Следовательно, я могу рассчитывать, что в этом году у меня будут работа, бедность, денежные затруднения, сердечное горе, перемена места, выступления перед публикой, ссоры и решительное для всей остальной моей жизни событие; и уже в настоящем достаточно оснований, чтобы верить в это будущее. Из этого я заключаю, что для меня на этот год опыт вполне подтверждает справедливость астрологического вычисления Кардана.
Впрочем, это вычисление относится к вычислению климатерических, вернее, климактерических годов древних астрологов. «Климактерические» — значит, расположенные по лестницам или вычисленные по ступеням лестницы. Иоанн Тритем, в своем сочинении "О второпричинах" (Des causes secondes) очень тщательно вычислил возврат счастливых или несчастных лет для всех империй мира; в 21-й главе «Ритуала» я дам точный и более понятный, чем само сочинение, анализ этой книги с продолжением работы Тритема до нашего времени и применением его магической лестницы к современным событиям, чтобы вывести из них наиболее поразительные вероятности ближайшего будущего Франции, Европы и мира.
По учению всех великих учителей астрологии, кометы — звезды исключительных героев, и посещают землю, чтобы возвестить ей о великих переменах; планеты управляют собраниями существ и изменяют судьбу человеческих обществ, звезды, более далекие и более слабые по своему действию, притягивают отдельные личности и располагают их влечениями: иногда целая группа звезд влияет на судьбу одного человека, и часто большое число душ притягивается отдаленными лучами одного и того же солнца. Когда мы умираем, наш внутренний свет уходит, следуя притяжению своей звезды, и таким образом мы оживаем в других вселенных, где душа создаст себе новое одеяние, аналогичное прогрессу или уменьшению своей красоты, — так как наши души, отделившись от своих тел, походят на падающие звезды; это — шарики одушевленного света, всегда стремящиеся к своему центру, чтобы вернуть себе равновесие и движение; но прежде всего они должны освободиться от объятий змия, т. е. неочищенного астрального света, который окружает их и держит в плену, пока не подымет их вверх сила воли. Погружение живой звезды в мертвый свет — ужасная пытка, которую можно сравнить с муками Мезенция.
Там душа одновременно мерзнет и горит, и единственный способ освободиться от него, — вернуться в ток внешних форм и войти в телесную оболочку, затем энергично бороться с инстинктом, чтобы укрепить моральную свободу, которая позволит ей в момент смерти разорвать земные цепи и с торжеством улететь к утешительнице-звезде, свет которой ей улыбается.
Из этих данных можно понять, что такое адский огонь, тождественный с демоном или древним змием; в чем состоит спасение и осуждение людей, которые все призваны и постепенно все становятся избранными, но только в небольшом числе, после того как по собственной вине подвергались опасности попасть в вечный огонь.
Таково великое и прекрасное откровение магов, откровение-мать всех символов учений и культов.
Из этого можно уже видеть, насколько ошибался Дюппи, считая, что все религии произошли из одной астрономии. Наоборот, астрономия произошла из астрологии, а астрология изначально является одной из ветвей святой Каббалы, науки наук и религии религий.
На семнадцатой странице Таро мы видим удивительную аллегорию: голая женщина, без покрывала, одновременно изображающая Истину, Природу и Мудрость, наклоняет к земле две урны и льет на нее огонь и воду; над ее головой сверкает звездное семерное вокруг восьмиконечной звезды, звезды Венеры, символа мира и любви; вокруг женщины зеленеют земные растения, и на одном из них сидит бабочка Психеи, эмблема души, замененная на некоторых копиях священной книги птицей, символом более египетским и, вероятно, более древним. Это изображение, носящее в современном Таро название «Звезды», аналогично многим герметическим символам и не без аналогии со сверкающей звездой посвященных масонства, выражающей большинство тайн секретного учения Розенкрейцеров.
18. Цад. С
Если бы человеческое правосудие, свирепствуя против адептов, настигало только негромантов и колдунов-отравителей, то конечно, как я уже замечал, эти строгости были бы справедливы, и самые строгие устрашения не были бы чрезмерными против подобных преступников.
Однако не следует думать, что власть над жизнью и смертью, секретно принадлежащая магу, всегда проявлялась только для удовлетворения подлой мести или еще более подлой алчности. В средние века, так же как и в античном мире, магические ассоциации часто поражали как громом или заставляли медленно гибнуть лиц, открывавших или профанировавших тайны; и когда нужно было воздержаться от поражения магическим мечом, когда приходилось бояться пролития крови — тоффанская вода (aqua toffana), нарушенные букеты, рубахи Несса и другие, менее известные и более странные инструменты смерти, рано или поздно служили для выполнения страшного приговора вольных судей.
Я говорил уже, что в магии существует великая и не могущая быть открытой тайна, которую никогда не сообщают адептам и которую, в особенности, надо помешать угадать профанам: некогда, если кто-нибудь открывал или позволял другим найти ее, неразумно открывая ключ к этой высшей тайне, его тотчас же присуждали к смерти и часто заставляли самого быть исполнителем приговора.
Знаменитый пророческий обед Казотта, описанный Лагарпом, до сих пор не был понятен, и Лагарп, рассказывая о нем, поддался довольно естественному желанию изумить своих читателей, преувеличив детали. Все, присутствовавшие на этом обеде, за исключением Лагарпа, были посвященные и открыватели или, по малой мере, профанаторы тайн. Казотт, выше всех их стоявший на лестнице посвящения, произнес всем смертный приговор от имени иллюминизма; и этот приговор различно, но строго был выполнен, подобно многим другим приговорам, за много лет и столетий перед тем произнесенным против аббата де Виллар, Урбана Грандье и многих других; и философы-революционеры погибли, как должны были также погибнуть Калиостро, покинутый в темницах инквизиции, мистическая банда Екатерины Теос, неразумный Шеперер, вынужденный убить себя в самый разгар своих магических триумфов и всеобщего увлечения, дезертир Коцебу, убитый Карлом Сандом, и столько других, трупы которых находили, не зная причины их внезапной и кровавой смерти.
Припомните странную речь, с которой обратился к самому Казотту, присуждая его к смертной казни, президент революционного суда, его сотоварищ и сопосвященный. Страшный узел драмы 93-го года до сих пор еще скрыт в самом темном святилище тайных обществ; чистосердечным адептам, хотевшим освободить народы, другие адепты противоположной секты, ведшие свое начало от более древних преданий, оказали страшное сопротивление, воспользовавшись аналогичными средствами: они сделали невозможным практическое употребление великой тайны, открыв ее теорию. Толпа ничего не поняла, но стала всем не доверять и, пав духом, пала ниже того состояния, из которого ее хотели поднять. Великая тайна осталась более тайной, чем когда бы то ни было раньше; адепты же, взаимно нейтрализуя, не могли проявлять ее могущества ни для того, чтобы господствовать над другими, ни для того, чтобы освободить самих себя; поэтому они взаимно осуждали друг друга, как изменников, и присуждали одни других к изгнанию, самоубийству, кинжалу и эшафоту.
Может быть, меня спросят, угрожают ли и в наше время столь странные опасности как лицам, хитростью вторгшимся в тайное святилище, так и тем, кто открывает тайну.
С какой стати я буду отвечать неверию любопытных? Если ради того, чтобы научить их, я подвергаю себя опасности насильственной смерти, — конечно, они меня не спасут; если же они боятся за самих себя, — пусть воздержатся от неразумных поисков; вот все, что я могу им ответить. Возвращаюсь к магии-отравительнице. Александр Дюма в своем романе "Граф Монте Кристо" открыл некоторые приемы этой мрачной науки. Я не стану повторять за ним печальные теории преступления, — как отравляют растения, как мясо животных, которых кормят отравленными растениями, становится вредным для здоровья и может, становясь, в свою очередь, пищей людей, причинить им смерть, причем не останется никакого следа яда; я не буду объяснять, каким образом ядовитыми мазями отравляют стены домов и воздух, которым дышат, курениями, для употребления которых оператор должен надевать стеклянную маску Сант-Круа; оставим древней Канидии ее гнусные тайны и не будем стараться узнать, насколько усовершенствовали адские обряды Сатаны искусство Локусты. Достаточно сказать, что эти злодеи самого худшего сорта одновременно перегоняли болезнетворные яды заразных болезней, яд гадов и ядовитый сок растений; у грибовидных опухолей они заимствовали их ядовитую и наркотическую жидкость, от дурмана — его удушающее начало, от персикового дерева и лавровишни — яд, одна капля которого, принятая внутрь или влитая в ухо, поражает как ударом грома и убивает самое сильное существо. Они кипятили с белым соком молочая молоко, в котором топили гадов и аспидов; они старательно собирали и привозили с собой из своих путешествий, — или покупали, тратя на это крупные суммы, — сок манценилло или смертоносные яванские плоды, сок маниака и другие яды превращали в порошок-кремень, смешивали с нечистым пеплом высушенную слюну гадов; составляли омерзительные напитки, примешивая туда болезнетворный яд разгоряченных кобыл или выделения сук во время течки. Человеческая кровь смешивалась с омерзительными составами, и получалось масло, убивавшее одним своим зловонием; это напоминает торт Папурга. Писали даже рецепты отравления, скрывая их под техническими терминами алхимии, и во многих старых книгах, считающихся герметическими, порошок для превращения металлов — это порошок для получения наследства.
В большой волшебной книге (Grimoire) мы находим один из таких рецептов, скрытый менее других и только озаглавленный "Способ делать золото"; это ужасный декокт яри-медянки, купороса, мышьяка и древесных стружек; чтобы быть годным для употребления, он должен тотчас же уничтожить погруженную в него ветку и быстро разъесть гвоздь. Жан-Баптист Порта, в своей естественной магии, дает рецепт яда Боржиа, но, как и следовало ожидать, он смеется над своими читателями и не открывает истины, слишком опасной в подобных вещах. Поэтому, чтобы только удовлетворить любопытство читателей, я могу привести здесь рецепт Порты.
Жаба сама по себе не ядовита, но она, как губка, впитывает в себя яды; это — гриб животного царства. Итак, возьмите большую жабу, говорит Порта, и посадите ее в банку вместе с гадюками и аспидами; в течение многих дней давайте им только ядовитые грибы, наперстянку и цикуту; затем раздражайте их, ударяя, обжигая и мучая всевозможными способами, до тех пор, пока они не издохнут от злости и голода; потом, пересыпав их измельченными в порошок хрусталем и молочаем, положите в хорошо закупоренную реторту и, медленно нагревая, удалите всю влагу; дав остыть, отделите пепел трупов от несгоревшего порошка, оставшегося на дне реторты; таким образом вы получите два яда: жидкость и порошок. Жидкость будет также действительна, как и ужасная Тоффанская вода; порошок же иссушит в несколько дней, а затем умертвит среди ужасных страданий или полного расслабления того, кто примет щепотку его, подмешанную к какому-нибудь напитку. Нужно признать, что этот рецепт имеет самый мерзкий и грязный вид и до тошноты напоминает гнусную стряпню Канидии и Медеи.
Подобные порошки получали, по их словам, средневековые колдуны на шабаше и затем за большие деньги продавали невежеству и ненависти; благодаря всеобщей вере в подобные тайны, они распространяли ужас по деревням и наводили порчу. Как только воображение ее было поражено и нервная система затронута, жертва быстро угасала, и самый ужас родителей и друзей ускорял ее гибель, Колдун или колдунья почти всегда представляли собой род человеческой жабы, совершенно распухшей от старой злобы; они были бедны, всеми отвергнуты и, следовательно, злобны. Страх, внушаемый ими, являлся для них утешением и местью; сами отравленные обществом, которого они знали только отбросы и пороки, они, в свою очередь, отравляли лиц настолько слабых, чтобы их бояться, и мстили красоте и молодости за свою проклятую дряхлость и непростительное безобразие.
Подобные гнусные действия и совершение этих отвратительных таинств составляли и подтверждали существование того, что в то время называлось договором со злым духом. Конечно, оператор должен был принадлежать злу душой и телом и, по справедливости, заслуживал всеобщее осуждение, выраженное в аллегории об аде. Без сомнения, нас должно удивлять и огорчать, что люди могут доходить до такой степени злобы и безумия; но разве самая низкая глубина не нужна, как основание, для высоты самых величественных добродетелей, и не доказывает ли пропасть ада, как антитеза, бесконечных высоты и величия неба?
На севере, где инстинкты более обузданы и долговечны, и в Италии, где страсти экспансивней и пламенней, до сих пор еще боятся порчи и дурного глаза. В Неаполе нельзя с презрением относиться к «жеттатуре» (дурному глазу), и по некоторым внешним признакам можно распознать лиц, одаренных этой несчастной способностью. Чтобы гарантировать себя от них, надо носить на себе рога, говорят сведущие люди, и толпа, буквально все понимающая, спешит украсить себя маленькими рогами, не стараясь понять смысла этой аллегории. Рога, атрибут Юпитера, Аммона, Вакха и Моисея — символ моральной силы или энтузиазма; и, чтобы не бояться жеттатуры, нужно властвовать над фатальным током инстинктов посредством великих смелости, энтузиазма или мысли. Таким же образом почти все народные суеверия представляют собой невежественное толкование какой-нибудь великой аксиомы или чудесной тайны оккультной мудрости. Разве Пифагор, написав свои удивительные символы, не завещал мудрецам совершенную философию, а толпе новую серию пустых обрядов и смешных обычаев? Так, разве не давал он под видом крайне прозрачных аллегорий правил милосердия, как социального, так и частного, говоря: "Не собирай того, что упало со стола, не руби деревьев на большой дороге, не убивай змею, упавшую в твою ограду?" И, когда он говорит: "не смотрись в зеркало при свете факела", — разве это не остроумный способ научить истинному познанию самого себя, которое не совместимо с искусственным светом и предрассудками систем? Так же обстоит дело и с другими предписаниями Пифагора, которым, как известно, буквально следовала толпа глупых учеников, так что очень многие из суеверных обрядов наших деревень, очевидно, ведут свое начало от первоначального непонимания символов Пифагора.
Суеверие (superstition) происходит от латинского слова, которое значит переживать; это — знак, переживший мысль, это — труп религиозной практики. Суеверие так же относится к посвящению, как понятие о дьяволе к идее Бога. Именно поэтому и запрещен культ образов, и самый святой в своей первой концепции догмат может сделаться суеверным и нечестивым, если потеряны его значения. Тогда религия вечно единая, подобно высшему разуму, меняет свое одеяние и оставляет старые обряды жадности и плутовству одряхлевших жрецов, превратившихся благодаря своим бездельничеству и невежеству в шарлатанов и обманщиков.
С суевериями можно сравнить магические эмблемы и знаки, которые люди, уже не понимая их значения, продолжают наобум вырезать на амулетах и талисманах. Магические изображения древних были пантаклями, т. е. каббалистическим синтезом. Колесо Пифагора — пантакль, аналогичный колесу Езекииля; оба они изображают одинаковые тайны и философию; это — ключ ко всем пантаклям, и я уже говорил о нем. Четыре животных, или, вернее, четырехголовые сфинксы того же пророка, тождественны с удивительным индусским символом, изображение которого я даю здесь и который относится к учению о великой тайне. Святой Иоанн в своем «Апокалипсисе» скопировал и расширил Езекииля, и все чудовищные изображения этой чудесной книги представляют собой магические пантакли, ключ к которым легко находят каббалисты.
Но христиане, отвергнув науку, чтобы усилить веру, позже захотели скрыть происхождение своего учения и предали огню все сочинения по каббале и магии. Уничтожить оригиналы — значит придать подобие оригинальности копиям, и, без сомнения, святой Павел прекрасно понимал это, когда, конечно, с самым похвальным намерением, совершал в Эфесе свое научное аутодафе. Так само спустя шесть столетий Омар вынужден был принести в жертву оригинальности «Корана» Александрийскую библиотеку; и, кто знает, не пожелает ли в будущем новый апостол сжечь наши литературные музеи для пользы какого-нибудь религиозного увлечения и недавно распространенной легенды?
Изучение талисманов и пантаклей — один из самых любопытных отделов магии и относится к исторической нумизматике.
Существуют индусские, египетские и греческие талисманы, каббалистические медали, доставшиеся нам от древних и современных евреев, гностический абраксас, византийские амулеты, таинственные монеты, употребляемые членами тайных обществ и иногда называемые жетонами шабаша, затем медали Тамплиеров и украшения масонов. Коглепиус в своем "Трактате о чудесах природы" описывает талисманы Соломона и раввина Хаеля. Изображение очень многих других, притом наиболее древних, помещено в магических календарях Тихо-Браге и Дюшанто и должно быть воспроизведено целиком или отчасти в списках посвящения Рагона, обширном и ученом сочинении, к которому я и отсылаю читателя.
19. Коф. Т
Ученики Гермеса, прежде чем пообещать своим адептам эликсир долгой жизни и порошок для превращения, советуют им искать философский «камень».
Что же это за «камень» и почему камень?
Великий посвятитель христиан приглашает своих верующих строить на «камне», если они не хотят, чтобы постройки их были разрушены. Он сам называет себя краеугольным «камнем» и говорит самому верующему своему апостолу: "Ты — Петр ("Pierr"), ибо ты тот камень ("pierre"), на котором я построю церковь мою".
Этот «камень», говорят учителя алхимии, — истинная философская соль, на одну треть входящая в состав азота. Азот же, как известно, имя великого герметического агента и настоящего философского деятеля; поэтому они изображают свою соль в виде кубического камня, как это можно видеть в 12-ти ключах Василия Валентина и аллегориях Тревизана.
Итак, что же, на самом деле, представляет собой этот камень? Это — основание абсолютной философии, высший и непоколебимый разум. Прежде чем думать о металлическом делании, нужно навсегда укрепиться в абсолютных принципах мудрости, нужно обладать тем разумом, который служит пробным камнем истины. Человек с предрассудками никогда не будет царем природы и властелином превращений. Итак, прежде всего необходим философский камень: но как его найти? Гермес учит нас этому в своей изумрудной таблице. Нужно отделить тонкое от плотного с большим старанием и чрезвычайным вниманием. Точно так должны мы отделить наши уверенности от наших верований и совершенно разделить область науки от области веры; хорошенько понять, что мы не знаем того, во что верим, и не верим больше ни в одну из тех вещей, которые узнали. Таким образом, сущность дел веры — неизвестное и неопределенное; и совершенно противоположное надо сказать о делах науки. Из этого надо заключить, что наука основывается на разуме и опыте, тогда как основа веры — чувство и разум.
Другими словами, философский камень — настоящая уверенность, которую человеческое благоразумие обеспечивает добросовестным исследованиям и скромному сомнению, тогда как религиозный энтузиазм приписывает ее исключительно вере. В действительности же достоверность не принадлежит ни разуму без стремлений, ни безрассудным стремлениям; истинная достоверность — взаимное согласие знающего разума с верующим чувством. Окончательный союз разума и веры будет достигнут не абсолютным их различением и разделением, но взаимным контролем и братским содействием. Таково значение двух колонн портика Соломона, из которых одна называется Жакин, а другая — Богаз, одна белая, а другая черная. Они различны и разделены, они даже на вид противоположны; но, если слепая сила захочет, сблизив, соединить их, обрушится свод храма, так как разделенные они имеют одинаковую силу, соединенные же представляют собой две взаимно уничтожающиеся силы. По той же причине духовная власть тотчас же ослабляет себя, как только хочет узурпировать светскую, а светская власть гибнет жертвой своих захватов духовной власти. Григорий VII погубил папство, и цари-схизматики губили и будут губить монархию. Человеческое равновесие нуждается в двух ногах, миры тяготеют к двум силам, рождение требует двух полов. Таково значение тайны Соломона, изображаемой двумя колоннами храма, Жакином и Богазом.
Солнце и луна алхимиков соответствуют тому же символу и способствуют совершенству и прочности философского камня. Солнце — иероглифический знак истины, ибо оно — видимый источник света, а неотесанный камень — символ устойчивости. Поэтому древние маги принимали камень Элагабал за самое изображение солнца, и по той же причине средневековые алхимики указывали на философский камень, как на первое средство делать философское золото, т. е. превращать все жизненные силы, изображаемые шестью металлами, в золото, т. е. в истину и свет; такова первая и необходимая операция великого делания, ведущая к второстепенным приспособлениям и позволяющая творцам духовного и живого золота, владельцам истинных философских солей, ртути и серы, посредством аналогий природы, находить натуральное и грубое золото.
Следовательно, найти философский камень — значит открыть абсолют, как это, впрочем, и говорят все учителя. Абсолют же — то, что не допускает больше ошибок; это неподвижность летучего, порядок воображения, самая необходимость бытия, это неизменный закон разума и истины; абсолют — это то, что есть. Но то, что есть, в некотором роде, идет прежде того, кто есть. Сам Бог существует не без причины и может существовать только в силу высшего и неизменного разума. Следовательно, этот разум и есть абсолют; в него-то мы и должны верить, если хотим, чтобы наша вера имела разумное и прочное основание. В наше время смогли сказать, что Бог — только гипотеза; но абсолютный разум не гипотеза, он присущ бытию.
Святой Фома сказал: "Вещь справедлива не потому, что так хочет Бог, но Бог хочет этого потому, что она справедлива". Если бы святой логически вывел все следствия из этой прекрасной мысли, он нашел бы философский камень; вместо того, чтобы удовольствоваться ролью ангела школы, он сделался бы ее реформатором.
Верить в разум Бога и в Бога разума, значит сделать атеизм невозможным. Атеистов создали идолопоклонники. Когда Вольтер говорил: "Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать", — он скорее чувствовал, чем понимал разум Бога. Действительно ли есть Бог? — Я ничего не знаю об этом, но я хочу, чтобы так было, и потому верю в него. Таким образом, формулированная вера — вера разумная, ибо она допускает сомнение науки; и, действительно, мы верим только вещам, которые, кажутся вероятными, но которых мы не знаем. Думать иначе — значит бредить; говорить иначе — значит выражаться как мечтатель или фанатик. Но не таким людям обещан философский камень.
Невежды, совратившие примитивное христианство с его пути, заменив науку верой, опыт мечтой, а реальное фантастическим, и инквизиторы, в течение стольких веков ведшие против магии истребительную войну, — покрыли мраком древние открытия человеческого ума, так что теперь нам приходится ощупью искать ключ к явлениям природы. И все явления природы зависят от единого и неизменного закона, также изображаемого философским камнем, и, в особенности, его символической формой, т. е. кубом. Этот закон, выраженный в каббале четверным, доставил евреям все тайны их божественной тетраграммы. Следовательно, можно сказать, что философский камень, подобно небесному Иерусалиму святого Иоанна, квадратен во всех смыслах, что на одной из сторон его написано имя
Впрочем, это вычисление относится к вычислению климатерических, вернее, климактерических годов древних астрологов. «Климактерические» — значит, расположенные по лестницам или вычисленные по ступеням лестницы. Иоанн Тритем, в своем сочинении "О второпричинах" (Des causes secondes) очень тщательно вычислил возврат счастливых или несчастных лет для всех империй мира; в 21-й главе «Ритуала» я дам точный и более понятный, чем само сочинение, анализ этой книги с продолжением работы Тритема до нашего времени и применением его магической лестницы к современным событиям, чтобы вывести из них наиболее поразительные вероятности ближайшего будущего Франции, Европы и мира.
По учению всех великих учителей астрологии, кометы — звезды исключительных героев, и посещают землю, чтобы возвестить ей о великих переменах; планеты управляют собраниями существ и изменяют судьбу человеческих обществ, звезды, более далекие и более слабые по своему действию, притягивают отдельные личности и располагают их влечениями: иногда целая группа звезд влияет на судьбу одного человека, и часто большое число душ притягивается отдаленными лучами одного и того же солнца. Когда мы умираем, наш внутренний свет уходит, следуя притяжению своей звезды, и таким образом мы оживаем в других вселенных, где душа создаст себе новое одеяние, аналогичное прогрессу или уменьшению своей красоты, — так как наши души, отделившись от своих тел, походят на падающие звезды; это — шарики одушевленного света, всегда стремящиеся к своему центру, чтобы вернуть себе равновесие и движение; но прежде всего они должны освободиться от объятий змия, т. е. неочищенного астрального света, который окружает их и держит в плену, пока не подымет их вверх сила воли. Погружение живой звезды в мертвый свет — ужасная пытка, которую можно сравнить с муками Мезенция.
Там душа одновременно мерзнет и горит, и единственный способ освободиться от него, — вернуться в ток внешних форм и войти в телесную оболочку, затем энергично бороться с инстинктом, чтобы укрепить моральную свободу, которая позволит ей в момент смерти разорвать земные цепи и с торжеством улететь к утешительнице-звезде, свет которой ей улыбается.
Из этих данных можно понять, что такое адский огонь, тождественный с демоном или древним змием; в чем состоит спасение и осуждение людей, которые все призваны и постепенно все становятся избранными, но только в небольшом числе, после того как по собственной вине подвергались опасности попасть в вечный огонь.
Таково великое и прекрасное откровение магов, откровение-мать всех символов учений и культов.
Из этого можно уже видеть, насколько ошибался Дюппи, считая, что все религии произошли из одной астрономии. Наоборот, астрономия произошла из астрологии, а астрология изначально является одной из ветвей святой Каббалы, науки наук и религии религий.
На семнадцатой странице Таро мы видим удивительную аллегорию: голая женщина, без покрывала, одновременно изображающая Истину, Природу и Мудрость, наклоняет к земле две урны и льет на нее огонь и воду; над ее головой сверкает звездное семерное вокруг восьмиконечной звезды, звезды Венеры, символа мира и любви; вокруг женщины зеленеют земные растения, и на одном из них сидит бабочка Психеи, эмблема души, замененная на некоторых копиях священной книги птицей, символом более египетским и, вероятно, более древним. Это изображение, носящее в современном Таро название «Звезды», аналогично многим герметическим символам и не без аналогии со сверкающей звездой посвященных масонства, выражающей большинство тайн секретного учения Розенкрейцеров.
18. Цад. С
ЛЮБОВНЫЕ НАПИТКИ И ПОРЧА
Jnstita
Mysterium
Canes
Теперь я нападаю на самое преступное из всех возможных злоупотреблений магическими науками: магию, или вернее колдовство, отравительницу. Думаю, должно быть понятно, что я пишу не для того, чтобы научить, но чтобы предупредить.Если бы человеческое правосудие, свирепствуя против адептов, настигало только негромантов и колдунов-отравителей, то конечно, как я уже замечал, эти строгости были бы справедливы, и самые строгие устрашения не были бы чрезмерными против подобных преступников.
Однако не следует думать, что власть над жизнью и смертью, секретно принадлежащая магу, всегда проявлялась только для удовлетворения подлой мести или еще более подлой алчности. В средние века, так же как и в античном мире, магические ассоциации часто поражали как громом или заставляли медленно гибнуть лиц, открывавших или профанировавших тайны; и когда нужно было воздержаться от поражения магическим мечом, когда приходилось бояться пролития крови — тоффанская вода (aqua toffana), нарушенные букеты, рубахи Несса и другие, менее известные и более странные инструменты смерти, рано или поздно служили для выполнения страшного приговора вольных судей.
Я говорил уже, что в магии существует великая и не могущая быть открытой тайна, которую никогда не сообщают адептам и которую, в особенности, надо помешать угадать профанам: некогда, если кто-нибудь открывал или позволял другим найти ее, неразумно открывая ключ к этой высшей тайне, его тотчас же присуждали к смерти и часто заставляли самого быть исполнителем приговора.
Знаменитый пророческий обед Казотта, описанный Лагарпом, до сих пор не был понятен, и Лагарп, рассказывая о нем, поддался довольно естественному желанию изумить своих читателей, преувеличив детали. Все, присутствовавшие на этом обеде, за исключением Лагарпа, были посвященные и открыватели или, по малой мере, профанаторы тайн. Казотт, выше всех их стоявший на лестнице посвящения, произнес всем смертный приговор от имени иллюминизма; и этот приговор различно, но строго был выполнен, подобно многим другим приговорам, за много лет и столетий перед тем произнесенным против аббата де Виллар, Урбана Грандье и многих других; и философы-революционеры погибли, как должны были также погибнуть Калиостро, покинутый в темницах инквизиции, мистическая банда Екатерины Теос, неразумный Шеперер, вынужденный убить себя в самый разгар своих магических триумфов и всеобщего увлечения, дезертир Коцебу, убитый Карлом Сандом, и столько других, трупы которых находили, не зная причины их внезапной и кровавой смерти.
Припомните странную речь, с которой обратился к самому Казотту, присуждая его к смертной казни, президент революционного суда, его сотоварищ и сопосвященный. Страшный узел драмы 93-го года до сих пор еще скрыт в самом темном святилище тайных обществ; чистосердечным адептам, хотевшим освободить народы, другие адепты противоположной секты, ведшие свое начало от более древних преданий, оказали страшное сопротивление, воспользовавшись аналогичными средствами: они сделали невозможным практическое употребление великой тайны, открыв ее теорию. Толпа ничего не поняла, но стала всем не доверять и, пав духом, пала ниже того состояния, из которого ее хотели поднять. Великая тайна осталась более тайной, чем когда бы то ни было раньше; адепты же, взаимно нейтрализуя, не могли проявлять ее могущества ни для того, чтобы господствовать над другими, ни для того, чтобы освободить самих себя; поэтому они взаимно осуждали друг друга, как изменников, и присуждали одни других к изгнанию, самоубийству, кинжалу и эшафоту.
Может быть, меня спросят, угрожают ли и в наше время столь странные опасности как лицам, хитростью вторгшимся в тайное святилище, так и тем, кто открывает тайну.
С какой стати я буду отвечать неверию любопытных? Если ради того, чтобы научить их, я подвергаю себя опасности насильственной смерти, — конечно, они меня не спасут; если же они боятся за самих себя, — пусть воздержатся от неразумных поисков; вот все, что я могу им ответить. Возвращаюсь к магии-отравительнице. Александр Дюма в своем романе "Граф Монте Кристо" открыл некоторые приемы этой мрачной науки. Я не стану повторять за ним печальные теории преступления, — как отравляют растения, как мясо животных, которых кормят отравленными растениями, становится вредным для здоровья и может, становясь, в свою очередь, пищей людей, причинить им смерть, причем не останется никакого следа яда; я не буду объяснять, каким образом ядовитыми мазями отравляют стены домов и воздух, которым дышат, курениями, для употребления которых оператор должен надевать стеклянную маску Сант-Круа; оставим древней Канидии ее гнусные тайны и не будем стараться узнать, насколько усовершенствовали адские обряды Сатаны искусство Локусты. Достаточно сказать, что эти злодеи самого худшего сорта одновременно перегоняли болезнетворные яды заразных болезней, яд гадов и ядовитый сок растений; у грибовидных опухолей они заимствовали их ядовитую и наркотическую жидкость, от дурмана — его удушающее начало, от персикового дерева и лавровишни — яд, одна капля которого, принятая внутрь или влитая в ухо, поражает как ударом грома и убивает самое сильное существо. Они кипятили с белым соком молочая молоко, в котором топили гадов и аспидов; они старательно собирали и привозили с собой из своих путешествий, — или покупали, тратя на это крупные суммы, — сок манценилло или смертоносные яванские плоды, сок маниака и другие яды превращали в порошок-кремень, смешивали с нечистым пеплом высушенную слюну гадов; составляли омерзительные напитки, примешивая туда болезнетворный яд разгоряченных кобыл или выделения сук во время течки. Человеческая кровь смешивалась с омерзительными составами, и получалось масло, убивавшее одним своим зловонием; это напоминает торт Папурга. Писали даже рецепты отравления, скрывая их под техническими терминами алхимии, и во многих старых книгах, считающихся герметическими, порошок для превращения металлов — это порошок для получения наследства.
В большой волшебной книге (Grimoire) мы находим один из таких рецептов, скрытый менее других и только озаглавленный "Способ делать золото"; это ужасный декокт яри-медянки, купороса, мышьяка и древесных стружек; чтобы быть годным для употребления, он должен тотчас же уничтожить погруженную в него ветку и быстро разъесть гвоздь. Жан-Баптист Порта, в своей естественной магии, дает рецепт яда Боржиа, но, как и следовало ожидать, он смеется над своими читателями и не открывает истины, слишком опасной в подобных вещах. Поэтому, чтобы только удовлетворить любопытство читателей, я могу привести здесь рецепт Порты.
Жаба сама по себе не ядовита, но она, как губка, впитывает в себя яды; это — гриб животного царства. Итак, возьмите большую жабу, говорит Порта, и посадите ее в банку вместе с гадюками и аспидами; в течение многих дней давайте им только ядовитые грибы, наперстянку и цикуту; затем раздражайте их, ударяя, обжигая и мучая всевозможными способами, до тех пор, пока они не издохнут от злости и голода; потом, пересыпав их измельченными в порошок хрусталем и молочаем, положите в хорошо закупоренную реторту и, медленно нагревая, удалите всю влагу; дав остыть, отделите пепел трупов от несгоревшего порошка, оставшегося на дне реторты; таким образом вы получите два яда: жидкость и порошок. Жидкость будет также действительна, как и ужасная Тоффанская вода; порошок же иссушит в несколько дней, а затем умертвит среди ужасных страданий или полного расслабления того, кто примет щепотку его, подмешанную к какому-нибудь напитку. Нужно признать, что этот рецепт имеет самый мерзкий и грязный вид и до тошноты напоминает гнусную стряпню Канидии и Медеи.
Подобные порошки получали, по их словам, средневековые колдуны на шабаше и затем за большие деньги продавали невежеству и ненависти; благодаря всеобщей вере в подобные тайны, они распространяли ужас по деревням и наводили порчу. Как только воображение ее было поражено и нервная система затронута, жертва быстро угасала, и самый ужас родителей и друзей ускорял ее гибель, Колдун или колдунья почти всегда представляли собой род человеческой жабы, совершенно распухшей от старой злобы; они были бедны, всеми отвергнуты и, следовательно, злобны. Страх, внушаемый ими, являлся для них утешением и местью; сами отравленные обществом, которого они знали только отбросы и пороки, они, в свою очередь, отравляли лиц настолько слабых, чтобы их бояться, и мстили красоте и молодости за свою проклятую дряхлость и непростительное безобразие.
Подобные гнусные действия и совершение этих отвратительных таинств составляли и подтверждали существование того, что в то время называлось договором со злым духом. Конечно, оператор должен был принадлежать злу душой и телом и, по справедливости, заслуживал всеобщее осуждение, выраженное в аллегории об аде. Без сомнения, нас должно удивлять и огорчать, что люди могут доходить до такой степени злобы и безумия; но разве самая низкая глубина не нужна, как основание, для высоты самых величественных добродетелей, и не доказывает ли пропасть ада, как антитеза, бесконечных высоты и величия неба?
На севере, где инстинкты более обузданы и долговечны, и в Италии, где страсти экспансивней и пламенней, до сих пор еще боятся порчи и дурного глаза. В Неаполе нельзя с презрением относиться к «жеттатуре» (дурному глазу), и по некоторым внешним признакам можно распознать лиц, одаренных этой несчастной способностью. Чтобы гарантировать себя от них, надо носить на себе рога, говорят сведущие люди, и толпа, буквально все понимающая, спешит украсить себя маленькими рогами, не стараясь понять смысла этой аллегории. Рога, атрибут Юпитера, Аммона, Вакха и Моисея — символ моральной силы или энтузиазма; и, чтобы не бояться жеттатуры, нужно властвовать над фатальным током инстинктов посредством великих смелости, энтузиазма или мысли. Таким же образом почти все народные суеверия представляют собой невежественное толкование какой-нибудь великой аксиомы или чудесной тайны оккультной мудрости. Разве Пифагор, написав свои удивительные символы, не завещал мудрецам совершенную философию, а толпе новую серию пустых обрядов и смешных обычаев? Так, разве не давал он под видом крайне прозрачных аллегорий правил милосердия, как социального, так и частного, говоря: "Не собирай того, что упало со стола, не руби деревьев на большой дороге, не убивай змею, упавшую в твою ограду?" И, когда он говорит: "не смотрись в зеркало при свете факела", — разве это не остроумный способ научить истинному познанию самого себя, которое не совместимо с искусственным светом и предрассудками систем? Так же обстоит дело и с другими предписаниями Пифагора, которым, как известно, буквально следовала толпа глупых учеников, так что очень многие из суеверных обрядов наших деревень, очевидно, ведут свое начало от первоначального непонимания символов Пифагора.
Суеверие (superstition) происходит от латинского слова, которое значит переживать; это — знак, переживший мысль, это — труп религиозной практики. Суеверие так же относится к посвящению, как понятие о дьяволе к идее Бога. Именно поэтому и запрещен культ образов, и самый святой в своей первой концепции догмат может сделаться суеверным и нечестивым, если потеряны его значения. Тогда религия вечно единая, подобно высшему разуму, меняет свое одеяние и оставляет старые обряды жадности и плутовству одряхлевших жрецов, превратившихся благодаря своим бездельничеству и невежеству в шарлатанов и обманщиков.
С суевериями можно сравнить магические эмблемы и знаки, которые люди, уже не понимая их значения, продолжают наобум вырезать на амулетах и талисманах. Магические изображения древних были пантаклями, т. е. каббалистическим синтезом. Колесо Пифагора — пантакль, аналогичный колесу Езекииля; оба они изображают одинаковые тайны и философию; это — ключ ко всем пантаклям, и я уже говорил о нем. Четыре животных, или, вернее, четырехголовые сфинксы того же пророка, тождественны с удивительным индусским символом, изображение которого я даю здесь и который относится к учению о великой тайне. Святой Иоанн в своем «Апокалипсисе» скопировал и расширил Езекииля, и все чудовищные изображения этой чудесной книги представляют собой магические пантакли, ключ к которым легко находят каббалисты.
Но христиане, отвергнув науку, чтобы усилить веру, позже захотели скрыть происхождение своего учения и предали огню все сочинения по каббале и магии. Уничтожить оригиналы — значит придать подобие оригинальности копиям, и, без сомнения, святой Павел прекрасно понимал это, когда, конечно, с самым похвальным намерением, совершал в Эфесе свое научное аутодафе. Так само спустя шесть столетий Омар вынужден был принести в жертву оригинальности «Корана» Александрийскую библиотеку; и, кто знает, не пожелает ли в будущем новый апостол сжечь наши литературные музеи для пользы какого-нибудь религиозного увлечения и недавно распространенной легенды?
Изучение талисманов и пантаклей — один из самых любопытных отделов магии и относится к исторической нумизматике.
Существуют индусские, египетские и греческие талисманы, каббалистические медали, доставшиеся нам от древних и современных евреев, гностический абраксас, византийские амулеты, таинственные монеты, употребляемые членами тайных обществ и иногда называемые жетонами шабаша, затем медали Тамплиеров и украшения масонов. Коглепиус в своем "Трактате о чудесах природы" описывает талисманы Соломона и раввина Хаеля. Изображение очень многих других, притом наиболее древних, помещено в магических календарях Тихо-Браге и Дюшанто и должно быть воспроизведено целиком или отчасти в списках посвящения Рагона, обширном и ученом сочинении, к которому я и отсылаю читателя.
19. Коф. Т
ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ — ЭЛАГАБАЛ
Vocatio
Sol
Aurum
Древние обожали солнце под видом черного камня, называвшегося ими Элагабалом, или Гелиогабалом. Что означал этот камень, и каким образом мог он быть изображением самого яркого светила?Ученики Гермеса, прежде чем пообещать своим адептам эликсир долгой жизни и порошок для превращения, советуют им искать философский «камень».
Что же это за «камень» и почему камень?
Великий посвятитель христиан приглашает своих верующих строить на «камне», если они не хотят, чтобы постройки их были разрушены. Он сам называет себя краеугольным «камнем» и говорит самому верующему своему апостолу: "Ты — Петр ("Pierr"), ибо ты тот камень ("pierre"), на котором я построю церковь мою".
Этот «камень», говорят учителя алхимии, — истинная философская соль, на одну треть входящая в состав азота. Азот же, как известно, имя великого герметического агента и настоящего философского деятеля; поэтому они изображают свою соль в виде кубического камня, как это можно видеть в 12-ти ключах Василия Валентина и аллегориях Тревизана.
Итак, что же, на самом деле, представляет собой этот камень? Это — основание абсолютной философии, высший и непоколебимый разум. Прежде чем думать о металлическом делании, нужно навсегда укрепиться в абсолютных принципах мудрости, нужно обладать тем разумом, который служит пробным камнем истины. Человек с предрассудками никогда не будет царем природы и властелином превращений. Итак, прежде всего необходим философский камень: но как его найти? Гермес учит нас этому в своей изумрудной таблице. Нужно отделить тонкое от плотного с большим старанием и чрезвычайным вниманием. Точно так должны мы отделить наши уверенности от наших верований и совершенно разделить область науки от области веры; хорошенько понять, что мы не знаем того, во что верим, и не верим больше ни в одну из тех вещей, которые узнали. Таким образом, сущность дел веры — неизвестное и неопределенное; и совершенно противоположное надо сказать о делах науки. Из этого надо заключить, что наука основывается на разуме и опыте, тогда как основа веры — чувство и разум.
Другими словами, философский камень — настоящая уверенность, которую человеческое благоразумие обеспечивает добросовестным исследованиям и скромному сомнению, тогда как религиозный энтузиазм приписывает ее исключительно вере. В действительности же достоверность не принадлежит ни разуму без стремлений, ни безрассудным стремлениям; истинная достоверность — взаимное согласие знающего разума с верующим чувством. Окончательный союз разума и веры будет достигнут не абсолютным их различением и разделением, но взаимным контролем и братским содействием. Таково значение двух колонн портика Соломона, из которых одна называется Жакин, а другая — Богаз, одна белая, а другая черная. Они различны и разделены, они даже на вид противоположны; но, если слепая сила захочет, сблизив, соединить их, обрушится свод храма, так как разделенные они имеют одинаковую силу, соединенные же представляют собой две взаимно уничтожающиеся силы. По той же причине духовная власть тотчас же ослабляет себя, как только хочет узурпировать светскую, а светская власть гибнет жертвой своих захватов духовной власти. Григорий VII погубил папство, и цари-схизматики губили и будут губить монархию. Человеческое равновесие нуждается в двух ногах, миры тяготеют к двум силам, рождение требует двух полов. Таково значение тайны Соломона, изображаемой двумя колоннами храма, Жакином и Богазом.
Солнце и луна алхимиков соответствуют тому же символу и способствуют совершенству и прочности философского камня. Солнце — иероглифический знак истины, ибо оно — видимый источник света, а неотесанный камень — символ устойчивости. Поэтому древние маги принимали камень Элагабал за самое изображение солнца, и по той же причине средневековые алхимики указывали на философский камень, как на первое средство делать философское золото, т. е. превращать все жизненные силы, изображаемые шестью металлами, в золото, т. е. в истину и свет; такова первая и необходимая операция великого делания, ведущая к второстепенным приспособлениям и позволяющая творцам духовного и живого золота, владельцам истинных философских солей, ртути и серы, посредством аналогий природы, находить натуральное и грубое золото.
Следовательно, найти философский камень — значит открыть абсолют, как это, впрочем, и говорят все учителя. Абсолют же — то, что не допускает больше ошибок; это неподвижность летучего, порядок воображения, самая необходимость бытия, это неизменный закон разума и истины; абсолют — это то, что есть. Но то, что есть, в некотором роде, идет прежде того, кто есть. Сам Бог существует не без причины и может существовать только в силу высшего и неизменного разума. Следовательно, этот разум и есть абсолют; в него-то мы и должны верить, если хотим, чтобы наша вера имела разумное и прочное основание. В наше время смогли сказать, что Бог — только гипотеза; но абсолютный разум не гипотеза, он присущ бытию.
Святой Фома сказал: "Вещь справедлива не потому, что так хочет Бог, но Бог хочет этого потому, что она справедлива". Если бы святой логически вывел все следствия из этой прекрасной мысли, он нашел бы философский камень; вместо того, чтобы удовольствоваться ролью ангела школы, он сделался бы ее реформатором.
Верить в разум Бога и в Бога разума, значит сделать атеизм невозможным. Атеистов создали идолопоклонники. Когда Вольтер говорил: "Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать", — он скорее чувствовал, чем понимал разум Бога. Действительно ли есть Бог? — Я ничего не знаю об этом, но я хочу, чтобы так было, и потому верю в него. Таким образом, формулированная вера — вера разумная, ибо она допускает сомнение науки; и, действительно, мы верим только вещам, которые, кажутся вероятными, но которых мы не знаем. Думать иначе — значит бредить; говорить иначе — значит выражаться как мечтатель или фанатик. Но не таким людям обещан философский камень.
Невежды, совратившие примитивное христианство с его пути, заменив науку верой, опыт мечтой, а реальное фантастическим, и инквизиторы, в течение стольких веков ведшие против магии истребительную войну, — покрыли мраком древние открытия человеческого ума, так что теперь нам приходится ощупью искать ключ к явлениям природы. И все явления природы зависят от единого и неизменного закона, также изображаемого философским камнем, и, в особенности, его символической формой, т. е. кубом. Этот закон, выраженный в каббале четверным, доставил евреям все тайны их божественной тетраграммы. Следовательно, можно сказать, что философский камень, подобно небесному Иерусалиму святого Иоанна, квадратен во всех смыслах, что на одной из сторон его написано имя