Лэм Шарлотта. Крещендо

   От Листа она перешла к Шопену, и лицо ее стало задумчивым. Музыка была как бы декорацией в ее жизни. В этих декорациях играло совсем немного людей. Ее родители умерли, когда она была совсем маленькой, она их не помнила. Первые шаги она сделала, держась за руку Гранди, первые слова она произнесла, подражая его интонации. Когда все, что составляло дедушкину жизнь, рухнуло, он оставил мир, в котором жил прежде, и поселился в этом одиноком доме. Иногда зимой почтальон, проезжавший на велосипеде мимо их калитки раз в день, был единственным, кого они видели. Многим такая жизнь показалась бы тоскливой, но Марина и Гранди ни о чем не жалели, их мир был наполнен музыкой.
   Уже не думая о своем слушателе, она синела за роялем свободно и изящно, ее светлые серебристые волосы рассыпались по плечам. С последним аккордом взгляд ее упал на полированную крышку, и она увидела отражение своего собственного лица и менее ясное отражение другого, смуглого, позади. У нее возникло мимолетное ощущение того, что называется deja vu, однажды виденное. Ей показалось, что она уже вглядывалась когда-то в точно такое же отражение. Марина повернулась и увидела, что по-восточному непроницаемые глаза Гедеона, бесстрастные как два глубоких колодца, наблюдают за ней. — Благодарю вас, — сказал он тихо. Этот спокойный голос без особой похвалы заставил ее покраснеть больше, чем любой изысканный комплимент. Она, как ребенок, крутанулась на табурете, приподняв маленькие ножки: — Вы любите музыку? Стоило ей спросить, и она еще больше покраснела, закусила губу: — Извините. — За что? — Его глаза вдруг опять сузились, полуприкрытые тяжелыми веками, скрывавшими промелькнувшее в них выражение. Марина и сама не понимала, отчего вдруг стала извиняться, но ей почудилось, будто она подетски сказала что-то неуместное, бестактное. Она развела руками: — Я ведь и сама вижу, что любите. Гедеон помолчал минуту, потом поднялся и сказал с улыбкой:
   — Давайте сыграем в брэг, — и вышел из комнаты на кухню. Гранди сидел у старого очага, на котором они обычно грели воду. Гедеон взял с полки над очагом потрепанную колоду карт, это было место, где всегда лежали карты, и спросил деда, приподняв черные брови: — Сыграем в брэг? — Гранди только криво усмехнулся.
   Немного погодя они уже сидели вокруг кухонного стола и с увлечением играли. На потертой деревянной доске Гранди подсчитывал очки при помощи обломанных спичек.
   Марина ничего не сказала мужчинам, но с интересом посматривала то на одного, то на другого. Между ними все-таки была какая-то тайна. Гедеон прекрасно знал, где лежит колода. Знал и то, что дедушкина любимая игра — брэг. Марина с дедом часто коротали вечера на кухне за игрой в карты. Когда она была маленькой, Гранди платил ей за выигранную партию конфетами, а если выигрывал он, Марина расплачивалась дополнительными упражнениями за роялем.
   Как мог знать об этом Гедеон? Значит, он знаком с Гранди давным-давно. Тогда почему Марина не видела его никогда в жизни?

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Марина отправилась спать, как обычно, в десять. Полы в старом доме давно рассохлись и громко скрипели. Ветреными ночами ей казалось, что они жалуются тонкими голосами. Но сегодня она слышала другие голоса: внизу на кухне говорили Гранди и Гедеон. Дверь они закрыли, но звуки проникали сквозь низкие потолки. Она не разбирала слов, но хорошо слышала враждебный и резкий тон. Дед ссорился с гостем. Раза два в его голосе прорывалось бешенство. Гедеон отвечал тихо, спокойно, но твердо.
   — Что бы это значило? — спросила Марина Мэг и Эмму. Куклы сидели, как обычно, в ногах кровати, опираясь о деревянную спинку. Мэг была маленькой и аккуратной, из-под желтой бархатной шляпы виднелись черные кудряшки, а из-под бархатной юбочки выглядывали черные туфельки. Ее сделали во времена короля Эдуарда, и принадлежала она когда-то сестре Гранди, тете Мэг, которая умерла, когда ей было двенадцать. Марина считала куклу своей кузиной. Она росла одиноко и поэтому сама придумала себе семью. Эмма, большая тряпичная кукла с огромными синими глазами-пуговицами и балетными туфлями на ногах, была моложе. Дедушка говорил, что в нее играла мать Марины. Он никогда не покупал внучке новых кукол, но ей хватало и этих двух.
   Они жили у нее уже много лет, и Марина не могла расстаться ни с одной из них. В короткой белой ночной рубашке она стояла в постели на коленях, смотрела на них и ждала ответа, но не дождалась.
   — Нет от вас никакого толку, вот что!
   Марина забралась под одеяло.
   — Все равно, там происходит что-то странное, я уверена. Как вы думаете, может быть, Гедеон знает какую-нибудь тайну из прошлой дедушкиной жизни? — Глаза у нее стали большими. — Может быть, Гедеон незаконный сын Гранди от какой-нибудь русской балерины или французской оперной певицы?
   Маленькое лицо Мэг выражало глубокое неодобрение. Марина взглянула на нее и вздохнула: «Пожалуй, ты права. Романтично, но не похоже на правду. Бабушка бы этого не допустила». По-настоящему своей бабушки она не знала, только видела большую пожелтевшую фотографию в гостиной, на которой была изображена леди с решительным подбородком и выразительными глазами. Марина не могла себе представить, чтобы дедушка изменял такой бабушке.
   Бабушка умерла тридцать лет назад. Отцу Марины было двадцать, но в доме не было его фотографий. Гранди всегда говорил о нем уклончиво, избегая отвечать на ее вопросы. Марина сморщила нос. Она смутно помнила, что раньше где-то был его снимок, но уверенности не было, к тому же сейчас фотография исчезла.
   Марина подозревала, что ее отец был не очень хорошим человеком и чем-то обидел Гранди. Очень скрытный, дед не рассказывал о своем прошлом. Холодок, который появлялся в его глазах, всегда удерживал Марину от лишних расспросов.
   Свернувшись калачиком и подложив под щеку ладонь, она тихо погрузилась в сон. Проснулась, когда дневной свет уже заливал комнату. Минуту она тихо лежала, потом зевнула, потянулась и сказала Эмме и Мэг «доброе утро». Марина умылась, оделась и спустилась вниз. Последнее время Гранди проводил утро в постели. Ему пошел уже семьдесят второй год, и теперь он берег силы.
   Войдя в кухню, она с удивлением услышала пение кипящего чайника. Гедеон с улыбкой повернулся ей навстречу, и Марина улыбнулась ему в ответ:
   — Рано же вы встаете!
   — Жалко в такой день валяться в постели.
   Она выглянула в низенькое оконце. Гедеон отодвинул красные клетчатые занавески, и кухню залил солнечный свет. На траве и цветах еще сверкала роса, ярко-малиновые розы обвивались вокруг деревянной решетки, высоко подняли трепещущие головы алые маки, их оттеняли кусты белой сирени. На одном кусте сидел дрозд и оглядывал лужайку блестящим черным глазом в поисках насекомых. Небо над ним было ярко-синим.
   — Прекрасный день, — согласилась она.
   — Самый подходящий для пикника, — отозвался Гедеон, засыпая в чайник заварку.
   У Марины глаза широко раскрылись:
   — Для пикника?
   — Давайте отправимся к древнему кладбищу.
   — А откуда вы о нем знаете? — спросила она, внимательно на него глядя.
   — Лучше всех сохранившееся кладбище на северо-западе. О нем упоминается во всех путеводителях.
   — Да? — Может быть, так оно и есть? Сама она воспринимала эти древние захоронения как нечто обычное, но, возможно, в других местах их считают достопримечательностями, откуда ей знать? — Туда очень крутой подъем, — предупредила Марина.
   — Вам кажется, что я дряхловат для таких подъемов? — спросил Гедеон насмешливо.
   — Мне кажется, я должна вас предупредить, — и на щеках у нее появились ямочки. — Чего бы вы хотели на завтрак? Я, пожалуй, съем вареное яичко.
   — Я тоже. И сварите еще несколько, мы возьмем их с собой, чтобы перекусить на природе.
   Поев, они обшарили кладовую и маленький холодильник, нашли холодного цыпленка, немного салата и фруктов, большой кусок сыра, а к нему вполне съедобное сухое печенье.
   — Пойду скажу Гранди.
   — Я уже сказал ему вчера вечером, — холодно заметил Гедеон, удерживая ее за руку, чтобы она не упорхнула к своему дедушке.
   Марина посмотрела на него удивленно:
   — И он не возражал? — Так вот о чем они спорили.
   — Он согласился, — сказал Гедеон, не вдаваясь в подробности.
   Они собрали всю провизию в старую плетеную корзину и понесли ее вместе. Им нужно было пересечь деревню, чтобы выйти к полю, на котором начинался подъем на Круговую гору. Из окна почты выглянула миссис Робинсон. Она с любопытством посмотрела на Гедеона и помахала Марине.
   — Мы должны зайти поздороваться, иначе она обидится, — сказала Марина сдержанно.
   Миссис Робинсон за прилавком напоминала паука, поджидающего муху, но обижаться на нее было невозможно. Она видела все, что происходит на улице. Марина подозревала, что где-то внутри этой маленькой пухлой женщины был спрятан радар. Она, казалось, способна была разузнать все о каждом жителе деревни, которых было около сотни. Всех их миссис Робинсон знала очень близко.
   Гранди говаривал, что столь живой интерес к окружающим помогает ей прекрасно сохраниться. С ясной, приветливой улыбкой, ласковым, приятным голосом и совершенно не краснея, задавала она свои вопросы. Единственный внук миссис Робинсон эмигрировал в Австралию — по слухам, просто сбежал от бабки. Но, несмотря на некоторую пустоту в личной жизни, пожилая дама всегда была весела. Она полностью отдалась своему призванию, став деревенской службой информации. Она собирала ее и передавала дальше, часто в очень приукрашенном виде. Дед говорил, что миссис Робинсон в душе была художником. Она не принимала жизнь в ее обыденном обличье, она ее совершенствовала.
   Не успели Марина и Гедеон переступить порог, как миссис Робинсон уже направилась им навстречу со словами:
   — Я вижу, вы на пикник собрались. Самый подходящий денек для этого. Какая прекрасная машина у вашего гостя. Он ведь у вас остановился, не так ли? Вот и славно! Миссис Беллиш родила во вторник, младенец совсем лысенький, головка гладкая как яйцо. Бедный мистер Беллиш, он так переживает, понятно, это ведь его первенец. А в усадьбе «Иви три» кот застрял в трубе. Я всегда говорила хозяйке, что так и будет. Каждый раз, когда кто-нибудь входил в комнату, он бросался прятаться в камин. Я ей говорила, что нельзя приручать дикое животное. Дикий кот он и есть дикий кот, и ничего с ним не поделаешь.
   — Бутылку лимонада, пожалуйста, — сказала Марина, дождавшись паузы. Она не делала попыток отвечать или задавать вопросы, поскольку в этом не было нужды. Миссис Робинсон шла своим путем, независимо от слушателей.
   Достав с полки бутылку, миссис Робинсон, улыбаясь, принялась за Гедеона.
   — Из Лондона приехали? — Она не ждала ответа. Дедушка говорил, что миссис Робинсон читает ответ на лице собеседника и, если он ее не устраивает, она придумывает свой. — Никогда там не бывала, никогда. Ужасное место, всегда туман. Мистер Робинсон возил меня однажды в Блэкпул, и больше я туда ни ногой. До того устала от дороги туда-обратно, впору было отпуск брать, когда наконец домой вернулись. Что-нибудь еще нужно, Марина? Как у мистера Грандисона руки? Все хуже? Бедняга, стал почти калекой. Ему нужна крапива, вот что. Мистер Робинсон в этом поклясться может.
   Тут в магазин вошел мальчик и принялся разглядывать дешевые конфеты, выставленные на прилавке. Миссис Робинсон переключилась на него, и Марина расплатилась, положив деньги на прилавок.
   — До свидания, миссис Робинсон, — попрощалась она.
   Гедеон, беззвучно смеясь, вышел следом за ней. Они слышали, как старушка говорит что-то мальчику, а тот, так же как только что они, молча слушает.
   — Она просто невыносима, — заметил Гедеон.
   Они повернули и прошли через ворота, аккуратно закрыв их за собой. Дальше их путь пролегал по колосистой траве, шелестевшей под ногами. В траве росло множество лютиков, с холма тяжело и медленно спустилось несколько чернобелых коров, чтобы взглянуть на прохожих.
   — Любопытные создания эти коровы. — Гедеон наблюдал, как они мычат на него, низко опустив голову.
   Если бы Гедеон прежде бывал в их деревне, думала Марина, миссис Робинсон непременно узнала бы его, но ведь этого не произошло, хотя ее маленькие глазки-бусинки внимательно осматривали его простой темно-синий хлопковый костюм, голубую рубашку с открытым воротом и широкий кожаный пояс, подчеркивающий тонкую талию.
   На Марине было зеленое хлопчатобумажное платьице, узкое в талии, с оборочками у корсажа, делавшее ее фигуру особенно грациозной. Маленькие груди приподнимали тонкую ткань. Ветер, дующий в спину, трепал ее пышную юбку.
   В дальнем конце поля им пришлось перебираться через живую изгородь. Гедеон сначала поставил на другую сторону корзину, затем он поднял Марину. Какую-то минуту руки его крепко сжимали талию, потом он опустил ее на землю и нагнулся за корзиной.
   Древние захоронения, расположенные кольцом, находились на самой вершине холма, откуда были видны все окрестные долины. Захоронениям было около четырех тысяч лет, они относились к бронзовому веку.
   — Наверное, это могилы королей, — Марина говорила, стоя среди обломков серых камней. — Здесь их много похоронено, по-моему шесть, целая династия. Отсюда, сверху, они могли следить за своими подданными.
   — Большой брат всегда видит тебя, — предположил Гедеон.
   — Что-то в этом духе, — она захихикала. — Страшно, правда? Когда я была маленькой, я представляла себе, что по ночам они выходят из могил и крадутся вниз по склону в поисках жертвы.
   — Этот парень был просто богатырь, — пробормотал Гедеон, стоя у входа одного из захоронений. Камни огораживали его с четырех сторон. Продолговатое, заросшее травой, оно было в длину около шести футов. Гедеон улегся внутри каменной могилы и скрестил руки на груди.
   — Не надо! — закричала Марина. — Это приносит несчастье.
   Но Гедеон продолжал лежать и, улыбаясь, смотрел на нее. Она подумала тогда, что именно так должен был выглядеть король, правивший в древности варварами: мощное, костистое тело, квадратная челюсть на длинном кельтском лице, черные непослушные волосы, растрепанные ветром, глаза, с угрозой поблескивающие сквозь ресницы. Не хватало только рогатого шлема и исчах. Марина рассказала о том, что пришло ей в голову, но он только рассмеялся:
   — Вы перепутали все исторические периоды. Это викинги носили рогатые шлемы, а длинные лица были у кельтов. Однако те, кто сооружал эти гробницы, жили, я думаю, значительно раньше, они были небольшого роста, не выше пяти футов. Тот, на чьем месте я лежу, был исключением.
   — Вылезайте, пожалуйста, — попросила Марина, ей не нравилось, что он лежит на траве, объеденной овцами.
   Взяв корзину, она вышла из кольца, образованного древними могилами. Здесь, наверху, дул резкий ветер и небо казалось таким близким, что хотелось достать рукой до летящих облаков. Внизу лежали плодородные зеленые долины, залитые солнечным светом, словно янтарным панцирем. Деревья, растущие по краям полей, отбрасывали темные пятна теней, между ними двигались величавые процессии коров. Чуть ниже вершины холма, с подветренной стороны, Марина нашла согретую солнцем ложбину и опустилась на низкую траву. Гедеон сел рядом и со вздохом вытянул длинные ноги:
   — Как хорошо!
   Марина разложила еду на белой скатерти, которую они взяли с собой, и Гедеон лениво наклонился, чтобы взять кусок цыпленка: — Я опять хочу есть.
   — Да, уже почти полдень, — сказала она и подумала, как быстро прошло утро, ведь в восемь они еще сидели за завтраком.
   Высоко над головой, словно подвешенный на нитке, парил жаворонок, крошечные его крылья совсем не двигались. Он непрерывно пел, а Марина лежала, вытянувшись во весь рост, заслонив глаза рукой от яркого света, и глядела на него.
   Трава была мягкой и пахла чудесно. В затишье Марину разморило от жары, и ей захотелось вниз, в тень деревьев. Здесь некуда было спрятаться от солнца. Взглянув на Гедеона, она увидела, что он аккуратно доедал цыпленка, обдирая мясо белыми, ровными зубами.
   — У, каннибал!
   Он поднял на нее глаза, прищурился от удовольствия:
   — А вы есть будете?
   Она зевнула:
   — Мне лень.
   Гедеон завернул куриные кости в бумагу и убрал в корзину, потом подвинулся и начал искать сыр и печенье.
   — Ах ты, лентяйка, — совсем рядом прозвучал глубокий, мягкий голос.
   Она отняла руку от глаз и увидела темную голову, заслонившую от нее небо. Несколько секунд сердце ее бешено билось. Гедеон смотрел сверху, а Марина перевела взгляд с черных глаз на резкий чувственный рот. Она поняла, что он хочет поцеловать ее. Поцелуй был нежный, ласкающий и осторожный, как будто вопросительный — казалось, Гедеон был не уверен в себе.
   Когда он отодвинулся, Марина, чуть-чуть задыхаясь, сказала:
   — Наверное, я встречала тебя в другой жизни.
   — Ты веришь в переселение душ? — спросил Гедеон, посмеиваясь.
   — Я никогда об этом не думала, но…
   — Но что? — Он спросил быстро, пристально глядя на нее.
   — Мы прежде встречались?
   Гедеон смотрел на нее сверху, и глаза его опять стали бездонными, непостижимыми, лицо приобрело восточную непроницаемость.
   — Почему тебе так кажется?
   — Что-то в тебе есть знакомое. Я уверена, что где-то я видела твое лицо.
   — Ну и какое было первое впечатление? Надеюсь, положительное?
   Вопрос был очень странный, и она почувствовала, что он ждет ответа почти с волнением.
   Она ответила шутливо:
   — Во всяком случае, бежать от тебя с визгом меня как будто не тянет.
   — А что ты чувствуешь?
   В его голосе опять появилась жесткая интонация, и Марина нахмурилась:
   — Ты чего-то недоговариваешь. Почему? Вы с Гранди пытаетесь от меня что-то скрыть.
   Сухо усмехаясь, Гедеон отодвинулся.
   — А у тебя живое воображение, оказывается. Ешь лучше сыр.
   Он опять протянул ей кусок, и она медленно взяла, понимая, что он хочет прекратить этот разговор.
   — Ты говорил, что ты бизнесмен, а какой? — опять спросила она.
   — Из тех, что всегда заняты, — ответил он сдержанно. — Последние месяцы мне приходилось очень много работать. Я просто на пределе и умственных, и физических сил.
   Марина слушала его и грызла сыр.
   — Такое впечатление, что ты больше привык к роскошным отелям, чем к скромным деревенским домам.
   Он поморщился.
   — Я достаточно насмотрелся отелей. Мне приходится часто ездить, и гостиничная жизнь мне порядком надоела.
   — Как бы мне тоже хотелось насмотреться отелей, — вздохнула Марина.
   Наступило странное молчание. Гедеон смотрел вниз, на долину, его лицо застыло и как-то обострилось. Черты сделались резкими, сухими, похожими на хищный профиль орла, пряди со лба сдул ветер.
   Гедеон провел рукой по волосам, и она обратила внимание на его кисть.
   — У тебя хорошая растяжка. Ты играешь на пианино? — спросила Марина неожиданно.
   У него дернулся рот:
   — Да, немного.
   — Поиграй мне, когда мы вернемся, — сказала она с энтузиазмом.
   — Нет уж, мне бы не хотелось. У меня совершенно другой уровень, — сказал он, словно отрезал.
   Она поймала его руку, положила себе на ладонь и стала изучать ее поверхность со спутанными венами и сильные удлиненные пальцы.
   — Какая мощная рука!
   — Уж не гадалка ли ты? — спросил он насмешливо.
   Марина рассмеялась и перевернула его кисть ладонью кверху. Она оказалась гладкой и белой, а линии на ней глубокие и ясные.
   — Хорошая линия жизни, а линия сердца короткая. Зато линия ума чрезвычайно ярко выражена.
   — Очень хитро закручено! Что же ты не просишь позолотить ручку? — усмехнулся Гедеон.
   — Всякое даяние будет воспринято с благодарностью, — отпарировала она.
   Он достал из кармана монетку в пять пенсов и положил ей в руку:
   — Спасибо тебе, цыганочка.
   Марина попробовала монетку на зуб:
   — Не слишком щедро, ну да ладно. Я куплю себе новый хрустальный шар для гаданий.
   — Слишком поздно! Ты уже встретила таинственного смуглого незнакомца. Она взглянула на него сквозь ресницы:
   — А разве ты незнакомец?
   Гедеон не мог оторвать глаз от дерзкого овала ее щеки, от слабой улыбки на маленьких розовых губах.
   — Да, разве я незнакомец? — прошептал он. Хруст травы совсем рядом прервал возникшее между ними влечение. Они вздрогнули и, обернувшись, увидели удивленные влажные глаза овцы, которая смотрела на них из-за камня. Они рассмеялись, и овца в ужасе убежала, подпрыгивая.
   Гедеон снова вытянулся и, лежа на боку, съел еще что-то, одновременно наблюдая за тем, как бегут тени по траве, растущей на склоне.
   Марина съела немного салата и яблоко. Лицо у нее раскраснелось от солнца, ее разморило, и двигаться не хотелось. Хохлатая ворона слетела на землю и с жадностью следила за ними. В ожидании объедков она расхаживала туда-сюда, напоминая Гамлета на стенах замка Эльсинор. Гедеон положил кусок цыпленка на бумажную салфетку, и вдруг ворона прыгнула вперед, схватила кусок, хлопая крыльями, и улетела, утащив его в клюве.
   Оба рассмеялись.
   — Неужели она это съест? — спросила Марина, и Гедеон кивнул:
   — Вороны хищники.
   — Какой ужас!
   — Разве ты не знала, что они крадут птенцов из гнезд?
   — Наверное, знала, только никогда об этом не думала. Однажды, давно уже, Гранди сказал мне, что бабочки едят падаль. Мне было противно, потому что они выглядят такими чистыми, воздушными, а едят гнилье. — Ее передернуло. — Это заставило меня посмотреть на них совсем по-другому.
   — Да, жизнь сложнее, чем кажется, — согласился Гедеон.
   Он лежал на спине, сцепив руки за головой, и смотрел в небо. Глаза его закрылись, и Марина увидела, как разгладились, смягчились резкие черты. Линии рта обмякли, стали нежнее. Скулы, сведенные непонятным напряжением, расслабились. Гедеон выглядел сейчас мягким, уязвимым, рот красиво изогнулся, под тяжелыми веками потух блеск умных черных глаз. Ресницы черными дугами лежали на щеках.
   Она старалась не потревожить его сон. Немного выше того места, где они расположились, несколько овец стали с шумом щипать короткую траву. Чайки летали в синем небе над деревней внизу, их белые крылья напоминали серпы. Море сверкало на солнце, голубые волны сливались с маревом, окутывающим все пространство до горизонта.
   Гедеон всхрапнул, ресницы его задрожали. Она склонилась над ним и поняла, что он пробуждается. Гедеон открыл глаза и увидел ее. Марина улыбнулась, тонкий локон ее серебристо-белых, мягких волос упал на него.
   Он лениво поднял к нему руку.
   — Лунный луч, — сказал он хрипловато.
   — Ты очень крепко уснул.
   — Неловко вышло! Извини.
   — Не надо извиняться. Мне не было скучно, я была не одна.
   Гедеон приподнял бровь.
   Марина взглянула на овец, потом на чаек.
   — Вокруг всегда есть кто-то. Надо только приглядеться.
   Он снова улыбнулся, на этот раз мягко:
   — Как, например, Эмма и Мэг?
   Марина широко распахнула глаза, блеснувшие живой голубизной:
   — Как ты узнал об этом?
   — Твой дед сказал, — ответил он после короткой заминки.
   И она снова подумала, неужели все эти странные переглядывания и непонятные паузы просто плод ее фантазии. Он же сказал, что у нее богатое воображение.
   Марина взглянула на солнце.
   — Мне кажется, пора отправляться домой, Гранди будет волноваться, куда мы пропали.
   Она встала, и Гедеон лениво протянул ей руку. Она засмеялась и потянула, и вот он стоит радом, глядя сверху вниз:
   — Ты порозовела, солнце обожгло кожу.
   — Моя бедная кожа, — простонала она. — Мне и минуты нельзя побыть на солнце, я тут же делаюсь как вареный рак.
   — Сегодня не как рак, а как нежно-розовая семга.
   — Вот спасибо, — засмеялась она. — Ты меня утешил.
   — Я обожаю семгу, — и он поцеловал ее в щеку.
   Идти вниз было куда легче, чем в гору, однако потребовалось полчаса, чтобы добраться до деревни. Миссис Робинсон вышла им навстречу с газетой для Гранди. Марина улыбалась, выслушивая поток новостей, и, когда почувствовала, что можно уйти, не обидев собеседницы, она еще раз улыбнулась и сказала, что им нужно торопиться.
   На пути к дому Гедеон заметил с усмешкой:
   — Зачем здесь нужны газеты? Миссис Робинсон сообщает все новости бесплатно.
   — По-настоящему интересных новостей в газетах не печатают. Когда миссис Дудек заперла своего мужа в угольном подвале, ни одна газета не сообщила об этом. А мы все знали. А разве найдется газета, которая напечатает про то, что отец третьего ребенка у Смитов совсем не мистер Смит, а молочник?
   — Боже мой! А как она об этом узнает?
   — Бог знает. Это или предположение, или чистая выдумка, а может, на эту мысль ее натолкнуло то, что у бедного малыша и у молочника рыжие волосы.
   — В таком крошечном поселке столько страстей!
   — Чем тише и меньше поселок, тем сильней страсти, — ответила Марина очень серьезно. — Дедушка твердо убежден, что она все выдумывает, а я думаю, что не все.
   Гедеон молча шел рядом с ней, пока они не вошли в дом.
   — А про твоего дедушку она тоже что-нибудь рассказывает?
   — Что? — Она быстро к нему повернулась.
   Лицо Гедеона было непроницаемо:
   — Бог знает, она ведь могла.
   Марина нахмурилась.
   — Я от нее ничего подобного не слыхала, но ведь у нее свой метод. Она тебе расскажет все о каждом, но ничего о тебе самом.
   Гедеон начал тихонько насвистывать. Гранди поднял голову, когда они появились на кухне. Лицо у него было хмурое, напряженное. Марина легонько его поцеловала, в надежде, что он не сердится. Дед смотрел ей в глаза несколько секунд, как будто выискивая в ее лице что-то, потом улыбнулся.