Страница:
Николай Леонов
Шакалы
Глава 1
В России каждому известно, что понедельник — день тяжелый. Даже если в рот не берешь спиртного, физически чувствуешь себя превосходно, все равно в первый день недели работать не хочется, что вполне естественно, даже машину, прежде чем ехать, некоторое время прогревают, хотя она и железная. Ну а коли в выходные было выпито, о понедельнике лучше не говорить. Сам старик Даль таких слов бы не нашел.
Конечно, лучше, чтобы наша история начиналась в другой день, известно, лучший день недели — пятница, но против правды не попрешь. Наступило двадцать второе января, в воздухе мельтешили снежинки, их было немного, вели они себя нерешительно, полагалось бы опускаться на землю, но снежинки никуда не спешили, безмятежно порхали, прилипали к лобовому стеклу автомобиля, люди, у которых автомобиль отсутствовал, поднимали воротники, и именно там, за воротниками, снежинки стремились найти свое последнее пристанище.
Старший оперуполномоченный уголовного розыска полковник Гуров снял короткую дубленку, сильно ударил ею по двери своего кабинета, постучал ногами и переступил порог.
Станислав Крячко, тоже полковник-важняк и друг, уже сидел за столом и якобы писал.
— Добрый день, Станислав, — сказал Гуров, вешая дубленку на угол дверцы шкафа.
— Ты начальник, — Крячко с довольной улыбкой отложил ручку, потянулся, — если этот чертов день изволишь именовать добрым, я согласен.
Гуров еще раз топнул, сбивая снег с ботинок:
— Неужели у двери нельзя положить коврик?
— Воруют, могу украсть у соседей, так ведь если только гвоздями прибить. Тебя Петр просил зайти.
Начальник главка генерал-лейтенант Петр Николаевич Орлов был другом оперативников, судя по тону Крячко, никакого ЧП не произошло, и Гуров недовольно спросил:
— Не сказал, чего требуется? — Он подошел к своему столу, перевернул листок календаря, на котором был нарисован знак вопроса, попытался вспомнить, что данный знак означает, не вспомнил.
Крячко бросил папку в стоявший в углу сейф, щелкнул замком, подошел к другу, снял с лацкана его пиджака несуществующую пушинку, продекламировал:
— “Как денди лондонский одет...” Идем.
— Тебя тоже звали?
— Нет, боюсь, ты заблуждаешься. Кабинет генерала находился через две двери от кабинета сыщиков.
— Когда тебя выгонят из конторы, пойдешь на эстраду, у тебя улыбка естественная, а остроумие там не в моде.
Гуров был старше Крячко на четыре года, выше на полголовы, но Станислав ухитрялся смотреть на друга и начальника снисходительно, даже сверху вниз. Гуров был очень талантливый сыщик, но житейски отличался наивностью и полным нежеланием ладить с начальством. Генерал Орлов, хотя и являлся начальником главка, к категории начальников не относился, Гурова понимал, любил, втайне завидовал его простоте в обращении с сильными мира сего. Секрет силы и смелости Гурова был крайне прост, он занимал должность на несколько порядков ниже той, что заслуживал, и ни один министр не мог с сыщиком ничего сделать. Его можно лишь уволить, но такими специалистами не бросаются. Ведь ни один главврач не уволит уникального хирурга лишь потому, что у него неуживчивый характер. А не дай Бог, с близким родственником несчастье произойдет или с кем из окружения Президента, к кому за помощью кинешься, скальпель доверишь?
— Лев Иванович, прошу, о вчерашней передаче помалкивай, мы менты, политика не нашего ума дело, — сказал Крячко, открывая дверь в приемную Орлова.
Вчера вечером в передаче “Итоги” интеллигентно, но откровенно высекли Президента. Уничтожение села Первомайского, где окопались чеченские террористы, удерживающие заложников, обсуждалось в газетах и на телевидении всю неделю, и силовыми министрами называлось операцией по освобождению заложников и расценивалось как безусловный успех федеральных сил и суровый урок генералу Дудаеву. Вчера в “Итогах”, когда все сказанное Президентом и сделанное военными министрами за минувшую неделю показали и озвучили последовательно, то произошел конфуз. Выяснилось, что Президент постоянно говорил глупости и неправду, а многозвездные генералы творили беспредел, совершали преступления.
Крячко прекрасно знал, Гуров тяжело воспринял происшедшее и не преминет свою точку зрения высказать. Если в кабинете, кроме генерала Орлова, никого не будет, то все нормально, пусть Лева что угодно говорит, Петр отмолчится, может сказать, мол, занимайся своим делом, не суй нос куда не положено. Но в кабинете генерала могут находиться журналисты...
— Мальчики! — воскликнула секретарь генерала Верочка. — Вам бы лучше пойти в буфет. Только что пришел Бардин, чудится, разговор проходит на басах.
Генерал-лейтенант Николай Ильич Бардин был заместителем министра, курировал уголовный розыск, ни черта в сыскном деле не смыслил, но мужик был приличный, последнее время начал захаживать в кабинет своего подчиненного.
Станислав Крячко высказывал предположение, что зам прячется от прессы, которая осаждает его целыми днями.
— Пойдем от греха! — Станислав подтолкнул друга к двери. — Министр в этом деле увяз: я слышал, как рядовой боец костерил его по ящику.
— Мы розыскники, к войсковым операциям отношения не имеем, — ответил Гуров. — Верочка, меня вызывали, доложи. Пусть генерал решает, нужны мы ему сейчас или нет.
— Верунчик, не делай этого, — быстро сказал Крячко.
— Полковник Гуров не появлялся? — раздался из динамика голос Орлова.
Верочка нажала кнопку и ответила:
— Полковники Гуров и Крячко только вошли, Петр Николаевич.
— Пусть заходят, — сказал Орлов.
— Ну, пошли, сказал приговоренный, укладываясь на плаху. — Крячко открыл тяжелые двойные двери.
— День добрый, господа генералы, — сказал Гуров, входя в кабинет.
— Здравия желаю, — произнес Крячко из-за плеча друга.
Бардин, как обычно в элегантном штатском костюме, молча кивнул. Орлов привстал из-за стола, протянул подчиненным руку.
— Здравствуйте, присаживайтесь, — и строго взглянул на Гурова, пока тот не успел отправиться на свое любимое место у окна.
Гуров понимающе улыбнулся, сел на один из жестких стульев у стола для совещаний, сыщик не терпел мягкие гостевые кресла. Около месяца назад у него с заместителем министра произошел жесткий разговор, и, несмотря на то, что они симпатизировали друг другу, Бардин с того дня держался с Гуровым отчужденно. Начальник не желал первым делать шаг к примирению, а сыщик на подобные мелочи просто не обращал внимания.
— О политике говорить не будем. — Орлов привычно закрыл лежавшую перед ним папку, отодвинул в сторону, словно очищая место для поля боя.
— Ясное дело, мы не политики, а уголовники, — поддержал начальника Крячко.
— И безопасно, в политике стоит губами шевельнуть, дерьмом захлебнешься. — Гуров вынул сигареты, глянул на Орлова, получив его молчаливое разрешение, закурил. — Министра жалко, вроде стоящего мужика получили, вляпался, теперь нового жди.
Сыщик разговаривал так, словно замминистра в кабинете и не присутствовал. Бардин болезненно поморщился:
— Лев Иванович, вы вроде человек воспитанный.
— Мой отец, между прочим, генерал-полковник, в деревне своими руками сарай строит, — ответил Гуров. — У бати лишний топор, Николай Ильич, всегда найдется.
— Поговорим о деле, — Орлов на секунду прикрыл глаза, вынул из папки конверт, протянул Гурову. — Взгляни, пока ты топор в руки не взял, это по твоей части.
Гуров поднялся, взял конверт, осмотрел, сказал утвердительно:
— Пальцы уже смотрели.
— Наверное, — насмешливо ответил Орлов. — Письмо принес Николай Ильич, получил от адресата.
Конверт был нестандартный, заграничного производства, без марки и почтового штемпеля.
— Люблю анонимки, — Гуров вынул из конверта сложенный вчетверо листок, развернул, посмотрел бумагу на свет, лишь потом прочитал: “Уважаемый Юрий Карлович, поберегите дочь”. Подпись была неразборчива, тем не менее Гуров сказал: — Автор человек смелый, ничего не боится. У Юрия Карловича отец немец? И кто он такой, Николай Ильич?
— Горстков, — ответил Бардин. — Горстков Юрий Карлович на сегодняшний день в России финансист первой величины. Очень порядочный человек.
— Сам признался? — безразлично спросил Гуров, протянул письмо Станиславу, который взял конверт, не открывая, положил на угол генеральского стола.
— Я вас за год с лишним узнал достаточно, — сказал Бардин. — Потому не вызвал, а пришел сам, прошу отнестись к делу серьезно.
Неожиданно в разговор вмешался Крячко:
— Мы люди серьезные, господин генерал-лейтенант, на нас бессмысленно оказывать давление. Если Петр Николаевич приказывает, а Лев Иванович может приказ выполнить, мы расшибемся, но расстараемся. Я не читал, но, как понимаю, здесь угроза либо предупреждение. Горстков не просто финансист, мультимиллионер, он фигура политического окраса, пусть им занимается соответствующая спецслужба.
Бардин поднялся, кивнул Орлову.
— Извините, Петр Николаевич, — и вышел из кабинета.
— Станислав, черт тебя подери! Бардин замминистра, пришел за помощью, на самолюбие наступил! — повысил голос Орлов. — Чего тебя понесло, меру надо знать!
— Когда Президент влезает в дерьмо, так элитные подразделения в чистом поле расстреливают! — начал было Гуров.
— Молчать! — Орлов шарахнул кулаком по столу. — Вы офицеры, существует субординация! — Он передохнул, потер ладонями лицо. — Черт меня дернул дружить с вами!
— Черт тебя дернул двадцать лет назад, — спокойно ответил Гуров. — Ты тогда не был большим генералом. А приказать ты тогда мог и сегодня можешь. Ты прикажешь, мы будем выполнять согласно субординации. Это дело личное? — Он указал на конверт, кивнул Крячко. — Прочти, хотя там ничего нет нового. Если бы такую бумажку получил зачуханный инженер, то дежурный по отделению милиции выбросил бы ее в мусорную корзину.
— Юрий Карлович Горстков финансирует предвыборную кампанию одного из кандидатов на пост Президента...
— Я понял, Петр Николаевич, — перебил Гуров, — но должен соблюдаться хотя бы элементарный порядок. С подобными угрозами обязана разбираться служба безопасности, а не милиция. Петр Николаевич, дорогой мой, я не характер выказываю, а чертовски не хочу лезть в политическую драку.
Гуров смотрел на друга проникновенно, старался говорить как можно мягче, но фразы получились у него рубленые, резкие.
— Я тебя прошу, объясни Бардину, что это не наше дело, по-доброму объясни, ты умеешь. Мы же к этой среде и агентурных подходов не имеем, и подвести некого.
— Понимаю, ты прав, — тихо ответил Орлов. — Но Николай Ильич не от хорошей жизни сюда пришел. И дело не в том, что он наш шеф, мне выслуживаться поздно. Так что, мальчики, прекратим дискуссию, забирайте конверт, занимайтесь. Ты, Лева, навести Горсткова, потолкуй, как ты умеешь, а Станислав займется дочкой, где она учится, круг общения, прочее. Удачи, вы свободны.
— Вообще-то я дома не принимаю, — ответил Горстков. Гуров молчал, рассчитывая, что человек сам сообразит, что слово “принимаю” к данному случаю не подходит. И Горстков опомнился, быстро заговорил: — Извините, заработался, давайте пообедаем где-нибудь.
— Спасибо, я предпочитал бы разговаривать в вашем доме, — сказал Гуров. — Желательно, чтобы и дочка ваша присутствовала.
— Юлия? Сожалею, но ее нет в Москве. Я отправил ее за пределы, думаю, так будет разумнее.
— Возможно, — согласился Гуров, которому нравился мягкий, уверенный голос собеседника. — Диктуйте адрес, назовите удобный для вас день и час.
— Сегодня, — не задумываясь, ответил финансист. — Сейчас взгляну, что у меня на вечер... Так, это можно отменить. Девятнадцать часов вас устроит? — и назвал адрес.
— Договорились.
— Прислать машину?
— Можно, — согласился Гуров, не любивший ездить вечером по незнакомому маршруту. — К министерству, в восемнадцать тридцать.
Он положил трубку, взглянул на садящего напротив Крячко, сказал:
— Твоя пассия где-то загорает, папаша упрятал подальше от греха. Голос у мужика хороший, но видится мне, что он маленький, в очках, подкаблучник, нашего возраста. Вторая жена, высокая, надменная красавица, капризная дочь, которая не работает, не учится, ищет себя в этой жизни, пока бездумно тратит папины деньги.
— Чего злишься? — удивился Станислав. — Девицы в Москве нет? Прекрасно. Я наше бумажное хозяйство пока разберу, все руки не доходят.
— Писать никто не любит, а я так терпеть не могу. — Гуров открыл сейф, бросил на стол папку, на которой было написано “Разное”. — Поработаем до шести, потом ты отправишься домой, а я неизвестно куда и зачем.
Гуров обил с ботинок снег о щербатую ступеньку крыльца, спросил стоявшего за спиной охранника:
— А новые петли поставить сил нет?
— У меня другая профессия. — Парень потянул скрипнувшую дверь, пропуская Гурова на плохо освещенную лестницу.
Рядом с лестницей имелся узкий проход, упирающийся в облезлую дверь, видимо, дворницкую либо подсобку, где хранились лопаты, метла и прочая хозяйственная утварь. Гуров отшвырнул ногой пустую бутылку, шагнул к двери, она оказалась запертой, но замок был несерьезный — защита от пацанов младших классов. Гуров осмотрел грязный пол, пыльную лампочку, молча прошел к лифту.
Охранник позвонил явно условным образом, Гуров прикрыл ладонью дверной глазок, но открыли сразу и ничего не спрашивая.
— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, — хозяин скупо улыбнулся.
Он был выше Гурова, тяжелее килограммов на десять, может, и более, в костюме, белой рубашке и галстуке.
— Добрый вечер, Юрий Карлович. — Гуров пожал широкую мощную ладонь, взглянул хозяину в лицо, решил, что ему около пятидесяти и в молодости он увлекался спортом, возможно, борьбой, и прошел в квартиру.
В прихожую вошла крупная, еще красивая женщина, примерно ровесница мужа.
— Здравствуйте, здравствуйте. — Она радушно улыбалась, одета была со вкусом, но просто, по-домашнему. — Очень приятно, я Нина Дмитриевна, знаю, что вас зовут Лев Иванович, проходите в кабинет, я пока накрою. Вы борщ любите?
— Спасибо, Нина Дмитриевна. — Гуров прошел за хозяином довольно узким коридором в просторную комнату, обставленную добротной, отнюдь не модной и не шикарной мебелью.
— Располагайтесь, курите. — Хозяин подвинул к краю стола массивную пепельницу, открыл встроенный в книжные полки бар. — Что предпочитаете? Хотя выбор у меня не шибко богатый.
— Я пока воздержусь, — Гуров сел на стул с обтянутым кожей сиденьем и высокой прямой спинкой. Этот стул и остальная обстановка напоминали сыщику кабинет отца — все основательно, прочно. Ничего лишнего. Огромный письменный стол, два кресла и диван кожаные, далеко не новые, возможно, старинной работы, позже реставрированные. Всего два телефонных аппарата, тоже не новомодные. На приставном столике компьютер, но явно не как дань моде, просто рабочий инструмент, а у одного из двух окон мощный фикус, который стоял на полу и подпирался здоровенной палкой.
Хозяин налил себе граммов сто водки, кивнул, молча выпил, закусил долькой лимона.
— Появится желание — не стесняйтесь. — Он указал на бар и сел за стол, с неприязнью гладя на лежавшие бумаги, сложил их в кожаную папку, спросив: — Лев Иванович, вы считаете угрозу реальной?
— Я профессионал, Юрий Карлович, но человек, а не провидец. Просчитать ситуацию невозможно, не хватает информации. — Гуров смотрел в глаза хозяина, пытаясь разобраться, насколько искренен садящий за столом человек.
— Вы меня в чем-то подозреваете?
— Большей, возможно достаточной, информацией обладаете вы и ваша дочь, — ответил Гуров, игнорируя вопрос хозяина. — Я еще не передавал записку графологам, но даже моих скромных знаний в данной области достаточно, чтобы предположить, что автор мужчина с сильным уравновешенным характером. Автор из вашего окружения, полагаю, он человек военный, скорее всего офицер контрразведки.
— И все это вы выяснили на основании написанных человеком нескольких слов? — Горсткову было не смешно, однако он улыбнулся.
— Все это очень просто. — Гуров долго мял сигарету, наконец закурил. — Все сказанное мной достоверно, если сама записка не является фальсификацией.
— Не понял. Какой фальсификацией?
— Возможны варианты. Различные варианты. Например вы никакого письма не получали, написали его сами.
— Вы понимаете, что говорите?..
— Фу! — Гуров выпустил сильную струю дыма. — Меня постоянно обвиняют в том, что я чего-то не понимаю. Совершенно справедливо, я не понимаю множества вещей. Но в своей профессии я человек не последний. Юрий Карлович, вы богаты?
— Что? — Хозяин опешил. — В наших кругах подобный вопрос просто неприличен!
— Тогда и решайте свои проблемы в ваших кругах. Сейчас вы разговариваете с ментом. Я сыщик, у меня свои понятия о приличии. Какую сумму вы мажете выложить на стол через два-три дня?
— Я могу выписать чек, — Горстков понял мысль сыщика и рассмеялся. — Вас интересует, сколько я могу заплатить за свою дочь? Много, практически все. Но мои капиталы не так просто превратить в наличность, тем более в Москве.
— Конкретно, Юрий Карлович.
— Конкретно... — Хозяин прикусил ноготь большого пальца, задумался. — Люди очень не любят платить наличные деньги. Я могу ошибиться, думаю, что за два-три дня я миллионов пять долларов собрать сумел бы.
— Чертовски много, — Гуров покачал головой. — Следовательно, похищение вашей дочери с целью получения выкупа — вещь реальная.
— Юлия без окраин нигде не бывает.
— Юрий Карлович, вы меня удивляете, а вид у вас такой умный.
— Внешность бывает обманчива, — Горстков улыбнулся через силу.
— Вы бы дверь в подъезде распорядились починить да лампочки вымыть.
— Прошу к столу, кушать подано, — сказала хозяйка, появляясь в комнате.
Стиль убранства, обстановка, сервировка стола, да и сам обед были выдержаны в духе дома и никак не соответствовали представлениям Гурова о жизни и быте миллионеров. Большая, не заставленная мебелью столовая, массивный, старомодный, наверное, даже старинный стол, тяжелые стулья, у стены огромный комод, видимо, даже не отцовский, а дедовский. Хрусталь, фарфор, серебро, но ничего не сверкает, не бросается в глаза, впечатление, что все предметы знают свое место и занимают его испокон веков.
Хозяева угощали, но настойчиво не потчевали. Гуров выпил рюмку водки, закусил холодцом, от второй рюмки отказался, съел один маринованный огурчик, поблагодарил, никакой дискуссии не возникло, хотя чувствовалось, что в доме поесть любят.
— А я грешен. — Юрий Карлович опрокинул очередную рюмку, положил на тарелку изрядную порцию салата. — Нина в курсе происходящего, так что вы. Лев Иванович, можете говорить свободно.
— А мне пока сказать нечего. Благодарю, Нина Дмитриевна, мне достаточно, — сказал Гуров хозяйке, которая наливала борщ.
— Эту квартиру мы купили двадцать пять лет назад на ворованные деньги...
— Юрий! — одернула мужа хозяйка.
— Я лишь цитирую прокурора. — Юрий Карлович собрался налить себе еще водки, но жена забрала у него рюмку. — Да, в тот раз мне впаяли пятерку, хотя статья позволяла значительно больше. Но так как не доказали ничего, а освобождать из зала суда в те годы не умели, то дали пятерик. Меня обвиняли, что я имею собственный завод. С дирекцией, профсоюзной и партийной организацией... Процесс был уникальный. Квартиру не конфисковали, так как она была куплена на имя тестя. Так мы здесь и живем, нас чудаками считают. А заводик, который мне в семьдесят третьем клеили, я недавно купил. Можно сказать, почти даром забрал.
— Лев Иванович наверняка все о тебе знает, не хвастайся, — хозяйка смотрела на мужа с гордостью.
— Нет, я справок на Юрия Карловича не заказывал. — Гуров доел свой борщ. — Нина Дмитриевна, борщ был великолепный. А заводик, иная хозяйственная деятельность для меня — китайская грамота. Я уголовник, узкая специализация. И, кстати, ваше дело, если оно реально существует, в ведении управления охраны, а не уголовного розыска.
Спокойное, волевое лицо хозяина скривила гримаса, он забрал у жены свою рюмку, снова выпил, некоторое время молчал, чувствовалось, что он с трудом сдерживает гнев, наконец сказал:
— В интересной стране живем, к кому ни обратишься, все попадаешь не по адресу.
— Родителей не выбирают. — Гуров следил за реакцией хозяйки, которая была бледна, но держалась спокойно.
— Я позвонил в милицию, сказал, что мне нужен лучший сыщик. — Юрий Карлович уже полностью справился с волнением, говорил спокойно. — Вы, Лев Иванович, выяснили, деньги у меня имеются, вы можете получить любой аванс, тратить его по своему усмотрению.
— Обратитесь в сыскное бюро, там найдутся отличные парни, знающие дело не хуже меня. Они возьмут ваши деньги с удовольствием, будут работать на совесть.
— Я слышал о вас. Лев Иванович. Если существует опасность для нашей дочери, мы хотим, чтобы делом занимались именно вы, с министром я договорюсь. Если вам требуется помощь сыскного бюро, не стесняйтесь в расходах, никаких отчетов мне, естественно, представлять не требуется.
— Хозяин — барин, я подумаю. Вместе с Ниной Дмитриевной мы обыщем комнату вашей дочери, затем я переговорю с вами и дам ответ.
— В нашем доме не принято...
— Нина! — прервал жену хозяин. — Коли Лев Иванович возьмется за работу, он будет делать, что считает нужным. Ты меня хорошо поняла?
Даже Гурова покоробил резкий, безапелляционный тон Горсткова. Сыщик увидел, как сникла и на глазах постарела хозяйка, понял, что семейный обед, благодушие и умиротворенность семьи — просто маска, которую люди носят многие годы. И неплохие люди, возможно, очень даже хорошие, но отнюдь не такие спокойные и простые, и как говорят англичане, в их семейном шкафу тоже спрятан скелет.
— Как скажешь, Юрий Карлович, — мадам склонила голову. — Желаете кофе, или сразу приступим к обыску?
— Уважаемая Нина Дмитриевна, я желаю стакан коньяка и никогда в жизни не проводить обысков, — ответил Гуров. — Только я забыл то время, когда делал что желал. Однако от чашки кофе не откажусь, и, не откажите в любезности, дайте мне фотокарточку вашей дочери. Снимок, на котором она не слишком красивая, максимально похожа на себя.
Хозяйка поставила перед Гуровым чашку кофе, но дружеского тона не приняла:
— Мы пойдем к Юлии в квартиру, там ее фотографий — на любой вкус.
— Налить? Желаете коньяка? — Хозяин поставил перед Гуровым стакан, взял со столика бутылку.
— Юрий Карлович, я много чего желаю, — и, отставив стакан, отпил кофе. — Вы симпатичные люди, дом у вас превосходный, работать мне здесь не хочется до чертиков.
— Отчего так? — Хозяин тоже отказался от спиртного, начал пить кофе.
— Вы принадлежите к определенным кругам, мне придется туда лезть, на меня начнут жаловаться министру. Я это уже проходил, знаю и не люблю.
— Постараюсь облегчить вашу жизнь, шепну кому следует, на вас жаловаться не рискнут.
— Возможно, вы знаете, как из рубля сделать сто долларов, а какая комбинация складывается из трех пальцев, вам неизвестно. Я ничего не решил. — Гуров поднялся.
Дочь жила в соседней квартире. Когда Гуров переступил порог, сыщику почудилось, что он шагнул с московских улиц на парижские бульвары. Квартира была обустроена сверхсовременно, походила на дорогой номер пятизвездочного отеля, слегка худела вентиляция, пахло дождем и хорошими духами.
Сыщик взглянул на безукоризненно чистые ботинки, вошел и опустился на изящный хрупкий диванчик.
— Присядьте, Нина Дмитриевна, поговорим, я пообвыкну в новой обстановке. Здесь красиво, но в вашей квартире мне уютнее, — сказал Гуров. — Скажите несколько слов о вашей дочери. Вы дружны?
— Вам больше нравится у нас, так как вы, как и мы, старомодны. Но эту квартиру оформляла не Юлия. Мух купил квартиру семье, которая здесь жила, позвонил в какую-то фирму, явился представитель, принес рекламные проспекты, дочка ткнула пальчиком, через некоторое время получила ключи. Вы скажете, что у богатых свои привычки. А зачем нужны деньги, если не доставлять себе удовольствие? — Супруга миллионера прошлась по комнате, включила торшер, верхний свет она зажгла, когда Они только вошли в квартиру.
Гуров разглядывал висевший на стене портрет миловидной девушки с простоватым русским лицом, но очень красивыми загадочными глазами и пышными длинными волосами.
— Сейчас Юлия пострижена коротко, — сказала Горсткова, — в жизни она не так красива, но обаятельнее.
— Сколько девочке лет?
— Двадцать четыре.
— Была замужем?
— Почему была? Может, она и сейчас замужем?
Гуров не ответил, прошел в спальную комнату, в центре которой располагалось квадратное ложе колоссальных размеров, потолок в спальне был зеркальным. Хозяйка смутилась, нажала какую-то кнопку, и потолок помутнел, стал голубоватым. Гуров отодвинул левую стенку, равнодушно взглянул на шкаф с бесчисленным количеством вешалок с платьями, костюмами и иными нарядами, одно отделение занимали шубы и куртки. Сыщик непроизвольно отметил на воротнике одной из шуб то ли торговый чек, то ли квитанцию.
Конечно, лучше, чтобы наша история начиналась в другой день, известно, лучший день недели — пятница, но против правды не попрешь. Наступило двадцать второе января, в воздухе мельтешили снежинки, их было немного, вели они себя нерешительно, полагалось бы опускаться на землю, но снежинки никуда не спешили, безмятежно порхали, прилипали к лобовому стеклу автомобиля, люди, у которых автомобиль отсутствовал, поднимали воротники, и именно там, за воротниками, снежинки стремились найти свое последнее пристанище.
Старший оперуполномоченный уголовного розыска полковник Гуров снял короткую дубленку, сильно ударил ею по двери своего кабинета, постучал ногами и переступил порог.
Станислав Крячко, тоже полковник-важняк и друг, уже сидел за столом и якобы писал.
— Добрый день, Станислав, — сказал Гуров, вешая дубленку на угол дверцы шкафа.
— Ты начальник, — Крячко с довольной улыбкой отложил ручку, потянулся, — если этот чертов день изволишь именовать добрым, я согласен.
Гуров еще раз топнул, сбивая снег с ботинок:
— Неужели у двери нельзя положить коврик?
— Воруют, могу украсть у соседей, так ведь если только гвоздями прибить. Тебя Петр просил зайти.
Начальник главка генерал-лейтенант Петр Николаевич Орлов был другом оперативников, судя по тону Крячко, никакого ЧП не произошло, и Гуров недовольно спросил:
— Не сказал, чего требуется? — Он подошел к своему столу, перевернул листок календаря, на котором был нарисован знак вопроса, попытался вспомнить, что данный знак означает, не вспомнил.
Крячко бросил папку в стоявший в углу сейф, щелкнул замком, подошел к другу, снял с лацкана его пиджака несуществующую пушинку, продекламировал:
— “Как денди лондонский одет...” Идем.
— Тебя тоже звали?
— Нет, боюсь, ты заблуждаешься. Кабинет генерала находился через две двери от кабинета сыщиков.
— Когда тебя выгонят из конторы, пойдешь на эстраду, у тебя улыбка естественная, а остроумие там не в моде.
Гуров был старше Крячко на четыре года, выше на полголовы, но Станислав ухитрялся смотреть на друга и начальника снисходительно, даже сверху вниз. Гуров был очень талантливый сыщик, но житейски отличался наивностью и полным нежеланием ладить с начальством. Генерал Орлов, хотя и являлся начальником главка, к категории начальников не относился, Гурова понимал, любил, втайне завидовал его простоте в обращении с сильными мира сего. Секрет силы и смелости Гурова был крайне прост, он занимал должность на несколько порядков ниже той, что заслуживал, и ни один министр не мог с сыщиком ничего сделать. Его можно лишь уволить, но такими специалистами не бросаются. Ведь ни один главврач не уволит уникального хирурга лишь потому, что у него неуживчивый характер. А не дай Бог, с близким родственником несчастье произойдет или с кем из окружения Президента, к кому за помощью кинешься, скальпель доверишь?
— Лев Иванович, прошу, о вчерашней передаче помалкивай, мы менты, политика не нашего ума дело, — сказал Крячко, открывая дверь в приемную Орлова.
Вчера вечером в передаче “Итоги” интеллигентно, но откровенно высекли Президента. Уничтожение села Первомайского, где окопались чеченские террористы, удерживающие заложников, обсуждалось в газетах и на телевидении всю неделю, и силовыми министрами называлось операцией по освобождению заложников и расценивалось как безусловный успех федеральных сил и суровый урок генералу Дудаеву. Вчера в “Итогах”, когда все сказанное Президентом и сделанное военными министрами за минувшую неделю показали и озвучили последовательно, то произошел конфуз. Выяснилось, что Президент постоянно говорил глупости и неправду, а многозвездные генералы творили беспредел, совершали преступления.
Крячко прекрасно знал, Гуров тяжело воспринял происшедшее и не преминет свою точку зрения высказать. Если в кабинете, кроме генерала Орлова, никого не будет, то все нормально, пусть Лева что угодно говорит, Петр отмолчится, может сказать, мол, занимайся своим делом, не суй нос куда не положено. Но в кабинете генерала могут находиться журналисты...
— Мальчики! — воскликнула секретарь генерала Верочка. — Вам бы лучше пойти в буфет. Только что пришел Бардин, чудится, разговор проходит на басах.
Генерал-лейтенант Николай Ильич Бардин был заместителем министра, курировал уголовный розыск, ни черта в сыскном деле не смыслил, но мужик был приличный, последнее время начал захаживать в кабинет своего подчиненного.
Станислав Крячко высказывал предположение, что зам прячется от прессы, которая осаждает его целыми днями.
— Пойдем от греха! — Станислав подтолкнул друга к двери. — Министр в этом деле увяз: я слышал, как рядовой боец костерил его по ящику.
— Мы розыскники, к войсковым операциям отношения не имеем, — ответил Гуров. — Верочка, меня вызывали, доложи. Пусть генерал решает, нужны мы ему сейчас или нет.
— Верунчик, не делай этого, — быстро сказал Крячко.
— Полковник Гуров не появлялся? — раздался из динамика голос Орлова.
Верочка нажала кнопку и ответила:
— Полковники Гуров и Крячко только вошли, Петр Николаевич.
— Пусть заходят, — сказал Орлов.
— Ну, пошли, сказал приговоренный, укладываясь на плаху. — Крячко открыл тяжелые двойные двери.
— День добрый, господа генералы, — сказал Гуров, входя в кабинет.
— Здравия желаю, — произнес Крячко из-за плеча друга.
Бардин, как обычно в элегантном штатском костюме, молча кивнул. Орлов привстал из-за стола, протянул подчиненным руку.
— Здравствуйте, присаживайтесь, — и строго взглянул на Гурова, пока тот не успел отправиться на свое любимое место у окна.
Гуров понимающе улыбнулся, сел на один из жестких стульев у стола для совещаний, сыщик не терпел мягкие гостевые кресла. Около месяца назад у него с заместителем министра произошел жесткий разговор, и, несмотря на то, что они симпатизировали друг другу, Бардин с того дня держался с Гуровым отчужденно. Начальник не желал первым делать шаг к примирению, а сыщик на подобные мелочи просто не обращал внимания.
— О политике говорить не будем. — Орлов привычно закрыл лежавшую перед ним папку, отодвинул в сторону, словно очищая место для поля боя.
— Ясное дело, мы не политики, а уголовники, — поддержал начальника Крячко.
— И безопасно, в политике стоит губами шевельнуть, дерьмом захлебнешься. — Гуров вынул сигареты, глянул на Орлова, получив его молчаливое разрешение, закурил. — Министра жалко, вроде стоящего мужика получили, вляпался, теперь нового жди.
Сыщик разговаривал так, словно замминистра в кабинете и не присутствовал. Бардин болезненно поморщился:
— Лев Иванович, вы вроде человек воспитанный.
— Мой отец, между прочим, генерал-полковник, в деревне своими руками сарай строит, — ответил Гуров. — У бати лишний топор, Николай Ильич, всегда найдется.
— Поговорим о деле, — Орлов на секунду прикрыл глаза, вынул из папки конверт, протянул Гурову. — Взгляни, пока ты топор в руки не взял, это по твоей части.
Гуров поднялся, взял конверт, осмотрел, сказал утвердительно:
— Пальцы уже смотрели.
— Наверное, — насмешливо ответил Орлов. — Письмо принес Николай Ильич, получил от адресата.
Конверт был нестандартный, заграничного производства, без марки и почтового штемпеля.
— Люблю анонимки, — Гуров вынул из конверта сложенный вчетверо листок, развернул, посмотрел бумагу на свет, лишь потом прочитал: “Уважаемый Юрий Карлович, поберегите дочь”. Подпись была неразборчива, тем не менее Гуров сказал: — Автор человек смелый, ничего не боится. У Юрия Карловича отец немец? И кто он такой, Николай Ильич?
— Горстков, — ответил Бардин. — Горстков Юрий Карлович на сегодняшний день в России финансист первой величины. Очень порядочный человек.
— Сам признался? — безразлично спросил Гуров, протянул письмо Станиславу, который взял конверт, не открывая, положил на угол генеральского стола.
— Я вас за год с лишним узнал достаточно, — сказал Бардин. — Потому не вызвал, а пришел сам, прошу отнестись к делу серьезно.
Неожиданно в разговор вмешался Крячко:
— Мы люди серьезные, господин генерал-лейтенант, на нас бессмысленно оказывать давление. Если Петр Николаевич приказывает, а Лев Иванович может приказ выполнить, мы расшибемся, но расстараемся. Я не читал, но, как понимаю, здесь угроза либо предупреждение. Горстков не просто финансист, мультимиллионер, он фигура политического окраса, пусть им занимается соответствующая спецслужба.
Бардин поднялся, кивнул Орлову.
— Извините, Петр Николаевич, — и вышел из кабинета.
— Станислав, черт тебя подери! Бардин замминистра, пришел за помощью, на самолюбие наступил! — повысил голос Орлов. — Чего тебя понесло, меру надо знать!
— Когда Президент влезает в дерьмо, так элитные подразделения в чистом поле расстреливают! — начал было Гуров.
— Молчать! — Орлов шарахнул кулаком по столу. — Вы офицеры, существует субординация! — Он передохнул, потер ладонями лицо. — Черт меня дернул дружить с вами!
— Черт тебя дернул двадцать лет назад, — спокойно ответил Гуров. — Ты тогда не был большим генералом. А приказать ты тогда мог и сегодня можешь. Ты прикажешь, мы будем выполнять согласно субординации. Это дело личное? — Он указал на конверт, кивнул Крячко. — Прочти, хотя там ничего нет нового. Если бы такую бумажку получил зачуханный инженер, то дежурный по отделению милиции выбросил бы ее в мусорную корзину.
— Юрий Карлович Горстков финансирует предвыборную кампанию одного из кандидатов на пост Президента...
— Я понял, Петр Николаевич, — перебил Гуров, — но должен соблюдаться хотя бы элементарный порядок. С подобными угрозами обязана разбираться служба безопасности, а не милиция. Петр Николаевич, дорогой мой, я не характер выказываю, а чертовски не хочу лезть в политическую драку.
Гуров смотрел на друга проникновенно, старался говорить как можно мягче, но фразы получились у него рубленые, резкие.
— Я тебя прошу, объясни Бардину, что это не наше дело, по-доброму объясни, ты умеешь. Мы же к этой среде и агентурных подходов не имеем, и подвести некого.
— Понимаю, ты прав, — тихо ответил Орлов. — Но Николай Ильич не от хорошей жизни сюда пришел. И дело не в том, что он наш шеф, мне выслуживаться поздно. Так что, мальчики, прекратим дискуссию, забирайте конверт, занимайтесь. Ты, Лева, навести Горсткова, потолкуй, как ты умеешь, а Станислав займется дочкой, где она учится, круг общения, прочее. Удачи, вы свободны.
* * *
Гуров созвонился с финансистом, который пригласил сыщика в офис, но полковник предпочитал разговаривать в домашней обстановке, о чем и заявил со свойственной ему прямотой.— Вообще-то я дома не принимаю, — ответил Горстков. Гуров молчал, рассчитывая, что человек сам сообразит, что слово “принимаю” к данному случаю не подходит. И Горстков опомнился, быстро заговорил: — Извините, заработался, давайте пообедаем где-нибудь.
— Спасибо, я предпочитал бы разговаривать в вашем доме, — сказал Гуров. — Желательно, чтобы и дочка ваша присутствовала.
— Юлия? Сожалею, но ее нет в Москве. Я отправил ее за пределы, думаю, так будет разумнее.
— Возможно, — согласился Гуров, которому нравился мягкий, уверенный голос собеседника. — Диктуйте адрес, назовите удобный для вас день и час.
— Сегодня, — не задумываясь, ответил финансист. — Сейчас взгляну, что у меня на вечер... Так, это можно отменить. Девятнадцать часов вас устроит? — и назвал адрес.
— Договорились.
— Прислать машину?
— Можно, — согласился Гуров, не любивший ездить вечером по незнакомому маршруту. — К министерству, в восемнадцать тридцать.
Он положил трубку, взглянул на садящего напротив Крячко, сказал:
— Твоя пассия где-то загорает, папаша упрятал подальше от греха. Голос у мужика хороший, но видится мне, что он маленький, в очках, подкаблучник, нашего возраста. Вторая жена, высокая, надменная красавица, капризная дочь, которая не работает, не учится, ищет себя в этой жизни, пока бездумно тратит папины деньги.
— Чего злишься? — удивился Станислав. — Девицы в Москве нет? Прекрасно. Я наше бумажное хозяйство пока разберу, все руки не доходят.
— Писать никто не любит, а я так терпеть не могу. — Гуров открыл сейф, бросил на стол папку, на которой было написано “Разное”. — Поработаем до шести, потом ты отправишься домой, а я неизвестно куда и зачем.
* * *
Даже талантливый сыщик — лишь человек, порой тоже ошибается. Гуров описал Горсткова, жену, их дом с точностью до наоборот. Единственное, что он угадал, так это шикарную иномарку — просторный “БМВ”, и охранника, молчаливого жилистого парня лет тридцати. Жил миллионер не в пригороде в шикарной вилле, а в переулке у проспекта Мира, в довольно затрапезном доме, подъезд которого не только не охранялся, но и одна из дверных створок просела, скособочившись.Гуров обил с ботинок снег о щербатую ступеньку крыльца, спросил стоявшего за спиной охранника:
— А новые петли поставить сил нет?
— У меня другая профессия. — Парень потянул скрипнувшую дверь, пропуская Гурова на плохо освещенную лестницу.
Рядом с лестницей имелся узкий проход, упирающийся в облезлую дверь, видимо, дворницкую либо подсобку, где хранились лопаты, метла и прочая хозяйственная утварь. Гуров отшвырнул ногой пустую бутылку, шагнул к двери, она оказалась запертой, но замок был несерьезный — защита от пацанов младших классов. Гуров осмотрел грязный пол, пыльную лампочку, молча прошел к лифту.
Охранник позвонил явно условным образом, Гуров прикрыл ладонью дверной глазок, но открыли сразу и ничего не спрашивая.
— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, — хозяин скупо улыбнулся.
Он был выше Гурова, тяжелее килограммов на десять, может, и более, в костюме, белой рубашке и галстуке.
— Добрый вечер, Юрий Карлович. — Гуров пожал широкую мощную ладонь, взглянул хозяину в лицо, решил, что ему около пятидесяти и в молодости он увлекался спортом, возможно, борьбой, и прошел в квартиру.
В прихожую вошла крупная, еще красивая женщина, примерно ровесница мужа.
— Здравствуйте, здравствуйте. — Она радушно улыбалась, одета была со вкусом, но просто, по-домашнему. — Очень приятно, я Нина Дмитриевна, знаю, что вас зовут Лев Иванович, проходите в кабинет, я пока накрою. Вы борщ любите?
— Спасибо, Нина Дмитриевна. — Гуров прошел за хозяином довольно узким коридором в просторную комнату, обставленную добротной, отнюдь не модной и не шикарной мебелью.
— Располагайтесь, курите. — Хозяин подвинул к краю стола массивную пепельницу, открыл встроенный в книжные полки бар. — Что предпочитаете? Хотя выбор у меня не шибко богатый.
— Я пока воздержусь, — Гуров сел на стул с обтянутым кожей сиденьем и высокой прямой спинкой. Этот стул и остальная обстановка напоминали сыщику кабинет отца — все основательно, прочно. Ничего лишнего. Огромный письменный стол, два кресла и диван кожаные, далеко не новые, возможно, старинной работы, позже реставрированные. Всего два телефонных аппарата, тоже не новомодные. На приставном столике компьютер, но явно не как дань моде, просто рабочий инструмент, а у одного из двух окон мощный фикус, который стоял на полу и подпирался здоровенной палкой.
Хозяин налил себе граммов сто водки, кивнул, молча выпил, закусил долькой лимона.
— Появится желание — не стесняйтесь. — Он указал на бар и сел за стол, с неприязнью гладя на лежавшие бумаги, сложил их в кожаную папку, спросив: — Лев Иванович, вы считаете угрозу реальной?
— Я профессионал, Юрий Карлович, но человек, а не провидец. Просчитать ситуацию невозможно, не хватает информации. — Гуров смотрел в глаза хозяина, пытаясь разобраться, насколько искренен садящий за столом человек.
— Вы меня в чем-то подозреваете?
— Большей, возможно достаточной, информацией обладаете вы и ваша дочь, — ответил Гуров, игнорируя вопрос хозяина. — Я еще не передавал записку графологам, но даже моих скромных знаний в данной области достаточно, чтобы предположить, что автор мужчина с сильным уравновешенным характером. Автор из вашего окружения, полагаю, он человек военный, скорее всего офицер контрразведки.
— И все это вы выяснили на основании написанных человеком нескольких слов? — Горсткову было не смешно, однако он улыбнулся.
— Все это очень просто. — Гуров долго мял сигарету, наконец закурил. — Все сказанное мной достоверно, если сама записка не является фальсификацией.
— Не понял. Какой фальсификацией?
— Возможны варианты. Различные варианты. Например вы никакого письма не получали, написали его сами.
— Вы понимаете, что говорите?..
— Фу! — Гуров выпустил сильную струю дыма. — Меня постоянно обвиняют в том, что я чего-то не понимаю. Совершенно справедливо, я не понимаю множества вещей. Но в своей профессии я человек не последний. Юрий Карлович, вы богаты?
— Что? — Хозяин опешил. — В наших кругах подобный вопрос просто неприличен!
— Тогда и решайте свои проблемы в ваших кругах. Сейчас вы разговариваете с ментом. Я сыщик, у меня свои понятия о приличии. Какую сумму вы мажете выложить на стол через два-три дня?
— Я могу выписать чек, — Горстков понял мысль сыщика и рассмеялся. — Вас интересует, сколько я могу заплатить за свою дочь? Много, практически все. Но мои капиталы не так просто превратить в наличность, тем более в Москве.
— Конкретно, Юрий Карлович.
— Конкретно... — Хозяин прикусил ноготь большого пальца, задумался. — Люди очень не любят платить наличные деньги. Я могу ошибиться, думаю, что за два-три дня я миллионов пять долларов собрать сумел бы.
— Чертовски много, — Гуров покачал головой. — Следовательно, похищение вашей дочери с целью получения выкупа — вещь реальная.
— Юлия без окраин нигде не бывает.
— Юрий Карлович, вы меня удивляете, а вид у вас такой умный.
— Внешность бывает обманчива, — Горстков улыбнулся через силу.
— Вы бы дверь в подъезде распорядились починить да лампочки вымыть.
— Прошу к столу, кушать подано, — сказала хозяйка, появляясь в комнате.
Стиль убранства, обстановка, сервировка стола, да и сам обед были выдержаны в духе дома и никак не соответствовали представлениям Гурова о жизни и быте миллионеров. Большая, не заставленная мебелью столовая, массивный, старомодный, наверное, даже старинный стол, тяжелые стулья, у стены огромный комод, видимо, даже не отцовский, а дедовский. Хрусталь, фарфор, серебро, но ничего не сверкает, не бросается в глаза, впечатление, что все предметы знают свое место и занимают его испокон веков.
Хозяева угощали, но настойчиво не потчевали. Гуров выпил рюмку водки, закусил холодцом, от второй рюмки отказался, съел один маринованный огурчик, поблагодарил, никакой дискуссии не возникло, хотя чувствовалось, что в доме поесть любят.
— А я грешен. — Юрий Карлович опрокинул очередную рюмку, положил на тарелку изрядную порцию салата. — Нина в курсе происходящего, так что вы. Лев Иванович, можете говорить свободно.
— А мне пока сказать нечего. Благодарю, Нина Дмитриевна, мне достаточно, — сказал Гуров хозяйке, которая наливала борщ.
— Эту квартиру мы купили двадцать пять лет назад на ворованные деньги...
— Юрий! — одернула мужа хозяйка.
— Я лишь цитирую прокурора. — Юрий Карлович собрался налить себе еще водки, но жена забрала у него рюмку. — Да, в тот раз мне впаяли пятерку, хотя статья позволяла значительно больше. Но так как не доказали ничего, а освобождать из зала суда в те годы не умели, то дали пятерик. Меня обвиняли, что я имею собственный завод. С дирекцией, профсоюзной и партийной организацией... Процесс был уникальный. Квартиру не конфисковали, так как она была куплена на имя тестя. Так мы здесь и живем, нас чудаками считают. А заводик, который мне в семьдесят третьем клеили, я недавно купил. Можно сказать, почти даром забрал.
— Лев Иванович наверняка все о тебе знает, не хвастайся, — хозяйка смотрела на мужа с гордостью.
— Нет, я справок на Юрия Карловича не заказывал. — Гуров доел свой борщ. — Нина Дмитриевна, борщ был великолепный. А заводик, иная хозяйственная деятельность для меня — китайская грамота. Я уголовник, узкая специализация. И, кстати, ваше дело, если оно реально существует, в ведении управления охраны, а не уголовного розыска.
Спокойное, волевое лицо хозяина скривила гримаса, он забрал у жены свою рюмку, снова выпил, некоторое время молчал, чувствовалось, что он с трудом сдерживает гнев, наконец сказал:
— В интересной стране живем, к кому ни обратишься, все попадаешь не по адресу.
— Родителей не выбирают. — Гуров следил за реакцией хозяйки, которая была бледна, но держалась спокойно.
— Я позвонил в милицию, сказал, что мне нужен лучший сыщик. — Юрий Карлович уже полностью справился с волнением, говорил спокойно. — Вы, Лев Иванович, выяснили, деньги у меня имеются, вы можете получить любой аванс, тратить его по своему усмотрению.
— Обратитесь в сыскное бюро, там найдутся отличные парни, знающие дело не хуже меня. Они возьмут ваши деньги с удовольствием, будут работать на совесть.
— Я слышал о вас. Лев Иванович. Если существует опасность для нашей дочери, мы хотим, чтобы делом занимались именно вы, с министром я договорюсь. Если вам требуется помощь сыскного бюро, не стесняйтесь в расходах, никаких отчетов мне, естественно, представлять не требуется.
— Хозяин — барин, я подумаю. Вместе с Ниной Дмитриевной мы обыщем комнату вашей дочери, затем я переговорю с вами и дам ответ.
— В нашем доме не принято...
— Нина! — прервал жену хозяин. — Коли Лев Иванович возьмется за работу, он будет делать, что считает нужным. Ты меня хорошо поняла?
Даже Гурова покоробил резкий, безапелляционный тон Горсткова. Сыщик увидел, как сникла и на глазах постарела хозяйка, понял, что семейный обед, благодушие и умиротворенность семьи — просто маска, которую люди носят многие годы. И неплохие люди, возможно, очень даже хорошие, но отнюдь не такие спокойные и простые, и как говорят англичане, в их семейном шкафу тоже спрятан скелет.
— Как скажешь, Юрий Карлович, — мадам склонила голову. — Желаете кофе, или сразу приступим к обыску?
— Уважаемая Нина Дмитриевна, я желаю стакан коньяка и никогда в жизни не проводить обысков, — ответил Гуров. — Только я забыл то время, когда делал что желал. Однако от чашки кофе не откажусь, и, не откажите в любезности, дайте мне фотокарточку вашей дочери. Снимок, на котором она не слишком красивая, максимально похожа на себя.
Хозяйка поставила перед Гуровым чашку кофе, но дружеского тона не приняла:
— Мы пойдем к Юлии в квартиру, там ее фотографий — на любой вкус.
— Налить? Желаете коньяка? — Хозяин поставил перед Гуровым стакан, взял со столика бутылку.
— Юрий Карлович, я много чего желаю, — и, отставив стакан, отпил кофе. — Вы симпатичные люди, дом у вас превосходный, работать мне здесь не хочется до чертиков.
— Отчего так? — Хозяин тоже отказался от спиртного, начал пить кофе.
— Вы принадлежите к определенным кругам, мне придется туда лезть, на меня начнут жаловаться министру. Я это уже проходил, знаю и не люблю.
— Постараюсь облегчить вашу жизнь, шепну кому следует, на вас жаловаться не рискнут.
— Возможно, вы знаете, как из рубля сделать сто долларов, а какая комбинация складывается из трех пальцев, вам неизвестно. Я ничего не решил. — Гуров поднялся.
Дочь жила в соседней квартире. Когда Гуров переступил порог, сыщику почудилось, что он шагнул с московских улиц на парижские бульвары. Квартира была обустроена сверхсовременно, походила на дорогой номер пятизвездочного отеля, слегка худела вентиляция, пахло дождем и хорошими духами.
Сыщик взглянул на безукоризненно чистые ботинки, вошел и опустился на изящный хрупкий диванчик.
— Присядьте, Нина Дмитриевна, поговорим, я пообвыкну в новой обстановке. Здесь красиво, но в вашей квартире мне уютнее, — сказал Гуров. — Скажите несколько слов о вашей дочери. Вы дружны?
— Вам больше нравится у нас, так как вы, как и мы, старомодны. Но эту квартиру оформляла не Юлия. Мух купил квартиру семье, которая здесь жила, позвонил в какую-то фирму, явился представитель, принес рекламные проспекты, дочка ткнула пальчиком, через некоторое время получила ключи. Вы скажете, что у богатых свои привычки. А зачем нужны деньги, если не доставлять себе удовольствие? — Супруга миллионера прошлась по комнате, включила торшер, верхний свет она зажгла, когда Они только вошли в квартиру.
Гуров разглядывал висевший на стене портрет миловидной девушки с простоватым русским лицом, но очень красивыми загадочными глазами и пышными длинными волосами.
— Сейчас Юлия пострижена коротко, — сказала Горсткова, — в жизни она не так красива, но обаятельнее.
— Сколько девочке лет?
— Двадцать четыре.
— Была замужем?
— Почему была? Может, она и сейчас замужем?
Гуров не ответил, прошел в спальную комнату, в центре которой располагалось квадратное ложе колоссальных размеров, потолок в спальне был зеркальным. Хозяйка смутилась, нажала какую-то кнопку, и потолок помутнел, стал голубоватым. Гуров отодвинул левую стенку, равнодушно взглянул на шкаф с бесчисленным количеством вешалок с платьями, костюмами и иными нарядами, одно отделение занимали шубы и куртки. Сыщик непроизвольно отметил на воротнике одной из шуб то ли торговый чек, то ли квитанцию.