Страница:
Я всегда чувствовал твою дружбу, твою поддержку и это поддерживало и окрыляло меня в моей и нашей совместной работе, за что я тебя искренне благодарю.
Конечно, в работе все бывает, бывало и у нас с тобой. Но поверь мне Л.И. я всегда желал тебе и в твоем лице ПБ, и всей партии всяческих благ и больших успехов. Все то хорошее а его было много – остается до конца моей жизни. Желаю тебе здоровья, больших успехов на благо нашей партии и Родины.
Н. Подгорный
P.S. Немного отойду, успокоюсь постараюсь написать более складно, а сейчас если что не так – извини.
Н.П.»
Заведующий общим отделом ЦК Константин Устинович Черненко доложил письмо Брежневу. Леонид Ильич согласился исправить формулировку. Подгорный тут же написал тоже не очень грамотное заявление, датированное задним числом:
«В связи с возрастом и состоянием здоровья не позволяющим выполнять с полной отдачей стоящие перед этим органами задачи, прошу освободить меня от обязан(ност)ей члена Политбюро ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР в связи с выходом на пенсию».
26 мая на заседании политбюро Брежнев сообщил, что Подгорный написал заявление с просьбой освободить его по состоянию здоровья и в связи с уходом на пенсию, посему предлагается внести соответствующее дополнение в постановление пленума ЦК.
Товарищи не возражали.
Битва за урожай и загадочная смерть Федора Кулакова
Конечно, в работе все бывает, бывало и у нас с тобой. Но поверь мне Л.И. я всегда желал тебе и в твоем лице ПБ, и всей партии всяческих благ и больших успехов. Все то хорошее а его было много – остается до конца моей жизни. Желаю тебе здоровья, больших успехов на благо нашей партии и Родины.
Н. Подгорный
P.S. Немного отойду, успокоюсь постараюсь написать более складно, а сейчас если что не так – извини.
Н.П.»
Заведующий общим отделом ЦК Константин Устинович Черненко доложил письмо Брежневу. Леонид Ильич согласился исправить формулировку. Подгорный тут же написал тоже не очень грамотное заявление, датированное задним числом:
«В связи с возрастом и состоянием здоровья не позволяющим выполнять с полной отдачей стоящие перед этим органами задачи, прошу освободить меня от обязан(ност)ей члена Политбюро ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР в связи с выходом на пенсию».
26 мая на заседании политбюро Брежнев сообщил, что Подгорный написал заявление с просьбой освободить его по состоянию здоровья и в связи с уходом на пенсию, посему предлагается внести соответствующее дополнение в постановление пленума ЦК.
Товарищи не возражали.
Битва за урожай и загадочная смерть Федора Кулакова
Секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству Федор Давыдович Кулаков родился в 1918 году в крестьянской семье в селе Фитиж Курской губернии. О выборе жизненного пути долго не раздумывал: пошел учиться в Рыльский сельскохозяйственный техникум. Работал в Тамбовской области помощником управляющего отделением совхоза, затем агрономом и управляющим отделением сахарного комбината в Пензенской области. На фронт не попал, нужен был в тылу – на комсомольской работе.
Как раз в 1941 году его утвердили первым секретарем райкома комсомола, затем заведующим райземотделом. В 1943 году стал председателем райисполкома, потом первым секретарем Николо-Пестровского райкома партии. В 1944-м его забрали в Пензу, назначили заведовать отделом в обкоме, из обкома поставили начальником областного управления сельского хозяйства – вполне обычная по тем временам карьера.
В обкоме Кулаков познакомился с человеком, который сыграет важную роль в его жизни, – Константином Устиновичем Черненко, который с 1945 по 1948 год был секретарем Пензенского обкома партии. Вместе они проработали три года. В 1948-м Черненко отправили в Молдавию заведующим отделом пропаганды республиканского ЦК, где его приметит Леонид Брежнев. В 1964 году все трое встретятся в Москве, и мнение Черненко о Кулакове будет иметь значение для Леонида Ильича…
В 1950 году Кулакова назначили председателем исполкома Пензенского областного Совета, это уже заметная и самостоятельная работа. Пензу Федор Давыдович вспоминал с удовольствием. Уже будучи секретарем ЦК, часто наведывался в город. Вторым секретарем Пензенского обкома партии много лет работал Георг Васильевич Мясников. В его дневнике часто упоминается Кулаков.
«23 марта 1973 года. Работу прервал звонок Ф. Д. Кулакова из Москвы:
– Как зима?
– Плохо с кормами. Прошу помочь. Возим солому с Алтая…
– Приедет Евдокия Федоровна. Прошу принять.
Сказал, что не надо беспокоиться, все сделаем хорошо…
Трогательная забота о своей жене, хотя и не очень скромно…
30 марта. Позвонил Кулаков.
– Как дела? Корма дали.
– Пока Совмин РСФСР не подтвердил.
– Вчера поздно было политбюро. Генеральный подписал.
– Спасибо.
Доложил о заготовках. Все идет нормально. Спросил:
– Вы не собираетесь к нам?
– А что, хочешь, чтобы приехал?
– Нам было бы приятно.
– Сегодня выеду.
– Как с программой? Что показать?
– Смотри сам. Не больше двух часов».
Первого секретаря Пензенского обкома Льва Борисовича Ермина не было в городе. Его надо было немедленно доставить в Пензу.
«Сразу вызвал Ростов, – записал Георг Мясников в дневнике. – Надо предупредить Льва, он еще в пути. Начал изучать маршруты, как его оттуда вытянуть. Договорился с Аэрофлотом послать пензенский Ан-24 под видом перевозки грузов… Позвал горожан, дал задание чистить город. Мудрим, что показать…»
Через несколько месяцев Кулаков вновь посетил любимый город:
«7 июня, – записал в дневнике Мясников. – Приезжал Ф. Д. Кулаков. В девять утра весь пензенский чиновничий мир тронулся на вокзал. Вспоминал гоголевского “Ревизора”. Поезд по расписанию. Цветы, рукопожатия. Осмотрели вокзал – до ресторана. Вышел из ресторана, мне жалуется (заигрывая):
– Думал, угостят, а они только показали.
На машинах к памятнику. Красивый ритуал возложения венка… На активе хорошо выступил Ф. Д. Кулаков: знаю, вам трудно, поэтому не критикую, берегу нервы… После поездки ужин в особняке. Кулаков:
– Давай, Георг, выпьем, пока нет начальства.
Разошлись около десяти вечера…
10 июня Кулаков выступал около часа. Уверенно, спокойно, твердо следуя заготовленному тексту. По-другому нельзя, так как записывает Москва. Банкет в перерыве между встречей и концертом. Опять укусил Льва Ермина:
– Думаю, ты хочешь произнести тост за генерального…
В Лопуховке устроились за барной стойкой. Бальзам и “кувака”. Откровенный разговор, что так можно только в Пензе, что сюда приезжает, как домой. Подарили ему картину. Все видит, все понимает».
После пяти лет работы председателем облисполкома Федора Кулакова перевели в Москву заместителем министра сельского хозяйства РСФСР. Уже занимая высокую должность, он окончил Всесоюзный сельскохозяйственный институт заочного образования. Заочная учеба знаний дает немного, но диплом о высшем образовании был необходим. Кулакова назначили министром хлебопродуктов России. Он понравился начальству – молодой, толковый, деловой.
В 1960 году Хрущев, который знал все сельскохозяйственные кадры, решил дать Кулакову возможность развернуться. 7 января на заседании президиума ЦК его предложили утвердить первым секретарем Орловского обкома. Потом передумали и отправили в более крупный Ставропольский край. Федору Давыдовичу было сорок два года. Лучший период его карьеры связан со Ставрополем. Ему нравилась работа – первый секретарь сам себе хозяин. Нравился климат, богатый и щедрый край, и образ жизни его вполне устраивал. Он обожал застолья и большие компании.
Бывший руководитель президентского аппарата Валерий Иванович Болдин вспоминал, как ставрополец Михаил Сергеевич Горбачев рассказывал ему о Кулакове:
– Он слыл хлебосолом, собирал по различным поводам гостей и своих соратников, благо санаториев, домов отдыха, различных особняков в предгорьях и горах Кавказа настроили великое множество и было где собраться. И сам он не отказывался от хорошего стола, бывая в командировках или выезжая поохотиться.
Охоту он любил и не бросил любимое занятие в Москве, подобрав для этого ряд близлежащих охотничьих хозяйств. Ставропольский журналист Борис Кучмаев приводит в своей книге «Отверженный с божьей отметиной» рассказ бывшего водителя первого секретаря крайкома:
– Кулаков любил поездки на Черные земли (это в Калмыкии). Здесь и «расслаблялся». Выпил с местной властью. Хорошо врезал. Подходит ко мне, в руках ружье. «Поехали, – говорит, – на кабана». Пьяный, да еще ночью. А кабан – это же кабан. Уговорил его на сайгаков поохотиться. Сели в машину. Федор Давыдович рядом с собой на заднем сиденье пристроил повариху. Баба что надо. Груди, бедра, фигура… Увидели стадо сайгаков. Давай к ним. Он быстро уложил штук пять-шесть. Я их быстро разделал, погрузили туши в машину и к стоянке. Вот и дом. Повариха, шустрая такая, юрк из машины. Федор Давыдович за ней. Я его придержал было: «Да на кой ляд она вам?! Повариха же». А он мне: «Э, дружище. Это святое дело». Баб он любил. Насидится, бывало, в крайкоме, а вечерком на Сенгилеевское озеро, которое почти рядом. А там крайкомовский домик. Бабу какую-нибудь непременно привозил с собой.
Из шкур убитых сайгаков Кулаков, вспоминает его бывший водитель, распорядился сделать хром:
– В Ставрополе я их отвез на кожзавод. Сказал, чтобы из половины шкур черный хром сделали, а из половины – желтый. Так Федор Давыдович распорядился: для себя и для жены. К кожам у него пристрастие было. Захотелось ему шевро. Оно из козьих шкур делается. А у нас в крае в колхозах и совхозах коз не разводили. А ему – вынь да положь. Позвонил какому-то секретарю райкома и дал поручение. Тот достал. И опять половина кожи черная, а половина желтая. О жене Федор Давыдович никогда не забывал. Однажды она звонит в гараж. Выходной день был, а я дежурил. Приглашает: «Пожалуйста, придите, помогите мебель переставить». Захожу во двор – и к дому. А милиционер мне: «Стой, не туда». И показывает на беседку. Иду туда. А там Федор Давыдович за накрытым столом. Такая богатая закуска, водка, коньяки! Кулаков и говорит: «Не могу пить один. Вчера так надрызгались, похмелиться требуется. Что будешь пить: водку или коньяк?» Сам-то он только водку пил – стаканами. Но никогда, чтобы вусмерть. Сколько ни выпьет, даже не качается. Продуктов у них всегда навалом – из районов привозили. Жена его выносит как-то окорок: «Возьмите, не нужен нам». Индюков, гусей, уток давали…
Горбачев называет Кулакова обаятельным, сильным и щедрым, решительным, открытым человеком, который легко находил общий язык с кем угодно. Он требовал от подчиненных личной преданности и выполнения плана. Все остальное значения не имело. Правда, по мнению Горбачева, Кулакову не хватало кругозора, культуры и образования.
Федор Давыдович сразу приметил Горбачева, выделил его из массы краевых чиновников. Именно он выдвинул Михаила Сергеевича на пост первого секретаря крайкома комсомола, затем перевел на партийную работу, сделал заведующим ключевым отделом крайкома и членом бюро.
Кулаков и Горбачев были очень близки. Кулаков готовил его, конечно, не на смену себе, но получилось так, что Михаил Сергеевич последовательно занимал кресла, которые освобождал ему Федор Давыдович, – сначала в Ставрополе, затем в Москве.
Сразу после того как Хрущева отправили на пенсию и из аппарата ЦК убрали его главных ставленников, Кулакова – в ноябре 1964 года – забрали в Москву и поставили заведовать сельскохозяйственным отделом. Здесь Федор Давыдович вновь встретился с Черненко, который входил в ближайшее окружение Брежнева. Кулаков стал верным брежневцем.
Секретарь Пензенского обкома Георг Мясников пометил в дневнике, что южнорусский акцент с фрикативным «г» становится «своеобразным паролем, пропуском для прохода в “руководящие” ворота. Страна заболела южным акцентом. Даже Ф. Д. Кулаков, этот коренной, лапотный пензяк из земетчинцев, и тот так говорит».
Начало работы Кулакова в роли заведующего сельскохозяйственным отделом совпало с подготовкой важного пленума ЦК – 24–26 марта 1965 года – «О неотложных мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства СССР».
Докладывал Брежнев. Он жестко критиковал хрущевские методы руководства селом и предложил новую программу аграрного развития. Говорилось о необходимости дать хозяйствам самостоятельность, не командовать ими. С колхозов и совхозов списали задолженность и сняли ограничения на ведение приусадебного хозяйства – большое по тем временам дело. Речь первому секретарю и постановление готовил Кулаков. Тогда были повышены закупочные цены на основные культуры, за сверхплановые закупки пшеницы и ржи установили пятидесятипроцентную надбавку.
Через год на пленуме 29 сентября 1965 года Кулакова избрали секретарем ЦК КПСС. Леонид Ильич продвигал его в противовес и «комсомольцам» Шелепина, и старой гвардии. В 1971 году Леонид Ильич сделал его членом политбюро. Кабинет Кулакову отвели в том же втором подъезде основного здания ЦК на Старой площади, где сидел и сам Брежнев, только на четвертом этаже. А Брежнев располагался на пятом.
Кулаков принадлежал к узкому кругу высших руководителей партии и государства, кто по праздникам приезжал к Брежневу на дачу. Званых было немного – министр обороны Дмитрий Устинов, министр иностранных дел Андрей Громыко, председатель КГБ Юрий Андропов, верный помощник генерального Константин Черненко, будущий глава правительства Николай Тихонов, секретарь ЦК Андрей Кириленко.
Между Кулаковым и тем же Кириленко, отвечавшим за промышленность, часто вспыхивали конфликты из-за распределения денег между сельским хозяйством и промышленностью. Кириленко считал, что напрасно так много капитальных вложений идет селу, поскольку там все пропадает, отдачи нет.
Кулаков заставил руководителей Совета министров РСФСР создать помимо Министерства сельского хозяйства еще и республиканское Министерство совхозов. Образовать министерство несложно, но прошло пару лет, а на селе ничего не изменилось. Когда летом Брежнев и Суслов ушли в отпуск, Кириленко позвонил председателю Совмина России Михаилу Сергеевичу Соломенцеву:
– Ко мне приходят секретари крайкомов и обкомов. Все критикуют нас за создание Министерства совхозов России и просят его упразднить. Надо прислушаться к их мнению.
Поскольку аппаратный вес Кириленко был выше, он добился отмены решения, принятого Кулаковым.
Важнейшие решения в стране принимались узкой группой в пять-семь человек. Даже не все члены политбюро в эту группу входили. За Юрием Владимировичем Андроповым стояла империя КГБ. Константин Устинович Черненко опирался на партийный аппарат, Дмитрий Федорович Устинов (секретарь ЦК, а затем министр обороны) – на армию и военно-промышленный комплекс.
Кулаков таким влиянием в стране не пользовался.
Виталий Иванович Воротников, который в начале семидесятых был первым секретарем Воронежского обкома, вспоминал, как с идеей реорганизации системы снабжения сельскохозяйственной техникой он обратился к Кулакову. Это происходило в разгар уборочной кампании в середине июля.
Кулаков внимательно выслушал Воротникова, что-то ему понравилось, с чем-то не согласился. Потом сказал:
– Готовьте обстоятельную и доказательную записку в ЦК, будем обсуждать идею.
Воротников попрощался и двинулся к двери. Федор Давыдович остановил его:
– К Леониду Ильичу не заходил?
– Нет, – ответил Воротников.
Кулаков укоризненно заметил:
– Надо чаще наведываться к генеральному.
Кулаков заботился о том, чтобы первые секретари не забывали лишний раз демонстрировать генеральному свою преданность.
Воротников позвонил в приемную Брежнева, попросил о встрече. Ему велели перезвонить через день, возможно, Леонид Ильич его примет. Он не стал звонить, а через день пришел в первый подъезд здания ЦК на Старой площади и поднялся на пятый этаж, где был кабинет генерального секретаря.
Его попросили подождать – Брежнев принимал иностранцев. В приемной уже собралось несколько первых секретарей обкомов. Леонид Ильич пригласил в кабинет всех вместе.
– Нам надо чаще общаться, – сказал он, – а многие секретари редко звонят. Конечно, я неплохо информирован о политической обстановке и хозяйственных делах на местах, это так. Но одно дело – информация аппарата ЦК, помощников, другое дело – прямые контакты с вами. Не стесняйтесь лишний раз «побеспокоить» генсека. Правда, нужно не размазывать беседу, доклады должны быть короткими, четкими и объективными.
Брежнев много курил, рассказывал о ситуации в стране, о поездке за границу, о планах. Он расспрашивал и секретарей, но им долго говорить не давал, сам что-то вспоминал.
Прощаясь, опять сказал:
– Во всех делах надежда и опора на вас. Всегда рассчитывайте на мою поддержку. Не стесняйтесь, излагайте мне свои предложения. Нам нужны контакты, общение. Опора государства – это партия, ее ЦК, а на местах – обкомы.
Воротников написал обещанную записку и вновь приехал в Москву. Кулаков прочитал все восемь страниц записки, ему понравилось.
Воротников сказал:
– Раз так, Федор Давыдович, тогда доложите Леониду Ильичу.
Кулаков задумался, покачал головой:
– Так у нас ничего не выйдет.
Он позвонил Черненко и стал ему рассказывать суть предложения:
– Надо бы познакомить с идеей Брежнева. А еще лучше, если бы Леонид Ильич принял Воротникова.
Выслушав ответ Черненко, Кулаков сказал Воротникову:
– Иди к Черненко, он все устроит.
Воротников сильно удивился, что член политбюро и секретарь ЦК не решается сам позвонить генеральному, а просит об этом заведующего общим отделом.
Виталий Иванович еще не вник в аппаратные тонкости. Со временем он сам станет членом политбюро, и ему многое откроется. Все документы поступали к Брежневу через Черненко. Даже материалы КГБ шли через заведующего общим отделом. Только в исключительных случаях председатель Комитета госбезопасности докладывал лично генеральному.
На должности заведующего общим отделом Леонид Ильич держал человека, которому стопроцентно доверял, знал, что тот его даже в мелочах не подведет. Зато и Черненко имел возможность влиять на решение больших вопросов. Даже член политбюро, если он был очень заинтересован в том, чтобы какое-то его предложение получило царское благословение, должен был по-товарищески зайти к Черненко:
– Костя, как дела? Тут у меня одна важная бумага, доложи Леониду Ильичу.
Брежнев доверялся Черненко и часто, ничего не спрашивая, подписывал заготовленные им резолюции. Или же Константин Устинович просто получал устное согласие и писал на документе: «Леониду Ильичу доложено. Он просит внести предложение». Все, вопрос решен…
Брежнев сидел на пятом этаже, Черненко – на шестом. Он даже не стал читать записку, а сказал Воротникову:
– Оставь, а о приеме известим.
Черненко действительно все устроил. Брежнев на следующий же день принял Воротникова. Брежнев выглядел тогда неплохо, правда, располнел. И у него появились первые проблемы с зубами, вернее, с зубными протезами. Речь становилась невнятной. Генеральный заговорил о межхозяйственных животноводческих комплексах, о мелиорации, удобрениях. Медленно и вдумчиво читал записку, одобрительно комментировал по ходу чтения. Заодно сказал о Кулакове:
– У нас дельный секретарь ЦК Федор Давыдович Кулаков. Контактный, его уважают на местах. Хороший мне помощник.
По словам людей, его знавших, Кулаков не был равнодушным человеком, цинично наблюдавшим за бедственным положением сельского хозяйства. Он говорил Горбачеву о том, что в Центральной России деревня погибает, зарастает лесом, люди разбегаются. Те, кто знал Кулакова по работе в ЦК, называют его порядочным, доброжелательным, располагающим к себе человеком, с которым можно было говорить на любые темы.
Александр Николаевич Яковлев в те годы руководил отделом пропаганды ЦК:
– Я в отношении Кулакова расхожусь с обычными оценками. У нас сложились доверительные отношения. Если я звонил, то в любое время мог к нему зайти, поговорить. Он фигурой был мятущейся. Не ортодокс. Кулаков был за экономические реформы. Он мне прямо говорил: «Многое не работает! Я не против колхозов, но там, где они не работают, зачем они нужны? Только ради твоей идеологии?» Он был единственный, к кому я зашел, когда меня убрали из ЦК, – вспоминает Яковлев. – Мы с ним выпили. Он сам позвонил: зайди. Рассказал, что происходило на политбюро. Кулаков расчувствовался и даже плакал, говорил, что плохая обстановка в политбюро, что он не может убедить руководство в необходимости перемен, все разговоры как горох об стенку. Мне его было жаль…
Дела в сельском хозяйстве шли все хуже и хуже, хотя на телевидении и в печати утверждали обратное. Вот записи из дневника секретаря Пензенского обкома Георга Мясникова:
«30 июня 1969 года. Опять перераспределяем обязанности: мне дали заготовки мяса, молока, сахара и спирт… Ездил по овощным магазинам. Овощей нет никаких. Сразу выехал в Терновский совхоз. Дожди выбивают из колеи, овощи гибнут в поле, а ничего этой стихи не противопоставляется… Звонил в ЦК. Жаловался по капусте на Азербайджан. Обещали помочь…
…
5 июля. Вчера звонок из ЦК КПСС. Собрал Ф. Д. Кулаков. В Москве крайне тяжело с мясом. Грузите все, что можете. Будете ежедневно докладывать об отгрузке мяса в Москву. Кажется, и там припекло. Доработались. Решение Совета Министров СССР: “производить студень и колбасу из крови”, добавлять белки…
…
22 июля. Было плохо с мясом, стало плохо с рыбой, теперь назревают обострения по белому хлебу. Не хватает сыра. И самое странное, никого это серьезно не беспокоит. Из Москвы идут телеграммы с красной полосой, требующие выполнения плана товарооборота и мобилизации “внутренних ресурсов”…
…
1 октября. Звонил Л. И. Брежнев. Просил за два дня отгрузить Коми АССР пять тысяч тонн картофеля. Что-то случилось…»
Урожай не на чем было вывозить. Спасти зерно могла только армия, располагавшая транспортом. Но уже выделенные грузовики стали забирать. Кто может дать указание военным оставить транспорт в области? Обратились за помощью к председателю Совета министров России Геннадию Воронову. Он объяснил:
– Все бессильны. Только генеральный. Шли ему шифровку.
«17 ноября. Послали шифровку с просьбой оставить машины до 1 декабря. Объяснили, что гибнет урожай. Звонил Александрову-Агентову, помощнику Брежнева. Обещал доложить, хотя Брежнев занимается международными вопросами.
18 ноября. Только пообедал, иду в кабинет, трубка ВЧ лежит на столе.
– С вами будет говорить Леонид Ильич Брежнев.
– Слушаю.
– Здравствуйте, Георг Васильевич! Два дня был за городом, готовился к съезду. Сколько у вас воинских машин?
– Числится три с половиной тысячи, работает около двух тысяч.
– А как дороги?
– Самое обидное, что только установились дороги, машины пошли, а их приходится отправлять. На полях много свеклы, подсолнечника. Народ нас не поймет.
– Хорошо. Я дам приказание оставить машины. Но надо, чтобы их хорошо использовали. А то сидим в кабинетах, а шоферы пьянствуют и не работают. Я это помню по Молдавии и Казахстану. Надо на каждую машину посадить контролера.
– Если будут машины, контролеров посадим!
– Желаю успехов. До свидания!»
На следующий год ситуация не становится лучше.
«16 февраля 1970 года. Мясом не торгуем, держим колбасу. Но требуют продавать с наполнителями (колбаса без мяса). Стоит завод маргарина, нет растительного масла, селедку требуют “расходовать строго по декадам”, а мы еще и не завезли в этом году! Кошмар какой-то!
…
27 сентября. Вечером разговор с Ф. Д. Кулаковым:
– Первый секретарь уехал, и ты хлеб перестал сдавать.
– Сдали около пятидесяти тысяч тонн.
– Сколько еще сдадите?
– На валках нет ничего, зябь всю вспахали. Будем сдавать, но немного. Может, за миллион.
– Совмин РСФСР считает – миллион двести тысяч тонн.
– Считать можно сколько угодно. Жалко, что без нас считают…
– Мы вам сосчитаем! Позовем в ЦК!
– Готовы приехать.
Главное не паниковать!
…
19 ноября. В Москве. Поехали в Министерство торговли РСФСР. Выпросил десять тысяч зимних шапок. Это уже победа. Были в “Мосрыбторге”. Выпросили 10 тысяч тонн маргарина и 20 тысяч тонн сухого молока. У рыбников хуже: селедки нет. Перспектива? Не будет еще десять лет. Выловили всю нерестовую сельдь, оборвали цикл…
В Госплане РСФСР у т. Шохина В. Н. Издергался: все просят, у него нет. Мяса вообще нет. Скоро не будет масла. Свинины должны были заготовить 25 миллионов тонн, фактически – 19 миллионов. Не будет сахара…
…
22 декабря 1971 года. Принято постановление Советов министров СССР и РСФСР о закупке сахара у населения. Нам доведено задание 800 тонн. Закупать можно у колхозов и колхозников. Сверху уже жмут: сколько закупили?.. Закупленный сахар пойдет на продажу тому же сельскому населению, у которого закупается…
…
7 августа 1972 года. Ищем картошку во всех районах страны. А я в воскресенье лечу в Литву. Надо использовать старые связи и приверженность литовцев к Пензе. Они в тяжелые годы жили у нас, теперь тяжело нам. Должны помочь… Лев договорился о поездке в Тернополь. Главное – добыть картофель.
…
11 августа 1973 года. Ф. Д. Кулаков начал пристрелку по хлебу. Политбюро решило заготовить 82 миллиона тонн (в прошлом году 61 миллион). Кто будет тянуть со сдачей хлеба – позовут на секретариат, злостных – в политбюро. Кажется, Льва упрекали, что тот тянет и не обойдется без политбюро. Посему Ермин не спал всю ночь…»
Поначалу Брежнев часто повторял, что он лично отвечает за положение дел на селе. Видимо, за этим стояло тщеславное желание показать, что ни Сталину, ни Хрущеву не удалось поднять сельское хозяйство, а он сумеет.
Первые годы Леонид Ильич и в самом деле следил за тем, что происходит в деревне. Постоянно звонил первым секретарям обкомов, спрашивал: как настроения у людей, как ситуация со снабжением, сколько картофеля и овощей заложили на зиму? Если были трудности, обещал помочь, говорил всегда спокойно, участливо, нотаций не читал.
Как раз в 1941 году его утвердили первым секретарем райкома комсомола, затем заведующим райземотделом. В 1943 году стал председателем райисполкома, потом первым секретарем Николо-Пестровского райкома партии. В 1944-м его забрали в Пензу, назначили заведовать отделом в обкоме, из обкома поставили начальником областного управления сельского хозяйства – вполне обычная по тем временам карьера.
В обкоме Кулаков познакомился с человеком, который сыграет важную роль в его жизни, – Константином Устиновичем Черненко, который с 1945 по 1948 год был секретарем Пензенского обкома партии. Вместе они проработали три года. В 1948-м Черненко отправили в Молдавию заведующим отделом пропаганды республиканского ЦК, где его приметит Леонид Брежнев. В 1964 году все трое встретятся в Москве, и мнение Черненко о Кулакове будет иметь значение для Леонида Ильича…
В 1950 году Кулакова назначили председателем исполкома Пензенского областного Совета, это уже заметная и самостоятельная работа. Пензу Федор Давыдович вспоминал с удовольствием. Уже будучи секретарем ЦК, часто наведывался в город. Вторым секретарем Пензенского обкома партии много лет работал Георг Васильевич Мясников. В его дневнике часто упоминается Кулаков.
«23 марта 1973 года. Работу прервал звонок Ф. Д. Кулакова из Москвы:
– Как зима?
– Плохо с кормами. Прошу помочь. Возим солому с Алтая…
– Приедет Евдокия Федоровна. Прошу принять.
Сказал, что не надо беспокоиться, все сделаем хорошо…
Трогательная забота о своей жене, хотя и не очень скромно…
30 марта. Позвонил Кулаков.
– Как дела? Корма дали.
– Пока Совмин РСФСР не подтвердил.
– Вчера поздно было политбюро. Генеральный подписал.
– Спасибо.
Доложил о заготовках. Все идет нормально. Спросил:
– Вы не собираетесь к нам?
– А что, хочешь, чтобы приехал?
– Нам было бы приятно.
– Сегодня выеду.
– Как с программой? Что показать?
– Смотри сам. Не больше двух часов».
Первого секретаря Пензенского обкома Льва Борисовича Ермина не было в городе. Его надо было немедленно доставить в Пензу.
«Сразу вызвал Ростов, – записал Георг Мясников в дневнике. – Надо предупредить Льва, он еще в пути. Начал изучать маршруты, как его оттуда вытянуть. Договорился с Аэрофлотом послать пензенский Ан-24 под видом перевозки грузов… Позвал горожан, дал задание чистить город. Мудрим, что показать…»
Через несколько месяцев Кулаков вновь посетил любимый город:
«7 июня, – записал в дневнике Мясников. – Приезжал Ф. Д. Кулаков. В девять утра весь пензенский чиновничий мир тронулся на вокзал. Вспоминал гоголевского “Ревизора”. Поезд по расписанию. Цветы, рукопожатия. Осмотрели вокзал – до ресторана. Вышел из ресторана, мне жалуется (заигрывая):
– Думал, угостят, а они только показали.
На машинах к памятнику. Красивый ритуал возложения венка… На активе хорошо выступил Ф. Д. Кулаков: знаю, вам трудно, поэтому не критикую, берегу нервы… После поездки ужин в особняке. Кулаков:
– Давай, Георг, выпьем, пока нет начальства.
Разошлись около десяти вечера…
10 июня Кулаков выступал около часа. Уверенно, спокойно, твердо следуя заготовленному тексту. По-другому нельзя, так как записывает Москва. Банкет в перерыве между встречей и концертом. Опять укусил Льва Ермина:
– Думаю, ты хочешь произнести тост за генерального…
В Лопуховке устроились за барной стойкой. Бальзам и “кувака”. Откровенный разговор, что так можно только в Пензе, что сюда приезжает, как домой. Подарили ему картину. Все видит, все понимает».
После пяти лет работы председателем облисполкома Федора Кулакова перевели в Москву заместителем министра сельского хозяйства РСФСР. Уже занимая высокую должность, он окончил Всесоюзный сельскохозяйственный институт заочного образования. Заочная учеба знаний дает немного, но диплом о высшем образовании был необходим. Кулакова назначили министром хлебопродуктов России. Он понравился начальству – молодой, толковый, деловой.
В 1960 году Хрущев, который знал все сельскохозяйственные кадры, решил дать Кулакову возможность развернуться. 7 января на заседании президиума ЦК его предложили утвердить первым секретарем Орловского обкома. Потом передумали и отправили в более крупный Ставропольский край. Федору Давыдовичу было сорок два года. Лучший период его карьеры связан со Ставрополем. Ему нравилась работа – первый секретарь сам себе хозяин. Нравился климат, богатый и щедрый край, и образ жизни его вполне устраивал. Он обожал застолья и большие компании.
Бывший руководитель президентского аппарата Валерий Иванович Болдин вспоминал, как ставрополец Михаил Сергеевич Горбачев рассказывал ему о Кулакове:
– Он слыл хлебосолом, собирал по различным поводам гостей и своих соратников, благо санаториев, домов отдыха, различных особняков в предгорьях и горах Кавказа настроили великое множество и было где собраться. И сам он не отказывался от хорошего стола, бывая в командировках или выезжая поохотиться.
Охоту он любил и не бросил любимое занятие в Москве, подобрав для этого ряд близлежащих охотничьих хозяйств. Ставропольский журналист Борис Кучмаев приводит в своей книге «Отверженный с божьей отметиной» рассказ бывшего водителя первого секретаря крайкома:
– Кулаков любил поездки на Черные земли (это в Калмыкии). Здесь и «расслаблялся». Выпил с местной властью. Хорошо врезал. Подходит ко мне, в руках ружье. «Поехали, – говорит, – на кабана». Пьяный, да еще ночью. А кабан – это же кабан. Уговорил его на сайгаков поохотиться. Сели в машину. Федор Давыдович рядом с собой на заднем сиденье пристроил повариху. Баба что надо. Груди, бедра, фигура… Увидели стадо сайгаков. Давай к ним. Он быстро уложил штук пять-шесть. Я их быстро разделал, погрузили туши в машину и к стоянке. Вот и дом. Повариха, шустрая такая, юрк из машины. Федор Давыдович за ней. Я его придержал было: «Да на кой ляд она вам?! Повариха же». А он мне: «Э, дружище. Это святое дело». Баб он любил. Насидится, бывало, в крайкоме, а вечерком на Сенгилеевское озеро, которое почти рядом. А там крайкомовский домик. Бабу какую-нибудь непременно привозил с собой.
Из шкур убитых сайгаков Кулаков, вспоминает его бывший водитель, распорядился сделать хром:
– В Ставрополе я их отвез на кожзавод. Сказал, чтобы из половины шкур черный хром сделали, а из половины – желтый. Так Федор Давыдович распорядился: для себя и для жены. К кожам у него пристрастие было. Захотелось ему шевро. Оно из козьих шкур делается. А у нас в крае в колхозах и совхозах коз не разводили. А ему – вынь да положь. Позвонил какому-то секретарю райкома и дал поручение. Тот достал. И опять половина кожи черная, а половина желтая. О жене Федор Давыдович никогда не забывал. Однажды она звонит в гараж. Выходной день был, а я дежурил. Приглашает: «Пожалуйста, придите, помогите мебель переставить». Захожу во двор – и к дому. А милиционер мне: «Стой, не туда». И показывает на беседку. Иду туда. А там Федор Давыдович за накрытым столом. Такая богатая закуска, водка, коньяки! Кулаков и говорит: «Не могу пить один. Вчера так надрызгались, похмелиться требуется. Что будешь пить: водку или коньяк?» Сам-то он только водку пил – стаканами. Но никогда, чтобы вусмерть. Сколько ни выпьет, даже не качается. Продуктов у них всегда навалом – из районов привозили. Жена его выносит как-то окорок: «Возьмите, не нужен нам». Индюков, гусей, уток давали…
Горбачев называет Кулакова обаятельным, сильным и щедрым, решительным, открытым человеком, который легко находил общий язык с кем угодно. Он требовал от подчиненных личной преданности и выполнения плана. Все остальное значения не имело. Правда, по мнению Горбачева, Кулакову не хватало кругозора, культуры и образования.
Федор Давыдович сразу приметил Горбачева, выделил его из массы краевых чиновников. Именно он выдвинул Михаила Сергеевича на пост первого секретаря крайкома комсомола, затем перевел на партийную работу, сделал заведующим ключевым отделом крайкома и членом бюро.
Кулаков и Горбачев были очень близки. Кулаков готовил его, конечно, не на смену себе, но получилось так, что Михаил Сергеевич последовательно занимал кресла, которые освобождал ему Федор Давыдович, – сначала в Ставрополе, затем в Москве.
Сразу после того как Хрущева отправили на пенсию и из аппарата ЦК убрали его главных ставленников, Кулакова – в ноябре 1964 года – забрали в Москву и поставили заведовать сельскохозяйственным отделом. Здесь Федор Давыдович вновь встретился с Черненко, который входил в ближайшее окружение Брежнева. Кулаков стал верным брежневцем.
Секретарь Пензенского обкома Георг Мясников пометил в дневнике, что южнорусский акцент с фрикативным «г» становится «своеобразным паролем, пропуском для прохода в “руководящие” ворота. Страна заболела южным акцентом. Даже Ф. Д. Кулаков, этот коренной, лапотный пензяк из земетчинцев, и тот так говорит».
Начало работы Кулакова в роли заведующего сельскохозяйственным отделом совпало с подготовкой важного пленума ЦК – 24–26 марта 1965 года – «О неотложных мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства СССР».
Докладывал Брежнев. Он жестко критиковал хрущевские методы руководства селом и предложил новую программу аграрного развития. Говорилось о необходимости дать хозяйствам самостоятельность, не командовать ими. С колхозов и совхозов списали задолженность и сняли ограничения на ведение приусадебного хозяйства – большое по тем временам дело. Речь первому секретарю и постановление готовил Кулаков. Тогда были повышены закупочные цены на основные культуры, за сверхплановые закупки пшеницы и ржи установили пятидесятипроцентную надбавку.
Через год на пленуме 29 сентября 1965 года Кулакова избрали секретарем ЦК КПСС. Леонид Ильич продвигал его в противовес и «комсомольцам» Шелепина, и старой гвардии. В 1971 году Леонид Ильич сделал его членом политбюро. Кабинет Кулакову отвели в том же втором подъезде основного здания ЦК на Старой площади, где сидел и сам Брежнев, только на четвертом этаже. А Брежнев располагался на пятом.
Кулаков принадлежал к узкому кругу высших руководителей партии и государства, кто по праздникам приезжал к Брежневу на дачу. Званых было немного – министр обороны Дмитрий Устинов, министр иностранных дел Андрей Громыко, председатель КГБ Юрий Андропов, верный помощник генерального Константин Черненко, будущий глава правительства Николай Тихонов, секретарь ЦК Андрей Кириленко.
Между Кулаковым и тем же Кириленко, отвечавшим за промышленность, часто вспыхивали конфликты из-за распределения денег между сельским хозяйством и промышленностью. Кириленко считал, что напрасно так много капитальных вложений идет селу, поскольку там все пропадает, отдачи нет.
Кулаков заставил руководителей Совета министров РСФСР создать помимо Министерства сельского хозяйства еще и республиканское Министерство совхозов. Образовать министерство несложно, но прошло пару лет, а на селе ничего не изменилось. Когда летом Брежнев и Суслов ушли в отпуск, Кириленко позвонил председателю Совмина России Михаилу Сергеевичу Соломенцеву:
– Ко мне приходят секретари крайкомов и обкомов. Все критикуют нас за создание Министерства совхозов России и просят его упразднить. Надо прислушаться к их мнению.
Поскольку аппаратный вес Кириленко был выше, он добился отмены решения, принятого Кулаковым.
Важнейшие решения в стране принимались узкой группой в пять-семь человек. Даже не все члены политбюро в эту группу входили. За Юрием Владимировичем Андроповым стояла империя КГБ. Константин Устинович Черненко опирался на партийный аппарат, Дмитрий Федорович Устинов (секретарь ЦК, а затем министр обороны) – на армию и военно-промышленный комплекс.
Кулаков таким влиянием в стране не пользовался.
Виталий Иванович Воротников, который в начале семидесятых был первым секретарем Воронежского обкома, вспоминал, как с идеей реорганизации системы снабжения сельскохозяйственной техникой он обратился к Кулакову. Это происходило в разгар уборочной кампании в середине июля.
Кулаков внимательно выслушал Воротникова, что-то ему понравилось, с чем-то не согласился. Потом сказал:
– Готовьте обстоятельную и доказательную записку в ЦК, будем обсуждать идею.
Воротников попрощался и двинулся к двери. Федор Давыдович остановил его:
– К Леониду Ильичу не заходил?
– Нет, – ответил Воротников.
Кулаков укоризненно заметил:
– Надо чаще наведываться к генеральному.
Кулаков заботился о том, чтобы первые секретари не забывали лишний раз демонстрировать генеральному свою преданность.
Воротников позвонил в приемную Брежнева, попросил о встрече. Ему велели перезвонить через день, возможно, Леонид Ильич его примет. Он не стал звонить, а через день пришел в первый подъезд здания ЦК на Старой площади и поднялся на пятый этаж, где был кабинет генерального секретаря.
Его попросили подождать – Брежнев принимал иностранцев. В приемной уже собралось несколько первых секретарей обкомов. Леонид Ильич пригласил в кабинет всех вместе.
– Нам надо чаще общаться, – сказал он, – а многие секретари редко звонят. Конечно, я неплохо информирован о политической обстановке и хозяйственных делах на местах, это так. Но одно дело – информация аппарата ЦК, помощников, другое дело – прямые контакты с вами. Не стесняйтесь лишний раз «побеспокоить» генсека. Правда, нужно не размазывать беседу, доклады должны быть короткими, четкими и объективными.
Брежнев много курил, рассказывал о ситуации в стране, о поездке за границу, о планах. Он расспрашивал и секретарей, но им долго говорить не давал, сам что-то вспоминал.
Прощаясь, опять сказал:
– Во всех делах надежда и опора на вас. Всегда рассчитывайте на мою поддержку. Не стесняйтесь, излагайте мне свои предложения. Нам нужны контакты, общение. Опора государства – это партия, ее ЦК, а на местах – обкомы.
Воротников написал обещанную записку и вновь приехал в Москву. Кулаков прочитал все восемь страниц записки, ему понравилось.
Воротников сказал:
– Раз так, Федор Давыдович, тогда доложите Леониду Ильичу.
Кулаков задумался, покачал головой:
– Так у нас ничего не выйдет.
Он позвонил Черненко и стал ему рассказывать суть предложения:
– Надо бы познакомить с идеей Брежнева. А еще лучше, если бы Леонид Ильич принял Воротникова.
Выслушав ответ Черненко, Кулаков сказал Воротникову:
– Иди к Черненко, он все устроит.
Воротников сильно удивился, что член политбюро и секретарь ЦК не решается сам позвонить генеральному, а просит об этом заведующего общим отделом.
Виталий Иванович еще не вник в аппаратные тонкости. Со временем он сам станет членом политбюро, и ему многое откроется. Все документы поступали к Брежневу через Черненко. Даже материалы КГБ шли через заведующего общим отделом. Только в исключительных случаях председатель Комитета госбезопасности докладывал лично генеральному.
На должности заведующего общим отделом Леонид Ильич держал человека, которому стопроцентно доверял, знал, что тот его даже в мелочах не подведет. Зато и Черненко имел возможность влиять на решение больших вопросов. Даже член политбюро, если он был очень заинтересован в том, чтобы какое-то его предложение получило царское благословение, должен был по-товарищески зайти к Черненко:
– Костя, как дела? Тут у меня одна важная бумага, доложи Леониду Ильичу.
Брежнев доверялся Черненко и часто, ничего не спрашивая, подписывал заготовленные им резолюции. Или же Константин Устинович просто получал устное согласие и писал на документе: «Леониду Ильичу доложено. Он просит внести предложение». Все, вопрос решен…
Брежнев сидел на пятом этаже, Черненко – на шестом. Он даже не стал читать записку, а сказал Воротникову:
– Оставь, а о приеме известим.
Черненко действительно все устроил. Брежнев на следующий же день принял Воротникова. Брежнев выглядел тогда неплохо, правда, располнел. И у него появились первые проблемы с зубами, вернее, с зубными протезами. Речь становилась невнятной. Генеральный заговорил о межхозяйственных животноводческих комплексах, о мелиорации, удобрениях. Медленно и вдумчиво читал записку, одобрительно комментировал по ходу чтения. Заодно сказал о Кулакове:
– У нас дельный секретарь ЦК Федор Давыдович Кулаков. Контактный, его уважают на местах. Хороший мне помощник.
По словам людей, его знавших, Кулаков не был равнодушным человеком, цинично наблюдавшим за бедственным положением сельского хозяйства. Он говорил Горбачеву о том, что в Центральной России деревня погибает, зарастает лесом, люди разбегаются. Те, кто знал Кулакова по работе в ЦК, называют его порядочным, доброжелательным, располагающим к себе человеком, с которым можно было говорить на любые темы.
Александр Николаевич Яковлев в те годы руководил отделом пропаганды ЦК:
– Я в отношении Кулакова расхожусь с обычными оценками. У нас сложились доверительные отношения. Если я звонил, то в любое время мог к нему зайти, поговорить. Он фигурой был мятущейся. Не ортодокс. Кулаков был за экономические реформы. Он мне прямо говорил: «Многое не работает! Я не против колхозов, но там, где они не работают, зачем они нужны? Только ради твоей идеологии?» Он был единственный, к кому я зашел, когда меня убрали из ЦК, – вспоминает Яковлев. – Мы с ним выпили. Он сам позвонил: зайди. Рассказал, что происходило на политбюро. Кулаков расчувствовался и даже плакал, говорил, что плохая обстановка в политбюро, что он не может убедить руководство в необходимости перемен, все разговоры как горох об стенку. Мне его было жаль…
Дела в сельском хозяйстве шли все хуже и хуже, хотя на телевидении и в печати утверждали обратное. Вот записи из дневника секретаря Пензенского обкома Георга Мясникова:
«30 июня 1969 года. Опять перераспределяем обязанности: мне дали заготовки мяса, молока, сахара и спирт… Ездил по овощным магазинам. Овощей нет никаких. Сразу выехал в Терновский совхоз. Дожди выбивают из колеи, овощи гибнут в поле, а ничего этой стихи не противопоставляется… Звонил в ЦК. Жаловался по капусте на Азербайджан. Обещали помочь…
…
5 июля. Вчера звонок из ЦК КПСС. Собрал Ф. Д. Кулаков. В Москве крайне тяжело с мясом. Грузите все, что можете. Будете ежедневно докладывать об отгрузке мяса в Москву. Кажется, и там припекло. Доработались. Решение Совета Министров СССР: “производить студень и колбасу из крови”, добавлять белки…
…
22 июля. Было плохо с мясом, стало плохо с рыбой, теперь назревают обострения по белому хлебу. Не хватает сыра. И самое странное, никого это серьезно не беспокоит. Из Москвы идут телеграммы с красной полосой, требующие выполнения плана товарооборота и мобилизации “внутренних ресурсов”…
…
1 октября. Звонил Л. И. Брежнев. Просил за два дня отгрузить Коми АССР пять тысяч тонн картофеля. Что-то случилось…»
Урожай не на чем было вывозить. Спасти зерно могла только армия, располагавшая транспортом. Но уже выделенные грузовики стали забирать. Кто может дать указание военным оставить транспорт в области? Обратились за помощью к председателю Совета министров России Геннадию Воронову. Он объяснил:
– Все бессильны. Только генеральный. Шли ему шифровку.
«17 ноября. Послали шифровку с просьбой оставить машины до 1 декабря. Объяснили, что гибнет урожай. Звонил Александрову-Агентову, помощнику Брежнева. Обещал доложить, хотя Брежнев занимается международными вопросами.
18 ноября. Только пообедал, иду в кабинет, трубка ВЧ лежит на столе.
– С вами будет говорить Леонид Ильич Брежнев.
– Слушаю.
– Здравствуйте, Георг Васильевич! Два дня был за городом, готовился к съезду. Сколько у вас воинских машин?
– Числится три с половиной тысячи, работает около двух тысяч.
– А как дороги?
– Самое обидное, что только установились дороги, машины пошли, а их приходится отправлять. На полях много свеклы, подсолнечника. Народ нас не поймет.
– Хорошо. Я дам приказание оставить машины. Но надо, чтобы их хорошо использовали. А то сидим в кабинетах, а шоферы пьянствуют и не работают. Я это помню по Молдавии и Казахстану. Надо на каждую машину посадить контролера.
– Если будут машины, контролеров посадим!
– Желаю успехов. До свидания!»
На следующий год ситуация не становится лучше.
«16 февраля 1970 года. Мясом не торгуем, держим колбасу. Но требуют продавать с наполнителями (колбаса без мяса). Стоит завод маргарина, нет растительного масла, селедку требуют “расходовать строго по декадам”, а мы еще и не завезли в этом году! Кошмар какой-то!
…
27 сентября. Вечером разговор с Ф. Д. Кулаковым:
– Первый секретарь уехал, и ты хлеб перестал сдавать.
– Сдали около пятидесяти тысяч тонн.
– Сколько еще сдадите?
– На валках нет ничего, зябь всю вспахали. Будем сдавать, но немного. Может, за миллион.
– Совмин РСФСР считает – миллион двести тысяч тонн.
– Считать можно сколько угодно. Жалко, что без нас считают…
– Мы вам сосчитаем! Позовем в ЦК!
– Готовы приехать.
Главное не паниковать!
…
19 ноября. В Москве. Поехали в Министерство торговли РСФСР. Выпросил десять тысяч зимних шапок. Это уже победа. Были в “Мосрыбторге”. Выпросили 10 тысяч тонн маргарина и 20 тысяч тонн сухого молока. У рыбников хуже: селедки нет. Перспектива? Не будет еще десять лет. Выловили всю нерестовую сельдь, оборвали цикл…
В Госплане РСФСР у т. Шохина В. Н. Издергался: все просят, у него нет. Мяса вообще нет. Скоро не будет масла. Свинины должны были заготовить 25 миллионов тонн, фактически – 19 миллионов. Не будет сахара…
…
22 декабря 1971 года. Принято постановление Советов министров СССР и РСФСР о закупке сахара у населения. Нам доведено задание 800 тонн. Закупать можно у колхозов и колхозников. Сверху уже жмут: сколько закупили?.. Закупленный сахар пойдет на продажу тому же сельскому населению, у которого закупается…
…
7 августа 1972 года. Ищем картошку во всех районах страны. А я в воскресенье лечу в Литву. Надо использовать старые связи и приверженность литовцев к Пензе. Они в тяжелые годы жили у нас, теперь тяжело нам. Должны помочь… Лев договорился о поездке в Тернополь. Главное – добыть картофель.
…
11 августа 1973 года. Ф. Д. Кулаков начал пристрелку по хлебу. Политбюро решило заготовить 82 миллиона тонн (в прошлом году 61 миллион). Кто будет тянуть со сдачей хлеба – позовут на секретариат, злостных – в политбюро. Кажется, Льва упрекали, что тот тянет и не обойдется без политбюро. Посему Ермин не спал всю ночь…»
Поначалу Брежнев часто повторял, что он лично отвечает за положение дел на селе. Видимо, за этим стояло тщеславное желание показать, что ни Сталину, ни Хрущеву не удалось поднять сельское хозяйство, а он сумеет.
Первые годы Леонид Ильич и в самом деле следил за тем, что происходит в деревне. Постоянно звонил первым секретарям обкомов, спрашивал: как настроения у людей, как ситуация со снабжением, сколько картофеля и овощей заложили на зиму? Если были трудности, обещал помочь, говорил всегда спокойно, участливо, нотаций не читал.