Страница:
Мужчины были более привередливы. Они удивлялись хорошему настроению девушки, а иногда оно просто их раздражало. Несколько раз грубыми шутками над «святой» пытались вывести ее из себя и этим разрядить сгущенную атмосферу. Воин из Меца выражал сомнение, сможет ли Жанна выполнить то, что задумала. Оруженосцы пытались ее припугнуть, заявляя, что видят войско англичан. А то, подмигнув друг другу, начинали расхваливать годонов и признаваться в тайной приверженности к ним.
Но Жанна обезоруживала коварных насмешников своей простотой и незлобивостью. Она не верила им и от души смеялась над шутниками, хотевшими ее одурачить.
За шесть бесконечно долгих суток проехали семьдесят пять лье — примерно половину пути. Но оставшаяся часть была несравнимо легче пройденной. Области, занятые врагом, окончились, впереди лежала французская земля. Можно было оставить предосторожности, смело продвигаться по прямым дорогам днем и спокойно спать ночью.
На седьмой день маленький отряд, выйдя к Луаре, вступил в королевский город Жьен. В Жьене пробыли недолго, но успели узнать, что слухи о необыкновенной девушке уже проникли повсюду.
Народ называл ее Девой и ждал от нее чудес. Жители Орлеана просили, чтобы Жанна поскорее пришла к ним на помощь.
Девушка и сама рвалась к осажденному городу, тем более что теперь он казался таким близким.
Однако сейчас нужно было продолжать путь в Шинон. Пришлось ограничиться посылкой доброй вести орлеанцам: Дева не забывает о них, душою она в Орлеане и прибудет туда так скоро, как только сможет.
Переправившись через Луару, путешественники вышли на дорогу, ведущую в Турень. Сытые и отдохнувшие, они пребывали в безмятежном состоянии и не догадывались о том, что сейчас их подстерегает опасность, самая страшная со времени выезда из Вокулёра…
В засаде против поворота дороги находились пятеро. Вскоре к ним подошел шестой. От быстрого бега он запыхался и часто дышал.
— Ну что, видел?
— Они направляются сюда и будут у поворота через пару минут.
— Сколько их?
— Этого я не разглядел, по, по-моему, трое или четверо.
Мародеры переглянулись. Добыча сама шла в руки.
То были солдаты короля Карла, которые мелкий разбой предпочитали службе. И правда, армия разбаливалась на глазах, жалованья не платили, и надеяться было не на что. А тут — тысячи возможностей! Вот хотя бы с этой «святой»… Известно, что ее везут к королю. Значит, король даст за нее большой выкуп…
Решение было принято тут же. Напасть внезапно, как только те повернут за угол. Девку связать, спрятать в канаву и придавить камнем. Остальных перебить, за исключением одного, который будет послан в Шпион за деньгами.
Медленно идут минуты. Шесть пар глаз напряженно следят за дорогой. Ага! Вот показались… Один, два, три… Гм… Да их больше, чем нужно, — всего семь человек! И все семь — мужчины! Что-то тут не так…
Всадники приближаются. Их мечи стучат о седла. В руках у двоих — копья. Вот они поравнялись с засадой. Вот один из них, совсем еще мальчишка, поднял голову. Взгляд его встретился с затаенными злыми глазами, следившими из-за кустов. Он обернулся к своим спутникам и что-то сказал. Все тотчас остановились. Рыцари положили руки на крестовины мечей. Один выехал вперед.
— Эй, вы, там! Немедленно выходите! Разбойники мрачно повиновались.
— Кто вы такие и что здесь делаете?
— Мессир, мы бедные солдаты его величества корол: г Карла. А здесь, в лесу, мы разыскиваем пропитание.
Рыцарь с сомнением посмотрел на говорившего. Несколько секунд длилось молчание.
— Эта дорога ведет на Сент-Эньян?
— Да, мессир, она проходит через Роморантен и Селль. Сент-Эньян отсюда в полутора-двух днях пути.
Рыцарь кивнул и вернулся к своим. После короткого совещания кавалькада двинулась дальше. Лица всадников были нахмурены, руки по-прежнему лежали на мечах.
Мародеры провожали их взглядами, пока те не скрылись вдали.
— Э-эх, дурачье!.. — протянул один. — Кого испугались! Упустить такую добычу!.. Нужно было действовать быстро и неожиданно — они бы не успели опомниться.
— Ты бы и действовал, — проворчал другой. Остальные молчали.
— А заметили ли вы, — вдруг сказал третий, — заметили ли вы, что этот молодец был того… Я разумею, переодетой бабой?..
Встреча с подозрительной компанией оставила неприятный осадок. Все были задумчивы и нет-нет да оглядывались по сторонам. Невеселыми были мысли Жанны. Она чувствовала сердцем, что избежала опасности. И вместе с тем ей было жаль этих бродяг, голодных, слонявшихся по лесу, нигде не находивших себе места.
Какая нелепость! В то время когда нужно все силы направить против общего врага, французы распадались на банды, охотились друг на друга. Нет! Если дофин поверит ей и пошлет ее к войску, она будет решительно бороться с этим. Она все силы отдаст на то, чтобы армия стала действительно народной, чтобы общие цели и стремления одержали верх над своекорыстием господ и постоянной нуждой простых людей.
Путешествие близилось к концу. Проехали Селль и Сент-Эньян, миновали зеленые склоны Фьербуа. Из Фьербуа девушка отправила письмо к королю, извещая его о скором приезде.
Последний день пути был особенно труден для Жанны. Она сгорала от нетерпения и, увидев на горизонте село или башню, каждый раз спрашивала с надеждой, не это ли, наконец, Шинон?..
…Город выплыл из зелени леса к самому вечеру, когда Жанна, отчаявшись, уже перестала спрашивать. В лучах заходящего солнца путешественники внезапно увидели невысокие белые постройки, над ними — холм и замок, тянущийся к небу причудливым гребнем зубчатых стен со множеством башенок и шпилей.
Жанна только взглянула на своих товарищей и по выражению их лиц поняла все. Цель одиннадцати суток тяжелого пути была достигнута. Шинон ждал их, приветливо улыбаясь последним отблеском яркого весеннего дня.
ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
Но Жанна обезоруживала коварных насмешников своей простотой и незлобивостью. Она не верила им и от души смеялась над шутниками, хотевшими ее одурачить.
За шесть бесконечно долгих суток проехали семьдесят пять лье — примерно половину пути. Но оставшаяся часть была несравнимо легче пройденной. Области, занятые врагом, окончились, впереди лежала французская земля. Можно было оставить предосторожности, смело продвигаться по прямым дорогам днем и спокойно спать ночью.
На седьмой день маленький отряд, выйдя к Луаре, вступил в королевский город Жьен. В Жьене пробыли недолго, но успели узнать, что слухи о необыкновенной девушке уже проникли повсюду.
Народ называл ее Девой и ждал от нее чудес. Жители Орлеана просили, чтобы Жанна поскорее пришла к ним на помощь.
Девушка и сама рвалась к осажденному городу, тем более что теперь он казался таким близким.
Однако сейчас нужно было продолжать путь в Шинон. Пришлось ограничиться посылкой доброй вести орлеанцам: Дева не забывает о них, душою она в Орлеане и прибудет туда так скоро, как только сможет.
Переправившись через Луару, путешественники вышли на дорогу, ведущую в Турень. Сытые и отдохнувшие, они пребывали в безмятежном состоянии и не догадывались о том, что сейчас их подстерегает опасность, самая страшная со времени выезда из Вокулёра…
В засаде против поворота дороги находились пятеро. Вскоре к ним подошел шестой. От быстрого бега он запыхался и часто дышал.
— Ну что, видел?
— Они направляются сюда и будут у поворота через пару минут.
— Сколько их?
— Этого я не разглядел, по, по-моему, трое или четверо.
Мародеры переглянулись. Добыча сама шла в руки.
То были солдаты короля Карла, которые мелкий разбой предпочитали службе. И правда, армия разбаливалась на глазах, жалованья не платили, и надеяться было не на что. А тут — тысячи возможностей! Вот хотя бы с этой «святой»… Известно, что ее везут к королю. Значит, король даст за нее большой выкуп…
Решение было принято тут же. Напасть внезапно, как только те повернут за угол. Девку связать, спрятать в канаву и придавить камнем. Остальных перебить, за исключением одного, который будет послан в Шпион за деньгами.
Медленно идут минуты. Шесть пар глаз напряженно следят за дорогой. Ага! Вот показались… Один, два, три… Гм… Да их больше, чем нужно, — всего семь человек! И все семь — мужчины! Что-то тут не так…
Всадники приближаются. Их мечи стучат о седла. В руках у двоих — копья. Вот они поравнялись с засадой. Вот один из них, совсем еще мальчишка, поднял голову. Взгляд его встретился с затаенными злыми глазами, следившими из-за кустов. Он обернулся к своим спутникам и что-то сказал. Все тотчас остановились. Рыцари положили руки на крестовины мечей. Один выехал вперед.
— Эй, вы, там! Немедленно выходите! Разбойники мрачно повиновались.
— Кто вы такие и что здесь делаете?
— Мессир, мы бедные солдаты его величества корол: г Карла. А здесь, в лесу, мы разыскиваем пропитание.
Рыцарь с сомнением посмотрел на говорившего. Несколько секунд длилось молчание.
— Эта дорога ведет на Сент-Эньян?
— Да, мессир, она проходит через Роморантен и Селль. Сент-Эньян отсюда в полутора-двух днях пути.
Рыцарь кивнул и вернулся к своим. После короткого совещания кавалькада двинулась дальше. Лица всадников были нахмурены, руки по-прежнему лежали на мечах.
Мародеры провожали их взглядами, пока те не скрылись вдали.
— Э-эх, дурачье!.. — протянул один. — Кого испугались! Упустить такую добычу!.. Нужно было действовать быстро и неожиданно — они бы не успели опомниться.
— Ты бы и действовал, — проворчал другой. Остальные молчали.
— А заметили ли вы, — вдруг сказал третий, — заметили ли вы, что этот молодец был того… Я разумею, переодетой бабой?..
Встреча с подозрительной компанией оставила неприятный осадок. Все были задумчивы и нет-нет да оглядывались по сторонам. Невеселыми были мысли Жанны. Она чувствовала сердцем, что избежала опасности. И вместе с тем ей было жаль этих бродяг, голодных, слонявшихся по лесу, нигде не находивших себе места.
Какая нелепость! В то время когда нужно все силы направить против общего врага, французы распадались на банды, охотились друг на друга. Нет! Если дофин поверит ей и пошлет ее к войску, она будет решительно бороться с этим. Она все силы отдаст на то, чтобы армия стала действительно народной, чтобы общие цели и стремления одержали верх над своекорыстием господ и постоянной нуждой простых людей.
Путешествие близилось к концу. Проехали Селль и Сент-Эньян, миновали зеленые склоны Фьербуа. Из Фьербуа девушка отправила письмо к королю, извещая его о скором приезде.
Последний день пути был особенно труден для Жанны. Она сгорала от нетерпения и, увидев на горизонте село или башню, каждый раз спрашивала с надеждой, не это ли, наконец, Шинон?..
…Город выплыл из зелени леса к самому вечеру, когда Жанна, отчаявшись, уже перестала спрашивать. В лучах заходящего солнца путешественники внезапно увидели невысокие белые постройки, над ними — холм и замок, тянущийся к небу причудливым гребнем зубчатых стен со множеством башенок и шпилей.
Жанна только взглянула на своих товарищей и по выражению их лиц поняла все. Цель одиннадцати суток тяжелого пути была достигнута. Шинон ждал их, приветливо улыбаясь последним отблеском яркого весеннего дня.
ГЛАВА 4
«Буржский король»
Когда королю доложили, что курьер и двое рыцарей из Вокулёра ожидают приема, он в нерешительности остановился.
Король собирался ужинать. Он только что имел длительную и нудную беседу со своим шамбелланом, [7]сиром де Тремуйлем, и был рад, что извещение об ужине ее прекратило. Слабый и жалкий, стоял он, покачиваясь на своих тонких кривых ногах, не дойдя всего лишь двух шагов до стола, стоял и не знал, что ответить.
В былые времена он, конечно, не стал бы задумываться. Он сразу бы приказал впустить лиц, которых давно и с нетерпением ожидал. Но они с дороги. Они, быть может, голодны. Их следовало бы пригласить к столу, а он — он давно уже никого не приглашает к своему столу… Скудного ужина едва хватит ему и супруге — мадам Марии Анжуйской.
Король делает отрицательный жест — пусть подождут! — и садится спиной к камину в удобное мягкое кресло. Огонь весело потрескивает — слава богу, дровишки пока есть. Полдюжины факелов неровно освещают трапезную. Через боковую дверь входит королева и молча занимает свое место. Сегодня у нее какой-то особенно тусклый вид. Она выглядит потрепанной и старой, несмотря на свои юные годы… Король отворачивается и закрывает глаза. Супруги не обмениваются ни словом…
Входят пажи. Приоткрыв один глаз, король наблюдает за движением тарелок.
Ну, конечно! Два заморенных цыпленка и тощий бараний зад! Кого уж тут приглашать! Они давно обедают и ужинают в одиночестве, мрачные и молчаливые, ловя насмешливые улыбки лакеев.
И что делать, с кого спрашивать, если он должен буквально всем: не только шамбеллану, сиру де Тремуйлю, не только канцлеру, его высокопреосвященству Реньо Шартрскому, но и своим военачальникам и чиновникам, поставщикам провизии и поварам, сапожникам и портным! Он, божьей милостью, король Франции, вынужден надставлять новые рукава к своим старым камзолам и щеголять в рваной обуви! Да, в абсолютно рваной, которую уж, разумеется, не надел бы ни один из его придворных!
Король не может без отвращения вспомнить, что произошло сегодня днем.
Его сапожник, мэтр Жак, принес пару новых башмаков, заказанных месяц назад. Мэтр Жак примерил их королю. Они сидели, как влитые, и были выполнены по последней моде. Король хотел поблагодарить мастера, но не успел этого сделать, ибо тот почтительнейше попросил оплатить заказ. Платить было нечем. Шельма сапожник и бровью не повел. Он поклонился королю, аккуратно снял с его ног новые башмаки, завернул их в тряпку, еще раз поклонился и вышел из комнаты.
Его величество опешил и не сразу понял, что произошло…
Когда понял, едва не задохся от гнева. Хотел было крикнуть, чтобы стража задержала сапожника, но затем раздумал. Слава богу, срама никто не видел. А что возьмешь с наглеца? Ведь он же прав: ему действительно бог знает сколько времени ничего не платят….
И все это происходит потому, что канальи видят полную беспомощность его, короля. Все горе в том, что он не хозяин в своей стране. В ней хозяйничают пожары и разруха, разруха и нужда, нужда и голод. В ней распоряжаются господа феодалы, английские регенты и его светлость герцог Бургундский.
А он, Карл, всего лишь «буржский король»…
Да, он владеет лишь частью южной Франции с городом Буржем, зажатой в тиски между Луарой и английской Гиенью. Даже свои не считают его королем — он не был законно помазан на царство, строго говоря, он продолжает оставаться дофином — наследником престола. Он путешествует по своим замкам, растерянный и слабый, в то время как англичане отбирают его земли.
Конечно, у него еще осталось кое-что. Есть у него поместья, добрые города и богатые налогоплательщики. Но что проку от этого, если все доходные статьи он давно уже передал сиру де Тремуйлю и другим кредиторам, которые опутали его жадными щупальцами и не дают двинуть ни рукой, пи ногой? Что толку, если «Буржское королевство» уменьшается с каждым днем, а полководцы бездействуют и отступают, теряя людей и земли?
Враг захватил почти все, что мог захватить. Как тетиву в гигантском луке, натянул англичанин Луару. Стрела вложена у Орлеана. Падет Орлеан — и смертоносная стрела, пущенная безжалостной и меткой рукой, вонзится ему, Карлу, в самое сердце…
Что же делать? Ждать неизбежной гибели? Или бежать за границу?
Кое-кто утверждает, что еще не все потеряно. Ждут чуда.
Его придворный астролог, мэтр Пьер, вычитал на небе какие-то чудесные знамения. Его добрый Бодрикур из далекой восточной провинции послал ему ясновидящую, на которую возлагает надежды.
Кто она?
Его отец и дед несколько раз обращались к народным пророкам и, как уверяют, не без успеха… Он, Карл, дал согласие, чтобы крестьянку прислали в Шинон. Теперь возвратился его курьер, а с ним какие-то рыцари из Вокулёра.
Ну что ж, скудный ужин окончен, можно их принять.
После темноты свет шести факелов показался очень ярким. Рыцари очутились в большой комнате с потрескавшимися стенами, кое-как завешенными гобеленами и коврами.
За столом, с которого убирали остатки ужина, сидел худощавый человек. Он был одет в скромный черный камзол, на бритой голове покоилась большая черная шляпа. Его лицо производило неприятное впечатление. Широкое у лба, оно резко заострялось книзу. Над толстыми оттопыренными губами нависал огромный нос, похожий на тупой клюв. Маленькие глаза были разного цвета и не мигали. Тонкая шея, казалось, с трудом удерживала огромную, нескладную голову. Во всей его внешности чувствовалось что-то жалкое и одновременно алчное, плотоядное. Он напоминал неоперившегося птенца какой-то хищной птицы.
Король не ответил на приветствия. Он поманил курьера и распечатал письмо. Читал долго, еще дольше сосредоточенно думал, опустив голову на руки. Когда, наконец, он заговорил, голос его оказался слабым и невнятным; рыцари с трудом могли разобрать отдельные слова. Король задал несколько вопросов курьеру и опять погрузился в молчание.
Сир Бертран, набравшись храбрости, выступил на шаг вперед, поклонился монарху и передал просьбу Жанны. Король ничего не ответил. Его сморщившееся лицо выражало явное недоумение. После долгой паузы он подозвал пажа и что-то ему шепнул. Паж объявил, что аудиенция окончена. Рыцарям надлежит завтра днем явиться в королевский совет, где их выслушают. Вопрос о приеме ясновидящей будет решен особо.
Недоуменная мина так и не сошла с королевского лица в этот вечер. Она оставалась даже тогда, когда раздетый своими лакеями, водрузившими на его тощее тело длинную ночную рубашку, Карл VII забрался под темный полог широкого ложа.
Судя по последнему письму Бодрикура и тем ответам, которые он выудил из курьера, дело принимало неожиданный оборот.
Он, король, думал совсем о другом.
Он полагал, что капитан посылает ему обычную пророчицу, ясновидящую, которая будет давать советы. Суеверный Карл, отчаявшись в победе, ждал пророчеств и рассчитывал на них. Он, как и его предки, держал при дворе нескольких магов и предсказателей. Получив первое письмо из Вокулёра, он решил, что дело идет о подобной предсказательнице. Только поэтому и было дано согласие на ее присылку.
И вот вместо пророчицы он получает бешеную девку, рвущуюся к сражениям и переодетую в мужское платье, что уже само по себе является грехом, строго караемым матерью церковью! Эта мужичка заявляет, что во главе воинов спасет Орлеан и приведет его, Карла, в Реймс, для совершения обряда коронации!
Какая невероятная, возмутительная наглость! О чем думал милейший капитан, одобряя подобное дело?
Ему, наследному принцу Валуа, получить корону из рук мужички! Да и вообще все это какой-то дикий бред. Слыханное ли дело, чтобы девчонка возглавляла армию?!
Как в лихорадке вертится король с боку на бок. Ему душно, голова горит. Мадам Мария давно уже почивает, а ему, как видно, не успокоиться до утра.
Перед глазами мелькают обрывки каких-то видений…
Вот мост в Монтеро. О, как часто он его видит!.. Бешено гудит ветер, мельчайшие капельки дождя кружатся в вихре, окутывая все мокрой пеленой. Сир Таннеги, закованный в железо, медленно поднимает секиру. Дядя короля, Жан Бургундский, судорожно вскидывает руку, как бы желая прикрыться… Король видит его испуганные глаза…
Стой, Таннеги!..
Но нет, поздно, секира уже опустилась… Еще и еще… Он не сумел удержать ее! Все кончено. Кровь широким потоком заливает Францию…
Но что, что это?..
Из крови выступает лицо. Оно становится отчетливым. Оно красиво. Но почему в нем столько тупого равнодушия и жестокости? Он узнает его. Это лицо матери, матери-волчицы, отступившейся от сына, продавшей его врагам…
Король мечется и стонет, стараясь сбросить оцепенение.
Картина меняется.
Широкое поле в лучах вечернего солнца, справа — холм, слева — дорога. Как много рыцарей! Как блестят их доспехи! Как ярко горят флажки на копьях! Но почему они неподвижны? Чего ждут?
О боже! Туча закрыла солнце. Это туча из стрел. Им нет конца. Что это за стук и скрежет? Это мечи ударяют о латы! И новый поток, поток бегущих! Остановитесь, куда вы?! Но поток неудержим. В нем перемешалось все: люди, кони, доспехи, кровь. Он ближе и ближе, сейчас он захлестнет и понесет с собой!..
С безумным криком король вскакивает с кровати. От холодного пота рубашка липнет к телу. Страх, физический страх пронизывает все его жалкое существо. Он обречен, он погибнет, спасения нет! Не сегодня-завтра враги возьмут Орлеан и хлынут широким потоком в «Буржское королевство»!.. Надо бежать, бежать немедленно, через несколько дней будет поздно!..
И вдруг слабый, неясный луч надежды, как маленькая искорка, мелькает в мозгу. Карл еще не сознает, что это. Он пытается ухватить мелькнувшую мысль.
Дева… Народ называет ее Девой. Говорят, что женщина погубила Францию, а девушка ее спасет.
Резким движением король раздвигает полог, подходит к окну и прижимает к холодному стеклу свой пылающий лоб…
…Дева!.. А что, если?.. А почему бы не попытать счастья?.. Быть может, это добрый знак свыше? Только невежда и гордец отталкивает спасительную длань. Конечно, может, все это и не так. Может быть, она послана дьяволом.
А может быть…
Нет, сам он этого решить не в состоянии! Сейчас, во всяком случае. Надо созвать совет. Надо спросить мнения богословов. Завтра же с утра он этим займется. Завтра? Сегодня, ибо рассвет уже близок.
Король падает на постель и задергивает полог. Ему становится спокойнее.
Пасмурный день вставал над Шиноном. Рыцари ушли. Они лишь подтвердили то, что было известно. Король отпустил своих советников. Только двое остались с ним: шамбеллан и канцлер.
Сир де Тремуйль тяжело сопел. Его жирное тело едва умещалось в кресле. Его роскошная шуба, подбитая горностаем, казалась ненужной в жарко натопленной комнате. Он, впрочем, любил жару. Лениво играя дорогим кинжалом, привешенным к парчовому поясу, он рассматривал свои короткие пальцы, унизанные перстнями.
Сир де Тремуйль, как и всегда, был преисполнен важности. Это казалось естественным. Разве не он был самым могущественным человеком в государстве? Разве не он захватил почти все королевские замки и поместья, отданные в счет уплаты долга? В его цепких руках находился не только король. Тремуйль держал в денежном плену многих придворных, отсюда шла его прочная власть над людьми.
Он отличался хитростью тяжелодума. Когда-то жадный и грубый бретонец Артур де Ришмон, коннетабль, [8]не выигравший ни одного сражения, вытащил его, Тремуйля, из грязи. Коннетаблю был нужен помощник, чтобы избавиться от очередного королевского любимца. Тремуйль превосходно справился с этой задачей. Однако, устранив соперника до Ришмона, он не желал терпеть чванливого коннетабля. Действуя тайными, по верными средствами, шамбеллан добился того, что король отстранил и прогнал де Ришмона.
С этого момента и началось полновластие сира де Тремуйля. Единственный человек, с которым он снисходительно считался, был монсеньер Реньо де Шартр, архиепископ Реймский, канцлер Карла VII.
С Реймским архиепископом, впрочем, трудно было не считаться. Хотя он был беднее сира де Тремуйля, зато превосходил его тонкостью ума и хитростью.
За плечами прелата было тяжелое прошлое. Трое его братьев погибли при Азенкуре, отец был растерзан восставшими парижанами. Сам Реньо, брошенный повстанцами в тюрьму, лишь случайно уцелел.
На этом его испытания не кончились. Сделавшись канцлером Карла VII, он стал объектом постоянных нападок со стороны коннетабля де Ришмона. Сторонники коннетабля даже захватили архиепископа в плен, и королю пришлось его выкупать на деньги, занятые у де Тремуйля.
Все эти потрясения не прошли даром. Они ожесточили душу прелата, надели прочный панцирь на его совесть, обострили ум и чутье. Оставаясь князем церкви без прихода, он хорошо понимал, что, только ладя с шамбелланом, он может сохранить влияние. Но, уступая для вида де Тремуйлю, монсеньер Реньо почти всегда умел внушить ему мысли и планы, которые тот незаметно принимал и выдавал за свои. Опытными руками направлял архиепископ волю временщика, ожидая того дня, когда можно будет сбросить маску. Удалось бы вернуть богатую Реймскую провинцию, удалось бы помазать на царство короля, а тогда… Тогда были бы и деньги, и почет, и высшая власть!
Известия о Деве взволновали монсеньера Реньо гораздо больше, чем он хотел показать. Замыслы Жанны отвечали самым заветным его мечтам.
Однако архиепископ чувствовал, что здесь ему придется встретить жестокое сопротивление. Он принял бесстрастный вид и, перебирая четки, молча внимал словам шамбеллана.
Шамбеллан между тем говорил развязно и резко. Циничные ругательства срывались с его уст. Под конец даже вся показная важность слетела, и он превратился в грубого горлопана, настоящего рыночного торговца.
Что они, спятили с ума или белены объелись? Какая-то ошалелая деревенская дуреха всех водит за нос! Созывают совет, ищут решения. А решение может быть только одно. Неужели король не понимает, что этот непристойный балаган следует немедленно прекратить? Плохо уже то, что ей разрешили приехать сюда из Вокулёра. Он, де Тремуйль, полагает, что блажную следовало бы затравить собаками или же отдать на потеху солдатам. Во всяком случае, король ни при каких обстоятельствах не должен ее принимать.
Распалившийся временщик имел свои основания возмущаться. Он был доволен настоящим и не стремился к переменам. Мысль о возможных победах королевских войск была ему неприятна. И правда, пока все висело па волоске, король был в его руках, а вместе с королем и его земли и его авторитет. Необходимо было и впредь поддерживать эту политику «равновесия». Чем дольше она продержится, тем лучше. Поэтому-то разговоры о Деве, об Орлеане и коронации приводили Тремуйля в столь сильную ярость.
Король, струхнувший от слов своего любимца, совершенно утонул в кресле и робко скосил глаза на архиепископа. Уловив его взгляд, канцлер заговорил. Его физиономия осветилась приторной улыбкой, когда он кивнул в сторону шамбеллана.
— Да, сир де Тремуйль, конечно, прав, прав, как всегда. Все это возмутительная, неслыханная дерзость. Мало вероятия, чтобы девчонка оказалась святой. Скорее всего, она орудие дьявола. Однако, — тут монсеньер Реньо выразительно помолчал, — однако ее нельзя так просто устранить. Это было бы неблагоразумным шагом и могло бы крайне разгневать господа бога, — монсеньер Реньо перекрестился и поднял глаза к небу, — если бы господь бог был хоть в какой-то мере причастен к ее судьбе. Чем они рискуют, если подвергнут мнимую «святую» проверке? Она будет с легкостью разоблачена. Разве сиру де Тремуйлю не было бы интересно посмотреть на забавный спектакль? Лично он, канцлер, полностью поддерживая мнение шамбеллана, считает все же, что так называемую Деву следует принять во дворце i! испытать. А потом, если их предположения подтвердятся, — архиепископ вздохнул, — ее можно было бы отдать и солдатам, как остроумно советует уважаемый сир де Тремуйль.
Король слушал эти слова с искренним удовлетворением, ибо они отвечали его собственным мыслям. Как-никак, а взглянуть на Деву все-таки любопытно. И он действительно в этом случае ничем не рискует…
Шамбеллан сопел сильнее, чем обычно. Он переводил взгляд с канцлера на короля и с короля на канцлера. Он потел и думал.
Аргументы монсеньера выглядели убедительно, много убедительнее, чем его, Тремуйля, ругань. Любопытство короля явно возбуждено. Интересно, чем руководствуется канцлер, делая свое предложение? Впрочем, он ведь не спорит с шамбелланом, он как будто согласен с ним. А что касается забавного представления… Что ж, Тремуйль не возражает. Он даже готов сам его организовать.
— Ваше преосвященство говорит мудрые речи, — подытожил свои мысли де Тремуйль. — Они отвечают и нашим желаниям. Однако чтобы спектакль стал действительно занятным, мы предложим одно предварительное испытание. Пусть мнимая «святая» на приеме сама отыщет короля в толпе придворных и подойдет прямо к нему… — И де Тремуйль, восхищенный своей выдумкой, так захохотал, что чуть не свалился с кресла.
Улыбнулся и король. Монсеньер Реньо секунду помолчал. Последнее предложение шамбеллана ему не понравилось, ибо он не верил в чудеса. Но делать было нечего. Впрочем, при известной сообразительности отличить короля от других было не так уж трудно…
Канцлер поддержал своего соперника и даже похвалил его изобретательность.
Король не скрывал удовлетворения. Путь к решению сложной проблемы был найден. Веселый и успокоенный, Карл милостиво отпустил советников, тем более что его желудок недвусмысленно говорил о приближении обеденного часа.
Король собирался ужинать. Он только что имел длительную и нудную беседу со своим шамбелланом, [7]сиром де Тремуйлем, и был рад, что извещение об ужине ее прекратило. Слабый и жалкий, стоял он, покачиваясь на своих тонких кривых ногах, не дойдя всего лишь двух шагов до стола, стоял и не знал, что ответить.
В былые времена он, конечно, не стал бы задумываться. Он сразу бы приказал впустить лиц, которых давно и с нетерпением ожидал. Но они с дороги. Они, быть может, голодны. Их следовало бы пригласить к столу, а он — он давно уже никого не приглашает к своему столу… Скудного ужина едва хватит ему и супруге — мадам Марии Анжуйской.
Король делает отрицательный жест — пусть подождут! — и садится спиной к камину в удобное мягкое кресло. Огонь весело потрескивает — слава богу, дровишки пока есть. Полдюжины факелов неровно освещают трапезную. Через боковую дверь входит королева и молча занимает свое место. Сегодня у нее какой-то особенно тусклый вид. Она выглядит потрепанной и старой, несмотря на свои юные годы… Король отворачивается и закрывает глаза. Супруги не обмениваются ни словом…
Входят пажи. Приоткрыв один глаз, король наблюдает за движением тарелок.
Ну, конечно! Два заморенных цыпленка и тощий бараний зад! Кого уж тут приглашать! Они давно обедают и ужинают в одиночестве, мрачные и молчаливые, ловя насмешливые улыбки лакеев.
И что делать, с кого спрашивать, если он должен буквально всем: не только шамбеллану, сиру де Тремуйлю, не только канцлеру, его высокопреосвященству Реньо Шартрскому, но и своим военачальникам и чиновникам, поставщикам провизии и поварам, сапожникам и портным! Он, божьей милостью, король Франции, вынужден надставлять новые рукава к своим старым камзолам и щеголять в рваной обуви! Да, в абсолютно рваной, которую уж, разумеется, не надел бы ни один из его придворных!
Король не может без отвращения вспомнить, что произошло сегодня днем.
Его сапожник, мэтр Жак, принес пару новых башмаков, заказанных месяц назад. Мэтр Жак примерил их королю. Они сидели, как влитые, и были выполнены по последней моде. Король хотел поблагодарить мастера, но не успел этого сделать, ибо тот почтительнейше попросил оплатить заказ. Платить было нечем. Шельма сапожник и бровью не повел. Он поклонился королю, аккуратно снял с его ног новые башмаки, завернул их в тряпку, еще раз поклонился и вышел из комнаты.
Его величество опешил и не сразу понял, что произошло…
Когда понял, едва не задохся от гнева. Хотел было крикнуть, чтобы стража задержала сапожника, но затем раздумал. Слава богу, срама никто не видел. А что возьмешь с наглеца? Ведь он же прав: ему действительно бог знает сколько времени ничего не платят….
И все это происходит потому, что канальи видят полную беспомощность его, короля. Все горе в том, что он не хозяин в своей стране. В ней хозяйничают пожары и разруха, разруха и нужда, нужда и голод. В ней распоряжаются господа феодалы, английские регенты и его светлость герцог Бургундский.
А он, Карл, всего лишь «буржский король»…
Да, он владеет лишь частью южной Франции с городом Буржем, зажатой в тиски между Луарой и английской Гиенью. Даже свои не считают его королем — он не был законно помазан на царство, строго говоря, он продолжает оставаться дофином — наследником престола. Он путешествует по своим замкам, растерянный и слабый, в то время как англичане отбирают его земли.
Конечно, у него еще осталось кое-что. Есть у него поместья, добрые города и богатые налогоплательщики. Но что проку от этого, если все доходные статьи он давно уже передал сиру де Тремуйлю и другим кредиторам, которые опутали его жадными щупальцами и не дают двинуть ни рукой, пи ногой? Что толку, если «Буржское королевство» уменьшается с каждым днем, а полководцы бездействуют и отступают, теряя людей и земли?
Враг захватил почти все, что мог захватить. Как тетиву в гигантском луке, натянул англичанин Луару. Стрела вложена у Орлеана. Падет Орлеан — и смертоносная стрела, пущенная безжалостной и меткой рукой, вонзится ему, Карлу, в самое сердце…
Что же делать? Ждать неизбежной гибели? Или бежать за границу?
Кое-кто утверждает, что еще не все потеряно. Ждут чуда.
Его придворный астролог, мэтр Пьер, вычитал на небе какие-то чудесные знамения. Его добрый Бодрикур из далекой восточной провинции послал ему ясновидящую, на которую возлагает надежды.
Кто она?
Его отец и дед несколько раз обращались к народным пророкам и, как уверяют, не без успеха… Он, Карл, дал согласие, чтобы крестьянку прислали в Шинон. Теперь возвратился его курьер, а с ним какие-то рыцари из Вокулёра.
Ну что ж, скудный ужин окончен, можно их принять.
После темноты свет шести факелов показался очень ярким. Рыцари очутились в большой комнате с потрескавшимися стенами, кое-как завешенными гобеленами и коврами.
За столом, с которого убирали остатки ужина, сидел худощавый человек. Он был одет в скромный черный камзол, на бритой голове покоилась большая черная шляпа. Его лицо производило неприятное впечатление. Широкое у лба, оно резко заострялось книзу. Над толстыми оттопыренными губами нависал огромный нос, похожий на тупой клюв. Маленькие глаза были разного цвета и не мигали. Тонкая шея, казалось, с трудом удерживала огромную, нескладную голову. Во всей его внешности чувствовалось что-то жалкое и одновременно алчное, плотоядное. Он напоминал неоперившегося птенца какой-то хищной птицы.
Король не ответил на приветствия. Он поманил курьера и распечатал письмо. Читал долго, еще дольше сосредоточенно думал, опустив голову на руки. Когда, наконец, он заговорил, голос его оказался слабым и невнятным; рыцари с трудом могли разобрать отдельные слова. Король задал несколько вопросов курьеру и опять погрузился в молчание.
Сир Бертран, набравшись храбрости, выступил на шаг вперед, поклонился монарху и передал просьбу Жанны. Король ничего не ответил. Его сморщившееся лицо выражало явное недоумение. После долгой паузы он подозвал пажа и что-то ему шепнул. Паж объявил, что аудиенция окончена. Рыцарям надлежит завтра днем явиться в королевский совет, где их выслушают. Вопрос о приеме ясновидящей будет решен особо.
Недоуменная мина так и не сошла с королевского лица в этот вечер. Она оставалась даже тогда, когда раздетый своими лакеями, водрузившими на его тощее тело длинную ночную рубашку, Карл VII забрался под темный полог широкого ложа.
Судя по последнему письму Бодрикура и тем ответам, которые он выудил из курьера, дело принимало неожиданный оборот.
Он, король, думал совсем о другом.
Он полагал, что капитан посылает ему обычную пророчицу, ясновидящую, которая будет давать советы. Суеверный Карл, отчаявшись в победе, ждал пророчеств и рассчитывал на них. Он, как и его предки, держал при дворе нескольких магов и предсказателей. Получив первое письмо из Вокулёра, он решил, что дело идет о подобной предсказательнице. Только поэтому и было дано согласие на ее присылку.
И вот вместо пророчицы он получает бешеную девку, рвущуюся к сражениям и переодетую в мужское платье, что уже само по себе является грехом, строго караемым матерью церковью! Эта мужичка заявляет, что во главе воинов спасет Орлеан и приведет его, Карла, в Реймс, для совершения обряда коронации!
Какая невероятная, возмутительная наглость! О чем думал милейший капитан, одобряя подобное дело?
Ему, наследному принцу Валуа, получить корону из рук мужички! Да и вообще все это какой-то дикий бред. Слыханное ли дело, чтобы девчонка возглавляла армию?!
Как в лихорадке вертится король с боку на бок. Ему душно, голова горит. Мадам Мария давно уже почивает, а ему, как видно, не успокоиться до утра.
Перед глазами мелькают обрывки каких-то видений…
Вот мост в Монтеро. О, как часто он его видит!.. Бешено гудит ветер, мельчайшие капельки дождя кружатся в вихре, окутывая все мокрой пеленой. Сир Таннеги, закованный в железо, медленно поднимает секиру. Дядя короля, Жан Бургундский, судорожно вскидывает руку, как бы желая прикрыться… Король видит его испуганные глаза…
Стой, Таннеги!..
Но нет, поздно, секира уже опустилась… Еще и еще… Он не сумел удержать ее! Все кончено. Кровь широким потоком заливает Францию…
Но что, что это?..
Из крови выступает лицо. Оно становится отчетливым. Оно красиво. Но почему в нем столько тупого равнодушия и жестокости? Он узнает его. Это лицо матери, матери-волчицы, отступившейся от сына, продавшей его врагам…
Король мечется и стонет, стараясь сбросить оцепенение.
Картина меняется.
Широкое поле в лучах вечернего солнца, справа — холм, слева — дорога. Как много рыцарей! Как блестят их доспехи! Как ярко горят флажки на копьях! Но почему они неподвижны? Чего ждут?
О боже! Туча закрыла солнце. Это туча из стрел. Им нет конца. Что это за стук и скрежет? Это мечи ударяют о латы! И новый поток, поток бегущих! Остановитесь, куда вы?! Но поток неудержим. В нем перемешалось все: люди, кони, доспехи, кровь. Он ближе и ближе, сейчас он захлестнет и понесет с собой!..
С безумным криком король вскакивает с кровати. От холодного пота рубашка липнет к телу. Страх, физический страх пронизывает все его жалкое существо. Он обречен, он погибнет, спасения нет! Не сегодня-завтра враги возьмут Орлеан и хлынут широким потоком в «Буржское королевство»!.. Надо бежать, бежать немедленно, через несколько дней будет поздно!..
И вдруг слабый, неясный луч надежды, как маленькая искорка, мелькает в мозгу. Карл еще не сознает, что это. Он пытается ухватить мелькнувшую мысль.
Дева… Народ называет ее Девой. Говорят, что женщина погубила Францию, а девушка ее спасет.
Резким движением король раздвигает полог, подходит к окну и прижимает к холодному стеклу свой пылающий лоб…
…Дева!.. А что, если?.. А почему бы не попытать счастья?.. Быть может, это добрый знак свыше? Только невежда и гордец отталкивает спасительную длань. Конечно, может, все это и не так. Может быть, она послана дьяволом.
А может быть…
Нет, сам он этого решить не в состоянии! Сейчас, во всяком случае. Надо созвать совет. Надо спросить мнения богословов. Завтра же с утра он этим займется. Завтра? Сегодня, ибо рассвет уже близок.
Король падает на постель и задергивает полог. Ему становится спокойнее.
Пасмурный день вставал над Шиноном. Рыцари ушли. Они лишь подтвердили то, что было известно. Король отпустил своих советников. Только двое остались с ним: шамбеллан и канцлер.
Сир де Тремуйль тяжело сопел. Его жирное тело едва умещалось в кресле. Его роскошная шуба, подбитая горностаем, казалась ненужной в жарко натопленной комнате. Он, впрочем, любил жару. Лениво играя дорогим кинжалом, привешенным к парчовому поясу, он рассматривал свои короткие пальцы, унизанные перстнями.
Сир де Тремуйль, как и всегда, был преисполнен важности. Это казалось естественным. Разве не он был самым могущественным человеком в государстве? Разве не он захватил почти все королевские замки и поместья, отданные в счет уплаты долга? В его цепких руках находился не только король. Тремуйль держал в денежном плену многих придворных, отсюда шла его прочная власть над людьми.
Он отличался хитростью тяжелодума. Когда-то жадный и грубый бретонец Артур де Ришмон, коннетабль, [8]не выигравший ни одного сражения, вытащил его, Тремуйля, из грязи. Коннетаблю был нужен помощник, чтобы избавиться от очередного королевского любимца. Тремуйль превосходно справился с этой задачей. Однако, устранив соперника до Ришмона, он не желал терпеть чванливого коннетабля. Действуя тайными, по верными средствами, шамбеллан добился того, что король отстранил и прогнал де Ришмона.
С этого момента и началось полновластие сира де Тремуйля. Единственный человек, с которым он снисходительно считался, был монсеньер Реньо де Шартр, архиепископ Реймский, канцлер Карла VII.
С Реймским архиепископом, впрочем, трудно было не считаться. Хотя он был беднее сира де Тремуйля, зато превосходил его тонкостью ума и хитростью.
За плечами прелата было тяжелое прошлое. Трое его братьев погибли при Азенкуре, отец был растерзан восставшими парижанами. Сам Реньо, брошенный повстанцами в тюрьму, лишь случайно уцелел.
На этом его испытания не кончились. Сделавшись канцлером Карла VII, он стал объектом постоянных нападок со стороны коннетабля де Ришмона. Сторонники коннетабля даже захватили архиепископа в плен, и королю пришлось его выкупать на деньги, занятые у де Тремуйля.
Все эти потрясения не прошли даром. Они ожесточили душу прелата, надели прочный панцирь на его совесть, обострили ум и чутье. Оставаясь князем церкви без прихода, он хорошо понимал, что, только ладя с шамбелланом, он может сохранить влияние. Но, уступая для вида де Тремуйлю, монсеньер Реньо почти всегда умел внушить ему мысли и планы, которые тот незаметно принимал и выдавал за свои. Опытными руками направлял архиепископ волю временщика, ожидая того дня, когда можно будет сбросить маску. Удалось бы вернуть богатую Реймскую провинцию, удалось бы помазать на царство короля, а тогда… Тогда были бы и деньги, и почет, и высшая власть!
Известия о Деве взволновали монсеньера Реньо гораздо больше, чем он хотел показать. Замыслы Жанны отвечали самым заветным его мечтам.
Однако архиепископ чувствовал, что здесь ему придется встретить жестокое сопротивление. Он принял бесстрастный вид и, перебирая четки, молча внимал словам шамбеллана.
Шамбеллан между тем говорил развязно и резко. Циничные ругательства срывались с его уст. Под конец даже вся показная важность слетела, и он превратился в грубого горлопана, настоящего рыночного торговца.
Что они, спятили с ума или белены объелись? Какая-то ошалелая деревенская дуреха всех водит за нос! Созывают совет, ищут решения. А решение может быть только одно. Неужели король не понимает, что этот непристойный балаган следует немедленно прекратить? Плохо уже то, что ей разрешили приехать сюда из Вокулёра. Он, де Тремуйль, полагает, что блажную следовало бы затравить собаками или же отдать на потеху солдатам. Во всяком случае, король ни при каких обстоятельствах не должен ее принимать.
Распалившийся временщик имел свои основания возмущаться. Он был доволен настоящим и не стремился к переменам. Мысль о возможных победах королевских войск была ему неприятна. И правда, пока все висело па волоске, король был в его руках, а вместе с королем и его земли и его авторитет. Необходимо было и впредь поддерживать эту политику «равновесия». Чем дольше она продержится, тем лучше. Поэтому-то разговоры о Деве, об Орлеане и коронации приводили Тремуйля в столь сильную ярость.
Король, струхнувший от слов своего любимца, совершенно утонул в кресле и робко скосил глаза на архиепископа. Уловив его взгляд, канцлер заговорил. Его физиономия осветилась приторной улыбкой, когда он кивнул в сторону шамбеллана.
— Да, сир де Тремуйль, конечно, прав, прав, как всегда. Все это возмутительная, неслыханная дерзость. Мало вероятия, чтобы девчонка оказалась святой. Скорее всего, она орудие дьявола. Однако, — тут монсеньер Реньо выразительно помолчал, — однако ее нельзя так просто устранить. Это было бы неблагоразумным шагом и могло бы крайне разгневать господа бога, — монсеньер Реньо перекрестился и поднял глаза к небу, — если бы господь бог был хоть в какой-то мере причастен к ее судьбе. Чем они рискуют, если подвергнут мнимую «святую» проверке? Она будет с легкостью разоблачена. Разве сиру де Тремуйлю не было бы интересно посмотреть на забавный спектакль? Лично он, канцлер, полностью поддерживая мнение шамбеллана, считает все же, что так называемую Деву следует принять во дворце i! испытать. А потом, если их предположения подтвердятся, — архиепископ вздохнул, — ее можно было бы отдать и солдатам, как остроумно советует уважаемый сир де Тремуйль.
Король слушал эти слова с искренним удовлетворением, ибо они отвечали его собственным мыслям. Как-никак, а взглянуть на Деву все-таки любопытно. И он действительно в этом случае ничем не рискует…
Шамбеллан сопел сильнее, чем обычно. Он переводил взгляд с канцлера на короля и с короля на канцлера. Он потел и думал.
Аргументы монсеньера выглядели убедительно, много убедительнее, чем его, Тремуйля, ругань. Любопытство короля явно возбуждено. Интересно, чем руководствуется канцлер, делая свое предложение? Впрочем, он ведь не спорит с шамбелланом, он как будто согласен с ним. А что касается забавного представления… Что ж, Тремуйль не возражает. Он даже готов сам его организовать.
— Ваше преосвященство говорит мудрые речи, — подытожил свои мысли де Тремуйль. — Они отвечают и нашим желаниям. Однако чтобы спектакль стал действительно занятным, мы предложим одно предварительное испытание. Пусть мнимая «святая» на приеме сама отыщет короля в толпе придворных и подойдет прямо к нему… — И де Тремуйль, восхищенный своей выдумкой, так захохотал, что чуть не свалился с кресла.
Улыбнулся и король. Монсеньер Реньо секунду помолчал. Последнее предложение шамбеллана ему не понравилось, ибо он не верил в чудеса. Но делать было нечего. Впрочем, при известной сообразительности отличить короля от других было не так уж трудно…
Канцлер поддержал своего соперника и даже похвалил его изобретательность.
Король не скрывал удовлетворения. Путь к решению сложной проблемы был найден. Веселый и успокоенный, Карл милостиво отпустил советников, тем более что его желудок недвусмысленно говорил о приближении обеденного часа.
ГЛАВА 5
Испытание
В шинонской гостинице было неуютно и холодно. Печей не топили за неимением дров: все запасы топлива к концу зимы поглотил замок.
Жанна куталась в одеяло, но не могла согреться. Мысли были грустные.
Лотарингские рыцари ничего не добились. Сир Бертран угрюмо молчал. Более экспансивный Жан из Меца чертыхался и клял Карла VII.
Жанну возмущали такие речи. Она запретила хулить своего милого дофина и уверяла, что, претерпев так много, следует подождать еще немножко.
Впрочем, самой ей ждать было труднее, чем остальным…
На следующее утро появились попы. Это были представители духовенства из замка, посланные по распоряжению советников короля. Попы с любопытством и опаской рассматривали Деву. Потом начали забрасывать вопросами.
Жанна интуитивно не доверяла церковникам. Она до самозабвения верила в бога, но испытывала неприязнь к его сребролюбивым служителям.
Сначала девушка наотрез отказалась отвечать. Ей дали понять, что при таком поведении она никогда не увидит короля. Один из попов мягким и вкрадчивым голосом объяснил, что они посланцы Карла VII и имеют целью подготовить ее к приему. Жанна смирилась.
Уходя, соглядатаи в рясах постарались сделать свои лица непроницаемыми. Мысли у всех были одни и те же. Будь их воля, они показали бы этой строптивой мужичке, где раки зимуют… Но они хорошо помнили инструкцию, полученную от его высокопреосвященства, архиепископа Реймского…
Наступил вечер восьмого марта.
В приемном зале главного шинонского дворца зажгли пятьдесят больших факелов. При столь ярком освещении можно было рассмотреть даже закопченную роспись потолка и причудливые узоры на пестрых коврах, развешанных вдоль стен.
А платья придворных выглядели совсем фантастично.
Жанна куталась в одеяло, но не могла согреться. Мысли были грустные.
Лотарингские рыцари ничего не добились. Сир Бертран угрюмо молчал. Более экспансивный Жан из Меца чертыхался и клял Карла VII.
Жанну возмущали такие речи. Она запретила хулить своего милого дофина и уверяла, что, претерпев так много, следует подождать еще немножко.
Впрочем, самой ей ждать было труднее, чем остальным…
На следующее утро появились попы. Это были представители духовенства из замка, посланные по распоряжению советников короля. Попы с любопытством и опаской рассматривали Деву. Потом начали забрасывать вопросами.
Жанна интуитивно не доверяла церковникам. Она до самозабвения верила в бога, но испытывала неприязнь к его сребролюбивым служителям.
Сначала девушка наотрез отказалась отвечать. Ей дали понять, что при таком поведении она никогда не увидит короля. Один из попов мягким и вкрадчивым голосом объяснил, что они посланцы Карла VII и имеют целью подготовить ее к приему. Жанна смирилась.
Уходя, соглядатаи в рясах постарались сделать свои лица непроницаемыми. Мысли у всех были одни и те же. Будь их воля, они показали бы этой строптивой мужичке, где раки зимуют… Но они хорошо помнили инструкцию, полученную от его высокопреосвященства, архиепископа Реймского…
Наступил вечер восьмого марта.
В приемном зале главного шинонского дворца зажгли пятьдесят больших факелов. При столь ярком освещении можно было рассмотреть даже закопченную роспись потолка и причудливые узоры на пестрых коврах, развешанных вдоль стен.
А платья придворных выглядели совсем фантастично.