Страница:
Марк Леви
Те слова, что мы не сказали друг другу
Есть два способа смотреть на жизнь: так, словно на свете не может быть никакого чуда, или так, словно все на свете – сплошное чудо.
Альберт Эйнштейн
Посвящается Полине и Луи
1
– Ну и как ты меня находишь?
– Повернись-ка, дай я на тебя гляну еще разок сзади.
– Стенли, ты уже целых полчаса пялишься на меня со всех сторон, у меня больше сил нет торчать на этом подиуме!
– Я бы укоротил: прятать такие ноги, как у тебя, – это просто кощунство!
– Стенли!
– Ты же хотела услышать мое мнение, так? Ну-ка повернись еще разок ко мне лицом! Ага, так я и думал: вырез, что спереди, что сзади, совершенно одинаковый; по крайней мере, если и посадишь пятно, возьмешь да перевернешь платье, и никто ничего не заметит!
– Стенли!!!
– И вообще, что это за выдумки – покупать свадебное платье на распродаже, у-у-ужас! Тогда почему бы не через Интернет?! Ты хотела знать мое мнение – ты его услышала.
– Ну прости, я не могу позволить себе ничего лучшего при моей зарплате компьютерного графика.
– Художницы, принцесса ты моя, не графика, а художницы! Господи, как я ненавижу этот машинный жаргон двадцать первого века!
– Что делать, Стенли, я ведь работаю и на компьютере, и фломастерами!
– Моя лучшая подруга рисует, а потом оживляет своих прелестных зверюшек, так что запомни: с компьютером или без, ты художница, а никакой не компьютерный график; и вообще, что за дела – тебе обязательно нужно спорить по каждому поводу?
– Так мы укорачиваем или оставляем как есть?
– На пять сантиметров, не меньше! И потом, необходимо убрать в плечах и сузить в талии.
– В общем, мне все ясно: ты возненавидел это платье.
– Я этого не говорю!
– Не говоришь, но думаешь.
– Умоляю тебя, разреши мне взять часть расходов на себя, и давай заглянем к Анне Майер! Ну послушай меня хоть раз в жизни!
– Зачем? Чтобы купить платье за десять тысяч долларов? Да ты просто рехнулся! Можно подумать, у тебя есть такие деньги, и вообще – это всего-навсего свадьба, Стенли.
– Твоя свадьба.
– Я знаю, – вздохнула Джулия.
– И твой отец, при его – то богатстве, вполне мог бы…
– Последний раз я мельком видела отца, когда стояла у светофора, а он проехал мимо меня по Пятой авеню… и было это полгода тому назад. Так что давай закроем эту тему!
И Джулия, пожав плечами, спустилась с возвышения. Стенли взял ее за руку и обнял.
– Дорогая моя, тебе пошло бы любое платье на свете, я просто хочу, чтобы оно было безупречно. Почему бы не предложить твоему будущему мужу подарить его тебе?
– Потому что родители Адама и без того оплачивают свадебную церемонию, и я чувствовала бы себя намного лучше, если б в его семье прекратились разговоры о том, что он женится на Золушке.
Стенли танцующей походкой пересек торговый зал. Продавцы и продавщицы, увлеченно болтавшие у прилавка рядом с кассой, не обращали на него никакого внимания. Он снял с вешалки у витрины узкое белое атласное платье и вернулся обратно.
– Ну-ка примерь вот это, только не вздумай возражать!
– Стенли, это же тридцать шестой размер, я в него никогда не влезу!
– Делай что тебе говорят!
Джулия закатила глаза и покорно направилась к примерочной, куда указал ей Стенли.
– Стенли, это тридцать шестой размер! – повторила она, скрываясь в кабинке.
Несколько минут спустя занавеску открыли – рывком, так же решительно, как только что задернули.
– Ну вот, наконец-то я вижу нечто похожее на свадебное платье Джулии! – воскликнул Стенли. – Пройдись-ка еще разок по подиуму.
– А у тебя не найдется лебедки, чтобы затащить меня туда? Стоит мне поднять ногу…
– Оно тебе чудо как идет!
– Возможно, но если я проглочу хоть одно печеньице, оно лопнет по швам.
– Невесте не подобает есть в день свадьбы! Ничего, чуточку распустим вытачку на груди, и ты будешь смотреться как королева!.. Слушай, нас когда-нибудь удостоит вниманием хотя бы один продавец в этом чертовом магазине?
– По-моему, это я сейчас должна нервничать, а не ты!
– Я не нервничаю, я просто поражаюсь, что за четыре дня до свадебной церемонии именно я должен таскать тебя по магазинам, чтобы купить платье!
– У меня в последнее время работы было по горло! И пожалуйста, не проговорись Адаму о сегодняшнем дне, я ему еще месяц назад поклялась, что все готово.
Стенли взял подушечку с булавками, оставленную кем-то на подлокотнике кресла, и опустился на колени перед Джулией.
– Твой будущий муж не понимает, как ему повезло: ты просто чудо.
– Хватит придираться к Адаму. И вообще, в чем ты его упрекаешь?
– В том, что он похож на твоего отца…
– Не болтай глупостей. У Адама нет ничего общего с моим отцом; кроме того, он его терпеть не может.
– Адам – твоего отца? Браво, это очко в его пользу!
– Да нет же, это мой отец ненавидит Адама.
– О, твой родитель ненавидит все, что к тебе приближается. Если бы у тебя была собака, он бы ее искусал.
– А вот и нет: если бы у меня была собака, она бы сама искусала моего отца, – рассмеялась Джулия.
– А я говорю, что твой отец искусал бы собаку!
Стенли поднялся и отступил на несколько шагов, любуясь своей работой. Покачав головой, он испустил тяжкий вздох.
– Ну что еще? – насторожилась Джулия.
– Оно безупречно… или нет, это ты безупречна! Дай-ка я прилажу тебе пояс, а потом можешь вести меня обедать.
– В любой ресторан на твой выбор, Стен ли, милый!
– Солнце так жарит, что мне подойдет ближайшая терраса кафе – при условии, что она будет в тени и что ты перестанешь дрыгаться, иначе я никогда не закончу с этим платьем… почти безупречным.
– Почему почти?
– Потому что оно продается с уценкой, моя дорогая!
Проходившая мимо продавщица спросила, не нужна ли им помощь. Величественным взмахом руки Стенли отверг ее предложение.
– Ты думаешь, он придет?
– Кто? – спросила Джулия.
– Твой отец, дурочка!
– Кончай говорить о моем отце. Я же тебе сказала, что уже много месяцев ничего о нем не слышала.
– Ну, это еще ничего не значит…
– Он не придет!
– А ты ему давала знать о себе?
– Слушай, я давным-давно отказалась посвящать в свою жизнь личного секретаря отца, потому что папа то в отъезде, то на совещании, и ему некогда лично побеседовать со своей дочерью.
– Но хоть извещение о свадьбе ты ему послала?
– Ты скоро закончишь?
– Сейчас, сейчас! Вы с ним похожи на старую супружескую чету: он ревнует. Впрочем, все отцы ревнуют своих дочерей! Ничего, это у него пройдет.
– Смотри-ка, я впервые слышу, что ты его защищаешь. Если уж мы и похожи на старую супружескую чету, то на такую, которая развелась много лет назад.
В сумке Джулии зазвучала мелодия «I Will Survive»[1]. Стенли вопросительно взглянул на свою подругу:
– Дать тебе мобильник?
– Это наверняка Адам или из студии…
– Только не двигайся, а то испортишь всю мою работу. Сейчас я его принесу.
Стенли запустил руку в бездонную сумку Джулии, извлек из нее мобильник и вручил хозяйке. Глория Гейнор тотчас смолкла.
– Слишком поздно, уже отключились, – шепнула Джулия, взглянув на обозначившийся номер.
– Так кто это – Адам или с работы?
– Ни то ни другое, – угрюмо ответила Джулия.
Стенли пытливо посмотрел на нее:
– Ну что, будем играть в угадайку?
– Звонили из офиса отца.
– Так перезвони ему!
– Ну уж нет! Пусть звонит сам.
– Но он только что именно это и сделал, не так ли?
– Нет, это сделал его секретарь, я же знаю его номер.
– Слушай, ты ведь ждешь этого звонка с той самой минуты, как опустила в почтовый ящик извещение о свадьбе, так брось эти детские обиды. За четыре дня до вступления в брак не рекомендуется впадать в стресс, иначе у тебя вскочит огромная болячка на губе или багровый фурункул на шее. Если ты этого не хочешь, сейчас же набери его номер.
– Чего ради? Чтобы Уоллес сообщил мне, что мой отец искренне огорчен, поскольку именно в этот день должен уехать за границу и, увы, не сможет отменить поездку, запланированную много месяцев назад? Или, например, что у него аккурат на этот день намечено дело чрезвычайной важности? Или придумает еще бог знает какое объяснение.
– А вдруг твой отец скажет, что будет счастлив прийти на бракосочетание дочери и звонил, просто желая удостовериться, что она усадит его на почетное место за свадебным столом?
– Моему отцу плевать на почет; если он и явится, то выберет место поближе к раздевалке – конечно, при условии, что рядом будет достаточно смазливая молодая женщина.
– Ладно, Джулия, забудь о своей ненависти и позвони… А впрочем, делай как знаешь, только предупреждаю: вместо того чтобы наслаждаться свадебной церемонией, ты все глаза проглядишь, высматривая, пришел он или нет.
– Вот и хорошо, это отвлечет меня от мыслей о закусках, ведь я не смогу проглотить ни крошки, иначе платье, что ты мне выбрал, лопнет по швам.
– Ну, милочка, ты меня достала! – едко сказал Стенли и направился к выходу. – Давай пообедаем как-нибудь в другой раз, когда ты будешь в более подходящем настроении.
Джулия оступилась и чуть не упала, второпях спускаясь с подиума. Она догнала Стенли и крепко обняла:
– Ну прости, Стенли, я не хотела тебя обижать, просто я очень расстроена.
– Чем – звонком от отца или платьем, которое я так неудачно выбрал и подогнал по тебе? Кстати, обрати внимание: ни один шов не лопнул, когда ты так неуклюже спускалась с подиума.
– Твое платье великолепно, а ты – мой лучший друг, и без тебя я никогда в жизни не решилась бы пойти к алтарю.
Стенли внимательно посмотрел на Джулию, вынул из кармана шелковый платок и вытер ее мокрые глаза.
– Ты действительно хочешь прошествовать к алтарю под ручку с ненормальным приятелем или, может, у тебя родился коварный замысел – заставить меня изображать твоего сволочного папеньку?
– Не обольщайся, у тебя недостаточно морщин, чтобы выглядеть в этой роли правдоподобно.
– Балда, это же я тебе делаю комплимент, намекаю, как ты еще молода.
– Стенли, я хочу, чтобы к моему жениху подвел меня именно ты! Ты, и никто другой!
Он улыбнулся и мягко сказал, указывая на мобильник:
– Позвони отцу! А я пойду и дам кое-какие распоряжения этой идиотке-продавщице, – она, по-моему, знать не знает, как обращаться с клиентами; растолкую ей, что платье должно быть готово послезавтра, а потом мы наконец пойдем обедать. Давай, Джулия, звони скорей, я умираю с голоду!
Стенли развернулся и направился к кассе. По дороге он украдкой взглянул на Джулию и увидел, что она, поколебавшись, все же набирает номер. Он воспользовался моментом и незаметно вынул собственную чековую книжку, рассчитался за платье, за подгонку и приплатил за срочность: оно должно быть готово через два дня. Сунув квитанции в карман, он вернулся к Джулии как раз, когда она выключила мобильник.
– Ну что, придет? – нетерпеливо спросил он.
Джулия покачала головой.
– И какой же предлог он выставил на сей раз в свое оправдание?
Джулия глубоко вздохнула и пристально взглянула на Стенли:
– Он умер!
С минуту друзья молча смотрели друг на друга.
– Н-да, предлог, должен сказать, безупречный, не подкопаешься! – наконец пробормотал Стенли.
– Слушай, ты что, совсем сдурел?
– Извини, так просто вырвалось… сам не знаю, что на меня нашло. Я тебе очень сочувствую, дорогая.
– А я ничего не ощущаю, Стенли, ровно ничего – ни малейшей боли в сердце, даже поплакать не хочется.
– Не беспокойся, все придет потом, до тебя пока еще не дошло по-настоящему.
– О нет, дошло.
– Может, позвонишь Адаму?
– Только не сейчас, попозже.
Стенли обеспокоенно взглянул на свою подругу:
– Ты не хочешь сообщить жениху, что твой отец сегодня умер?
– Он умер вчера вечером в Париже; тело доставят самолетом, похороны через четыре дня, – еле слышно сказала Джулия.
Стенли быстро подсчитал, загибая пальцы.
– То есть в эту субботу! – воскликнул он, вытаращив глаза.
– Вот именно, как раз в день моей свадьбы, – прошептала Джулия.
Стенли тотчас направился к кассе, аннулировал покупку и вывел Джулию на улицу.
– Давай-ка я приглашу тебя на обед!
Когда друзья наконец устроились на открытой террасе «Пастиса», Стенли заказал два капучино.
– Мне давно следовало бы позвонить Адаму, – виновато сказала Джулия.
– Если только для того, чтобы сообщить о смерти отца, то несомненно. Но если ты хочешь заодно сказать ему, что придется отложить свадьбу, что нужно предупредить священника, ресторатора, гостей, а главное, его родителей, тогда все это может немного подождать. Смотри, какая чудная погода, – пусть Адам поживет спокойно еще часок, прежде чем ты испортишь ему день. И потом, у тебя траур, а траур все извиняет, так воспользуйся этим!
– Как я ему скажу?..
– Дорогая моя, он должен понять, что довольно трудно и похоронить отца, и выйти замуж в один и тот же день; но даже если ты сама сочтешь это возможным, то скажу тебе сразу: другим эта мысль покажется совершенно недопустимой. Господи боже мой, и как это могло случиться?!
– Поверь, Стенли, господь бог тут совершенно ни при чем: эту дату выбрал мой отец – и только он один!
– Ну-у-у, я не думаю, что он решил умереть вчера вечером в Париже с единственной целью – помешать твоей свадьбе, хотя признаю, что он проявил вполне изысканный вкус, выбрав такое место для своей кончины!
– Ты его не знаешь, он способен на все, лишь бы заставить меня поплакать!
– Ладно, пей свое капучино, наслаждайся жарким солнышком, а потом будем звонить твоему будущему супругу!
– Повернись-ка, дай я на тебя гляну еще разок сзади.
– Стенли, ты уже целых полчаса пялишься на меня со всех сторон, у меня больше сил нет торчать на этом подиуме!
– Я бы укоротил: прятать такие ноги, как у тебя, – это просто кощунство!
– Стенли!
– Ты же хотела услышать мое мнение, так? Ну-ка повернись еще разок ко мне лицом! Ага, так я и думал: вырез, что спереди, что сзади, совершенно одинаковый; по крайней мере, если и посадишь пятно, возьмешь да перевернешь платье, и никто ничего не заметит!
– Стенли!!!
– И вообще, что это за выдумки – покупать свадебное платье на распродаже, у-у-ужас! Тогда почему бы не через Интернет?! Ты хотела знать мое мнение – ты его услышала.
– Ну прости, я не могу позволить себе ничего лучшего при моей зарплате компьютерного графика.
– Художницы, принцесса ты моя, не графика, а художницы! Господи, как я ненавижу этот машинный жаргон двадцать первого века!
– Что делать, Стенли, я ведь работаю и на компьютере, и фломастерами!
– Моя лучшая подруга рисует, а потом оживляет своих прелестных зверюшек, так что запомни: с компьютером или без, ты художница, а никакой не компьютерный график; и вообще, что за дела – тебе обязательно нужно спорить по каждому поводу?
– Так мы укорачиваем или оставляем как есть?
– На пять сантиметров, не меньше! И потом, необходимо убрать в плечах и сузить в талии.
– В общем, мне все ясно: ты возненавидел это платье.
– Я этого не говорю!
– Не говоришь, но думаешь.
– Умоляю тебя, разреши мне взять часть расходов на себя, и давай заглянем к Анне Майер! Ну послушай меня хоть раз в жизни!
– Зачем? Чтобы купить платье за десять тысяч долларов? Да ты просто рехнулся! Можно подумать, у тебя есть такие деньги, и вообще – это всего-навсего свадьба, Стенли.
– Твоя свадьба.
– Я знаю, – вздохнула Джулия.
– И твой отец, при его – то богатстве, вполне мог бы…
– Последний раз я мельком видела отца, когда стояла у светофора, а он проехал мимо меня по Пятой авеню… и было это полгода тому назад. Так что давай закроем эту тему!
И Джулия, пожав плечами, спустилась с возвышения. Стенли взял ее за руку и обнял.
– Дорогая моя, тебе пошло бы любое платье на свете, я просто хочу, чтобы оно было безупречно. Почему бы не предложить твоему будущему мужу подарить его тебе?
– Потому что родители Адама и без того оплачивают свадебную церемонию, и я чувствовала бы себя намного лучше, если б в его семье прекратились разговоры о том, что он женится на Золушке.
Стенли танцующей походкой пересек торговый зал. Продавцы и продавщицы, увлеченно болтавшие у прилавка рядом с кассой, не обращали на него никакого внимания. Он снял с вешалки у витрины узкое белое атласное платье и вернулся обратно.
– Ну-ка примерь вот это, только не вздумай возражать!
– Стенли, это же тридцать шестой размер, я в него никогда не влезу!
– Делай что тебе говорят!
Джулия закатила глаза и покорно направилась к примерочной, куда указал ей Стенли.
– Стенли, это тридцать шестой размер! – повторила она, скрываясь в кабинке.
Несколько минут спустя занавеску открыли – рывком, так же решительно, как только что задернули.
– Ну вот, наконец-то я вижу нечто похожее на свадебное платье Джулии! – воскликнул Стенли. – Пройдись-ка еще разок по подиуму.
– А у тебя не найдется лебедки, чтобы затащить меня туда? Стоит мне поднять ногу…
– Оно тебе чудо как идет!
– Возможно, но если я проглочу хоть одно печеньице, оно лопнет по швам.
– Невесте не подобает есть в день свадьбы! Ничего, чуточку распустим вытачку на груди, и ты будешь смотреться как королева!.. Слушай, нас когда-нибудь удостоит вниманием хотя бы один продавец в этом чертовом магазине?
– По-моему, это я сейчас должна нервничать, а не ты!
– Я не нервничаю, я просто поражаюсь, что за четыре дня до свадебной церемонии именно я должен таскать тебя по магазинам, чтобы купить платье!
– У меня в последнее время работы было по горло! И пожалуйста, не проговорись Адаму о сегодняшнем дне, я ему еще месяц назад поклялась, что все готово.
Стенли взял подушечку с булавками, оставленную кем-то на подлокотнике кресла, и опустился на колени перед Джулией.
– Твой будущий муж не понимает, как ему повезло: ты просто чудо.
– Хватит придираться к Адаму. И вообще, в чем ты его упрекаешь?
– В том, что он похож на твоего отца…
– Не болтай глупостей. У Адама нет ничего общего с моим отцом; кроме того, он его терпеть не может.
– Адам – твоего отца? Браво, это очко в его пользу!
– Да нет же, это мой отец ненавидит Адама.
– О, твой родитель ненавидит все, что к тебе приближается. Если бы у тебя была собака, он бы ее искусал.
– А вот и нет: если бы у меня была собака, она бы сама искусала моего отца, – рассмеялась Джулия.
– А я говорю, что твой отец искусал бы собаку!
Стенли поднялся и отступил на несколько шагов, любуясь своей работой. Покачав головой, он испустил тяжкий вздох.
– Ну что еще? – насторожилась Джулия.
– Оно безупречно… или нет, это ты безупречна! Дай-ка я прилажу тебе пояс, а потом можешь вести меня обедать.
– В любой ресторан на твой выбор, Стен ли, милый!
– Солнце так жарит, что мне подойдет ближайшая терраса кафе – при условии, что она будет в тени и что ты перестанешь дрыгаться, иначе я никогда не закончу с этим платьем… почти безупречным.
– Почему почти?
– Потому что оно продается с уценкой, моя дорогая!
Проходившая мимо продавщица спросила, не нужна ли им помощь. Величественным взмахом руки Стенли отверг ее предложение.
– Ты думаешь, он придет?
– Кто? – спросила Джулия.
– Твой отец, дурочка!
– Кончай говорить о моем отце. Я же тебе сказала, что уже много месяцев ничего о нем не слышала.
– Ну, это еще ничего не значит…
– Он не придет!
– А ты ему давала знать о себе?
– Слушай, я давным-давно отказалась посвящать в свою жизнь личного секретаря отца, потому что папа то в отъезде, то на совещании, и ему некогда лично побеседовать со своей дочерью.
– Но хоть извещение о свадьбе ты ему послала?
– Ты скоро закончишь?
– Сейчас, сейчас! Вы с ним похожи на старую супружескую чету: он ревнует. Впрочем, все отцы ревнуют своих дочерей! Ничего, это у него пройдет.
– Смотри-ка, я впервые слышу, что ты его защищаешь. Если уж мы и похожи на старую супружескую чету, то на такую, которая развелась много лет назад.
В сумке Джулии зазвучала мелодия «I Will Survive»[1]. Стенли вопросительно взглянул на свою подругу:
– Дать тебе мобильник?
– Это наверняка Адам или из студии…
– Только не двигайся, а то испортишь всю мою работу. Сейчас я его принесу.
Стенли запустил руку в бездонную сумку Джулии, извлек из нее мобильник и вручил хозяйке. Глория Гейнор тотчас смолкла.
– Слишком поздно, уже отключились, – шепнула Джулия, взглянув на обозначившийся номер.
– Так кто это – Адам или с работы?
– Ни то ни другое, – угрюмо ответила Джулия.
Стенли пытливо посмотрел на нее:
– Ну что, будем играть в угадайку?
– Звонили из офиса отца.
– Так перезвони ему!
– Ну уж нет! Пусть звонит сам.
– Но он только что именно это и сделал, не так ли?
– Нет, это сделал его секретарь, я же знаю его номер.
– Слушай, ты ведь ждешь этого звонка с той самой минуты, как опустила в почтовый ящик извещение о свадьбе, так брось эти детские обиды. За четыре дня до вступления в брак не рекомендуется впадать в стресс, иначе у тебя вскочит огромная болячка на губе или багровый фурункул на шее. Если ты этого не хочешь, сейчас же набери его номер.
– Чего ради? Чтобы Уоллес сообщил мне, что мой отец искренне огорчен, поскольку именно в этот день должен уехать за границу и, увы, не сможет отменить поездку, запланированную много месяцев назад? Или, например, что у него аккурат на этот день намечено дело чрезвычайной важности? Или придумает еще бог знает какое объяснение.
– А вдруг твой отец скажет, что будет счастлив прийти на бракосочетание дочери и звонил, просто желая удостовериться, что она усадит его на почетное место за свадебным столом?
– Моему отцу плевать на почет; если он и явится, то выберет место поближе к раздевалке – конечно, при условии, что рядом будет достаточно смазливая молодая женщина.
– Ладно, Джулия, забудь о своей ненависти и позвони… А впрочем, делай как знаешь, только предупреждаю: вместо того чтобы наслаждаться свадебной церемонией, ты все глаза проглядишь, высматривая, пришел он или нет.
– Вот и хорошо, это отвлечет меня от мыслей о закусках, ведь я не смогу проглотить ни крошки, иначе платье, что ты мне выбрал, лопнет по швам.
– Ну, милочка, ты меня достала! – едко сказал Стенли и направился к выходу. – Давай пообедаем как-нибудь в другой раз, когда ты будешь в более подходящем настроении.
Джулия оступилась и чуть не упала, второпях спускаясь с подиума. Она догнала Стенли и крепко обняла:
– Ну прости, Стенли, я не хотела тебя обижать, просто я очень расстроена.
– Чем – звонком от отца или платьем, которое я так неудачно выбрал и подогнал по тебе? Кстати, обрати внимание: ни один шов не лопнул, когда ты так неуклюже спускалась с подиума.
– Твое платье великолепно, а ты – мой лучший друг, и без тебя я никогда в жизни не решилась бы пойти к алтарю.
Стенли внимательно посмотрел на Джулию, вынул из кармана шелковый платок и вытер ее мокрые глаза.
– Ты действительно хочешь прошествовать к алтарю под ручку с ненормальным приятелем или, может, у тебя родился коварный замысел – заставить меня изображать твоего сволочного папеньку?
– Не обольщайся, у тебя недостаточно морщин, чтобы выглядеть в этой роли правдоподобно.
– Балда, это же я тебе делаю комплимент, намекаю, как ты еще молода.
– Стенли, я хочу, чтобы к моему жениху подвел меня именно ты! Ты, и никто другой!
Он улыбнулся и мягко сказал, указывая на мобильник:
– Позвони отцу! А я пойду и дам кое-какие распоряжения этой идиотке-продавщице, – она, по-моему, знать не знает, как обращаться с клиентами; растолкую ей, что платье должно быть готово послезавтра, а потом мы наконец пойдем обедать. Давай, Джулия, звони скорей, я умираю с голоду!
Стенли развернулся и направился к кассе. По дороге он украдкой взглянул на Джулию и увидел, что она, поколебавшись, все же набирает номер. Он воспользовался моментом и незаметно вынул собственную чековую книжку, рассчитался за платье, за подгонку и приплатил за срочность: оно должно быть готово через два дня. Сунув квитанции в карман, он вернулся к Джулии как раз, когда она выключила мобильник.
– Ну что, придет? – нетерпеливо спросил он.
Джулия покачала головой.
– И какой же предлог он выставил на сей раз в свое оправдание?
Джулия глубоко вздохнула и пристально взглянула на Стенли:
– Он умер!
С минуту друзья молча смотрели друг на друга.
– Н-да, предлог, должен сказать, безупречный, не подкопаешься! – наконец пробормотал Стенли.
– Слушай, ты что, совсем сдурел?
– Извини, так просто вырвалось… сам не знаю, что на меня нашло. Я тебе очень сочувствую, дорогая.
– А я ничего не ощущаю, Стенли, ровно ничего – ни малейшей боли в сердце, даже поплакать не хочется.
– Не беспокойся, все придет потом, до тебя пока еще не дошло по-настоящему.
– О нет, дошло.
– Может, позвонишь Адаму?
– Только не сейчас, попозже.
Стенли обеспокоенно взглянул на свою подругу:
– Ты не хочешь сообщить жениху, что твой отец сегодня умер?
– Он умер вчера вечером в Париже; тело доставят самолетом, похороны через четыре дня, – еле слышно сказала Джулия.
Стенли быстро подсчитал, загибая пальцы.
– То есть в эту субботу! – воскликнул он, вытаращив глаза.
– Вот именно, как раз в день моей свадьбы, – прошептала Джулия.
Стенли тотчас направился к кассе, аннулировал покупку и вывел Джулию на улицу.
– Давай-ка я приглашу тебя на обед!
* * *
Нью-Йорк был залит золотистым светом июньского дня. Друзья пересекли Девятую авеню и направились к «Пастису» – французскому ресторану с настоящей французской кухней в стремительно менявшемся квартале Meat Packing District[2]. За последние годы старинные склады уступили место роскошным магазинам и бутикам ультрамодных кутюрье. Престижные отели и торговые центры вырастали тут как грибы. Бывшая заводская узкоколейка превратилась в зеленый бульвар, который тянулся вплоть до Десятой улицы. Первый этаж старого завода, уже прекратившего свое существование, занимал рынок биопродуктов, на других этажах обосновались производственные компании и рекламные агентства, а на самом верху располагалась студия, где работала Джулия. Берега Гудзона, также благоустроенные, стали теперь длинной прогулочной зоной для велосипедистов, любителей бега трусцой и влюбленных безумцев, облюбовавших манхэттенские скамейки, – прямо как в фильмах Вуди Аллена. Уже с вечера четверга квартал заполоняли обитатели соседнего Нью-Джерси, они переправлялись через реку, чтобы побродить по набережной и развлечься в многочисленных модных барах и ресторанах.Когда друзья наконец устроились на открытой террасе «Пастиса», Стенли заказал два капучино.
– Мне давно следовало бы позвонить Адаму, – виновато сказала Джулия.
– Если только для того, чтобы сообщить о смерти отца, то несомненно. Но если ты хочешь заодно сказать ему, что придется отложить свадьбу, что нужно предупредить священника, ресторатора, гостей, а главное, его родителей, тогда все это может немного подождать. Смотри, какая чудная погода, – пусть Адам поживет спокойно еще часок, прежде чем ты испортишь ему день. И потом, у тебя траур, а траур все извиняет, так воспользуйся этим!
– Как я ему скажу?..
– Дорогая моя, он должен понять, что довольно трудно и похоронить отца, и выйти замуж в один и тот же день; но даже если ты сама сочтешь это возможным, то скажу тебе сразу: другим эта мысль покажется совершенно недопустимой. Господи боже мой, и как это могло случиться?!
– Поверь, Стенли, господь бог тут совершенно ни при чем: эту дату выбрал мой отец – и только он один!
– Ну-у-у, я не думаю, что он решил умереть вчера вечером в Париже с единственной целью – помешать твоей свадьбе, хотя признаю, что он проявил вполне изысканный вкус, выбрав такое место для своей кончины!
– Ты его не знаешь, он способен на все, лишь бы заставить меня поплакать!
– Ладно, пей свое капучино, наслаждайся жарким солнышком, а потом будем звонить твоему будущему супругу!
2
Колеса «боинга-747» компании «Эр Франс» со скрежетом коснулись посадочной полосы аэропорта Кеннеди. Стоя у застекленной стены зала прилетов, Джулия смотрела на длинный гроб из красного дерева, плывущий по транспортеру вниз к катафалку. Офицер полиции аэропорта пришел за ней в зал ожидания. Джулия, секретарь ее отца, ее жених и ее лучший друг сели в мини-кар, который подвез их к самолету. Чиновник американской таможенной службы ждал ее у трапа, чтобы передать пакет, где были деловые бумаги, часы и паспорт покойного.
Джулия перелистала паспорт. Многочисленные визы красноречиво говорили о последних месяцах жизни Энтони Уолша: Санкт-Петербург, Берлин, Гонконг, Бомбей, Сайгон, Сидней… Сколько городов, где она никогда не бывала, сколько стран, которые ей так хотелось повидать вместе с ним!
Пока четверо мужчин суетились возле гроба, Джулия думала о далеких путешествиях отца в те годы, когда она, еще совсем девчонка-забияка, по любому поводу дралась на переменках в школьном дворе.
Сколько ночей провела она без сна, дожидаясь возвращения отца, сколько раз утром, по дороге в школу, прыгала по плиткам тротуара, играя в воображаемые классики и загадывая, что, если вот сейчас она не собьется, сегодня он уж наверняка приедет. А иногда ее горячая ночная молитва и в самом деле сотворяла чудо: дверь спальни открывалась, и в яркой полосе света появлялась тень Энтони Уолша. Он садился у нее в ногах и клал на одеяло маленький сверточек – его следовало распечатать поутру. Этими подарками было озарено все детство Джулии: из каждого путешествия отец привозил дочери какую-нибудь забавную вещицу, которая хоть немного рассказывала ей о том, где он побывал. Кукла из Мексики, кисточка для туши из Китая, деревянная фигурка из Венгрии, браслет из Гватемалы – для девочки это были подлинные сокровища.
А потом у ее матери появились первые симптомы душевного расстройства. Джулия помнила, какое смятение охватило ее однажды в кино, на воскресном сеансе, когда мать в середине фильма вдруг спросила, зачем погасили свет. Ее разум катастрофически слабел, провалы в памяти, поначалу незначительные, становились все серьезней: она начала путать кухню с музыкальным салоном, и это давало повод для душераздирающих воплей: «Куда исчез рояль?» Вначале она удивлялась пропаже вещей, потом стала забывать имена тех, кто жил с ней рядом. Настоящим ужасом был отмечен день, когда она воскликнула при виде Джулии: «Откуда в моем доме взялась эта хорошенькая девочка?» И бесконечная пустота того декабря, когда за матерью приехала «скорая»: она подожгла на себе халат и спокойно наблюдала, как он горит, очень довольная, что научилась добывать огонь, закуривая сигарету, а ведь она никогда не курила.
Вот такая была мама у Джулии; несколько лет спустя она умерла в клинике Нью-Джерси, так и не узнав родную дочь. Траур совпал с отрочеством Джулии, когда она бесконечными вечерами корпела над уроками под присмотром личного секретаря отца – сам он по-прежнему разъезжал по свету, только поездки эти становились все более частыми, все более долгими. Потом был колледж, университет и уход из университета, чтобы отдаться наконец своей единственной страсти – анимации своих персонажей, она сначала рисовала их фломастерами, а потом оживляла на экране компьютера. Зверюшки почти с человеческими чертами, верные спутники и сообщники… Достаточно было одного росчерка ее карандаша, чтобы они улыбнулись ей, одного клика мыши, чтобы осушить их слезы.
– Мисс Уолш, это удостоверение личности вашего отца?
Голос таможенника вернул Джулию к действительности. Вместо ответа она коротко кивнула. Служащий поставил подпись на бланке и печать на фотографии Энтони Уолша. Эта последняя печать в паспорте с множеством виз больше не говорила ни о чем – только об исчезновении его владельца.
Гроб поставили в длинный черный катафалк. Стенли сел рядом с шофером, Адам, открыв дверцу перед Джулией, бережно подсадил ее в машину. Личный секретарь Энтони Уолша примостился на скамеечке сзади, возле гроба с телом хозяина. Машина покинула летное поле, вырулила на автотрассу 678 и взяла курс на север.
В машине царило молчание. Уоллес не сводил глаз с гроба, скрывавшего останки его бывшего работодателя. Стенли упорно разглядывал свои руки, Адам смотрел на Джулию, Джулия созерцала серенький пейзаж нью-йоркского предместья.
– Вы по какой дороге поедете? – спросила она шофера, когда впереди показалась развязка, ведущая к Лонг-Айленду.
– По Уайтстоун-Бридж, мэм, – ответил тот.
– А вы не могли бы поехать по Бруклинскому мосту?
Шофер тотчас включил поворотник и перестроился в другой ряд.
– Но так нам придется сделать огромный крюк, – шепнул Адам, – он же ехал по самому короткому маршруту.
– День все равно испорчен, так почему бы нам его не порадовать?
– Кого? – спросил Адам.
– Моего отца. Давай подарим ему последнюю прогулку по Уолл-стрит, по Трибеке и Сохо, да и по Центральному парку тоже.
– Согласен, день все равно испорчен, так что если хочешь порадовать отца… – повторил Адам. – Но тогда необходимо предупредить священника, что мы опоздаем.
– Адам, вы любите собак? – спросил Стенли.
– Да… в общем, да… только они меня не любят. А почему вы спросили?
– Да так, просто интересно, – туманно ответил Стенли, опуская стекло со своей стороны.
Фургон пересек остров Манхэттен с юга на север и часом позже свернул на Двести триста третью улицу.
У главных ворот Вудлонского кладбища поднялся шлагбаум. Фургон въехал на узкую дорожку, обогнул центральную клумбу, миновал ряд фамильных склепов, поднялся по откосу над озером и затормозил перед участком, где свежевырытая могила была готова принять своего будущего обитателя.
Священник уже ждал их. Гроб установили на козлы. Адам направился к священнику, чтобы обговорить последние детали церемонии. Стенли обнял Джулию за плечи.
– О чем ты думаешь? – спросил он ее.
– О чем я могу думать в тот момент, когда хороню отца, с которым не разговаривала уже много лет?! Ты всегда задаешь ужасно странные вопросы, дорогой мой Стенли.
– Нет, на сей раз я спрашиваю вполне серьезно: о чем ты думаешь именно теперь? Ведь эта минута очень важна, ты будешь о ней вспоминать, она навсегда станет частью твоей жизни, поверь мне!
– Я думала о маме. Интересно, узнает ли она его там, на небесах, или так и будет блуждать среди облаков, неприкаянная, забыв все на свете.
– Значит, ты уже веришь в Бога?
– Нет, но лучше быть готовой к приятным сюрпризам.
– В таком случае, Джулия, дорогая, я хочу тебе кое в чем признаться, только поклянись, что не будешь смеяться надо мной: чем старше я становлюсь, тем больше верю в доброго боженьку.
Джулия ответила еле заметной грустной усмешкой:
– На самом деле, если говорить о моем отце, то я совсем не уверена, что существование Бога станет для него хорошей новостью.
– Священник хочет знать, все ли в сборе и можно ли начинать, – сказал подошедший Адам.
– Нас будет только четверо, – ответила Джулия, подзывая знаком отцовского секретаря. – Это горький удел всех великих путешественников и одиноких флибустьеров. Родных и друзей заменяют знакомые, рассеянные по всему свету… А знакомые редко приезжают издалека, чтобы поприсутствовать на похоронах, – это не тот момент, когда можно оказать кому-то услугу или милость. Человек рождается один и умирает один.
– Эти слова изрек Будда, а твой отец, моя дорогая, был ревностным ирландским католиком, – возразил Адам.
– Доберман… Вам следовало бы завести у себя огромного добермана, Адам! – со вздохом сказал Стенли.
– Господи, да с чего вам так приспичило навязать мне собаку?!
– Ни с чего, забудьте, что я сказал.
Священник подошел к Джулии и посетовал на то, что сегодня ему приходится проводить эту скорбную церемонию, вместо того чтобы совершать обряд венчания.
– А вы не могли бы убить сразу двух зайцев? – спросила его Джулия. – На гостей мне в высшей степени наплевать. А для вашего патрона главное ведь – добрые намерения, не так ли?
– Мисс Уолш, опомнитесь!..
– Да уверяю вас, это совсем не лишено смысла: по крайней мере, тогда мой отец смог бы присутствовать на моем бракосочетании.
– Джулия! – строго осадил ее в свой черед Адам.
– Ладно, значит, все присутствующие считают мое предложение неудачным, – заключила она.
– Не желаете ли сказать несколько слов? – спросил священник.
– Мне бы, конечно, хотелось… – ответила Джулия, глядя на гроб. – А может, вы, Уоллес? – предложила она личному секретарю отца. – В конечном счете именно вы были самым верным его другом.
– Не думаю, мисс, что я способен на это, – ответил секретарь, – кроме того, мы с вашим отцом привыкли понимать друг друга без слов. Хотя… одно слово, с вашего позволения, я мог бы сказать, но не ему, а вам. Невзирая на все недостатки, которые вы ему приписываете, знайте, что он был человеком иногда жестким, часто с непонятными, даже странными причудами, но, несомненно, добрым; и еще – он вас любил.
– Так-так… если я правильно сосчитал, это не одно слово, а куда больше, – пробормотал Стенли, многозначительно кашлянув: он увидел, что глаза Джулии заволокли слезы.
Священник прочел молитву и закрыл требник. Гроб с телом Энтони Уолша медленно опустился в могилу. Джулия протянула отцовскому секретарю розу, но тот с улыбкой вернул ей цветок:
– Сначала вы, мисс.
Лепестки рассыпались, упав на деревянную крышку, за ними в могилу последовали еще три розы, и четверо проводивших Энтони Уолша в последний путь направились обратно к воротам. В дальнем конце аллеи катафалк уже уступил место двум лимузинам. Адам взял за руку свою невесту и повел ее к машине. Джулия подняла глаза к небу:
– Ни одного облачка, синева, синева, синева, одна синева, и не слишком жарко, и не холодно, и ни малейшего дуновения ветра – ну просто идеальный день для свадьбы!
– Не беспокойся, дорогая, будут еще другие погожие дни, – заверил ее Адам.
– Такие теплые, как этот? – воскликнула Джулия, широко раскинув руки. – С таким вот лазурным небосводом? С такой пышной зеленой листвой? С такими утками на озере? Нет, похоже, придется ждать будущей весны!
– Осень бывает так же прекрасна, можешь мне поверить… А с каких это пор ты любишь уток?
– Это они меня любят! Ты за мети л, сколько их собралось только что на прудике, рядом с могилой отца?
Джулия перелистала паспорт. Многочисленные визы красноречиво говорили о последних месяцах жизни Энтони Уолша: Санкт-Петербург, Берлин, Гонконг, Бомбей, Сайгон, Сидней… Сколько городов, где она никогда не бывала, сколько стран, которые ей так хотелось повидать вместе с ним!
Пока четверо мужчин суетились возле гроба, Джулия думала о далеких путешествиях отца в те годы, когда она, еще совсем девчонка-забияка, по любому поводу дралась на переменках в школьном дворе.
Сколько ночей провела она без сна, дожидаясь возвращения отца, сколько раз утром, по дороге в школу, прыгала по плиткам тротуара, играя в воображаемые классики и загадывая, что, если вот сейчас она не собьется, сегодня он уж наверняка приедет. А иногда ее горячая ночная молитва и в самом деле сотворяла чудо: дверь спальни открывалась, и в яркой полосе света появлялась тень Энтони Уолша. Он садился у нее в ногах и клал на одеяло маленький сверточек – его следовало распечатать поутру. Этими подарками было озарено все детство Джулии: из каждого путешествия отец привозил дочери какую-нибудь забавную вещицу, которая хоть немного рассказывала ей о том, где он побывал. Кукла из Мексики, кисточка для туши из Китая, деревянная фигурка из Венгрии, браслет из Гватемалы – для девочки это были подлинные сокровища.
А потом у ее матери появились первые симптомы душевного расстройства. Джулия помнила, какое смятение охватило ее однажды в кино, на воскресном сеансе, когда мать в середине фильма вдруг спросила, зачем погасили свет. Ее разум катастрофически слабел, провалы в памяти, поначалу незначительные, становились все серьезней: она начала путать кухню с музыкальным салоном, и это давало повод для душераздирающих воплей: «Куда исчез рояль?» Вначале она удивлялась пропаже вещей, потом стала забывать имена тех, кто жил с ней рядом. Настоящим ужасом был отмечен день, когда она воскликнула при виде Джулии: «Откуда в моем доме взялась эта хорошенькая девочка?» И бесконечная пустота того декабря, когда за матерью приехала «скорая»: она подожгла на себе халат и спокойно наблюдала, как он горит, очень довольная, что научилась добывать огонь, закуривая сигарету, а ведь она никогда не курила.
Вот такая была мама у Джулии; несколько лет спустя она умерла в клинике Нью-Джерси, так и не узнав родную дочь. Траур совпал с отрочеством Джулии, когда она бесконечными вечерами корпела над уроками под присмотром личного секретаря отца – сам он по-прежнему разъезжал по свету, только поездки эти становились все более частыми, все более долгими. Потом был колледж, университет и уход из университета, чтобы отдаться наконец своей единственной страсти – анимации своих персонажей, она сначала рисовала их фломастерами, а потом оживляла на экране компьютера. Зверюшки почти с человеческими чертами, верные спутники и сообщники… Достаточно было одного росчерка ее карандаша, чтобы они улыбнулись ей, одного клика мыши, чтобы осушить их слезы.
– Мисс Уолш, это удостоверение личности вашего отца?
Голос таможенника вернул Джулию к действительности. Вместо ответа она коротко кивнула. Служащий поставил подпись на бланке и печать на фотографии Энтони Уолша. Эта последняя печать в паспорте с множеством виз больше не говорила ни о чем – только об исчезновении его владельца.
Гроб поставили в длинный черный катафалк. Стенли сел рядом с шофером, Адам, открыв дверцу перед Джулией, бережно подсадил ее в машину. Личный секретарь Энтони Уолша примостился на скамеечке сзади, возле гроба с телом хозяина. Машина покинула летное поле, вырулила на автотрассу 678 и взяла курс на север.
В машине царило молчание. Уоллес не сводил глаз с гроба, скрывавшего останки его бывшего работодателя. Стенли упорно разглядывал свои руки, Адам смотрел на Джулию, Джулия созерцала серенький пейзаж нью-йоркского предместья.
– Вы по какой дороге поедете? – спросила она шофера, когда впереди показалась развязка, ведущая к Лонг-Айленду.
– По Уайтстоун-Бридж, мэм, – ответил тот.
– А вы не могли бы поехать по Бруклинскому мосту?
Шофер тотчас включил поворотник и перестроился в другой ряд.
– Но так нам придется сделать огромный крюк, – шепнул Адам, – он же ехал по самому короткому маршруту.
– День все равно испорчен, так почему бы нам его не порадовать?
– Кого? – спросил Адам.
– Моего отца. Давай подарим ему последнюю прогулку по Уолл-стрит, по Трибеке и Сохо, да и по Центральному парку тоже.
– Согласен, день все равно испорчен, так что если хочешь порадовать отца… – повторил Адам. – Но тогда необходимо предупредить священника, что мы опоздаем.
– Адам, вы любите собак? – спросил Стенли.
– Да… в общем, да… только они меня не любят. А почему вы спросили?
– Да так, просто интересно, – туманно ответил Стенли, опуская стекло со своей стороны.
Фургон пересек остров Манхэттен с юга на север и часом позже свернул на Двести триста третью улицу.
У главных ворот Вудлонского кладбища поднялся шлагбаум. Фургон въехал на узкую дорожку, обогнул центральную клумбу, миновал ряд фамильных склепов, поднялся по откосу над озером и затормозил перед участком, где свежевырытая могила была готова принять своего будущего обитателя.
Священник уже ждал их. Гроб установили на козлы. Адам направился к священнику, чтобы обговорить последние детали церемонии. Стенли обнял Джулию за плечи.
– О чем ты думаешь? – спросил он ее.
– О чем я могу думать в тот момент, когда хороню отца, с которым не разговаривала уже много лет?! Ты всегда задаешь ужасно странные вопросы, дорогой мой Стенли.
– Нет, на сей раз я спрашиваю вполне серьезно: о чем ты думаешь именно теперь? Ведь эта минута очень важна, ты будешь о ней вспоминать, она навсегда станет частью твоей жизни, поверь мне!
– Я думала о маме. Интересно, узнает ли она его там, на небесах, или так и будет блуждать среди облаков, неприкаянная, забыв все на свете.
– Значит, ты уже веришь в Бога?
– Нет, но лучше быть готовой к приятным сюрпризам.
– В таком случае, Джулия, дорогая, я хочу тебе кое в чем признаться, только поклянись, что не будешь смеяться надо мной: чем старше я становлюсь, тем больше верю в доброго боженьку.
Джулия ответила еле заметной грустной усмешкой:
– На самом деле, если говорить о моем отце, то я совсем не уверена, что существование Бога станет для него хорошей новостью.
– Священник хочет знать, все ли в сборе и можно ли начинать, – сказал подошедший Адам.
– Нас будет только четверо, – ответила Джулия, подзывая знаком отцовского секретаря. – Это горький удел всех великих путешественников и одиноких флибустьеров. Родных и друзей заменяют знакомые, рассеянные по всему свету… А знакомые редко приезжают издалека, чтобы поприсутствовать на похоронах, – это не тот момент, когда можно оказать кому-то услугу или милость. Человек рождается один и умирает один.
– Эти слова изрек Будда, а твой отец, моя дорогая, был ревностным ирландским католиком, – возразил Адам.
– Доберман… Вам следовало бы завести у себя огромного добермана, Адам! – со вздохом сказал Стенли.
– Господи, да с чего вам так приспичило навязать мне собаку?!
– Ни с чего, забудьте, что я сказал.
Священник подошел к Джулии и посетовал на то, что сегодня ему приходится проводить эту скорбную церемонию, вместо того чтобы совершать обряд венчания.
– А вы не могли бы убить сразу двух зайцев? – спросила его Джулия. – На гостей мне в высшей степени наплевать. А для вашего патрона главное ведь – добрые намерения, не так ли?
– Мисс Уолш, опомнитесь!..
– Да уверяю вас, это совсем не лишено смысла: по крайней мере, тогда мой отец смог бы присутствовать на моем бракосочетании.
– Джулия! – строго осадил ее в свой черед Адам.
– Ладно, значит, все присутствующие считают мое предложение неудачным, – заключила она.
– Не желаете ли сказать несколько слов? – спросил священник.
– Мне бы, конечно, хотелось… – ответила Джулия, глядя на гроб. – А может, вы, Уоллес? – предложила она личному секретарю отца. – В конечном счете именно вы были самым верным его другом.
– Не думаю, мисс, что я способен на это, – ответил секретарь, – кроме того, мы с вашим отцом привыкли понимать друг друга без слов. Хотя… одно слово, с вашего позволения, я мог бы сказать, но не ему, а вам. Невзирая на все недостатки, которые вы ему приписываете, знайте, что он был человеком иногда жестким, часто с непонятными, даже странными причудами, но, несомненно, добрым; и еще – он вас любил.
– Так-так… если я правильно сосчитал, это не одно слово, а куда больше, – пробормотал Стенли, многозначительно кашлянув: он увидел, что глаза Джулии заволокли слезы.
Священник прочел молитву и закрыл требник. Гроб с телом Энтони Уолша медленно опустился в могилу. Джулия протянула отцовскому секретарю розу, но тот с улыбкой вернул ей цветок:
– Сначала вы, мисс.
Лепестки рассыпались, упав на деревянную крышку, за ними в могилу последовали еще три розы, и четверо проводивших Энтони Уолша в последний путь направились обратно к воротам. В дальнем конце аллеи катафалк уже уступил место двум лимузинам. Адам взял за руку свою невесту и повел ее к машине. Джулия подняла глаза к небу:
– Ни одного облачка, синева, синева, синева, одна синева, и не слишком жарко, и не холодно, и ни малейшего дуновения ветра – ну просто идеальный день для свадьбы!
– Не беспокойся, дорогая, будут еще другие погожие дни, – заверил ее Адам.
– Такие теплые, как этот? – воскликнула Джулия, широко раскинув руки. – С таким вот лазурным небосводом? С такой пышной зеленой листвой? С такими утками на озере? Нет, похоже, придется ждать будущей весны!
– Осень бывает так же прекрасна, можешь мне поверить… А с каких это пор ты любишь уток?
– Это они меня любят! Ты за мети л, сколько их собралось только что на прудике, рядом с могилой отца?