Величайшее оскорбление, которое можно нанести человеку, — назвать его трусом. Но что такое — трус?
Трус это тот, кто не заботится о своем моральном достоинстве и слепо повинуется инстинктам природы.
Действительно, в присутствии опасности естественно испугаться и попытаться убежать; почему же это считается позорным? Потому, что закон чести ставит долг выше наших стремлений или страха. Что такое честь с этой точки зрения? — Универсальное предчувствие бессмертия и уважение к средствам, могущим к нему привести. Последняя победа, которую человек может одержать над смертью, это восторжествовать над жаждой жизни, но не вследствие отчаяния, а благодаря более высокой надежде, состоящей в вере во все прекрасное и честное, по мнению всего мира.
Научиться побеждать себя — значит научиться жить, и строгости стоицизма не были тщеславным чванством, но свободой.
Уступать силам природы — значит следовать за током коллективной жизни, т. е. быть рабом второпричин.
Сопротивляться природе и покорить ее значит создать себе личную и вечную жизнь, освободиться от превратностей жизни и смерти. Человек, который готов скорее умереть, чем отречься от истины и справедливости, поистине жив, ибо он бессмертен в своей душе.
Целью всех древних посвящении было найти или образовать таких людей.
Пифагор заставлял своих учеников упражняться в молчании и всевозможных воздержаниях, в Египте вступающих испытывали четырьмя элементами; и мы знаем, каким чудовищным жестокостям подвергают себя факиры и брамины, желающие достигнуть царства свободной воли и божественной независимости.
Всевозможные умерщвления плоти аскетизма заимствованы у посвящений в древние мистерии, а они прекратились потому, что способные быть посвященными не находили себе посвятителей, и руководители совести со временем стали столь же невежественны, как и толпа; тогда слепым было предоставлено следовать за слепыми, и никто больше не хотел подвергаться испытаниям, которые приводили только к сомнению и отчаянию… Путь к свету был потерян.
Чтобы что-нибудь сделать, — необходимо знать, что хочешь сделать, или, по крайней мере, верить кому-нибудь, знающему это. Но разве могу я рисковать жизнью и наобум следовать за тем, кто сам не знает, куда он идет?
Не следует дерзко вступать на путь высоких знаний; но, если начал идти, необходимо дойти или погибнуть: сомневаться — значит стать безумным, остановиться — упасть, отступить — броситься в пропасть.
Итак, начавший читать эту книгу, если ты ее понимаешь и хочешь прочесть до конца, она сделает тебя монархом или безумцем. Делай с этим томом все, что пожелаешь, ты не сможешь ни презирать, ни забыть его. Если ты чист, эта книга будет для тебя светом; если ты силен, — она будет твоим оружием; если ты свят, — твоей религией; если ты мудр, — она урегулирует твою мудрость.
Но если ты зол, — эта книга будет для тебя подобна адскому факелу; она изроет твою грудь, разрывая ее подобно кинжалу; она останется в твоей памяти, как угрызение совести; она наполнит химерами твое воображение, и посредством безумья приведет тебя к отчаянию. Ты захочешь смеяться над нею и сможешь только скрежетать зубами, ибо книга эта для тебя будет подобна тому подпилку в басне, сгрызть который пыталась змея, и который испортил ей все зубы.
Начну теперь серию посвящений.
Я сказал, что откровение — слово (le verbe). Действительно, слово или речь (la parole) — покров бытия и отличительный признак жизни. Всякая форма — покров слова, потому что идея, мать слова, — единственный смысл существования форм. Всякая фигура — знак; каждый знак принадлежит и возвращается к слову. Вот почему древние мудрецы, устами Трисмегиста, следующим образом формулировали свой единственный догмат:
Следовательно, каждая индивидуальность может быть бесконечно усовершенствована, так как мораль аналогична физическому устройству, и мы не можем представить себе такой точки, которая не могла бы расшириться, увеличиться и бросить лучи в философски бесконечный круг.
То, что можно сказать о всей душе, то же должно сказать и о каждой отдельной ее способности.
Ум и воля человека — инструменты неисчислимого значения и силы. Но ум и воля имеют своим помощником и инструментом способность, слишком мало известную, способность, всемогущество которой принадлежит исключительно области магии; я говорю о воображении, которое каббалисты называют «прозрачным» (diaphane) или «просвечивающим» (translucide).
Действительно, воображение подобно глазу души; в нем именно рисуются и сохраняются формы; посредством его мы видим отражения невидимого мира; оно — зеркало видений и аппарат магической жизни; посредством его мы исцеляем болезни, влияем на времена года, удаляем смерть от живых и воскрешаем умерших, ибо оно экзальтирует волю и даст ей власть над мировым агентом.
Воображение обусловливает форму ребенка по чреве матери и устанавливает судьбу людей; оно дает крылья заразе и направляет оружие на войне. — "Находитесь ли вы в опасности во время битвы? Считайте, что вас нельзя ранить подобно Ахиллу, и так оно и будет", — говорит Парацельс. Страх притягивает пули, и храбрость заставляет ядра изменять свой путь. Известно, что ампутированные часто жалуются на боль в членах, которых уже нет. Парацельс оперировал над живой кровью, леча результат кровопускания; он исцелял на расстоянии головные боли, оперируя над срезанными волосами; он значительно опередил, благодаря науке воображаемого единства и солидарности целого и частей, все теории или, скорее, все опыты наших самых знаменитых магнетизеров. Поэтому его лечения были чудесны, и он заслужил того, что к его имени Филиппа Теофраста Бомбаста было добавлено прозвище Ореола Парацельса, с прибавкой эпитета «божественный»!
Воображение — инструмент "приспособления слова".
Воображение, добавленное к разуму, — гений.
Разум, как и гений, един во множестве своих дел.
Есть принцип, есть истина, есть разум, есть абсолютная и всеобъемлющая философия.
Все существующее находится в единстве, рассматриваемом как принцип, и возвращается к единству, как к цели.
Одно заключается в одном, т. е. все — во всем.
Единство — принцип чисел, оно также принцип движения, а, следовательно, и жизни.
Все человеческое тело резюмируется в единстве одного только органа, и орган этот мозг.
Все религии резюмируются в единстве единого учения, утверждения бытия и его тождества самому себе, а это составляет его математическое значение.
В магии — один только догмат, и вот он: видимое — проявление невидимого, или, другими словами, в вещах ощутимых и видимых совершенное слово (le verbe parfait) точно пропорционально вещам, неощутимым нашими чувствами и невидимым для наших глаз. Маг подымает одну руку к небу, другую — опускает к земле и говорит: "Вверху бесконечность! Внизу — тоже бесконечность. Бесконечность равна бесконечности". — Это истинно как в вещах видимых, так и невидимых.
Первая буква азбуки святого языка — Алеф — изображает человека, подымающего одну руку к небу и опускающего другую к земле.
Это — выражение деятельного принципа всякой вещи, это — творение на небе, соответствующее всемогуществу слова на земле. Эта буква, сама по себе, — пантакль, т. е. знак, выражающий всеобъемлющее знание.
Буква Алеф может заменить священные знаки макрокосма и микрокосма, она объясняет масонский треугольник и блистательную пятиконечную звезду, ибо слово едино, и откровение также едино. Бог, дав человеку разум, дал ему также и слово (la parole); и откровение, многочисленное в своих формах, но единое в своем принципе, всецело заключается в универсальном слове (le verbe), истолкователе абсолютного разума.
Это-то и обозначает столь плохо понятное слово «католицизм», которое на современном священном языке значит «непогрешимость». Универсальное в разуме — абсолют, а абсолют непогрешим. Если абсолютный разум непреодолимо заставляет все общество поверить слову ребенка, — значит ребенок этот признан непогрешимым и Богом, и всем человечеством.
Вера — не что иное, как разумная уверенность в этом единстве разума и универсальности слова.
Верить значит соглашаться с тем, чего мы пока еще не знаем, но относительно чего разум уверяет нас, что мы уже знаем это или, по крайней мере, узнаем со временем.
Бессмысленны, значит, самозванные философы, говорящие: "я не поверю тому, чего я не знаю".
— Бедные люди! Разве вам нужно было бы верить, если бы вы знали?
— Но могу ли я верить на авось и без доказательств?
— Конечно, нет! Слепая и необоснованная вера — суеверие и безумие. Нужно верить в причины, признать, существование которых заставляет нас разум, на основании известных и рассмотренных наукой следствий.
Наука! Великое слово и великая проблема!
Что такое наука?
На этот вопрос я отвечу во второй главе этой книги.
2. Бет. Б
Поэтому мудрецы всех веков боялись этого абсолютного и страшного слова; они боялись присвоить себе первую привилегию Божества, приписав себе знание, и удовлетворялись, вместо глагола «знать», словом, выражающим познание (la connaissance), и вместо слова «знание», избрали «гнозис» (la gnose), слово, выражающее собой только идею интуитивного познания.
Действительно, что знает человек? — Ничего, и однако ему не позволено чего-нибудь не знать.
Он ничего не знает и призван все узнать.
По знание предполагает двойное. Бытию познающему необходим объект познаваемый.
Двойное — генератор общества и закона: оно также число гностицизма. Двойное — единство, умножающееся само на себя, чтобы творить, — поэтому-то священные символы заставляют Еву произойти из груди Адама.
Адам — человеческая тетраграмма, резюмирующаяся в таинственном йоде, образе каббалистического фаллоса. Добавьте к этому йоду тройное имя Евы, и вы составите имя Еговы, божественную тетраграмму, каббалистическое и магическое слово, по преимуществу, слово, которое первосвященник в храме произносил "Йод, и, вау, и".
Так единство, совершенное в плодородии тройного, образует вместе с ним четверное, ключ ко всем числам, ко всем движениям и всем формам.
Квадрат, вращаясь вокруг себя самого, производит равный себе круг, а квадратура круга и есть круговое движение четырех равных углов, вращающихся вокруг одной и той же точки.
То, что находится вверху, говорит Гермес, равняется тому, что находится внизу; вот, двойное служит мерой единству, и отношение равенства между верхом и низом образует вместе с ним тройное.
Творческий принцип — идеальный фаллос, и принцип созданный — формальный ктеис.
Вставление вертикального фаллоса в горизонтальный ктеис образует ставрос гностиков или философский крест масонов. Так скрещение двоих производит четыре, которые двигаясь производят круг со всеми его градусами.
Алеф — мужчина, Бет — женщина, 1 — принцип, 2 — слово, а — деятельное, б — пассивное, единство — Богаз, двойное — Жакин.
В триграммах Фоги единая линия — ян, двойная — инь.
Богаз и Жакин — имена двух символических колонн, находившихся перед главной дверью каббалистического храма Соломона. Эти две колонны объясняют в каббале все тайны антагонизма как естественного, так и политического или религиозного; они же объясняют производительную борьбу между мужчиной и женщиной, ибо, по закону природы, женщина должна сопротивляться мужчине, а он должен прельстить или подчинить ее.
Деятельный принцип ищет принцип пассивный, полнота влюблена в пустоту: змеиная глотка притягивает свой хвост, и вращаясь она сама от себя убегает и сама себя преследует.
Женщина — творенье мужчины, и мировое творенье — жена первого принципа,
Когда бытие-принцип стало творцом, оно воздвигло йод, или фаллос, и, чтобы найти ему место в полноте несотворенного света, он должен был вырыть ктеис или яму тени, равную размеру, определенному его творческим желанием и присвоенному им идеальному йоду лучезарного света.
Таков таинственный язык талмудических каббалистов, и, вследствие невежества и злобы толпы, я не в состоянии объяснить его или упростить.
Итак, что такое творенье? — Это дом Слова-творца. Что такое ктеис? — Это дом фаллоса.
Какова природа деятельного принципа? Проливать. Какова природа принципа пассивного? — Собирать и оплодотворять.
Что такое мужчина? — Посвятитель — тот, кто сокрушает, пашет и сеет.
Что такое женщина? — Образовательница, та, кто примиряет, орошает и собирает жатву. Мужчина воюет, женщина доставляет мир; мужчина разрушает, чтобы творить, женщина создает, чтобы сохранять; мужчина — возмущение, женщина — примирение; мужчина отец Каина, женщина — мать Авеля.
Что такое мудрость? — Примирение и соединение обоих принципов; кротость Авеля, управляющая энергией Каина; мужчина, следующий нежным внушениям женщины; распутство, побежденное законным браком; революционная энергия, смягченная и укрощенная кротостью порядка и мира; гордость, подчинившаяся любви; наука, признающая вдохновенье веры.
Тогда человеческое знание становится мудрым, потому что оно скромно и подчиняется непогрешимости мирового разума — непогрешимости, которой учит любовь или всемирное милосердие. Тогда оно (знание) может принять имя гностицизма, потому что тогда оно, по крайней мере, знает, что еще не может похвастаться совершенным знанием.
Единство может проявиться только посредством двойного; само единство и его идея уже составляют два.
Единство макрокосма открывается двумя противоположными вершинами двух треугольников:
Единство человека дополняется правой и левой сторонами.
Примитивный человек — андрогин. Все органы человека расположены по два за исключением носа, языка, пупа и каббалистического йода.
Божество, единое и своей сущности, для самого существования своего нуждается в двух основных свойствах: необходимости и свободе.
Законы высшего разума необходимо требуют от Бога разумной и мудрой свободы.
Чтобы сделать свет видимым, — Бог только предположил мрак.
Чтобы проявить истину — Он сделал возможным сомнение.
Мрак — контраст света, и возможность ошибки необходима для временного проявления истины.
Если бы щит Сатаны не останавливал копья Михаила, — сила ангела потерялась в пустоте или должна бы была проявить себя бесконечным разрушением, направленным сверху вниз.
И если бы нога Михаила не препятствовала восхождению Сатаны, — он сверг бы с престола Бога или, скорее, сам потерялся в неизмеримых глубинах высоты.
Следовательно, Сатана нужен Михаилу, как пьедестал для статуи, и Михаил нужен Сатане, как тормоз для локомотива.
В аналогичной и мировой динамике опереться можно только на то, что сопротивляется. Поэтому вселенная уравновешивается двумя, поддерживающими ее в равновесии, силами, силой притягивающей и силой отталкивающей. Обе эти силы существуют в физике, философии и религии: в физике они производят равновесие, в философии — критику и в религии — прогрессивное откровение.
Древние изображали эту тайну борьбой Эроса с Антэросом, Иакова с ангелом, а также золотой горой, которую поддерживают в равновесии, обвязав ее символической индусской змеей, с одной стороны боги, с другой — демоны.
Эта же тайна изображается кадуцеем Германубиса, двумя херувимами ковчега, двумя сфинксами колесницы Озириса и столькими же серафимами, белым и черным.
Ее научная реальность доказывается явлениями полярности и универсальным законом симпатий и антипатий.
Неразумные ученики Зороастра обожествили двойное, не отнеся его к единству, и таким образом разделили колонны храма и хотели разорвать Бога на части. Двойное в Боге существует только при посредстве тройного. Если вы постигаете абсолют как два, — необходимо тотчас же понять его как три, чтобы отыскать объединяющий принцип.
Поэтому-то материальные элементы, аналогичные элементам божественным, постигаются как четыре, объясняются как два и, в конце концов, существуют как три.
Откровение — двойное; всякое слово двойственно и предполагает два.
Мораль, являющаяся результатом откровения, основана на антагонизме, следствии двойного. Дух и форма взаимно притягиваются и отталкиваются, подобно идее и знаку, истине и вымыслу. Высший разум, сообщаясь конечным умом, делает необходимым догмат, а догмат, переходя из области идей в область форм, участвует в обоих мирах и необходимо иметь два значения, последовательно или одновременно говорящие духу или телу.
Также есть две силы и в моральной области: одна покушающаяся, и другая обуздывающая или искупающая; эти две силы в мифах книги «Бытия» изображены типичными личностями Каина и Авеля.
Авель угнетает Каина своим моральным превосходством; Каин, чтобы освободиться, делает бессмертным своего брата, убив его, и становится жертвой собственного злодеяния. Каин не мог оставить в живых Авеля, и кровь Авеля не позволяет спать Капну.
В Евангелии тип Каина заменен блудным сыном, которому отец все прощает, так как он вернулся, много выстрадав.
В Боге находятся милосердие и справедливость: он справедлив с праведными и милосерд к грешникам.
В душе мира, мировом агенте, существует ток любви и ток гнева.
Окружающий и всепроникающий флюид; луч, отделившийся от солнечной славы и сгущенный тяжестью атмосферы и центральным притяжением; тело Святого Духа — все это мы называем мировым агентом, а древние изображали его под видом змеи, кусающей свой хвост; этот электромагнитный эфир, этот жизненный и светоносный теплород изображается на древних памятниках поясом Изиды, который завязывается узлом любви вокруг обоих полюсов, и змеей, кусающей свои хвост, эмблемой благоразумия и Сатурна.
Движение и жизнь заключаются в крайнем напряжении двух сил.
Да будет угодно Богу, говорил учитель, чтобы вы были или совершенно холодны или совершенно горячи!
Действительно, великий преступник более жив, чем человек трусливый и тепловатый, и его возврат к добродетели соответствует энергии его заблуждений.
Женщина, которая должна раздавить голову змея, это ум, всегда одерживающий верх над током слепых сил. Это, как говорят каббалисты, морская дева, влажные ноги которой лижет своими огненными языками, засыпающими от наслаждения, адский дракон.
Таковы священные тайны двойного. Но есть одна последняя тайна, которая никогда не должна открываться; причина этого, по мнению Гермеса Трисмегиста, заключается в неразумии толпы, которая придала бы нуждам науки все имморальное значение слепой фатальности. Нужно сдерживать толпу, говорит он дальше, боязнью неизвестного; и Христос говорил также: "не мечите бисера перед свиньями, да не попрут его ногами и обратившись не растерзают вас". Древо познания добра и зла, плоды которого приносят смерть — образ этого иератического секрета двойного. Действительно, этот секрет, если его обнародовать, может быть только плохо понят, и обыкновенно от него заключают к нечестивому отрицанию свободной воли, т. е. морального принципа жизни. Следовательно, откровение этого секрета необходимо приводит к смерти; однако это еще не великая тайна магии; но секрет двойного ведет к тайне четверного, или, скорее, он из нее исходит и решается тройным, содержащим в себе разгадку сфинкса в том виде, как она должна была быть найдена, чтобы спасти жизнь, искупить невольное преступление и обеспечить Эдипу царство.
В священной книге Гермеса, [6]называемой также книгой Тота, двойное также изображается либо великой жрицей с рогами Изиды, с покрытой головой и открытой книгой, которую она полускрывает под своим плащом, или женщиной-властительницей, греческой богиней Юноной, подымающей одну руку к небу и опускающей другую к земле, как если бы она формулировала этим жестом единое и дуалистическое ученье, служащее основой магии, ученье, которым начинаются чудесные символы изумрудных скрижалей Гермеса.
В «Апокалипсисе» святого Иоанна речь идет о двух свидетелях или мучениках, которых пророческое предание называет Ильей и Енохом: Илья, человек веры, усердия и чуда, Енох — тот же, кого Египтяне называли Гермесом, а Финикияне почитали под именем Кадма, отца Каббалы, автора священного алфавита и всемирного ключа посвящений в слово; он, говорят святые аллегории, не умер подобно всем остальным людям, но взят на небо и вернется в конце времен. Почти то же самое рассказывали и о самом святом Иоанне, который разыскал и объяснил в своем «Апокалипсисе» символы слова Еноха. Это, ожидаемое в конце веков невежества воскресенье святого Иоанна и Еноха, будет также возобновлением их доктрины, благодаря пониманию каббалистических ключей, открывающих храм единства и мировой философии, слишком долго тайной и сберегавшейся только для избранных, которых убивал мир.
Но я сказал, что воспроизведение единства двойным необходимо приводить к понятию и учению о тройном, и, наконец, приступаю к этому великому числу, полноте и совершенному слову единства.
3. Гимель. В
Абсолют, открывающий себя словом, придает этому слову смысл, равный ему самому, и создает Третьего самого себя в понимании этого слова.
Так солнце проявляется светом и доказывает это проявление или делает его действительным своей теплотой.
Тройное начертано в пространстве в бесконечной высоте, высшей точкой, которая посредством двух прямых и расходящихся линий соединяется с востоком и западом.
Но с этим видимым треугольником разум сравнивает другой невидимый, который, как он утверждает, равен первому; этот треугольник вершиной имеет глубину, а его опрокинутое основание параллельно горизонтальной линии, идущей от востока к западу. Соединение двух этих треугольников образует шестиугольную звезду, священный знак печати Соломона, блестящую звезду макрокосма. Идея бесконечного и абсолюта выражена этим знаком, великим пантаклем, т. е. самым простым и в то же время самым полным сокращением знания всех вещей.
Сама грамматика приписывает слову (глаголу — au verbe) три лица. Первое говорит, второе — то, кому говорят, и третье — то, о чем говорят. Бесконечный принцип, создавая, говорит себе о самом себе.
Таково объяснение тройного и происхождение учения о Троице. Магическое учение также одно в трех и три в одном.
То, что находится вверху, подобно или равно тому, что находится внизу.
Таким образом, две вещи, похожие друг на друга, и слово, выражающее их сходство, составляют три.
Тройное — универсальное учение.
В магии — принцип, осуществление, приспособление; в алхимии — азот, смешение и превращение; в теологии — Бог, воплощение, искупление; в человеческой душе — мысль, любовь и действие; в семье — отец, мать и ребенок. Тройное — цель и высшее выражение любви: двое ищут друг друга, чтобы стать тремя.
Есть три, соответствующих друг другу в иерархической аналогии, мира: мир естественный, или физический, мир духовный, или метафизический, и мир духовный, или религиозный.
Из этого принципа происходит иерархия духов, разделенных на три разряда, и эти разряды подразделяются дальше опять-таки по три. Все эти откровения — логические выводы из первых математических понятий о бытии и числе.
Единство, чтобы стать деятельным, должно размножиться. Неделимый, неподвижный и неплодотворный принцип был бы мертвым и непонятным единством.
Если бы Бог был только одно, он никогда не был бы ни творцом, ни отцом. Если бы Он был два, — в бесконечном был бы антагонизм или разделение, а это равнялось бы разделению или смерти всего возможного; следовательно, Он — три, чтобы создавать из самого себя и по своему подобию бесконечное множество существ и чисел.
Таким образом, Он действительно един в себе и троичен в нашей концепции, а это заставляет нас также смотреть на него, как на тройного в себе и единого в наших уме и любви.
Трус это тот, кто не заботится о своем моральном достоинстве и слепо повинуется инстинктам природы.
Действительно, в присутствии опасности естественно испугаться и попытаться убежать; почему же это считается позорным? Потому, что закон чести ставит долг выше наших стремлений или страха. Что такое честь с этой точки зрения? — Универсальное предчувствие бессмертия и уважение к средствам, могущим к нему привести. Последняя победа, которую человек может одержать над смертью, это восторжествовать над жаждой жизни, но не вследствие отчаяния, а благодаря более высокой надежде, состоящей в вере во все прекрасное и честное, по мнению всего мира.
Научиться побеждать себя — значит научиться жить, и строгости стоицизма не были тщеславным чванством, но свободой.
Уступать силам природы — значит следовать за током коллективной жизни, т. е. быть рабом второпричин.
Сопротивляться природе и покорить ее значит создать себе личную и вечную жизнь, освободиться от превратностей жизни и смерти. Человек, который готов скорее умереть, чем отречься от истины и справедливости, поистине жив, ибо он бессмертен в своей душе.
Целью всех древних посвящении было найти или образовать таких людей.
Пифагор заставлял своих учеников упражняться в молчании и всевозможных воздержаниях, в Египте вступающих испытывали четырьмя элементами; и мы знаем, каким чудовищным жестокостям подвергают себя факиры и брамины, желающие достигнуть царства свободной воли и божественной независимости.
Всевозможные умерщвления плоти аскетизма заимствованы у посвящений в древние мистерии, а они прекратились потому, что способные быть посвященными не находили себе посвятителей, и руководители совести со временем стали столь же невежественны, как и толпа; тогда слепым было предоставлено следовать за слепыми, и никто больше не хотел подвергаться испытаниям, которые приводили только к сомнению и отчаянию… Путь к свету был потерян.
Чтобы что-нибудь сделать, — необходимо знать, что хочешь сделать, или, по крайней мере, верить кому-нибудь, знающему это. Но разве могу я рисковать жизнью и наобум следовать за тем, кто сам не знает, куда он идет?
Не следует дерзко вступать на путь высоких знаний; но, если начал идти, необходимо дойти или погибнуть: сомневаться — значит стать безумным, остановиться — упасть, отступить — броситься в пропасть.
Итак, начавший читать эту книгу, если ты ее понимаешь и хочешь прочесть до конца, она сделает тебя монархом или безумцем. Делай с этим томом все, что пожелаешь, ты не сможешь ни презирать, ни забыть его. Если ты чист, эта книга будет для тебя светом; если ты силен, — она будет твоим оружием; если ты свят, — твоей религией; если ты мудр, — она урегулирует твою мудрость.
Но если ты зол, — эта книга будет для тебя подобна адскому факелу; она изроет твою грудь, разрывая ее подобно кинжалу; она останется в твоей памяти, как угрызение совести; она наполнит химерами твое воображение, и посредством безумья приведет тебя к отчаянию. Ты захочешь смеяться над нею и сможешь только скрежетать зубами, ибо книга эта для тебя будет подобна тому подпилку в басне, сгрызть который пыталась змея, и который испортил ей все зубы.
Начну теперь серию посвящений.
Я сказал, что откровение — слово (le verbe). Действительно, слово или речь (la parole) — покров бытия и отличительный признак жизни. Всякая форма — покров слова, потому что идея, мать слова, — единственный смысл существования форм. Всякая фигура — знак; каждый знак принадлежит и возвращается к слову. Вот почему древние мудрецы, устами Трисмегиста, следующим образом формулировали свой единственный догмат:
То, что находится вверху, есть как бы то, что находится внизу, и то, что находится внизу, есть как бы то, что находится вверху(т. е. подобно тому, что находится вверху).Другими словами, форма пропорциональна идее, тень — мера тела, вычисленная по отношению к световому лучу; ножны столь же глубоки, как длинна шпага; отрицание пропорционально противоположному утверждению; произведение равно разрушению […] в движении, сохраняющем жизнь, и нет в бесконечном пространстве такой точки, которая не могла бы стать центром круга, окружность которого увеличивается и бесконечно отступает в пространство.
[ "Сe qui est au-dessus est comme се qui est au-dessous, et ce qui est au-dessous est comme ce qui est au-dessus"; "…quod est inferius est sicut quod est superius; et quod est superius est sicut quod est inferius…"]
Следовательно, каждая индивидуальность может быть бесконечно усовершенствована, так как мораль аналогична физическому устройству, и мы не можем представить себе такой точки, которая не могла бы расшириться, увеличиться и бросить лучи в философски бесконечный круг.
То, что можно сказать о всей душе, то же должно сказать и о каждой отдельной ее способности.
Ум и воля человека — инструменты неисчислимого значения и силы. Но ум и воля имеют своим помощником и инструментом способность, слишком мало известную, способность, всемогущество которой принадлежит исключительно области магии; я говорю о воображении, которое каббалисты называют «прозрачным» (diaphane) или «просвечивающим» (translucide).
Действительно, воображение подобно глазу души; в нем именно рисуются и сохраняются формы; посредством его мы видим отражения невидимого мира; оно — зеркало видений и аппарат магической жизни; посредством его мы исцеляем болезни, влияем на времена года, удаляем смерть от живых и воскрешаем умерших, ибо оно экзальтирует волю и даст ей власть над мировым агентом.
Воображение обусловливает форму ребенка по чреве матери и устанавливает судьбу людей; оно дает крылья заразе и направляет оружие на войне. — "Находитесь ли вы в опасности во время битвы? Считайте, что вас нельзя ранить подобно Ахиллу, и так оно и будет", — говорит Парацельс. Страх притягивает пули, и храбрость заставляет ядра изменять свой путь. Известно, что ампутированные часто жалуются на боль в членах, которых уже нет. Парацельс оперировал над живой кровью, леча результат кровопускания; он исцелял на расстоянии головные боли, оперируя над срезанными волосами; он значительно опередил, благодаря науке воображаемого единства и солидарности целого и частей, все теории или, скорее, все опыты наших самых знаменитых магнетизеров. Поэтому его лечения были чудесны, и он заслужил того, что к его имени Филиппа Теофраста Бомбаста было добавлено прозвище Ореола Парацельса, с прибавкой эпитета «божественный»!
Воображение — инструмент "приспособления слова".
Воображение, добавленное к разуму, — гений.
Разум, как и гений, един во множестве своих дел.
Есть принцип, есть истина, есть разум, есть абсолютная и всеобъемлющая философия.
Все существующее находится в единстве, рассматриваемом как принцип, и возвращается к единству, как к цели.
Одно заключается в одном, т. е. все — во всем.
Единство — принцип чисел, оно также принцип движения, а, следовательно, и жизни.
Все человеческое тело резюмируется в единстве одного только органа, и орган этот мозг.
Все религии резюмируются в единстве единого учения, утверждения бытия и его тождества самому себе, а это составляет его математическое значение.
В магии — один только догмат, и вот он: видимое — проявление невидимого, или, другими словами, в вещах ощутимых и видимых совершенное слово (le verbe parfait) точно пропорционально вещам, неощутимым нашими чувствами и невидимым для наших глаз. Маг подымает одну руку к небу, другую — опускает к земле и говорит: "Вверху бесконечность! Внизу — тоже бесконечность. Бесконечность равна бесконечности". — Это истинно как в вещах видимых, так и невидимых.
Первая буква азбуки святого языка — Алеф — изображает человека, подымающего одну руку к небу и опускающего другую к земле.
Это — выражение деятельного принципа всякой вещи, это — творение на небе, соответствующее всемогуществу слова на земле. Эта буква, сама по себе, — пантакль, т. е. знак, выражающий всеобъемлющее знание.
Буква Алеф может заменить священные знаки макрокосма и микрокосма, она объясняет масонский треугольник и блистательную пятиконечную звезду, ибо слово едино, и откровение также едино. Бог, дав человеку разум, дал ему также и слово (la parole); и откровение, многочисленное в своих формах, но единое в своем принципе, всецело заключается в универсальном слове (le verbe), истолкователе абсолютного разума.
Это-то и обозначает столь плохо понятное слово «католицизм», которое на современном священном языке значит «непогрешимость». Универсальное в разуме — абсолют, а абсолют непогрешим. Если абсолютный разум непреодолимо заставляет все общество поверить слову ребенка, — значит ребенок этот признан непогрешимым и Богом, и всем человечеством.
Вера — не что иное, как разумная уверенность в этом единстве разума и универсальности слова.
Верить значит соглашаться с тем, чего мы пока еще не знаем, но относительно чего разум уверяет нас, что мы уже знаем это или, по крайней мере, узнаем со временем.
Бессмысленны, значит, самозванные философы, говорящие: "я не поверю тому, чего я не знаю".
— Бедные люди! Разве вам нужно было бы верить, если бы вы знали?
— Но могу ли я верить на авось и без доказательств?
— Конечно, нет! Слепая и необоснованная вера — суеверие и безумие. Нужно верить в причины, признать, существование которых заставляет нас разум, на основании известных и рассмотренных наукой следствий.
Наука! Великое слово и великая проблема!
Что такое наука?
На этот вопрос я отвечу во второй главе этой книги.
2. Бет. Б
КОЛОННЫ ХРАМА
Гохма
Domus
Gnosis
Знание (la science) — абсолютное и полное обладание истиной.Поэтому мудрецы всех веков боялись этого абсолютного и страшного слова; они боялись присвоить себе первую привилегию Божества, приписав себе знание, и удовлетворялись, вместо глагола «знать», словом, выражающим познание (la connaissance), и вместо слова «знание», избрали «гнозис» (la gnose), слово, выражающее собой только идею интуитивного познания.
Действительно, что знает человек? — Ничего, и однако ему не позволено чего-нибудь не знать.
Он ничего не знает и призван все узнать.
По знание предполагает двойное. Бытию познающему необходим объект познаваемый.
Двойное — генератор общества и закона: оно также число гностицизма. Двойное — единство, умножающееся само на себя, чтобы творить, — поэтому-то священные символы заставляют Еву произойти из груди Адама.
Адам — человеческая тетраграмма, резюмирующаяся в таинственном йоде, образе каббалистического фаллоса. Добавьте к этому йоду тройное имя Евы, и вы составите имя Еговы, божественную тетраграмму, каббалистическое и магическое слово, по преимуществу, слово, которое первосвященник в храме произносил "Йод, и, вау, и".
Так единство, совершенное в плодородии тройного, образует вместе с ним четверное, ключ ко всем числам, ко всем движениям и всем формам.
Квадрат, вращаясь вокруг себя самого, производит равный себе круг, а квадратура круга и есть круговое движение четырех равных углов, вращающихся вокруг одной и той же точки.
То, что находится вверху, говорит Гермес, равняется тому, что находится внизу; вот, двойное служит мерой единству, и отношение равенства между верхом и низом образует вместе с ним тройное.
Творческий принцип — идеальный фаллос, и принцип созданный — формальный ктеис.
Вставление вертикального фаллоса в горизонтальный ктеис образует ставрос гностиков или философский крест масонов. Так скрещение двоих производит четыре, которые двигаясь производят круг со всеми его градусами.
Алеф — мужчина, Бет — женщина, 1 — принцип, 2 — слово, а — деятельное, б — пассивное, единство — Богаз, двойное — Жакин.
В триграммах Фоги единая линия — ян, двойная — инь.
Богаз и Жакин — имена двух символических колонн, находившихся перед главной дверью каббалистического храма Соломона. Эти две колонны объясняют в каббале все тайны антагонизма как естественного, так и политического или религиозного; они же объясняют производительную борьбу между мужчиной и женщиной, ибо, по закону природы, женщина должна сопротивляться мужчине, а он должен прельстить или подчинить ее.
Деятельный принцип ищет принцип пассивный, полнота влюблена в пустоту: змеиная глотка притягивает свой хвост, и вращаясь она сама от себя убегает и сама себя преследует.
Женщина — творенье мужчины, и мировое творенье — жена первого принципа,
Когда бытие-принцип стало творцом, оно воздвигло йод, или фаллос, и, чтобы найти ему место в полноте несотворенного света, он должен был вырыть ктеис или яму тени, равную размеру, определенному его творческим желанием и присвоенному им идеальному йоду лучезарного света.
Таков таинственный язык талмудических каббалистов, и, вследствие невежества и злобы толпы, я не в состоянии объяснить его или упростить.
Итак, что такое творенье? — Это дом Слова-творца. Что такое ктеис? — Это дом фаллоса.
Какова природа деятельного принципа? Проливать. Какова природа принципа пассивного? — Собирать и оплодотворять.
Что такое мужчина? — Посвятитель — тот, кто сокрушает, пашет и сеет.
Что такое женщина? — Образовательница, та, кто примиряет, орошает и собирает жатву. Мужчина воюет, женщина доставляет мир; мужчина разрушает, чтобы творить, женщина создает, чтобы сохранять; мужчина — возмущение, женщина — примирение; мужчина отец Каина, женщина — мать Авеля.
Что такое мудрость? — Примирение и соединение обоих принципов; кротость Авеля, управляющая энергией Каина; мужчина, следующий нежным внушениям женщины; распутство, побежденное законным браком; революционная энергия, смягченная и укрощенная кротостью порядка и мира; гордость, подчинившаяся любви; наука, признающая вдохновенье веры.
Тогда человеческое знание становится мудрым, потому что оно скромно и подчиняется непогрешимости мирового разума — непогрешимости, которой учит любовь или всемирное милосердие. Тогда оно (знание) может принять имя гностицизма, потому что тогда оно, по крайней мере, знает, что еще не может похвастаться совершенным знанием.
Единство может проявиться только посредством двойного; само единство и его идея уже составляют два.
Единство макрокосма открывается двумя противоположными вершинами двух треугольников:
Единство человека дополняется правой и левой сторонами.
Примитивный человек — андрогин. Все органы человека расположены по два за исключением носа, языка, пупа и каббалистического йода.
Божество, единое и своей сущности, для самого существования своего нуждается в двух основных свойствах: необходимости и свободе.
Законы высшего разума необходимо требуют от Бога разумной и мудрой свободы.
Чтобы сделать свет видимым, — Бог только предположил мрак.
Чтобы проявить истину — Он сделал возможным сомнение.
Мрак — контраст света, и возможность ошибки необходима для временного проявления истины.
Если бы щит Сатаны не останавливал копья Михаила, — сила ангела потерялась в пустоте или должна бы была проявить себя бесконечным разрушением, направленным сверху вниз.
И если бы нога Михаила не препятствовала восхождению Сатаны, — он сверг бы с престола Бога или, скорее, сам потерялся в неизмеримых глубинах высоты.
Следовательно, Сатана нужен Михаилу, как пьедестал для статуи, и Михаил нужен Сатане, как тормоз для локомотива.
В аналогичной и мировой динамике опереться можно только на то, что сопротивляется. Поэтому вселенная уравновешивается двумя, поддерживающими ее в равновесии, силами, силой притягивающей и силой отталкивающей. Обе эти силы существуют в физике, философии и религии: в физике они производят равновесие, в философии — критику и в религии — прогрессивное откровение.
Древние изображали эту тайну борьбой Эроса с Антэросом, Иакова с ангелом, а также золотой горой, которую поддерживают в равновесии, обвязав ее символической индусской змеей, с одной стороны боги, с другой — демоны.
Эта же тайна изображается кадуцеем Германубиса, двумя херувимами ковчега, двумя сфинксами колесницы Озириса и столькими же серафимами, белым и черным.
Ее научная реальность доказывается явлениями полярности и универсальным законом симпатий и антипатий.
Неразумные ученики Зороастра обожествили двойное, не отнеся его к единству, и таким образом разделили колонны храма и хотели разорвать Бога на части. Двойное в Боге существует только при посредстве тройного. Если вы постигаете абсолют как два, — необходимо тотчас же понять его как три, чтобы отыскать объединяющий принцип.
Поэтому-то материальные элементы, аналогичные элементам божественным, постигаются как четыре, объясняются как два и, в конце концов, существуют как три.
Откровение — двойное; всякое слово двойственно и предполагает два.
Мораль, являющаяся результатом откровения, основана на антагонизме, следствии двойного. Дух и форма взаимно притягиваются и отталкиваются, подобно идее и знаку, истине и вымыслу. Высший разум, сообщаясь конечным умом, делает необходимым догмат, а догмат, переходя из области идей в область форм, участвует в обоих мирах и необходимо иметь два значения, последовательно или одновременно говорящие духу или телу.
Также есть две силы и в моральной области: одна покушающаяся, и другая обуздывающая или искупающая; эти две силы в мифах книги «Бытия» изображены типичными личностями Каина и Авеля.
Авель угнетает Каина своим моральным превосходством; Каин, чтобы освободиться, делает бессмертным своего брата, убив его, и становится жертвой собственного злодеяния. Каин не мог оставить в живых Авеля, и кровь Авеля не позволяет спать Капну.
В Евангелии тип Каина заменен блудным сыном, которому отец все прощает, так как он вернулся, много выстрадав.
В Боге находятся милосердие и справедливость: он справедлив с праведными и милосерд к грешникам.
В душе мира, мировом агенте, существует ток любви и ток гнева.
Окружающий и всепроникающий флюид; луч, отделившийся от солнечной славы и сгущенный тяжестью атмосферы и центральным притяжением; тело Святого Духа — все это мы называем мировым агентом, а древние изображали его под видом змеи, кусающей свой хвост; этот электромагнитный эфир, этот жизненный и светоносный теплород изображается на древних памятниках поясом Изиды, который завязывается узлом любви вокруг обоих полюсов, и змеей, кусающей свои хвост, эмблемой благоразумия и Сатурна.
Движение и жизнь заключаются в крайнем напряжении двух сил.
Да будет угодно Богу, говорил учитель, чтобы вы были или совершенно холодны или совершенно горячи!
Действительно, великий преступник более жив, чем человек трусливый и тепловатый, и его возврат к добродетели соответствует энергии его заблуждений.
Женщина, которая должна раздавить голову змея, это ум, всегда одерживающий верх над током слепых сил. Это, как говорят каббалисты, морская дева, влажные ноги которой лижет своими огненными языками, засыпающими от наслаждения, адский дракон.
Таковы священные тайны двойного. Но есть одна последняя тайна, которая никогда не должна открываться; причина этого, по мнению Гермеса Трисмегиста, заключается в неразумии толпы, которая придала бы нуждам науки все имморальное значение слепой фатальности. Нужно сдерживать толпу, говорит он дальше, боязнью неизвестного; и Христос говорил также: "не мечите бисера перед свиньями, да не попрут его ногами и обратившись не растерзают вас". Древо познания добра и зла, плоды которого приносят смерть — образ этого иератического секрета двойного. Действительно, этот секрет, если его обнародовать, может быть только плохо понят, и обыкновенно от него заключают к нечестивому отрицанию свободной воли, т. е. морального принципа жизни. Следовательно, откровение этого секрета необходимо приводит к смерти; однако это еще не великая тайна магии; но секрет двойного ведет к тайне четверного, или, скорее, он из нее исходит и решается тройным, содержащим в себе разгадку сфинкса в том виде, как она должна была быть найдена, чтобы спасти жизнь, искупить невольное преступление и обеспечить Эдипу царство.
В священной книге Гермеса, [6]называемой также книгой Тота, двойное также изображается либо великой жрицей с рогами Изиды, с покрытой головой и открытой книгой, которую она полускрывает под своим плащом, или женщиной-властительницей, греческой богиней Юноной, подымающей одну руку к небу и опускающей другую к земле, как если бы она формулировала этим жестом единое и дуалистическое ученье, служащее основой магии, ученье, которым начинаются чудесные символы изумрудных скрижалей Гермеса.
В «Апокалипсисе» святого Иоанна речь идет о двух свидетелях или мучениках, которых пророческое предание называет Ильей и Енохом: Илья, человек веры, усердия и чуда, Енох — тот же, кого Египтяне называли Гермесом, а Финикияне почитали под именем Кадма, отца Каббалы, автора священного алфавита и всемирного ключа посвящений в слово; он, говорят святые аллегории, не умер подобно всем остальным людям, но взят на небо и вернется в конце времен. Почти то же самое рассказывали и о самом святом Иоанне, который разыскал и объяснил в своем «Апокалипсисе» символы слова Еноха. Это, ожидаемое в конце веков невежества воскресенье святого Иоанна и Еноха, будет также возобновлением их доктрины, благодаря пониманию каббалистических ключей, открывающих храм единства и мировой философии, слишком долго тайной и сберегавшейся только для избранных, которых убивал мир.
Но я сказал, что воспроизведение единства двойным необходимо приводить к понятию и учению о тройном, и, наконец, приступаю к этому великому числу, полноте и совершенному слову единства.
3. Гимель. В
ТРЕУГОЛЬНИК СОЛОМОНА
Plenitudo vocis
Бина
Physis
Совершенное слово — тройное, потому что оно предполагает принцип разумный, принцип говорящий и принцип, о котором говорят.Абсолют, открывающий себя словом, придает этому слову смысл, равный ему самому, и создает Третьего самого себя в понимании этого слова.
Так солнце проявляется светом и доказывает это проявление или делает его действительным своей теплотой.
Тройное начертано в пространстве в бесконечной высоте, высшей точкой, которая посредством двух прямых и расходящихся линий соединяется с востоком и западом.
Но с этим видимым треугольником разум сравнивает другой невидимый, который, как он утверждает, равен первому; этот треугольник вершиной имеет глубину, а его опрокинутое основание параллельно горизонтальной линии, идущей от востока к западу. Соединение двух этих треугольников образует шестиугольную звезду, священный знак печати Соломона, блестящую звезду макрокосма. Идея бесконечного и абсолюта выражена этим знаком, великим пантаклем, т. е. самым простым и в то же время самым полным сокращением знания всех вещей.
Сама грамматика приписывает слову (глаголу — au verbe) три лица. Первое говорит, второе — то, кому говорят, и третье — то, о чем говорят. Бесконечный принцип, создавая, говорит себе о самом себе.
Таково объяснение тройного и происхождение учения о Троице. Магическое учение также одно в трех и три в одном.
То, что находится вверху, подобно или равно тому, что находится внизу.
Таким образом, две вещи, похожие друг на друга, и слово, выражающее их сходство, составляют три.
Тройное — универсальное учение.
В магии — принцип, осуществление, приспособление; в алхимии — азот, смешение и превращение; в теологии — Бог, воплощение, искупление; в человеческой душе — мысль, любовь и действие; в семье — отец, мать и ребенок. Тройное — цель и высшее выражение любви: двое ищут друг друга, чтобы стать тремя.
Есть три, соответствующих друг другу в иерархической аналогии, мира: мир естественный, или физический, мир духовный, или метафизический, и мир духовный, или религиозный.
Из этого принципа происходит иерархия духов, разделенных на три разряда, и эти разряды подразделяются дальше опять-таки по три. Все эти откровения — логические выводы из первых математических понятий о бытии и числе.
Единство, чтобы стать деятельным, должно размножиться. Неделимый, неподвижный и неплодотворный принцип был бы мертвым и непонятным единством.
Если бы Бог был только одно, он никогда не был бы ни творцом, ни отцом. Если бы Он был два, — в бесконечном был бы антагонизм или разделение, а это равнялось бы разделению или смерти всего возможного; следовательно, Он — три, чтобы создавать из самого себя и по своему подобию бесконечное множество существ и чисел.
Таким образом, Он действительно един в себе и троичен в нашей концепции, а это заставляет нас также смотреть на него, как на тройного в себе и единого в наших уме и любви.