Левандовский Борис. Шумен

   Он зашел в небольшое кафе, однако сразу же вернулся на улицу, поскольку народу в тесное помещение набилось столько, что нечем стало дышать.
   Прохожие заметно прибавили шагу, кто мог, откатывали рукава рубашек или обхватывали себя руками; Макса толкали со всех сторон. В конце концов, он посчитал за лучшее направиться к трамвайной остановке и, выбравшись из встречного потока людей, присоединился к течению, идущему в нужном ему направлении.
   Погодная аномалия к этому моменту совершенно вытеснила из головы Макса его недавний визит к странному лысому старику. По крайней мере, на какое-то время.
   Минуя переулок, ведущий к остановке, Макс уловил первые признаки пара изо рта. Самым забавным было наблюдать это явление среди ярко освещенных солнцем улиц.
   На дорогах образовались серьезные автомобильные пробки, гудящие сотней клаксонов на разные тона, словно сборный какофонический хор из Парка машинного периода, устроивший забастовку с требованием сменить масло.
   Оказавшись в окрестностях остановки, Макс сразу понял, что шансов выбраться из центра города на трамвае или на каком-нибудь другом виде транспорта, кроме своих двоих, у него практически нет. Все подходы к двум остановкам, которые поддерживали маршруты в противоположных направлениях, были запружены мерзнущими людьми. Но даже если бы ему удалось пробиться сквозь толпу к двери трамвая, то вряд ли бы он проехал дальше ближайшего поворота из-за безнадежных пробок на дорогах, которые образовались по вине толп народа, что продолжали и продолжали стекаться к остановкам. Похоже, нечто подобное происходило сейчас всюду.
   Откуда-то сквозь гул сотен и тысяч голосов пробилась переливная трель, и огромная толпа у ближайшей к Максу остановки пришла в возбужденное движение, увидев приближающийся трамвай, который сумел каким-то чудом пересечь пробку на перекрестке. Люди бросились к закрытым дверям обоих вагонов еще до того, как трамвай достиг остановки. Однако сразу выяснилось, что тот под завязку набит пассажирами, чьи нервные лица таращились из середины, наблюдая за происходящим вокруг. Поняв, что водитель не собирается открывать двери, колышущаяся, гомонящая масса обступила трамвай, колотя кулаками по корпусу и даже в окна и требуя ее впустить внутрь. Макс различил лицо водителя, тщетно звеневшего сигналом – бледное пятно страха, что вырисовывалось за стеклом. Когда в него ударил брошенный кем-то тяжелый предмет, водитель дрогнул и все-таки открыл двери. Они раскрылись с задержкой из-за внутреннего напора людей и только благодаря помощи многочисленных рук тех, кто стоял снаружи. Находившимся внутри пассажиром ничего не оставалось делать, как держать яростную оборону. Внешняя толпа волнами накатывала на трамвай, словно морской прилив. Макса достигли вопли затоптанных, крики боли и детский плач. Внезапно с обратной стороны вагонов раздался звон выдавленных оконных стекол. Обезумевшие люди даже не брали во внимание, что автомобильное и человеческое скопление все равно не позволят трамваю сдвинуться с места.
   Все же нашлись некоторые, кто сообразил безнадежность этих попыток. Но многие уже не могли выбраться из напирающей со всех сторон толпы. Вдруг дикое многоголосье прорезал чей-то страшный высокий крик. Макс увидел рядом с одной из дверей трамвая окровавленное детское лицо – то ли мальчика, то ли коротко стриженой девочки лет семи, – которое на мгновение вынырнуло над головами толпы и тут же скрылось внизу, будто захлебнувшись вместе с воплем.
   Бойня на трамвайной остановке на минуту отвлекла Макса от пробирающего до костей холода, который продолжал тем временем усиливаться, превращаясь уже в настоящий мороз. Он так продрог, что его зубы выдавали костяную дробь, а оголенная кожа на руках стала гусиной и пошла фиолетовыми и оранжевыми пятнами. Впрочем, все, кто его окружал, выглядели не лучше.
   Хотя Макс находился довольно далеко от места главной давки, ему потребовалось немало сил и сноровки, чтобы вырваться из тисков постоянно растущей толпы и оказаться в менее опасной зоне. Затем, окончательно утвердившись в необходимости искать иной путь бегства от этой необъяснимой зимней стужи, он кое-как пробрался обратно на проспект Свободы.
   Здесь оказалось куда просторнее, чем вблизи остановок, однако ледяной ветер хлестал по замерзшему телу как хлыстом. Охваченные паникой, люди носились будто одержимые, уже безо всякого разбора заскакивая в любые открытые двери – магазинов, кафе, подъездов домов. Продавцы лотков, выстроившихся вдоль проспекта, спешно пытались собрать товар, но бросали свои места на произвол и присоединялись к остальным, ища спасения от крепчающего с каждой минутой холода. Макс лишь мельком обратил внимание на нескольких мародерствующих пенсионеров.
   Где-то, издав громкий «кр-раш!», лопнула и обвалилась с грохотом большая витрина магазина одежды, и уже вскоре Макс заметил бегущих по улице людей, натягивающих на себя, видимо, первое, что попалось под руку. Грохот бьющихся витрин усилился, когда он двинулся в направлении Оперного, – тут располагалось много магазинов; продавцы безнадежно пытались защитить свою территорию от массового грабежа. Пробегая мимо одного из таких очагов сопротивления, Макс едва не упал, споткнувшись о тело молодой девушки в униформе продавца, которая лежала на тротуаре с перерезанным куском витринного стекла горлом. Ее мертвое лицо с открытыми глазами, казалось, принадлежит восковой кукле; кровь из шеи растеклась поперек тротуара и размазалась множеством ног на десяток шагов вокруг. Макс отпрыгнул в сторону, чтобы не наступить в темно-красную лужу. И тут же был кем-то сбит.
   Поднявшись на ноги, он поскользнулся и снова упал, – под воздействием холода разогретые тротуары сперва конденсировали на своей поверхности влагу из воздуха, а теперь она замерзала, превращаясь в лед. Падая, Макс попал руками в самую середину кровавой лужи. Кровь девушки еще была теплой, а на морозе казалась просто горячей.
   Он также сильно ушиб правое колено, однако был вынужден как можно скорее вскочить, чтобы не оказаться затоптанным, и захромал в прежнем направлении. Макс еще точно не решил, куда свернуть с обезумевшего проспекта, он просто подчинялся необходимости двигаться под воздействием холода и того, что творилось вокруг.
   Легковой «форд» врезался на большой скорости в дом всего в пяти шагах перед ним, впечатав в стену со смачным и в то же время страшным звуком двух человек. Еще сразу несколько автомашин столкнулись на дороге; одна взорвалась и три или четыре загорелись, поднимая к небу масляные клубы черного дыма. Макс все чаще встречал на пути лежащие тела, – кто-то еще корчился, кто-то был без сознания или уже мертв. Местами стихийно вспыхивали драки, отовсюду неслись вопли и крики о помощи. Казалось, весь мир очутился во власти безумного иллюзиониста, перед которым Копперфильд выглядел мальчонкой в коротких штанишках, утомляющего соседей трюками из коробки с набором юного фокусника.
   Максу все труднее удавалось сохранять равновесие: ушибленное колено, похоже, здорово распухло, дьявольски болело и почти не сгибалось, плитка тротуара превратилась в каток, при этом его то и дело пихали, толкали и налетали навстречу. Тем не менее, он никак не мог отделаться от назойливой мысли, что нужно вымыть руки; кровь из перерезанной глотки девушки скорее примерзала к его ладоням, чем подсыхала. Своих рук он уже почти не чувствовал.
   Огибая очередное тело, неподвижно лежащее поперек тротуара, Макс внезапно узнал Батута. Он на секунду замешкался рядом с ним, одновременно уклоняясь от мечущихся людей. Видимых признаков насилия у Батута заметно не было. Возможно, он просто поскользнулся, как и многие другие, и ударился головой при падении. Но как бы там ни было, Макс быстро сообразил, что вряд ли способен ему чем-то помочь – от окоченения и боли в колене он сам едва держался на ногах. Он двинулся дальше, заметив краем глаза, что Батут по злой иронии оказался прямо под одним из плакатов группы «Драглайн-2», которые Макс расклеил вчера днем.
   Достигнув перекрестка за Оперным театром, Макс понял, что ему конец.
   Тело, защищенное одной футболкой и летними джинсами, сдавалось, уступая мертвенным вампирским объятиям двадцатиградусного мороза, и уже едва повиновалось. Внезапно Максу захотелось лечь прямо на тротуар и… Однако часть его сознания, которая вовсе не собиралась капитулировать, воспротивилась и напомнила, что если он поддастся этому соблазну, то больше никогда уже не поднимется.
   Он бросился, насколько мог быстро, назад к двери ближайшего подъезда. Единственное, что оставалось, это постараться укрыться где-нибудь. Толпы народа на проспекте уже заметно поредели, – видимо, многие так и поступили. Макс толкнул дверь, но она едва поддалась. Он толкнул снова, уже сильнее. Похоже, кто-то подпирал дверь с обратной стороны. Чертыхнувшись, Макс побежал к следующей; ледяной воздух перехватывал дыхание. Дверь распахнулась, однако ему на встречу вылетел чей-то кулак и ударил в лицо. Макс шлепнулся на задницу и заплакал от досады, утирая предплечьем хлынувшую из носа кровь. Слезы моментально схватились морозом, повисая на ресницах крошечными сосульками и лишая его возможности видеть.
   Мимо него кто-то пронесся, больно зацепив распухшее колено. Макс закричал, но все же благодаря неимоверному усилию заставил себя встать, прекрасно понимая, что следующее падение наверняка станет для него последним. Он сбил льдинки с ресниц бесчувственными пальцами, уже нисколько не заботясь о том, чтобы не измазать лицо кровью убитой девушки, и поплелся, тупо глядя перед собой.
   Почти перестав что-либо соображать, Макс свернул направо в узкий переулок и проковылял шагов тридцать, когда услышал впереди быстро приближающийся шум – шум, который он теперь мог безошибочно узнать. Раньше, чем он сумел различить это сквозь туман в глазах, стало ясно – прямо на него несется сплошная лавина людей. Возможно, они являлись частью той толпы, которая вначале штурмовала трамвай на остановке, и теперь, как и Макс, искали свой путь к спасению в этой стороне.
   Но также стало ясно и еще кое-что. У него не хватит ни сил, ни времени, чтобы успеть убраться с их дороги.
   Это было подобно удару огромной волны…

* * *

   …Но на него никто не наступил, и он не был превращен в следующее же мгновение в жуткое месиво из раздробленных костей и кровавого фарша плоти.
   Макс лежал, прижимаясь щекой к горячему тротуару.
   – Наверное, эпилептик, – сказал кто-то сверху.
   – Бедняга, – произнес женский голос. – Ему срочно нужно в больницу.
   Послышалось еще несколько разных голосов, но Макс не смог разобрать, о чем они говорили.
   Чья-то теплая рука прикоснулась к его лбу.
   – Господи, парня как будто только что вынули из морозильника!
   – Ну и дела…
   Видимо, заметив, что Макс прислушивается, кто-то начал помогать ему встать на ноги, просунув руки подмышки.
   – Оставьте его в покое, скоро приедет неотложка, – упредил все тот же женский голос, и руки скользнули назад. Но Макс уже поднимался самостоятельно, озираясь по сторонам.
   Никаких обезумевших толп, никакого погрома на проспекте Свободы, никаких распростертых тел и следов от саней Снежной Королевы… Ничего. Солнце согревало улицу как и прежде в своих жарких лучах. Однако Макса все еще продолжал бить яростный озноб, тело с мучительной болью возвращало нормальное кровообращение. Особенно досталось носу и ушам.
   Постепенно согреваясь, он обвел ошалелым взглядом собравшихся вокруг него людей – человек около двенадцати.
   – Немедленно ложитесь, – подскочила к нему дама лет сорока-сорока пяти, похожая на школьную училку, чей голос Макс слышал раньше.
   – А пошла бы ты… – он отпихнул даму и пробрался сквозь маленькую толпу, сопровождаемый изумленными репликами.
   Макс сразу выяснил, что у него из носу бежит кровь, а правое колено действительно сильно распухло, заставляя прихрамывать. Он скользнул в ближайшую браму и начал приводить себя в порядок с помощью носового платка. Хуже всего дела обстояли с футболкой, которую невозможно было вернуть в прежнее состояние и оставалось лишь выбросить. Благо она была не белой, а синей, и бурые пятна крови на ней казались не слишком заметны. Макс несколько раз слюнявил платок, пока, насколько мог, не привел лицо в нормальный вид.
   Ему наконец удалось согреться (хотя обмороженные уши еще пощипывало), озноб, казалось, прошел, но вскоре Макса вновь начало трясти. Случившееся настолько противоречило всем его представлениям о жизни, о возможном и не возможном, что пробуждало настоящий мистический ужас, заставляющий вставать волосы дыбом.
   Его будто на четверть часа как щепку вышвырнуло в другую реальность. И что бы ни выяснилось потом, все это произошло с ним по-настоящему. Либо было способно иметь таковые последствия, что означало, по сути, одно и то же – и обмороженные уши с разбитым коленом служили тому бесспорным доказательством. Конечно, он мог повредить ногу, когда свалился на тротуар, но что касалось явного обморожения и прочего… К тому же, иллюзия того, что с ним произошло, была настолько полной и реалистичной, что говорить о простой галлюцинации мог только законченный идиот. Никакой гипноз или наркотик не могли привести к подобным последствиям.
   Макс интуитивно понял, что если бы во время тех событий ему перерезали глотку (как той девушке – куском разбитого витринного стекла) или на него бы обрушился дом, то его сейчас не было бы в живых. И он был в этом абсолютно уверен.
   Вот что было действительно Хреново.
   Он вспомнил до отвращения приторный чай, которым его напоил лысый, странный привкус, который ощутил сквозь липкую жажду во рту (впрочем, Максу и сейчас ужасно хотелось пить), еще он снова не мог не вспомнить, как старик бормотал о неком загадочном методе, и про то, как Максу чудилось, будто он вышел из дома Леонтия, а затем… Все выступало за то, что тот подмешал ему в чай какой-то мощный галлюциноген, который подействовал с некоторой паузой. Но возможно ли это? Если лысый являлся каким-нибудь ученым-маньяком, – отвергнутым коллегами, если судить по его же словам (они смеялисьнадо мной… метод, который они оплевали… жалкие бездарные ничтожества), – то почему вместо того, чтобы пронаблюдать за ним, просто отпустил?
   Темный подъезд являлся не слишком подходящим местом для этих рассуждений, однако Макс ничего не мог с собой поделать. Он провел в нем еще несколько минут, стараясь как можно больше придти в норму, прежде чем снова оказаться на людях.

* * *

   Всю дорогу домой он заставлял себя не думать о коротком путешествии в ужасное зазеркалье и обо всем, что его предваряло, – по крайней мере, пока не окажется в спокойной и привычной обстановке, внутри той крепости с острым частоколом и поднятым мостом над глубоким рвом, где плавают крокодилы, – которая для каждого из нас зовется Домом.
   Но, переступая порог своей квартиры, Макс уже был совершенно уверен, что его визит к лысому старику, давшему объявление, напрямую связан с его пятнадцатиминутной прогулкой по Стране Ужасов.

Веселье начинается…

   Зайдя в кухню, Макс долго не мог поверить своим глазам. В ней хозяйничало целое полчище гигантских тараканов. Они были повсюду, они кишели, издавая мерзкое шуршание, они носились даже по потолку, спрыгивали на пластиковый плафон люстры, а затем шлепались на пол; они раскидали все, что могли сдвинуть с места – чашки, солонку, перечницу и прочую мелочь, – посрывали полотенца с крючков, опрокинули возле раковины банки с моющим средством; они пообгрызали деревянные ножки стола и табуретов…
   Макс ненавидел тараканов. Но эти – были сущие чудовища. Его передернуло трижды, прежде чем огромные твари исчезли. Он застыл у входа, переводя взгляд с одной стены на другую, со стола к раковине и снова на стол. Неужели увлекательная экскурсия в страну летних заморозков и кухонных монстров еще не закончилась? Что же, в конце концов, с ним сделали?
   Что?
   Макс тщательно вымыл один из стаканов, хотя взял его с полки для чистой посуды, и, преодолевая отвращение, выпил простой воды – шорох от крыльев насекомых и звуки их беготни все еще стояли у него в ушах. Затем налил себе снова, однако удовольствие от долгожданной воды было безнадежно испорчено.
   Долбаные тараканы, – Макс сел за стол, обхватив голову руками. Или в данном контексте правильнее сказать тара́каны – с ударением на втором слоге. Чего же ожидать в следующий раз? Паука размером с собаку, а может, Джейсона с мамашей? Либо…
   – Беда, ну прям беда! – долетело из уборной.
   – Кажется, у нас гости, Хулио, – Макс поднялся, стараясь вспомнить, откуда ему знаком этот голос.
   Он открыл дверь туалета… ну, конечно, дед.
   – Привет, – сказал тот, поспешно пряча что-то длинное и узловатое в штаны. Дед умер пять лет назад, но сейчас выглядел именно таким, каким Макс запомнил его незадолго до похорон. И, тем не менее, вонь в уборной стояла вполне натуральная. – Представляешь, каково это – не иметь говёной возможности по-человечески посрать. Аж геморрой вывалился. Последние восемь лет так доставал, собака! Беда, такая беда…
   – Ну, и что дальше? – осведомился Макс, скептически глядя на фантом, который существовал только в его собственной голове. Он знал, что дед никогда не причинит ему вреда, – в любом случае.
   – Ладно, давай рассказывай, как вы тут, пока я колбасился в санатории, – он в свою очередь критически оглядел Макса и зашагал в кухню мимо него. – Ты вроде как подрос. Слушай, а сколько я уже не был у вас в гостях, что-то не припомню?
   – Дед, тебя уже пять лет как закопали.
   – Да? – старик застыл, глядя на него с таким изумлением, что Максу, – чем бы это ни являлось, – стало его жаль. – Вот беда-а. Такая беда, что прям…
   – Дед… – выдавил Макс. – Ты бы свалил, а? Не надо… – деда он любил не меньше родителей, а, может быть, даже больше. И не хотел паскудить добрую память о нем, глядя на это.
   И… дед исчез.
   – Спасибо… – сказал Макс, обращаясь неизвестно к кому.

…и продолжается

   К шести часам вечера Макс понял, что не застрахован от любой неожиданности. Дело в том, что до этого времени он только чудом не подорвался на пехотной мине, притаившейся под ковровой дорожкой в коридоре, – ее выдавал лишь небольшой бугорок, на который Макс вовремя обратил внимание. Затем с огромным трудом удрал от гонявшейся за ним по всей квартире немыслимой каракатицы, выпускающей многопалые отростки, которые заканчивались сочащимися ядом жалами, как у скорпиона. Благодаря чему он провел малоприятные полчаса на балконе, наблюдая за чудищем через стекло и ожидая, пока то уберется. И пообщался с Винни Пухом.
   При иных обстоятельствах, чувствуя себя настолько физически и эмоционально измотанным (одно лишь столпотворение в центре чего стоило), Макс наверняка бы завалился покемарить часа три. Либо вообще не вылезал бы из постели до следующего утра. Но сейчас о подобной роскоши не могло быть и речи. Поэтому все, что он себе позволил, это лечь на диван, постоянно оставаясь начеку и стараясь особо не задумываться о близящейся ночи.
   Постепенно кое-что в его порядком взбудораженной голове начало проясняться. То объявление, которое он вчера случайно сорвал, приклеивая афишу, – оказалось самой настоящей, мать ее, ловушкой. Крайне простая, но эффективная, она была как раз и рассчитана на случайных придурков, вроде него.
   Если лысый старик действительно являлся спятившим ученым, ставящим эксперименты на людях, это многое объясняло. Но кроме самого, черт дери, главного: в какое дерьмо его заставили окунуться и насколько глубоко, чтобы у него сохранялись еще какие-нибудь шансы выбраться на поверхность. Эта штука, которую лысый подмешал ему в чай, изменяла восприятие окружающей реальности, используя его же память и воображение. Теперь он был заложником собственного подсознания. Вот такая херовая история.
   Возможно, здесь существовала даже некая избирательность, но это все равно нисколько не проясняло механики процесса. Мог ли он им руководить? Иногда, – как в случае с дедом, – это удавалось, но если вспомнить о гребаной каракатице…
   Однако самым худшим было то, что любое изменение действительности было реальным для него. Укус змеи – был бы для него, выходило, столь же смертельным, как если бы он сплясал джигу посреди настоящего серпентария. Или, к примеру, пуля, выпущенная из якобы воображаемого ружья… Достаточно учесть его приключения в городе, чтобы не сомневаться в весьма грустном исходе сих деяний.
   А может, – подумал Макс, – все эти последствия являются такой же иллюзией? И его возможная смерть была бы очередной галлюцинацией, в той же мере, что и ее причины?
   Кто знает.
   Только вот его уши до сих пор хранили недобрую память об арктическом морозе и пекли, стоило к ним лишь прикоснуться, да и болевший нос категорически возражал против каких-то там иллюзий.
   Но насчет ряда других возможностей сомневаться, пожалуй, ни приходилось нисколько. К примеру, если он, переходя дорогу, бросится прямо под колеса грузовика, – потому что попросту никакого грузовика не увидит, – то его не оживит даже доктор Виктор Франкенштейн.
   По-прежнему ничего не происходило, и Макс лежал на диване, будучи несказанно рад этому получасовому тайм-ауту. Но можно было не сомневаться – веселье только начиналось.
   Макс внезапно обнаружил какое-то подозрительное шевеление у себя в штанах.
   – О, черт… только этого ему еще не хватало!
   Тем временем Хулио выбрался наружу и прыгнул ему на живот.
   – Слушай, годы уходят, – начал он издалека.
   – Короче, – сказал Макс, попутно удивляясь, что втягивается в этот абсурдный диалог.
   – Блядонём по бабам?
   – Да пошел ты в… нет, о господи! Все, хватит, ничего этого нет! Сгинь…
   Хулио, у которого, видимо, на уме было только одно, с удрученным видом полез обратно туда, где ему и полагалось находиться по всем законам природы.
   Вот-вот, теперь можно было ничему не удивляться. Гномам под кроватью, зеленым человечкам, устроившим свой перевалочный пункт прямо у него в комнате, или если с ним вдруг заговорит батон хлеба голосом ведущего из популярного ток-шоу…
   «А скажите-ка нам, подопытный, что вы почувствовали, когда тостер откусил вам палец? Нет, лучше заткнитесь… Я попрошу внести в студию тостер! Уважаемый тостер, вы узнаете подопытного?»
   Похоже, кратковременному затишью пришел конец. Макс поднялся, чтобы выйти на балкон покурить. В тот же миг по комнате пронеслась череда всяческих звуков-стуков-грюков, будто все бяки и буки, что сидели раньше тихонько, дали о себе знать: кто-то кашлянул в шкафу, кто-то засопел из ближнего угла, что-то зашебуршилось под столом…
   Макс, стараясь больше ни на что не обращать внимания, открыл балконную дверь и вышел на воздух.
   Внизу происходила сцена из «Парка юрского периода». Доисторическая рептилия поедала детей на игровой площадке… Инженеры компьютерных спецэффектов сдохли бы от степени натурализма.
   Подкурив сигарету, Макс отвернулся от тошнотворного зрелища и увидел на дальнем плане огромный авиалайнер, врезающийся в многоэтажный жилой дом. Высоко в зеленом небе с четырьмя солнцами висели сотни кораблей пришельцев.
   И вдруг опять все разом прекратилось.
   Он докурил сигарету и вернулся в квартиру. Только вот сразу ощущалось что-то нехорошее в этом очередном наступившем затишье. На сей раз оно как будто служило дурным знаком – мертвым штилем, предвещающим приближение урагана, когда кажется, что напряжение буквально электризуется в воздухе.
   Говоря по справедливости, если не считать его первых злоключений в городе, то все, что с ним до сих пор происходило, было еще довольно безобидным, – безобидным по сравнению с тем, что могло бы произойти.
   «А как насчет паразитов? – прозвучал в его сознании мерзенький такой голосок. – Тех самых, что вылазят в кино изнутри? Здоровенных прожорливых тварей, которые…»
   Макс с содроганием заставил этот голосок заткнуться, (и невольно прислушался к себе), моля, чтобы тот больше не вернулся.
   Проходя рядом с письменным столом, он уловил краем глаза какое-то движение и отпрянул в сторону. Но это оказалась всего лишь его собственная тень.
   Да-да, примерно вот так оно и начинается… сумасшествие, – думал Макс.
   Около семи он отправился в кухню пообедать, затем сходил в туалет и даже немного послушал музыку из приемника, настроившись на одну из львовских станций. По-прежнему ничего не происходило. Холодильник не погнался за ним, рассерженно хлопая дверцей, еда вела себя, как и полагалось, а унитаз – не превратился в изрыгающую дерьмо фумаролу. Однако чем дольше тянулось это спокойствие, тем более зловещим оно становилось.

* * *

   Первые признаки чьего-то присутствия Макс ощутил в без четверти восемь. Он расположился в гостиной, время от времени бросая взгляд на экран включенного телевизора, который, как ни странно, честно придерживался программного распорядка.
   Сперва Макс это только почувствовал. Он вырубил «ящик» и внимательно осмотрел комнату. На первый взгляд не было никаких изменений. Если здесь что-то и находилось, оно либо оставалось невидимым, либо еще не выдало себя настолько, чтобы его можно было заметить.
   Макс снова пробежался глазами по комнате. Ничего. Должно быть, почудилось. Давящее затишье могло навеять что угодно. С другой стороны существовала еще одна возможность – неизвестный препарат прекращал действовать. У Макса даже зародилась робкая надежда, что вероятнее всего так оно и есть. Действительно, почему бы и нет? С течением времени та дрянь обязана была утратить силу… черт, ну не могла же она работать бесконечно!