Однако спустя несколько минут после начала приготовлений к допросу Виктор начал демонстративно зевать и вести себя так неподобающе, не скрывая своей скуки, что шеф, хорошо его знавший, нетерпеливо воскликнул:
   — Но, наконец, что же это? Если вам, Виктор, есть что сказать, то говорите!
   — Да, я могу сообщить кое-что, но прошу, чтобы это было в присутствии мадам д'Отрей и господина Жерома.
   Все посмотрели на него с удивлением. Его знали, как человека экстравагантного, но серьезного, очень дорожившего своим временем и временем других. Он не потребовал бы такой очной ставки без важных оснований.
   Сначала была приглашена баронесса. Она появилась, облаченная в траур. Потом пригласили господина Жерома. Как обычно, он улыбался и был настроен весьма легкомысленно.
   Молеон не скрывал своего неодобрения.
   — Ладно, давайте, Виктор, — проворчал он. — У вас, конечно, предполагается важное открытие?
   — Открытие? Нет, — возразил Виктор. — Но я хотел бы устранить некоторые препятствия, которые мешают нам на пути установления истины. Первая фаза дела была сосредоточена вокруг бон. Теперь, перед окончательной атакой против Люпена, нужно избавиться от всего неясного, что связано с преступлением в Бикоке. Здесь остаются на сцене мадам д'Отрей, господин Гюстав Жером, господин Феликс Дюваль. Покончив со всеми недомолвками и внесем ясность относительно этих персонажей. Но для этого необходимо задать несколько вопросов…
   Он повернулся к Габриель д'Отрей:
   — Я прошу вас, мадам, не отказать в любезности и ответить мне со всей искренностью. Считаете ли вы самоубийство мужа косвенным признанием им своей вины в деле о преступлении в павильоне Бикок?
   Дама подняла свою вуаль, и присутствующие увидели ее бледные щеки, покрасневшие от слез глаза. Но голос ее звучал твердо.
   — Мой муж не покидал меня в ночь, когда было совершено преступление.
   — Именно это ваше утверждение и доверие, которое оно вызывает, — заявил Виктор, — мешают нам постигнуть правду, а знать ее абсолютно необходимо.
   — Но правда такова, как я говорю. Другой — нет.
   — Есть и другая, — возразил Виктор.
   И он обратился теперь к господину Гюставу Жерому:
   — Эту правду знаете вы, господин Жером, не так ли? Одним заявлением вы можете рассеять потемки. Вы не хотите сказать?
   — Мне не о чем говорить. Я ничего не знаю.
   — Нет, знаете.
   — Ничего не знаю, клянусь!
   — Вы отказываетесь отвечать?
   — Я не отказываюсь, я ничего не знаю.
   — Тогда, — заявил Виктор, — если вы не решаетесь, скажу я. Я это делаю с большим сожалением, боясь причинить жестокую травму чувствам мадам д'Отрей… Но раньше или позже она эту правду узнает.
   Господин Жером сделал протестующий жест, и у него вырвалось:
   — Господин инспектор, то, что вы собираетесь сказать, очень жестоко!
   — Для того, чтобы заявить подобное, надо знать наперед, что будет сказано, господин Жером. В таком случае, говорите вы.
   Виктор выждал и, поскольку Жером молчал, решительно начал:
   — Вечером накануне преступления господин Жером обедал в Париже со своим другом Феликсом Дювалем. Это развлечение друзья часто себе позволяли, будучи любителями хорошо поесть и отведать хорошего вина. Но за этим обедом возлияния были более обильными, чем обычно, до такой степени, что господин Жером в половине одиннадцатого был уже не в себе. По дороге домой он заглянул еще в одно питейное заведение, что окончательно его доконало, однако он все-таки вернулся в свой автомобиль и поехал в Гарт. Но где же он оказался? Перед своим домом, конечно. Он был в этом уверен. В действительности же он был перед старой своей квартирой, где не жил уже десять лет. Ключ от квартиры в кармане? Да… Этот ключ, кстати, требовал у него квартирант барон д'Отрей, и из-за него они ссорились. Однако господин Жером из упрямства носил его в кармане. И, естественно, он им воспользовался. Позвонил. Консьерж открыл. Он пробормотал свое имя, поднялся по лестнице, открыл дверь и вошел в квартиру. Вошел к себе. Действительно, к себе, но с опозданием на десять лет. Как с пьяных глаз не признать свой вестибюль и свою квартиру?
   Виктор сделал маленькую паузу, а Габриель д'Отрей встала. Она была мертвенно-бледна. Она попыталась что-то сказать, но Виктор продолжал говорить, отчеканивая каждую фразу.
   — Как не узнать дверь своей спальни? Это она… Та же ручка… В комнате темно… Жена спит. Она приоткрывает глаза… Тихо произносит несколько слов… Иллюзия началась и для нее…
   Виктор замолчал. Нервозность мадам д'Отрей достигла крайней степени. Шквал мыслей и чувств обрушился на бедную женщину… Проблески воспоминаний, некоторые она поняла только теперь… Короче, ее сразила неумолимая логика Виктора. Взглянув с отвращением на Гюстава Жерома, она рухнула на колени, и закрыла лицо руками…
   Все это произошло в полном молчании. Никакого возражения против разоблачения, сделанного Виктором, не последовало.
   Гюстав Жером, заметно смущенный, криво улыбаясь, потерял свой обычный апломб и выглядел очень комично.
   Виктор обратился к нему:
   — Ведь все произошло именно так, не правда ли?
   Жером колебался, не зная, что предпринять: оставаться ли ему в образе галантного мужчины, который скорее даст посадить себя в тюрьму, чем скомпрометирует женщину, или признаться во всем. В конце концов он согласился:
   — Да… Это так… Я был сильно пьян. Не отдавал себе отчета… И только проснувшись… я понял… Баронесса еще спала… Я без шума удалился…
   Больше ему ничего не удалось сказать. Неудержимый хохот внезапно одолел присутствующих: и важного господина Валиду, и господина Готье, и секретаря Молеона, который вел протокол, и самого комиссара. Гюстав Жером сначала неуверенно улыбнулся, а потом принялся смеяться со всеми мужчинами над своим замечательным приключением, которое сохранило ему хорошее настроение в тюрьме.
   Но затем, когда смех затих, он, как бы опомнившись, с сокрушенным видом обратился к стоявшей на коленях женщине:
   — Вы должны меня простить… Это ведь не злой умысел, а случайность, стечение обстоятельств… Я сделаю все, чтобы загладить свою вину…
   Баронесса встала и, ни слова не говоря, вышла из комнаты. Гюстав Жером был уведен.
   Один Виктор не потерял нарочито серьезного вида.
   — Бедная дама! — жалостливо проговорил он. — Что навело меня на правильную догадку, так это тон, каким она рассказывала о возвращении мужа в ту ночь. Она сохранила об этом самые нежные воспоминания. «Я заснула в его объятиях», — говорила она, как будто это было редким событием. А в тот вечер д'Отрей сказал мне, что никогда не был привязан к жене. Кричащее противоречие, не правда ли? Я сопоставил это с историей с ключом, с поведением Жерома, и вдруг у меня блеснула мысль, что пьяный владелец дома воспользовался ключами от своей бывшей квартиры. И это привело меня к той цепи событий, которую я вам изложил.
   — А преступление в Бикоке? — спросил господин Валиду.
   — Это преступление было совершено одним д'Отреем.
   — Ну, а дама из кинотеатра? Та, которую потом встретили на лестнице в доме на улице Вожирар?
   — Она была знакома с Элиз Массон. От нее она узнала, что барон напал на след бон, что эти боны у господина Ласко, и что барон пытается овладеть ими. И она тоже направилась туда.
   — Чтобы их похитить?
   — Нет. По моим сведениям, она не воровка, а неуравновешенная женщина, жадная до сенсаций. Она отправилась туда из любопытства и попала в Бикок как раз в момент совершения преступления. У нее только и было времени, чтобы добежать до автомобиля, который ее увез.
   — Увез к Арсену Люпену?
   — Нет. Если бы Арсен Люпен захотел завладеть бонами после неудачи в Страсбурге, дело пошло бы лучше. Но он интересовался уже другим — делом о десяти миллионах, и его любовница должна была действовать одна, независимо от него. Д'Отрей, который, скорее всего, ее не видел, спасался бегством сам по себе и, не осмеливаясь вернуться домой, бродил всю ночь по дорогам, а ранним утром явился к Элиз Массон. Немного позже я нанес мой первый визит баронессе. Ее искренность сбила меня с толку…
   — Но каким образом это стало известно д'Отрею?
   — Вечером того же дня, купив газету, он узнал, что жена защищала его вопреки всякой очевидности и утверждала его алиби…
   — А как в газету просочилась эта история?
   — Наш разговор был подслушан служанкой. Отправившись затем на рынок, она ответила на вопросы одного бойкого журналиста и рассказала ему все, что услышала. Статья была немедленно напечатана, и д'Отрей, купив вечернюю газету, понял, что жена обеспечивает ему неопровержимое алиби. Именно тогда он отказался от намеченного побега в Бельгию, спрятал добычу и повел борьбу со следствием. Только…
   — Только?
   — Так вот, когда ему стали известны причины, благодаря которым у него появилось это алиби, он ни слова не говоря надавал жене тумаков.
   И Виктор, оглядев всех, закончил:
   — Итак, мы знаем, что мнимое алиби барона д'Отрея теперь играет в пользу Гюстава Жерома. Когда же нам станет известно, кому Жером был помехой, проблема Бикока будет решена.
   — Кстати, здесь находится его жена, — сказал Валиду.
   — Господин следователь, пригласите вместе с ней также Феликса Дюваля.
 
 
   Мадам Жером выглядела очень утомленной. Судебный следователь пригласил ее присесть. Она пробормотала слова благодарности.
   Виктор подошел к ней, нагнулся, казалось для того, чтобы поднять что-то, и подал ей. Это была крохотная шпилька для волос. Генриетта, машинально взяв ее у Виктора, воткнула себе в прическу.
   — Это ваша шпилька, мадам?
   — Да.
   — Вы уверены в этом?
   — Совершенно.
   — Но я нашел ее не здесь, а среди других шпилек и заколок, оставленных в комнате, снятой Феликсом Дювалем в отеле «Кембридж», где вы с ним встречались. Вы любовница Феликса Дюваля!
   Это был излюбленный метод Виктора, метод непредвиденной атаки, против которой не было обороны.
   Молодая женщина, казалось, была готова задохнуться от негодования. Она пыталась было сопротивляться, но была сражена одним его ударом.
   — Не отрицайте, мадам, у меня масса доказательств такого рода, — заверил Виктор, который, по правде говоря, не имел больше ни одного.
   Без боя, не зная, что сказать, за что зацепиться, она смотрела на Феликса Дюваля. Тот молчал, очень бледный. Ярость нападения сбила его с толку.
   А Виктор продолжал:
   — В любом деле столько же случайности, сколько и логики. И это чистая случайность, что господин Дюваль и мадам Жером выбрали в качестве места для свиданий отель «Кембридж», который действительно был главной штаб-квартирой Арсена Люпена. Чистая случайность, совпадение…
   Феликс Дюваль вышел вперед и с возмущением произнес:
   — Я не допущу, господин судебный следователь, чтобы обвиняли женщину, которая пользуется моим уважением…
   — Без шуток, — отрезал Виктор. — Я просто перечислю несколько фактов, которые нетрудно будет проверить, и против которых вы не сможете выдвинуть своих возражений. Если, например, судебный следователь уверен, что вы — любовник госпожи Жером, то он спросит себя: не хотели ли вы использовать события, чтобы бросить тень подозрения на мужа вашей любовницы? И больше того, не заинтересованы ли вы в его аресте? Он спросит себя далее: не вы ли посоветовали по телефону (не называя при этом себя), комиссару Молеону поискать кое-что в секретере господина Жерома? И не вы ли натолкнули свою любовницу на мысль вытащить два патрона из револьвера, принадлежащего ее мужу? Не вы ли, наконец, подговорили садовника Альфреда дать ложные показания относительно своего хозяина?
   — Вы с ума сошли! — запротестовал Дюваль, весь красный от гнева. — Какие мотивы могли бы толкнуть меня на такие действия?
   — Главный мотив: вы разорены, сударь. А ваша любовница богата. Развод получается без особого труда, если муж скомпрометирован. Я не говорю, что вы выиграли бы дело. Но я уверен, что вы впутались в низкую авантюру, впутались, как низкий, опустившийся человек. Что касается доказательств…
   Виктор обратился к господину Валиду:
   — Господин следователь, роль судебной полиции довести до правосудия элементы точной информации. Доказательство найти будет не очень трудно. Я не сомневаюсь, что они подтвердят мои заключения: виновность д'Отрея, невиновность Жерома, попытка Феликса Дюваля ввести в заблуждение правосудие. Мне нечего более сказать. Что касается убийства Элиз Массон, о нем мы побеседуем позже.
   Он замолк. Его слова произвели большое впечатление. Правда, Молеон недоверчиво качал головой, но следователь Валиду считался с силой аргументации, так же как и шеф полиции господин Готье. Все приведенные аргументы отвечали реальности.
   Виктор откланялся и вышел.
   В коридоре его нагнал господин Готье и с чувством пожал ему руку.
   — Вы были изумительны, Виктор!
   — Я сделал бы больше, если бы блаженный Молеон не перебежал мне дорогу.
   — Каким образом?
   — Явившись в отель «Кембридж», когда я уже держал в руках всю банду.
   — Вы были там, в отеле?
   — Черт возьми, шеф, я был в той самой комнате…
   — С англичанином Бемишем?
   — Да, Бог мой!
   — Но там как будто заметили только перуанца Маркоса Ависто.
   — Перуанцем был я.
   — Что вы говорите?
   — Правду шеф.
   — Невозможно!
   — Так оно и было, шеф. Маркос Ависто и Виктор — две стороны одной медали.
   Виктор пожал шефу руку, добавив:
   — До скорого свидания. Через пять или шесть дней Люпен будет в ловушке. Но не говорите обо всем этом ни слова. Иначе все рухнет.
   — Тем не менее вы допускаете…
   — Бывает, что я иногда перехлестываю. Но все это только вам на пользу, шеф. Предоставьте мне свободу действий.
 
 
   В пятницу Виктор завтракал в небольшом итальянском ресторане. Освободившись от всех недоговорок и неясностей по делу в Бикоке, он почувствовал громадное облегчение. Наконец-то он мог сосредоточиться на главной задаче! Довольно экивоков, фальшивых маневров… Довольно Молеона. Довольно людей, от которых ты зависишь. Люпен и Александра, Александра и Люпен — вот кто для него теперь важен.
   Он снова превратился в Маркоса Ависто и без пяти минут три входил в сквер Сен-Жан.

2

   Ни на мгновение после истории с «Кембриджем» Виктор не сомневался: княжна придет на свидание, назначенное ей в последнюю минуту, или же они больше никогда не встретятся. Он не допускал, что после роли, сыгранной им при таких исключительных обстоятельствах, после того, как их объединила общая опасность, она не захочет больше видеть его. Кроме всего прочего, она запомнила его как человека слова, прямого, энергичного, полезного и преданного, и он не сомневался, что она захочет увидеть его еще раз.
   Виктор ожидал.
   Сквер жил своей обычной жизнью. Дети играли в песке. Старые дамы занимались вязанием или просто дремали, сидя в тени деревьев. На соседней скамейке какой-то господин читал газету…
   В ожидании протекло пять минут, пятнадцать, двадцать…
   В половине четвертого Виктор забеспокоился. В самом деле, придет ли она? Не разорвалась ли нить, которая связывала его с ней? Не уехала ли она из Парижа, даже из Франции? В таком случае, как ее снова найти и как без нее добраться до Люпена?
   Его беспокойство рассеялось, когда он, случайно повернув голову в сторону, обратил внимание, что господин, углубившийся в газету, скрыто наблюдает за ним. Виктор сделал вид, что ничего не заметил, подождал еще пять минут, встал и не спеша направился к выходу.
   Чья-то рука легла ему на плечо. Он обернулся. Человек с газетой догнал его.
   — Господин Маркос Ависто, не так ли? — любезно спросил он.
   — Он самый… А вы само собой, господин Арсен Люпен?
   — Да, вы правы, Арсен Люпен под именем Антуана де Бриссака. Разрешите представиться вам в качестве друга княжны Александры.
   Виктор сразу признал его. Это был именно тот мужчина, которого он заметил в отеле «Кембридж» в компании с англичанином Бемишем. Виктора сразу же поразила одна особенность в выражении лица его нового знакомого: какая-то непередаваемая суровость и в то же время искренность взгляда глубоких серых глаз.
   Впрочем, эту суровость смягчала улыбка и, еще больше, явное желание нравиться. Моложавая выправка, спортивный вид, энергичная походка. На вид — лет под сорок… Фигуру облегала прекрасно сшитая пара…
   — Я вас заметил в свое время в «Кембридже», — сказал Виктор.
   — А, — улыбнулся де Бриссак, — у вас та же способность не забывать никогда однажды виденное лицо? Действительно, я несколько раз показывался в холле, пока, после ранения на поле боя, не закрылся в своем убежище у Бемиша.
   — Кстати, как ваша рана?
   — Сейчас почти зажила, но была болезненной и очень мне мешала. Когда вы пришли предупредить Бемиша, за что я вам сердечно благодарен, я был уже почти на ногах.
   — И достаточно в силе, во всяком случае, чтобы доконать англичанина?
   — Будь он проклят! Он вздумал отказывать мне в пропуске, который вы ему дали. Но я его стукнул, видимо сильнее, чем собирался.
   — Он не проболтается?
   — Нет. Он слишком рассчитывает на меня в будущем.
   Так, разговаривая, они не спеша шли по улице Риволи. Оказывается, там стоял автомобиль де Бриссака. Когда наступила минута прощания, де Бриссак, глядя прямо в глаза Виктору, серьезно проговорил:
   — Довольно слов. Вы согласны?
   — С чем?
   — Относительно того, чем мы интересуемся.
   — Решено.
   — Ваш адрес?
   — Нет постоянного после «Кембриджа».
   — А сегодня?
   — Отель «Де Монд».
   — Проедем туда. Возьмите свои вещи, и я предложу вам свое гостеприимство.
   — Это так срочно?
   — Да. Большое дело на ходу. Речь идет о десяти миллионах.
   — А княжна?
   — Она ожидает вас у меня.
   Они сели в автомобиль.
   В отеле «Де Монд» Виктор взял чемоданы, которые у него там постоянно хранились на случай подобных обстоятельств.
   Выехав из Парижа, они направились в сторону Найи.
   В конце улицы Руль стоял, окруженный садом, ничем не примечательный двухэтажный домик.
   — Вот и моя хижина, — сообщил де Бриссак, останавливая машину. — У меня таких в Париже с дюжину. Есть где поместиться и не надо много прислуги. Вы будете спать в студии рядом с моей комнатой на втором этаже. Княжна занимает первый.
   Студия, окна которой выходили на улицу, была прекрасно обставлена: удобные кресла, диван, со вкусом подобранная библиотека.
   — Несколько философов, — пояснил любезный хозяин. — Книги мемуаров… И… все без исключения приключения Арсена Люпена. Это чтобы было чем развлечься перед сном.
   — Я их знаю наизусть, — мягко заметил гость.
   — Я тоже, — проговорил де Бриссак, смеясь. — Кстати, может быть, вы хотите получить ключ от дома? Вам, возможно, захочется выйти…
   Взгляды их на мгновенье встретились.
   — Меня вряд ли потянет выходить. Между двумя экспедициями мне нужно кое-что обдумать. Я люблю собраться с мыслями. Особенно, если знаю, в чем дело.
   — Сегодня обед будет сервирован в будуаре княжны… из осторожности. Фасад моего дома доступен для слежки, и приходится считаться с возможностью налета полиции…
   После того как хозяин покинул его, Виктор начал устраиваться. Он раскрыл чемодан, достал костюм и переоделся, предварительно отутюжив маленьким электрическим утюгом брюки. В восемь часов де Бриссак зашел за ним.
   Княжна Александра приняла его очень приветливо, поблагодарила за то, что он сделал для нее и ее друзей, имея в виду события в «Кембридже», но затем сразу ушла в себя. Она почти не принимала участия в разговоре. Рассеянно слушала то, что говорилось другими.
   Виктор рассказал про три экспедиции со своим участием, где его заслуги были весьма посредственны. Что касается Антуана де Бриссака, он был остроумен, весел и обладал своеобразной смесью иронии с тщеславием.
   После обеда Александра сервировала кофе с ликерами и предложила мужчинам сигары, а сама расположилась на диване и больше не двигалась.
   Виктор устроился в кресле.
   Он был доволен. Все шло в соответствии с его предчувствиями, как будто события были подготовлены специально. Сначала сообщничество с Александрой дало ему возможность проникнуть в банду, проявить свои качества, дать доказательства своей преданности, а затем он начинает пожинать плоды… Вот он стал доверенным лицом и сообщником Арсена Люпена и оказался в самом логове зверя… В нем нуждались… Его сотрудничества, судя по всему, искали. Фатально складывающееся предприятие должно было закончиться так, как он хотел.
   «Я держу его… Я держу его, — думал Виктор. — Только бы не совершить ошибки… Одна лишняя улыбка, неловкая интонация… и… с таким парнем, как этот, все пропало…»
   — Ну как, вы довольны? — осведомился де Бриссак.
   — Все как нельзя лучше.
   — Прекрасно! Один предварительный вопрос. Вы, очевидно, догадываетесь, куда я хочу вас повести?
   — Немного.
   — То есть?
   — Я думаю, мы решительно повернемся спиной к прошлому. Боны Национальной Обороны, преступление в Бикоке — со всем эти покончено. Не так ли?
   — Да.
   — А преступление на улице Вожирар?
   — С этим тоже покончено…
   — Но публика и правосудие не такого мнения…
   — Зато я так думаю… У меня есть свое мнение по этому вопросу. Когда-нибудь позже я вам его выскажу… В данный момент у меня одна забота и одна цель…
   — Какая?
   — Дело о десяти миллионах, дело, о котором вы имели представление из письма, написанного в свое время княжне.
   — Я так и думал, — подтвердил Виктор.
   Антуан де Бриссак воскликнул:
   — Тогда — в добрый час! Значит, вы проницательны, ничто от вас не ускользнуло, и скоро вы будете в курсе всего!
   И, усевшись верхом на стул напротив Виктора, де Бриссак начал свои объяснения.

Глава 3
Досье АЛБ

1

   — Я вам скажу сначала, что это дело о десяти миллионах, о котором газеты сообщали, даже не пытаясь выяснить, в чем суть, мне было предложено англичанином Бемишем. Да, Бемишем… Он в свое время был женат на юной гречанке из Афин, служившей машинисткой у одного богатого греческого негоцианта. Эта женщина погибла впоследствии в железнодорожной катастрофе. Она и рассказала Бемишу кое-что о своем бившем хозяине. Бемиш этим сильно заинтересовался.
   Де Бриссак улыбнулся и продолжал:
   — Сведения, действительно, заслуживали внимания. Богатый грек, опасаясь краха валюты в своей стране, реализовал все свое состояние, обратив его в иностранные свободно конвертируемые ценности, разделенные на две половины: с одной стороны, это были ценные бумаги и недвижимое имущество в Афинах, а с другой — собственность и огромные владения, расположенные в Эпире и особенно в Албании. Было составлено два досье. Одно, касавшееся первой половины богатства, которая была превращена в ценности, положенные в английский банк, было названо «лондонским». Другое, касавшееся продажи второй половины имущества, называлось «АЛБ» — вероятнее всего «Албания», так как там был источник этих богатств. По данным, которые сообщила машинистка, каждое досье имело примерно одну и ту же ценность — десять миллионов. Лондонское досье было многотомным, а досье АЛБ состояло из небольшого пакета, прошитого и запечатанного. Это досье грек или возил с собой, или держал в тайнике у себя дома.
   В какой форме были ценности этого досье, оставалось тайной, так как Бемиш до него не добрался.
   При помощи моей международной организации в этом направлении были произведены энергичные розыски. Я нашел тот лондонский банк и установил, что он выплачивает проценты по купонам, предъявленным неким господином из Парижа. Мне стоило больших трудов установить, что этот господин — немец, потом узнать его адрес и обнаружить, что «немец» и грек — это одно и то же лицо.
   Несколько мгновений Антуан де Бриссак безмолвствовал. Виктор не задал ни одного вопроса. Александра, закрыв глаза, казалась спящей. Де Бриссак возобновил свой рассказ.
   — Мои поиски продолжались с помощью одного надежного агентства. Я выяснил, что грек болен, очень слаб и никогда не выходит из дома, что его спальня находится на втором этаже под охраной двух наемных детективов, и что его обслуживают три женщины, живущие в этом же доме.
   Он сделал красноречивый жест.
   — Ценные указания! К ним я прибавил еще одно, более важное, достав копию документа относительно оборудования дома. Он касается системы электрических звонков на случай тревоги. Отсюда я узнал, что все ставни дома снабжены невидимой системой сигнализации, действовавшей при открытии их снаружи. Наличие такого документа убедило меня, что в доме что-то спрятано. Но что это могло быть, кроме досье АЛБ?
   — Без сомнения, — подтвердил Виктор.
   — Только где именно находится это досье? На втором этаже? Не думаю. Там проходит повседневная жизнь грека, там его персонал. Первый этаж пуст и закрыт. Но я узнал, что каждый день грек проводит за занятиями в комнате верхнего этажа. Там его бумаги, книги, сувениры, детские игрушки и прочие вещи, оставшиеся от двух любимых существ — дочери и внучки. Обе они умерли. По рассказу женщины — служанки я составил подробный план комнаты. — Де Бриссак развернул лист плана. — Вот здесь бюро, здесь телефон, здесь библиотека. Вот тут этажерка с сувенирами, вот тут камин. Итак, мой проект постепенно принимает свои формы. Я объясню.