– Это не…
   – За два года до этого у Келли был роман. В Вашингтоне. Она оказалась не настолько умна, чтобы что-то скрывать, поэтому, я обо всем узнал. Она даже не поняла, почему я расстроился. Ты должна знать, что твоя кузина берет то, что хочет в данную минуту. Как ребенок, в жаркий день схвативший коробку мороженого и не понимающий, что мороженое растает прежде, чем он успеет его съесть. Келли не плохой человек. Она просто не понимает, что все поступки имеют свои последствия. И что они обладают способностью ранить других людей.
   – Но…
   – Мы как-то пережили это. Более или менее. Но затем появился Уго. Келли не любит открытых конфликтов. Поэтому написала мне записку, предоставив самому объяснить все Тори, и улетела в Венецию. Конец истории. Я развелся с ней. И только позже, когда привел Тори навестить Нину, понял, что Келли – несомненно, из лучших побуждений – поведала всем, что я не очень этично обошелся с ней. – Он беспокойно повел плечами. – Я мог бы уличить ее во лжи. Но не стал этого делать. Ради дочери.
   Интонации его голоса свидетельствовали в пользу безусловной правдивости рассказа, Но разве интонации Келли в том давнем разговоре казались менее правдивыми? Так правду ли говорит Мартин? Действительно ли Келли жадна, как ребенок, и с детским же пренебрежением относится к тем, кого ранит? Возможно, благоговение перед кузиной сыграло с ней злую шутку, затмив серьезные недостатки и преувеличив достоинства?
   Ледяным тоном Энн сказала:
   – Когда я в прошлый раз навещала Нину, она показала мне альбом с десятками фотографий, где ты снят с разными женщинами.
   – Тебя невозможно переубедить, не так ли? – неприязнью спросил Мартин. – Где бы я ни появлялся, женщины роятся вокруг меня. И в их глазах написано одно – жажда денег. Я не говорю, что у меня не было романов после развода. Но еще раз повторю: за все время нашего брака с Келли я ни разу не изменял ей.
   Энн вздохнула поглубже, пытаясь успокоиться, и сменила тему.
   – Я не знала, что ты вырос в бедности.
   – Я этого не стыжусь. Но и не афиширую.
   – Твои родители еще живы?
   Мартин отрывисто бросил:
   – Я не знал своего отца, он умер до моего рождения. А мать скончалась, когда мне было пять лет, от бедности и переутомления.
   Глубоко опечаленная Энн прошептала:
   – Ты же был тогда меньше Тори.
   – Не надо меня жалеть.
   – А где ты жил после этого? – спросила Энн.
   – В разных приютах. Иногда бывало лучше, иногда хуже. Но я всегда знал, что сбегу от этой жизни при первой возможности и не вернусь никогда… Не знаю, почему я рассказываю тебе то, что никогда никому не говорил. – Он крепче сжал ее плечи, и в полутьме его глаза сверкнули. – Ты веришь мне, Энн… тому, что я не изменял Келли?
   Молчание Энн затянулось. Тогда он произнес, делая ударение на каждом слоге:
   – Тебе придется сделать выбор: верить Келли или мне. Одно из двух. А до тех пор, пока ты его не сделаешь, мне придемся вернуться к обещанию, которое я дал перед отъездом на Элыотеру. И на сей раз не пытайся заставить меня нарушить его. Это не сработает.
   – Ты так самонадеян! Неужели решил, что я захочу, чтобы ты его нарушил?
   – Да, – протянул он. – Я самонадеян.
   – Знаешь, за десять лет работы в полиции я выучила тысячи ругательств. Но ни одно из них не может передать того, что я чувствую сейчас.
   Мартин отпустил ее и отступил.
   – В таком случае тебе лучше вернуться в постель.
   И она беременна от этого человека?! Олбани, встречай меня, я еду, подумала Энн и сладким голосом пропела:
   – Надеюсь, ты будешь спать спокойно.
   – Может быть, купишь новую ночную рубашку на те деньги, что я тебе плачу?
   Злость и веселье боролись в ней. Веселье, вопреки всему, победило.
   – Ни за что – она у меня семнадцать лет!
   Мартин обозрел ее от рюшечек под подбородком до оборки у щиколоток и сказал:
   – Очень сексуально.
   – Я к ней привязана. – Энн очаровательно сморщила носик. – Как Тори к Плашу.
   – Ты и сама в ней кажешься семнадцатилетней.
   – Серьезно? В таком случае я ее больше не сниму.
   – К несчастью, она меня не останавливает. Мне по-прежнему безумно хочется поцеловать тебя.
   – Ты не можешь. Ты обещал, – затаив дыхание, проговорила Энн.
   – В постель, Эин! Немедленно! Одна! Это приказ!
   Путаясь в подоле, Энн поспешила ретироваться в свою комнату, упала на постель и натянула на голову одеяло. Она была в постели, и, несомненно, одна, но каждой клеточкой своего тела стремилась к Мартину. Нужно срочно решить, кому верить. Мужчине, с которым она занималась любовью. Или кузине, которой восхищалась.
 
   В воскресенье Мартин, Тори и Энн оплавились на велосипедную прогулку за город. Остановили машину на боковой дороге, где движения почти не было. На полях ярко зеленели недавно выбившиеся всходы, воздух был прозрачен и чист. Мартин достал из багажника складные велосипеды, и Тори, уже прекрасно освоившаяся с этим средством передвижения, немедленно затеяла гонку с отцом, который казался сейчас таким молодым и жизнерадостным, что у Энн сжималось сердце. Она старалась не думать о своей беременности, но угнаться за этими двоими даже не пыталась, щадя себя. Неподдельное удовольствие, получаемое Мартином от общения с дочерью, почему-то рождало боль где-то глубоко внутри. Неужели она действительно уедет в Олбани, даже не сказав ему, что скоро он станет отцом уже двух детей?
   Когда они подъехали к дому и вышли из машины, Тори, не в силах остановиться, затеяла с Энн по пути к двери игру в салочки. Энн со смехом увертывалась, но в какой-то момент, споткнувшись, упала на одно колено. Тори не замедлила вскочить ей на спину, обхватив шею руками. Не переставая хохотать, Энн взмолилась:
   – Хватит, Тори! Обещаю, что прочту тебе шесть сказок перед сном.
   Тори отпустила ее. И раскрасневшаяся, с растрепанными волосами, Энн повернулась, чтобы шутливо потрепать девочку за ухо.
   – Какая вы красивая! – порывисто воскликнула Тори. – Я рада, что вы живете с нами. Вы мне очень нравитесь.
   Смех замер на губах Энн. Она неровным голосом произнесла:
   – Спасибо, Тори. Ты тоже мне нравишься… Очень.
   – Это хорошо, – сказала Тори. – Папа, а нам дадут горячего шоколада?
   – Это можно устроить, – пообещал он и поднял Энн на ноги, на несколько секунд задержав ее руки в своих. – Я согласен с тобой, Тори. Энн очень красивая.
   Он не отрывал взгляда от ее рта. Энн сдавленно пробормотала:
   – В придачу к горячему шоколаду я не отказалась бы от трех овсяных печений.
   – Женщина с непомерными аппетитами, – шутливо заметил Мартин и освободил ее руки.
   – Придется терпеть, – сказала Энн и поспешила к задней двери.
   Она распахнула ее, и после прохладного весеннего воздуха Энн обдало внезапной жарой. В глазах потемнело, пальто, висящие на вешалке, взметнулись вверх, как стая огромных птиц, а пол устремился навстречу. Словно в тумане, Энн почувствовала, как чьи-то руки подхватили ее, когда серые керамические плитки были всего в нескольких дюймах от лица.
   Ноги казались бесполезными, как вареные макароны. Черноту перед глазами разрезали молнии всех цветов радуги. Потом она обнаружила, что сидит на полу с пригнутой к коленям головой. Глаза застилала красная пелена. Спросив себя, не заболела ли она, Энн услышала испуганный шепот Тори:
   – Папа, с ней все в порядке?
   – Конечно, – спокойно ответил Мартин. – Это всего лишь жара, Тори. Ты ведь знаешь Дороти, она любит, чтобы здесь было также тепло, как на Эльютере.
   Тори хихикнула, и Энн подняла голову.
   – П-простите, – промямлила она. – Не знаю, что на меня нашло.
   – У вас лицо белое как снег, – сообщила Тори. Ничего удивительного, подумала Энн, я чувствую себя совершенно вымотанной. Она никогда не падала в обморок. Никогда. И вдруг Энн с ужасом поняла, что причиной может быть ее беременность. Конечно. У нее не было утренней дурноты, но это не означает, что удастся избежать и других симптомов. Упершись руками в пол, она сказала более твердо:
   – Мне уже лучше. Простите, я…
   Мартин с настойчивостью сказал:
   – Не нужно спешить, как на срочный вызов.
   Он обхватил ее за плечи, и Энн ощутила его запах, такой мужественный, такой знакомый, такой желанный… и такой недосягаемый. Она заметила тревогу на его лице и с наигранной легкостью произнесла:
   – Со мной все в порядке, Мартин. Это просто жара, и…
   С глубоким интересом Тори заметила:
   – А на Эльютере вы не падали в обморок. А там бывало и жарче.
   Энн в панике уставилась на нее. Нужно что-нибудь сказать, лихорадочно думала она. Все что угодно. Пока Мартин не догадался об истинной причине.
   Но тут вмешался сам Мартин.
   – Попроси Дороти, чтобы она приготовила нам горячего шоколада, Тори, а я отведу Энн в ее комнату.
   Тори сняла ботинки, повесила куртку на вешалку и побежала в кухню. Мартин опустился на колени перед Энн и расшнуровал ее кроссовки. Ресницы отчетливо выделялись на фоне его порозовевшей кожи, и Энн, не удержавшись, отвела прядь волос с его лба. Вскинув голову, Мартин ожег ее взглядом, казалось, проникающим в самые отдаленные тайники души, а затем его губы приблизились. Со стоном восторга Энн ответила на поцелуй. На мгновения, показавшиеся вечностью, их губы и тела слились.
   Вдруг рядом раздался голос Тори.
   – Так делают, когда собираются пожениться. Мне говорила моя подруга Уитни.
   Мартин вскочил, и впервые за время их знакомства Энн увидела его в полной растерянности. Личико Тори выражало живой интерес. Она спросила:
   – Поэтому вы и переехали сюда жить, Энн? Потому что вы собираетесь пожениться?
   – Нет! – Мартин провел рукой по растрепанным волосам. – Конечно нет. Она переехала сюда, чтобы заботиться о тебе, Тори. Вот и все.
   – Тогда почему же вы?..
   – Некоторые вещи ты поймешь, только когда подрастешь, – непререкаемым тоном заявил он. – Ты попросила Дороти приготовить шоколад?
   – Она подумала, что вы, может быть, захотите кофе. Поэтому я и вернулась.
   – Иди и скажи ей, что шоколад нас устроит, Тори.
   Недовольно поджав губы, Тори снова побежала в кухню. Мартин с раздражением сказал:
   – Она достаточно умна, чтобы понять, когда от нее хотят отделаться. Я поступил глупо, позволив себе прикоснуться к тебе. Этого больше не случится, поверь.
   Энн поверила. Покинутой, возбужденной, негодующей, испуганной… какой еще могла она себя чувствовать? Она с трудом поднялась на ноги, едва снова не упав, и выпалила:
   – Сегодня вечером я напомню ей, что я здесь только временно!
   – Будь так добра.
   – Я не пойму, почему ты так злишься, ведь это ты поцеловал меня.
   – Думаешь, я этого не знаю? – взорвался Мартин. – Стоит тебе посмотреть на меня своими большими зелеными глазами – и я веду себя безрассудно, как мальчишка. И так же несдержанно.
   – И тебе это ненавистно, – прошептала Энн.
   – Это слово столь же бессильно описать то, что я чувствую, как и любые другие.
   – Так почему бы тебе не уволить меня, пока не случилось большей беды? Тори уже начинает привязываться ко мне… О Господи, Мартин, мне вообще не следовало переезжать сюда!
   – Знаешь что? – прорычал он. – Я создал международную сеть заводов, сколотил огромное состояние – и обо всем этом моментально; забываю, стоит тебе оказаться поблизости. Не могла бы ты объяснить мне этот феномен?
   – Огнеопасное сочетание. Твое собственное определение.
   Мартин еле слышно выругался, а затем уже спокойнее сказал:
   – Пойду в кухню, пока Тори снова не принялась нас искать. И последнее, Энн: то, что случилось сейчас, не должно повториться. Ты меня слышишь?
   – Ты это уже говорил, – напомнила она и расстегнула молнию куртки. – Ты просто терпеть не можешь, когда что-то выходит из-под твоего контроля, Мартин Крейн. В этом твоя проблема.
   – Я и психоаналитиков тоже не терплю!
   – Особенно когда оным является женщина, задевшая тебя за живое, – безрассудно проговорила Энн и, сняв платок, тряхнула головой.
   Шагнув к Энн, Мартин приподнял пальцем ее подбородок.
   – Ты должна кое-что знать обо мне – я принимаю вызовы, от которых другие мужчины уклоняются. Поэтому не заходи слишком далеко. Под его угрожающим взглядом она инстинктивно отступила. Но ее голос, с гордостью отметила Энн, совсем не дрожал.
   – Не лучше ли тебе пойти поискать Тори?
   – Помни о том, что я тебе сказал. Ради собственного блага.
   Он зашагал по холлу к кухне. Хотя Энн и чувствовала некий душевный подъем, но колени у нее дрожали, как у однодневного котенка. Для женщины, известной своим хладнокровием в трудных ситуациях, это никуда не годилось. Но по крайней мере, удалось отвлечь Мартина от подозрений по поводу ее обморока. Ему ненавистно ее присутствие. И вряд ли будет приятно услышать, что она носит его ребенка…
 
   Пару дней спустя Энн, Тори и Мартин сидели за ланчем в солярии. Новым симптомом беременности стала повышенная сонливость. Энн все время чувствовала себя усталой и рассеянной, поэтому с радостью позволила Тори взять на себя инициативу в разговоре. В конце ланча Мартин сухо спросил:
   – После того как Тори уйдет в школу, не могла бы ты, Энн, на минуту зайти в мой кабинет?
   – Конечно, – равнодушно ответила она.
   Когда Энн, постучав в дверь, вошла, Мартин с непроницаемым лицом встал из-за стола.
   – Как ты себя чувствуешь? Выглядишь ты не очень-то.
   Ресницы Энн дрогнули.
   – Я прекрасно себя чувствую, – ответила она. – Ты ведь звал меня не для того, чтобы спросить о моем самочувствий?
   – Я уезжаю в четверг и вернусь в следующий вторник, – отчетливо проговорил Мартин. – В этом конверте подробно изложены детали моей поездки. Откроешь его, если я задержусь.
   – Ты часто отсутствуешь, – сказала Энн, взглянув на него с неприязнью.
   – Я переехал в Бостон, ошибочно полагая, что для Тори будет приятно и полезно частое общение с бабушкой, – объяснил Мартин. – К тому времени, когда стало очевидно, что это не так, Тори привыкла здесь и обзавелась друзьями, поэтому я остался. Но в результате мне приходится много разъезжать.
   – Будь откровенным, Мартин. Деньги для тебя важнее, чем люди. Бизнес прежде всего – Келли часто на это жаловалась.
   – Когда ее карьера стала клониться к закату, Келли в поисках контрактов ездила по всему миру, – бросил Мартин. – Но будь я проклят, если понимаю, почему должен оправдываться перед тобой!
   – Ничего удивительного в том, что Тори чувствует себя незащищенной.
   – Она не должна чувствовать себя незащищенной теперь, когда ты здесь.
   – Ты ее отец. Ее главный защитник.
   – Похоже, ты опять рвешься в бой? – упрекнул ее Мартин. – Я просил тебя выбрать между моей версией нашего брака и версией Келли. Похоже, ты решила верить моей бывшей жене. Твое дело. Только очень тебя прошу – не настраивай против меня Тори, ладно?
   Энн возмущенно вскинула голову.
   – Неужели ты думаешь, что я способна на это?
   – Как знать? – Нахмурившись, он добавил: – Завтра можешь взять выходной – я хочу провести с Тори побольше времени.
   День вдали от Мартина – это истинный рай! Потому что быть рядом с ним – настоящий ад. Ад? – с легким смущением подумала Энн. Это слишком сильно сказано. Просто ей нужен день отдыха. День вдали от Мартина Крейна, его дочери и его деловых поездок.
   Может быть, он собирается встретиться с женщиной? Зачем еще оставлять детали своей поездки в запечатанном конверте?
   Завтра начну отмывать свою квартиру, с жаром подумала Энн. И пришла в ужас от такой перспективы. Зато это поможет ей не думать о Мартине. И его женщинах. Или одной женщине. Как ненавистна была ей мысль о Мартине в объятиях другой женщины!

Глава 10

   Мартин уехал в четверг, едва попрощавшись с Энн. В пятницу днем, пока Тори была в школе, она посетила своего врача. Тот объяснил ей, как правильно питаться и заботиться о своем здоровье, и Энн, уклончиво ответив на тактичные вопросы, вернулась в дом Мартина.
   Тори привела домой трех подруг, и у Энн, к ее удовлетворению, не было времени на собственные переживания. Но когда девочка отправилась спать, она осталась наедине с собой. Слишком взволнованная, чтобы читать, Энн включила телевизор и посмотрела комедию, умудрившись ни разу не улыбнуться. Затем переключилась на канал новостей.
   Назначения политиков, взрывы террористов, демонстрации… Затем обломки самолета, окруженные голыми деревьями. Один из двух «бойингов», доставлявших медицинское оборудование в Конго, потерпел крушение; Камера, переместившись, показала группу людей, стоящих у второго самолета, и внезапно внимание Энн привлек один из них. Она узнала бы его в любой ситуации – высокого черноволосого мужчину в рубашке цвета хаки и широких хлопковых шароварах. Мартин. Мартин, доставляющий в нищую Африку медицинскую помощь, в то время как она полагает, что он в приятной деловой поездке. С женщиной.
   Диктор сообщил, что жертв не было, и перешел к другой теме. Энн выбежала из комнаты, достигла кабинета Мартина и разорвала большой конверт. В нем находился аккуратно отпечатанный график его поездки из Бостона в Конго, со списком телефонных номеров, по которым с ним можно было связаться в любое время.
   Он не в деловой поездке. Он не преумножает свои капиталы. Он работает на Красный Крест, рискуя оказаться в трудной и опасной ситуации. Вспоминая, как обвиняла его в меркантильности, Энн ежилась от стыда. В который раз Мартин несказанно удивил ее. Оценки, которые давала ему Келли, казались все более и более неверными… Энн вдруг обнаружила, что сидит в глубоком кожаном кресле Мартина. Один из самолетов разбился. То, что он делает, связано с очень серьезным риском.
   Если с ним что-то случится, она не вынесет!
   Сгорбившись и обхватив себя руками, Энн сидела неподвижно. Мартин прав. Ей придется решить, кому верить: ему или Келли. Доверие, думала она. Кому из двоих доверять? Ведь должна же я была узнать хоть что-то о мужчине, с которым занималась любовью? Внимательность Мартина, его забота о ней, способность пробудить в ней чувства, о которых она даже не подозревала, – разве все это не складывается в образ человека, который отдает не меньше, чем получает?
   С тех пор как Мартин рассказал ей о своем детстве, ее не покидал образ мальчика с копной черных волос, обреченного на сиротство в большом городе. Лишенного семьи. Воспитанного чужими людьми. Это должно было наложить на него отпечаток, сформировать ту личность, которой он стал.
   В то время как Келли росла с обожавшей ее матерью и ни в чем не знала отказа. Для Нины внешняя красота дочери была равнозначна красоте душевной. Но так ли это? Потакание любому желанию, возможно, не столь полезно для юной души. Как и совершенно некритичное поклонение. Разве удивительно, что плодом такого воспитания стали детская жадность и черствость? А потом, как могла Келли научиться ответственности, если Нина всячески ограждала дочь от последствий ее поступков?
   Эти мысли впервые пришли в голову Энн. Запоздалые мысли, решила она и поднялась с креслу. Пора возвращаться в комнату, на случай если Тори проснется. Она мгновение помедлила и огляделась. Ореховый стол, ковер из тибетской шерсти нежно-блеклых тонов. Над столом написанная маслом картина – охристый песок пустыни, поросший редким пыльно-зеленым шалфеем, и огромная чаша синего неба. Ландшафт, в котором таится вызов, подумала она. Опасный ландшафт. Мартин вырос в недружелюбном окружении, он знает, каково это – бороться за собственную жизнь.
   Это тоже были новые для нее мысли. Неужели я начинаю любить его? Нет, Энн, только не это, принялась уговаривать она себя. Он не любит тебя. Он поклялся, что никогда не полюбит снова.
   К глазам подступили слезы, Энн попыталась сдержать их. Мартин не стал ей ближе, чем тогда, много лет назад. Он по-прежнему был недосягаем. Но она носила его ребенка и за это испытывала к нему горячую благодарность. И неважно, что ее ожидают трудности, что ей придется многим жертвовать ради этого. Она станет матерью его ребенка. Если она не может получить Мартина, то это – вторая самая желанная вещь для нее.
   Энн вернулась в спальню и заснула. Уик-энд, несмотря на тлевшую в душе тревогу за Мартина, прошел мирно и был заполнен самыми разнообразными и приятными для Энн занятиями. Хотя у нее до сих пор изредка кружилась голова, на ее щеки вернулся румянец, поскольку они с Тори много времени проводили на воздухе. Она намеренно старалась не замечать, что их взаимная привязанность становится все глубже. Энн ничего не могла с этим поделать, поэтому обе просто наслаждались обществом друг друга.
   Мартин должен был вернуться во вторник днем. В понедельник вечером Энн облачилась в старенькую ночную рубашку, прихватив стопку журналов, легла в кровать, и выключила свет уже в одиннадцать. Завтра я увижу Мартина, думала Энн, сворачиваясь в клубочек под одеялом и испытывая одновременно тревогу и радость, которые не помешали ей быстро и крепко заснуть.
 
   Энн неподвижно лежала под одеялом с широко открытыми глазами. Кажется, ее разбудил шум? Или какие-то глубинные инстинкты, подсказавшие, что в доме есть кто-то еще, кроме нее и Тори? Напрягая слух, она услышала мягкие шаги в коридоре. Как могла не сработать охранная сигнализация? И что ей теперь делать?
   В комнате Мартина есть телефон. Нужно как-то туда пробраться и позвонить в полицию. Стараясь не издавать ни звука, она села на кровати и спустила ноги. Светящийся циферблат будильника на столике показывал двадцать минут четвертого. Энн на цыпочках проскользнула к двери, которую всегда держала полуоткрытой, чтобы слышать Тори. По пути она прихватила высеченную из мрамора фигурку дельфина, стоявшую на комоде, – с нею было как-то спокойнее.
   Коридор был пуст. Чтобы попасть в комнату Мартина, нужно было пройти мимо двери Тори. Крепко сжимая в руке мраморного дельфина, с бешено бьющимся сердцем, Энн кралась по холодному дубовому паркету. Он был положен безупречно – ни одна плашка не скрипнула. Дверь Тори была приотворена. Тихо, как привидение, Энн проскользнула мимо и устремилась к спальне Мартина.
   Там тоже было пусто. Быстрым взглядом она скользнула по ситцевым обоям на стенах, по кремовому покрывалу на большой кровати, по единственной картине – абстракции в сине-зеленых тонах, по застекленной двери, которая вела на террасу. Затем устремилась к телефону.
   – Что за…
   Энн мгновенно обернулась, угрожающе подняв статуэтку. Но ее рука тут же упала.
   – Мартин, – выдохнула она – Это… ты?
   К ужасу Энн, на нее накатила волна слабости, колени задрожали. Она опустилась на постель, перед глазами поплыл красноватый туман. Вошедший в дверь Мартин включил настольную лампу и, опустившись перед ней на колени, мягко высвободил статуэтку из ее пальцев.
   – У тебя ледяные руки, – сказал он. – Энн, что, черт возьми, ты делала в моей комнате?
   Щеки ее залил горячий румянец.
   – Я услышала какие-то звуки – и проснулась. Хотела позвонить в полицию.
   Мартин сказал то, что и так было ясно:
   – Я вернулся домой пораньше… А для чего статуэтка?
   – Для того, чтобы дать злоумышленнику по голове, конечно.
   – Ты храбрая как лев, знаешь это?
   Он все еще гладил ее холодные пальцы. Энн не могла оторвать зачарованного взгляда от его РУК.
   – Я испугалась до смерти, – призналась она.
   Мартин посмотрел ей в лицо. На нем все еще была одежда, в которой Энн видела его по телевизору, под глазами темнели тени, на руке от запястья до локтя красовалась царапина.
   – Мартин, – сказала она, – я видела тебя в телевизионных новостях. В Конго.
   Он тихо выругался.
   – Я был слишком занят спором с руководством аэропорта, чтобы обращать внимание на камеры, а когда заметил, было уже слишком поздно. Но я не думал, что это станет международной новостью.
   Энн снова уставилась на его руки, чувствуя, как передается ей его тепло.
   – Почему ты не сказал мне правду о поездке?
   – Никто не знает, что я занимаюсь этим. – Он помолчал, потом натянуто добавил: – В тот раз, когда стряслась беда с Тори, я был занят чем-то подобным. Можешь представить, каково мне было, когда я вернулся. Но сейчас я не волновался за дочь, потому что ты была рядом. Я безоговорочно доверяю тебе в этом, Энн.
   Тронутая до слез Энн сбивчиво произнесла:
   – В день твоего отъезда я обвинила тебя в жадности и меркантильности… прости меня.
   – Ты же не знала.
   Энн посмотрела ему в глаза.
   – Ты хороший человек, – дрожащим голосом признала она.
   – Я не ангел, Энн. Одна из причин, заставляющих меня этим заниматься, – это риск, адреналин в крови, стремление испытать себя. Как видишь, к святости это не имеет никакого отношения.
   – Ты делаешь это. Вот что важно.
   Он беспокойно повел плечами и убрал руки.
   – Мне нужно держаться подальше от тебя – я грязный. Не было возможности принять душ, и я так спешил домой, что не успел переодеться.
   Слова сами сорвались с ее языка:
   – Мы могли бы принять душ вместе. – Затаив дыхание, Энн ждала ответа.
   Мартин встал, одновременно подняв на ноги и ее.
   – Ты надела свою сексуальную ночную рубашку, – с непроницаемым выражением лица сказал он. – Мне трудно устоять.