще несколько минут, и она примет вертикальное положение. Развязка была близка.
Уже не раз пришлось Стефану силой удерживать Веронику. Неимоверный ужас помутил рассудок молодой женщины. Ей страстно хотелось броситься вниз.
— Прошу вас, — лепетала она, — пустите… Я больше не могу…
С нею не было сына, иначе она владела бы собою до конца. Мысли о нем приводили ее в смятение. Он, должно быть, тоже попал в руки врагов, которые будут его терзать и в конце концов, так же как мать, бросят на алтарь своих мерзких богов.
— Нет, нет, он придет, — убеждал ее Стефан. — Вы будете спасены. Мне так этого хочется. Я уверен в этом.
Вероника бессвязно бормотала в ответ:
— Он, как и мы, в плену… Его жгут факелами… пронзают стрелами… Они терзают его плоть… Ах, мой бедненький!
— Он придет, друг мой. Он же сам сказал вам, что ничто не в силах разлучить мать с сыном, которые обрели друг друга.
— Мы обретем друг друга в смерти, только смерть воссоединит нас. И пусть это случится поскорее! Я не хочу, чтобы он мучился…
Страдание было выше сил Вероники. Она вырвала свои руки из рук Стефана и уже готова была броситься вниз, как вдруг откинулась спиною к плите, в один голос со Стефаном вскрикнув от изумления.
Перед их лицами промелькнул какой-то предмет и скрылся из виду. Появился он слева.
— Лестница… Это лестница, правда? — прошептал Стефан.
— Да, это Франсуа, — задыхаясь от радости и надежды, отозвалась Вероника. — Он на свободе. Он сейчас нас выручит.
Плита жуткой машины стояла уже почти вертикально. Неумолимо надвигаясь, она подрагивала у них за спиной. Пещеры за ними не было. Они находились уже почти в безраздельной власти бездны, едва держась на узком карнизе.
Вероника снова выглянула. Лестница качнулась назад и остановилась, повиснув на обоих крюках.
Наверху в окне виднелось детское лицо, мальчик улыбался и размахивал руками.
— Мама, мама, скорее!
Голос его звучал горячо и настойчиво. Мальчик простер руки к молодым людям. Вероника простонала:
— Ах, это ты, родной мой!
— Скорее, мама, я держу лестницу. Скорее! Тебе ничто не грозит!
— Иду, мой милый. Вот так…
Вероника схватилась рукой за ближайшую к ней боковину лестницы. На этот раз с помощью Стефана ей довольно легко удалось встать на нижнюю ступеньку. Она крикнула молодому человеку:
— А вы, Стефан? Вы ведь последуете за мной, да?
— Я успею, — ответил он. — Поспешите.
— Нет, обещайте мне…
— Клянусь вам, только скорее!
Она влезла на четыре ступеньки, остановилась и снова спросила:
— Вы идете, Стефан?
Но он уже повернулся лицом к скале и просунул левую руку в узкую щель между плитой и утесом. Правой он держался за лестницу и мог свободно поставить ногу на нижнюю ступеньку. Он тоже был спасен.
С каким ликованием Вероника карабкалась наверх! Какое дело было ей до того, что у нее под ногами открывалась бездна, — ведь сын ее тут, он ее ждет, она сможет наконец прижать его к груди!
— Иду, иду, — бормотала она. — Я здесь, мой милый.
Вероника проворно просунула голову и плечи в окно. Мальчик потянул ее к себе. Она перешагнула через подоконник. Наконец-то она рядом с сыном! Они бросились в объятия друг к другу.
— Мама!.. Неужели это ты, мама?..
Но едва Вероника заключила мальчика в объятия, как тут же слегка попятилась. Почему? Она не знала. Непонятное смущение остудило ее пыл.
— Иди, иди же сюда! — воскликнула она, подводя его поближе к окну. — Иди сюда, дай я на тебя посмотрю.
Мальчик не сопротивлялся. Несколько секунд Вероника всматривалась в него, потом вдруг испуганно отпрянула и воскликнула:
— Так это ты? Ты — убийца?
О ужас! Она узнала лицо чудовища, у нее на глазах убившего отца и Онорину!
— Стало быть, узнала? — насмешливо осведомился мальчик.
Даже по его тону Вероника поняла свою ошибку. Это был не Франсуа, а тот, другой, сыгравший свою адскую роль, переодевшись в обычное платье Франсуа.
Мальчик снова ухмыльнулся:
— А ты, я смотрю, сударыня, уже начала понимать что к чему. Никак ты меня узнала?
Ненавистное лицо исказила гримаса, оно сделалось злобным, жестоким, буквально источало подлость.
— Ворский! Ворский! — пролепетала Вероника. — Я узнаю в тебе Ворского!
Он расхохотался:
— А почему бы и нет? Думаешь, я по твоему примеру тоже отрекусь от папочки?
— Ты — сын Ворского? Его сын? — растерянно повторяла Вероника.
— Да, Господи, конечно! А почему нет? Почему такой добрый мальчик не может иметь двоих сыновей? Сначала появился я, потом Франсуа.
— Сын Ворского! — еще раз повторила Вероника.
— И малый не промах, уверяю тебя, сударынька, под стать своему папочке, тоже воспитан на высоких принципах. Я их тебе уже продемонстрировал, а? Но это еще не все, мы только начинаем. Хочешь новое доказательство? А ну-ка глянь на этого простофилю-воспитателя! Посмотри, посмотри, что бывает, когда я берусь за дело!
Одним прыжком мальчик оказался у окна. Через секунду в нем появилась голова Стефана. Парень схватил камень и изо всех сил огрел им беглеца.
Вероника, которая в первый момент не поняла, какая угроза нависла над Стефаном, несколько замешкалась и лишь потом, бросившись вперед, схватила парня за руку. Слишком поздно. Голова скрылась из вида. Крюки лестницы соскользнули с подоконника. Послышался шум и вслед за ним, уже далеко внизу, всплеск.
Вероника подбежала к окну. В маленьком озерце тихой воды, окаймленном скалами, плавала лестница. Ничто не указывало на место, куда упал Стефан. Ни водоворота, ни даже ряби.
Вероника закричала:
— Стефан! Стефан!
Молчание. Тишь, когда ветер безмолвствует, а море спит.
— Негодяй! Что ты наделал? — воскликнула Вероника.
— Не стоит плакать, дамочка, — отозвался тот. — Господин Стефан сделал из твоего сына недотепу. Тут смеяться надо, а не слезы лить. Ну что, поцелуемся? Хочешь, папочкина краля? Ах вот как, серчать изволите? Никак, тебя с души воротит?
Вытянув руки, парень приближался к Веронике. Молниеносным движением она направила на него револьвер.
— Убирайся! Убирайся, или я убью тебя, как бешеного пса! Убирайся!
Лицо парня сделалось еще более злобным. Он стал отступать, цедя сквозь зубы:
— Ну, красавица, ты мне за это заплатишь! Хорошенькое дело! Я хочу тебя поцеловать, я полон нежных чувств, а ты грозишься меня застрелить? Ты заплатишь мне за это кровью, красной кровушкой, которая так славно течет… кровушкой… кровушкой…
Казалось, ему доставляет удовольствие это слово. Повторив его несколько раз, он опять злобно расхохотался и, бросившись вдоль туннеля, ведшего в Монастырь, закричал:
— Кровушкой твоего сына, матушка Вероника, кровушкой твоего любимого Франсуа!
10. ПОБЕГ
— Дрожа, не зная, как ей быть, Вероника стояла и прислушивалась к затихающим шагам. Что делать? Гибель Стефана на несколько мгновений отвлекла ее от мыслей о Франсуа, и теперь тревога охватила ее с новой силой. Что стало с сыном? Наверное, ей следует поспешить к нему в Монастырь и защитить от грозящих опасностей?
— Ну, полно, полно, — пробормотала она, — я теряю голову. Нет, надо хорошенько подумать… Несколько часов назад Франсуа разговаривал со мной через стену тюрьмы. Это был он, Франсуа, ведь это он вчера держал меня за руку и покрывал ее поцелуями. Мать не может ошибиться, когда трепещет от нежности и любви. Но сегодня… сегодня утром… удалось ему выбраться из тюрьмы или нет?
Вероника задумалась и медленно продолжала:
— Да, да. Все именно так и было. Внизу нас со Стефаном застали врасплох. Поднялась тревога. Это чудовище — сын Ворского поспешил наверх, чтобы глаз не спускать с Франсуа. Но увидев, что камера пуста и заметив проделанную дыру, он пролез сюда. Да, все верно. Иначе как бы он сюда попал? Очутившись здесь, он сразу подбежал к окну, думая, что Франсуа скрылся этим путем. На подоконнике он заметил крюки лестницы. Затем наклонился, увидел меня, узнал и окликнул. А теперь… Теперь он спешит к Монастырю, где непременно встретит Франсуа.
Между тем Вероника не двигалась с места. Интуиция подсказывала ей, что опасность таится не в Монастыре, а здесь, в подземельях. Вероника засомневалась: а вдруг Франсуа не удалось убежать, вдруг он еще не закончил расширять дыру, когда тот, другой, застал его врасплох и оглушил?
Ужасные сомнения! Вероника поспешно нагнулась и, убедившись, что отверстие в стене достаточно велико, решила через него пролезть. Однако дыра, вполне подходящая по размерам для мальчика, оказалась ей тесна, и плечи женщины застряли. Однако она и не думала сдаваться: порвав блузку и вся изрезавшись об острые камни, она, благодаря своему терпению, на ощупь протиснулась в камеру.
Там никого не было. Но дверь, ведущая в противоположный коридор, стояла настежь, и Веронике показалось — только показалось, так как в камере царил полумрак, — что кто-то проскользнул в эту дверь. Хотя она смутно различила лишь чей-то силуэт, Веронику не оставляла уверенность, что здесь, в камере, пряталась какая-то женщина, которую спугнуло ее неожиданное появление.
«Это их сообщница, — подумала Вероника. — Она поднялась сюда вместе с мальчишкой, убившим Стефана, а теперь наверняка забрала с собой Франсуа. Быть может, Франсуа еще где-то здесь, совсем рядом, а она за мною следит».
Между тем глаза Вероники уже несколько привыкли к полумраку, и она отчетливо различила на створке открывшейся внутрь двери женскую руку, которая тихонько тянула дверь к себе.
«Почему она не захлопнет ее? — недоумевала Вероника. — Ведь она явно хочет закрыть дверь».
Ответ на свой вопрос Вероника не увидела, а услышала: створка скрежетала о камешек, попавший между нею и полом. И тут камень выскочил, и дверь затворилась. Не долго думая Вероника подскочила к двери и потянула за массивную железную ручку. Хотя женская рука исчезла, дверь с той стороны держали. Там, видимо, тоже была ручка.
Вдруг послышался свист. Женщина звала на помощь. И почти сразу где-то чуть дальше по коридору раздался крик:
— Мама! Мама!
Как этот крик схватил Веронику за душу! Сын, ее родной сын зовет на помощь, он еще в плену, но жив! Что за безмерная радость!
— Я здесь, милый!
— Скорее, мама! Они меня привязали! А свист — это их сигнал, сейчас они будут здесь!
— Я тут! Я еще успею тебя спасти!
В исходе борьбы Вероника не сомневалась. Ей казалось, что силы ее не имеют границ, что никто не сможет выстоять против ее отчаянного натиска. И верно: ее противница слабела, и дверь уже начала понемногу подаваться.
Дверь приоткрылась еще, и внезапно сопротивление прекратилось. Вероника выскочила наружу.
Женщина была уже в коридоре и тащила мальчика за веревку, заставляя его идти, несмотря на то что он был связан. Но тщетно. Женщина тут же отказалась от своей затеи. Вероника стояла уже перед нею с револьвером в руке.
Женщина отпустила мальчика и выпрямилась; на нее падал свет из открытых камер. Она была одета в белое шерстяное платье с короткими рукавами, перетянутое в поясе шнурком, лицо ее было еще молодым, однако увядшим, худым и морщинистым. В светло-русых волосах кое-где белела седина. Глаза сверкали яростной ненавистью.
Женщины молча смотрели друг на друга, словно враги, оценивающие друг друга перед схваткой. Вероника ликовала, на губах у нее появилась презрительная улыбка. Наконец она проговорила: