Страница:
- Тебе чего?
- О Фредди! Фредди! - всхлипнула Эвелин, подходя к нему.
Как опрятная девочка, она, прежде чем растянуться на кровати рядом с братом, сняла туфли.
- Да что с тобой? - мягко спросил он.
- Я не могу тебе этого сказать, но я хочу, чтобы ты одолжил мне револьвер. И пожалуйста, без вопросов, дело сугубо личное.
Она разрыдалась, и Фредди смутно почувствовал, что её горе его трогало.
- Но у меня нет револьвера.
- Есть, есть, тот самый, что ты мне как-то показывал! Дай мне его, умоляю тебя.
Фредди не мог, не потеряв лица, признаться сестре, что револьвер, которым он хотел произвести впечатление, был всего лишь банальным портсигаром.
- У меня его больше нет. Продал.
Эвелин вскочила с постели, надела туфли и, сильно хлопнув дверью, удалилась. Фредди недоуменно пожал плечами. Крутые парни вопросов никогда не задают.
Эвелин бежала, ничего не видя перед собой, и столкнулась с отцом, Гастоном Беррьеном. Тот выходил из ванной, благоухая лосьоном с запахом папоротника. Он поймал дочь в объятия и нежно спросил:
Что с тобой, малышка?
Отец, о отец! Если бы ты знал... - простонала она. Он подтолкнул её в свою комнату, где пахло погасшей сигарой.
- Ну хватит, хватит, лапушка. Ты сейчас расскажешь своему папочке о своей неизбывной печали.
Не в состоянии вымолвить ни слова, она, роняя слезы на ковер, кивнула головой. Отзывчивый Гастон протянул платок, и она уткнулась в него.
- Ты знаешь, отец, у меня горе! - воскликнула она.
Гастон Беррьен догадывался об этом. Но он хотел знать, до какой степени оно было непоправимым. Он стал допытываться об этом у дочери, которая только и ждала, кому бы выплакаться.
- Отец, у меня есть возлюбленный. Я люблю его.
Он молчал, ограничившись тем, что вставил в рот предварительно увлажненный конец сигары, запалив её с помощью газовой зажигалки.
Эвелин, ступив на путь исповеди, не могла более молчать. Ей казалось, что, признаваясь во всем отцу, она внутренне очищается.
- Его зовут Ги Тайней, он красив... Она принялась в лирических тонах описывать своего неверного возлюбленного, но отец прервал ее:
- Это сын бывшего политического деятеля?
- Да. Он блондин...
Но было очевидно, что перечисление физических достоинств сына Таннея никоим образом не волновало Гастона Беррьена.
- Давно ты его знаешь?
- Уже целый месяц. Он высокого роста...
- Часто с ним виделась?
- Ежедневно. У него голубые глаза...
- Так ты прогуливала занятия в лицее?
Эвелин слишком поздно заметила свою оплошность. В глазах сурового Гастона Беррьена иметь возлюбленного ничего не значило по сравнению с пропущенными ради свиданий занятиями. Она опять расплакалась.
- Видишь ли... иногда да... когда были уроки черчения, физкультуры...
- Ну и что дальше? Он что, не любит тебя, твой Ги?
- Да нет, любит, даже не знаю, как сказать... Ты лучше сам посмотри, что я получила.
Робким жестом она протянула отцу записку, который взял её кончиками пальцев, как нечто сугубо грязное, и прочитал. После чего заметил:
- Но это же анонимка. Никаких сомнений.
Эвелин смотрела на него. Она всецело ему доверяла. Отец был мужчиной, ничего не боялся. Он ей поможет. Торговец головными уборами понял состояние дочери и сказал:
- Хорошо, есть только одно решение: поехать на место и проверить, соответствует ли действительности то, о чем говорится в письме. Если это подтвердится, ты сама убедишься, что этот парень тебя недостоин и что он злоупотребил твоей наивностью, не так ли?
- Но это же неправда, отец! Этого не может быть!
- Дорогая, ради тебя я готов на это. Но я считаю, что за каждой анонимкой что-нибудь да кроется. В конце концов, посмотрим, что получится. Я свезу тебя в Сюси-ан-Бри после ужина. Брату, матери - молчок. Ей ни к чему волноваться из-за этой плачевной истории. Но ты пообещаешь мне больше не пропускать занятия ради этого парня, не так ли?
- Обещаю тебе, отец.
Внезапно в голову Гастона Беррьена пришла поразившая его мысль. Он воскликнул:
- Постой-ка! Надеюсь, между ним и тобой дело не дошло до крайней черты?
Заалев от смущения, Эвелин опустила голову. Отец встряхнул ее:
- Отвечай, несчастное создание! Что было между вами?
- Сегодня после обеда...
Ей стало стыдно. И вес же надо было выкладывать все.
- Что произошло сегодня после обеда? Говори! Девушка чуть слышно пролепетала:
- Он меня поцеловал в губы.
И она разразилась слезами, не заметив, что отец с облегчением вытирает платком вспотевший от волнения лоб
* * *
Машина Гастона Беррьена бесшумно остановилась перед решеткой, затерявшейся в зарослях неухоженного сада виллы. Гастон вышел из авто, поправил на голове шляпу - "Только от Беррьена" - и сделал дочери знак следовать за ним. Эвелин вцепилась в сиденье:
- Нет, отец, я не хочу туда идти.
- Надо, дочка, надо. Ведь ты для того сюда и приехала.
Она шла за ним, роняя на ходу слезы, зябко кутаясь в наброшенную на плечи меховую куртку, подаренную дядей Филиппом в день её восемнадцатилетия. Гастон был уже у решетки и поворачивал входную ручку.
- Не заперто. Твой молодой человек не позаботился даже о мерах предосторожности.
В саду под ногами хрустел гравий. Эвелин испуганно ахнула, заметив стоявший перед домом "ягуар" Ги. Но она взяла себя в руки. На этот раз она хотела знать правду. На какой-то момент она залюбовалась стройным силуэтом своего отца, безукоризненным кроем его костюма, элегантностью плотно надвинутой на лоб шляпы, решительной походкой. Да, она чувствовала, что была бы способна влюбиться в такого мужчину, как отец. Луна, до сих пор кое-как освещавшая сад, окончательно скрылась за облаками. Гастон посмотрел на часы, подняв их к глазам. Он прошептал:
- Без десяти десять.
Внезапно он сбился с шага, а затем и вовсе остановился. Подошла Эвелин. Он смотрел на темный фасад.
- Ну и что ты теперь будешь делать, отец?
- Еще ве знаю. Дай подумать и не шуми.
Вздрогнув, она ещё плотнее запахнула куртку. Залаяла собака. Снова выглянула луна. Недалеко, пыхтя и посвистывая, прокатил поезд. Где-то на колокольне часы величаво отбили десять ударов. В одном из окон нижнего этажа зажегся свет. Гастон Беррьен облегченно вздохнул и потянул дочь за собой.
Они приблизились к фасаду и заглянули в освещенное окно. Внутренние тюлевые занавески не мешали отчетливо и в малейших деталях видеть все происходившее в комнате. Подвесная четырехламповая люстра освещала самые дальние закоулки помещения. Его стены были оклеены обоями в желтый цветочек. Направо была дверь. Слева виднелся бар. В центре прямо под окном стоял диван, обтянутый красным репсом. А на диване...
На диване ужасного вида старуха не моложе тридцать лет, безобразная блондинка с отталкивающими ярко-красными губами, вырядившаяся в прозрачный черный пеньюар, под которым угадывались чудовищной величины груди, отвратительно терлась о Ги, без галстука и в одной рубашке, которому, судя по всему, эта омерзительная ситуация была по душе.
Эта отвратительная женщина - точная копия Джейн Мэнсфилд - ласково поглаживала голову юноши, который не только не противился этому, а напротив, смеялся, как последний болван.
Эвелин услышала, как кто-то присвистнул рядом с ней. Это был отец, который, чтобы лучше видеть, даже приподнялся на цыпочки. Она потянула его за рукав:
- Отец, уйдем отсюда, прошу тебя.
- Ну уж нет, - взъерепенился Гастон. - Это тот самый парень, с которым ты знакома?
- Да, - стыдливо призналась Эвелин.
- Превосходно. Оставайся здесь. Сейчас я скажу пару ласковых этому красавчику.
Подчинившись воле отца, Эвелин продолжала невольно наблюдать за развернувшейся в комнате сценой. Теперь уже Ги, склонившись над женщиной, вдыхал с глупым видом запах её волос и держал её за руку. От легкого движения у блондинки распахнулись полы пеньюара, обнажив гладкую, блестевшую на свету ногу.
- Чудовищно, - прошептала Эвелин.
Внезапно картина резко изменилась. Расположенная справа дверь открылась, и Эвелин увидела появившегося на пороге отца. После первых же сказанных им слов Эвелин осознала, что может все прекрасно расслышать, и навострила уши. У Гастона Беррьена, неподвижно стоявшего в проеме в своей плотно надвинутой на лоб шляпе, играла на губах презрительная улыбка. Он сказал:
- Извините, что я нарушаю вашу милую встречу, но это ненадолго.
Если бы на середину дивана в эту минуту упал космический спутник, это произвело бы меньший эффект. Ги вскочил на ноги, пытаясь подтянуть узел отсутствующего галстука, а блондинка, громко вскрикнув, упала в обморок, использовав ситуацию, чтобы выставить на обозрение и вторую оголенную ногу.
- М-месье! - промямлил Ги.
- Позвольте представиться: Гастон Беррьен, продавец головных уборов. Отец той самой девушки, с которой вы вот уже в течение месяца встречаетесь.
- Рад познакомиться, месье, - пролепетал Ги.
- А я нет, месье. Я доволен, что застал эту сцену, которая высветила всю правду в отношении тех чувств, которые вы питаете к моей дочери. Не стоит уточнять, что отныне вы её больше никогда не увидите, иначе я буду вынужден довести сегодняшний инцидент до сведения вашего отца. Это сначала. А потом и до более широких кругов общественности. Вы поняли меня, не так ли?
- Месье, я все вам сейчас объясню. Это недоразумение.
- Недоразумение! Хорошенькое словечко. Вы, конечно, будете утверждать, что эта... особа - ваша тетушка, от которой вы ждете наследства, или же ваша сестричка!
- Уверяю вас, месье...
- Быть может, вы попытаетесь убедить меня, что в силу близорукости вы, дескать, думали, что в ваших объятиях находится Эвелин? Прощайте, месье. И счастливого окончания вечеринки!
Дверь с шумом захлопнулась. Чуть позже Эвелин услышала голос отца уже совсем близко. В нем слышались одновременно твердость и грусть. Добрый, все понимающий голос отца.
- Пойдем, моя девочка. Нам здесь нечего более делать.
В машине Гастон взял анонимку и старательно уничтожил её в пламени зажигалки. Пепел он выбросил в окно. Положив руку на плечо Эвелин, он сказал:
- Не думай больше об этом. Этот парень сделал бы тебя несчастной.
Эвелин улыбнулась сквозь слезы:
- Я уже забыла о нем, отец.
Заворчал мотор. Наблюдая за дорогой, Гастон Беррьен думал о том, как тяжела жизнь для честного человека, дети которого не знают о подстерегающих их опасностях.
ГЛАВА 3
БУРЖУА - от слона, имеющего значение: состоятельный человек, живущий и городе.
Словарь Л арусс
Всем парижанам известна улица Мулен, которая совсем недавно вместе с улицей Шабанэ являлась красой первого округа. Квартал, исполненный печали после принятия законов, стоивших стольких чернил и слез, не стал тем не менее местом скорби. Напротив, улица Пети-Шам остается одной из самых оживленных в Париже со своим автобусом шестьдесят шестого маршрута, который появляется на линии преимущественно в часы "пик", и круговертью пассажа Шуазель, выходящего к станции метро "4-е сентября".
Ради собственного спокойствия Гастон Беррьен никогда не пользовался машиной, отправляясь к месту работы. Каждое утро он спускался в метро, которое от "Порт де Сен-Клу" доставляло его с пересадкой на "Гавр-Комартен" к станции "4-е сентября". Это позволяло ему вместо нервотрепки за рулем спокойно просмотреть по пути весь номер "Фигаро".
Вот и сегодня, как всегда, без четверти одиннадцать он вышел из подземки, взглянул на витрину, чтобы убедиться, насколько безукоризненно он одет, поправил ленту на своей - "Только от Беррьена" - шляпе и вошел в пассаж Шуазель. Перейдя Пети-Шам, он сразу же по ходу и направо вышел на улицу Мулен к витрине своего магазина, над которым золотом блестела вывеска: "Беррьен. Головные уборы".
Войдя в дверь, он одним взглядом охватил всю картину: мадемуазель Роза уже находилась на своем месте - у кассы, молоденькая продавщица также стояла там, где ей подобало - за прилавком. Гастон жизнерадостно всех поприветствовал, снял шляпу, перчатки и поинтересовался утренней выручкой.
Мадемуазель Роза доложила: всего два клиента, из которых один "обещал подумать". После этого Гастон Беррьен пересек магазин и вошел к себе в кабинет. Через стеклянную дверь он мог наблюдать за всем, что происходило в его заведении. Он сел, и тут же зазвонил телефон.
- Магазин головных уборов Беррьена, вас слушают. Женский хрипловатый и немного вульгарный голос произнес:
- Я хотела бы переговорить с месье Максом.
- Он у телефона, - сказал Гастон.
- Месье Макс, говорит Жильда. Вчера вечером все прошло, как вы хотели?
Гастон открыл шкатулку, вытащил оттуда сигару и послюнявил конец. Да, все произошло так, как было задумано. Двери были открыты, свет зажегся ровно в десять часов, диван был развернут к окну, хорошо симулированный обморок...
- Да, Жильда. Благодарю вас, было отлично. После моего ухода молодой человек не доставил вам слишком много хлопот?
- Хм, и да и нет! Он кричал, что ему подстроили западню, что все это так просто не сойдет с рук и он расскажет, как я завлекла его к себе при помощи таинственного письма, что он явился, не подозревая, что я с ним сделаю, что я его напоила... в общем, он не был доволен.
- Вам удалось его успокоить?
- Думаю, что да, - раздался легкий смех. - Он ушел только около двух ночи, обещая вернуться.
Гастон закурил. На его губах поигрывала улыбка. Он возобновил разговор:
- Превосходно, спасибо, Жильда. Вы, естественно, уничтожили письмо, которым его завлекли?
- Ясное дело, оно было у него в бумажнике.
- Великолепно.
- Должна ли я возвратить вам ключи от виллы?
- Не стоит. Сегодня вечером вас навестит месье Фред, вручит обещанную сумму и заодно заберет и их. Судя по голосу, Жильда колебалась.
- Извините меня, месье Макс, но... он неплохой парень, этот Ги. Почему вы не хотите, чтобы он женился на вашей дочери?
Губы Гастона сжались. Он сухо отрезал:
- Вы знаете, Жильда, что от своего персонала я в первую очередь требую сдержанности. Вам известно, что проявлять любопытство опасно. ОЧЕНЬ опасно.
- Да, понятно. Извините меня. До свидания, месье Макс.
Гастон положил трубку, затянулся и откинулся в кресле, устремив глаза к потолку. Так почему же он хотел воспрепятствовать связи своей дочери с Ги Таннеем? Причина была очень простой. Даже несколько весьма простых резонов. Первый: он считал Эвелин слишком юной, чтобы выходить замуж и иметь детей. Пусть малышка поживет ещё в свое удовольствие. Второй: сын бывшего политического деятеля представлял несомненную опасность. Отцу захочется узнать, с какой семьей он связывается через эти брачные узы, и он наведет подробные справки относительно Гастона Беррьена. А это было совсем ни к чему, и Гастон не хотел подвергаться даже малейшему риску. Поэтому и была затеяна вся эта махинация, жертвами которой стали Ги и Эвелин. Не без боли наблюдал Гастон за горем дочери, но, когда желаешь добра близким, не следует скряжничать в отношении средств.
Через стеклянную дверь Гастон увидел, как в магазин вошел человек, в котором он сразу узнал одного из своих самых верных клиентов. Прежде чем пойти и обслужить его лично, он написал на листочке дату, час и адрес. Свернув бумажку, он сунул её в карман и вышел в магазин, излучая самую любезную улыбку.
- Не надо, - бросил он на ходу суетившейся молоденькой продавщице, - я сам займусь этим клиентом. - Здравствуйте, месье Лоранжис, чем могу быть полезным?
Месье Лоранжис, рослый старик, высочайшей пробы элегантности, носил монокль в правом глазу. Он также поприветствовал хозяина магазина и затем сказал:
- Мой дорогой друг, мне нужен котелок серо-жемчужного цвета для присутствия на скачках. Что-нибудь добротное и ноское,
- Разве хотя бы одна из моих шляп вас разочаровала?
Оба рассмеялись. Гастон, усадив клиента, пошел за головным убором, который он, соблюдая все предосторожности, распаковал. Котелок пришелся точно по размеру, и старик выразил свое удовольствие:
- Ну и память же у вас! Вы держите в ней размеры голов всех ваших клиентов?
- Только лучших из них, - в шутку ответил Гастон, незаметно засовывая за подкладку головного убора записку, вытащенную им из кармана.
Он протянул котелок продавщице, которая завернула его в тонкую бумагу и положила в обшитую сатином коробку. Клиент прошел к кассе и передал банкноту мадемуазель Розе. В ожидании пакета месье Лоранжис поинтересовался здоровьем мадам Бсррьен, которую он имел удовольствие когда-то встретить в магазине.
- Жена чувствует себя хорошо, благодарю вас. А вот дети доставляют хлопоты.
- Вы знаете, это удел всех отцов, - посочувствовал клиент. - Кажется, ваш сын готовится к поступлению в "Большие школы"?*
* "Большие школы" - сеть основанных ещё Наполеоном высших учебных заведений для подготовки специалистов высокого класса для ключевых постов в администрации. Дает столько привилегий, что поступление в них можно уподобить штурму неприступной крепости.
В его устах это прозвучало как "БОЛЬШИЕ ШКОЛЫ".
- Да нет, он хочет стать кинорежиссером. Знаете, все эти "новые волны"! Просто взбрело парню в голову.
_ Это возрастное. Пусть перебесится, - любезно посоветовал Лоранжис. К тому же, имея за спиной такого отца, как вы, он всегда выпутается в случае каких-нибудь передряг.
- И все же! Вы представляете себе: кино! Ну пусть хотя бы уж театр! Это по меньшей мере серьезно: там разоряются, но ставят Клоделя... Вы любите Клоделя, месье Лоранжис?
Тот воскликнул:
- Люблю ли я Клоделя? Мой друг, я не засну, если перед этим не прочитаю хотя бы одну-две строчки из "Золотой головы". Этим сказано все!
С пакетом под мышкой месье Лоранжис покинул магазин. Гастон посмотрел на часы:
- Мадемуазель Роза, у меня семейный завтрак, и до трех меня не будет. Будьте предельно любезны при обслуживании клиентов.
Они понимающе переглянулись. У мадемуазель Розы вопреки её имени и скромному поведению был явный избыток физических достоинств, в данном случае кое-как прикрытых строгого покроя закрытым платьем. Молодая женщина ответила:
- Можете на меня рассчитывать, месье. Приятного аппетита.
Молоденькая продавщица бросилась открывать дверь, и владелец магазина головных уборов, поплотнее надвинув на лоб шляпу, вышел, натягивая на ходу перчатки.
Ярко светило солнце, женщины вокруг были очаровательны, с Эвелин урегулировано. В общем, все шло как нельзя лучше. Он позволил себе проехаться до Сен-Клу на такси.
* * *
Гастон был всегда рад видеть сестру Лили и её мужа Филиппа Малосена. Лили было под тридцать, Филипп выглядел не старше своей жены. Детей у них не было, и жили они на улице Тронше. Филипп был коммивояжером по сбыту сельскохозяйственной техники. Если продажа товаров и вынуждала его проводить восемь месяцев в году в разъездах по стране, то она же и позволяла ему жить на широкую ногу и иметь две машины. Это был высокого роста энергичный мужчина, со светлыми глазами, умевший блистательно говорить. Гастон его очень любил.
Он окинул удовлетворенным взглядом накрытый стол. Филипп говорил безудержно, Лили о чем-то шепталась с Франсуазой Беррьен, стройная фигура которой удивляла всех, кто знал, что она мать двух восемнадцатилетних близнецов. Гастон с нежностью взглянул на жену, а затем сосредоточил внимание на Эвелин, которая все время молчала и не притрагивалась к еде. Он вздохнул.
- Неужели ты думаешь, - говорил Филипп своему племяннику, - что карьера режиссера перспективна?
- Конечно, - пожал плечами Фредди, - стоящий режиссер выдает два фильма в год - то есть работает по шесть месяцев - и зарабатывает от пяти до десяти миллионов франков на каждом фильме.
- Но, прежде чем стать режиссером, надо побыть его ассистентом, и нередко это затягивается на долгие годы! - уточнил Гастон, которого сын удостоил притворно искренним взглядом.
- Отец, ты, кажется, так и не расстался с довоенными представлениями! В наши дни главное условие успеха в кино - никогда не быть ассистентом и не ступать на подмостки. Есть вспомогательное средство - критиковать! О, как я их всех критикую! Ты же читал мои статьи в "Эзотеризм для всех"? Так вот, я не лезу за словом в карман, устраивая разнос всем этим шишкам! Они все дрейфят в ожидании моего первого фильма! Пусть ещё немного понаслаждаются своими тепленькими местечками! Но наступили новые времена! Завтрашнее кино будет элитарным...
- Помолчи, пожалуйста, ты уже наскучил своими рассуждениями, - прервал его Гастон.
Разговор переключился на литературные темы, и в него вступили женщины. Лили прочитала очень интересный роман, но не помнила ни его названия, ни автора, ни сюжета. Однако в любом случае это было прекрасное произведение, и она посоветовала всем членам семьи как можно скорее достать его. Франсуаза попыталась порассуждать о Саган, но без видимого успеха.
- В конце концов начинаешь путаться в этих персонажах, которые то и дело спят друг с другом...
- Франсуаза Саган безмерно талантлива! - безапелляционно заявил Фредди.
Эвелин неожиданно встала из-за стола, воскликнув:
- Как я ненавижу всех этих писателей!
Она вышла, рыдая в салфетку. Повеяло холодом.
- Это все нервы, - объяснил Гастон. - Она готовится к очень трудному экзамену и слишком много работает. Через несколько дней ей станет лучше.
Гастон и Филипп попытались повернуть разговор в сторону политики. Оба согласились, что придерживаются умеренных взглядов, близких к конформизму. Фредди терпеливо слушал. Но когда отец и его дядя, перескакивая с одного сюжета на другой (политика внутренняя и внешняя, политика в Алжире, современная молодежь, "черноблузники"), дошли до яростных нападок на молодых преступников, Фредди не выдержал и, крепко стукнув по столу кулаком, заорал:
- Если молодежь и захлестывает преступность, то чья в этом вина, если не их родителей, которые подали нам пример малодушия, конформизма и бесхребетности?
- Замолчи, Фредди, прошу тебя!
Но не так-то просто было остановить этими словами резкую реакцию со стороны того, кто всего лишь позавчера участвовал во взломе итальянской бакалейной лавки.
- Не более чем мелкие буржуа, раз в неделю читающие "Канар аншене"*, а по воскресеньям посещающие концерты шансонье! Интеллектуальный комфорт... демагогия... пустые фразы...
Под свинцовым взглядом отца он остановился. Гастон сурово произнес:
- Ты получишь право участвовать в нашем разговоре, когда будешь зарабатывать на жизнь, малыш. А сейчас доставь мне удовольствие: поднимись в свою комнату и посиди там до начала занятий в лицее.
Бравируя до конца, Фредди, уходя, громко хлопнул дверью. Четверо уцелевших переглянулись и рассмеялись. Филипп вытер набежавшую слезу и сказал:
- Ну и характер у твоего сына.
- У дочери не лучше, - вздохнул Гастон. Разговор зашел о делах, которые шли хорошо, но могли развиваться и лучше.
* Французский сатирический еженедельник.
* * *
Фредди, двинув несколько раз ногой по мебели, закурил сигарету. Поискав среди пластинок, он поставил любимого джазового певца, включив проигрыватель на полную мощность. Немного успокоившись после музыкального душа, он прошел в комнату отца, где стоял телефон.
- Алло, могу я поговорить с Фредериком Бремезом? Шеф подошел к аппарату.
- Послушай, чтобы набить руку, я придумал потрясающий план.
Бремез-младший говорил с полным ртом. Он спросил без всякого энтузиазма:
- Так что же это за план?
- Магазин. Магазин головных уборов моего отца.
- Ты что, тронулся?
- Ничего подобного. Я достану дубль ключей. Вечером в квартале никого. К тому же отца надо хорошенько проучить. Как только он возбудит дело, я заявлю, что это я ограбил магазин.
Было слышно, как на том конце провода шеф что-то дожевывал. Потом Бремез буркнул:
Ладно, надо подумать. Увидимся на лекции.
* * *
Эвелин вся в слезах, с трагическим выражением лица, на цыпочках вышла из своей комнаты. Она забежала к отцу, чтобы тайно позвонить, и наткнулась на выходившего оттуда брата. Тот понимающе ущипнул её и исчез, оставив наедине с телефоном. Чуть поколебавшись, она набрала номер.
- Алло, попросите Ги Таннея.
- Кто говорит?
- Мадам Дюран*.
Служанка пошла на поиски Ги, который вскоре взял трубку и несколько обеспокоенно спросил:
- Кто это?
- Это я, Эвелин. Я просто хотела тебе сказать, что между нами все кончено. Прошу тебя, верни мои фотографии и письма, если ты их ещё не сжег...
* Равнозначно стереотипному русскому "Иванова", "Петрова", в переводе означает "упорная".
При последних словах она не выдержала и её голос дрогнул. Ох! Ги и эта блондинка! Но Ги, достойный сын своего отца, знал все дипломатические ходы.
- Послушай, - сказал он, - я могу тебе все объяснить. Это недоразумение. Нам нужно срочно увидеться.
Сердце Эвелин бешено заколотилось. Ги сказал именно те слова, которые она и ожидала от него услышать. Увидеть его. Она сейчас встретится с ним. Он все ей объяснит, и она, конечно, поверит всему, что он скажет, даже самому невероятному. Любовь всегда возрождается из пепла.
- Не думаю, что у меня есть время, - сказала она. - После завтрака меня пригласил Марк, завтра я занята... завтра вечером танцы у друзей... Нет, решительно ничего не...
- Тогда я сам сейчас приду к тебе. Бегу! - воскликнул Ги.
- О Фредди! Фредди! - всхлипнула Эвелин, подходя к нему.
Как опрятная девочка, она, прежде чем растянуться на кровати рядом с братом, сняла туфли.
- Да что с тобой? - мягко спросил он.
- Я не могу тебе этого сказать, но я хочу, чтобы ты одолжил мне револьвер. И пожалуйста, без вопросов, дело сугубо личное.
Она разрыдалась, и Фредди смутно почувствовал, что её горе его трогало.
- Но у меня нет револьвера.
- Есть, есть, тот самый, что ты мне как-то показывал! Дай мне его, умоляю тебя.
Фредди не мог, не потеряв лица, признаться сестре, что револьвер, которым он хотел произвести впечатление, был всего лишь банальным портсигаром.
- У меня его больше нет. Продал.
Эвелин вскочила с постели, надела туфли и, сильно хлопнув дверью, удалилась. Фредди недоуменно пожал плечами. Крутые парни вопросов никогда не задают.
Эвелин бежала, ничего не видя перед собой, и столкнулась с отцом, Гастоном Беррьеном. Тот выходил из ванной, благоухая лосьоном с запахом папоротника. Он поймал дочь в объятия и нежно спросил:
Что с тобой, малышка?
Отец, о отец! Если бы ты знал... - простонала она. Он подтолкнул её в свою комнату, где пахло погасшей сигарой.
- Ну хватит, хватит, лапушка. Ты сейчас расскажешь своему папочке о своей неизбывной печали.
Не в состоянии вымолвить ни слова, она, роняя слезы на ковер, кивнула головой. Отзывчивый Гастон протянул платок, и она уткнулась в него.
- Ты знаешь, отец, у меня горе! - воскликнула она.
Гастон Беррьен догадывался об этом. Но он хотел знать, до какой степени оно было непоправимым. Он стал допытываться об этом у дочери, которая только и ждала, кому бы выплакаться.
- Отец, у меня есть возлюбленный. Я люблю его.
Он молчал, ограничившись тем, что вставил в рот предварительно увлажненный конец сигары, запалив её с помощью газовой зажигалки.
Эвелин, ступив на путь исповеди, не могла более молчать. Ей казалось, что, признаваясь во всем отцу, она внутренне очищается.
- Его зовут Ги Тайней, он красив... Она принялась в лирических тонах описывать своего неверного возлюбленного, но отец прервал ее:
- Это сын бывшего политического деятеля?
- Да. Он блондин...
Но было очевидно, что перечисление физических достоинств сына Таннея никоим образом не волновало Гастона Беррьена.
- Давно ты его знаешь?
- Уже целый месяц. Он высокого роста...
- Часто с ним виделась?
- Ежедневно. У него голубые глаза...
- Так ты прогуливала занятия в лицее?
Эвелин слишком поздно заметила свою оплошность. В глазах сурового Гастона Беррьена иметь возлюбленного ничего не значило по сравнению с пропущенными ради свиданий занятиями. Она опять расплакалась.
- Видишь ли... иногда да... когда были уроки черчения, физкультуры...
- Ну и что дальше? Он что, не любит тебя, твой Ги?
- Да нет, любит, даже не знаю, как сказать... Ты лучше сам посмотри, что я получила.
Робким жестом она протянула отцу записку, который взял её кончиками пальцев, как нечто сугубо грязное, и прочитал. После чего заметил:
- Но это же анонимка. Никаких сомнений.
Эвелин смотрела на него. Она всецело ему доверяла. Отец был мужчиной, ничего не боялся. Он ей поможет. Торговец головными уборами понял состояние дочери и сказал:
- Хорошо, есть только одно решение: поехать на место и проверить, соответствует ли действительности то, о чем говорится в письме. Если это подтвердится, ты сама убедишься, что этот парень тебя недостоин и что он злоупотребил твоей наивностью, не так ли?
- Но это же неправда, отец! Этого не может быть!
- Дорогая, ради тебя я готов на это. Но я считаю, что за каждой анонимкой что-нибудь да кроется. В конце концов, посмотрим, что получится. Я свезу тебя в Сюси-ан-Бри после ужина. Брату, матери - молчок. Ей ни к чему волноваться из-за этой плачевной истории. Но ты пообещаешь мне больше не пропускать занятия ради этого парня, не так ли?
- Обещаю тебе, отец.
Внезапно в голову Гастона Беррьена пришла поразившая его мысль. Он воскликнул:
- Постой-ка! Надеюсь, между ним и тобой дело не дошло до крайней черты?
Заалев от смущения, Эвелин опустила голову. Отец встряхнул ее:
- Отвечай, несчастное создание! Что было между вами?
- Сегодня после обеда...
Ей стало стыдно. И вес же надо было выкладывать все.
- Что произошло сегодня после обеда? Говори! Девушка чуть слышно пролепетала:
- Он меня поцеловал в губы.
И она разразилась слезами, не заметив, что отец с облегчением вытирает платком вспотевший от волнения лоб
* * *
Машина Гастона Беррьена бесшумно остановилась перед решеткой, затерявшейся в зарослях неухоженного сада виллы. Гастон вышел из авто, поправил на голове шляпу - "Только от Беррьена" - и сделал дочери знак следовать за ним. Эвелин вцепилась в сиденье:
- Нет, отец, я не хочу туда идти.
- Надо, дочка, надо. Ведь ты для того сюда и приехала.
Она шла за ним, роняя на ходу слезы, зябко кутаясь в наброшенную на плечи меховую куртку, подаренную дядей Филиппом в день её восемнадцатилетия. Гастон был уже у решетки и поворачивал входную ручку.
- Не заперто. Твой молодой человек не позаботился даже о мерах предосторожности.
В саду под ногами хрустел гравий. Эвелин испуганно ахнула, заметив стоявший перед домом "ягуар" Ги. Но она взяла себя в руки. На этот раз она хотела знать правду. На какой-то момент она залюбовалась стройным силуэтом своего отца, безукоризненным кроем его костюма, элегантностью плотно надвинутой на лоб шляпы, решительной походкой. Да, она чувствовала, что была бы способна влюбиться в такого мужчину, как отец. Луна, до сих пор кое-как освещавшая сад, окончательно скрылась за облаками. Гастон посмотрел на часы, подняв их к глазам. Он прошептал:
- Без десяти десять.
Внезапно он сбился с шага, а затем и вовсе остановился. Подошла Эвелин. Он смотрел на темный фасад.
- Ну и что ты теперь будешь делать, отец?
- Еще ве знаю. Дай подумать и не шуми.
Вздрогнув, она ещё плотнее запахнула куртку. Залаяла собака. Снова выглянула луна. Недалеко, пыхтя и посвистывая, прокатил поезд. Где-то на колокольне часы величаво отбили десять ударов. В одном из окон нижнего этажа зажегся свет. Гастон Беррьен облегченно вздохнул и потянул дочь за собой.
Они приблизились к фасаду и заглянули в освещенное окно. Внутренние тюлевые занавески не мешали отчетливо и в малейших деталях видеть все происходившее в комнате. Подвесная четырехламповая люстра освещала самые дальние закоулки помещения. Его стены были оклеены обоями в желтый цветочек. Направо была дверь. Слева виднелся бар. В центре прямо под окном стоял диван, обтянутый красным репсом. А на диване...
На диване ужасного вида старуха не моложе тридцать лет, безобразная блондинка с отталкивающими ярко-красными губами, вырядившаяся в прозрачный черный пеньюар, под которым угадывались чудовищной величины груди, отвратительно терлась о Ги, без галстука и в одной рубашке, которому, судя по всему, эта омерзительная ситуация была по душе.
Эта отвратительная женщина - точная копия Джейн Мэнсфилд - ласково поглаживала голову юноши, который не только не противился этому, а напротив, смеялся, как последний болван.
Эвелин услышала, как кто-то присвистнул рядом с ней. Это был отец, который, чтобы лучше видеть, даже приподнялся на цыпочки. Она потянула его за рукав:
- Отец, уйдем отсюда, прошу тебя.
- Ну уж нет, - взъерепенился Гастон. - Это тот самый парень, с которым ты знакома?
- Да, - стыдливо призналась Эвелин.
- Превосходно. Оставайся здесь. Сейчас я скажу пару ласковых этому красавчику.
Подчинившись воле отца, Эвелин продолжала невольно наблюдать за развернувшейся в комнате сценой. Теперь уже Ги, склонившись над женщиной, вдыхал с глупым видом запах её волос и держал её за руку. От легкого движения у блондинки распахнулись полы пеньюара, обнажив гладкую, блестевшую на свету ногу.
- Чудовищно, - прошептала Эвелин.
Внезапно картина резко изменилась. Расположенная справа дверь открылась, и Эвелин увидела появившегося на пороге отца. После первых же сказанных им слов Эвелин осознала, что может все прекрасно расслышать, и навострила уши. У Гастона Беррьена, неподвижно стоявшего в проеме в своей плотно надвинутой на лоб шляпе, играла на губах презрительная улыбка. Он сказал:
- Извините, что я нарушаю вашу милую встречу, но это ненадолго.
Если бы на середину дивана в эту минуту упал космический спутник, это произвело бы меньший эффект. Ги вскочил на ноги, пытаясь подтянуть узел отсутствующего галстука, а блондинка, громко вскрикнув, упала в обморок, использовав ситуацию, чтобы выставить на обозрение и вторую оголенную ногу.
- М-месье! - промямлил Ги.
- Позвольте представиться: Гастон Беррьен, продавец головных уборов. Отец той самой девушки, с которой вы вот уже в течение месяца встречаетесь.
- Рад познакомиться, месье, - пролепетал Ги.
- А я нет, месье. Я доволен, что застал эту сцену, которая высветила всю правду в отношении тех чувств, которые вы питаете к моей дочери. Не стоит уточнять, что отныне вы её больше никогда не увидите, иначе я буду вынужден довести сегодняшний инцидент до сведения вашего отца. Это сначала. А потом и до более широких кругов общественности. Вы поняли меня, не так ли?
- Месье, я все вам сейчас объясню. Это недоразумение.
- Недоразумение! Хорошенькое словечко. Вы, конечно, будете утверждать, что эта... особа - ваша тетушка, от которой вы ждете наследства, или же ваша сестричка!
- Уверяю вас, месье...
- Быть может, вы попытаетесь убедить меня, что в силу близорукости вы, дескать, думали, что в ваших объятиях находится Эвелин? Прощайте, месье. И счастливого окончания вечеринки!
Дверь с шумом захлопнулась. Чуть позже Эвелин услышала голос отца уже совсем близко. В нем слышались одновременно твердость и грусть. Добрый, все понимающий голос отца.
- Пойдем, моя девочка. Нам здесь нечего более делать.
В машине Гастон взял анонимку и старательно уничтожил её в пламени зажигалки. Пепел он выбросил в окно. Положив руку на плечо Эвелин, он сказал:
- Не думай больше об этом. Этот парень сделал бы тебя несчастной.
Эвелин улыбнулась сквозь слезы:
- Я уже забыла о нем, отец.
Заворчал мотор. Наблюдая за дорогой, Гастон Беррьен думал о том, как тяжела жизнь для честного человека, дети которого не знают о подстерегающих их опасностях.
ГЛАВА 3
БУРЖУА - от слона, имеющего значение: состоятельный человек, живущий и городе.
Словарь Л арусс
Всем парижанам известна улица Мулен, которая совсем недавно вместе с улицей Шабанэ являлась красой первого округа. Квартал, исполненный печали после принятия законов, стоивших стольких чернил и слез, не стал тем не менее местом скорби. Напротив, улица Пети-Шам остается одной из самых оживленных в Париже со своим автобусом шестьдесят шестого маршрута, который появляется на линии преимущественно в часы "пик", и круговертью пассажа Шуазель, выходящего к станции метро "4-е сентября".
Ради собственного спокойствия Гастон Беррьен никогда не пользовался машиной, отправляясь к месту работы. Каждое утро он спускался в метро, которое от "Порт де Сен-Клу" доставляло его с пересадкой на "Гавр-Комартен" к станции "4-е сентября". Это позволяло ему вместо нервотрепки за рулем спокойно просмотреть по пути весь номер "Фигаро".
Вот и сегодня, как всегда, без четверти одиннадцать он вышел из подземки, взглянул на витрину, чтобы убедиться, насколько безукоризненно он одет, поправил ленту на своей - "Только от Беррьена" - шляпе и вошел в пассаж Шуазель. Перейдя Пети-Шам, он сразу же по ходу и направо вышел на улицу Мулен к витрине своего магазина, над которым золотом блестела вывеска: "Беррьен. Головные уборы".
Войдя в дверь, он одним взглядом охватил всю картину: мадемуазель Роза уже находилась на своем месте - у кассы, молоденькая продавщица также стояла там, где ей подобало - за прилавком. Гастон жизнерадостно всех поприветствовал, снял шляпу, перчатки и поинтересовался утренней выручкой.
Мадемуазель Роза доложила: всего два клиента, из которых один "обещал подумать". После этого Гастон Беррьен пересек магазин и вошел к себе в кабинет. Через стеклянную дверь он мог наблюдать за всем, что происходило в его заведении. Он сел, и тут же зазвонил телефон.
- Магазин головных уборов Беррьена, вас слушают. Женский хрипловатый и немного вульгарный голос произнес:
- Я хотела бы переговорить с месье Максом.
- Он у телефона, - сказал Гастон.
- Месье Макс, говорит Жильда. Вчера вечером все прошло, как вы хотели?
Гастон открыл шкатулку, вытащил оттуда сигару и послюнявил конец. Да, все произошло так, как было задумано. Двери были открыты, свет зажегся ровно в десять часов, диван был развернут к окну, хорошо симулированный обморок...
- Да, Жильда. Благодарю вас, было отлично. После моего ухода молодой человек не доставил вам слишком много хлопот?
- Хм, и да и нет! Он кричал, что ему подстроили западню, что все это так просто не сойдет с рук и он расскажет, как я завлекла его к себе при помощи таинственного письма, что он явился, не подозревая, что я с ним сделаю, что я его напоила... в общем, он не был доволен.
- Вам удалось его успокоить?
- Думаю, что да, - раздался легкий смех. - Он ушел только около двух ночи, обещая вернуться.
Гастон закурил. На его губах поигрывала улыбка. Он возобновил разговор:
- Превосходно, спасибо, Жильда. Вы, естественно, уничтожили письмо, которым его завлекли?
- Ясное дело, оно было у него в бумажнике.
- Великолепно.
- Должна ли я возвратить вам ключи от виллы?
- Не стоит. Сегодня вечером вас навестит месье Фред, вручит обещанную сумму и заодно заберет и их. Судя по голосу, Жильда колебалась.
- Извините меня, месье Макс, но... он неплохой парень, этот Ги. Почему вы не хотите, чтобы он женился на вашей дочери?
Губы Гастона сжались. Он сухо отрезал:
- Вы знаете, Жильда, что от своего персонала я в первую очередь требую сдержанности. Вам известно, что проявлять любопытство опасно. ОЧЕНЬ опасно.
- Да, понятно. Извините меня. До свидания, месье Макс.
Гастон положил трубку, затянулся и откинулся в кресле, устремив глаза к потолку. Так почему же он хотел воспрепятствовать связи своей дочери с Ги Таннеем? Причина была очень простой. Даже несколько весьма простых резонов. Первый: он считал Эвелин слишком юной, чтобы выходить замуж и иметь детей. Пусть малышка поживет ещё в свое удовольствие. Второй: сын бывшего политического деятеля представлял несомненную опасность. Отцу захочется узнать, с какой семьей он связывается через эти брачные узы, и он наведет подробные справки относительно Гастона Беррьена. А это было совсем ни к чему, и Гастон не хотел подвергаться даже малейшему риску. Поэтому и была затеяна вся эта махинация, жертвами которой стали Ги и Эвелин. Не без боли наблюдал Гастон за горем дочери, но, когда желаешь добра близким, не следует скряжничать в отношении средств.
Через стеклянную дверь Гастон увидел, как в магазин вошел человек, в котором он сразу узнал одного из своих самых верных клиентов. Прежде чем пойти и обслужить его лично, он написал на листочке дату, час и адрес. Свернув бумажку, он сунул её в карман и вышел в магазин, излучая самую любезную улыбку.
- Не надо, - бросил он на ходу суетившейся молоденькой продавщице, - я сам займусь этим клиентом. - Здравствуйте, месье Лоранжис, чем могу быть полезным?
Месье Лоранжис, рослый старик, высочайшей пробы элегантности, носил монокль в правом глазу. Он также поприветствовал хозяина магазина и затем сказал:
- Мой дорогой друг, мне нужен котелок серо-жемчужного цвета для присутствия на скачках. Что-нибудь добротное и ноское,
- Разве хотя бы одна из моих шляп вас разочаровала?
Оба рассмеялись. Гастон, усадив клиента, пошел за головным убором, который он, соблюдая все предосторожности, распаковал. Котелок пришелся точно по размеру, и старик выразил свое удовольствие:
- Ну и память же у вас! Вы держите в ней размеры голов всех ваших клиентов?
- Только лучших из них, - в шутку ответил Гастон, незаметно засовывая за подкладку головного убора записку, вытащенную им из кармана.
Он протянул котелок продавщице, которая завернула его в тонкую бумагу и положила в обшитую сатином коробку. Клиент прошел к кассе и передал банкноту мадемуазель Розе. В ожидании пакета месье Лоранжис поинтересовался здоровьем мадам Бсррьен, которую он имел удовольствие когда-то встретить в магазине.
- Жена чувствует себя хорошо, благодарю вас. А вот дети доставляют хлопоты.
- Вы знаете, это удел всех отцов, - посочувствовал клиент. - Кажется, ваш сын готовится к поступлению в "Большие школы"?*
* "Большие школы" - сеть основанных ещё Наполеоном высших учебных заведений для подготовки специалистов высокого класса для ключевых постов в администрации. Дает столько привилегий, что поступление в них можно уподобить штурму неприступной крепости.
В его устах это прозвучало как "БОЛЬШИЕ ШКОЛЫ".
- Да нет, он хочет стать кинорежиссером. Знаете, все эти "новые волны"! Просто взбрело парню в голову.
_ Это возрастное. Пусть перебесится, - любезно посоветовал Лоранжис. К тому же, имея за спиной такого отца, как вы, он всегда выпутается в случае каких-нибудь передряг.
- И все же! Вы представляете себе: кино! Ну пусть хотя бы уж театр! Это по меньшей мере серьезно: там разоряются, но ставят Клоделя... Вы любите Клоделя, месье Лоранжис?
Тот воскликнул:
- Люблю ли я Клоделя? Мой друг, я не засну, если перед этим не прочитаю хотя бы одну-две строчки из "Золотой головы". Этим сказано все!
С пакетом под мышкой месье Лоранжис покинул магазин. Гастон посмотрел на часы:
- Мадемуазель Роза, у меня семейный завтрак, и до трех меня не будет. Будьте предельно любезны при обслуживании клиентов.
Они понимающе переглянулись. У мадемуазель Розы вопреки её имени и скромному поведению был явный избыток физических достоинств, в данном случае кое-как прикрытых строгого покроя закрытым платьем. Молодая женщина ответила:
- Можете на меня рассчитывать, месье. Приятного аппетита.
Молоденькая продавщица бросилась открывать дверь, и владелец магазина головных уборов, поплотнее надвинув на лоб шляпу, вышел, натягивая на ходу перчатки.
Ярко светило солнце, женщины вокруг были очаровательны, с Эвелин урегулировано. В общем, все шло как нельзя лучше. Он позволил себе проехаться до Сен-Клу на такси.
* * *
Гастон был всегда рад видеть сестру Лили и её мужа Филиппа Малосена. Лили было под тридцать, Филипп выглядел не старше своей жены. Детей у них не было, и жили они на улице Тронше. Филипп был коммивояжером по сбыту сельскохозяйственной техники. Если продажа товаров и вынуждала его проводить восемь месяцев в году в разъездах по стране, то она же и позволяла ему жить на широкую ногу и иметь две машины. Это был высокого роста энергичный мужчина, со светлыми глазами, умевший блистательно говорить. Гастон его очень любил.
Он окинул удовлетворенным взглядом накрытый стол. Филипп говорил безудержно, Лили о чем-то шепталась с Франсуазой Беррьен, стройная фигура которой удивляла всех, кто знал, что она мать двух восемнадцатилетних близнецов. Гастон с нежностью взглянул на жену, а затем сосредоточил внимание на Эвелин, которая все время молчала и не притрагивалась к еде. Он вздохнул.
- Неужели ты думаешь, - говорил Филипп своему племяннику, - что карьера режиссера перспективна?
- Конечно, - пожал плечами Фредди, - стоящий режиссер выдает два фильма в год - то есть работает по шесть месяцев - и зарабатывает от пяти до десяти миллионов франков на каждом фильме.
- Но, прежде чем стать режиссером, надо побыть его ассистентом, и нередко это затягивается на долгие годы! - уточнил Гастон, которого сын удостоил притворно искренним взглядом.
- Отец, ты, кажется, так и не расстался с довоенными представлениями! В наши дни главное условие успеха в кино - никогда не быть ассистентом и не ступать на подмостки. Есть вспомогательное средство - критиковать! О, как я их всех критикую! Ты же читал мои статьи в "Эзотеризм для всех"? Так вот, я не лезу за словом в карман, устраивая разнос всем этим шишкам! Они все дрейфят в ожидании моего первого фильма! Пусть ещё немного понаслаждаются своими тепленькими местечками! Но наступили новые времена! Завтрашнее кино будет элитарным...
- Помолчи, пожалуйста, ты уже наскучил своими рассуждениями, - прервал его Гастон.
Разговор переключился на литературные темы, и в него вступили женщины. Лили прочитала очень интересный роман, но не помнила ни его названия, ни автора, ни сюжета. Однако в любом случае это было прекрасное произведение, и она посоветовала всем членам семьи как можно скорее достать его. Франсуаза попыталась порассуждать о Саган, но без видимого успеха.
- В конце концов начинаешь путаться в этих персонажах, которые то и дело спят друг с другом...
- Франсуаза Саган безмерно талантлива! - безапелляционно заявил Фредди.
Эвелин неожиданно встала из-за стола, воскликнув:
- Как я ненавижу всех этих писателей!
Она вышла, рыдая в салфетку. Повеяло холодом.
- Это все нервы, - объяснил Гастон. - Она готовится к очень трудному экзамену и слишком много работает. Через несколько дней ей станет лучше.
Гастон и Филипп попытались повернуть разговор в сторону политики. Оба согласились, что придерживаются умеренных взглядов, близких к конформизму. Фредди терпеливо слушал. Но когда отец и его дядя, перескакивая с одного сюжета на другой (политика внутренняя и внешняя, политика в Алжире, современная молодежь, "черноблузники"), дошли до яростных нападок на молодых преступников, Фредди не выдержал и, крепко стукнув по столу кулаком, заорал:
- Если молодежь и захлестывает преступность, то чья в этом вина, если не их родителей, которые подали нам пример малодушия, конформизма и бесхребетности?
- Замолчи, Фредди, прошу тебя!
Но не так-то просто было остановить этими словами резкую реакцию со стороны того, кто всего лишь позавчера участвовал во взломе итальянской бакалейной лавки.
- Не более чем мелкие буржуа, раз в неделю читающие "Канар аншене"*, а по воскресеньям посещающие концерты шансонье! Интеллектуальный комфорт... демагогия... пустые фразы...
Под свинцовым взглядом отца он остановился. Гастон сурово произнес:
- Ты получишь право участвовать в нашем разговоре, когда будешь зарабатывать на жизнь, малыш. А сейчас доставь мне удовольствие: поднимись в свою комнату и посиди там до начала занятий в лицее.
Бравируя до конца, Фредди, уходя, громко хлопнул дверью. Четверо уцелевших переглянулись и рассмеялись. Филипп вытер набежавшую слезу и сказал:
- Ну и характер у твоего сына.
- У дочери не лучше, - вздохнул Гастон. Разговор зашел о делах, которые шли хорошо, но могли развиваться и лучше.
* Французский сатирический еженедельник.
* * *
Фредди, двинув несколько раз ногой по мебели, закурил сигарету. Поискав среди пластинок, он поставил любимого джазового певца, включив проигрыватель на полную мощность. Немного успокоившись после музыкального душа, он прошел в комнату отца, где стоял телефон.
- Алло, могу я поговорить с Фредериком Бремезом? Шеф подошел к аппарату.
- Послушай, чтобы набить руку, я придумал потрясающий план.
Бремез-младший говорил с полным ртом. Он спросил без всякого энтузиазма:
- Так что же это за план?
- Магазин. Магазин головных уборов моего отца.
- Ты что, тронулся?
- Ничего подобного. Я достану дубль ключей. Вечером в квартале никого. К тому же отца надо хорошенько проучить. Как только он возбудит дело, я заявлю, что это я ограбил магазин.
Было слышно, как на том конце провода шеф что-то дожевывал. Потом Бремез буркнул:
Ладно, надо подумать. Увидимся на лекции.
* * *
Эвелин вся в слезах, с трагическим выражением лица, на цыпочках вышла из своей комнаты. Она забежала к отцу, чтобы тайно позвонить, и наткнулась на выходившего оттуда брата. Тот понимающе ущипнул её и исчез, оставив наедине с телефоном. Чуть поколебавшись, она набрала номер.
- Алло, попросите Ги Таннея.
- Кто говорит?
- Мадам Дюран*.
Служанка пошла на поиски Ги, который вскоре взял трубку и несколько обеспокоенно спросил:
- Кто это?
- Это я, Эвелин. Я просто хотела тебе сказать, что между нами все кончено. Прошу тебя, верни мои фотографии и письма, если ты их ещё не сжег...
* Равнозначно стереотипному русскому "Иванова", "Петрова", в переводе означает "упорная".
При последних словах она не выдержала и её голос дрогнул. Ох! Ги и эта блондинка! Но Ги, достойный сын своего отца, знал все дипломатические ходы.
- Послушай, - сказал он, - я могу тебе все объяснить. Это недоразумение. Нам нужно срочно увидеться.
Сердце Эвелин бешено заколотилось. Ги сказал именно те слова, которые она и ожидала от него услышать. Увидеть его. Она сейчас встретится с ним. Он все ей объяснит, и она, конечно, поверит всему, что он скажет, даже самому невероятному. Любовь всегда возрождается из пепла.
- Не думаю, что у меня есть время, - сказала она. - После завтрака меня пригласил Марк, завтра я занята... завтра вечером танцы у друзей... Нет, решительно ничего не...
- Тогда я сам сейчас приду к тебе. Бегу! - воскликнул Ги.