— Это что за допрос с пристрастием?
— Полагаю, тебе нужно проконсультироваться с Намири… Я намекну…
— Не смей! — прервала его Мари. — Неужели для тебя нет ничего святого?
— Для меня свято твое здоровье. — Джамал с упреком посмотрел на нее.
Внезапно она почувствовала себя страшно виноватой за обман и опустила голову. Он запустил пальцы в ее спутанные волосы и приник к ее пылающим губам.
— Ты очень дорога мне, — мягко произнес он. — Я готов защищать тебя даже ценой своей жизни. Не отказывай мне в удовольствии присматривать за тобой.
Никто еще не выражал желания присматривать за Мари. Никто не думал о том, что могло случиться с нею. Это так ее тронуло, что у нее сжалось сердце, будто Джамал взял его в свою нежную руку. Да, она была чрезвычайно тронута, но и невыносимо опечалена. Встретиться с подобным нежным отношением и знать, что скоро она потеряет любимого мужчину, было мучительно для нее, но она постаралась забыть об этом со всей силой своего характера. День за днем, твердо напомнила она себе.
— Меня беспокоит, что ты не связывалась со своими родителями со дня нашего бракосочетания, — заметил Джамал.
Иголочка напряжения слегка уколола расслабившуюся Мари. Нахмурив брови, она оглядела саванну с вершины утеса. Здесь, у границы дворцовых садов, Джамал приказал установить традиционную хижину жителей Африки. Роскошные ковры, расшитые золотом подушки, холодильник, полный напитков, дополняли прохладный интерьер. За прошедшие недели Мари поняла, насколько Джамал привержен местным традициям. Сюда он приходил в конце дня расслабиться, восстановить энергию.
Сознавая, что он терпеливо ожидает ответа, Мари пожала плечами.
— Мы не так близки.
— Сдержанно ты выразилась, — заметил он после паузы, протягивая ей чашечку кофе. — Для нас семья — это все. Хотя строгие родственные связи часто налагают болезненные решения и обязанности.
Грусть омрачала ее лицо. Неужели отсутствие у них с Джамалом будущего и есть самая болезненная обязанность, которую он должен выполнить, или она обманывает себя? С того дня, когда она кричала от страсти в его объятиях, Джамал больше не упоминал о предстоящей разлуке. И даже ни разу не дал понять, заботит ли его этот вопрос.
Прошедшие три недели были самыми счастливыми в жизни Мари, но для поддержания такого счастливого состояния она вынуждена была подавлять мысль о грядущих днях. Следует ли Джамал принятому королем решению о его жене, или он просто достиг такого состояния, когда способен думать уже без эмоций о ее отъезде? Возможно, он считает их отношения просто приятной короткой связью, завершение которой спокойно воспринимает как нечто неизбежное.
— Итак? — напомнил он о незавершенной теме их разговора.
— А, моя семья, — рассеянно откликнулась она на его вопрос. — Ну, у меня неглубокие отношения с матерью и никаких с отцом, что отнюдь не беспокоит ни одного из них.
— Мне трудно в это поверить.
— Полагаю, что так. Позволь мне объяснить. Моя мать считает, что мое рождение почти разрушило ее брак…
— Но почему?
— Впервые отец проявил неверность жене во время моего появления на свет. Если бы ты знал его, то понял бы, почему так случилось. Он стремился всегда быть в центре внимания, а появление ребенка лишило его внимания других женщин. Глядя на жизнь родителей в последующие годы, я поняла, что он в любом случае не сохранил бы верность жене.
— А что, он не раз ей изменял? — нахмурился Джамал.
— Он постоянно увлекался другими женщинами. — Мари снова пожала плечами. — Потом возвращался домой, и мама принимала его с распростертыми объятиями. Когда я подросла и поняла, что происходит, то возненавидела его за подобное отношение к матери. Долго не могла понять, что мама была его добровольной жертвой. Он очень привлекательный мужчина… физически, — уточнила Мари. — Он просто пользуется слабостями жены — она предоставляет ему тихую гавань в любой шторм.
— И ты все еще ненавидишь его?
— Если когда я и думаю о нем, то испытываю лишь стыд, — призналась она. — У него нет ничего за душой, кроме его чар.
— Я и не подозревал, что у тебя было такое детство, — вздохнул Джамал.
— Ну, не так уж все было и плохо. Дело в том, что я никогда не имела для них никакого значения. Моего отца не интересуют дети. Если бы я была обожающей его дочерью, как моя мать — женой, может, все было бы по-другому, но, понимаешь, я не могла скрыть своего отношения к нему. Я не могла потворствовать его самолюбию, как это делала мать, и ему при мне было неуютно. Поэтому он не любил меня. Честно говоря, когда я уехала в университет, всем стало легче — и мне, и им.
— Сожалею, что затронул вопрос о твоих отношениях с родителями. Я просто не знал всех обстоятельств и жалею, что не спросил раньше об этом. Было бы легче понять твое сопротивление мне.
— Жаль, что от этого сопротивления ничего не осталось. — Мари беспомощно погружалась в глубину его потемневших глаз.
— Мне оно ни к чему, — ответил Джамал с чисто мужской усмешкой и взял из ее рук чашку. — Так и должно быть между любовниками.
— Любовниками, — как эхо повторила Мари, подавляя приступ боли. Примечательно, что Джамал не называет ее женой, а себя — ее мужем, даже не упоминает, что они супруги. И эти наверняка умышленные его упущения наполняют ее чувством неполноценности, неуверенности в себе, словно время, проведенное здесь, ей просто одолжили.
Джамал склонился над ней, и ее сердце забилось так громко, что она опасалась, как бы он не услышал. Сверкающие золотистыми искрами глаза смотрели на нее с удовлетворением, и она задрожала, чувствуя растущее мечтательное желание, которое сдерживало ее дыхание и заставляло покраснеть. Их взаимопонимание достигло такой степени, что им было достаточно только взглянуть друг на друга, как вспыхнувший жар заставлял забыть обо всем.
— Боги Тропической Африки поистине благословили кашу страсть.
Еще больший жар опалил ее щеки, стоило ей без всякого стыда припомнить те три дня, когда они вообще не выбирались из постели, если не считать коротких перерывов на еду. Несомненно, он тогда пришел к заключению, что африканские боги благословили его на обладание совершенно ненасытной и страстной женщиной. И действительно, он заставлял ее чувствовать себя ненасытной. Но у нее возникло тревожное подозрение, что Джамал пришел бы в ужас, узнай он, что она имела свою тайную цель, чтобы удерживать его в постели именно в те дни. И вот сейчас она в волнении ждет, принесла ли их бурная страсть свой плод.
— Ты что-то все молчишь. — Джамал провел нахальным указательным пальцем по изгибу ее нижней губы. — О чем ты думаешь?
Ее вновь атаковали угрызения совести. Неужели она приняла слишком эгоистичное решение, попытавшись забеременеть? Если Джамал узнает о нем, то запрезирает ее. Справедливо ли приносить в мир ребенка без отца, без того, чтобы отец знал о нем? Сейчас это казалось ей совершенно несправедливым, да и что скажет она своему ребенку, когда он вырастет достаточно, чтобы задавать неудобные вопросы? Что она лишила его или ее права первородства и наследства?
— Что теперь не так, моя любимая? — нахмурился Джамал.
Он называет ее «любимой». Мари взглянула на него затуманенным взором, изучающе посмотрела на его темнокожее, шоколадного оттенка лицо, ужасно дорогое ей, и ее обман вызвал у нее новые угрызения совести.
— Никаких проблем, — наконец ответила она.
— В твоих глазах я заметил нечто большее, — сказал Джамал. — Ты испытываешь ностальгию по дому?
По дому? У нее нет дома, с отвращением решила она. У нее есть только кошечка в кошачьем приюте и три деревца бонсай, за которыми с любовью ухаживает соседка. И нигде она не почувствует себя дома без Джамала. Поэтому она ответила:
— Нет!
— Думаю, ты говоришь неправду…
Мари заметила сердитую напряженность его красивого лица и испугалась. Ей было невыносимо даже говорить о том, что когда-нибудь потеряет его, и она просто трусила, когда речь заходила об этом. Словно такой разговор сократит время и убьет их счастье. Сейчас, реагируя на внезапную бурю своих чувств, Мари потянулась к нему и провела дрожащими пальцами по его высоким скулам, прижалась страстно и отчаянно к его губам, а слезы все еще увлажняли и жгли ее щеки.
Какое-то мгновение Джамал оставался напряженным и безответным, но потом со стоном привлек ее к себе сильными руками и стал пожирать ее мягкий рот с горячечной настойчивостью, а она с радостью почувствовала, как дикое сексуальное желание наполняет ее сладостью, которая лишает ее способности мыслить.
Но появилось нечто беспокоящее в их занятии любовью, смутно ощутила она после. Определенно, собственные чувства Мари придали пусть несколько мучительную, но гораздо большую глубину ее реакции, и, пытаясь разобраться, что именно отличало их любовный экстаз на этот раз, она вдруг сообразила, что случится потом. Джамал, видимо, почувствовал ее настроение, отстранил от себя, вскочил с постели и начал одеваться.
Мари покрылась холодным потом. Его молчание невероятно подавляло. Сев в постели, она потянула к себе недавно сброшенную одежду, внезапно охваченная мучительной неуверенностью в себе.
— Джамал, — позвала она жалобно.
— Так ты будешь прощаться со мной? Ты все еще думаешь о конце лета, не правда ли? — спросил он.
В замешательстве Мари сосредоточилась на рельефных мышцах, игравших на его спине, пока он натягивал рубашку.
— Что ты пытаешься сказать? — прошептала она.
Он резко обернулся, его лицо окаменело, от каждой линии его стройного и мощного тела исходило напряжение.
— Ты все еще думаешь об отъезде… Я читаю это в твоих глазах! — сердито бросил он.
— Как же я могу не думать об этом? — Мари опять оказалась погруженной в водоворот той боли, которую она пыталась держать в узде на протяжении недель. Женщина опустила голову, чтобы скрыть свое страдание.
— Я не могу дольше жить под этим дамокловым мечом. Это невыносимо. Ты стала каким-то проклятием для меня! — выпалил он с горечью. — Я больше не потерплю это проклятие. Я оставляю тебя.
От постигшего ее удара она еле расслышала его жестокие слова. Я — его проклятие? Он оставляет меня? Но еще не время, хотелось ей закричать, я еще не готова, не способна еще пойти на разрыв.
— Ты оставляешь меня?
— Мне следовало засунуть тебя в тот вертолет! — прорычал в ответ Джамал. — Было бы разумнее покончить с этим еще тогда, а не сейчас.
— И ты сбегаешь домой к своему папочке, — беспомощно пробормотала Мари.
На его сильном, темном лице появилось выражение такого обнаженного и невероятного возмущения, что оно ошеломило ее.
— Ты не годишься мне в жены, — произнес он холодным голосом, с полным самообладанием, словно в насмешку над ней, полностью растерянной и убитой.
Джамал ушел, а она продолжала сидеть, уставившись в пространство, пронзенная нестерпимой болью, вся во власти этой боли.
Глава 11
— Полагаю, тебе нужно проконсультироваться с Намири… Я намекну…
— Не смей! — прервала его Мари. — Неужели для тебя нет ничего святого?
— Для меня свято твое здоровье. — Джамал с упреком посмотрел на нее.
Внезапно она почувствовала себя страшно виноватой за обман и опустила голову. Он запустил пальцы в ее спутанные волосы и приник к ее пылающим губам.
— Ты очень дорога мне, — мягко произнес он. — Я готов защищать тебя даже ценой своей жизни. Не отказывай мне в удовольствии присматривать за тобой.
Никто еще не выражал желания присматривать за Мари. Никто не думал о том, что могло случиться с нею. Это так ее тронуло, что у нее сжалось сердце, будто Джамал взял его в свою нежную руку. Да, она была чрезвычайно тронута, но и невыносимо опечалена. Встретиться с подобным нежным отношением и знать, что скоро она потеряет любимого мужчину, было мучительно для нее, но она постаралась забыть об этом со всей силой своего характера. День за днем, твердо напомнила она себе.
— Меня беспокоит, что ты не связывалась со своими родителями со дня нашего бракосочетания, — заметил Джамал.
Иголочка напряжения слегка уколола расслабившуюся Мари. Нахмурив брови, она оглядела саванну с вершины утеса. Здесь, у границы дворцовых садов, Джамал приказал установить традиционную хижину жителей Африки. Роскошные ковры, расшитые золотом подушки, холодильник, полный напитков, дополняли прохладный интерьер. За прошедшие недели Мари поняла, насколько Джамал привержен местным традициям. Сюда он приходил в конце дня расслабиться, восстановить энергию.
Сознавая, что он терпеливо ожидает ответа, Мари пожала плечами.
— Мы не так близки.
— Сдержанно ты выразилась, — заметил он после паузы, протягивая ей чашечку кофе. — Для нас семья — это все. Хотя строгие родственные связи часто налагают болезненные решения и обязанности.
Грусть омрачала ее лицо. Неужели отсутствие у них с Джамалом будущего и есть самая болезненная обязанность, которую он должен выполнить, или она обманывает себя? С того дня, когда она кричала от страсти в его объятиях, Джамал больше не упоминал о предстоящей разлуке. И даже ни разу не дал понять, заботит ли его этот вопрос.
Прошедшие три недели были самыми счастливыми в жизни Мари, но для поддержания такого счастливого состояния она вынуждена была подавлять мысль о грядущих днях. Следует ли Джамал принятому королем решению о его жене, или он просто достиг такого состояния, когда способен думать уже без эмоций о ее отъезде? Возможно, он считает их отношения просто приятной короткой связью, завершение которой спокойно воспринимает как нечто неизбежное.
— Итак? — напомнил он о незавершенной теме их разговора.
— А, моя семья, — рассеянно откликнулась она на его вопрос. — Ну, у меня неглубокие отношения с матерью и никаких с отцом, что отнюдь не беспокоит ни одного из них.
— Мне трудно в это поверить.
— Полагаю, что так. Позволь мне объяснить. Моя мать считает, что мое рождение почти разрушило ее брак…
— Но почему?
— Впервые отец проявил неверность жене во время моего появления на свет. Если бы ты знал его, то понял бы, почему так случилось. Он стремился всегда быть в центре внимания, а появление ребенка лишило его внимания других женщин. Глядя на жизнь родителей в последующие годы, я поняла, что он в любом случае не сохранил бы верность жене.
— А что, он не раз ей изменял? — нахмурился Джамал.
— Он постоянно увлекался другими женщинами. — Мари снова пожала плечами. — Потом возвращался домой, и мама принимала его с распростертыми объятиями. Когда я подросла и поняла, что происходит, то возненавидела его за подобное отношение к матери. Долго не могла понять, что мама была его добровольной жертвой. Он очень привлекательный мужчина… физически, — уточнила Мари. — Он просто пользуется слабостями жены — она предоставляет ему тихую гавань в любой шторм.
— И ты все еще ненавидишь его?
— Если когда я и думаю о нем, то испытываю лишь стыд, — призналась она. — У него нет ничего за душой, кроме его чар.
— Я и не подозревал, что у тебя было такое детство, — вздохнул Джамал.
— Ну, не так уж все было и плохо. Дело в том, что я никогда не имела для них никакого значения. Моего отца не интересуют дети. Если бы я была обожающей его дочерью, как моя мать — женой, может, все было бы по-другому, но, понимаешь, я не могла скрыть своего отношения к нему. Я не могла потворствовать его самолюбию, как это делала мать, и ему при мне было неуютно. Поэтому он не любил меня. Честно говоря, когда я уехала в университет, всем стало легче — и мне, и им.
— Сожалею, что затронул вопрос о твоих отношениях с родителями. Я просто не знал всех обстоятельств и жалею, что не спросил раньше об этом. Было бы легче понять твое сопротивление мне.
— Жаль, что от этого сопротивления ничего не осталось. — Мари беспомощно погружалась в глубину его потемневших глаз.
— Мне оно ни к чему, — ответил Джамал с чисто мужской усмешкой и взял из ее рук чашку. — Так и должно быть между любовниками.
— Любовниками, — как эхо повторила Мари, подавляя приступ боли. Примечательно, что Джамал не называет ее женой, а себя — ее мужем, даже не упоминает, что они супруги. И эти наверняка умышленные его упущения наполняют ее чувством неполноценности, неуверенности в себе, словно время, проведенное здесь, ей просто одолжили.
Джамал склонился над ней, и ее сердце забилось так громко, что она опасалась, как бы он не услышал. Сверкающие золотистыми искрами глаза смотрели на нее с удовлетворением, и она задрожала, чувствуя растущее мечтательное желание, которое сдерживало ее дыхание и заставляло покраснеть. Их взаимопонимание достигло такой степени, что им было достаточно только взглянуть друг на друга, как вспыхнувший жар заставлял забыть обо всем.
— Боги Тропической Африки поистине благословили кашу страсть.
Еще больший жар опалил ее щеки, стоило ей без всякого стыда припомнить те три дня, когда они вообще не выбирались из постели, если не считать коротких перерывов на еду. Несомненно, он тогда пришел к заключению, что африканские боги благословили его на обладание совершенно ненасытной и страстной женщиной. И действительно, он заставлял ее чувствовать себя ненасытной. Но у нее возникло тревожное подозрение, что Джамал пришел бы в ужас, узнай он, что она имела свою тайную цель, чтобы удерживать его в постели именно в те дни. И вот сейчас она в волнении ждет, принесла ли их бурная страсть свой плод.
— Ты что-то все молчишь. — Джамал провел нахальным указательным пальцем по изгибу ее нижней губы. — О чем ты думаешь?
Ее вновь атаковали угрызения совести. Неужели она приняла слишком эгоистичное решение, попытавшись забеременеть? Если Джамал узнает о нем, то запрезирает ее. Справедливо ли приносить в мир ребенка без отца, без того, чтобы отец знал о нем? Сейчас это казалось ей совершенно несправедливым, да и что скажет она своему ребенку, когда он вырастет достаточно, чтобы задавать неудобные вопросы? Что она лишила его или ее права первородства и наследства?
— Что теперь не так, моя любимая? — нахмурился Джамал.
Он называет ее «любимой». Мари взглянула на него затуманенным взором, изучающе посмотрела на его темнокожее, шоколадного оттенка лицо, ужасно дорогое ей, и ее обман вызвал у нее новые угрызения совести.
— Никаких проблем, — наконец ответила она.
— В твоих глазах я заметил нечто большее, — сказал Джамал. — Ты испытываешь ностальгию по дому?
По дому? У нее нет дома, с отвращением решила она. У нее есть только кошечка в кошачьем приюте и три деревца бонсай, за которыми с любовью ухаживает соседка. И нигде она не почувствует себя дома без Джамала. Поэтому она ответила:
— Нет!
— Думаю, ты говоришь неправду…
Мари заметила сердитую напряженность его красивого лица и испугалась. Ей было невыносимо даже говорить о том, что когда-нибудь потеряет его, и она просто трусила, когда речь заходила об этом. Словно такой разговор сократит время и убьет их счастье. Сейчас, реагируя на внезапную бурю своих чувств, Мари потянулась к нему и провела дрожащими пальцами по его высоким скулам, прижалась страстно и отчаянно к его губам, а слезы все еще увлажняли и жгли ее щеки.
Какое-то мгновение Джамал оставался напряженным и безответным, но потом со стоном привлек ее к себе сильными руками и стал пожирать ее мягкий рот с горячечной настойчивостью, а она с радостью почувствовала, как дикое сексуальное желание наполняет ее сладостью, которая лишает ее способности мыслить.
Но появилось нечто беспокоящее в их занятии любовью, смутно ощутила она после. Определенно, собственные чувства Мари придали пусть несколько мучительную, но гораздо большую глубину ее реакции, и, пытаясь разобраться, что именно отличало их любовный экстаз на этот раз, она вдруг сообразила, что случится потом. Джамал, видимо, почувствовал ее настроение, отстранил от себя, вскочил с постели и начал одеваться.
Мари покрылась холодным потом. Его молчание невероятно подавляло. Сев в постели, она потянула к себе недавно сброшенную одежду, внезапно охваченная мучительной неуверенностью в себе.
— Джамал, — позвала она жалобно.
— Так ты будешь прощаться со мной? Ты все еще думаешь о конце лета, не правда ли? — спросил он.
В замешательстве Мари сосредоточилась на рельефных мышцах, игравших на его спине, пока он натягивал рубашку.
— Что ты пытаешься сказать? — прошептала она.
Он резко обернулся, его лицо окаменело, от каждой линии его стройного и мощного тела исходило напряжение.
— Ты все еще думаешь об отъезде… Я читаю это в твоих глазах! — сердито бросил он.
— Как же я могу не думать об этом? — Мари опять оказалась погруженной в водоворот той боли, которую она пыталась держать в узде на протяжении недель. Женщина опустила голову, чтобы скрыть свое страдание.
— Я не могу дольше жить под этим дамокловым мечом. Это невыносимо. Ты стала каким-то проклятием для меня! — выпалил он с горечью. — Я больше не потерплю это проклятие. Я оставляю тебя.
От постигшего ее удара она еле расслышала его жестокие слова. Я — его проклятие? Он оставляет меня? Но еще не время, хотелось ей закричать, я еще не готова, не способна еще пойти на разрыв.
— Ты оставляешь меня?
— Мне следовало засунуть тебя в тот вертолет! — прорычал в ответ Джамал. — Было бы разумнее покончить с этим еще тогда, а не сейчас.
— И ты сбегаешь домой к своему папочке, — беспомощно пробормотала Мари.
На его сильном, темном лице появилось выражение такого обнаженного и невероятного возмущения, что оно ошеломило ее.
— Ты не годишься мне в жены, — произнес он холодным голосом, с полным самообладанием, словно в насмешку над ней, полностью растерянной и убитой.
Джамал ушел, а она продолжала сидеть, уставившись в пространство, пронзенная нестерпимой болью, вся во власти этой боли.
Глава 11
Мари соскочила с постели, испытывая тошноту, и проковыляла как пьяная в ванную комнату как раз вовремя. После того как ее вывернуло наизнанку, она расслабленно опустилась на пол и разрыдалась.
Джамала не было уже целую неделю — самую жуткую неделю в ее жизни, и она не представляла себе, что ей делать дальше. Домой возвращаться не хотелось. Не хотелось и оставаться. Иногда приходила мысль, что лучше бы умереть. Да и как могла она уехать без какой-то особой визы в трех экземплярах, о которой говорил Джамал? Она даже не могла покинуть Королевство Нботу без его разрешения. Мари заскрипела зубами от ярости.
В течение семи несчастных дней она то ненавидела его, то вновь любила, ибо чрезвычайно трудно ненавидеть того, по ком скучаешь все больше с каждым часом.
Да, она забеременела. Ее желание исполнилось, и теперь в ее мозгу постоянно вертелась старая французская поговорка: «Не накличь беду своим желанием». У нее болели груди, ее тошнило, и мало было радости в открытии, что она ждет ребенка от мужчины, который отверг ее с такой жестокостью. Она полагала, что уже достаточно знает его, но в какие-то несколько минут была вынуждена признать тот факт, что не знает его вообще!
Джамал сильно увлекся ею, но теперь увлечение кончилось. Как только пропала ее загадочность, не осталось сил бросить вызов, их приятная короткая связь прекратилась. После всех благовидных разговоров о том, как он ею дорожит, как ее любит, Джамал отверг несчастную женщину и вернулся домой к этому ненавистному, злобному и отвратительному старику, а она теперь ясно увидела сходство сына с его омерзительным отцом. Она позволила попользоваться собой, и вот оно вознаграждение. И поделом мне! — решила Мари. Но, как это ни удивительно, понимание происшедшего лишь углубляло ее горе, делало несчастнее, чем когда-либо.
Пару часов спустя к ней пришла Макана и сообщила, что принцесса Намири ждет ее внизу.
— Скажи ей, что я плохо себя чувствую, — ответила Мари и тут же спохватилась — ведь ей нужен врач. — Нет, извинись и скажи, что я не могу принимать кого-либо в данный момент.
Служанка не скрывала своей тревоги.
— Это очень обидит ее, госпожа.
Мари вспомнила доброту Намири, пока она находилась в больнице. Сестра не виновна в том, что ее брат — такой гад и что Мари непонятно почему, но продолжает безумно любить этого самого гада. Да и может же она затронуть в разговоре с Намири проблему с визой и использовать влиятельную знакомую, если не сказать родственницу, в качестве посредницы.
Намири поднялась при появлении Мари.
— Тебя, наверное, удивляет, почему я здесь?
— Да, пожалуй…
— Ты выглядишь несчастной. — Намири заметила ее бледность и темные круги под глазами.
— Сейчас я хочу только одного — вернуться домой, — объявила Мари.
— Но если ты беременна, ты просто не можешь отправиться домой, — сухо возразила Намири.
Уверенность, с которой эта женщина сделала свое заявление, убийственно подействовала на Мари. Она смотрела на гостью широко распахнутыми в смятении глазами. Как Намири могла узнать об этой тайне, даже заподозрить что-то?
Сестра Джамала весело рассмеялась.
— Мари, нельзя зайти в аптеку в центре Пататы и купить все необходимое для определения беременности, ожидая, что это останется в тайне. Тебя, естественно, узнали, и такая интересная покупка не осталась незамеченной и необсужденной…
— Кому это интересно обсуждать? — поразилась Мари.
— Королевская семья не страдает от непрошеных визитов телевизионщиков и газетчиков, но наш народ не нуждается в их услугах, чтобы знать, что мы поделываем. Королевство Нботу — маленькая страна, и наше общество пользуется самым эффективным телеграфом — устным. Аптекарь наверняка сообщил о твоем визите по телефону своей жене, как только за тобой закрылась дверь аптеки, а она уже обзвонила всех своих подруг, пока он обзванивал своих друзей, чтобы поделиться пикантной новостью, и через несколько дней вся столица уже знает о твоей интересной покупке. Если бы ты хотела сохранить тайну, тебе следовало связаться со мной.
Ноги отказывались держать Мари. Не произнеся ни слова, она опустилась в ближайшее кресло.
— Я так понимаю, что проба оказалась положительной, — вздохнула Намири. — Нужно сказать Джамалу.
— Нет! — в ужасе воскликнула Мари.
— Ну, если ты сама не скажешь ему об этом, тогда скажу я, — сообщила Намири с явным нетерпением. — Мне нет дела до того, что ты прогнала моего брата. Это мне не нравится, но тот факт, что ты можешь носить под сердцем следующего наследника трона в нашей стране, перевешивает все остальное, и если ты не осознаешь этого, то ты в самом деле глупая женщина!
Мари побледнела от ярости как полотно.
— Я вовсе не прогоняла твоего брата! Он сам оставил меня!
Намири презрительно посмотрела на нее.
— Мне кажется, ты хочешь оставить его. Он сказал…
— Он солгал!
— Мой брат не лжет…
— Тогда ты не знаешь об обещании, которое он дал вашему отцу, — перебила ее Мари.
— Знаю, Джамал обещал отцу, что если этот брак окажется неудачным, он женится вновь без всяких споров.
— Разве ты не знаешь, что наш брак не был действительным, а?
— О чем ты говоришь! — воскликнула Намири. — Разве мой брат не ждал несколько лет, не добивался все это время разрешения отца жениться на тебе?
— Разрешения на временную женитьбу — ведь только на такую соглашался твой отец. Да и какое это может иметь значение сейчас? — сказала Мари дрожащим голосом. — Джамал покинул меня…
— Временную женитьбу? Что за вздор! Джамал искренне любит тебя! И в Патату, и во всем Королевстве Нботу каждый знает, как сильно он тебя любит! — заверила ее сестра наследника. — В конце концов его право на выбор невесты нашло общую поддержку и его выбор был одобрен обществом, поскольку ты из Европы. Многие находят это очаровательным и даже обнадеживающим доказательством нового, либерального курса развития Нботу.
Правда, мой глубоко пессимистичный отец упрямо выступал против вашего брака, но только потому, что боялся, как бы Джамал не испытал такого же разочарования, как и он сам, как бы ты не оказалась невосприимчивой к нашей культуре и как бы ваш брак тоже не завершился разводом…
Мари упрямо повторила:
— Джамал не любит меня…
— Еще как любит, черт побери, глупая ты женщина! — не сдержала эмоций Намири. — А сейчас он испытывает муки приговоренного, выслушивая от отца сожаления по поводу того, что тот дал согласие на ваш брак! Как ты думаешь, каково сейчас Джамалу? Романтическая, как в сказке, женитьба так быстро расстроилась, что он считает себя полным неудачником и обеспокоен, будто подвел всю королевскую семью браком с тобой, а отец при каждом случае бормочет: «Я тебе говорил»… Так что не смей даже помышлять оставить Джамала.
Рыдания Мари сопровождали последние слова Намири. Она отвернулась, пытаясь скрыть свое страдание. Мари пребывала в горе. Неужели она неправильно поняла Джамала, когда он говорил о временном характере их союза? Ей так хотелось поверить во все услышанное, что у нее даже закружилась голова.
— Сожалею, что назвала тебя глупой, — чопорно произнесла Намири, полностью взяв себя в руки. — Но я так люблю брата, что мне невыносимо видеть его страдающим.
— Я тоже люблю его, — едва выговорила Мари дрожащим голосом. Но разве не он говорил о невозможности жить под дамокловым мечом? Не он ли постоянно вел себя так, словно и не стремился к тому, чтобы я осталась? Правда, это могло означать, что он очень неуверен в моих чувствах к нему…
— Тогда что происходит с вами обоими? — прямо спросила Намири. — Я ничего не понимаю…
Десятью минутами позже Мари сидела в «мерседесе» принцессы Намири.
— Если твой братец одержит верх в нашем споре, — предупредила Мари дрожащим голосом, — то придет моя очередь назвать тебя глупой женщиной, не так ли?
Намири рассмеялась:
— Такой возможности у тебя не будет!
Жаль, подумала Мари, что у меня нет такой уверенности. Хотя Джамал мог оставить меня потому, что считал, будто я все равно собираюсь покинуть его рано или поздно. А виной всему его гордость, его невероятная гордость, мучительно думала она, с силой сжимая пальцы…
— Это Батик — секретарь отца, — пояснила Намири в гулком фойе старого дворца, поманив старого служаку повелительным жестом. Он приблизился с явной неохотой, стараясь даже не смотреть на Мари.
— Батик отведет тебя к брату, — сказала Намири.
Батик побледнел и начал было:
— Я сожалею, но…
Однако принцесса Намири негромко произнесла короткое приказание на своем языке. У секретаря отпала челюсть, он покраснел, но с места не двинулся, переминаясь с ноги на ногу в явной растерянности. Он что-то ответил принцессе…
— На твоем месте я постаралась бы обойти инструкции и прибегла к дипломатии, — с насмешкой над его нерешительностью сказала Намири.
До Мари вдруг дошло, что Джамал приказал Батику, а возможно, и другим людям из обслуги не пускать к нему Мари, если ей вздумается появиться в королевском дворце. Побледнев от унижения, она уже повернулась к выходу, но ее остановила Намири со словами:
— Не глупи, Мари. Отец взбешен твоим поведением. Секретарь говорит, что это его приказ — не пускать тебя во дворец. Король считает, что ты бросила его любимого сына и заслуживаешь того, чтобы тебя по крайней мере три раза в день секли плетьми! Но это пустая угроза, не такой уж он беспощадный. Да и встретиться тебе надо не с ним, а с Джамалом.
После этого Намири коротко бросила секретарю:
— Проводи!
С вымученной улыбкой Батик склонился в поклоне перед Мари и вежливо пригласил ее следовать за собой. Но какой смысл во встрече с Джамалом, если король Бутасу столь враждебно настроен по отношению к ней! У Мари упало сердце.
Батик молча проводил ее во внутренней дворик, снова поклонился и попросил:
— Пожалуйста, подождите здесь, госпожа. Кажется, принц Джамал беседует сейчас с королем…
Во дворике находилась небольшая оранжерея. Чтобы скрасить ожидание, Мари заглянула внутрь и удивилась, почувствовав прохладу. Она изумилась еще больше, когда увидела великолепную коллекцию деревцев бонсай. Особенно ее восхитила миниатюрная сосновая рощица. Мари протянула руку в желании дотронуться до хвои, которой не видела со времени приезда в Африку, как вдруг услышала строгий голос:
— Не трогайте!
Мари отдернула руку, резко обернулась и увидела пожилого темнокожего мужчину, сидящего на стуле перед верстаком в дальнем углу оранжереи.
На нем был старый передник, в одной руке он держал ножницы.
— Прошу прощения. Конечно, я знаю, что их лучше не трогать, но они такие красивые… Знаете, у меня дома тоже есть крохотные деревца бонсай — это мое хобби.
Старик сердито прищурил сверкающие темные глаза.
— Извините, пожалуйста, что прервала ваши занятия, — поспешила ретироваться Мари. У нее возникло неприятное подозрение. Эти темные, глубоко посаженные глаза, эти брови в одну линию…
— Я вас не извиняю! — Это было произнесено таким надменным тоном, что подтвердило ее неприятное подозрение. Мари замерла, побледнев.
— Вы жена моего сына, — процедил старик сквозь зубы. — Почему вы приехали сюда?
— Я хотела повидать Джамала.
— Зачем? — хрипло спросил король Бутасу. У нее защипало глаза, и язык прилип к нёбу.
— Зачем? — мрачно повторил он свой вопрос. Мари молчала. На глаза навертывались горячие слезы.
— Потому что я люблю его! — выпалила она наконец, гордо вскинув голову.
Король нахмурился, ошеломленный ее признанием.
— И я уверена, что могу сделать его счастливым. Если, конечно, он пожелает этого, — добавила Мари.
— Так почему же вы не делаете его счастливым?
— Этот вопрос я предпочла бы обсудить с ним. Ее тесть в раздражении покачал головой:
— Я не хочу, чтобы беспокоили моего сына.
— Извините, но ваш сын вполне может решить все сам, — прошептала Мари.
— Только не тогда, когда он женится на женщине, которую не может уговорить остаться с ним, — грубо заявил король.
— Я останусь.
— Тогда почему он в моем дворце, а не с вами?
— Я думала, что не могу остаться. Я думала, что вы… не одобряете его выбор.
— Вы не считаете, что ваши слова звучат весьма странно после того, как я дал согласие на ваш брак? — не без ехидства спросил король. — Неужели мой сын так плохо говорит по-французски, что вы не можете понять друг друга?
— Иногда он изъясняется не совсем ясно, — пробормотала Мари.
Ее собеседник внимательно вглядывался в нее в течение невыносимо долгих секунд, потом вдруг откинул голову и расхохотался.
— Расскажите мне о ваших деревцах, — предложил он.
Она принялась что-то сбивчиво рассказывать, пока король не поднял предостерегающе руку. Этот жест заставил ее замолчать. Она проследила за его взглядом и замерла, увидев Джамала с холодным выражением лица.
— Отвези жену домой, сынок, и одолжи у кого-нибудь хороший французский словарь, — повелел король с усмешкой.
От прилива крови кожа на твердых скулах Джамала потемнела. Его губы дрогнули, словно он собирался что-то сказать, потом снова твердо сжались. Он склонил голову и вышел из оранжереи широкими шагами. Бросившись следом, Мари едва поспевала за ним.
— Машина доставит тебя домой, — бросил ей Джамал.
— Разве ты не поедешь со мной?
— Нет!
Наверное, Джамалу очень хотелось знать, что произошло между его женой и отцом, но она чувствовала, что из гордости он не попросит объяснений.
Он даже не хотел смотреть на нее. Вглядываясь в его напряженный, холодный профиль, Мари обратила внимание, как он похудел за то время, что они не виделись.
Подъехал «мерседес».
— Мне жаль, что я огорчила твоего отца, — торопливо выпалила Мари.
— Нам не о чем больше говорить. — Джамал повернулся к ней спиной.
— Тогда мне остается лишь сообщить, что я беременна, — объявила Мари, садясь в машину и захлопывая дверцу. «Мерседес» тут же тронулся.
Оглянувшись, Мари увидела, что новость пригвоздила Джамала к месту. Ладно, что бы теперь ни случилось, а у нее не было иного выхода, как сказать ему. Без сомнения, это вызовет новые осложнения в их отношениях, с болью подумала она, и теперь вся ответственность ложится на нее. Какая же она была дурочка! Джамал сейчас жалеет об их бракосочетании, а она должна все воспринимать с высоко поднятой головой. Как бы то ни было, но ее попытка здраво разрешить их проблемы только еще больше запутала ситуацию. И вообще не ясно, как теперь из нее выйти.
Джамала не было уже целую неделю — самую жуткую неделю в ее жизни, и она не представляла себе, что ей делать дальше. Домой возвращаться не хотелось. Не хотелось и оставаться. Иногда приходила мысль, что лучше бы умереть. Да и как могла она уехать без какой-то особой визы в трех экземплярах, о которой говорил Джамал? Она даже не могла покинуть Королевство Нботу без его разрешения. Мари заскрипела зубами от ярости.
В течение семи несчастных дней она то ненавидела его, то вновь любила, ибо чрезвычайно трудно ненавидеть того, по ком скучаешь все больше с каждым часом.
Да, она забеременела. Ее желание исполнилось, и теперь в ее мозгу постоянно вертелась старая французская поговорка: «Не накличь беду своим желанием». У нее болели груди, ее тошнило, и мало было радости в открытии, что она ждет ребенка от мужчины, который отверг ее с такой жестокостью. Она полагала, что уже достаточно знает его, но в какие-то несколько минут была вынуждена признать тот факт, что не знает его вообще!
Джамал сильно увлекся ею, но теперь увлечение кончилось. Как только пропала ее загадочность, не осталось сил бросить вызов, их приятная короткая связь прекратилась. После всех благовидных разговоров о том, как он ею дорожит, как ее любит, Джамал отверг несчастную женщину и вернулся домой к этому ненавистному, злобному и отвратительному старику, а она теперь ясно увидела сходство сына с его омерзительным отцом. Она позволила попользоваться собой, и вот оно вознаграждение. И поделом мне! — решила Мари. Но, как это ни удивительно, понимание происшедшего лишь углубляло ее горе, делало несчастнее, чем когда-либо.
Пару часов спустя к ней пришла Макана и сообщила, что принцесса Намири ждет ее внизу.
— Скажи ей, что я плохо себя чувствую, — ответила Мари и тут же спохватилась — ведь ей нужен врач. — Нет, извинись и скажи, что я не могу принимать кого-либо в данный момент.
Служанка не скрывала своей тревоги.
— Это очень обидит ее, госпожа.
Мари вспомнила доброту Намири, пока она находилась в больнице. Сестра не виновна в том, что ее брат — такой гад и что Мари непонятно почему, но продолжает безумно любить этого самого гада. Да и может же она затронуть в разговоре с Намири проблему с визой и использовать влиятельную знакомую, если не сказать родственницу, в качестве посредницы.
Намири поднялась при появлении Мари.
— Тебя, наверное, удивляет, почему я здесь?
— Да, пожалуй…
— Ты выглядишь несчастной. — Намири заметила ее бледность и темные круги под глазами.
— Сейчас я хочу только одного — вернуться домой, — объявила Мари.
— Но если ты беременна, ты просто не можешь отправиться домой, — сухо возразила Намири.
Уверенность, с которой эта женщина сделала свое заявление, убийственно подействовала на Мари. Она смотрела на гостью широко распахнутыми в смятении глазами. Как Намири могла узнать об этой тайне, даже заподозрить что-то?
Сестра Джамала весело рассмеялась.
— Мари, нельзя зайти в аптеку в центре Пататы и купить все необходимое для определения беременности, ожидая, что это останется в тайне. Тебя, естественно, узнали, и такая интересная покупка не осталась незамеченной и необсужденной…
— Кому это интересно обсуждать? — поразилась Мари.
— Королевская семья не страдает от непрошеных визитов телевизионщиков и газетчиков, но наш народ не нуждается в их услугах, чтобы знать, что мы поделываем. Королевство Нботу — маленькая страна, и наше общество пользуется самым эффективным телеграфом — устным. Аптекарь наверняка сообщил о твоем визите по телефону своей жене, как только за тобой закрылась дверь аптеки, а она уже обзвонила всех своих подруг, пока он обзванивал своих друзей, чтобы поделиться пикантной новостью, и через несколько дней вся столица уже знает о твоей интересной покупке. Если бы ты хотела сохранить тайну, тебе следовало связаться со мной.
Ноги отказывались держать Мари. Не произнеся ни слова, она опустилась в ближайшее кресло.
— Я так понимаю, что проба оказалась положительной, — вздохнула Намири. — Нужно сказать Джамалу.
— Нет! — в ужасе воскликнула Мари.
— Ну, если ты сама не скажешь ему об этом, тогда скажу я, — сообщила Намири с явным нетерпением. — Мне нет дела до того, что ты прогнала моего брата. Это мне не нравится, но тот факт, что ты можешь носить под сердцем следующего наследника трона в нашей стране, перевешивает все остальное, и если ты не осознаешь этого, то ты в самом деле глупая женщина!
Мари побледнела от ярости как полотно.
— Я вовсе не прогоняла твоего брата! Он сам оставил меня!
Намири презрительно посмотрела на нее.
— Мне кажется, ты хочешь оставить его. Он сказал…
— Он солгал!
— Мой брат не лжет…
— Тогда ты не знаешь об обещании, которое он дал вашему отцу, — перебила ее Мари.
— Знаю, Джамал обещал отцу, что если этот брак окажется неудачным, он женится вновь без всяких споров.
— Разве ты не знаешь, что наш брак не был действительным, а?
— О чем ты говоришь! — воскликнула Намири. — Разве мой брат не ждал несколько лет, не добивался все это время разрешения отца жениться на тебе?
— Разрешения на временную женитьбу — ведь только на такую соглашался твой отец. Да и какое это может иметь значение сейчас? — сказала Мари дрожащим голосом. — Джамал покинул меня…
— Временную женитьбу? Что за вздор! Джамал искренне любит тебя! И в Патату, и во всем Королевстве Нботу каждый знает, как сильно он тебя любит! — заверила ее сестра наследника. — В конце концов его право на выбор невесты нашло общую поддержку и его выбор был одобрен обществом, поскольку ты из Европы. Многие находят это очаровательным и даже обнадеживающим доказательством нового, либерального курса развития Нботу.
Правда, мой глубоко пессимистичный отец упрямо выступал против вашего брака, но только потому, что боялся, как бы Джамал не испытал такого же разочарования, как и он сам, как бы ты не оказалась невосприимчивой к нашей культуре и как бы ваш брак тоже не завершился разводом…
Мари упрямо повторила:
— Джамал не любит меня…
— Еще как любит, черт побери, глупая ты женщина! — не сдержала эмоций Намири. — А сейчас он испытывает муки приговоренного, выслушивая от отца сожаления по поводу того, что тот дал согласие на ваш брак! Как ты думаешь, каково сейчас Джамалу? Романтическая, как в сказке, женитьба так быстро расстроилась, что он считает себя полным неудачником и обеспокоен, будто подвел всю королевскую семью браком с тобой, а отец при каждом случае бормочет: «Я тебе говорил»… Так что не смей даже помышлять оставить Джамала.
Рыдания Мари сопровождали последние слова Намири. Она отвернулась, пытаясь скрыть свое страдание. Мари пребывала в горе. Неужели она неправильно поняла Джамала, когда он говорил о временном характере их союза? Ей так хотелось поверить во все услышанное, что у нее даже закружилась голова.
— Сожалею, что назвала тебя глупой, — чопорно произнесла Намири, полностью взяв себя в руки. — Но я так люблю брата, что мне невыносимо видеть его страдающим.
— Я тоже люблю его, — едва выговорила Мари дрожащим голосом. Но разве не он говорил о невозможности жить под дамокловым мечом? Не он ли постоянно вел себя так, словно и не стремился к тому, чтобы я осталась? Правда, это могло означать, что он очень неуверен в моих чувствах к нему…
— Тогда что происходит с вами обоими? — прямо спросила Намири. — Я ничего не понимаю…
Десятью минутами позже Мари сидела в «мерседесе» принцессы Намири.
— Если твой братец одержит верх в нашем споре, — предупредила Мари дрожащим голосом, — то придет моя очередь назвать тебя глупой женщиной, не так ли?
Намири рассмеялась:
— Такой возможности у тебя не будет!
Жаль, подумала Мари, что у меня нет такой уверенности. Хотя Джамал мог оставить меня потому, что считал, будто я все равно собираюсь покинуть его рано или поздно. А виной всему его гордость, его невероятная гордость, мучительно думала она, с силой сжимая пальцы…
— Это Батик — секретарь отца, — пояснила Намири в гулком фойе старого дворца, поманив старого служаку повелительным жестом. Он приблизился с явной неохотой, стараясь даже не смотреть на Мари.
— Батик отведет тебя к брату, — сказала Намири.
Батик побледнел и начал было:
— Я сожалею, но…
Однако принцесса Намири негромко произнесла короткое приказание на своем языке. У секретаря отпала челюсть, он покраснел, но с места не двинулся, переминаясь с ноги на ногу в явной растерянности. Он что-то ответил принцессе…
— На твоем месте я постаралась бы обойти инструкции и прибегла к дипломатии, — с насмешкой над его нерешительностью сказала Намири.
До Мари вдруг дошло, что Джамал приказал Батику, а возможно, и другим людям из обслуги не пускать к нему Мари, если ей вздумается появиться в королевском дворце. Побледнев от унижения, она уже повернулась к выходу, но ее остановила Намири со словами:
— Не глупи, Мари. Отец взбешен твоим поведением. Секретарь говорит, что это его приказ — не пускать тебя во дворец. Король считает, что ты бросила его любимого сына и заслуживаешь того, чтобы тебя по крайней мере три раза в день секли плетьми! Но это пустая угроза, не такой уж он беспощадный. Да и встретиться тебе надо не с ним, а с Джамалом.
После этого Намири коротко бросила секретарю:
— Проводи!
С вымученной улыбкой Батик склонился в поклоне перед Мари и вежливо пригласил ее следовать за собой. Но какой смысл во встрече с Джамалом, если король Бутасу столь враждебно настроен по отношению к ней! У Мари упало сердце.
Батик молча проводил ее во внутренней дворик, снова поклонился и попросил:
— Пожалуйста, подождите здесь, госпожа. Кажется, принц Джамал беседует сейчас с королем…
Во дворике находилась небольшая оранжерея. Чтобы скрасить ожидание, Мари заглянула внутрь и удивилась, почувствовав прохладу. Она изумилась еще больше, когда увидела великолепную коллекцию деревцев бонсай. Особенно ее восхитила миниатюрная сосновая рощица. Мари протянула руку в желании дотронуться до хвои, которой не видела со времени приезда в Африку, как вдруг услышала строгий голос:
— Не трогайте!
Мари отдернула руку, резко обернулась и увидела пожилого темнокожего мужчину, сидящего на стуле перед верстаком в дальнем углу оранжереи.
На нем был старый передник, в одной руке он держал ножницы.
— Прошу прощения. Конечно, я знаю, что их лучше не трогать, но они такие красивые… Знаете, у меня дома тоже есть крохотные деревца бонсай — это мое хобби.
Старик сердито прищурил сверкающие темные глаза.
— Извините, пожалуйста, что прервала ваши занятия, — поспешила ретироваться Мари. У нее возникло неприятное подозрение. Эти темные, глубоко посаженные глаза, эти брови в одну линию…
— Я вас не извиняю! — Это было произнесено таким надменным тоном, что подтвердило ее неприятное подозрение. Мари замерла, побледнев.
— Вы жена моего сына, — процедил старик сквозь зубы. — Почему вы приехали сюда?
— Я хотела повидать Джамала.
— Зачем? — хрипло спросил король Бутасу. У нее защипало глаза, и язык прилип к нёбу.
— Зачем? — мрачно повторил он свой вопрос. Мари молчала. На глаза навертывались горячие слезы.
— Потому что я люблю его! — выпалила она наконец, гордо вскинув голову.
Король нахмурился, ошеломленный ее признанием.
— И я уверена, что могу сделать его счастливым. Если, конечно, он пожелает этого, — добавила Мари.
— Так почему же вы не делаете его счастливым?
— Этот вопрос я предпочла бы обсудить с ним. Ее тесть в раздражении покачал головой:
— Я не хочу, чтобы беспокоили моего сына.
— Извините, но ваш сын вполне может решить все сам, — прошептала Мари.
— Только не тогда, когда он женится на женщине, которую не может уговорить остаться с ним, — грубо заявил король.
— Я останусь.
— Тогда почему он в моем дворце, а не с вами?
— Я думала, что не могу остаться. Я думала, что вы… не одобряете его выбор.
— Вы не считаете, что ваши слова звучат весьма странно после того, как я дал согласие на ваш брак? — не без ехидства спросил король. — Неужели мой сын так плохо говорит по-французски, что вы не можете понять друг друга?
— Иногда он изъясняется не совсем ясно, — пробормотала Мари.
Ее собеседник внимательно вглядывался в нее в течение невыносимо долгих секунд, потом вдруг откинул голову и расхохотался.
— Расскажите мне о ваших деревцах, — предложил он.
Она принялась что-то сбивчиво рассказывать, пока король не поднял предостерегающе руку. Этот жест заставил ее замолчать. Она проследила за его взглядом и замерла, увидев Джамала с холодным выражением лица.
— Отвези жену домой, сынок, и одолжи у кого-нибудь хороший французский словарь, — повелел король с усмешкой.
От прилива крови кожа на твердых скулах Джамала потемнела. Его губы дрогнули, словно он собирался что-то сказать, потом снова твердо сжались. Он склонил голову и вышел из оранжереи широкими шагами. Бросившись следом, Мари едва поспевала за ним.
— Машина доставит тебя домой, — бросил ей Джамал.
— Разве ты не поедешь со мной?
— Нет!
Наверное, Джамалу очень хотелось знать, что произошло между его женой и отцом, но она чувствовала, что из гордости он не попросит объяснений.
Он даже не хотел смотреть на нее. Вглядываясь в его напряженный, холодный профиль, Мари обратила внимание, как он похудел за то время, что они не виделись.
Подъехал «мерседес».
— Мне жаль, что я огорчила твоего отца, — торопливо выпалила Мари.
— Нам не о чем больше говорить. — Джамал повернулся к ней спиной.
— Тогда мне остается лишь сообщить, что я беременна, — объявила Мари, садясь в машину и захлопывая дверцу. «Мерседес» тут же тронулся.
Оглянувшись, Мари увидела, что новость пригвоздила Джамала к месту. Ладно, что бы теперь ни случилось, а у нее не было иного выхода, как сказать ему. Без сомнения, это вызовет новые осложнения в их отношениях, с болью подумала она, и теперь вся ответственность ложится на нее. Какая же она была дурочка! Джамал сейчас жалеет об их бракосочетании, а она должна все воспринимать с высоко поднятой головой. Как бы то ни было, но ее попытка здраво разрешить их проблемы только еще больше запутала ситуацию. И вообще не ясно, как теперь из нее выйти.