Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Виктор Левашов
E-mail: viktor(a)levashov.ru
WWW: http://www.levashov.ru
Date: 31 May 2005
---------------------------------------------------------------
К 65-летию со дня рождения И.Бродского
Документальный трагифарс
в 2-х судебных заседаниях,
проходивших в г. Ленинграде
18 февраля и 13 марта 1964 года
От автора. Так получилось, что по молодости, погруженности в
собственные дела и невключенности в жизнь московской литературной тусовки я
не обратил внимания на судебный процесс, взбаламутивший весь литературный
Ленинград и в меньшей степени Москву, всегда считавшую Питер провинцией, где
ничего значительного не может происходить по определению. Судили какого-то
молодого поэта за тунеядство. Фамилия "Бродский" мне ничего не говорила,
стихи не попадались, а последовавшее вскорости смещение Хрущева и вовсе
сдвинуло ленинградский суд за пределы всеобщего внимания.
В 1989 году "Огонек" опубликовал в двух номерах стенограмму суда над
Бродским, сделанную писательницей Фридой Вигдоровой и до тех пор ходившую в
самиздате. Журналы я купил, отложил и только через месяц, поздним вечером,
собрался прочитать. Чтение я закончил часа в два ночи. Было ощущение, что
меня отхлестали по физиономии вонючей кухонной тряпкой. Пережитое унижение
требовало выхода.
И я написал эту пьесу.
В ней нет ни одного моего слова, только цитаты: статья
"Окололитературный трутень" из газеты "Вечерний Ленинград", стихи лауреата
Сталинского и Ленинской премий А.Прокофьева, стенограмма судебных заседаний,
сделанная Ф.Вигдоровой, стихи и Нобелевская лекция Бродского, интервью с ним
и другие документальные материалы.
ИОСИФ БРОДСКИЙ - молодой поэт
САВЕЛЬЕВА - судья
ТЯГЛЫЙ, ЛЕБЕДЕВА - народные заседатели
СОРОКИН - общественный обвинитель
ТОПОРОВА - адвокат
Свидетели защиты:
ГРУДИНИНА - поэт, переводчик, член Союза писателей
ЭТКИНД - переводчик, литературовед, член Союза писателей
АДМОНИ - переводчик, литературовед, профессор института им. Герцена,
член Союза писателей
Свидетели обвинения:
ВОЕВОДИН - молодой прозаик, работник аппарата Ленинградского отделения
Союза писателей
СМИРНОВ - начальник Ленинградского Дома обороны
ЛОГУНОВ - заместитель директора Эрмитажа
ДЕНИСОВ - трубоукладчик УНР-20
НИКОЛАЕВ - пенсионер
РОМАШОВА - преподавательница марксизма-ленинизма в училище им. Мухиной
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ
ЖУРНАЛИСТ
СУДЕБНЫЙ ПРИСТАВ
Дружинники на входе и в зале
Конная милиция у подъезда
Ленинград, 1964 год.
Ах, эти бурлящие шестидесятые, время надежд и весны! И поэзии, ставшей
ристалищем политических, идеологических и даже экономических противоборств.
И где только ни читали тогда стихи, и кто только их ни читал!
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
Как будто в полете ты, Красная площадь,
Как будто я слышу веков голоса.
Стремительный шаг, словно молнии росчерк,
Не поднят, а врезан, а вбит в небеса!
И вышли народы семьею согласной,
За огненным стягом рванулись вперед.
А он, ярко рдея над площадью Красной,
Их, как через сердце Державы, ведет!
БРОДСКИЙ.
Затем, чтоб пустым разговорцем
развеять тоску и беду,
я странную жизнь стихотворца
прекрасно на свете веду...
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
Весна моя! Ты вся открыта взору,
Тебя, твой облик в сердце сберегу!
Где бы я ни шел в твоих цветных просторах,
Не думать о тебе я не могу!..
БРОДСКИЙ.
...Затем, чтобы криком прощальным
лицо возникало в окне,
чтоб думать с улыбкой печальной,
что выпадет, может быть, мне,
как в самом начале земного
движенья с мечтой о Творце,
такое же ясное слово
поставить в недальнем конце.
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
...И сколько бы я дум ни передумал,
И сколько б ни стоял перед мечтой,
Я полонен твоим зеленым шумом,
Твоею статью, русской красотой!
БРОДСКИЙ.
Да не будет дано
умереть мне вдали от тебя,
в голубиных горах,
кривоногому мальчику вторя.
Да не будет дано
и тебе, облака торопя,
в темноте увидать
мои слезы и жалкое горе...
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
Не знаю я, что в памяти оставлю
Моих друзей, в моем родном краю?
Я только то и делаю, что славлю
Самозабвенно Родину свою!..
БРОДСКИЙ.
...Пусть меня отпоет
хор воды и небес, и гранит
пусть обнимет меня.
пусть поглотит,
мой шаг вспоминая,
пусть меня отпоет,
пусть меня, беглеца, осенит
белой ночью твоя
неподвижная слава земная...
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
...Я знаю: сердце дальше глаз увидит,
Оно, как говорят, без берегов!
И что моя Отчизна ненавидит, -
Я тоже ненавижу, как врагов!
БРОДСКИЙ.
...Все умолкнет вокруг,
только черный буксир закричит
посредине реки,
исступленно борясь с темнотою,
и летящая ночь
эту бедную жизнь обручит
с красотою твоей
и с посмертной моей правотою.
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ (Журналисту). Окололитературный трутень!
ЖУРНАЛИСТ. Так и назовем: "Окололитературный трутень". (Оглядывая
Бродского.) "Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда
появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. На нем были (с
отвращением) в е л ь в е т о в ы е брюки, в руках - неизменный портфель,
набитый бумагами. Зимой он ходил без головного убора, и снежок
беспрепятственно припудривал его рыжеватые волосы. Приятели называли его
просто Осей. В иных местах его величали полным именем - Иосиф Бродский..."
БРОДСКИЙ.
Я обнял эти плечи и взглянул
на то, что оказалось за спиною,
и увидал, что выдвинутый стул
сливался с освещенною стеною...
ЖУРНАЛИСТ. "Бродский посещал литературное объединение начинающих
литераторов, занимался во Дворце культуры имени Первой пятилетки. Но
стихотворец в вельветовых штанах решил, что занятия в литературном
объединении не для его широкой натуры. Он даже стал внушать пишущей
молодежи, что учеба в таком объединении сковывает-де творчество, а посему
он, Иосиф Бродский, будет карабкаться на Парнас единолично..."
БРОДСКИЙ.
...Был в лампочке повышенный накал,
невыгодный для мебели истертой,
и потому диван в углу сверкал
коричневою кожей, словно желтый...
ЖУРНАЛИСТ. "С чем же хотел прийти этот самоуверенный юнец в литературу?
На его счету было десяток-другой стихотворений, переписанных в тоненькую
школьную тетрадку, и все эти стихотворения свидетельствовали о том, что
мировоззрение их автора явно ущербно..."
БРОДСКИЙ.
...Стол пустовал, поблескивал паркет,
темнела печка, в раме запыленной
застыл пейзаж, и лишь один буфет
казался мне тогда одушевленным...
ЖУРНАЛИСТ. "Кладбище", "Умру, умру..." - по одним лишь этим названиям
можно судить о своеобразном уклоне в его творчестве. Он подражал поэтам,
проповедующим пессимизм и неверие в человека, его стихи представляли смесь
из декаденщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины..."
БРОДСКИЙ.
...Но мотылек по комнате кружил,
и он мой взгляд с недвижимости сдвинул,
и если призрак здесь когда-то жил,
то он покинул этот дом, покинул...
ЖУРНАЛИСТ. "Жалко выглядят убогие подражательные попытки Бродского.
Впрочем, что-то самостоятельное он сотворить и не мог: силенок не хватало!
Не хватало знаний, культуры. Да и какие знания могут быть у недоучки, у
человека, не закончившего даже среднюю школу?.."
БРОДСКИЙ.
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
Кому теперь в друзья ты попадешь.
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу,
во всем твоя, одна твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу...
ЖУРНАЛИСТ. "Вот как высокопарно возвещает Бродский о сотворенной им
поэме-мистерии: "Идея поэмы - идея персонификации представлений о мире, и в
этом смысле она гимн баналу. Цель достигается путем вкладывания более или
менее приблизительных формулировок этих представлений в уста двадцати не так
более, как меняя условных персонажей. Формулировки облечены в форму
романсов". Кстати, провинциальные приказчики некогда тоже обожали романсы. И
исполняли их с особым надрывом, под гитару!.."
БРОДСКИЙ.
...Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан...
ЖУРНАЛИСТ. "А вот так называемые желания Бродского: "От простудного
продувания я укрыться хочу в книжный шкаф!.."
БРОДСКИЙ.
...Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала...
ЖУРНАЛИСТ. "Вот требования, которые он предъявляет: "Накормите голодное
ухо хоть сухариком!.." Вот его откровенно-циничные признания: "Я жую
всеобщую нелепость, я живу единым этим хлебом!.." И это называется
романсами? Это же абракадабра!.."
БРОДСКИЙ.
...Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
ЖУРНАЛИСТ. "Уйдя из литературного объединения, став кустарем-одиночкой,
Бродский начал прилагать все усилия, чтобы завоевать популярность молодежи.
Он стремился к публичным выступлениям, и от случая к случаю ему удается
проникнуть на трибуну. Несколько раз Бродский читал свои стихи в общежитии
Ленинградского университета, в библиотеке имени Маяковского, во Дворце
культуры имени Ленсовета. Настоящие любители поэзии отвергли его романсы и
стансы. Но нашлась кучка эстетствующих юнцов и девиц, которым всегда подавай
что-нибудь "остренькое" и "пикантное". Они подняли восторженный визг по
поводу стихов И.Бродского..."
БРОДСКИЙ.
Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это -
города, человеков, но для начала зелень...
ЖУРНАЛИСТ. "Эти юнцы и девицы составляют так называемую
окололитературную среду. Они вертятся вокруг модных поэтов, устраивают
ажиотаж на их выступлениях, гоняются за автографами. Они и сами пописывают
стишки. Иной юнец, только что окончивший среднюю школу, поднатужившись,
сотворит от силы несколько стихотворений и уже мнит себя законченным поэтом.
На этом основании он ничем, кроме писания плохих стихов, не занимается. И
работать этот мнимый поэт нигде не работает, и в литературе, в общем-то,
ничего не смыслит. Зато он ведет "творческую" жизнь!.."
БРОДСКИЙ.
...Стану спать нераздевшись
или читать с любого места чужую книгу,
покамест остатки года,
как собака, сбежавшая от слепого,
переходят в положенном месте асфальт...
ЖУРНАЛИСТ. "Эту жизнь он понимает так. Сон допоздна. Потом прогулка по
Невскому. В Доме книги он кокетничает с продавщицей отдела поэзии Люсей
Левиной, главным образом в надежде, что она снабдит его какой-нибудь модной
поэтической новинкой. Далее - посещение редакции, той, в которой сидят не
очень строгие в смысле требовательности люди, материально поддерживающие
окололитературных личностей своими заказами. Вечером - ресторан или кафе.
Столик, бокал коктейля. Тут же приятель, которых называют не иначе как Джек
или Джеф, и девица, обязательно в очках, обязательно с копной взъерошенных
волос. Вот так, глядишь, и день прошел. Бессмысленное, никому не нужное
житье!.."
БРОДСКИЙ.
Свобода - это когда забываешь отчество тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза...
ЖУРНАЛИСТ. "Мы еще не сказали главного. Литературные упражнения
Бродского не ограничиваются словесным жонглированием. Тарабарщина,
кладбищенско-похоронная тематика - это только часть "невинных" увлечений
Бродского. Есть у него стансы и поэмы, в которых авторское "кредо"
выражается более ярко: "Мы - пыль мироздания", - авторитетно заявляет он в
стихотворении "Самоанализ в августе". В другом, посвященном Ноне С., он
пишет: "Настройте, Нона, и меня на этот лад, чтоб жить и лгать, плести о
жизни сказки". И, наконец, еще одно заявление: "Люблю я родину чужую..."
БРОДСКИЙ.
...Шей бездну мук, старайся, перебарщивай в усердье!
Но даже мысль о - как его? - бессмертье
Есть мысль об одиночестве, мой друг!..
ЖУРНАЛИСТ. "Как видите, этот наглый, карабкающийся на Парнас юнец не
так уже безобиден. Признавшись, что он любит родину чужую, Бродский был
предельно откровенен. Он и в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает
этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине!.."
БРОДСКИЙ хочет уйти. Его останавливают молодые люди в штатском, с
повязками дружинников.
ЖУРНАЛИСТ. "Однажды по приглашению своего дружка Шахматова, ныне
осужденного за уголовное преступление, Бродский спешно уехал в Самарканд.
Вместе с тощей тетрадкой стихов он захватил и "философский трактат" некоего
Уманского. Суть этого трактата состоит в том, что молодежь не должна-де
стеснять себя долгом перед родителями, перед обществом, перед государством,
поскольку это сковывает свободу личности..."
БРОДСКИЙ вновь порывается уйти. "Дружинники" силой удерживают его. Один
из них отбирает у Бродского портфель и передает Журналисту.
ЖУРНАЛИСТ. "Перед нами лежат протоколы допросов Шахматова. На следствии
Шахматов показал, что в гостинице "Самарканд" он и Бродский встретились с
американцем. Американец Мелвин Бейс пригласил их к себе в номер. Состоялся
разговор. "У меня есть рукопись, которую у нас не издадут, - сказал Бродский
американцу. - Не хотите ознакомиться?" "С удовольствием сделаю это, -
ответил Мелвин и, полистав рукопись, произнес: - Идет, мы издадим это у
себя, как прикажете подписать?" "Только не именем автора". "Хорошо, мы
подпишем ее по-нашему: Джон Смит". Правда, в последний момент Бродский и
Шахматов струсили. "Философский трактат" остался в кармане Бродского. Там
же, в Самарканде, Бродский попытался осуществить план измены Родине..."
БРОДСКИЙ закрывает уши, "дружинники" заламывают ему руки за спину.
ЖУРНАЛИСТ. "Вместе с Шахматовым он ходил на аэродром, чтобы захватить
самолет и улететь на нем за границу..."
БРОДСКИЙ. Как?! Как мы могли улететь за границу, когда ни один из нас
на самолете вообще не летал!?
ЖУРНАЛИСТ. "Они даже облюбовали один самолет, но, определив, что
бензина в баках для полета не хватит, они решили отложить и выждать более
удобный момент..."
БРОДСКИЙ. Как!? Как мы могли определить, сколько в баках бензина!?
ЖУРНАЛИСТ. "Таково неприглядное лицо этого человека, который,
оказывается, не только писал стишки, перемежая тарабарщину нытьем,
пессимизмом, порнографией, но и вынашивал планы предательства. Но, учитывая,
что Бродский еще молод, ему многое прощалось. С ним вели воспитательную
работу. Вместе с тем, его не раз строго предупреждали об ответственности за
антиобщественную деятельность. Бродский не сделал нужных выводов. Здоровый
двадцатишестилетний парень..."
БРОДСКИЙ. Мне двадцать четыре года.
ЖУРНАЛИСТ. "...Здоровый двадцатишестилетний парень около четырех лет не
занимается общественно полезным трудом. Живет случайными заработками. В
крайнем случае подкинет толику денег отец - внештатный фотокорреспондент
ленинградских газет, который, хоть и осуждает сына, но продолжает кормить
его. Очевидно, надо перестать нянчится с окололитературным тунеядцем. Таким
не место в Ленинграде. Какой вывод напрашивается из всего сказанного? Не
только Бродский, но и все, кто его окружает, идут по такому же, как он,
опасному пути. И их надо строго предупредить об этом! Пусть
окололитературные бездельники вроде Иосифа Бродского получат самый резкий
отпор. Пусть неповадно им будет мутить воду!.."
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ одобрительно аплодирует.
ЖУРНАЛИСТ. Газета "Вечерний Ленинград". 29 ноября 1963 года. Подписи:
Ионин, Лернер, Медведев.
"Дружинники" усаживают Бродского на скамью подсудимых. Появляются
участники судебного заседания: общественный обвинитель СОРОКИН, адвокат
ТОПОРОВА, свидетели защиты и обвинения.
ПРИСТАВ. Встать, суд идет!
Входят судья САВЕЛЬЕВА, заседатели ТЯГЛЫЙ и ЛЕБЕДЕВА.
СУДЬЯ. Прошу сесть. Судебное заседание объявляю открытым. Состав суда:
судья Савельева, народные заседатели Тяглый, Лебедева. Слушается дело по
обвинению гражданина Бродского в правонарушении, предусмотренным Указом от 4
мая 1961 года. Обвиняемый, встаньте!
СУДЬЯ. Ваше имя, отчество, фамилия?
БРОДСКИЙ. Бродский Иосиф Александрович.
СУДЬЯ. Чем вы занимаетесь?
БРОДСКИЙ. Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю...
СУДЬЯ. Никаких "я полагаю". Стойте как следует! Не прислоняйтесь к
стене! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! У вас есть постоянная
работа?
БРОДСКИЙ. Я думал, что это - постоянная работа.
СУДЬЯ. Отвечайте точно!
БРОДСКИЙ. Я писал стихи. Я думал, что они будут напечатаны. Я
полагаю...
СУДЬЯ. Нас не интересует "я полагаю". Отвечайте, почему вы не работали?
БРОДСКИЙ. Я работал. Я писал стихи.
СУДЬЯ. Нас это не интересует. Нас интересует, с каким учреждением вы
связаны.
БРОДСКИЙ. У меня были договоры с издательством.
СУДЬЯ. Так и отвечайте. У вас договоров достаточно, чтобы прокормиться?
Перечислите, какие, от какого числа, на какую сумму.
БРОДСКИЙ. Точно не помню. Все договоры у моего адвоката.
СУДЬЯ. Я спрашиваю вас.
БРОДСКИЙ. В Москве вышли две книги с моими переводами...
СУДЬЯ. Ваш трудовой стаж?
БРОДСКИЙ. Примерно пять лет.
СУДЬЯ. Где вы работали?
БРОДСКЙ. На заводе, в геологических партиях...
СУДЬЯ. Сколько вы работали на заводе?
БРОДСКИЙ. Год.
СУДЬЯ. Кем?
БРОДСКИЙ. Фрезеровщиком.
СУДЬЯ. А вообще какая ваша специальность?
БРОДСКИЙ. Поэт, поэт-переводчик.
СУДЬЯ. А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
БРОДСКИЙ. Никто. (Без вызова.) А кто причислил меня к роду
человеческому?
СУДЬЯ. А вы учились этому?
БРОДСКИЙ. Чему?
СУДЬЯ. Чтоб быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят... где
учат...
БРОДСКИЙ. Я не думал... я не думал, что это дается образованием...
СУДЬЯ. А чем же?
БРОДСКИЙ. Я думаю, что это... (растерянно) от Бога.
СУДЬЯ. У вас есть ходатайства к суду?
БРОДСКИЙ. Я хотел бы знать, за что меня арестовали?
СУДЬЯ. Это не ходатайство, это вопрос.
БРОДСКИЙ. Тогда у меня нет ходатайства.
СУДЬЯ. Есть вопросы у защиты? Адвокат Топорова!
АДВОКАТ. Есть. Гражданин Бродский, ваш заработок вы вносили в семью?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Ваши родители тоже зарабатывают?
БРОДСКИЙ. Они пенсионеры.
АДВОКАТ. Вы живете одной семьей?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Следовательно, ваши средства вносились в семейный бюджет?
СУДЬЯ. Вы не задаете вопросы, а обобщаете. Вы помогаете ему отвечать.
Не обобщайте, а спрашивайте.
АДВОКАТ. Вы находились на учете в психиатрическом диспансере?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Проходили ли вы стационарное лечение?
БРОДСКИЙ. Да, с конца декабря 1963 года до 5 января этого года в
больнице имени Кащенко в Москве.
АДВОКАТ. Не считаете ли вы, что ваша болезнь мешала вам подолгу
регулярно работать на одном месте?
БРОДСКИЙ. Может быть. Наверное. Впрочем, не знаю. Нет, не знаю.
АДВОКАТ. Вы переводили стихи для сборника кубинских поэтов?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Вы переводили испанские романсеро?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Вы были связаны с переводческой секцией Союза писателей?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Прошу суд приобщить к делу характеристику бюро секции
переводчиков. А также список опубликованных стихотворений... копии
договоров...телеграмму издательства: "Просим ускорить подписание
договора"... И я прошу направить гражданина Бродского на медицинское
освидетельствование для заключения о состоянии здоровья и о том,
препятствовало ли оно регулярной работе. Кроме того, прошу немедленно
освободить моего подзащитного из-под стражи. Считаю, что он не совершил
никакого преступления и что его содержание под стражей незаконно. Он имеет
постоянное место жительства и в любое время может явиться по вызову суда.
СУДЬЯ. Посовещавшись на месте, суд постановил: направить гражданина
Бродского на судебно-психиатрическую экспертизу, перед которой поставить
вопрос: страдает ли Бродский каким-нибудь психическим заболеванием и
препятствует ли это направлению Бродского в отдаленные места для
принудительного труда. Второе: вернуть материал в милицию для дополнительной
проверки его заработков. Учитывая, что из истории болезни видно, что
Бродский уклонялся от госпитализации, обязать отделение милиции No18
доставить его для прохождения судебно-психиатрической экспертизы... Есть у
вас вопросы?
БРОДСКИЙ. У меня просьба: дать мне в камеру перо и бумагу.
СУДЬЯ. Это вы просите у начальника милиции.
БРОДСКИЙ. Я просил, он отказал.
СУДЬЯ. И это все, что вы просите?
БРОДСКИЙ. Да, все.
СУДЬЯ. Хорошо, я передам.
БРОДСКИЙ. Спасибо.
СУДЬЯ. Судебное заседание закрыто. О продолжении слушания дела будет
объявлено особо.
ПРИСТАВ. Прошу встать!
СУДЬЯ и ЗАСЕДАТЕЛИ покидают сцену.
ПРИСТАВ. Перерыв, граждане! Перерыв! Просьба очистить помещение!
БРОДСКИЙ (один).
Джон Донн уснул, уснуло все вокруг.
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы,
хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда,
ночник, белье, шкафы, стекло, часы,
ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду...
Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье,
среди бумаг, в столе, в готовой речи,
в ее словах, в дровах, в щипцах, в угле
остывшего камина, в каждой вещи.
В камзоле, в башмаках, в чулках, в тенях,
за зеркалом, в кровати, в спинке стула,
в метле у входа, в туфлях. Все уснуло...
(После паузы.)
Спят ангелы. Тревожный мир забыт
во сне святыми - к их стыду святому.
Геенна спит и Рай прекрасный спит.
Никто не выйдет в этот час из дому.
Господь уснул. Земля сейчас чужда.
Глаза не видят, слух не внемлет боле.
И дьявол спит. И вместе с ним вражда
заснула на снегу в английском поле.
Спят всадники. Архангел спит с трубой.
И кони спят, во сне качаясь плавно.
И херувимы все - одной толпой,
обнявшись, спят под сводом церкви Павла...
Сцена заполняется участниками судебного заседания. "дружинники" вводят
БРОДСКОГО. Появляются судья Савельева и народные заседатели.
СУДЬЯ. Продолжаем слушанье дела по обвинению гражданина Бродского в
правонарушении, предусмотренном Указом о борьбе с тунеядством. (Бродскому.)
У Вас есть ходатайства к суду?
БРОДСКИЙ. Только сегодня я получил возможность ознакомиться со своим
делом. Стихи на страницах дела 141, 143, 155, 200, 234 и некоторых других
мне не принадлежат. Кроме того, прошу не приобщать к делу дневник, который я
вел в 1956 году, то есть когда мне было 16 лет.
АДВОКАТ. Я поддерживаю ходатайство Бродского.
СУДЬЯ. В части так называемых его стихов учтем, а в части его личной
тетради изымать ее нет надобности. Гражданин Бродский, с 1956 года вы
переменили 13 мест работы. Вы работали на заводе год, потом полгода не
работали. Летом были в геологической партии, а потом четыре месяца не
работали... Объясните суду, почему вы в перерывах не работали и вели
паразитический образ жизни?
БРОДСКИЙ. Я в перерывах работал. Я занимался тем, чем занимаюсь и
сейчас: я писал стихи.
СУДЬЯ. Значит, вы писали свои так называемые стихи? А что полезного в
том, что вы часто меняли место работы?
БРОДСКИЙ. Я начал работать с пятнадцати лет. Мне все было интересно. Я
меня работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях.
СУДЬЯ. А что вы сделали полезного для Родины?
БРОДСКИЙ. Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден... я верю, что то,
что я написал, сослужит людям службу, и не только сейчас, но и будущим
поколениям.
СУДЬЯ. Значит, вы думаете, что ваши так называемые стихи приносят
пользу людям?
БРОДСКИЙ. Почему вы говорите про стихи "так называемые"?
СУДЬЯ. Мы называем ваши стихи "так называемые", потому что иного
понятия о них у нас нет. У обвинения есть вопросы?
ОБЩЕСТВЕННЫЙ ОБВИНИТЕЛЬ СОРОКИН. Есть. (Бродскому.) Вы говорите про
будущие поколения. Вы что, считаете, что вас сейчас не понимают?
БРОДСКИЙ. Я этого не сказал. Просто мои стихи еще не опубликованы, и
люди их не знают.
СОРОКИН. Вы считаете, что если бы их знали, то признали бы?
БРОДСКИЙ. Да.
СОРОКИН. Вы говорите, что у вас любознательность сильно развита. Почему
же вы не захотели служить в армии?
БРОДСКИЙ. Я не буду отвечать на такие вопросы.
СУДЬЯ. Отвечайте.
БРОДСКИЙ. Я был освобожден от военной службы. Не "не захотел", а был
освобожден. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз, потому
что болел отец, второй раз из-за моей болезни.
СОРОКИН. Можно ли жить на те суммы, что вы зарабатывали?
БРОДСКИЙ. Можно. Находясь в тюрьме, я каждый вечер расписывался в том,
что на меня израсходовали в день сорок копеек. А я зарабатывал больше, чем
сорок копеек в день.
СОРОКИН. Но... надо же одеваться, обуваться!
БРОДСКИЙ. У меня есть один костюм - старый, но уж какой есть. И другого
мне не надо.
СОРОКИН. Больше вопросов не имею.
СУДЬЯ. Защита, пожалуйста.
АДВОКАТ. Оценивали ли ваши стихи специалисты?
БРОДСКИЙ. Да. Чуковский и Маршак очень хорошо говорили о моих
переводах. Лучше, чем я заслуживаю.
АДВОКАТ. Была ли у вас связь с секцией переводов Союза писателей?
БРОДСКИЙ. Да. Я выступал в альманахе, который называется "Впервые на
© Copyright Виктор Левашов
E-mail: viktor(a)levashov.ru
WWW: http://www.levashov.ru
Date: 31 May 2005
---------------------------------------------------------------
К 65-летию со дня рождения И.Бродского
Документальный трагифарс
в 2-х судебных заседаниях,
проходивших в г. Ленинграде
18 февраля и 13 марта 1964 года
От автора. Так получилось, что по молодости, погруженности в
собственные дела и невключенности в жизнь московской литературной тусовки я
не обратил внимания на судебный процесс, взбаламутивший весь литературный
Ленинград и в меньшей степени Москву, всегда считавшую Питер провинцией, где
ничего значительного не может происходить по определению. Судили какого-то
молодого поэта за тунеядство. Фамилия "Бродский" мне ничего не говорила,
стихи не попадались, а последовавшее вскорости смещение Хрущева и вовсе
сдвинуло ленинградский суд за пределы всеобщего внимания.
В 1989 году "Огонек" опубликовал в двух номерах стенограмму суда над
Бродским, сделанную писательницей Фридой Вигдоровой и до тех пор ходившую в
самиздате. Журналы я купил, отложил и только через месяц, поздним вечером,
собрался прочитать. Чтение я закончил часа в два ночи. Было ощущение, что
меня отхлестали по физиономии вонючей кухонной тряпкой. Пережитое унижение
требовало выхода.
И я написал эту пьесу.
В ней нет ни одного моего слова, только цитаты: статья
"Окололитературный трутень" из газеты "Вечерний Ленинград", стихи лауреата
Сталинского и Ленинской премий А.Прокофьева, стенограмма судебных заседаний,
сделанная Ф.Вигдоровой, стихи и Нобелевская лекция Бродского, интервью с ним
и другие документальные материалы.
ИОСИФ БРОДСКИЙ - молодой поэт
САВЕЛЬЕВА - судья
ТЯГЛЫЙ, ЛЕБЕДЕВА - народные заседатели
СОРОКИН - общественный обвинитель
ТОПОРОВА - адвокат
Свидетели защиты:
ГРУДИНИНА - поэт, переводчик, член Союза писателей
ЭТКИНД - переводчик, литературовед, член Союза писателей
АДМОНИ - переводчик, литературовед, профессор института им. Герцена,
член Союза писателей
Свидетели обвинения:
ВОЕВОДИН - молодой прозаик, работник аппарата Ленинградского отделения
Союза писателей
СМИРНОВ - начальник Ленинградского Дома обороны
ЛОГУНОВ - заместитель директора Эрмитажа
ДЕНИСОВ - трубоукладчик УНР-20
НИКОЛАЕВ - пенсионер
РОМАШОВА - преподавательница марксизма-ленинизма в училище им. Мухиной
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ
ЖУРНАЛИСТ
СУДЕБНЫЙ ПРИСТАВ
Дружинники на входе и в зале
Конная милиция у подъезда
Ленинград, 1964 год.
Ах, эти бурлящие шестидесятые, время надежд и весны! И поэзии, ставшей
ристалищем политических, идеологических и даже экономических противоборств.
И где только ни читали тогда стихи, и кто только их ни читал!
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
Как будто в полете ты, Красная площадь,
Как будто я слышу веков голоса.
Стремительный шаг, словно молнии росчерк,
Не поднят, а врезан, а вбит в небеса!
И вышли народы семьею согласной,
За огненным стягом рванулись вперед.
А он, ярко рдея над площадью Красной,
Их, как через сердце Державы, ведет!
БРОДСКИЙ.
Затем, чтоб пустым разговорцем
развеять тоску и беду,
я странную жизнь стихотворца
прекрасно на свете веду...
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
Весна моя! Ты вся открыта взору,
Тебя, твой облик в сердце сберегу!
Где бы я ни шел в твоих цветных просторах,
Не думать о тебе я не могу!..
БРОДСКИЙ.
...Затем, чтобы криком прощальным
лицо возникало в окне,
чтоб думать с улыбкой печальной,
что выпадет, может быть, мне,
как в самом начале земного
движенья с мечтой о Творце,
такое же ясное слово
поставить в недальнем конце.
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
...И сколько бы я дум ни передумал,
И сколько б ни стоял перед мечтой,
Я полонен твоим зеленым шумом,
Твоею статью, русской красотой!
БРОДСКИЙ.
Да не будет дано
умереть мне вдали от тебя,
в голубиных горах,
кривоногому мальчику вторя.
Да не будет дано
и тебе, облака торопя,
в темноте увидать
мои слезы и жалкое горе...
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
Не знаю я, что в памяти оставлю
Моих друзей, в моем родном краю?
Я только то и делаю, что славлю
Самозабвенно Родину свою!..
БРОДСКИЙ.
...Пусть меня отпоет
хор воды и небес, и гранит
пусть обнимет меня.
пусть поглотит,
мой шаг вспоминая,
пусть меня отпоет,
пусть меня, беглеца, осенит
белой ночью твоя
неподвижная слава земная...
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ.
...Я знаю: сердце дальше глаз увидит,
Оно, как говорят, без берегов!
И что моя Отчизна ненавидит, -
Я тоже ненавижу, как врагов!
БРОДСКИЙ.
...Все умолкнет вокруг,
только черный буксир закричит
посредине реки,
исступленно борясь с темнотою,
и летящая ночь
эту бедную жизнь обручит
с красотою твоей
и с посмертной моей правотою.
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ (Журналисту). Окололитературный трутень!
ЖУРНАЛИСТ. Так и назовем: "Окололитературный трутень". (Оглядывая
Бродского.) "Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда
появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. На нем были (с
отвращением) в е л ь в е т о в ы е брюки, в руках - неизменный портфель,
набитый бумагами. Зимой он ходил без головного убора, и снежок
беспрепятственно припудривал его рыжеватые волосы. Приятели называли его
просто Осей. В иных местах его величали полным именем - Иосиф Бродский..."
БРОДСКИЙ.
Я обнял эти плечи и взглянул
на то, что оказалось за спиною,
и увидал, что выдвинутый стул
сливался с освещенною стеною...
ЖУРНАЛИСТ. "Бродский посещал литературное объединение начинающих
литераторов, занимался во Дворце культуры имени Первой пятилетки. Но
стихотворец в вельветовых штанах решил, что занятия в литературном
объединении не для его широкой натуры. Он даже стал внушать пишущей
молодежи, что учеба в таком объединении сковывает-де творчество, а посему
он, Иосиф Бродский, будет карабкаться на Парнас единолично..."
БРОДСКИЙ.
...Был в лампочке повышенный накал,
невыгодный для мебели истертой,
и потому диван в углу сверкал
коричневою кожей, словно желтый...
ЖУРНАЛИСТ. "С чем же хотел прийти этот самоуверенный юнец в литературу?
На его счету было десяток-другой стихотворений, переписанных в тоненькую
школьную тетрадку, и все эти стихотворения свидетельствовали о том, что
мировоззрение их автора явно ущербно..."
БРОДСКИЙ.
...Стол пустовал, поблескивал паркет,
темнела печка, в раме запыленной
застыл пейзаж, и лишь один буфет
казался мне тогда одушевленным...
ЖУРНАЛИСТ. "Кладбище", "Умру, умру..." - по одним лишь этим названиям
можно судить о своеобразном уклоне в его творчестве. Он подражал поэтам,
проповедующим пессимизм и неверие в человека, его стихи представляли смесь
из декаденщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины..."
БРОДСКИЙ.
...Но мотылек по комнате кружил,
и он мой взгляд с недвижимости сдвинул,
и если призрак здесь когда-то жил,
то он покинул этот дом, покинул...
ЖУРНАЛИСТ. "Жалко выглядят убогие подражательные попытки Бродского.
Впрочем, что-то самостоятельное он сотворить и не мог: силенок не хватало!
Не хватало знаний, культуры. Да и какие знания могут быть у недоучки, у
человека, не закончившего даже среднюю школу?.."
БРОДСКИЙ.
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
Кому теперь в друзья ты попадешь.
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу,
во всем твоя, одна твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу...
ЖУРНАЛИСТ. "Вот как высокопарно возвещает Бродский о сотворенной им
поэме-мистерии: "Идея поэмы - идея персонификации представлений о мире, и в
этом смысле она гимн баналу. Цель достигается путем вкладывания более или
менее приблизительных формулировок этих представлений в уста двадцати не так
более, как меняя условных персонажей. Формулировки облечены в форму
романсов". Кстати, провинциальные приказчики некогда тоже обожали романсы. И
исполняли их с особым надрывом, под гитару!.."
БРОДСКИЙ.
...Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан...
ЖУРНАЛИСТ. "А вот так называемые желания Бродского: "От простудного
продувания я укрыться хочу в книжный шкаф!.."
БРОДСКИЙ.
...Как хорошо, что никогда во тьму
ничья рука тебя не провожала,
как хорошо на свете одному
идти пешком с шумящего вокзала...
ЖУРНАЛИСТ. "Вот требования, которые он предъявляет: "Накормите голодное
ухо хоть сухариком!.." Вот его откровенно-циничные признания: "Я жую
всеобщую нелепость, я живу единым этим хлебом!.." И это называется
романсами? Это же абракадабра!.."
БРОДСКИЙ.
...Как хорошо, на родину спеша,
поймать себя в словах неоткровенных
и вдруг понять, как медленно душа
заботится о новых переменах.
ЖУРНАЛИСТ. "Уйдя из литературного объединения, став кустарем-одиночкой,
Бродский начал прилагать все усилия, чтобы завоевать популярность молодежи.
Он стремился к публичным выступлениям, и от случая к случаю ему удается
проникнуть на трибуну. Несколько раз Бродский читал свои стихи в общежитии
Ленинградского университета, в библиотеке имени Маяковского, во Дворце
культуры имени Ленсовета. Настоящие любители поэзии отвергли его романсы и
стансы. Но нашлась кучка эстетствующих юнцов и девиц, которым всегда подавай
что-нибудь "остренькое" и "пикантное". Они подняли восторженный визг по
поводу стихов И.Бродского..."
БРОДСКИЙ.
Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это -
города, человеков, но для начала зелень...
ЖУРНАЛИСТ. "Эти юнцы и девицы составляют так называемую
окололитературную среду. Они вертятся вокруг модных поэтов, устраивают
ажиотаж на их выступлениях, гоняются за автографами. Они и сами пописывают
стишки. Иной юнец, только что окончивший среднюю школу, поднатужившись,
сотворит от силы несколько стихотворений и уже мнит себя законченным поэтом.
На этом основании он ничем, кроме писания плохих стихов, не занимается. И
работать этот мнимый поэт нигде не работает, и в литературе, в общем-то,
ничего не смыслит. Зато он ведет "творческую" жизнь!.."
БРОДСКИЙ.
...Стану спать нераздевшись
или читать с любого места чужую книгу,
покамест остатки года,
как собака, сбежавшая от слепого,
переходят в положенном месте асфальт...
ЖУРНАЛИСТ. "Эту жизнь он понимает так. Сон допоздна. Потом прогулка по
Невскому. В Доме книги он кокетничает с продавщицей отдела поэзии Люсей
Левиной, главным образом в надежде, что она снабдит его какой-нибудь модной
поэтической новинкой. Далее - посещение редакции, той, в которой сидят не
очень строгие в смысле требовательности люди, материально поддерживающие
окололитературных личностей своими заказами. Вечером - ресторан или кафе.
Столик, бокал коктейля. Тут же приятель, которых называют не иначе как Джек
или Джеф, и девица, обязательно в очках, обязательно с копной взъерошенных
волос. Вот так, глядишь, и день прошел. Бессмысленное, никому не нужное
житье!.."
БРОДСКИЙ.
Свобода - это когда забываешь отчество тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза...
ЖУРНАЛИСТ. "Мы еще не сказали главного. Литературные упражнения
Бродского не ограничиваются словесным жонглированием. Тарабарщина,
кладбищенско-похоронная тематика - это только часть "невинных" увлечений
Бродского. Есть у него стансы и поэмы, в которых авторское "кредо"
выражается более ярко: "Мы - пыль мироздания", - авторитетно заявляет он в
стихотворении "Самоанализ в августе". В другом, посвященном Ноне С., он
пишет: "Настройте, Нона, и меня на этот лад, чтоб жить и лгать, плести о
жизни сказки". И, наконец, еще одно заявление: "Люблю я родину чужую..."
БРОДСКИЙ.
...Шей бездну мук, старайся, перебарщивай в усердье!
Но даже мысль о - как его? - бессмертье
Есть мысль об одиночестве, мой друг!..
ЖУРНАЛИСТ. "Как видите, этот наглый, карабкающийся на Парнас юнец не
так уже безобиден. Признавшись, что он любит родину чужую, Бродский был
предельно откровенен. Он и в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает
этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине!.."
БРОДСКИЙ хочет уйти. Его останавливают молодые люди в штатском, с
повязками дружинников.
ЖУРНАЛИСТ. "Однажды по приглашению своего дружка Шахматова, ныне
осужденного за уголовное преступление, Бродский спешно уехал в Самарканд.
Вместе с тощей тетрадкой стихов он захватил и "философский трактат" некоего
Уманского. Суть этого трактата состоит в том, что молодежь не должна-де
стеснять себя долгом перед родителями, перед обществом, перед государством,
поскольку это сковывает свободу личности..."
БРОДСКИЙ вновь порывается уйти. "Дружинники" силой удерживают его. Один
из них отбирает у Бродского портфель и передает Журналисту.
ЖУРНАЛИСТ. "Перед нами лежат протоколы допросов Шахматова. На следствии
Шахматов показал, что в гостинице "Самарканд" он и Бродский встретились с
американцем. Американец Мелвин Бейс пригласил их к себе в номер. Состоялся
разговор. "У меня есть рукопись, которую у нас не издадут, - сказал Бродский
американцу. - Не хотите ознакомиться?" "С удовольствием сделаю это, -
ответил Мелвин и, полистав рукопись, произнес: - Идет, мы издадим это у
себя, как прикажете подписать?" "Только не именем автора". "Хорошо, мы
подпишем ее по-нашему: Джон Смит". Правда, в последний момент Бродский и
Шахматов струсили. "Философский трактат" остался в кармане Бродского. Там
же, в Самарканде, Бродский попытался осуществить план измены Родине..."
БРОДСКИЙ закрывает уши, "дружинники" заламывают ему руки за спину.
ЖУРНАЛИСТ. "Вместе с Шахматовым он ходил на аэродром, чтобы захватить
самолет и улететь на нем за границу..."
БРОДСКИЙ. Как?! Как мы могли улететь за границу, когда ни один из нас
на самолете вообще не летал!?
ЖУРНАЛИСТ. "Они даже облюбовали один самолет, но, определив, что
бензина в баках для полета не хватит, они решили отложить и выждать более
удобный момент..."
БРОДСКИЙ. Как!? Как мы могли определить, сколько в баках бензина!?
ЖУРНАЛИСТ. "Таково неприглядное лицо этого человека, который,
оказывается, не только писал стишки, перемежая тарабарщину нытьем,
пессимизмом, порнографией, но и вынашивал планы предательства. Но, учитывая,
что Бродский еще молод, ему многое прощалось. С ним вели воспитательную
работу. Вместе с тем, его не раз строго предупреждали об ответственности за
антиобщественную деятельность. Бродский не сделал нужных выводов. Здоровый
двадцатишестилетний парень..."
БРОДСКИЙ. Мне двадцать четыре года.
ЖУРНАЛИСТ. "...Здоровый двадцатишестилетний парень около четырех лет не
занимается общественно полезным трудом. Живет случайными заработками. В
крайнем случае подкинет толику денег отец - внештатный фотокорреспондент
ленинградских газет, который, хоть и осуждает сына, но продолжает кормить
его. Очевидно, надо перестать нянчится с окололитературным тунеядцем. Таким
не место в Ленинграде. Какой вывод напрашивается из всего сказанного? Не
только Бродский, но и все, кто его окружает, идут по такому же, как он,
опасному пути. И их надо строго предупредить об этом! Пусть
окололитературные бездельники вроде Иосифа Бродского получат самый резкий
отпор. Пусть неповадно им будет мутить воду!.."
ПОЭТ-ЛАУРЕАТ одобрительно аплодирует.
ЖУРНАЛИСТ. Газета "Вечерний Ленинград". 29 ноября 1963 года. Подписи:
Ионин, Лернер, Медведев.
"Дружинники" усаживают Бродского на скамью подсудимых. Появляются
участники судебного заседания: общественный обвинитель СОРОКИН, адвокат
ТОПОРОВА, свидетели защиты и обвинения.
ПРИСТАВ. Встать, суд идет!
Входят судья САВЕЛЬЕВА, заседатели ТЯГЛЫЙ и ЛЕБЕДЕВА.
СУДЬЯ. Прошу сесть. Судебное заседание объявляю открытым. Состав суда:
судья Савельева, народные заседатели Тяглый, Лебедева. Слушается дело по
обвинению гражданина Бродского в правонарушении, предусмотренным Указом от 4
мая 1961 года. Обвиняемый, встаньте!
СУДЬЯ. Ваше имя, отчество, фамилия?
БРОДСКИЙ. Бродский Иосиф Александрович.
СУДЬЯ. Чем вы занимаетесь?
БРОДСКИЙ. Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю...
СУДЬЯ. Никаких "я полагаю". Стойте как следует! Не прислоняйтесь к
стене! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! У вас есть постоянная
работа?
БРОДСКИЙ. Я думал, что это - постоянная работа.
СУДЬЯ. Отвечайте точно!
БРОДСКИЙ. Я писал стихи. Я думал, что они будут напечатаны. Я
полагаю...
СУДЬЯ. Нас не интересует "я полагаю". Отвечайте, почему вы не работали?
БРОДСКИЙ. Я работал. Я писал стихи.
СУДЬЯ. Нас это не интересует. Нас интересует, с каким учреждением вы
связаны.
БРОДСКИЙ. У меня были договоры с издательством.
СУДЬЯ. Так и отвечайте. У вас договоров достаточно, чтобы прокормиться?
Перечислите, какие, от какого числа, на какую сумму.
БРОДСКИЙ. Точно не помню. Все договоры у моего адвоката.
СУДЬЯ. Я спрашиваю вас.
БРОДСКИЙ. В Москве вышли две книги с моими переводами...
СУДЬЯ. Ваш трудовой стаж?
БРОДСКИЙ. Примерно пять лет.
СУДЬЯ. Где вы работали?
БРОДСКЙ. На заводе, в геологических партиях...
СУДЬЯ. Сколько вы работали на заводе?
БРОДСКИЙ. Год.
СУДЬЯ. Кем?
БРОДСКИЙ. Фрезеровщиком.
СУДЬЯ. А вообще какая ваша специальность?
БРОДСКИЙ. Поэт, поэт-переводчик.
СУДЬЯ. А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
БРОДСКИЙ. Никто. (Без вызова.) А кто причислил меня к роду
человеческому?
СУДЬЯ. А вы учились этому?
БРОДСКИЙ. Чему?
СУДЬЯ. Чтоб быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят... где
учат...
БРОДСКИЙ. Я не думал... я не думал, что это дается образованием...
СУДЬЯ. А чем же?
БРОДСКИЙ. Я думаю, что это... (растерянно) от Бога.
СУДЬЯ. У вас есть ходатайства к суду?
БРОДСКИЙ. Я хотел бы знать, за что меня арестовали?
СУДЬЯ. Это не ходатайство, это вопрос.
БРОДСКИЙ. Тогда у меня нет ходатайства.
СУДЬЯ. Есть вопросы у защиты? Адвокат Топорова!
АДВОКАТ. Есть. Гражданин Бродский, ваш заработок вы вносили в семью?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Ваши родители тоже зарабатывают?
БРОДСКИЙ. Они пенсионеры.
АДВОКАТ. Вы живете одной семьей?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Следовательно, ваши средства вносились в семейный бюджет?
СУДЬЯ. Вы не задаете вопросы, а обобщаете. Вы помогаете ему отвечать.
Не обобщайте, а спрашивайте.
АДВОКАТ. Вы находились на учете в психиатрическом диспансере?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Проходили ли вы стационарное лечение?
БРОДСКИЙ. Да, с конца декабря 1963 года до 5 января этого года в
больнице имени Кащенко в Москве.
АДВОКАТ. Не считаете ли вы, что ваша болезнь мешала вам подолгу
регулярно работать на одном месте?
БРОДСКИЙ. Может быть. Наверное. Впрочем, не знаю. Нет, не знаю.
АДВОКАТ. Вы переводили стихи для сборника кубинских поэтов?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Вы переводили испанские романсеро?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Вы были связаны с переводческой секцией Союза писателей?
БРОДСКИЙ. Да.
АДВОКАТ. Прошу суд приобщить к делу характеристику бюро секции
переводчиков. А также список опубликованных стихотворений... копии
договоров...телеграмму издательства: "Просим ускорить подписание
договора"... И я прошу направить гражданина Бродского на медицинское
освидетельствование для заключения о состоянии здоровья и о том,
препятствовало ли оно регулярной работе. Кроме того, прошу немедленно
освободить моего подзащитного из-под стражи. Считаю, что он не совершил
никакого преступления и что его содержание под стражей незаконно. Он имеет
постоянное место жительства и в любое время может явиться по вызову суда.
СУДЬЯ. Посовещавшись на месте, суд постановил: направить гражданина
Бродского на судебно-психиатрическую экспертизу, перед которой поставить
вопрос: страдает ли Бродский каким-нибудь психическим заболеванием и
препятствует ли это направлению Бродского в отдаленные места для
принудительного труда. Второе: вернуть материал в милицию для дополнительной
проверки его заработков. Учитывая, что из истории болезни видно, что
Бродский уклонялся от госпитализации, обязать отделение милиции No18
доставить его для прохождения судебно-психиатрической экспертизы... Есть у
вас вопросы?
БРОДСКИЙ. У меня просьба: дать мне в камеру перо и бумагу.
СУДЬЯ. Это вы просите у начальника милиции.
БРОДСКИЙ. Я просил, он отказал.
СУДЬЯ. И это все, что вы просите?
БРОДСКИЙ. Да, все.
СУДЬЯ. Хорошо, я передам.
БРОДСКИЙ. Спасибо.
СУДЬЯ. Судебное заседание закрыто. О продолжении слушания дела будет
объявлено особо.
ПРИСТАВ. Прошу встать!
СУДЬЯ и ЗАСЕДАТЕЛИ покидают сцену.
ПРИСТАВ. Перерыв, граждане! Перерыв! Просьба очистить помещение!
БРОДСКИЙ (один).
Джон Донн уснул, уснуло все вокруг.
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы,
хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда,
ночник, белье, шкафы, стекло, часы,
ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду...
Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье,
среди бумаг, в столе, в готовой речи,
в ее словах, в дровах, в щипцах, в угле
остывшего камина, в каждой вещи.
В камзоле, в башмаках, в чулках, в тенях,
за зеркалом, в кровати, в спинке стула,
в метле у входа, в туфлях. Все уснуло...
(После паузы.)
Спят ангелы. Тревожный мир забыт
во сне святыми - к их стыду святому.
Геенна спит и Рай прекрасный спит.
Никто не выйдет в этот час из дому.
Господь уснул. Земля сейчас чужда.
Глаза не видят, слух не внемлет боле.
И дьявол спит. И вместе с ним вражда
заснула на снегу в английском поле.
Спят всадники. Архангел спит с трубой.
И кони спят, во сне качаясь плавно.
И херувимы все - одной толпой,
обнявшись, спят под сводом церкви Павла...
Сцена заполняется участниками судебного заседания. "дружинники" вводят
БРОДСКОГО. Появляются судья Савельева и народные заседатели.
СУДЬЯ. Продолжаем слушанье дела по обвинению гражданина Бродского в
правонарушении, предусмотренном Указом о борьбе с тунеядством. (Бродскому.)
У Вас есть ходатайства к суду?
БРОДСКИЙ. Только сегодня я получил возможность ознакомиться со своим
делом. Стихи на страницах дела 141, 143, 155, 200, 234 и некоторых других
мне не принадлежат. Кроме того, прошу не приобщать к делу дневник, который я
вел в 1956 году, то есть когда мне было 16 лет.
АДВОКАТ. Я поддерживаю ходатайство Бродского.
СУДЬЯ. В части так называемых его стихов учтем, а в части его личной
тетради изымать ее нет надобности. Гражданин Бродский, с 1956 года вы
переменили 13 мест работы. Вы работали на заводе год, потом полгода не
работали. Летом были в геологической партии, а потом четыре месяца не
работали... Объясните суду, почему вы в перерывах не работали и вели
паразитический образ жизни?
БРОДСКИЙ. Я в перерывах работал. Я занимался тем, чем занимаюсь и
сейчас: я писал стихи.
СУДЬЯ. Значит, вы писали свои так называемые стихи? А что полезного в
том, что вы часто меняли место работы?
БРОДСКИЙ. Я начал работать с пятнадцати лет. Мне все было интересно. Я
меня работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях.
СУДЬЯ. А что вы сделали полезного для Родины?
БРОДСКИЙ. Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден... я верю, что то,
что я написал, сослужит людям службу, и не только сейчас, но и будущим
поколениям.
СУДЬЯ. Значит, вы думаете, что ваши так называемые стихи приносят
пользу людям?
БРОДСКИЙ. Почему вы говорите про стихи "так называемые"?
СУДЬЯ. Мы называем ваши стихи "так называемые", потому что иного
понятия о них у нас нет. У обвинения есть вопросы?
ОБЩЕСТВЕННЫЙ ОБВИНИТЕЛЬ СОРОКИН. Есть. (Бродскому.) Вы говорите про
будущие поколения. Вы что, считаете, что вас сейчас не понимают?
БРОДСКИЙ. Я этого не сказал. Просто мои стихи еще не опубликованы, и
люди их не знают.
СОРОКИН. Вы считаете, что если бы их знали, то признали бы?
БРОДСКИЙ. Да.
СОРОКИН. Вы говорите, что у вас любознательность сильно развита. Почему
же вы не захотели служить в армии?
БРОДСКИЙ. Я не буду отвечать на такие вопросы.
СУДЬЯ. Отвечайте.
БРОДСКИЙ. Я был освобожден от военной службы. Не "не захотел", а был
освобожден. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз, потому
что болел отец, второй раз из-за моей болезни.
СОРОКИН. Можно ли жить на те суммы, что вы зарабатывали?
БРОДСКИЙ. Можно. Находясь в тюрьме, я каждый вечер расписывался в том,
что на меня израсходовали в день сорок копеек. А я зарабатывал больше, чем
сорок копеек в день.
СОРОКИН. Но... надо же одеваться, обуваться!
БРОДСКИЙ. У меня есть один костюм - старый, но уж какой есть. И другого
мне не надо.
СОРОКИН. Больше вопросов не имею.
СУДЬЯ. Защита, пожалуйста.
АДВОКАТ. Оценивали ли ваши стихи специалисты?
БРОДСКИЙ. Да. Чуковский и Маршак очень хорошо говорили о моих
переводах. Лучше, чем я заслуживаю.
АДВОКАТ. Была ли у вас связь с секцией переводов Союза писателей?
БРОДСКИЙ. Да. Я выступал в альманахе, который называется "Впервые на