В первые полгода супружеской жизни Дендре и Гидеон почти ни с кем не виделись, кроме его друзей-художников и ее родителей. Гидеон и его друзья ходили друг к другу в мастерские, смотрели работы друг друга. Мужчины вели беседы об искусстве и устраивали обеды. Спутницы их были молодыми, большей частью крикливо одетыми, умными и очень красивыми. Дендре так и не смогла подружиться ни с кем из них; они казались ей слишком развязными, ультрамодными. Когда эти женщины бывали у них в мастерской, она следила за каждым шагом Гидеона. Он был самым привлекательным и полным жизни из мужчин своего круга, и большинство женщин флиртовали с ним.
Дендре научилась оберегать мужа, вести себя так, чтобы эти женщины его не увели. Она прислушивалась, набиралась сведений об искусстве и богеме. Никогда не лезла со своими мнениями, вместо этого держалась поближе к Гидеону, старательно исполняла роль любящей жены. В результате ее считали скучной мещанкой, место которой на кухне, на заднем плане жизни Гидеона. Художники и их спутницы недоумевали, почему он женился на ней.
Они не подозревали, что у Дендре есть свои суждения, притом весьма небанальные, которыми она делилась с Гидеоном. Что муж прислушивается к ней, и главным образом потому, что Дендре обладала способностью быть объективной, честной. Гидеон был отнюдь не глуп, он видел по глазам друзей и большинства людей, с которыми они встречались, что те просто не могут понять, почему он избрал себе такую жену. Поэтому на людях бывал особенно нежен с Дендре. И тогда же, на первом году их совместной жизни, дела Гидеона резко изменились к лучшему. Его приятель, торговец импрессионистскими полотнами Бен Боргнайн, считал, что Гидеону настало время показывать свои работы. Гидеон отказывался выставляться. В мире искусства прошел слух, что молодой художник Гидеон Пейленберг представляет собой нечто особенное. Торговцы картинами забрасывали его письмами с предложениями посмотреть работы. Дендре писала вежливые ответы, в которых, по сути дела, говорилось: «Благодарю вас, нет. Возможно, мы вернемся к этому вопросу со временем».
Дендре окончила колледж. Хорошо оплачиваемой работы было не найти, и пришлось взять на себя бухгалтерию нескольких небольших магазинов Нижнего Ист-Сайда. По счастью, один из них торговал кошерными деликатесами, владелец был щедрым, и она редко уходила из этого магазина с пустыми руками. По вечерам она продолжала работать официанткой, а в свободное время позировала Гидеону. Дендре было нелегко, иногда ей казалось, что она обречена всегда существовать на обочине жизни.
В то время художественный мир переживал весьма острый момент своей истории. Абстрактным экспрессионистам бросали вызов художники, работающие в манере поп-арта. Крупнейшие арт-дилеры – торговцы предметами искусства – стремились к очередному открытию если не великого художника, то модного имени. Письма от них, а также директоров музеев новой генерации, которые стремились уловить дух времени – ну и разумеется, сделать себе имя, – приходили все чаще, однако Гидеон по-прежнему отказывался показывать свои работы.
Дендре, находившаяся на восьмом месяце беременности, одержимая любовью к Гидеону, никогда не просила его передумать. Она интуитивно понимала, что Гидеон согласится на участие в выставках, когда придет время, и будет пользоваться громадным успехом.
Глава 7
Глава 8
Дендре научилась оберегать мужа, вести себя так, чтобы эти женщины его не увели. Она прислушивалась, набиралась сведений об искусстве и богеме. Никогда не лезла со своими мнениями, вместо этого держалась поближе к Гидеону, старательно исполняла роль любящей жены. В результате ее считали скучной мещанкой, место которой на кухне, на заднем плане жизни Гидеона. Художники и их спутницы недоумевали, почему он женился на ней.
Они не подозревали, что у Дендре есть свои суждения, притом весьма небанальные, которыми она делилась с Гидеоном. Что муж прислушивается к ней, и главным образом потому, что Дендре обладала способностью быть объективной, честной. Гидеон был отнюдь не глуп, он видел по глазам друзей и большинства людей, с которыми они встречались, что те просто не могут понять, почему он избрал себе такую жену. Поэтому на людях бывал особенно нежен с Дендре. И тогда же, на первом году их совместной жизни, дела Гидеона резко изменились к лучшему. Его приятель, торговец импрессионистскими полотнами Бен Боргнайн, считал, что Гидеону настало время показывать свои работы. Гидеон отказывался выставляться. В мире искусства прошел слух, что молодой художник Гидеон Пейленберг представляет собой нечто особенное. Торговцы картинами забрасывали его письмами с предложениями посмотреть работы. Дендре писала вежливые ответы, в которых, по сути дела, говорилось: «Благодарю вас, нет. Возможно, мы вернемся к этому вопросу со временем».
Дендре окончила колледж. Хорошо оплачиваемой работы было не найти, и пришлось взять на себя бухгалтерию нескольких небольших магазинов Нижнего Ист-Сайда. По счастью, один из них торговал кошерными деликатесами, владелец был щедрым, и она редко уходила из этого магазина с пустыми руками. По вечерам она продолжала работать официанткой, а в свободное время позировала Гидеону. Дендре было нелегко, иногда ей казалось, что она обречена всегда существовать на обочине жизни.
В то время художественный мир переживал весьма острый момент своей истории. Абстрактным экспрессионистам бросали вызов художники, работающие в манере поп-арта. Крупнейшие арт-дилеры – торговцы предметами искусства – стремились к очередному открытию если не великого художника, то модного имени. Письма от них, а также директоров музеев новой генерации, которые стремились уловить дух времени – ну и разумеется, сделать себе имя, – приходили все чаще, однако Гидеон по-прежнему отказывался показывать свои работы.
Дендре, находившаяся на восьмом месяце беременности, одержимая любовью к Гидеону, никогда не просила его передумать. Она интуитивно понимала, что Гидеон согласится на участие в выставках, когда придет время, и будет пользоваться громадным успехом.
Глава 7
Некоторые женщины расцветают во время беременности. Дендре не расцвела. Волосы ее утратили блеск, кожа стала желтовато-бледной, губы пухлыми. Но для Гидеона это не имело значения. Во время беременности он обожал жену еще больше, при каждой возможности занимался с ней сексом. Живот у нее сильно выпирал. В остальном фигура почти не изменилась. У них не было времени почти ни на что, кроме работы и занятий любовью. Это были самые счастливые дни в жизни Дендре.
Гидеон писал лихорадочно; он с головой уходил в работу и секс с Дендре. Их близость принимала все более изощренные формы, но никакие эротические требования Гидеона не шокировали и не беспокоили ее. Наоборот, Дендре постоянно думала о сексе, готова была заниматься любовью где угодно и когда угодно. Она была в плену собственной страсти. И вот такой она больше всего нравилась мужу.
Однажды ночью Гидеон разбудил Дендре и потребовал, чтобы она села в кресло, которое он поставил в центре мастерской. Гидеон хотел, чтобы жена первой увидела выставку, которую он готовил уже три года.
Когда Дендре села, он сказал:
– Я готов выставлять свои картины. Завтра поеду в центр, приглашу трех торговцев взглянуть на эти работы, хотя уже знаю, который из них мне нужен. Теперь полюбуйся.
Мастерская была освещена тускло, но лампы заливали ярким светом пустые белые стены, к которым были прислонены холсты на подрамниках изнанкой наружу. По углам выставочной стены были выразительно поставлены два мольберта. Дендре сидела, закутавшись в шерстяное одеяло, сердце ее часто билось. Она почти не могла думать о картинах, хотя очень хотела увидеть их, так как осознала, что с рождением ребенка и с этой выставкой их с Гидеоном жизнь коренным образом изменится. Период счастливого затворничества кончился. Чтобы понять это, ей достаточно было взглянуть на мужа. Он изменился. Он уже предвкушал завтрашний день и последующие дни, которые приведут его к намеченной цели. Дендре постаралась скрыть охватившую ее тревогу.
Прежде чем повернуть первую картину для обозрения, Гидеон подошел к жене и опустился перед ней на колени. Распахнул одеяло, в которое она куталась, погладил округлившийся живот. Задрал ей ночную рубашку, положил на него голову, потом поцеловал его и лизнул. Опустил ночную рубашку и снова закутал ее в одеяло. Этот жест любви успокоил Дендре. Они оба понимали, что это самая интимная минута их жизни, ничто не могло сравниться с ней.
– Дендре, я никогда не смог бы сделать это без тебя, – сказал он.
Ее сердце переполнилось любовью и гордостью, так как она знала, что это правда. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее в губы, пообещал, что всегда будет любить так, как теперь. Но Гидеон не сделал этого. Поднялся с колен и, отходя, сказал:
– Итак, я начинаю.
И он начал. Торговцы картинами приезжали и уезжали, поступали предложения об организации персональной выставки картин Пейленберга. Гидеон и Дендре выслушивали предложения и стравливали торговцев друг с другом, подогревая интерес к творчеству художника. Один нью-йоркский музей предложил взять три картины для выставки «Новые имена». Некий калифорнийский торговец специально прилетел в Нью-Йорк повидаться с Гидеоном и предложил купить сразу же пять полотен. Пейленберг отказался. Он очень полагался на суждение Дендре в любой мелочи. В конце концов несколько недель спустя Гидеон получил все, чего хотел: дочь, которую они назвали Эмбер; того самого агента по продаже картин, с которым хотел иметь дело, – Хэвера Сэвиджа; персональную выставку живописи в Нью-Йорке и одновременно персональную выставку акварелей и рисунков в Лондоне.
Хэвер Сэвидж был значительной фигурой в мире искусства. К нему прислушивались музеи, критики, торговцы и коллекционеры. Он имел дело лишь с несколькими художниками, лучшими из абстрактных экспрессионистов, торговал полотнами Пикассо, Миро, Сутина.
Иметь продавцом своих картин Хэвера означало гарантированный успех.
Это был высокий тощий как щепка человек, пугающе светский и красивый, с самыми голубыми глазами, которые только видела Дендре. Взгляд распутника придавал этому рафинированному господину особую привлекательность. Он обладал богатством, влиянием и умело пользовался и тем и другим. Был высокомерен и славился тем, что не тратил времени на людей незначительных.
Дендре познакомилась с ним, когда он приехал в мастерскую посмотреть картины Гидеона. С ней Хэвер поздоровался очень вежливо, но с Гидеоном заговорил совершенно иначе. Стоявшая рядом с мужем Дендре ощущала, что каждый из мужчин старается поставить себя на место другого.
Она жалела, что не надела свое лучшее платье, не сделала макияж. Для такого человека подобные вещи имели значение. Эмбер, лежавшая в кроватке-корзинке, быстро заснула в том углу, который они называли домом. Дендре молилась, чтобы девочка не проснулась и не подняла рев. Домашние дела такой человек, как Хэвер Сэвидж, наверняка воспринимал как помеху, – возможно, из-за малышки надежды Гидеона на этот визит и пойдут прахом.
Дендре навострила уши и перестала думать о себе и о том, какое впечатление произвела на Хэвера, когда услышала слова, обращенные к мужу:
– Нам не хватало тебя в твоем черном пиджаке с бархатным воротником на вернисаже и вечеринках, где собираются коллекционеры и прочие нужные люди. Я спрашивал себя, что случилось, куда ты подевался.
Тон, каким это было сказано, расстроил Дендре. У нее возникло желание ответить: «Вы говорите так, будто мой муж пробивной делец», – но она промолчала, задумавшись, почему Гидеон никогда не рассказывал ей об этой части своей жизни. Что он скрывал от нее, помимо сложных отношений с тетей Мартой?
– Ты уже все знаешь, Хэвер. Я женился на Дендре и стал отцом прелестной малютки по имени Эмбер. Кроме того, кое-что сделал и готов показать тебе.
Все картины были повернуты к стене, возле них наготове стояли двое мальчишек, которых Гидеон нашел на улице и обучил, как представлять его работы. Он предложил Сэвиджу то самое кресло, в котором сидела Дендре, а потом двое других торговцев.
Усевшись, Хэвер заявил:
– Для начала хочу предупредить, что шансов у тебя меньше одного процента. Новые люди интересуют меня только в том случае, если работы настолько интересны и взволнуют меня так, что будет невозможно от них отказаться. Я не привлекал никого из новых к сотрудничеству вот уже восемь лет.
– Вот и хорошо, Хэвер. Я хотел бы, чтобы ты стал моим торговцем, потому что ты очень разборчив, когда речь идет об искусстве в мире искусства.
– Ладно, показывай, что у тебя есть.
Гидеон включил лампы направленного света и велел мальчишкам начинать. Полотна демонстрировались с интервалом в четыре минуты. Их ставили на мольберт, а потом вешали на стену. До конца демонстрации Хэвер молчал, выражение его лица не менялось. Отсутствие реакции расстроило Дендре. Если в мире искусства все таковы, то дело ее плохо.
Несколько раз он нарушал тишину только одним вопросом:
– Гидеон, а это когда написано?
Когда все картины были показаны, мальчишки выкатили стол, на котором были высоко навалены акварели, наброски карандашом, рисунки чернилами, и стали демонстрировать их Хэверу. Наконец все было закончено. Мальчишки отставили стол и ушли из мастерской.
Первым делом Хэвер подошел к Дендре, взял ее руку и поцеловал. Потом обратился к ней со словами:
– Миссис Пейленберг, вы не жена, вы нечто большее – муза Гидеона. Примите мои поздравления.
Гидеон обнял ее.
– Это высокая похвала. Это значит, Хэвер потрясен. Вопрос только, насколько сильно.
– Достаточно для дальнейших переговоров о сотрудничестве и для того, чтобы попросить тебя назначить низшую цену пяти портретам, которые я собираюсь купить сразу. Достаточно, чтобы предложить тебе никому больше не показывать эти работы, если хочешь, чтобы мы вместе делали дело. То, что ты написал… Гидеон, добиться того, что удалось тебе всего за несколько лет, – большая победа.
Мужчины обнялись, и Хэвер торжественно произнес:
– Это великий вечер в мире искусства, но они пока об этом не знают.
Мужчины засмеялись и стали ходить по выставке, обсуждая полотна. Дендре показалось, что атмосфера в мастерской внезапно наэлектризовалась волнением, страстью, что мечты превращаются в реальность. Голова у нее кружилась. Все, ради чего они трудились, о чем мечтали, тяготы, которые переносил Гидеон ради искусства, – все это было позади. Оба, художник и арт-дилер, были захвачены блестящим творчеством и опомнились лишь пару часов спустя, когда заплакала Эмбер.
Дендре вышла из оцепенения, когда Гидеон сказал:
– Познакомься с моей дочерью, Хэвер, она красавица.
Сказав об Эмбер все, что следовало, Сэвидж предложил:
– Такое событие нужно отпраздновать. Приезжайте ко мне на ужин. Я приглашу гостей, будет весело, но пока не будем ничего говорить о твоих работах и о том, что я собираюсь представлять твои интересы.
– Понимаю. Как скажешь, Хэвер. Мы с удовольствием приедем. Только если не найдем подходящую няню, малютку придется взять с собой, – предупредил Гидеон.
Тем вечером в особняке Хэвера на Шестьдесят пятой улице Дендре увидела другую сторону мира искусства: ухоженных, элегантных, умных женщин, невообразимо богатых. Красивых, интересных мужчин. Знаменитых художников, чьи самые маленькие работы продавались за сотни тысяч долларов; большие шли за миллионы. Эти люди жили в домах, стены которых были увешаны шедеврами; пользовались английской, французской и американской мебелью восемнадцатого века. В тот вечер они пили у Хэвера выдержанное шампанское, ели паштет из гусиной печени, икру, фаршированные голубиные грудки. Дендре чувствовала себя неуверенно: не знала, какой вилкой пользоваться; переживала по поводу своей прически, потрескавшейся кожи рук, сломанных ногтей, Эмбер, которую поместили в одну из пяти спален для гостей, но больше всего из-за Гидеона.
В тот вечер для нее было много сюрпризов. Начались они, едва их с Гидеоном ввели в дом. Выражение лица мистера Сэвиджа, когда тот приветствовал их, ясно сказало Дендре, что она не годится для той роли, какую он ей отводил. Она поняла, что выглядит слишком простой на фоне блестящего окружения, слишком скучной, особенно рядом с красивым, чувственно обольстительным Гидеоном и светским Хэвером. Молодой женщине хотелось умереть. Ее уверенность в себе рухнула.
Несколько человек тут же подошли к художнику; мужчины пожимали ему руку, женщины целовали, прямо в губы. Гидеон был на высоте положения, и Дендре поняла, что должна как-то добиться того же. Поймав ее смятенный взгляд, Гидеон сжал руку жены и, целуя в щеку, прошептал:
– Не волнуйся, дорогая. Ты лучше их всех, вместе взятых. Играй роль, это очень весело.
Это случилось, едва они вошли, и Дендре удивилась, когда Хэвер повел ее из гостиной в библиотеку. Она споткнулась, хозяин дома поддержал ее. Дендре извинилась:
– Прошу прощения, я не могла отвести глаз от Сутена и не смотрела под ноги. Вы будете представлять Гидеона, мистер Сэвидж?
Хэвер присел на край громадного стола в стиле Людовика Четырнадцатого. Достал сигареты и предложил Дендре.
– Я не курю, нам это не по карману, – сказала она не без вызова.
Хэвер не спеша закурил, потом ответил:
– Что ж, все будет зависеть от того, достигнем ли мы соглашения. И от тебя.
– От меня?! – воскликнула она.
– Да. Буду откровенен с тобой, Дендре. Если Гидеон и я придем к соглашению, я не потерплю никакого вмешательства с твоей стороны. Это будут деловые отношения только между нами, Гидеоном и мной. Пойми меня правильно. Я всегда буду принимать тебя как жену Гидеона, его музу, натурщицу серии «Влюбленная женщина» и уважать в таком качестве. В этой роли я готов помогать тебе, как только смогу.
Но я не раз сталкивался с женами художников, которые, когда их мужья добились успеха, возомнили, что знают лучше, чем профессионалы, владельцы галерей, как обходиться с их мужьями. Да, жена видит, с какой самоотдачей работает ее муж, знает, что искусство важнее всего в жизни художника, важнее жены и детей. А торговец картинами получает огромную выгоду, и, не скрою от тебя, я намерен добиться ее, представляя Гидеона. Жены ревнуют, вмешиваются и подрывают доверие художника к его деловому партнеру. Делая вид, что защищают интересы мужа, они идут в атаку.
Им хочется выйти на первый план в жизни мужа, взять в свои руки ход его дел. Они хотят выйти из тени, представляют себя более умными и проницательными, чем торговцы картинами, которые годами манипулировали рынком произведений искусства, обеспечивая их мужьям признание зрителей и спрос. Такие женщины видят только одно: их недооценили, – и страдают из-за невнимания мужей. Им мало того, что они богаты, известны, в мире искусства, как жены гениев. Им хочется – они считают это своим правом – управлять жизнью мужа, контролировать его работу и самим стать звездами. Думаю, я объяснил, почему мы ведем этот разговор и почему от тебя зависит, захочу ли иметь дело с Гидеоном или нет.
Дендре изумил тот портрет жены художника, который нарисовал Сэвидж. Неужели она превратится в одну из тех женщин, каких описал он? О таком даже подумать нельзя. Дендре села на диван, на ее глаза навернулись слезы. Ей было не по себе в этом мире, населенном преуспевающими эрудированными мужчинами и элегантными дамами. Она наблюдала, как Хэвер встал, подошел к столику с напитками и налил ей бренди. Подойдя к кожаному дивану, на котором сидела Дендре, Хэвер протянул ей бокал. Она выпила содержимое залпом и закашлялась.
В эти несколько секунд, пытаясь унять кашель, Дендре приняла твердое решение: ей не нужна другая роль, кроме жены Гидеона, опоры его дома и главное – его возлюбленной и музы. Дала себе слово, что этим началось, этим и кончится. Принятое решение придало ей новых сил. И мужества принять вызов Хэвера.
– Вы были откровенны со мной, и я буду откровенна с вами. Даю слово, что никогда не встану между мужем и любым агентом по продаже картин, с каким он будет иметь дело. Я не собираюсь контролировать его работу, меня не интересует собственное место, успех в мире искусства. Как Гидеон сказал вам, я родилась и выросла в Бруклине. Мне нравится то, какая я, мужу – тоже. Вот почему он любит меня и женился на мне. Он моя жизнь, его счастье – это мое счастье. Искусство его мир, но в моем мире оно вовсе не на первом месте – Гидеон гораздо важнее. Поймите меня правильно, если слава и богатство выпадут на нашу долю, мы от них не откажемся, но они никогда не станут для нас главным.
Слушая Дендре, Хэвер думал, до чего она незрелая, наивная, как предана Гидеону – и как мало знает своего мужа. Но поверил ей и должен был признать, что это сильная, преданная женщина, которая станет опорой жизни Гидеона. Дендре не особенно понравилась ему, но он не питал к ней неприязни. Она была приземленной обывательницей, из тех, кто носит длинные юбки и стеклянные бусы. У нее было интересное, лишенное косметики лицо, скрытная душа – что не вызывало у него восхищения. Сэвиджу нравились красивые, умные женщины, элегантные, без предрассудков. И он знал, что именно таких женщин предпочитал Гидеон для своих знаменитых сексуальных эскапад. Нет, Дендре не будет представлять собой проблем, пока одержимо влюблена в своего мужа.
– Превосходная речь. Полагаю, мы поняли друг друга, – заключил он.
– Да, пожалуй, – ответила Дендре с улыбкой, испытывая приятное чувство облегчения.
– Даже если ты останешься в тени Гидеона, его успех и слава могут создать тебе проблемы. Имей в виду, можешь обратиться ко мне в любое время, и я непременно тебе помогу, если это будет в моих силах.
– Вы очень любезны, – ответила Дендре, но холодок в ее голосе сказал Хэверу, что она никогда не обратится за помощью.
Сэвидж подумал, что она права, дав ему понять: они никогда не будут друзьями, останутся просто знакомыми. Его это вполне устраивало.
– Дендре, подожди здесь минутку, ладно?
Она осталась одна в тишине библиотеки. Ей было тревожно, грустно. Дендре поднялась с дивана, подошла к топившемуся камину и прислонилась к нему. Медовому месяцу пришел конец, житейским трудностям тоже. Гидеон мог получить все, чего хотел, и она была рада этому. Дендре была уверена: какие бы перемены ни происходили в их жизни, Гидеон не захочет, чтобы она менялась. Чтобы находилась на высоте положения – да, безусловно, но чтобы не менялась в главном.
Хэвер вернулся в библиотеку. Он нес на вытянутых руках что-то завернутое в тонкую черную бумагу.
– Это тебе. Окажешь мне честь, приняв эту вещицу? – спросил он, протянув сверток Дендре.
Она пришла в замешательство. Не хотелось принимать от Хэвера никаких подарков, но интуиция подсказывала ей, что отказать будет нетактично. В этом непривычном положении Дендре почувствовала себя неловко. Почему мать не научила ее, как поступать в таких случаях? Она подумала об Орландо. Как повел бы себя ее брат? Он обладал врожденной тактичностью, которой ей недоставало. И Дендре решила действовать, представив себе, что она – Орландо.
– Я не ограблю даму, для которой вы приобрели эту вещь? – с улыбкой спросила она.
Довольно тактичный способ принимать подарок, подумал Хэвер. Дендре второй раз за вечер произвела на него приятное впечатление.
– Она куплена не для конкретной дамы. Я покупаю красивые вещи, когда они попадаются мне на глаза. И очень хочу, чтобы ты взяла ее и носила сегодня вечером. Думаю, она пойдет тебе.
После этих слов Дендре взяла сверток из рук Хэвера, подошла к письменному столу и осторожно развернула. В нем оказалась шелковая китайская шаль. Дендре была поражена ее красотой, не знала, что сказать, просто молча любовалась ею. В конце концов Хэвер взял шаль и, встряхнув, развернул. Черный шелк замерцал в свете настольной лампы. Темно-фиолетовая вышивка была великолепна. Хэвер накинул шаль ей на плечи и заткнул один конец за серовато-синий вязаный пояс, который она носила поверх неважно сидевшего, поношенного черного трикотажного платья.
– Великолепно, Дендре, – сказал Хэвер.
Он по-отечески, нарочито грубовато распушил ее волосы, ущипнул за щеки, чтобы кожа порозовела, потом отпустил и взглянул на результат.
– Ты красавица, Дендре.
– После того как вы привели меня в порядок, – сказала она понимающе с легким недовольством в голосе. Его снисходительность раздражала ее. Этот мир был для нее чуждым, ей было плохо здесь.
Лишь теперь она начала понимать, что имел в виду Гидеон, когда вскоре после женитьбы сказал ей: «Знаешь, Дендре, у нас в браке все замечательно не только потому, что мы любим друг друга, но и оттого, что мы очень разные и уважаем эти различия».
Открытие, что Гидеон знал, предвидел все это, поразило Дендре. Каждый из них будет вести обособленную жизнь, потому что она посторонняя среди представителей богемы, а он не приспособлен к обыденной жизни. Этим вечером, соприкоснувшись с миром Гидеона, она твердо вознамерилась наслаждаться тем, чем сможет, и быть скрытной. Собиралась выступать в роли жены Гидеона, его верной тени, элегантно украшенной Хэвером, чтобы не уронить собственного мужа, талантливого художника, в глазах окружающих.
К особняку Хэвера Дендре и Гидеон ехали на автобусе, а домой возвращались в его «роллс-ройсе» с шофером. Она ждала, что Гидеон поделится своими впечатлениями от вечера, но тот молчал. Сидя на заднем сиденье с Эмбер в корзине-кроватке между ними, Дендре восстанавливала в памяти события вечера. Гидеон был очень непринужденным, очень обаятельным, он оказался в центре внимания, казалось, не прилагая к этому ни малейших усилий. Он был веселым, гораздо более ярким, чем кто-либо из приглашенных. Всякий раз, когда Дендре оказывалась одна или терялась в разговоре, он приходил ей на помощь или втягивал ее в ту группу, где находился. Она чувствовала зависть других женщин, недоумевавших, как ей удалось завладеть сердцем такого мужчины.
Гидеон наклонился над кроваткой-корзинкой и поцеловал жену в щеку. Взял ее за руку, но ничего не сказал. Молчание в конце концов нарушила она:
– Ты был таким непринужденным среди всех этих людей. Даже счастливым…
– Был и есть. Понимаю, тебе сейчас сложно, это совершенно не твое окружение. Ничего, привыкнешь к миру искусства, найдешь в нем свое место, – сказал Гидеон и замолчал. Отвернулся от нее и стал смотреть в окошко машины на проносящийся мимо Нью-Йорк.
Гидеон писал лихорадочно; он с головой уходил в работу и секс с Дендре. Их близость принимала все более изощренные формы, но никакие эротические требования Гидеона не шокировали и не беспокоили ее. Наоборот, Дендре постоянно думала о сексе, готова была заниматься любовью где угодно и когда угодно. Она была в плену собственной страсти. И вот такой она больше всего нравилась мужу.
Однажды ночью Гидеон разбудил Дендре и потребовал, чтобы она села в кресло, которое он поставил в центре мастерской. Гидеон хотел, чтобы жена первой увидела выставку, которую он готовил уже три года.
Когда Дендре села, он сказал:
– Я готов выставлять свои картины. Завтра поеду в центр, приглашу трех торговцев взглянуть на эти работы, хотя уже знаю, который из них мне нужен. Теперь полюбуйся.
Мастерская была освещена тускло, но лампы заливали ярким светом пустые белые стены, к которым были прислонены холсты на подрамниках изнанкой наружу. По углам выставочной стены были выразительно поставлены два мольберта. Дендре сидела, закутавшись в шерстяное одеяло, сердце ее часто билось. Она почти не могла думать о картинах, хотя очень хотела увидеть их, так как осознала, что с рождением ребенка и с этой выставкой их с Гидеоном жизнь коренным образом изменится. Период счастливого затворничества кончился. Чтобы понять это, ей достаточно было взглянуть на мужа. Он изменился. Он уже предвкушал завтрашний день и последующие дни, которые приведут его к намеченной цели. Дендре постаралась скрыть охватившую ее тревогу.
Прежде чем повернуть первую картину для обозрения, Гидеон подошел к жене и опустился перед ней на колени. Распахнул одеяло, в которое она куталась, погладил округлившийся живот. Задрал ей ночную рубашку, положил на него голову, потом поцеловал его и лизнул. Опустил ночную рубашку и снова закутал ее в одеяло. Этот жест любви успокоил Дендре. Они оба понимали, что это самая интимная минута их жизни, ничто не могло сравниться с ней.
– Дендре, я никогда не смог бы сделать это без тебя, – сказал он.
Ее сердце переполнилось любовью и гордостью, так как она знала, что это правда. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее в губы, пообещал, что всегда будет любить так, как теперь. Но Гидеон не сделал этого. Поднялся с колен и, отходя, сказал:
– Итак, я начинаю.
И он начал. Торговцы картинами приезжали и уезжали, поступали предложения об организации персональной выставки картин Пейленберга. Гидеон и Дендре выслушивали предложения и стравливали торговцев друг с другом, подогревая интерес к творчеству художника. Один нью-йоркский музей предложил взять три картины для выставки «Новые имена». Некий калифорнийский торговец специально прилетел в Нью-Йорк повидаться с Гидеоном и предложил купить сразу же пять полотен. Пейленберг отказался. Он очень полагался на суждение Дендре в любой мелочи. В конце концов несколько недель спустя Гидеон получил все, чего хотел: дочь, которую они назвали Эмбер; того самого агента по продаже картин, с которым хотел иметь дело, – Хэвера Сэвиджа; персональную выставку живописи в Нью-Йорке и одновременно персональную выставку акварелей и рисунков в Лондоне.
Хэвер Сэвидж был значительной фигурой в мире искусства. К нему прислушивались музеи, критики, торговцы и коллекционеры. Он имел дело лишь с несколькими художниками, лучшими из абстрактных экспрессионистов, торговал полотнами Пикассо, Миро, Сутина.
Иметь продавцом своих картин Хэвера означало гарантированный успех.
Это был высокий тощий как щепка человек, пугающе светский и красивый, с самыми голубыми глазами, которые только видела Дендре. Взгляд распутника придавал этому рафинированному господину особую привлекательность. Он обладал богатством, влиянием и умело пользовался и тем и другим. Был высокомерен и славился тем, что не тратил времени на людей незначительных.
Дендре познакомилась с ним, когда он приехал в мастерскую посмотреть картины Гидеона. С ней Хэвер поздоровался очень вежливо, но с Гидеоном заговорил совершенно иначе. Стоявшая рядом с мужем Дендре ощущала, что каждый из мужчин старается поставить себя на место другого.
Она жалела, что не надела свое лучшее платье, не сделала макияж. Для такого человека подобные вещи имели значение. Эмбер, лежавшая в кроватке-корзинке, быстро заснула в том углу, который они называли домом. Дендре молилась, чтобы девочка не проснулась и не подняла рев. Домашние дела такой человек, как Хэвер Сэвидж, наверняка воспринимал как помеху, – возможно, из-за малышки надежды Гидеона на этот визит и пойдут прахом.
Дендре навострила уши и перестала думать о себе и о том, какое впечатление произвела на Хэвера, когда услышала слова, обращенные к мужу:
– Нам не хватало тебя в твоем черном пиджаке с бархатным воротником на вернисаже и вечеринках, где собираются коллекционеры и прочие нужные люди. Я спрашивал себя, что случилось, куда ты подевался.
Тон, каким это было сказано, расстроил Дендре. У нее возникло желание ответить: «Вы говорите так, будто мой муж пробивной делец», – но она промолчала, задумавшись, почему Гидеон никогда не рассказывал ей об этой части своей жизни. Что он скрывал от нее, помимо сложных отношений с тетей Мартой?
– Ты уже все знаешь, Хэвер. Я женился на Дендре и стал отцом прелестной малютки по имени Эмбер. Кроме того, кое-что сделал и готов показать тебе.
Все картины были повернуты к стене, возле них наготове стояли двое мальчишек, которых Гидеон нашел на улице и обучил, как представлять его работы. Он предложил Сэвиджу то самое кресло, в котором сидела Дендре, а потом двое других торговцев.
Усевшись, Хэвер заявил:
– Для начала хочу предупредить, что шансов у тебя меньше одного процента. Новые люди интересуют меня только в том случае, если работы настолько интересны и взволнуют меня так, что будет невозможно от них отказаться. Я не привлекал никого из новых к сотрудничеству вот уже восемь лет.
– Вот и хорошо, Хэвер. Я хотел бы, чтобы ты стал моим торговцем, потому что ты очень разборчив, когда речь идет об искусстве в мире искусства.
– Ладно, показывай, что у тебя есть.
Гидеон включил лампы направленного света и велел мальчишкам начинать. Полотна демонстрировались с интервалом в четыре минуты. Их ставили на мольберт, а потом вешали на стену. До конца демонстрации Хэвер молчал, выражение его лица не менялось. Отсутствие реакции расстроило Дендре. Если в мире искусства все таковы, то дело ее плохо.
Несколько раз он нарушал тишину только одним вопросом:
– Гидеон, а это когда написано?
Когда все картины были показаны, мальчишки выкатили стол, на котором были высоко навалены акварели, наброски карандашом, рисунки чернилами, и стали демонстрировать их Хэверу. Наконец все было закончено. Мальчишки отставили стол и ушли из мастерской.
Первым делом Хэвер подошел к Дендре, взял ее руку и поцеловал. Потом обратился к ней со словами:
– Миссис Пейленберг, вы не жена, вы нечто большее – муза Гидеона. Примите мои поздравления.
Гидеон обнял ее.
– Это высокая похвала. Это значит, Хэвер потрясен. Вопрос только, насколько сильно.
– Достаточно для дальнейших переговоров о сотрудничестве и для того, чтобы попросить тебя назначить низшую цену пяти портретам, которые я собираюсь купить сразу. Достаточно, чтобы предложить тебе никому больше не показывать эти работы, если хочешь, чтобы мы вместе делали дело. То, что ты написал… Гидеон, добиться того, что удалось тебе всего за несколько лет, – большая победа.
Мужчины обнялись, и Хэвер торжественно произнес:
– Это великий вечер в мире искусства, но они пока об этом не знают.
Мужчины засмеялись и стали ходить по выставке, обсуждая полотна. Дендре показалось, что атмосфера в мастерской внезапно наэлектризовалась волнением, страстью, что мечты превращаются в реальность. Голова у нее кружилась. Все, ради чего они трудились, о чем мечтали, тяготы, которые переносил Гидеон ради искусства, – все это было позади. Оба, художник и арт-дилер, были захвачены блестящим творчеством и опомнились лишь пару часов спустя, когда заплакала Эмбер.
Дендре вышла из оцепенения, когда Гидеон сказал:
– Познакомься с моей дочерью, Хэвер, она красавица.
Сказав об Эмбер все, что следовало, Сэвидж предложил:
– Такое событие нужно отпраздновать. Приезжайте ко мне на ужин. Я приглашу гостей, будет весело, но пока не будем ничего говорить о твоих работах и о том, что я собираюсь представлять твои интересы.
– Понимаю. Как скажешь, Хэвер. Мы с удовольствием приедем. Только если не найдем подходящую няню, малютку придется взять с собой, – предупредил Гидеон.
Тем вечером в особняке Хэвера на Шестьдесят пятой улице Дендре увидела другую сторону мира искусства: ухоженных, элегантных, умных женщин, невообразимо богатых. Красивых, интересных мужчин. Знаменитых художников, чьи самые маленькие работы продавались за сотни тысяч долларов; большие шли за миллионы. Эти люди жили в домах, стены которых были увешаны шедеврами; пользовались английской, французской и американской мебелью восемнадцатого века. В тот вечер они пили у Хэвера выдержанное шампанское, ели паштет из гусиной печени, икру, фаршированные голубиные грудки. Дендре чувствовала себя неуверенно: не знала, какой вилкой пользоваться; переживала по поводу своей прически, потрескавшейся кожи рук, сломанных ногтей, Эмбер, которую поместили в одну из пяти спален для гостей, но больше всего из-за Гидеона.
В тот вечер для нее было много сюрпризов. Начались они, едва их с Гидеоном ввели в дом. Выражение лица мистера Сэвиджа, когда тот приветствовал их, ясно сказало Дендре, что она не годится для той роли, какую он ей отводил. Она поняла, что выглядит слишком простой на фоне блестящего окружения, слишком скучной, особенно рядом с красивым, чувственно обольстительным Гидеоном и светским Хэвером. Молодой женщине хотелось умереть. Ее уверенность в себе рухнула.
Несколько человек тут же подошли к художнику; мужчины пожимали ему руку, женщины целовали, прямо в губы. Гидеон был на высоте положения, и Дендре поняла, что должна как-то добиться того же. Поймав ее смятенный взгляд, Гидеон сжал руку жены и, целуя в щеку, прошептал:
– Не волнуйся, дорогая. Ты лучше их всех, вместе взятых. Играй роль, это очень весело.
Это случилось, едва они вошли, и Дендре удивилась, когда Хэвер повел ее из гостиной в библиотеку. Она споткнулась, хозяин дома поддержал ее. Дендре извинилась:
– Прошу прощения, я не могла отвести глаз от Сутена и не смотрела под ноги. Вы будете представлять Гидеона, мистер Сэвидж?
Хэвер присел на край громадного стола в стиле Людовика Четырнадцатого. Достал сигареты и предложил Дендре.
– Я не курю, нам это не по карману, – сказала она не без вызова.
Хэвер не спеша закурил, потом ответил:
– Что ж, все будет зависеть от того, достигнем ли мы соглашения. И от тебя.
– От меня?! – воскликнула она.
– Да. Буду откровенен с тобой, Дендре. Если Гидеон и я придем к соглашению, я не потерплю никакого вмешательства с твоей стороны. Это будут деловые отношения только между нами, Гидеоном и мной. Пойми меня правильно. Я всегда буду принимать тебя как жену Гидеона, его музу, натурщицу серии «Влюбленная женщина» и уважать в таком качестве. В этой роли я готов помогать тебе, как только смогу.
Но я не раз сталкивался с женами художников, которые, когда их мужья добились успеха, возомнили, что знают лучше, чем профессионалы, владельцы галерей, как обходиться с их мужьями. Да, жена видит, с какой самоотдачей работает ее муж, знает, что искусство важнее всего в жизни художника, важнее жены и детей. А торговец картинами получает огромную выгоду, и, не скрою от тебя, я намерен добиться ее, представляя Гидеона. Жены ревнуют, вмешиваются и подрывают доверие художника к его деловому партнеру. Делая вид, что защищают интересы мужа, они идут в атаку.
Им хочется выйти на первый план в жизни мужа, взять в свои руки ход его дел. Они хотят выйти из тени, представляют себя более умными и проницательными, чем торговцы картинами, которые годами манипулировали рынком произведений искусства, обеспечивая их мужьям признание зрителей и спрос. Такие женщины видят только одно: их недооценили, – и страдают из-за невнимания мужей. Им мало того, что они богаты, известны, в мире искусства, как жены гениев. Им хочется – они считают это своим правом – управлять жизнью мужа, контролировать его работу и самим стать звездами. Думаю, я объяснил, почему мы ведем этот разговор и почему от тебя зависит, захочу ли иметь дело с Гидеоном или нет.
Дендре изумил тот портрет жены художника, который нарисовал Сэвидж. Неужели она превратится в одну из тех женщин, каких описал он? О таком даже подумать нельзя. Дендре села на диван, на ее глаза навернулись слезы. Ей было не по себе в этом мире, населенном преуспевающими эрудированными мужчинами и элегантными дамами. Она наблюдала, как Хэвер встал, подошел к столику с напитками и налил ей бренди. Подойдя к кожаному дивану, на котором сидела Дендре, Хэвер протянул ей бокал. Она выпила содержимое залпом и закашлялась.
В эти несколько секунд, пытаясь унять кашель, Дендре приняла твердое решение: ей не нужна другая роль, кроме жены Гидеона, опоры его дома и главное – его возлюбленной и музы. Дала себе слово, что этим началось, этим и кончится. Принятое решение придало ей новых сил. И мужества принять вызов Хэвера.
– Вы были откровенны со мной, и я буду откровенна с вами. Даю слово, что никогда не встану между мужем и любым агентом по продаже картин, с каким он будет иметь дело. Я не собираюсь контролировать его работу, меня не интересует собственное место, успех в мире искусства. Как Гидеон сказал вам, я родилась и выросла в Бруклине. Мне нравится то, какая я, мужу – тоже. Вот почему он любит меня и женился на мне. Он моя жизнь, его счастье – это мое счастье. Искусство его мир, но в моем мире оно вовсе не на первом месте – Гидеон гораздо важнее. Поймите меня правильно, если слава и богатство выпадут на нашу долю, мы от них не откажемся, но они никогда не станут для нас главным.
Слушая Дендре, Хэвер думал, до чего она незрелая, наивная, как предана Гидеону – и как мало знает своего мужа. Но поверил ей и должен был признать, что это сильная, преданная женщина, которая станет опорой жизни Гидеона. Дендре не особенно понравилась ему, но он не питал к ней неприязни. Она была приземленной обывательницей, из тех, кто носит длинные юбки и стеклянные бусы. У нее было интересное, лишенное косметики лицо, скрытная душа – что не вызывало у него восхищения. Сэвиджу нравились красивые, умные женщины, элегантные, без предрассудков. И он знал, что именно таких женщин предпочитал Гидеон для своих знаменитых сексуальных эскапад. Нет, Дендре не будет представлять собой проблем, пока одержимо влюблена в своего мужа.
– Превосходная речь. Полагаю, мы поняли друг друга, – заключил он.
– Да, пожалуй, – ответила Дендре с улыбкой, испытывая приятное чувство облегчения.
– Даже если ты останешься в тени Гидеона, его успех и слава могут создать тебе проблемы. Имей в виду, можешь обратиться ко мне в любое время, и я непременно тебе помогу, если это будет в моих силах.
– Вы очень любезны, – ответила Дендре, но холодок в ее голосе сказал Хэверу, что она никогда не обратится за помощью.
Сэвидж подумал, что она права, дав ему понять: они никогда не будут друзьями, останутся просто знакомыми. Его это вполне устраивало.
– Дендре, подожди здесь минутку, ладно?
Она осталась одна в тишине библиотеки. Ей было тревожно, грустно. Дендре поднялась с дивана, подошла к топившемуся камину и прислонилась к нему. Медовому месяцу пришел конец, житейским трудностям тоже. Гидеон мог получить все, чего хотел, и она была рада этому. Дендре была уверена: какие бы перемены ни происходили в их жизни, Гидеон не захочет, чтобы она менялась. Чтобы находилась на высоте положения – да, безусловно, но чтобы не менялась в главном.
Хэвер вернулся в библиотеку. Он нес на вытянутых руках что-то завернутое в тонкую черную бумагу.
– Это тебе. Окажешь мне честь, приняв эту вещицу? – спросил он, протянув сверток Дендре.
Она пришла в замешательство. Не хотелось принимать от Хэвера никаких подарков, но интуиция подсказывала ей, что отказать будет нетактично. В этом непривычном положении Дендре почувствовала себя неловко. Почему мать не научила ее, как поступать в таких случаях? Она подумала об Орландо. Как повел бы себя ее брат? Он обладал врожденной тактичностью, которой ей недоставало. И Дендре решила действовать, представив себе, что она – Орландо.
– Я не ограблю даму, для которой вы приобрели эту вещь? – с улыбкой спросила она.
Довольно тактичный способ принимать подарок, подумал Хэвер. Дендре второй раз за вечер произвела на него приятное впечатление.
– Она куплена не для конкретной дамы. Я покупаю красивые вещи, когда они попадаются мне на глаза. И очень хочу, чтобы ты взяла ее и носила сегодня вечером. Думаю, она пойдет тебе.
После этих слов Дендре взяла сверток из рук Хэвера, подошла к письменному столу и осторожно развернула. В нем оказалась шелковая китайская шаль. Дендре была поражена ее красотой, не знала, что сказать, просто молча любовалась ею. В конце концов Хэвер взял шаль и, встряхнув, развернул. Черный шелк замерцал в свете настольной лампы. Темно-фиолетовая вышивка была великолепна. Хэвер накинул шаль ей на плечи и заткнул один конец за серовато-синий вязаный пояс, который она носила поверх неважно сидевшего, поношенного черного трикотажного платья.
– Великолепно, Дендре, – сказал Хэвер.
Он по-отечески, нарочито грубовато распушил ее волосы, ущипнул за щеки, чтобы кожа порозовела, потом отпустил и взглянул на результат.
– Ты красавица, Дендре.
– После того как вы привели меня в порядок, – сказала она понимающе с легким недовольством в голосе. Его снисходительность раздражала ее. Этот мир был для нее чуждым, ей было плохо здесь.
Лишь теперь она начала понимать, что имел в виду Гидеон, когда вскоре после женитьбы сказал ей: «Знаешь, Дендре, у нас в браке все замечательно не только потому, что мы любим друг друга, но и оттого, что мы очень разные и уважаем эти различия».
Открытие, что Гидеон знал, предвидел все это, поразило Дендре. Каждый из них будет вести обособленную жизнь, потому что она посторонняя среди представителей богемы, а он не приспособлен к обыденной жизни. Этим вечером, соприкоснувшись с миром Гидеона, она твердо вознамерилась наслаждаться тем, чем сможет, и быть скрытной. Собиралась выступать в роли жены Гидеона, его верной тени, элегантно украшенной Хэвером, чтобы не уронить собственного мужа, талантливого художника, в глазах окружающих.
К особняку Хэвера Дендре и Гидеон ехали на автобусе, а домой возвращались в его «роллс-ройсе» с шофером. Она ждала, что Гидеон поделится своими впечатлениями от вечера, но тот молчал. Сидя на заднем сиденье с Эмбер в корзине-кроватке между ними, Дендре восстанавливала в памяти события вечера. Гидеон был очень непринужденным, очень обаятельным, он оказался в центре внимания, казалось, не прилагая к этому ни малейших усилий. Он был веселым, гораздо более ярким, чем кто-либо из приглашенных. Всякий раз, когда Дендре оказывалась одна или терялась в разговоре, он приходил ей на помощь или втягивал ее в ту группу, где находился. Она чувствовала зависть других женщин, недоумевавших, как ей удалось завладеть сердцем такого мужчины.
Гидеон наклонился над кроваткой-корзинкой и поцеловал жену в щеку. Взял ее за руку, но ничего не сказал. Молчание в конце концов нарушила она:
– Ты был таким непринужденным среди всех этих людей. Даже счастливым…
– Был и есть. Понимаю, тебе сейчас сложно, это совершенно не твое окружение. Ничего, привыкнешь к миру искусства, найдешь в нем свое место, – сказал Гидеон и замолчал. Отвернулся от нее и стал смотреть в окошко машины на проносящийся мимо Нью-Йорк.
Глава 8
Спать с Гидеоном было счастьем. Ложиться с ним в постель всегда было приключением, и не только сексуальным. В постели он обсуждал с Дендре свою работу или говорил об их совместной жизни – о том, как любит ее и Эмбер. Он позволял себе мечтать вслух. А еще он выслушивал жену. Дендре вскоре поняла, что шесть часов утра – самое интимное время в их жизни, время, когда Гидеон принадлежал только ей. После этого он думал только о своей живописи и свободе.
С тех пор как они познакомились, не было ни единой ночи, когда перед сном он бы не обнял и не поцеловал ее, ни единого утра, когда он не будил ее поцелуем. Зачастую этот первый поцелуй настолько возбуждал его, что они начинали день лишь после того, как утоляли страсть.
Возвратясь домой от Хэвера, и Дендре, и Гидеон были слишком взбудоражены, чтобы спать. Особенно Гидеон, он прямо-таки бурлил радостью. Парил в небесах. Дендре, казалось, видела окружавшую его ауру неистовой страсти. Ей хотелось испытывать то же. Уложив Эмбер, она пошла в центр мастерской, где ее муж сидел все в том же кресле, которое последним занимал Хэвер, разглядывая собственные работы. Глаза его сверкали от волнения. Дендре представила себе, как, должно быть, колотится его сердце. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Гидеон отвернулся от картин при первых звуках ее шагов. Протянул Дендре руку и, когда она взяла ее, потянул и поставил перед собой. В его глазах был странный, волнующий блеск, какого она не видела раньше. Очень сексуальный, даже порочный. Дендре была способна думать только о том, как ей хочется отойти от своих представлений о добродетели и морали. Стать откровенной, страстной, более чувственной, чем все другие женщины. Она видела в его глазах мужчину, который мог быть и был порочно чувственным, который наслаждался таким сексом. До сих пор в их эротической жизни он лишь давал ей понять, на что способен. До этой минуты Дендре не воспринимала эти намеки всерьез. Теперь ей хотелось быть с ним распутной, пожинать сексуальные восторги от всего, что может дать обоим наивный оргазм. Ей казалось, что она, не давая воли своим неистовым желаниям, обманывает и себя, и его.
С тех пор как они познакомились, не было ни единой ночи, когда перед сном он бы не обнял и не поцеловал ее, ни единого утра, когда он не будил ее поцелуем. Зачастую этот первый поцелуй настолько возбуждал его, что они начинали день лишь после того, как утоляли страсть.
Возвратясь домой от Хэвера, и Дендре, и Гидеон были слишком взбудоражены, чтобы спать. Особенно Гидеон, он прямо-таки бурлил радостью. Парил в небесах. Дендре, казалось, видела окружавшую его ауру неистовой страсти. Ей хотелось испытывать то же. Уложив Эмбер, она пошла в центр мастерской, где ее муж сидел все в том же кресле, которое последним занимал Хэвер, разглядывая собственные работы. Глаза его сверкали от волнения. Дендре представила себе, как, должно быть, колотится его сердце. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.
Гидеон отвернулся от картин при первых звуках ее шагов. Протянул Дендре руку и, когда она взяла ее, потянул и поставил перед собой. В его глазах был странный, волнующий блеск, какого она не видела раньше. Очень сексуальный, даже порочный. Дендре была способна думать только о том, как ей хочется отойти от своих представлений о добродетели и морали. Стать откровенной, страстной, более чувственной, чем все другие женщины. Она видела в его глазах мужчину, который мог быть и был порочно чувственным, который наслаждался таким сексом. До сих пор в их эротической жизни он лишь давал ей понять, на что способен. До этой минуты Дендре не воспринимала эти намеки всерьез. Теперь ей хотелось быть с ним распутной, пожинать сексуальные восторги от всего, что может дать обоим наивный оргазм. Ей казалось, что она, не давая воли своим неистовым желаниям, обманывает и себя, и его.