– Могу я узнать, когда на деле будет применено это средство?
– Все в руках фюрера. Возможно, что уже бы началось, если бы не ваше затянувшееся отсутствие.
Хьюз отступил в тень.
– Я хотел вас о чем-то спросить… Да, почему вы не передали полное описание нашему человеку перед отъездом на Мальту? Это было неразумно, тем более что, как я слышал, невозможно выполнить точный анализ этого порошка. Кажется, что там есть какая-то органическая примесь? Если бы вы послушали совет нашего человека, столь ценный документ уже два месяца как был бы в нашем распоряжении. Вы же, надеюсь, не боялись, что правительство вас забудет? Фюрер никогда не нарушает данного слова.
– Может, я поступил плохо… но, наверное, вы понимаете чувства человека, который достиг результата, скажем так, необычного. Я записал формулу и, впрочем, изготовил специальную ампулу, в которой ее ношу. Если ее откроет человек, не знающий системы, то это спровоцирует взрыв и уничтожение содержимого.
– Но ведь ее не было у вас в багаже? – сказал явно удивленный Гогенштейн. Одновременно он будто бы немного смутился.
«Обыскивали чемоданы, – подумал Хьюз. – Какое счастье, что я выбросил фотоаппарат! Ну-ну, не очень-то они доверяют друг другу».
– Нет, она у меня с собой.
Хьюз – возможно, под влиянием послеполуденного приключения – решил сыграть ва-банк. Нужно было блефовать: насколько долго они будут думать, что формула у него, настолько долго будут с ним считаться. Он достал из внутреннего кармана вечное перо, открутил поршень и вынул находившийся под ним черный рулончик с двумя цветными головками: голубой и желтой.
Прежде чем советник протянул руку, он вложил рулончик в перо и закрутил поршень. Это было его собственное донесение, которое он должен был отдать по указанному Гуттеном адресу.
– Однако вы поступаете легкомысленно. А если бы вас обокрали?
Гогенштейн с трудом сдерживал желание немедленно получить формулу. Однако преимущество все время было на стороне лейтенанта, который затушил окурок сигареты и, вставая, заметил:
– Я знаю формулу на память, а на пленке она зашифрована.
Он сказал это, чтобы окончательно обезопасить себя. Даже как Зейдлиц он не слишком доверял обещаниям гитлеровского сановника.
Когда он вышел, было уже абсолютно темно. Автомобиль Гогенштейна отвез его к зданию, в котором он должен был переночевать. Когда машина отъехала, Хьюз двинулся прямо по улице. Автобусы курсировали. Он доехал до рынка, вышел и, петляя, добрался до фотомастерской на маленькой старой улочке, сужающейся высокими откосами толстостенных домов.
– Есть уже специальное сообщение для вас, – сказал мужчина в запачканной рубашке, когда Хьюза проводили в маленькую комнатку на первом этаже. – Как раз минуту назад приняли.
– Подтверждение получения, да?
Радиостанция была, с точки зрения возможности обнаружения, мобильная и находилась где-то за городом. Здесь были только аппараты, работающие на прием.
– Да. Я думаю, что, когда они прочитают ваше донесение, в министерствах немного возбудятся, – добавил он не без злорадства, глядя в лицо лейтенанту, потому что знал содержание переданного сообщения. Только информацию необычной ценности передавали таким рискованным способом.
– В пять утра я еду в Леверкузен. Там нет никого из наших, так?
– Нет. Но вы получите от нас в дорогу «бонбоньерку».
Из лежащего на полу чемодана он достал упакованную в восковую бумагу коробочку, вынул из нее серебряный массивный портсигар и подал лейтенанту.
– Что это?
– Ну, простите, даже вы этого не знаете? – Он отобрал металлическую коробочку и открыл ее, показывая Хьюзу плотно упакованную внутреннюю часть малюсенького радиоприемника. Две, не толще карандаша, батарейки по краям замыкали позолоченные перегородки, где за тонкими экранами из алюминиевой фольги лежали, одна за другой, зеленые катушечки и серебряные лампочки.
– Аппарат работает принципиально без тока. По нашему сигналу датчик включает цепи, тогда механизм начинает передвигать под пером ленточки бумаги. Все происходит автоматически. Работает не громче часов, так что вас не выдаст. Носите в заднем кармане, только смотрите не перепутайте с портсигаром, – усмехнулся он.
– Ну хорошо, но я могу вам дать знать о себе?
– Нет. Но с завтрашнего дня каждый вечер у вокзала будет стоять наш автомобиль. Номер 678482. Запомните. Вы скажете: «Инженер Зейдлиц хотел бы прокатиться» – этого достаточно. Автомобиль будет ждать ежедневно с восьми до десяти. Вы на нас в принципе не рассчитывайте – только в случае чего-то очень важного: мы не можем без крайней необходимости выходить в эфир. Вы получите телеграмму прямо из центра, с островов.
На грани…
– Все в руках фюрера. Возможно, что уже бы началось, если бы не ваше затянувшееся отсутствие.
Хьюз отступил в тень.
– Я хотел вас о чем-то спросить… Да, почему вы не передали полное описание нашему человеку перед отъездом на Мальту? Это было неразумно, тем более что, как я слышал, невозможно выполнить точный анализ этого порошка. Кажется, что там есть какая-то органическая примесь? Если бы вы послушали совет нашего человека, столь ценный документ уже два месяца как был бы в нашем распоряжении. Вы же, надеюсь, не боялись, что правительство вас забудет? Фюрер никогда не нарушает данного слова.
– Может, я поступил плохо… но, наверное, вы понимаете чувства человека, который достиг результата, скажем так, необычного. Я записал формулу и, впрочем, изготовил специальную ампулу, в которой ее ношу. Если ее откроет человек, не знающий системы, то это спровоцирует взрыв и уничтожение содержимого.
– Но ведь ее не было у вас в багаже? – сказал явно удивленный Гогенштейн. Одновременно он будто бы немного смутился.
«Обыскивали чемоданы, – подумал Хьюз. – Какое счастье, что я выбросил фотоаппарат! Ну-ну, не очень-то они доверяют друг другу».
– Нет, она у меня с собой.
Хьюз – возможно, под влиянием послеполуденного приключения – решил сыграть ва-банк. Нужно было блефовать: насколько долго они будут думать, что формула у него, настолько долго будут с ним считаться. Он достал из внутреннего кармана вечное перо, открутил поршень и вынул находившийся под ним черный рулончик с двумя цветными головками: голубой и желтой.
Прежде чем советник протянул руку, он вложил рулончик в перо и закрутил поршень. Это было его собственное донесение, которое он должен был отдать по указанному Гуттеном адресу.
– Однако вы поступаете легкомысленно. А если бы вас обокрали?
Гогенштейн с трудом сдерживал желание немедленно получить формулу. Однако преимущество все время было на стороне лейтенанта, который затушил окурок сигареты и, вставая, заметил:
– Я знаю формулу на память, а на пленке она зашифрована.
Он сказал это, чтобы окончательно обезопасить себя. Даже как Зейдлиц он не слишком доверял обещаниям гитлеровского сановника.
Когда он вышел, было уже абсолютно темно. Автомобиль Гогенштейна отвез его к зданию, в котором он должен был переночевать. Когда машина отъехала, Хьюз двинулся прямо по улице. Автобусы курсировали. Он доехал до рынка, вышел и, петляя, добрался до фотомастерской на маленькой старой улочке, сужающейся высокими откосами толстостенных домов.
– Есть уже специальное сообщение для вас, – сказал мужчина в запачканной рубашке, когда Хьюза проводили в маленькую комнатку на первом этаже. – Как раз минуту назад приняли.
– Подтверждение получения, да?
Радиостанция была, с точки зрения возможности обнаружения, мобильная и находилась где-то за городом. Здесь были только аппараты, работающие на прием.
– Да. Я думаю, что, когда они прочитают ваше донесение, в министерствах немного возбудятся, – добавил он не без злорадства, глядя в лицо лейтенанту, потому что знал содержание переданного сообщения. Только информацию необычной ценности передавали таким рискованным способом.
– В пять утра я еду в Леверкузен. Там нет никого из наших, так?
– Нет. Но вы получите от нас в дорогу «бонбоньерку».
Из лежащего на полу чемодана он достал упакованную в восковую бумагу коробочку, вынул из нее серебряный массивный портсигар и подал лейтенанту.
– Что это?
– Ну, простите, даже вы этого не знаете? – Он отобрал металлическую коробочку и открыл ее, показывая Хьюзу плотно упакованную внутреннюю часть малюсенького радиоприемника. Две, не толще карандаша, батарейки по краям замыкали позолоченные перегородки, где за тонкими экранами из алюминиевой фольги лежали, одна за другой, зеленые катушечки и серебряные лампочки.
– Аппарат работает принципиально без тока. По нашему сигналу датчик включает цепи, тогда механизм начинает передвигать под пером ленточки бумаги. Все происходит автоматически. Работает не громче часов, так что вас не выдаст. Носите в заднем кармане, только смотрите не перепутайте с портсигаром, – усмехнулся он.
– Ну хорошо, но я могу вам дать знать о себе?
– Нет. Но с завтрашнего дня каждый вечер у вокзала будет стоять наш автомобиль. Номер 678482. Запомните. Вы скажете: «Инженер Зейдлиц хотел бы прокатиться» – этого достаточно. Автомобиль будет ждать ежедневно с восьми до десяти. Вы на нас в принципе не рассчитывайте – только в случае чего-то очень важного: мы не можем без крайней необходимости выходить в эфир. Вы получите телеграмму прямо из центра, с островов.
На грани…
– Доктор Грен дал вам посмотреть проект договора?
– Да. В принципе я согласен на все условия.
– Отлично. Прежде чем вы его подпишете, приглашаем вас на двойное торжество. После обеда пройдет показ нового вооружения на местном полигоне, это в нескольких километрах за городом. Упоминал ли советник Гогенштейн о наших новых зажигательных ракетах? Не думайте, что мы тут в стране бездельничаем. Затем мы поедем сразу в наш клуб. Как я сказал, торжество двойное: мы отметим ваш приезд и одновременно будем чествовать инженера Пильнау, который получил похвальную грамоту ОКВ за свои детонаторы.
– А подписание договора?
– О, думаю, что это произойдет завтра утром. Вы же не сбежите от нас, правда? – рассмеялся главный инженер, так что даже цепочка от часов начала прыгать на его круглом животе. – Приглашаю вас на наш скромный обед.
Полигон был виден уже издалека – так высоко вздымались стены из деревянных бревен с пущенными поверху кольцами колючей цинковой проволоки. Среди зеленых и желтых полей он длинным острым клином врезался в распаханную землю. С двух сторон стояли караульные будки, а затем следовал ряд столбов и настилов. «Пожалуй, воспользуюсь здесь чем-нибудь», – подумал Хьюз, когда машина остановилась на холме, искусственно насыпанном из светлого песка. Перед маленьким деревянным строением стояли несколько высокопоставленных офицеров. При представлении Хьюз заметил, что его фамилия произвела большое впечатление. Присутствующих проводили между двумя стенами, снизу вкопанными в землю, а наверху соединенными железными трубами. За поворотом этого рва-коридора показалась куча мешков с песком, а за ней зацементированный колодец из бетонных колец. Хьюз по железной лестнице спустился вниз вслед за щуплым офицером в мундире летчика с отличительными знаками штаба. Гибкая крыша опустилась, над головами раздался скрежет подтягивающих болтов. Через минуту внутри посветлело. С трех сторон появились круглые, полные света окуляры перископов. Лейтенант приблизил глаза к оптике. Он вздрогнул, потому что над его головой раздался искаженный телефоном голос:
– Прошу внимания! Внимание! С запада приближается самолет, который сбросит зажигательные бомбы нового типа.
В окулярах был виден довольно широкий, треугольной формы отрезок луга, окруженный многосотметровым ограждением из деревянных бревен, покрытых стекловидным веществом. Все пространство между свежими досками было заполнено высокой травой, смешанной с лиловыми пятнами клевера. В каких-то двухстах метрах от наблюдательного бункера стояли деревянные и кирпичные домики, напоминающие на скорую руку возведенные виллы. Перед одним паслось несколько овец. Над столбами заграждения неожиданно показалось коричневое пятнышко. Это был истребитель «Мессершмитт-210». Он развернулся в воздухе, и его два тупых серебристых обтекателя наклонились к земле.
Темная тень стремительно пролетела над лугом, из нее брызнул длинный узкий сноп сияющих медью снарядов. Когда они достигли травы, повалил черный густой дым, а вслед за ним возник яркий пурпурный свет. И неожиданно мириады пылающих осколков рассекли пространство, которое заполнилось кривыми линиями огня. Овцы бросились врассыпную с горящей и дымящейся шерстью. «Мессер» уже набирал высоту, поднимаясь вертикально вверх, и остались только пылающие руины домиков, град медленно падающих осколков и кружащиеся хлопья копоти. Низко опавшая трава почернела, закрытая синеватой мглой. Прошло несколько минут.
Сбоку открылись двойные ворота, висевшие на вбитых в бревна крюках. Из них вышла колонна людей. На некоторых, кроме повязок на бедрах, ничего не было, на других была измятая рваная одежда. Почерневшие, исхудавшие, видимые с уровня земли (бункер был опущен в грунт по самый купол) на фоне голубого неба, они имели странный вид. Некоторые шатались, словно теряя сознание на ходу, другие плелись, цепляясь за товарищей закинутыми на их шеи руками, чтобы не упасть. За ними вошли несколько солдат СС с собаками. Волкодавы рвались на поводках, окропляя голых людей слюной из тяжело дышащих пастей. Видимо, раздался приказ, неслышимый через толстые стекла и сталь бункера, в который не проникал снаружи ни один звук. Люди садились на траву, с тревогой осматриваясь по сторонам, и тогда их лица, осунувшиеся и почерневшие, словно прокопченные, появлялись в окулярах. Вновь захрипел динамик. Солдаты поспешно отошли назад, за высокие ворота, и на их месте показались два человека в коричневых прорезиненных костюмах и круглых, как у водолазов, шлемах на голове. Они установили на расстоянии нескольких сотен метров от сидящих что-то вроде серебряного прута, закрепленного на треноге, после чего двинулись к забору, разматывая за собой провод, который тянули от этого приспособления. Когда за ними закрылись двери, участок луга с черным пятном выжженных позади домов и непроницаемыми для солнца досками забора представлял собой замкнутое пространство. Люди, сидевшие на земле, проявляли беспокойство. Несколько человек встали, видимо что-то говоря; неожиданно двое или трое побежали в направлении тянущегося поодаль от них красного провода.
Но едва они его достигли, мягкая круглая радуга объяла верх серебряного прута. Бледно-зеленовато-розоватый шар, поколыхавшись минуту, исчез. Сразу за этим появились крупные, как разбитое стекло, капли дождя, хотя небо было без туч.
Двое мужчин уже стояли на коленях и рвали провод. Хьюз увидел в руках одного разорванные концы медного проводника.
Прошло несколько минут. Сидевшие на земле начали проявлять беспокойство. Одни вставали и бежали, другие падали, видимо крича, потому что их губы шевелились. Некоторые бросались в стороны, толкаясь, наступая друг на друга, падая. Через стеклянные окуляры не доходил ни один звук, видны были только извивающиеся тела и страшные, опухшие лица с широко раскрытыми ртами, которые покрывала розовая пена. Они пытались взобраться на забор, дрожавший под отчаянными бросками тел, и падали, потому что он был высоким и прочным. Потом один за другим, как охваченные огнем листья, они оседали и исчезали в высокой траве. Все больше тел билось в конвульсиях на лугу.
Еще несколько человек бегали, поднимая руки и судорожно изгибаясь, но и они упали. В высоких зарослях овсяницы тут и там виднелись темные спины или черные лица с мертвыми глазами.
В бункер стал проникать приятный, освежающий запах озона. Одновременно Хьюз, который инстинктивно до боли в ладонях вцепился в железные поручни бронированного укрытия, почувствовал, как что-то дрожит в его кармане, – долгое время он не осознавал, где находится. Он закрыл глаза и стиснул зубы. Осторожно коснулся ладонью одежды: радиоприемник, спрятанный в кармане, работал.
– Прекрасно, прекрасно, – говорил майор, положив руку на плечо Хьюза. – Поздравляю, господин инженер, какая мощь! Колоссально, – повторял он, – колоссально.
– А не повредит ли это местному населению, если катализатор будет рассеян на поля? – неожиданно спросил Хьюз, который усиленно старался прийти в себя.
– Как это? Мы ведь применяем ваш замедлитель как пятипроцентную добавку, – сказал удивленно майор.
Хьюз прикусил язык и решил быть осторожней, задавая вопросы. В это время через калитку вытащили трехколесную тележку с авиационным мотором и четырехлопастным винтом, и люди в комбинезонах пустили струи воздуха на середину площадки, развевая искусственным ветром траву. То и дело новые трупы показывались из нее, как при спуске воды из пруда. Раздался скрежет замков. Железная крышка поднялась над крутой лестницей, и в отверстии, окаймленном небом, показалось улыбающееся лицо главного инженера.
– Вы видели? Да-да, отличные результаты, достойные высочайшей награды, господин инженер. – Он похлопал выходящего Хьюза по спине и радушно приобнял за талию.
Офицеры, которые вышли из других бункеров, также подходили к нему, чтобы с уважением пожать руку. Все были при полном параде.
– А сейчас мы поедем в наш клуб и развлечемся в тесном кругу.
– А эти люди, кто они? – спросил Хьюз, когда они уселись на кожаных, красных, сияющих подушках «мерседеса».
– Какие люди? Ах те, на лугу? Не знаю, их чаще всего доставляют нам из Освенцима. Знаете, что я хотел сказать… Да, это будет небольшой бал. Я думаю, что вы хорошо развлечетесь.
– Господин инженер, я хотел бы действительно отдохнуть… Не мог бы я…
– Нет, вы так с нами не поступите. Это исключено. Скоро мы будем на месте, дорогой инженер, ведь все это в вашу честь. Мы должны отметить ваш приезд. Вы познакомитесь с инженером Пильнау, который сконструировал эти зажигательные снаряды… Ну вот мы и прибыли. Прошу, вы позволите, моя жена специально для вас выбрала отличный костюм: правда, я не сказал вам, что это будет такой небольшой маскарад. Бал масок, вы знаете, – быстро говорил главный инженер, открывая двери «мерседеса».
Хьюз подумал, что переодетым ему будет легче исчезнуть; впрочем, до момента прибытия автомобиля оставалось около часа.
Спускались сумерки, хотя верхняя часть неба была еще светла. Они вошли в холл, украшенный с большой пышностью. Мраморные львы стояли на страже по обеим сторонам гардероба.
– Я хотел бы воспользоваться телефоном, – обратился лейтенант к инженеру.
Тот кивнул лакею в зеленой ливрее, обшитой золотом. Камердинер проводил его через выдержанный в пурпурных тонах коридор к стеклянной двери. Слева за ней была небольшая кабина.
Хьюз вошел, зажег свет и, убедившись, что никто не может увидеть, что он делает внутри, сидя снял трубку с рычага и положил на столик. Поспешно достал из аппаратика покрытую печатным текстом ленту бумаги. Положил на колени ключ к шифру и начал составлять буквы.
«Зейдлиц мертв, – гласило донесение. – Смерть вызвана сердечным приступом, подозревается отравление строфантином. Остерегайтесь доктора Мебиуса, который может быть в Леверкузене».
Дальше он не дочитал. Кто-то бежал по коридору и звал: «Господин инженер Зейдлиц!» Двери кабины затряслись, их пытались открыть снаружи.
– Вы там, господин инженер? – спросил женский голос.
Он смял бумагу, машинально положил в рот и проглотил. Захлопнув аппаратик, положил его в карман, повесил трубку на рычаг и вышел, непроизвольно тронув ладонью карман для часов, в котором лежала ампула с цианидом. В дверях стояла высокая полная госпожа фон Гогенштейн в одеянии из развевающегося зеленого и голубого тюля, среди которого поблескивали пластинки, имитирующие рыбью чешую. В руке она держала цветной клетчатый костюм, с которого свешивалась зеленоватая бахрома.
За ней стояли две молодые женщины, уже переодетые. Одна, цвета воронова крыла брюнетка с вишневой розой в волосах, окутанная снежной кружевной шалью, представляла испанку. Другая, маркиза – блондинка с удивленными глазами, вся словно из тонкого фарфора, в огромном напудренном парике, – шелестела большим кринолином.
– Где же вы прячетесь, господин инженер? Мы приготовили специально для вас великолепный костюм. Как только вчера я узнала о вас, и подумала, что это будет замечательно. – Все окружили его и, хохоча, проводили на первый этаж.
Маркиза опустилась перед ним на колено, сминая оборки платья, чтобы приложить к ногам клетчатый материал. Испанка, заходясь от смеха, подала ему кожаный белый мешок, из которого выглядывали костяные трубки. Жена советника надела ему на голову клетчатую шапочку. Хлопая в ладоши и смеясь, они с минуту любовались своим творением.
– Вам надо быстро переодеться, мы вас ждем, – сказала госпожа фон Гогенштейн и вышла со спутницами.
Хьюз огляделся вокруг, подошел на цыпочках к двери – женщины шептались, не отходя. Он все еще не мог понять, чья фамилия была в донесении. Но она была ему известна. Он знал это наверняка. Сидя и машинально перебирая предметы своего костюма, он впервые внимательно присмотрелся к этим суконным тряпкам. Это был народный костюм шотландского горца, в каком Хьюз часто щеголял мальчиком, а затем и во время учебы в Абердине. Он чуть не закричал. Он держал в руках белый мешок – это была волынка – и видел вересковые заросли под Данди, освещенные оранжевым закатом. Три старые легавые бежали впереди, он как раз следовал за ними, перезаряжая ружье, из ствола шел горький запах пороха. А немного сбоку на фоне лилового неба вырисовывалась темная фигура скучного гостя его отца – строгого, всегда холодного и спокойного, с лицом, загоревшим до бронзового цвета, которое освещалось каким-то злым блеском, когда сквозь облачко дыма были видны падающие в траву перепелки. Доктор Мебиус…
Какие пути привели этого космополита в Леверкузен? До этого момента Хьюз не отдавал себе даже отчета в том, что Мебиус был немцем. Но что ему было о нем известно?
Он открыл дверь. Раздался хор негодующих голосов.
– Извините, – сказал он, – вы выбрали для меня шотландский костюм. Я очень извиняюсь, но сейчас не хотел бы переодеваться в британца, когда…
– Ну что вы говорите, это ведь игра, мы просим скорее переодеться, ведь другого нет, это идеально, – кричала одна, перебивая другую, а жена советника подтолкнула его большой, унизанной перстнями ладонью:
– Ну не привередничайте, очень прошу, – и закрыла дверь у него перед носом.
Они считали, что это каприз. Взволнованный, взбешенный, Хьюз минуту постоял за дверями. Подошел к окну – оно было слишком маленьким, чтобы можно было сквозь него протиснуться. Что делать? Он посмотрел на свой костюм, лежавший на диване. В коридоре его сторожили три глупые бабы. Какой-то злой, нервный смех сотряс его. В конце концов, доктора может не быть на этом маскараде. Откуда ж ему взяться? Он посмотрел на часы. Еще полчаса до того времени, когда прибудет машина. Он сел и стал переодеваться. Когда закончил подвертывание высоких носков, постучали: это была маркиза.
– Ну вы и копаетесь, – сказала она.
– Отлично, – взвизгнула испанка, вошедшая вслед за ней в комнату.
– Сейчас, сейчас. – Жена советника покопалась в сумочке и достала маленькие светлые усики, при виде которых Хьюз вздрогнул.
Его подвели к зеркалу. Протесты их только рассмешили, нашлась бутылочка клея, и через минуту жена советника прилепила ему под носом пучок светлых волос.
– Еще минутку, – воскликнула она, когда он хотел встать.
Достала из сумочки серебряный цилиндрик, из которого выдвинулась розовая блестящая помада, и разрисовала лицо Хьюза пятнышками, похожими на веснушки.
Женщины взорвались смехом, когда рядом с выходящими показался советник.
– Узнаешь?
– Какой-то шотландец, да, совершенно не похож на Зейдлица?
Открылись большие резные двери, хлынули свет и музыка. В глубине двигалась фантастически цветная толпа, которая расступалась и сходилась, кружась в такт музыке. Маркиза легко оперлась на руку лейтенанта, и они двинулись, вовлеченные в круг танцующих.
Музыка звучала все громче. Отовсюду доносились смех, крики, визг, а сверху, из укрытой в тени черной панели галереи, постоянно сыпались приятно пахнущие ленты серпантина и конфетти, разлетаясь над головами танцоров тысячами золотых, малиновых и белых искр. Ноги заплетались в длинных цветных полосках бумаги. Из горячей толчеи вырывались лица, то полуприкрытые черной маской, то скрытые за ниспадающей вуалью, то запертые, как фруктовая косточка, в серебряных рыцарских шлемах. Какой-то бравый мексиканец в огромном сомбреро с лязгающим при ходьбе театральным «кольтом» наскочил на них, так что они едва увернулись. В другом зале, двери которого были открыты, неожиданно воцарился пурпурный полумрак, оттуда плыла медленная, переливающаяся мелодия танго.
– Я устала, – шепнула маркиза.
В ее огромных глазах дрожали капельки света. Она сильно оперлась на плечо Хьюза, который пробирался к стене в круговороте танцующих. Оттуда, постоянно толкаемые людьми в масках, они прошли во второй зал. В его стенах, украшенных сверкающим кафелем и толстыми стружками металла, находились глубокие узкие ложи, отделенные друг от друга бархатными стенками. Они уселись, и в тот же момент в узком проходе показался смуглый официант в белой манишке. Он склонился в поклоне. В глубине мелькали тени танцующих. Невидимый оркестр на минуту умолк, и рефлектор, водивший все это время красным лучом у них над головами, вдруг вспыхнул ярко-зеленым светом. Посветлело. Маркиза что-то заказала, официант засуетился, и над головой лейтенанта загорелась розовая лампочка.
Зазвенело тонкое стекло. Густое вино тяжело лилось в конические рюмки, рассыпая в воздухе искры золота и рубина. Они чокнулись. Оркестр начал играть приятную, очень ритмичную мелодию, сопровождаемую стоном труб. Пары проплывали мимо входа в ложу, заглядывали в нее с интересом и шепотом обменивались впечатлениями. Некоторые немного задерживались, кружась в ритме музыки, и уходили. Хьюз пытался спрятать лицо в тени, но лампа над его головой не давала этого сделать. Он в молчании пил сладкое вино, когда белый арлекин словно дух, с надетым на голову муслиновым колпаком склонился перед его спутницей, которая извиняюще улыбнулась и выбежала на паркет. Он остался один. Музыка становилась все медленней.
Лейтенант налил себе вина и выпил. Голубые шали, серебряные ленты, охапки цветов сливались в лучах света с цветом старого вина. Когда он не следовал взглядом за пробегающими, цветные пятна смазывались в одно целое, будто бы перед входом в ложу извивалась кольцами пестрая змея с блестящей чешуей. Музыка играла все медленнее, что действовало усыпляюще. Его охватила апатия. Только теперь он почувствовал усталость: в предыдущую ночь он не спал, обсуждая план поездки в Гамбург. Он посмотрел на часы: оставалось еще пятнадцать минут.
Свет в зале изменился, несколько желтых плоских лучей упали на танцующих. Неожиданно ложу заслонила тень: он поднял глаза. На пороге стоял мужчина во фраке, с лицом, закрытым черной маской. Сквозь узкие прорези смотрели темные глаза.
Они обменялись взглядами. Тот, скрытый за маской, внимательно всматривался в неприкрытое лицо Хьюза. Молчание длилось – позади смутно мелькали пары. Хьюз резко встал, и тогда тот бесшумно отступил, влился в непрерывное движение. Исчез.
Лейтенант сел. Сердце у него молотом билось в груди. Он почувствовал дрожание рук. «Я взволнован, – подумал он, – причина в вине». Он вытянул пальцы и внимательно на них посмотрел: они не дрожали. Хотел встать, но задержался еще на минуту. Теперь мелодия рвалась, звенела медными синкопами. Он старался найти взглядом мужчину во фраке, но все пары в полумраке были похожи. Странным был этот наклон головы. Как будто бы что-то напоминал. Все более нетерпеливо он изучал взглядом проходящих. Какая-то пара задержалась у входа в ложу, женщина в золотой шали, медленно кружась, мела землю тяжелыми складками шлейфа. Ее спутник – не он ли это был?
– Видишь? Посмотри, – шептала она. В прорезях черной маски блестели зрачки.
Хьюз отвернулся, хотел потушить лампу, но выключатель затерялся где-то в темном горельефе стены.
Опять этот высокий мужчина, нет, пожалуй, не он, потому что у него была другая партнерша. Нет, это кто-то другой, выше. Тот исчез в темноте. Хоровод танцующих в одном месте поредел. Далеко, у противоположной стены, в раме в форме золотой лиры сияло гладкое зеркало. Над ним сверкал букет стеклянных голубых роз. Из глубины черного стекла над консолью ложи выглянуло бледное как бумага его собственное лицо. Это продолжалось недолго, как предостережение. Голубой туман оседал в зале. Кроме танцующих, никто не приближался к ложе; ему казалось, что они смотрят на него с возрастающим удивлением. Хохочущие женщины, приближаясь, замолкали.
Он встал. «Надо потанцевать. Таким образом я выйду, дойти бы только до лестницы», – подумал он.
Он сделал шаг вперед и оказался в густой толпе. Не следуя за мелодией, он постоянно сталкивался с людьми. Толпа росла, завораживающе кружились огни.
– Посмотри, видишь? – сказал кто-то сзади. Он резко повернулся, задев какую-то женщину.
– Ну-ну, вы не в Англии, господин шотландец, – сказал кто-то хриплым мужским голосом.
Взбешенный, он двинулся вперед. Где же дверь? Он шел, все время толкаемый парами, и ему казалось, что длинный хоровод, медленно кружась, иронично движется за ним: из лилового мрака выглядывали уроды, головы обезьян и попугаев, черные маски со светящимися за прорезями острыми взглядами, указывая на него глазами. Неожиданно он рванулся, вышел на пятачок свободного пространства и отступил так же резко: он увидел самого себя в глубине высокого зеркала, с лицом, обнаженным вертикальным светом до самых мелких морщинок. Он порывисто оперся спиной о зеркало. К нему приближался, медленно кружась, мужчина, тот самый – неужели это Мебиус? Они двигались возле него так близко, что он почувствовал тяжелый запах духов женщины. Выполняя длинное па, мужчина повернул к нему закрытое маской лицо. Наклонился к девушке, укутанной в длинные темные ленты, и что-то прошептал. Не сказал ли он «Хьюз»?
– Да. В принципе я согласен на все условия.
– Отлично. Прежде чем вы его подпишете, приглашаем вас на двойное торжество. После обеда пройдет показ нового вооружения на местном полигоне, это в нескольких километрах за городом. Упоминал ли советник Гогенштейн о наших новых зажигательных ракетах? Не думайте, что мы тут в стране бездельничаем. Затем мы поедем сразу в наш клуб. Как я сказал, торжество двойное: мы отметим ваш приезд и одновременно будем чествовать инженера Пильнау, который получил похвальную грамоту ОКВ за свои детонаторы.
– А подписание договора?
– О, думаю, что это произойдет завтра утром. Вы же не сбежите от нас, правда? – рассмеялся главный инженер, так что даже цепочка от часов начала прыгать на его круглом животе. – Приглашаю вас на наш скромный обед.
Полигон был виден уже издалека – так высоко вздымались стены из деревянных бревен с пущенными поверху кольцами колючей цинковой проволоки. Среди зеленых и желтых полей он длинным острым клином врезался в распаханную землю. С двух сторон стояли караульные будки, а затем следовал ряд столбов и настилов. «Пожалуй, воспользуюсь здесь чем-нибудь», – подумал Хьюз, когда машина остановилась на холме, искусственно насыпанном из светлого песка. Перед маленьким деревянным строением стояли несколько высокопоставленных офицеров. При представлении Хьюз заметил, что его фамилия произвела большое впечатление. Присутствующих проводили между двумя стенами, снизу вкопанными в землю, а наверху соединенными железными трубами. За поворотом этого рва-коридора показалась куча мешков с песком, а за ней зацементированный колодец из бетонных колец. Хьюз по железной лестнице спустился вниз вслед за щуплым офицером в мундире летчика с отличительными знаками штаба. Гибкая крыша опустилась, над головами раздался скрежет подтягивающих болтов. Через минуту внутри посветлело. С трех сторон появились круглые, полные света окуляры перископов. Лейтенант приблизил глаза к оптике. Он вздрогнул, потому что над его головой раздался искаженный телефоном голос:
– Прошу внимания! Внимание! С запада приближается самолет, который сбросит зажигательные бомбы нового типа.
В окулярах был виден довольно широкий, треугольной формы отрезок луга, окруженный многосотметровым ограждением из деревянных бревен, покрытых стекловидным веществом. Все пространство между свежими досками было заполнено высокой травой, смешанной с лиловыми пятнами клевера. В каких-то двухстах метрах от наблюдательного бункера стояли деревянные и кирпичные домики, напоминающие на скорую руку возведенные виллы. Перед одним паслось несколько овец. Над столбами заграждения неожиданно показалось коричневое пятнышко. Это был истребитель «Мессершмитт-210». Он развернулся в воздухе, и его два тупых серебристых обтекателя наклонились к земле.
Темная тень стремительно пролетела над лугом, из нее брызнул длинный узкий сноп сияющих медью снарядов. Когда они достигли травы, повалил черный густой дым, а вслед за ним возник яркий пурпурный свет. И неожиданно мириады пылающих осколков рассекли пространство, которое заполнилось кривыми линиями огня. Овцы бросились врассыпную с горящей и дымящейся шерстью. «Мессер» уже набирал высоту, поднимаясь вертикально вверх, и остались только пылающие руины домиков, град медленно падающих осколков и кружащиеся хлопья копоти. Низко опавшая трава почернела, закрытая синеватой мглой. Прошло несколько минут.
Сбоку открылись двойные ворота, висевшие на вбитых в бревна крюках. Из них вышла колонна людей. На некоторых, кроме повязок на бедрах, ничего не было, на других была измятая рваная одежда. Почерневшие, исхудавшие, видимые с уровня земли (бункер был опущен в грунт по самый купол) на фоне голубого неба, они имели странный вид. Некоторые шатались, словно теряя сознание на ходу, другие плелись, цепляясь за товарищей закинутыми на их шеи руками, чтобы не упасть. За ними вошли несколько солдат СС с собаками. Волкодавы рвались на поводках, окропляя голых людей слюной из тяжело дышащих пастей. Видимо, раздался приказ, неслышимый через толстые стекла и сталь бункера, в который не проникал снаружи ни один звук. Люди садились на траву, с тревогой осматриваясь по сторонам, и тогда их лица, осунувшиеся и почерневшие, словно прокопченные, появлялись в окулярах. Вновь захрипел динамик. Солдаты поспешно отошли назад, за высокие ворота, и на их месте показались два человека в коричневых прорезиненных костюмах и круглых, как у водолазов, шлемах на голове. Они установили на расстоянии нескольких сотен метров от сидящих что-то вроде серебряного прута, закрепленного на треноге, после чего двинулись к забору, разматывая за собой провод, который тянули от этого приспособления. Когда за ними закрылись двери, участок луга с черным пятном выжженных позади домов и непроницаемыми для солнца досками забора представлял собой замкнутое пространство. Люди, сидевшие на земле, проявляли беспокойство. Несколько человек встали, видимо что-то говоря; неожиданно двое или трое побежали в направлении тянущегося поодаль от них красного провода.
Но едва они его достигли, мягкая круглая радуга объяла верх серебряного прута. Бледно-зеленовато-розоватый шар, поколыхавшись минуту, исчез. Сразу за этим появились крупные, как разбитое стекло, капли дождя, хотя небо было без туч.
Двое мужчин уже стояли на коленях и рвали провод. Хьюз увидел в руках одного разорванные концы медного проводника.
Прошло несколько минут. Сидевшие на земле начали проявлять беспокойство. Одни вставали и бежали, другие падали, видимо крича, потому что их губы шевелились. Некоторые бросались в стороны, толкаясь, наступая друг на друга, падая. Через стеклянные окуляры не доходил ни один звук, видны были только извивающиеся тела и страшные, опухшие лица с широко раскрытыми ртами, которые покрывала розовая пена. Они пытались взобраться на забор, дрожавший под отчаянными бросками тел, и падали, потому что он был высоким и прочным. Потом один за другим, как охваченные огнем листья, они оседали и исчезали в высокой траве. Все больше тел билось в конвульсиях на лугу.
Еще несколько человек бегали, поднимая руки и судорожно изгибаясь, но и они упали. В высоких зарослях овсяницы тут и там виднелись темные спины или черные лица с мертвыми глазами.
В бункер стал проникать приятный, освежающий запах озона. Одновременно Хьюз, который инстинктивно до боли в ладонях вцепился в железные поручни бронированного укрытия, почувствовал, как что-то дрожит в его кармане, – долгое время он не осознавал, где находится. Он закрыл глаза и стиснул зубы. Осторожно коснулся ладонью одежды: радиоприемник, спрятанный в кармане, работал.
– Прекрасно, прекрасно, – говорил майор, положив руку на плечо Хьюза. – Поздравляю, господин инженер, какая мощь! Колоссально, – повторял он, – колоссально.
– А не повредит ли это местному населению, если катализатор будет рассеян на поля? – неожиданно спросил Хьюз, который усиленно старался прийти в себя.
– Как это? Мы ведь применяем ваш замедлитель как пятипроцентную добавку, – сказал удивленно майор.
Хьюз прикусил язык и решил быть осторожней, задавая вопросы. В это время через калитку вытащили трехколесную тележку с авиационным мотором и четырехлопастным винтом, и люди в комбинезонах пустили струи воздуха на середину площадки, развевая искусственным ветром траву. То и дело новые трупы показывались из нее, как при спуске воды из пруда. Раздался скрежет замков. Железная крышка поднялась над крутой лестницей, и в отверстии, окаймленном небом, показалось улыбающееся лицо главного инженера.
– Вы видели? Да-да, отличные результаты, достойные высочайшей награды, господин инженер. – Он похлопал выходящего Хьюза по спине и радушно приобнял за талию.
Офицеры, которые вышли из других бункеров, также подходили к нему, чтобы с уважением пожать руку. Все были при полном параде.
– А сейчас мы поедем в наш клуб и развлечемся в тесном кругу.
– А эти люди, кто они? – спросил Хьюз, когда они уселись на кожаных, красных, сияющих подушках «мерседеса».
– Какие люди? Ах те, на лугу? Не знаю, их чаще всего доставляют нам из Освенцима. Знаете, что я хотел сказать… Да, это будет небольшой бал. Я думаю, что вы хорошо развлечетесь.
– Господин инженер, я хотел бы действительно отдохнуть… Не мог бы я…
– Нет, вы так с нами не поступите. Это исключено. Скоро мы будем на месте, дорогой инженер, ведь все это в вашу честь. Мы должны отметить ваш приезд. Вы познакомитесь с инженером Пильнау, который сконструировал эти зажигательные снаряды… Ну вот мы и прибыли. Прошу, вы позволите, моя жена специально для вас выбрала отличный костюм: правда, я не сказал вам, что это будет такой небольшой маскарад. Бал масок, вы знаете, – быстро говорил главный инженер, открывая двери «мерседеса».
Хьюз подумал, что переодетым ему будет легче исчезнуть; впрочем, до момента прибытия автомобиля оставалось около часа.
Спускались сумерки, хотя верхняя часть неба была еще светла. Они вошли в холл, украшенный с большой пышностью. Мраморные львы стояли на страже по обеим сторонам гардероба.
– Я хотел бы воспользоваться телефоном, – обратился лейтенант к инженеру.
Тот кивнул лакею в зеленой ливрее, обшитой золотом. Камердинер проводил его через выдержанный в пурпурных тонах коридор к стеклянной двери. Слева за ней была небольшая кабина.
Хьюз вошел, зажег свет и, убедившись, что никто не может увидеть, что он делает внутри, сидя снял трубку с рычага и положил на столик. Поспешно достал из аппаратика покрытую печатным текстом ленту бумаги. Положил на колени ключ к шифру и начал составлять буквы.
«Зейдлиц мертв, – гласило донесение. – Смерть вызвана сердечным приступом, подозревается отравление строфантином. Остерегайтесь доктора Мебиуса, который может быть в Леверкузене».
Дальше он не дочитал. Кто-то бежал по коридору и звал: «Господин инженер Зейдлиц!» Двери кабины затряслись, их пытались открыть снаружи.
– Вы там, господин инженер? – спросил женский голос.
Он смял бумагу, машинально положил в рот и проглотил. Захлопнув аппаратик, положил его в карман, повесил трубку на рычаг и вышел, непроизвольно тронув ладонью карман для часов, в котором лежала ампула с цианидом. В дверях стояла высокая полная госпожа фон Гогенштейн в одеянии из развевающегося зеленого и голубого тюля, среди которого поблескивали пластинки, имитирующие рыбью чешую. В руке она держала цветной клетчатый костюм, с которого свешивалась зеленоватая бахрома.
За ней стояли две молодые женщины, уже переодетые. Одна, цвета воронова крыла брюнетка с вишневой розой в волосах, окутанная снежной кружевной шалью, представляла испанку. Другая, маркиза – блондинка с удивленными глазами, вся словно из тонкого фарфора, в огромном напудренном парике, – шелестела большим кринолином.
– Где же вы прячетесь, господин инженер? Мы приготовили специально для вас великолепный костюм. Как только вчера я узнала о вас, и подумала, что это будет замечательно. – Все окружили его и, хохоча, проводили на первый этаж.
Маркиза опустилась перед ним на колено, сминая оборки платья, чтобы приложить к ногам клетчатый материал. Испанка, заходясь от смеха, подала ему кожаный белый мешок, из которого выглядывали костяные трубки. Жена советника надела ему на голову клетчатую шапочку. Хлопая в ладоши и смеясь, они с минуту любовались своим творением.
– Вам надо быстро переодеться, мы вас ждем, – сказала госпожа фон Гогенштейн и вышла со спутницами.
Хьюз огляделся вокруг, подошел на цыпочках к двери – женщины шептались, не отходя. Он все еще не мог понять, чья фамилия была в донесении. Но она была ему известна. Он знал это наверняка. Сидя и машинально перебирая предметы своего костюма, он впервые внимательно присмотрелся к этим суконным тряпкам. Это был народный костюм шотландского горца, в каком Хьюз часто щеголял мальчиком, а затем и во время учебы в Абердине. Он чуть не закричал. Он держал в руках белый мешок – это была волынка – и видел вересковые заросли под Данди, освещенные оранжевым закатом. Три старые легавые бежали впереди, он как раз следовал за ними, перезаряжая ружье, из ствола шел горький запах пороха. А немного сбоку на фоне лилового неба вырисовывалась темная фигура скучного гостя его отца – строгого, всегда холодного и спокойного, с лицом, загоревшим до бронзового цвета, которое освещалось каким-то злым блеском, когда сквозь облачко дыма были видны падающие в траву перепелки. Доктор Мебиус…
Какие пути привели этого космополита в Леверкузен? До этого момента Хьюз не отдавал себе даже отчета в том, что Мебиус был немцем. Но что ему было о нем известно?
Он открыл дверь. Раздался хор негодующих голосов.
– Извините, – сказал он, – вы выбрали для меня шотландский костюм. Я очень извиняюсь, но сейчас не хотел бы переодеваться в британца, когда…
– Ну что вы говорите, это ведь игра, мы просим скорее переодеться, ведь другого нет, это идеально, – кричала одна, перебивая другую, а жена советника подтолкнула его большой, унизанной перстнями ладонью:
– Ну не привередничайте, очень прошу, – и закрыла дверь у него перед носом.
Они считали, что это каприз. Взволнованный, взбешенный, Хьюз минуту постоял за дверями. Подошел к окну – оно было слишком маленьким, чтобы можно было сквозь него протиснуться. Что делать? Он посмотрел на свой костюм, лежавший на диване. В коридоре его сторожили три глупые бабы. Какой-то злой, нервный смех сотряс его. В конце концов, доктора может не быть на этом маскараде. Откуда ж ему взяться? Он посмотрел на часы. Еще полчаса до того времени, когда прибудет машина. Он сел и стал переодеваться. Когда закончил подвертывание высоких носков, постучали: это была маркиза.
– Ну вы и копаетесь, – сказала она.
– Отлично, – взвизгнула испанка, вошедшая вслед за ней в комнату.
– Сейчас, сейчас. – Жена советника покопалась в сумочке и достала маленькие светлые усики, при виде которых Хьюз вздрогнул.
Его подвели к зеркалу. Протесты их только рассмешили, нашлась бутылочка клея, и через минуту жена советника прилепила ему под носом пучок светлых волос.
– Еще минутку, – воскликнула она, когда он хотел встать.
Достала из сумочки серебряный цилиндрик, из которого выдвинулась розовая блестящая помада, и разрисовала лицо Хьюза пятнышками, похожими на веснушки.
Женщины взорвались смехом, когда рядом с выходящими показался советник.
– Узнаешь?
– Какой-то шотландец, да, совершенно не похож на Зейдлица?
Открылись большие резные двери, хлынули свет и музыка. В глубине двигалась фантастически цветная толпа, которая расступалась и сходилась, кружась в такт музыке. Маркиза легко оперлась на руку лейтенанта, и они двинулись, вовлеченные в круг танцующих.
Музыка звучала все громче. Отовсюду доносились смех, крики, визг, а сверху, из укрытой в тени черной панели галереи, постоянно сыпались приятно пахнущие ленты серпантина и конфетти, разлетаясь над головами танцоров тысячами золотых, малиновых и белых искр. Ноги заплетались в длинных цветных полосках бумаги. Из горячей толчеи вырывались лица, то полуприкрытые черной маской, то скрытые за ниспадающей вуалью, то запертые, как фруктовая косточка, в серебряных рыцарских шлемах. Какой-то бравый мексиканец в огромном сомбреро с лязгающим при ходьбе театральным «кольтом» наскочил на них, так что они едва увернулись. В другом зале, двери которого были открыты, неожиданно воцарился пурпурный полумрак, оттуда плыла медленная, переливающаяся мелодия танго.
– Я устала, – шепнула маркиза.
В ее огромных глазах дрожали капельки света. Она сильно оперлась на плечо Хьюза, который пробирался к стене в круговороте танцующих. Оттуда, постоянно толкаемые людьми в масках, они прошли во второй зал. В его стенах, украшенных сверкающим кафелем и толстыми стружками металла, находились глубокие узкие ложи, отделенные друг от друга бархатными стенками. Они уселись, и в тот же момент в узком проходе показался смуглый официант в белой манишке. Он склонился в поклоне. В глубине мелькали тени танцующих. Невидимый оркестр на минуту умолк, и рефлектор, водивший все это время красным лучом у них над головами, вдруг вспыхнул ярко-зеленым светом. Посветлело. Маркиза что-то заказала, официант засуетился, и над головой лейтенанта загорелась розовая лампочка.
Зазвенело тонкое стекло. Густое вино тяжело лилось в конические рюмки, рассыпая в воздухе искры золота и рубина. Они чокнулись. Оркестр начал играть приятную, очень ритмичную мелодию, сопровождаемую стоном труб. Пары проплывали мимо входа в ложу, заглядывали в нее с интересом и шепотом обменивались впечатлениями. Некоторые немного задерживались, кружась в ритме музыки, и уходили. Хьюз пытался спрятать лицо в тени, но лампа над его головой не давала этого сделать. Он в молчании пил сладкое вино, когда белый арлекин словно дух, с надетым на голову муслиновым колпаком склонился перед его спутницей, которая извиняюще улыбнулась и выбежала на паркет. Он остался один. Музыка становилась все медленней.
Лейтенант налил себе вина и выпил. Голубые шали, серебряные ленты, охапки цветов сливались в лучах света с цветом старого вина. Когда он не следовал взглядом за пробегающими, цветные пятна смазывались в одно целое, будто бы перед входом в ложу извивалась кольцами пестрая змея с блестящей чешуей. Музыка играла все медленнее, что действовало усыпляюще. Его охватила апатия. Только теперь он почувствовал усталость: в предыдущую ночь он не спал, обсуждая план поездки в Гамбург. Он посмотрел на часы: оставалось еще пятнадцать минут.
Свет в зале изменился, несколько желтых плоских лучей упали на танцующих. Неожиданно ложу заслонила тень: он поднял глаза. На пороге стоял мужчина во фраке, с лицом, закрытым черной маской. Сквозь узкие прорези смотрели темные глаза.
Они обменялись взглядами. Тот, скрытый за маской, внимательно всматривался в неприкрытое лицо Хьюза. Молчание длилось – позади смутно мелькали пары. Хьюз резко встал, и тогда тот бесшумно отступил, влился в непрерывное движение. Исчез.
Лейтенант сел. Сердце у него молотом билось в груди. Он почувствовал дрожание рук. «Я взволнован, – подумал он, – причина в вине». Он вытянул пальцы и внимательно на них посмотрел: они не дрожали. Хотел встать, но задержался еще на минуту. Теперь мелодия рвалась, звенела медными синкопами. Он старался найти взглядом мужчину во фраке, но все пары в полумраке были похожи. Странным был этот наклон головы. Как будто бы что-то напоминал. Все более нетерпеливо он изучал взглядом проходящих. Какая-то пара задержалась у входа в ложу, женщина в золотой шали, медленно кружась, мела землю тяжелыми складками шлейфа. Ее спутник – не он ли это был?
– Видишь? Посмотри, – шептала она. В прорезях черной маски блестели зрачки.
Хьюз отвернулся, хотел потушить лампу, но выключатель затерялся где-то в темном горельефе стены.
Опять этот высокий мужчина, нет, пожалуй, не он, потому что у него была другая партнерша. Нет, это кто-то другой, выше. Тот исчез в темноте. Хоровод танцующих в одном месте поредел. Далеко, у противоположной стены, в раме в форме золотой лиры сияло гладкое зеркало. Над ним сверкал букет стеклянных голубых роз. Из глубины черного стекла над консолью ложи выглянуло бледное как бумага его собственное лицо. Это продолжалось недолго, как предостережение. Голубой туман оседал в зале. Кроме танцующих, никто не приближался к ложе; ему казалось, что они смотрят на него с возрастающим удивлением. Хохочущие женщины, приближаясь, замолкали.
Он встал. «Надо потанцевать. Таким образом я выйду, дойти бы только до лестницы», – подумал он.
Он сделал шаг вперед и оказался в густой толпе. Не следуя за мелодией, он постоянно сталкивался с людьми. Толпа росла, завораживающе кружились огни.
– Посмотри, видишь? – сказал кто-то сзади. Он резко повернулся, задев какую-то женщину.
– Ну-ну, вы не в Англии, господин шотландец, – сказал кто-то хриплым мужским голосом.
Взбешенный, он двинулся вперед. Где же дверь? Он шел, все время толкаемый парами, и ему казалось, что длинный хоровод, медленно кружась, иронично движется за ним: из лилового мрака выглядывали уроды, головы обезьян и попугаев, черные маски со светящимися за прорезями острыми взглядами, указывая на него глазами. Неожиданно он рванулся, вышел на пятачок свободного пространства и отступил так же резко: он увидел самого себя в глубине высокого зеркала, с лицом, обнаженным вертикальным светом до самых мелких морщинок. Он порывисто оперся спиной о зеркало. К нему приближался, медленно кружась, мужчина, тот самый – неужели это Мебиус? Они двигались возле него так близко, что он почувствовал тяжелый запах духов женщины. Выполняя длинное па, мужчина повернул к нему закрытое маской лицо. Наклонился к девушке, укутанной в длинные темные ленты, и что-то прошептал. Не сказал ли он «Хьюз»?