Лекух Дмитрий. Туман на родных берегах

   Ворчаков невольно поморщился.
   Это – прошлое, напомнил он себе.
   Прекрасное, благородное прошлое.
   Прошлое, презирающее тех, кто кланялся пулям.
   Прошлое, готовое скорее умереть, чем победить.
   «Добровольчество – добрая воля к смерти».
   В Новой России подобная прыщавая романтика должна быть безжалостно уничтожена. Новая Империя должна не красиво умирать, а побеждать, красиво умирают пусть другие.
   Ее враги.
   Генеральный директор Четвертого главного управления не любил ни декадентское мужество Гумилева, ни манерность бежавшей от него в Париж прежней супруги Горенко, ни тем более истеричность стремительно входящей в моду шизофренички Цветаевой.
   «Белый стан – белый стон».
   Или как там?
   Тьфу…
   …Хорошо еще, поют, сволочи, правильно. То, что нужно.

 
Из тайги, тайги дремучей
От Амура, от реки
Молчаливой грозной тучей
Шли на бой сибиряки.
 
 
Их сурово воспитала
Молчаливая тайга
Бури грозные Байкала
И сибирские снега…
 

   Мда, так вот и проходит мирская слава…
   Вовремя перебежавший под крыло Валентина Петровича генерал-майор Туркул сейчас командует в Туркестане.
   И имеет вполне реальные виды на Генеральный штаб.
   А сам Старик, настоящий герой тех страшных лет, стал безымянным Объектом № 4, точнее, Врагом Империи № 4.
   Сразу после Троцкого, Ленина и Якова Блюмкина.
   И содержится под негласным домашним арестом: без жены, без детей, в обществе трех подавших вместе с ним в отставку преданных офицеров, ну и многочисленных бериевских соглядатаев.
   Что ж, такова жизнь.
   Туркул тоже наверняка приедет на празднование Победы.
   Будет забавно понаблюдать встречу старых боевых товарищей.

 
И усталости не зная,
Бьются ночь и бьются день,
Только серая папаха
Лихо сбита набекрень.
 

   Ворчаков вздохнул, отщелкнул гильзу докуренной папиросы точно в стоящую неподалеку урну, одернул френч и решительным шагом направился к Боровицким воротам, где предъявил пропуск-вездеход с фотографической карточкой владельца и уверенно проследовал в Большой Кремлевский Дворец, на совещание.
   А песня все звучала и звучала…

 
Знай, Сибирь, в лихие годы
В память славной старины
Честь великого народа
Отстоят твои сыны.
 
 
Русь свободная воскреснет,
Нашей верою горя.
И услышат эту песню
Стены древнего Кремля.
 

Глава 6

   Больше всего инспектора поразило, что рутинное совещание по безопасности в дни празднования Победы в Гражданской войне посетил внезапно прибывший раньше срока в старую столицу Верховный.
   Высокий, чуть грузноватый, обритый наголо, с тоненькой ниточкой заботливо выстриженных усов, в черном полувоенном френче с двумя георгиевскими крестами за Мировую войну и с крупными «волчьими» ушами, отделяющимися от породистого черепа, Валентин Петрович вошел в совещательную комнату своей резкой, быстрой походкой, чуть приволакивая искалеченную на той же войне ногу.
   И уселся не во главе стола, где сверкал стеклышками своих очков Лаврентий, а с самого краю.
   В опасной близости от самого Ворчакова.
   Никита Вождя искренне любил и ценил, и если бы потребовалось, он без раздумий отдал бы за него свою бесценную молодую жизнь. Но за несколько лет совместной работы господин генеральный директор прекрасно научился различать даже самые малозаметные оттенки настроения канцлера, и потому сейчас он его, мягко говоря, – опасался.
   Валентин Петрович тем временем продолжал мрачно разглядывать собравшихся своими огромными, чуть на выкате, внимательными южными глазами.
   Потом неожиданно резко прищурился, еще немного помолчал, отчего воцарившаяся в совещательной комнате тишина стала совершенно оглушительной.
   А потом коротко пробарабанил пальцами по столешнице ритмически сложную музыкальную фразу и резко, неприятно, коротко ухмыльнулся.
   – Это американский негритянский спиричуэл, – проговорил, словно выплевывая слова, своей, уже знаменитой на весь европейский мир по радиовыступлениям, глуховатой, отрывистой речью с чуть заметным южным акцентом. – Якобы модифицированное священное песнопение. Или, как сейчас модно выражаться, джаз. Мерзкая музыка мерзких черных недочеловеков. Которую тем не менее мы обязаны знать и охранять, раз уж взяли на себя обязательства знать и охранять культуру. Да-с. Даже такую. Композиция «Туман на родных берегах». Ни автора, ни исполнительницу, признаться, не помню. Но не в этом дело. С этой вещицей связано нечто необычное и опасное для Империи. Ее название нам удалось перехватить сразу в нескольких шифровках, по радио и с курьерами. И есть подозрение, что одна из радиошифровок предназначалась Объекту номер четыре. Конечно, подозрение – еще не факт. Но тем не менее, тем не менее… Что сие значит, мне неведомо. А вот вы должны выяснить. И немедленно доложить. Честь имею.
   И удалился, слегка приволакивая правую ногу, что, как было известно в высших партийных и государственных кругах новой Российской Империи, выдавало крайнюю степень волнения. В обычное время Вождь за своей походкой тщательно следил: раны почетны, но Вожди не имеют права на слабость.
   Никита и Лаврентий переглянулись. У Катаева, помимо официальных, были какие-то свои, никому не известные источники информации.
   В принципе, это нормально: управление, возглавляемое Ворчаковым, подчинялось непосредственно Вождю, ему же и адресовались основные доклады. Ну, а с какими из остальных служб делиться или не делиться принесенной ищейками полковника Ворчакова информацией, – решал сам Валентин Петрович и никто иной, даже из числа ближайших помощников и советников.
   И потом, у Валентина Петровича порой случались гениальные озарения, во время которых он неожиданно мог увязать в единую концепцию, казалось бы, совершенно разрозненные факты.
   И с этим стоило считаться: Канцлер сам ошибался крайне редко, а чужие ошибки карал жестко, даже самодурски.
   Особенно – если он о них предупреждал.
   Забывавшие о предупреждении жили коротко и не очень счастливо.
   А умирали, согласно блуждавшим по Империи глухим, невнятным шепоткам, мучительно.
   Разумеется – это были всего лишь слухи. Или глупые бабьи сплетни.
   Но проверять на собственной шкуре эти байки ни Никите, ни Лаврентию не хотелось.

Глава 7

   Дальше совещание шло скучно и даже рутинно.
   Начальник Кремлевской охраны доложил расстановку постов в будние и праздничные дни, привычно попеняв, что черная форма бойцов охраны ничем, кроме цвета погон и петлиц, неотличима от формы армейских гвардейцев.
   Это доставляло неудобства и тем и другим, и вносило в действия охранных подразделений, особенно в ночное время, ненужную путаницу.
   Никита привычно согласился и привычно же взял на карандаш.
   За несколько дней эту проблему все равно не решишь, да и не стоит она того, чтобы на нее сейчас отвлекаться.
   Лаврентий непрерывно курил тонкие, почти дамские папиросы, и злобно зыркал поверх круглых стекол на присутствующих, думая при этом о чем-то о своем.
   В ближайшие недели с ним придется тесно сотрудничать: Вождь, как уже сказано выше, ошибок не любил и ошибающихся не прощал.
   У него была любимая фраза, мол, если придется выбирать, он предпочтет работать с законченными подонками, чем с круглыми идиотами.
   А тут еще этот чертов спиричуэл, сложный ритм которого Никита сразу и не уловил.
   Интересно, что это может быть?
   Условный сигнал? Вряд ли, слишком сложно.
   Условный сигнал должен к чему-то призывать, и это «что-то» – либо теракт, либо диверсия. И чтобы его подать, достаточно взмаха платком из окошка.
   Условный же сигнал по радио – исключительно для массовых действий, которые в современной России, в том числе стараниями участников нынешнего совещания, вообще невозможны.
   Нет таких политических сил, которые могли бы подобного рода действия осуществлять и планировать.
   Значит – шифр.
   А это плохо, очень плохо.
   Мы и с германскими, да чего там с германскими – с англосаксонскими криптограммами справляемся с огромным трудом. Шифровальщики с ума сходят, требуя скоростные счетные машины, которых у нас просто-напросто нет.
   Мы же не англичане, отстаем.
   Но если они научились кодировать информацию, маскируя ее под мелодию, это уже совсем нехорошо.
   Тогда понятен смысл посылки курьеров: шифрограмму надо не только передать, но и принять, а самое главное – понять. На перехвате курьеров с «ключом» и надобно будет сосредоточиться.
   Охрану и без Никиты организуют.
   Но тогда в чем заключается роль главного тюремщика Лаврентия?!
   Видимо, вождь считает, что курьер должен появиться в окружении опального Старика!
   А более удобного момента, чем торжества по случаю Победы, на которые почетного пленника и арестанта вывезут, – и быть не может!
   …Когда они вышли на свежий воздух, Ворчаков вполголоса поделился своей догадкой с Берией.
   Тот кивнул.
   – Возможно. Но я бы не исключал и попытки террористического акта. Господа максималисты и примкнувшая к ним шваль не делают большой разницы между Вождем и Стариком. Оба для них – злейшие враги. Причем, неизвестно, кто хуже. С Вождем коммунистическая Германия вынуждена поддерживать дипломатические отношения. А Дед – просто враг. Но для коминтерновцев в этом нет особой разницы. В конце концов, на параде Победы Валентин Петрович со Стариком будут стоять на расстоянии вытянутой руки на одной трибуне. Поверьте, для бомбиста – лучше не придумаешь. Одной бомбой…
   Никита задумчиво полез в карман за папиросами.
   – Исключать, конечно, ничего нельзя, – вздохнул, прикуривая. – Вообще ничего. Особенно при таком скоплении публики. Каждую сумочку не обыщешь. А если еще учесть неистребимое желание Вождя общаться с народом… Впрочем, это рутина. У меня все из головы не идет отстуканная по столешнице джазовая композиция. Как там бишь ее, «Туман на родных берегах»? Вы ее хотя бы слышали?
   Берия отрицательно покачал головой, а потом, для верности, развел руками:
   – Извините, не довелось. Я вообще с недоверием отношусь к подобной музыке. Как, кстати, и Канцлер…
   Никита рассмеялся.
   – А вот это вы напрасно. Канцлер очень любит джаз, полковник. Поверьте, в этом нет ничего зазорного, мы ведь с вами тоже с удовольствием наблюдаем, как забавно гримасничают обезьянки в зоосаду. Просто стесняемся в этом признаться. Я – не стесняюсь. Но именно этой композиции слышать мне почему-то не довелось. Вы, кстати, не подскажете, Лаврентий, есть ли в Москве ресторация, где может играть хорошая джаз-банда?! Эти музыканты внимательно следят за новинками, можно попробовать заказать…