Лэм Шарлотта. Крещендо

   Сон? Да сон ли это был? Может быть, она всетаки пошла к нему в лунатическом трансе и Гедеон взял те «, что она сама, не сознавая, предлагала ему?
   Этого Марина не знала. Девочка, которой она себя считала, такого бы не сделала. Но женщина, растревоженная в тот вечер ласками и поцелуями, могла пойти к Гедеону в поисках того, чего так жаждало ее тело.
   К горлу снова подступила тошнота, и она закрыла глаза руками. Неужели это случилось?
   Дверь отворилась, и Гравди спросил взволнованно:
   — Что такое? Голова сильнее болит? Может быть, позвонить доктору?
   Марина вытерла глаза и медленно опустила руки.
   — Нет, все в порядке. — Глубоко вздохнула и спросила: — Он уехал?
   Гранди заколебался, она видела, что сейчас он соврет.
   — Значит, не уехал? — спросила она резко.
   — Как бы я хотел выгнать его вон! — Дед бормотал, злясь на свою телесную немощь. — Если б я был моложе, да и руки не были бы такими бесполезными… — Его вялые руки напряглись на коленях, как бы желая схватить Гедеона за горло. — Он отказался уезжать, и я ничего не могу поделать.
   — Я поговорю с ним, — сказала Марина, что-то решив про себя.
   — Что ты! Нет! Марина… — Дед смотрел на нее с ужасом, как на безумную.
   — Я поговорю с ним, — сказала она спокойно и холодно. — И тогда он уедет.
   Гранди попытался переубедить ее, но тщетно. Она только смотрела, и в конце концов он вышел, а она осталась сидеть и ждать, глядя в окно на утренний свет, который казался ей тьмой без края.
   Марина хотела навсегда избавиться от Гедеона, и хотя у нее не было сомнений в мудрости такого решения, оно означало новую боль сейчас и в будущем. Но боль стала привычной для нее в прошлом, значит, она сможет жить с ней и теперь. Уход Гедеона будет для нее примерно тем же, чем были для дедушки больные руки: потерей истинного счастья и смысла жизни. Злую шутку сыграла с ними жизнь — для расправы она использовала то, что было им дороже всего.
   Марина услышала шаги и напряглась, ведь она не услышит их больше никогда в жизни. Он бежал, прыгая через ступеньку, и она чувствовала, как он торопится к ней. Он стоял в дверях и глядел на нее несколько секунд, потом подошел к кровати своей изящной, какой-то хищной походкой, опустился на колени и поднес ее руки к губам.
   — Уезжай-ка ты, Гедеон, — сказала она тихо. Он вскинул черную голову, темные глаза уставились на нее.
   Но прежде, чем он начал говорить, она продолжила тем же ровным тоном:
   — Я не хочу тебя больше видеть. Уезжай и больше не возвращайся. Подавай на развод, или я это сделаю, мне все равно. Но я хочу, чтобы это кончилось.
   — Послушай, Марина, — начал он, но она прервала его, покачав головой:
   — Нам не о чем говорить.
   — Дай мне объяснить тебе, — начал он снова, но Марина опять прервала:
   — Ничего не надо объяснять.
   — Неужели? — Он стоял, возвышаясь над ней, лицо его стало жестким. — Тогда почему же ты не даешь мне говорить?
   — Не хочу больше вранья.
   — Я никогда тебе не врал!
   — Да? — Она опустила голову. Всего секунду звучал в ее голосе сарказм, но Гедеон сразу напрягся и переступил с ноги на ногу.
   — Нет, — бросил он в ответ, — никогда. То, что ты увидела в тот день, было моей первой встречей с Дианой с тех пор, как я полюбил тебя.
   Это было первое признание в любви, которое она услышала от Гедеона, но оно не принесло ей счастья. Марина ждала его все время, пока была замужем, представляя, какое облегчение и радость придет вместе с ним. Сейчас она не чувствовала ничего, кроме холодной тоски.
   — Какая разница, сколько раз это случалось. Одного вполне достаточно. — Она теперь смотрела прямо на него, глаза ее были полны презрения.
   — Да ведь ничего не было, — оборвал он ее. — Сверх того, что ты видела. Диана поцеловала меня, а не я ее.
   — Не войди я в эту минуту, разве этим бы ограничилось, — сказала она, брезгливо изогнув губы.
   — Послушай меня, — проговорил Гедеон, опускаясь на кровать и крепко беря ее за плечи. Темные глаза его горели. — Ты должна мне верить.
   — Я никогда тебе больше не поверю. — Ее глаза отвечали ему ледяной холодностью. — Я не хочу тебя видеть. Все кончено.
   — Нет, не все.
   Она заметила в нем какую-то расчетливую мысль. Она так хорошо знала все выражения, которые принимало его смуглое, твердое лицо, что ей не трудно было понять, о чем он думает. Он вспоминал, как она потянулась к нему в эти дни, глаза его заблестели, лицо смягчилось.
   — Вчера ночью у меня создалось совсем другое впечатление, — сказал Гедеон хрипло, и взгляды их встретились. Теперь она знала наверняка, что то, что произошло в его спальне, не приснилось ей. Она пошла к нему, как наркоман за наркотиком, и он взял ее, хотя знал, что она не в себе.
   Марина изо всех сил оттолкнула его и отвернулась, чтобы избежать чувственных губ.
   — У тебя нет никакого права! — воскликнула она сердито.
   — У меня есть на это все права, — заверил он, и лицо его не предвещало ничего хорошего. — Ты пришла, потому что хотела меня, как я — тебя, как я всегда буду тебя желать. — Его рука скользнула вдоль шеи, сильные пальцы добрались до мягких серебристых волос и стали нежно их перебирать. — Дорогая моя, я еле пережил этот год, я так скучал по тебе, что не могу передать. Поэтому я и приехал, хотя Гранд и просил меня оставить вас в покое, пока ты ничего не помнишь. Я должен был тебя увидеть, хотя бы издалека. Я жил одними воспоминаниями.
   — Ты должен бы уже привыкнуть, — заметила она едко и услышала, что у него даже дыхание прервалось.
   — Нет! — воскликнул он, протестуя, и она поняла, как глубоко он задет, и обрадовалась, да, обрадовалась тому, что он страдает, как сама страдала раньше, как предстояло ей мучиться в будущем. Когти любви достали наконец Гедеона и вонзились глубоко. Марина видела это и ликовала.
   — Уходи, — повторила она. — Ты мне больше не нужен. Все кончено.
   Гедеон медленно поднял голову, на лице появилось выражение опасного спокойствия.
   — Черт возьми, — пробормотал он непослушными губами, — с тех пор, как я сюда приехал, ты много раз доказала мне, что ты моя.
   Что она могла возразить? Гедеон вошел к ним как незнакомец, и с момента его появления она снова начала в него влюбляться и скрыть этого не могла. Спрятавшись в мире снов, она продолжала любить его точно так же, как любила его прежде и любит теперь. Инстинкт не предостерег ее, и без тени сомнения она пошла ему навстречу, ее не остановило странное чувство близости, возникавшее иногда.
   — Ты просто бессовестно воспользовался тем, что я ничего не помнила, — яростно обвиняла она.
   — Если бы ты действительно меня ненавидела, ты бы никогда ко мне снова не потянулась, — возражал он. — Ты любишь меня, несмотря на обиду. — Он с трудом улыбнулся. — Дорогая моя, тебе было очень плохо, но все это уже позади. Диана ничего для меня не значит. Я получал удовольствие и от нее, и от ее тела, но она никем для меня не была.
   Марина поморщилась:
   — Ты считаешь, что это тебя извиняет?
   — Нет, конечно! — продолжал он нетерпеливо. — До встречи с тобой все женщины были для меня только приятным развлечением, когда я уставал. Диана — идеальная любовница для мужчины, который не хочет себя связывать. Я для нее тоже не много значил. Мы использовали друг друга, не любя.
   Этому Марина не поверила. Она помнила их спор на дороге совсем недавно, ее сердитые и страстные упреки, которых она не слышала, но видела издалека. Даже не зная тогда об их отношениях, Марина поняла, что чувствует та женщина. Диана любила Гедеона, несмотря на то что он не отвечал взаимностью.
   Гедеон неожиданно наклонился и стал целовать ее шею трясущимися губами.
   — Клянусь тебе, это она целовала меня. Когда ты вошла, дорогая моя, твое лицо напугало меня. — Он застонал и вздрогнул, как будто сильно замерз. — Я выбежал на улицу и увидел тебя на дороге, в крови, ты лежала так неподвижно… Я подумал… — Он замолчал, задыхаясь, обняв ее так крепко, что ей трудно было дышать. — Я думал. Боже, помоги мне, неужели она умерла? И не мог сдвинуться с места. Я стоял как вкопанный, и мне хотелось ты же умереть. — Он целовал ее волосы, щеки, ухо, стараясь добраться до губ, но она трясла головой и отворачивалась. — Марина, я люблю тебя, — шептал он. — Я сам не знал, как сильно я тебя люблю, пока не увидел тебя там, на дороге. Я подумал, что ты умерла, а я так и не сказал тебе…
   — Теперь уходи, — произнесла Марина холодно. Она сидела, выпрямившись как истукан, в кольце его рук.
   Гедеон отшатнулся, глаза его вспыхнули.
   — Не надо так. Ты мне нужна.
   — Да, но ты мне не нужен, — отрезала она, ненавидя его за то, что он говорил именно так: любить по-настоящему он еще не умел. Самыми главными для него оставались собственные потребности. — Ты мне совершенно не нужен, ты мне нужен, как зубная боль!
   Она страшно побледнела, ей постоянно приходилось держать под контролем лицо, потому что больше всего она боялась ослабеть, упасть в подушку и заплакать. Тогда Гедеон непременно обнимет ее, и Марине не хватит сил его оттолкнуть и выгнать.
   Гедеон встал, не отрывая от нее глаз. Длинный, худой, он внимательно глядел на нее, и всеми силами она старалась, чтобы ее ответный взгляд был холоден и спокоен.
   — Я люблю тебя, — еще раз повторил он.
   — Ты опоздал, — иронически скривив губы, ответила она. — Прощай, Гедеон.
   Его взгляд еще раз задержался на ней, потом он повернулся и вышел; Марина откинулась на подушки, потому что ее била дрожь и в голове что-то пульсировало. Она закрыла глаза и выскользнула из этого мира в мир снов, где ей не было так больно.
   Луч солнца пробежал по комнате, как любопытный зверек, нашел на подушке прядь серебристых волос, запутался в них и бросил отблеск на бледное спокойное лицо. Она спала, но по щекам текли слезы, а губы что-то невнятно шептали.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

   Комната была озарена закатным светом и в доме было тихо, когда она проснулась. Слушая тишину, она дрожала как в лихорадке: Гедеон уехал, оставив ее одну думать и тосковать о нем, несмотря на весь гнев и ненависть. Она вылезла из постели и подошла к окну. В блеске заходящего солнца над морем бесшумно парили чайки, следуя за возвращающейся рыбацкой лодкой. У чаек будет роскошный банкет, когда за борт будут выбрасывать рыбьи внутренности. Это обычная картина по вечерам: рыбацкая лодка, а за ней стая чаек.
   Что же ей дальше делать? Она облокотилась на подоконник и стала думать, но голове трудно было соображать, мешали глупые эмоции, которые опять причиняли боль, а Марина всей душой стремилась к покою.
   Нужно было что-то решать по поводу будущего. Слепящий свет памяти рассеял туман мечтательного романтизма, в котором она жила последние месяцы. Теперь она отчетливо видела, что жизнь концертирующего пианиста не для нее. Жизнь Гедеона ей не по силам. Она не смогла бы ездить по свету и всегда держать себя в форме, всегда быть в центре внимания, постоянно идти по тонкой проволоке славы, зная, что внизу нет предохранительной сетки и ничто не смягчит падения.
   Замужество помогло ей понять, что для такой жизни у нее не хватит выдержки. Для Марины музыка была глубоко личным переживанием. Резкий свет рампы отвлекал ее от того внутреннего состояния, которое появлялось у нее, когда она играла в одиночестве.
   Придется говорить об этом с Гранди, но только не сейчас. Сначала ей нужно укрепить себя для встречи лицом к лицу с окружающим миром. Конечно, это будет не просто, но Марина твердо решила, что так будет.
   Она пошла в ванную, вымылась, потом постояла, послушала, нет ли какого-нибудь движения внизу. Нет, никакого. Наверное, Гранди ушел на прогулку. Она оделась и спустилась на кухню и замерла в дверях. Два яркокрасных пятна вспыхнули у нее на щеках.
   Гедеон посмотрел спокойно и предложил:
   — Кофе хочешь?
   — Ты что здесь делаешь? — задыхаясь от гнева, спросила она. Глаза ее потемнели.
   Он даже не стал отвечать, а налил кофе и пододвинул ей чашку через стол. Из угла вылез Руффи и стал прыгать вокруг нее. Рассеянно она потрепала собаку по лохматой белой спинке. В голове бестолково крутились слова, Марина не находила, что сказать Гедеону.
   — Где Гранди?
   — Играет в шахматы с викарием, — ответил он совершенно обыденным голосом. — Ты, наверное, голодная? Что тебе приготовить?
   — Гранди знает, что ты здесь?
   Гедеон молча посмотрел на нее с едва заметной ласковой издевкой.
   Конечно, вопрос был глупый. Разве мог дедушка не знать, что он остался? Но как он мог уйти? Правда, когда Гедеон, с его силой воли, хотел заставить людей что-то для него делать, он неизменно добивался своего. Она-то надеялась, что Гранди ненавидит его так же, как она, и сможет противостоять ему. Но дед ушел и оставил ее одну, без защиты.
   Гедеон разглядывал Марину с издевкой, которая читалась в глазах и ухмылке, и, казалось, видел насквозь все ее мысли. Очевидно, ее возмущенный взгляд только развлекал его.
   — Да, Гранди бросил тебя мне на растерзанье. Тебе придется сражаться со мной в одиночку, — сказал он мягко.
   — Ты думаешь, я не смогу? — бросила она, подняв подбородок. — Я велела тебе убираться, и ты уйдешь. Ты мне больше не нужен. — Она прерывисто дышала. — Ты мне больше совсем не нужен, — повторила она с нажимом.
   Черные глаза Гедеона поблескивали, не выдавая его мыслей.
   — Что тебе сделать на ужин? Я могу приготовить что-нибудь очень Простое, повар из меня никудышный. Но из яиц я, пожалуй, смогу сделать омлет, яичницу или просто сварить.
   — Я не хочу есть, — отрезала Марина.
   Не обращая на нее внимания, он пошел к плите и занялся приготовлением омлета. Она, кипя, наблюдала за ним.
   — Пей кофе, — бросил он через плечо.
   Марина села за стол и медленно выпила кофе. Гедеон поставил перед ней омлет и тосты.
   — Еще кофе? — И, не дожидаясь ответа, налил кофе ей и себе, а затем сел напротив.
   — Что ты здесь делаешь? — Она не чувствовала вкуса пищи, организм еще не вернулся к своим обычным функциям. Нервы ее были на пределе, к тому же ее поташнивало. — Я же сказала тебе, я не желаю тебя больше видеть.
   — Я помню, что ты мне говорила. — Его равнодушный голос приводил Марину в ярость. Гедеон сидел совершенно свободно, развалившись на стуле и вытянув длинные ноги. Воротник темно-зеленого свитера слегка потрепался о длинные волосы. Лицо, на которое падали черные спутанные кудри, было совершенно бесстрастно, оно раскраснелось, похоже, что он долго гулял по ветру. Марина смотрела на него с отвращением.
   — Уезжай отсюда и не возвращайся!
   — Ешь, пожалуйста, омлет. — Он просто пренебрегал всем, что она говорила, и Марина непроизвольно сжала руки в кулаки. Больше всего ей хотелось запустить в него чашкой кофе.
   — Возвращайся к своей Диане! — бросила она и тотчас пожалела об этом. Черные глаза блеснули, в них появилось нечто вроде удовольствия, значит, она выдала ту сложную смесь чувств, что бушевали у нее внутри. Ей хотелось, чтобы он поверил в твердость ее решения, но эта глупая оговорка выдала ее внутреннюю неуверенность.
   Она встала, и Руффи тоже поднял ушки, надеясь, что она собирается гулять.
   — Убирайся! — закричала она, но Гедеон даже не пошевелился.
   — Никуда я не поеду. — Он откинулся на спинку, забросив руки за голову. Инстинктивно она заметила красивую и мощную линию его тела. Марина совсем не хотела ее замечать, хотела преодолеть желание, которое он в ней будил. — Я остаюсь, — холодно добавил Гедеон, усмехаясь.
   — Почему ты такая свинья? — Ее голос дрожал, но он ответил с издевкой:
   — Я много над этим работаю.
   Он потерял всякий стыд. Мало того, что он изменял ей с этой женщиной. Она бы не удивилась, если б узнала, что он изменял ей все время. Он вынуждал ее терпеть его общество, и с неохотой ей приходилось признать, что она не может его прогнать. Гедеон всегда умел добиваться своего, и вот ей приходилось стоять перед ним, дрожа и глядя на него со злобой.
   — Омлет остынет, — сказал он.
   При виде еды ее тошнило. Но если она сейчас сбежит, он поймет, что она по-прежнему уязвима и беззащитна перед ним. Она медленно села и, несмотря на тошноту, стала есть, насильно глотая пищу. Как он смеет сидеть тут и издеваться, смеяться над ней?! Неужели он думает, что после всего, что было, он снова сможет увлечь ее, вернуть к себе?
   Однако повод для оптимизма у него все-таки был. Ведь за прошедшие месяцы ничего не изменилось, ее тянуло к нему как раньше. В тот вечер, после его ласк, она сама пошла в его спальню, а не наоборот. Гедеон прекрасно знал, что делает, сажая ее на колени, целуя тем особенным, страстным и неотразимым образом. Он будил ее подсознательное желание и добился успеха. В лунатическом трансе Марина пошла к нему, потому что в самой глубине души знала, чего хочет.
   Что же удивительного в том, что он не хотел уезжать? Она сама выдала ему во сне, как сильно она жаждала его. Она с отвращением доела и допила остатки кофе.
   — Я собираюсь спать, — сказала Марина и встала.
   — Спокойной ночи, — ответил Гедеон, язвительно улыбаясь.
   Ей ужасно хотелось его ударить, даже руки напряглись. Он, выпрямившись, с насмешкой наблюдал за ней. Потом он встал, и она кинулась к дверям, слыша, как он смеется ей вслед.
   Марина заперла дверь спальни, хотя в этом не было нужды, Гедеон за ней не пошел. Раздевшись, она снова юркнула в постель. Куклы сидели на обычном месте, но теперь это были просто куклы. Маринино детство слишком затянулось: она была ребенком, когда встретила Гедеона, ребенком он соблазнил ее, ребенком она оставалась, когда сама носила его ребенка под сердцем. Марина не могла противостоять Гедеону по молодости и отсутствию опыта, и он это знал.
   Гранди держал ее в этом доме, как куклу в стеклянном шкафу, как мертвую царевну в хрустальном гробу. Он любил ее и баловал, но здесь она всегда оставалась ребенком. Гравди хотел, чтобы она сыграла предназначенную ей с детства роль, формируя ее по своему образу и подобию. Марина любила музыку, умела работать, но в ней отсутствовало стремление к абсолютному совершенству. Она смирилась с ролью, навязанной ей с юных лет, но никогда ее по-настоящему не хотела. Марина любила тихую жизнь Бассли, она любила музыку, но жизнь, которую планировал для нее Гранди, никогда не привлекала ее.
   Она начала осознавать это в колледже. Да, у нее были способности, тут не было сомнений, она умела и работать, и учиться, но постоянное стремление к вершинам, которое жило внутри таких людей, как Гедеон, было ей несвойственно. Марина была им не ровня.
   Когда однажды Гедеон сказал ей об этом, она по наивности решила, что превосходит его, но тот имел в виду совсем обратное.
   Теперь пришло время заглянуть правде в глаза, и она поняла, что Гедеон был прав. Пусть раньше поверхностный блеск скрывал в его исполнении недостаток истинного чувства, Гедеон все равно был выдающимся пианистом. К тому же за последнее время его интерпретации приобрели еще одно измерение, добавилась глубина понимания и страсть, он начал подъем на новую высоту. В короткий период замужества она видела начало этого подъема.
   Марина заснула не скоро, а утром она взяла Мэг и Эмму, улыбнулась им на прощание и убрала на верхнюю полку шкафа.
   Когда-нибудь в них будет играть другая маленькая девочка, но это будет уже не она. Куклы были ей верными друзьями в мире, из которого она уже ушла.
   Марина надела джинсы, короткую синюю блузку и спустилась вниз. Гедеон готовил помидоры с беконом. Искоса поглядев на нее, он встретил ее холодный, ровный взгляд.
   — Ты почему не уехал? — спросила она настойчиво.
   — Завтрак готов, — ответил он, как будто Марина ничего не произносила. Марина увидела, что он избрал такую тактику: игнорировать все ее требования и не обращать внимания на враждебность.
   — Я серьезно говорю. Нашей женитьбе пришел конец.
   — Да она еще и не начиналась. Наливай кофе.
   — Где Гранди? — Несмотря на раздражение, она налила кофе и села. Из окна лился солнечный свет. Руффи, виляя хвостом, крутился вокруг, принюхиваясь, в ожидании того, что сейчас ему кинут восхитительную кожицу от бекона.
   — А ты подожди немного, — сказал Гедеон, ставя тарелку перед Мариной. Он сел напротив, с удовольствием разглядывая еду у себя на тарелке. — Не знаю, как ты, а я голоден как волк. — Он поднял голову. — Гранди ушел в деревню.
   Марина была изумлена:
   — Как ушел в деревню?
   — Почему бы и нет? — Гедеон наклонился над тарелкой и с удовольствием занялся едой. В расстегнутом воротнике рубашки виднелась мускулистая смуглая шея и черные волоски на груди. Прядь черных волос падала ему на щеку, и Марина боролась с искушением убрать ее с лица. Она боялась дотронуться до него.
   Действительно, обычно Гранди каждый день ходил в деревню — в магазин и поговорить с людьми. Но ее удивляло, что он опять оставил ее одну с Гедеоном. Однако Гранди уважал успех, он гордился Гедеоном, который был лучшим его учеником.
   Гедеон снова посмотрел на нее и спросил с издевкой:
   — Ты что, мух ловишь? Закрой рот и ешь завтрак, очень вкусно вышло. Еще немного, и я стану отличным поваром. — Он прекрасно знал, почему она была в таком недоумении, и развлекался. Это разозлило Марину, она напряглась и огрызнулась:
   — Почему бы тебе не отправиться туда, где ты нужен? Здесь хорошо и без тебя!
   — Очень жаль, — пожал он плечами и занялся едой.
   После яростной паузы Марина немного успокоилась и принялась за завтрак. Сегодня утром ее уже не тошнило от запаха еды. Она была голодна и молча съела все, что было на тарелке. Гедеон нарезал беконную кожицу и скормил ее Руффи, который внимательно наблюдал за ним, помахивая хвостом. После этого Гедеон почесал собаку за ухом, Марина видела, как двигаются длинные пальцы в белой собачьей шерсти, и у нее пересохло в горле. Гедеон посмотрел на нее, и она ощутила, как вспыхнуло ее лицо: Она поспешно отвернулась и начала убирать со стола.
   Если он все время будет здесь, рядом, она долго не продержится. Как она ни сердилась на себя, ничего нельзя было с этим поделать. Марина не видела Гедеона, но чувствовала каждое его движение, ее кровь реагировала на каждый удар его сердца, на каждый его вздох.
   Она заставила себя вымыть всю посуду, хотя кожей ощущала все, что он делал у нее за спиной. Наконец она кончила и пошла к двери. Но Гедеон преградил ей дорогу. Он не трогал ее, а только не пускал, улыбаясь с высоты своего роста.
   — Дай мне пройти! — потребовала она.
   — Иди, — отвечал Гедеон, и глаза его заблестели от удовольствия.
   Марина уперлась руками ему в грудь, чтобы оттолкнуть, и поняла, что делает ошибку. Стоило ей до него дотронуться, как внутри чтото дрогнуло, и она убрала руки, боясь, что они выдадут ее слабость.
   Избегая его взгляда, она неуверенно произнесла:
   — Ты что делаешь? Отправляйся к своей любовнице. Ты мне тут не нужен.
   — У меня нет любовницы, и я тебе нужен, — ответил Гедеон тихо, настойчиво глядя ей в лицо.
   Тут она подняла голову и посмотрела прямо и зло:
   — Неужели с Дианой все кончено? Какая жалость! Ну, найдешь себе еще кого-нибудь.
   — Да, я думаю, найду, — согласился он, и его тон и любезная улыбка привели ее в ярость. Ей хотелось его ударить.
   — Но это буду не я!
   — Неужели? — Он наклонил голову и медленно и с явным удовольствием осмотрел ее с головы до пят. — А разве тебе не нравилось быть моей любовницей, Марина?
   Кровь бросилась ей в голову, и она ударила его так сильно, что даже ладонь заболела. Секунду Гедеон смотрел на нее потемневшими от ярости глазами, потом схватил за плечи. Как она ни билась, вырваться Марина не могла. Она извивалась и отворачивалась, избегая его ищущих губ, которые добрались до шеи. Ее затрясло от гнева.
   — Прекрати, отпусти меня, свинья! — закричала она хрипло.
   Не замечая ее крика, Гедеон твердо взял ее за подбородок, так, что ей стало больно, повернул к себе, и затем его горячий рот нашел ее губы, раскрыл их, и почва у нее под ногами заколебалась. По жилам пробежал огонь, глаза сами закрылись, и она ощутила, как тело изогнулось, прижимаясь к нему. Его руки добрались до ее спины и, лаская, прижали ее еще теснее. Все тяжкие воспоминания испарились.
   Она подняла руки и вцепилась в его рубашку. Тепло его тела заставило зашуметь кровь в венах. Какую пронизывающую сладость она испытывала, когда руки скользили по твердой мускулатуре его тела, как приятно было ее пальцам! Это чувство нельзя было сравнить даже с тем ощущением, которое она испытывала, когда пальцы пробегали по клавишам.
   Отклик ее тела заставил сердце Гедеона биться быстрее. С голой спины его руки скользнули на маленькие груди и накрыли их ладонями.
   Тут она опомнилась и отскочила, тяжело дыша.
   — Убери руки!
   Лицо у него раскраснелось, глаза блестели.
   — Но тебе же приятно, — бормотал он, у него даже слегка заплетался язык, взгляд затуманился, он закрыл глаза, потом посмотрел на нее: — Что ты со мной делаешь!
   — Это способна сделать с тобой любая, — ответила она грубо. Лицо его побелело.
   — Нет, не любая. Никто, кроме тебя.
   — Диане ты это тоже говорил? — Она коротко и зло улыбнулась. — У тебя все это замечательно получается, видно, что отрепетировано много раз. Но со мной у тебя ничего не выйдет, я не верю ни единому слову.
   — Но это правда, — глаза его горели напряженным внутренним огнем. — Я люблю тебя. И с Дианой, и со всеми остальными все было подругому. С ними было удовольствие, развлечение. А когда я увидел тебя первый раз в жизни, у меня остановилось сердце.