Лебрэн Мишель. Одиннадцать часов на трупе

   Череп сиял отражением люстры. В нем проглядывало что-то сверхъестественное. Ни отвислая губа, ни голос ничуть не изменились. Все тем же ровным голосом он изрек:
   - Я пришел сюда и чуть пораньше с единственной целью, чтобы вы не утруждали себя поездкой на машине в Сюси-ан-Бри. Не говоря уже о том, что я спокойнее себя чувствую в этом доме, среди столь милых членов вашей семьи.
   Обескураженный Гастон потребовал:
   - Прошу вас, не вмешивайте мою семью в ваши грязные дела.
   А ведь именно в этот момент Филипп поджидал Черепа в Сюси. С пистолетом в руках. Необходимо было любой ценой завлечь туда Черепа.
   - Как видите, - продолжал Гастон, показывая на домашний халат, - я как раз переодевался, чтобы поехать на виллу.
   - Ну вот, а теперь эти хлопоты ни к чему, поскольку я сам пришел сюда. Остается лишь передать мне деньги, и через десять минут вы можете сладко уснуть.
   Гастон, профессионально разбиравшийся во всех азартных играх, сравнил свое положение с ситуацией игрока в покер, когда тот блефует наоборот: внушает, что игра не идет, хотя в руках хорошие карты. И он начал блефовать,
   - Представьте себе, есть одно "но". Я назначил вам встречу в Сюси, а не здесь, по той причине, что все мои деньги находятся там, а дома я не наскребу и пятидесяти тысяч.
   *См. сноску ранее: "шантаж" и "петь".
   Впервые Череп улыбнулся. Гастон, завороженно наблюдая за этим новым для него зрелищем, понял, что его блеф не прошел. Поулыбавшись, Череп произнес:
   - Вы что, принимаете меня за младенца, мой дорогой компаньон? Напрасно. Прошлой ночью я был в Сюси. До самого конца. И я видел, как вы вместе с родственничком (месье Фредом, с вашего позволения) покинули виллу с двумя довольно тяжелыми чемоданами. Это произошло в шесть часов утра, и я сомневаюсь, что вы смогли положить деньги в какой-нибудь банк на рассвете. Вчера я пришел в магазин вскоре после его открытия и застал вас уже на месте. Следовательно, у вас физически не было времени отвезти чемоданы в какое-нибудь иное место, кроме как в ваш так прекрасно благоустроенный дом в Сен-Клу.
   Гастон почувствовал, как у него задергалось веко, хотя так и не смог разобраться, на каком глазу. Череп тем временем продолжал добивать его:
   - Более того, настойчивость, с какой вы навязывали мне встречу в полночь в глухом месте, не предвещала ничего хорошего, и я подумал: не расставлен ли там на меня этакий прелестный капканчик? Вот поэтому-то я и пришел сюда.
   Гастон нервно потер руку об руку, пожал плечами:
   - Ну что ж, ваша взяла по всему фронту. Посидите здесь, я пойду за деньгами.
   Клюнет ли Череп на эту приманку? Он клюнул:
   - Извините, но, если вы не возражаете, я бы предпочел пойти вместе с вами. Это на тот случай, если в другой комнате у вас стоит телефон, по которому можно кое-кого вызвать, кто бы поджидал меня на выходе.
   Гастон едва сумел сдержать вздох облегчения.
   - Следуйте тогда за мной, но только тихо, на втором этаже все спят.
   Вместе с замолчавшим и идущим за ним по пятам Черепом он прошел в вестибюль, удовлетворенно отметив в зеркале безразличное выражение своего лица, и поднялся по лестнице.
   Прошествовав на цыпочках мимо комнаты Франсуазы, они вошли в спальню Гастона. Тот осторожно прикрыл дверь и приложил палец к губам. Череп, как всегда иронично, согласно кивнул.
   Гастон прошептал:
   - Садитесь.
   __ Спасибо, - так же шепотом отозвался Череп.
   Он устроился на кровати, и Гастон с ненавистью взглянул на этого типа, который хотел разом уничтожить всю его жизнь порядочного человека и принести несчастье в тесно спаянную семью. Гастона ждала тюрьма. Франсуаза с горя умрет. Фредди так и не поступит в "Большие школы". Ни в чем не повинная, несчастная Эвелин не выйдет замуж... О Череп! Как же я тебя ненавижу! Пусть твоя черная душа навеки корчится в аду!
   - Ну, - процедил Череп, - так будут сегодня эти шесть миллионов?
   - Секундочку, - засуетился Гастон. - Не хотите ли чего-нибудь выпить?
   - Нет, спасибо, я плохо переношу мышьяк. Предупреждаю, вот-вот начну кричать.
   - Ни в коем случае, ни в коем случае... видите ли, моя жена очень впечатлительна, дочь спит чутко, а сын готовится к экзаменам... Я мигом все сейчас устрою.
   Все, время для переговоров миновало, наступил час решительных действий. Больше ни о чем не раздумывая, Га-стон подошел к камину и обеими руками ухватился за часы с маятником эпохи Людовика XV: правой - за статуэтку Амура, левой - Разума. Повернувшись к визитеру, он с придыханием попросил:
   - Помогите, деньги спрятаны за часами.
   Ничего не подозревавший Череп приблизился - идеальная цель. Дождавшись, когда тот оказался в пределах досягаемости, Гастон с силой обрушил часы на его голову. А те именно в этот момент решили прозвонить одиннадцать раз.
   Циферблат припечатался к голове Черепа с легким сухим треском, напоминавшим удар молотком по ореховой скорлупе.
   "Дзинь-дзинь-дзинь", - звонили часы эпохи Людовика XV.
   "Крак", - хрустнул череп.
   "Дзинь-дзинь-дзинь", - заливались часы.
   Осев на пол, Череп конвульсивно дернулся и затих.
   "Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь", - завершили часы.
   Гастон с облегчением в душе водворил произведение искусства на камин и участливо склонился к нему. Пострадал Циферблат, обезображенный трещиной. Стрелки от недюжинной силы удара буквально вдавились в эмаль.
   Гастон поцокал языком: "Скверно. Нелегко будет заменить такой циферблат".
   В дверь постучали. Он узнал голос жены.
   - Гастон, что случилось? Какой-то шум... Он ринулся к двери, прижался к ней спиной, одновременно откликаясь:
   - Ничего, ничего, моя дорогая. Это часы едва не свалились, но я вовремя успел подхватить их.
   Задергалась дверная ручка. Франсуаза желала оценить величину понесенного ущерба. Гастон молниеносно повернул ключ в замке, громко воскликнув:
   - Минуточку, я надену халат.
   Франсуаза ни в коем случае не должна видеть труп Черепа. Его следовало спрятать, и немедленно. Он оглядел кровать в стиле эпохи Людовика XV на высоких ножках - под ней ничего не скроешь. Взгляд остановился на двери, соединявшей его комнату со спальней жены. Он тут же открыл её, схватил Черепа за ноги и выволок его туда. Теперь - быстро закрыть эту и открыть входную дверь. Вошла обеспокоенная Франсуаза:
   - Ты наверняка ушибся. Я уверена, что это так, и ты не хочешь мне говорить об этом!
   - Да нет, уверяю тебя.
   - Но ведь часы упали тебе на ногу!
   - Да нет же.
   Он был вынужден продемонстрировать добротное состояние своих ног. Успокоившись в отношении мужа, Франсуаза переключилась на часы:
   - О! Разбит циферблат. Какая жалость! И стрелки! Теперь часы ходить не будут! Как же ты будешь просыпаться по утрам? Хочешь, я отдам тебе свой будильник?
   - Не надо, моя дорогая, благодарю тебя.
   - Ну хорошо. Какой же ты неуклюжий. И как это тебя угораздило?
   Гастон с тревогой увидел, как его жена направилась к двери, соединявшей их спальни, и взялась за ручку. Он выпалил:
   - Я всего лишь хотел их завести. Кстати, иди-ка сюда, посмотри, как это получилось.
   Она вслед за мужем подошла к камину. Он взялся за часы и наклонил их на себя.
   - Видишь? Я хотел достать из кармана ключ, сделал неловкое движение, и они шлепнулись. К счастью...
   Франсуазе этого было достаточно. Она уже снова очутилась у входа в свою спальню, где покоился Череп. Замешкавшись с часами, Гастон потерял драгоценную секунду, и Франсуаза, воспользовавшись ею, уже приоткрывала дверь. Он рванулся к ней:
   - Неужели ты не поцелуешь меня на ночь? Жена отпустила ручку двери, и он, сжимая супругу в объятиях, подтолкнул её к выходу в коридор. Вдруг она с любопытством спросила:
   - А что стало с тем молодым человеком?
   - С каким ещё молодым человеком?
   Он уже давно воспринимал своего врага только как Череп и с удивлением обнаружил, что определение жены тоже к нему подходило.
   - Ах, тот!
   - Да, такой лысый молодой человек, с которым ты остался беседовать в столовой. Он что, ушел?
   - Да-да, - не без удовольствия подтвердил Гастон. - Он действительно покинул нас.
   - А что ему было надо?
   - Да как тебе сказать... Это коллега, торговец шляпами
   из Лиона. Он просто нанес мне дружеский визит. Хотел, чтобы я вошел с ним в долю.
   - Да? - удивилась Франсуаза. - А я думала, что он учитель пения.
   - Да, и это тоже. Понимаешь, он из лионского хора, это у него хобби такое!
   - До чего симпатичный молодой человек, тебе следовало бы пригласить его к нам как-нибудь на днях отобедать!
   Уже десять минут нервы шляпника тянуло и дергало во все стороны, но он мужественно этому сопротивлялся. Совладав наконец с собой, он ласково подтолкнул жену к двери в коридор, заверяя ее:
   - Ну конечно, как только увижу его опять, непременно передам твое приглашение. Спокойной ночи.
   - Тебе тоже, дорогой.
   Он захлопнул дверь номер один, ринулся к двери номер два, мгновенно открыл её, схватил под руки Черепа и в каком-то сверхчеловеческом рывке успел втянуть его к себе в комнату как раз в то мгновение, когда Франсуаза включала свет. Увидев мужа у себя в спальне, зачем-то склонившегося над ковром, она удивилась:
   - Ты что тут делаешь?
   Гастон, лягнув высунувшуюся было в дверную щель руку Черепа, поспешил ответить:
   - Сегодня утром я потерял запонку и решил посмотреть, не закатилась ли она к тебе.
   - Хочешь, помогу, - предложила она, не замечая всей странности того факта, что муж искал запонку в темной до - этой минуты комнате.
   Она подошла к нему. Он же прикрыл дверь, воскликнув:
   - Ну вот, совсем рехнулся! Я вспомнил, куда она делась! Еще раз всего доброго, дорогая!
   - Спокойной ночи.
   Теперь он не спеша запер на ключ сначала одну, а затем другую дверь и присел на кровать. Нащупывая в ящике ночного столика сигару, он прошептал:
   - Ну и вечерок! И тем не менее все прошло не так уж и плохо.
   Он с гневом взглянул на труп. В суматохе он так и не успел сделать этого раньше.
   - Негодяй!
   Тело после двух переездов с квартиры на квартиру скрючилось на полу, напоминая скорее груду тряпья на лотке торговца, нежели порядочный труп. Даже череп, и тот был прикрыт завернувшимся костюмом. Гастон закурил, поднялся и перевернул труп на спину, придав ему позу, более приличествовавшую его состоянию. Он бросил взгляд на сиявший череп и выругался.
   Крови не было, но от страшной силы удара циферблат и рельефные стрелки часов глубоко вдавились в белую кожу, оставив отпечаток в зеркальном отображении.
   Череп показывал одиннадцать часов.
   ГЛАВА 7
   ПРЕСТУПЛЕНИЕ (от лат. crimen) - любое тяжкое нарушение моральных, религиозных или гражданских законов. Напр.: преступные элементы, рост преступности.
   Словарь Ларусс
   Гастон стал звонить на виллу в Сюси-ан-Бри. Проявляя бдительность, он говорил очень тихо, и телефонистка вынудила его повторить номер телефона несколько раз. Наконец на том конце провода послышался голос шурина.
   - Это Гастон. Немедленно выезжай в Сен-Клу.
   - Зачем? - взорвался Филипп. - Я тут кисну уже два часа, а теперь ты ломаешь весь наш план! Что все это значит?
   - Это значит, что дела плохи и что тебе нужно сейчас же явиться сюда. Оставь машину на некотором расстоянии от дома, чтобы никто не слышал, как ты подъехал. Не звони у решетки - двери будут открыты. Жду тебя в столовой.
   Он тихонько положил трубку на рычаг и вслушался. В доме царила мертвая тишина. Что касалось Черепа, то опасаться, что он расшумится, теперь уже не приходилось. Гастон мысленно удостоил его сожаления. Череп был неглупым человеком, по-своему даже образованным, и если бы он захотел применить свои способности на какой-нибудь достойной и честной стезе, то мог бы претендовать на выход в самые высокие сферы. Став же на криминальный путь, он понес заслуженное наказание. Преступление никогда не окупается.
   Встав на колени, Гастон Беррьен обшарил карманы своей жертвы. Он с интересом ознакомился с его удостоверением личности. При жизни Черепа звали Альбер Перуж, родился в пятнадцатом округе Парижа девятого января тысяча девятьсот двадцать пятого года. В графе "профессия" значилось "служащий".
   В бумажнике Перужа, помимо нескольких похабных фотографий, на которые Гастон взглянул лишь мельком пресыщенным взглядом, он обнаружил любовное послание, подписанное "Пиньюш", и две денежные купюры по пять тысяч франков каждая. В карманах - платок, залежалые билеты на метро, билет в кино и нож со штопором.
   Спрятав всю добычу в ящик ночного столика, Гастон закурил сигару. Филипп явится с минуты на минуту.
   Он бесшумно вышел из комнаты, закрыв её на ключ и положив его в карман. Затем он спустился вниз, вышел в сад и открыл дверь ограды. По пути в дом он оставил незапертой и входную дверь. Шляпник прошел в столовую, попыхивая сигарой. В темноте уютной комнаты он расслабился настолько, что заснул. Филиппу пришлось слегка потрясти его, чтобы услышать:
   - А? Что? Ах, это ты. Ты меня разбудил.
   - Это уж точно, - прошептал Филипп. - Так в чем же дело?
   Чтобы окончательно прийти в себя, Гастон налил себе в пузатую рюмку коньяку. После этого, склонившись в полутьме к шурину, он коротко рассказал ему о разыгравшейся драме. Филипп на минуту задумался.
   - Ты правильно сделал, что позвал меня. А я уже и могилу приготовил для этого бедолаги, набив, однако, при этом мозоли. Она ждет его. Давай перетащим его в мою машину, я поеду и закопаю его, как условились. Нет проблем. И все же этот тип был опасен со всеми этими его предосторожностями. Если бы ты не пристукнул его, мы оказались бы в той ещё ситуации! К счастью, в целом все прошло неплохо. Где тело?
   - Наверху, одному его вниз не снести. Филипп в свою очередь подкрепился коньяком и предложил:
   - На всякий случай надо бы выпотрошить его карманы, чтобы затруднить опознание.
   - Уже сделано. Я рассчитывал обнаружить в его бумагах имя женщины, что нас заложила, но ничего не нашел, кроме письма, подписанного "Пиньюш"... Это уменьшительное от какого-то имени. Нет ли кого среди наших девочек с таким имечком?
   Филипп стал рассуждать вслух:
   - Пиньюш, Пиньюш... В письме не было других данных?
   - Никаких.
   - Пиньюш... Посмотрим-ка ещё раз: Барбара, Жильда, Роза, Стефани, Лулу, Коринн, Адриенн, Мишлин... Нет, никакой Пиньюш среди них не вижу. Но письмо ты сохрани. Я добуду образцы почерка всех наших малышек, и простым сравнением мы все выясним.
   Внезапно его, казалось, поразила одна мысль:
   - Послушай, но узнав, кто это, придется...
   - Увы, ты прав, - прервал его Гастон. - Весьма сожалею, но...
   - Досадно. Надо ведь: ни одного прокола за пять лет, а тут вдруг навалилось все сразу, одно за другим, и мы вынуждены... Ах! Не нравится мне все это.
   - Как будто я в восторге! - вздохнул Гастон. - Еще коньяку?..
   - Капельку. Спасибо. Кстати, возьми пистолет, он мне больше не нужен. Пока не нужен.
   Гастон положил оружие на стол. Осушив рюмки с коньяком, оба поднялись на второй этаж. В коридоре Филипп стукнулся коленом о здоровый, деревенского фасона, сундук и приглушенно выругался.
   _ - Ш-ш-ш... - взъярился Гастон.
   Филипп, потирая ушибленное место, терпел изо всех сил. Приоткрылась дверь, и в темный коридор вырвался прямоугольник света. Возникла фигура одетой в домашний халат Франсуазы. Она упрекнула:
   - Ты бы лучше свет зажег, чтобы не... Смотри-ка, Филипп! Добрый вечер. Вот это сюрприз!
   Щелкнул выключатель, залив коридор светом.
   Мужчины застыли в полной растерянности, беспомощно ответив руки и еле сдерживая рвущиеся наружу ругательства. Франсуаза забеспокоилась:
   - Надеюсь, Лили здорова?
   - Да, да, все в порядке, - поспешил заверить её Филипп. - Я просто находился тут неподалеку, увидел, что горит свет, и подумал: зайду-ка я их проведать. Вот и все. У вас все в порядке, Франсуаза?
   Они по-родственному расцеловались. У Гастона в голове теснились невысказанные проклятия. Он спросил у жены:
   - Почему ты не спишь?
   Уловив в его голосе нотку раздражения, Франсуаза удивленно взглянула на него:
   - У меня мигрень. И я шла за порошками.
   - Ну что ж, спокойной ночи. Нам с Филиппом надо поговорить.
   Франсуаза закрылась в ванной. Мужчины тут же проскользнули в комнату Гастона. Тщательно заблокировав дверь, они шумно перевели дух.
   - Ну до чего же ты неловкий, - упрекнул Гастон. - Если бы ты не врезался в этот сундук...
   - Она все равно бы вышла, - оборонялся Филипп. - Лучше взглянем на труп.
   Увидев череп, он ухмыльнулся:
   - Словно часы проглотил!
   Момент для шуток был выбран явно неудачно, что и заметил ему Гастон, насупив брови.
   - Надо его раздеть и спороть все метки с одежды. Помоги,
   Они забросили тело на кровать, содрали с него пальто, костюм, рубашку и обувь. На нижнем белье меток не оказалось, посему его трогать не стали. Зато с других вещей сняли все маркировки химчисток, две-три этикетки и все это сожгли в пепельнице. Затем мертвеца стали облачать в одежды.
   - Странно. Он ещё теплый.
   - Прошел-то всего час... Осторожно, ботинок падает.
   Усопший Перуж позволял вытворять с собой все, что угодно, его тело было мягким и покладистым. Одев его полностью, они избавились от его портмоне и документов. Нож Филипп положил в карман, решив закопать его вместе с трупом. Было уже полпервого ночи. Осталось только перенести ношу в машину Филиппа.
   - Выгляни в коридор, все ли там спокойно. Филипп высунулся из двери и огляделся:
   - Давай.
   Они наклонились над телом, с трудом подняли его, один - за руки, другой - за ноги, и двинулись к выходу.
   - У меня болит колено, - заныл Филипп, припадая на одну ногу.
   - Был бы повнимательнее...
   Молчаливая погребальная процессия уже двигалась по коридору, как вдруг замерла: одна из дверей стала медленно приоткрываться.
   - Нет, только не это, - жалобно застонал Гастон.
   Попятившись, они ввалились обратно в спальню Гастона как раз тогда, когда из своей комнаты вышла Эвелин с распущенными волосами и в розовой пижаме. Она ничуть не удивилась, увидев своего дядю, и ослепительно улыбнулась ему:
   - Добрый вечер, дядюшка Филипп, как поживаешь?
   Филипп отпустил ноги покойника, чтобы расцеловаться с племянницей. От резкого перепада нагрузки Гастон потерял равновесие, отступил на три шага назад и повалился на кровать, натянув поверх себя усопшего. Пружины от такой тяжести натужно заскрипели. Эвелин, которой с её места не было видно, что происходило в спальне отца, принялась объяснять Филиппу:
   - Что-то не спится. Решила сходить на кухню, выпить сахарной воды.
   Гастон, тихо проклиная судьбу, кое-как отделался от трупа и снова принял вертикальное положение. Он поспешил прикрыть дверь, в то время как в коридоре Эвелин продолжала расспрашивать дядю:
   - А как дела у тетушки Лили?
   - Все хорошо. Послушай, здесь так холодно, а ты стоишь на сквозняке. Ложись-ка поскорее спать.
   - О! Ну что ты, дядя Филипп. Стоит такая чудесная погода. Сна ни в одном глазу. Вот, думаю, не прогуляться ли мне по саду. Ведь ночью розы пахнут сильнее...
   Гастон ждал, что его непременно хватит удар. Он поискал глазами, чем бы разрядиться, увидел сигару, яростно откусил солидный кусок и закурил. Только бы Филипп поскорее отделался от малышки! Ну скорее же! Однако Филипп поддался очарованию разговора с племянницей.
   - Так ты, значит, сдаешь экзамен по философии в июле?
   - Да. Во всяком случае, попытаюсь... О! Все будет в порядке. Я сейчас в очень хорошей форме. Поздновато, однако, ты пришел к папе.
   - Да, целый день болтался туда-сюда.
   Гастон смотрел на вытянувшийся на кровати труп и вдруг почувствовал себя безвольной игрушкой в каком-то зловещем фарсе: пальцы трупа внезапно зашевелились, а сам он сдавленно застонал.
   Труп не умер.
   Полный непосредственности разговор дяди с племянницей наконец завершился. Эвелин, сходив на кухню, вернулась к себе. Гастон и Филипп переглядывались, стоя перед кроватью, на которой постанывал труп.
   - А ты разве не послушал, бьется ли у него сердце? - спросил Филипп.
   - До того ли мне было. Да и выглядел он совсем бездыханным...
   - Ладно. Нельзя больше терять ни минуты. Его надо прикончить и вывезти отсюда.
   - Ты с ума сошел! Сначала уберем его из дома, а завтра уж пришлепнем. В саду, на вилле в Сюси.
   - Ну как знаешь.
   И опять Филипп пошел на рекогносцировку в коридор, но тут же ворвался обратно в спальню и не переводя дыхания выпалил:
   Франсуаза!
   Та постучала и, не дожидаясь ответа, вошла. Мужчины едва успели броситься к кровати и загородить своими телами жертву. Франсуаза пришла с подносом и поставила его на ночной столик.
   - А я успела приготовить вам кофе. Вдруг заговоритесь... Принесла и коньяк. А теперь ухожу.
   И с чувством исполненного хозяйкой дома долга она спокойно вышла. Напротив, отягощенные убийством души Филиппа и Гастона в который уже раз восстали против такого невезения, когда каждые две минуты что-то мешало им завершить дело.
   Но раз уж принесли кофе, они выпили по чашечке, сопроводив его для лучшего усвоения одной-двумя рюмками коньяку. Затем Филипп обобщил их настроение:
   - Мы по уши в дерьме.
   Измученный Гастон даже не отреагировал на столь грубые слова Филиппа. Ему казалось, что он так и не сумеет удалить из своей комнаты этот неумерший труп, и это обескураживало его. Он тяжело вздохнул и сказал:
   - И все же до утра его надо вынести из дома. Сделаем так. Я иду в коридор, открываю тот самый бретонский сундук и делаю тебе знак. Ты же на полной скорости, с трупом на спине, выскакиваешь из спальни и сбрасываешь его в сундук. Это будет первый этап операции. А там уж, у лестницы, все будет проще. Готов?
   - Вполне. Только помоги мне взвалить его на спину.
   Труп слабо сопротивлялся, непрерывно хрипя. Филипп получше пристроил его на загривке, как это делают угольщики со своими мешками, и подошел к двери. Гастон вышел, открыл сундук и прошипел:
   - Пес!..
   Один, два, три, шесть шагов - и труп шлепнулся в сундук, крышка которого тут же захлопнулась. Оба с облегчением переглянулись. Открылась дверь Фредди, и молодой человек возмущенно запротестовал:
   - Ну что за дикость! Надо же так грохнуть! Не дают спокойно поработать. Да это никак дядя Фил! Привет, как поживаешь?
   - Фредди, сейчас же вернись в свою комнату, - приказал Гастон, но, поскольку произнесено это было шепотом, угрожающего оттенка его слова не обрели. Фредди тем не менее, пожав плечами, закрыл за собой дверь.
   Извлеченное из временного саркофага тело положили поперек перил лестницы, и оно благополучно скатилось вниз. Холл преодолели медленно, но уверенно. Труп, получив порцию свежего воздуха, опять зашевелился, издав какое-то нечленораздельное мычание.
   - Где пистолет? - спросил Филипп.
   - В столовой, на столе.
   Филипп вернулся очень быстро и тут же направил оружие на пребывавшую в коме жертву.
   - Не здесь! - забеспокоился Гастон. - Переполошится вся округа.
   - Ну, знаешь, после того тарарама, что тут происходил в последний час, едва ли кого разбудишь. Впрочем...
   Филипп спрятал пистолет в карман, и двое мужчин дотащили третьего до приоткрытой железной калитки. Филипп побежал за машиной и остановил её с потушенными огнями прямо напротив входа. В мгновение ока тело забросили внутрь. Хлопнули дверцы. Филипп зажег верхний свет и достал пистолет.
   - Куда стрелять: в голову или в сердце?
   - Лучше в сердце, не будет крови.
   Раздался выстрел, машину заполняли запахи пороха и кордита. Кашляя и вытирая слезившиеся глаза, оба вышли на свежий воздух. Филипп вернул пистолет Гастону, который положил его в карман домашнего халата. В эту минуту из темноты вынырнули двое полицейских на велосипедах, совершавших объезд своего участка. Они остановились возле "симки" Филиппа, и тот, что был повыше ростом, спросил:
   - Так это вы стреляли?
   И он направил на них луч электрического фонарика.
   - Мы? Нет. А разве был выстрел? Ты слышал, чтобы кто-то стрелял?
   - Нет, какой ещё выстрел?
   - Ах! - воскликнул Гастон, стукнув себя по лбу. - Я, кажется, понял, в чем дело! Это же был выхлоп твоей машины!
   - И правда, совсем перестал соображать!
   - Правильно! Это все глушитель!
   Молчавший до сих пор второй полицейский заметил:
   - Это мог быть как выстрел, так и выхлоп.
   Раздраженный тем, что у него перехватывали лидерство, первый, более рослый полицейский снова вступил в разговор:
   - И все же, когда мы услышали этот звук, мой приятель сказал: слушай, а ведь это похоже на выстрел.
   Гастон, который уже начал привыкать к тому, что все идет наперекосяк, сердито обратился к своему шурину:
   - Я когда ещё тебе говорил, чтобы ты починил выхлопную трубу своей машины, так почему же ты до сих пор этого не сделал?
   - О! - вспылил Филипп. - Прошу тебя, не вмешивайся, это касается только меня! Не лучше ли тебе заняться своими делами!
   - Нет, вы только послушайте его, - заявил Гастон, повышая голос, - Я говорил тебе об этом ради твоего же блага, и, если тебя оштрафуют за нарушение тишины ночью, я буду бессилен чем-либо тебе помочь! И вообще, как ты мне надоел! Не знаю, что меня удерживает от того, чтобы не влепить тебе пару оплеух, бестолочь ты такая!
   Они схватились за грудки, и полицейские принялись их разнимать, дружески поругивая. Ну что в том хорошего - сцепиться вот так, глубокой ночью! Полицейские кончили тем, что решили не придираться, но заявили, что не уедут, пока драчуны не помирятся. Они тотчас же успокоились. Гастон выразил сожаление, что у него сгоряча вырвались несколько резковатых слов, а Филипп пообещал впредь прислушиваться к его советам. Они пожали друг другу руки, и полицейские укатили, поскрипывая велосипедами.