Левицкий Геннадий. Великие князья литовские: Ягайло. Исторический роман-биография

   Не все получилось так гладко, как хотели устроители турнира: литовские и русские бояре не хотели признавать себя побежденными и, даже сброшенные с лошади, продолжали драться, причем в ход шли камни и палки. По рыцарским обычаям побежденный обязан был отдать победителю коня и все вооружение, на защиту же побежденного литовца вставали все родственники и друзья. В результате победитель оставался ни с чем.
   Несмотря на приверженность ко всему новому, Кейстут сохранил в своем сердце верность традициям и обычаям предков и всю жизнь самозабвенно поклонялся литовским деревянным идолам. Религии, взаимоисключающие друг друга, успешно сосуществовали в Великом княжестве Литовском. То был один из феноменов необычного государства.
 
   Впрочем, огромное государство, созданное мечом литовских князей, было далеко не монолитным объединением. Под верховной властью великого князя – господаря, находилось много мелких княжеств, в которых правили местные феодалы. Первоначально они, признав над собой власть господаря, продолжали оставаться полноправными правителями своего княжества. Однако со временем Гедиминовичи оттеснили на задний план потомков местных династий древнерусских князей. Крупные земельные владения на территории Белой Руси и прочих русских княжеств переходили из-под власти удельных князей в управление родственников и приближенных литовского господаря. Местные князья Рюриковичи отчаянно цеплялись за уплывающую из их рук власть, не желая терять обширные владения и многочисленных подданных.
   Кроме того, литовские князья, ставшие обладателями крупных уделов, начинали тяготиться своей зависимостью от центральной власти. В общем, положение в Великом княжестве Литовском было таково, что Ольгерд с Кейстутом вынуждены были править, не вкладывая мечи в ножны. Вся жизнь их прошла в походах и битвах. И невозможно было даже определить, кто представлял собой большую опасность: правители соседних государств или беспокойные подданные великого князя. По мере сокращения владений русских князей, на захваченных литовцами территориях росло их недовольство, обрастая нитями заговоров. Становились опасными и литовцы, получившие за службу крупные земельные владения, когда в их грешные головы ударяла проклятая жажда власти большей, чем дарованная самим великим князем. И лишь благодаря мудрости Ольгерда вся эта разноликая масса держалась в повиновении.
   Ольгерд правил по принципу римских императоров: «Разделяй и властвуй». Великокняжеские земли и владения литовских князей на захваченных территориях, как правило, располагались между землями русских феодалов. Таким образом, местные династии изолировались друг от друга, и в случае возникновения мятежа не составляло труда разбить их поодиночке.
   Три десятка лет непрерывной борьбы не прошли бесследно для Ольгерда. Не давали покоя раны, полученные в битвах, да и возраст давал о себе знать. И хотя ум его по-прежнему оставался ясным и чистым, все труднее становилось заниматься государственными делами из-за частых болезней. И на тридцать первом году правления великий князь литовский совершает поступок, удививший многих, – уходит в им же построенный монастырь.
   Вероятно, он решился на этот шаг, чтобы скрыть от людей старческую немощность, характерную для людей такого возраста. Хотя трудно разгадать все поступки этого удивительного человека.
   В небольшом и не самом богатом монастыре на живописном берегу Вилии Ольгерд стремился обрести покой, отдохнуть от многочисленных забот – непременных спутниц владыки княжества, которое во время его правления превзошло размерами большинство западных государств.
   Иногда Ольгерд в сопровождении монаха покидал свою обитель и совершал небольшие путешествия по Аукштайтии и Жемайтии. Большая часть его жизни прошла за пределами Литвы, но князь любил свой маленький край лесов и болот, голубых озер и небольших речушек больше огромных и шумных городов Руси, плодородных земель Подолии, Галиции и Волыни, за которые ему приходилось бороться.
   Настоящего покоя не нашел Ольгерд и в монашеской келье. Почти ежедневно к нему приезжали литовские бояре и князья, сыновья, брат Кейстут и жена Ульяна – одни за советом, другие навестить своего отца или родственника, третьи повидать боевого товарища. Таким образом, Ольгерд невольно оставался в курсе всех дел княжества и помимо своей воли продолжал им управлять, давая советы гостям. Да и не смог бы он сам прожить и дня, не думая о государстве, которое создавал и защищал всю жизнь собственными руками. Видно, не суждено Ольгерду обрести покой в этом мире.

3. У княжеского ложа

   По-прежнему чутким слухом Ольгерд уловил стук копыт приближающихся лошадей. «Наверное, Ягайло спешит, – подумал старый князь. – Удалось Войдылле расшевелить моего ленивого отрока». Ольгерд не ошибся и на этот раз. Вошедший в келью монах сообщил:
   – Князь Ягайло въехал во врата обители нашей.
   – Хорошо, брат Арсений, проводи его ко мне немедля.
   Монах вышел, и спустя некоторое время молодой князь переступил порог кельи.
   Ольгерд встретил сына ласковой улыбкой. Тяжелая болезнь не позволила старику в полной мере выразить радость от встречи с родным человеком. Вымученная улыбка придала лицу Ольгерда несколько жалкое выражение. Хотя слово «жалость» явно не подходило для человека, заставлявшего дрожать население всех княжеств, граничащих с Литовским государством.
   – Здравствуй, сын мой, – медленно произнес старый князь. – Давненько ты не заезжал ко мне. Никому не нужен жалкий, беспомощный старик, одной ногой стоящий в могиле.
   – Отец!.. – вырвалось у Ягайлы. Он бросился к ложу Ольгерда, опустился перед ним на колени и припал щекой к отцовской груди.
   – Ладно, сынок, не оправдывайся. Приехал сегодня, и хорошо. Мне легче будет умирать, попрощавшись с тобой… Я слышал стук копыт двух лошадей. Кто тебя сопровождал в пути? Слуга?
   – Ганко со мной приехал, отец. Он остался во дворе.
   – Брат Арсений, – обратился Ольгерд к монаху, появившемуся в келье, едва лишь произнесли его имя. – Приведи ко мне, брат Арсений, того витязя, что приехал с сыном.
   Монах вышел, а Ольгерд дрожащей рукой медленно, с любовью взъерошил волосы Ягайлы и предложил:
   – Сядь на скамью, сынок. Ты, верно, устал с дороги.
   В это время дверь открылась, и в образовавшемся проеме показалось могучее тело Ганко. Голова богатыря осталась вне поля зрения находившихся в келье, так как ее скрывал дверной косяк.
   – Входи, входи же, Ганко. Не надо церемоний сегодня, – произнес Ольгерд, видя его нерешительность.
   Пригнувшись, Ганко боком протиснулся в келью. Глухой скрежет кольчуги о дерево сопровождал его появление. В левой руке, как игрушку, держал он тяжелый островерхий шлем. Богатырь смущенно поклонился бывшему повелителю и промолвил:
   – Приветствую тебя, великий князь.
   – Не называй меня, Ганко, великим князем. Пред тобой лежит смиренно ожидающий своей кончины монах – брат Алексей. Как я завидую твоей богатырской силе и молодости… – подавив приступ глухого кашля, продолжал Ольгерд. – Все бы отдал: свое имя, литовский трон, принадлежащие мне земли – за то, чтобы опять стать молодым, пусть даже простым воином. Как хорошо, Ганко, просто жить! Наверное, все осознают это по-настоящему лишь в свой смертный час.
   Молодость, молодость! Она пролетела в походах и боях, как горячий арабский жеребец, не знающий седла. Кажется, еще вчера я с братьями сидел за одним столом с отцом своим Гедимином, а он более трех с половиной десятков лет назад покинул этот мир. И братьев иных уж нет в живых. Как один день пролетела вся моя жизнь, вся осталась позади, а впереди черта, за которой смерть. Я иду к ней и не могу остановиться, впервые я так бессилен. Перед лицом смерти все равны: и великий князь, правящий многими народами, и смерд, всю жизнь проходивший за сохой, и ремесленник, делающий горшки. От нее невозможно откупиться золотом, против нее бессилен острый меч. Жаль, что ухожу из жизни, многое не успев довести до конца.
   – Тебе ли жаловаться, князь, что мало успел совершить в этой жизни! – вдохновенно воскликнул Ганко. – Ты раздвинул границы Литвы до необозримых пределов…
   В это время опять вошел монах и, бесцеремонно прервав речь богатыря, сообщил Ольгерду:
   – Брат Алексей, к тебе гости: жена, брат твой и сын, а с ними Войдылло.
   – Сын!? Который сын?
   – Скиргайло.
   – Проводи всех ко мне, брат Алексей.
   Первой в келью вошла княгиня Ульяна, жена Ольгерда. На вид ей было лет шестьдесят. Глубокие морщины, избороздившие лицо матери Ягайлы, однако, не сумели полностью уничтожить былую красоту.
   За княгиней показался Кейстут. Правой рукой он опирался на трость, расписанную золотом, рукоятка которой была из красного сердолика. И хотя ему перевалило за седьмой десяток, трость старый князь носил больше для важности, чем по необходимости.
   Вошедшие следом Скиргайло и Войдылло, несмотря на разность их происхождения, были схожи между собой, как братья. Их объединял, прежде всего, одинаковый возраст, да и одевался Войдылло по праву княжеского любимца у портного великих князей литовских.
   Почтительно поприветствовав своего бывшего господина, все обступили ложе тесным полукругом. Ганко и Войдылло, соответственно своему положению, встали позади сиятельных гостей Ольгерда. В тесной келье, которую никогда прежде не посещало такое количество людей одновременно, воцарилось молчание. Все, пока еще неосознанно, ждали чего-то важного, что должно исходить из уст Ольгерда.
   И старый князь не обманул их ожиданий.
   – Войдылло, – обратился он к слуге. – Где же мой старший сын, где Андрей Полоцкий? Ты нашел его?
   – Господин! Он уехал с рассветом на охоту к дальним озерам. В лучшем случае его можно возвратить только к ночи. Если прикажешь, князь, я немедля приступлю к его поискам.
   – Нет, Войдылло. Не надо искать. Боюсь, что ты приведешь его слишком поздно, – в раздумье промолвил Ольгерд, а через мгновенье добавил: – Да и ни к чему искать. Может, лучше, что Андрея нет среди вас в эту минуту. Да пошлет бог ему счастливой охоты…
   Страшный приступ кашля заставил Ольгерда прекратить речь. Легкие его так зашипели и засвистели, что казалось, еще мгновенье, и они вырвутся из груди. Все присутствующие с ужасом в глазах смотрели на мучения старика. К тому же они были поражены странными словами князя насчет своего старшего сына. Откашлявшись и отдохнув немного, Ольгерд продолжил речь.
   – Как видите, дорогие родственники, смерть моя не за горами. Сегодня меня не будет в живых, в этом я уверен. И сейчас я хочу вас попросить исполнить мою последнюю просьбу…
   – Повелевай, господин наш, мы исполним твои слова в точности, – нетерпеливо прервал его Кейстут.
   – Нет, дорогой мой брат, повелевать я не могу, я всего лишь выражаю свою последнюю просьбу. Ибо я теперь только умирающий монах, и если бы я являлся главою Литовского государства, все равно мое желание должно утверждаться княжеским советом. От этой просьбы зависит, возможно, будущее нашего государства. Так вот, я прошу утвердить моим преемником и твоим соправителем на литовском троне одного из моих сыновей.
   – Твое желание законно. Долгие годы мы с тобой делили власть, и могущество Литвы неизмеримо выросло за это время. Пусть сыновья продолжат наше великое дело. Кто твой избранник, Ольгерд?
   – Ягайло…
   – Супруг мой! Твоими устами говорит само небо, – бросилась на колени перед мужем Ульяна и заплакала от радости. Она приложила немало усилий для того, чтобы Ольгерд принял такое решение. – Я так рада за нашего мальчика. Он будет твоим достойным преемником.
   – Об этом говорить рано, Ульяна. Достоинство определяется по делам человека, а мы их еще не видели, – возразил Ольгерд жене. – А что думает Кейстут о моем выборе?
   – Клянусь сделать все, чтобы желание твое исполнилось.
   – Поддержит ли Скиргайло мою просьбу? – обратился Ольгерд к своему младшему сыну.
   – Я сделаю все, отец, чтобы мой брат был избран на совете великим князем. А впредь обещаю повиноваться ему так же, как повиновался тебе.
   – Я ждал от вас этих слов, – удовлетворенно произнес Ольгерд. – А сейчас я прошу покинуть меня наедине с Ягайлом. Брат Арсений позаботится, чтобы для моих самых дорогих гостей накрыли стол.
 
   Оставшись одни, отец с сыном некоторое время молча смотрели друг на друга. Первым нарушил молчание Ольгерд.
   – Ну вот и все, Ягайло. Всякая жизнь имеет конец – пришел и мой черед навсегда оставить этот мир. Перед смертью я хочу поговорить с тобой в последний раз. Поговорить не как с сыном, а как с великим князем – наследником моей власти.
   – Благодарю, отец, за все, что ты сделал для меня. Но зачем ты ведешь речь так, будто знаешь, что сегодня непременно должен умереть. Ты поправишься, отец, и будешь долго жить.
   – Не надо меня утешать, Ягайло. Давай лучше поговорим о более важных вещах. Я опасаюсь за твои будущие отношения с князем Андреем Полоцким. С назначением тебя наследником великокняжеского престола дружба между вами кончается. Я знаю, что Андрей давно мечтает об этом месте и, по правде говоря, как старший мой сын, имеет на него больше прав. Возможно, тебе, Ягайло, придется воевать с ним. Он сильный противник, потому что пользуется любовью и поддержкой жителей своего княжества. Грустно мне говорить такие слова, хорошо, что глаза мои не увидят, как брат воюет с братом. Но ты, Ягайло, должен обещать, что сохранишь ему жизнь, если Андрей окажется в твоих руках. Ведь вы оба – мои сыновья, в вас течет одна кровь.
   – Клянусь, ни один волос не упадет с головы брата Андрея от моей руки, – промолвил Ягайло, несколько озадаченный предсказаниями отца.
   – А может, все окончится миром, – без уверенности в голосе произнес Ольгерд и тут же продолжил: – Обучить всем премудростям управления государством я тебя не смогу – этому надо учиться всю жизнь, но несколько советов дам.
   Уважай, Ягайло, стоящих ниже тебя, ибо в них твоя опора, щедро награждай их по заслугам. Ибо щедрый князь – отец многим слугам, многие ведь оставляют отца и матерь и к нему приходят. Хорошему господину служа, дослужиться свободы, а злому господину служа, дослужиться еще большего рабства. Ибо щедрый князь как река, текущая без берегов через дубравы, поит не только людей, но и зверей, а скупой князь как река в берегах, а берега каменные: нельзя ни самому напиться, ни коня напоить. Князь богат не множеством золота, но множеством воинов, ибо воины золото добудут, а золотом преданных воинов не добыть…
   Все труднее говорить Ольгерду. Последние силы он тратит на то, чтобы передать сыну свой жизненный опыт, мудрость, накопленную всем человечеством.
   – Не лишай, Ягайло, хлеба нищего мудрого, не возноси до неба глупого богатого. Ибо нищий мудрый – что золото в грязном сосуде, а богатый да глупый – что шелковая подушка, соломой набитая. Я хочу, Ягайло, чтобы первым советником твоим стал Войдылло, с уважением относись к словам дяди твоего, Кейстута. Помни, что не море топит корабли, но ветры, не огонь раскаляет железо, но поддувание мехами. Так и князь не сам впадает в ошибку, но советчики его вводят. С хорошим советчиком совещаясь, князь высокого стола добудет, а с дурным советчиком и меньшего лишится. Себя окружи такими людьми, как Ганко, готовыми служить не за деньги, а преданными всей душой и сердцем. Помни, Ягайло, что верный друг – защита надежная и княжество укрепленное, друг верный – сокровище духовное, друг верный – дороже золота и камня драгоценного, друг верный – ограда запертая, источник укрытый, в нужное время можно открыть и напиться, друг верный – прибежище и утешенье. Все новое хорошо, но старое – всего лучше и крепче. Никогда не доверяй новым людям, не проверив их. Помни, что волк волка не губит, змея змею не ест, а человек человека погубит.
   В трудное время ты берешь в свои руки бразды правления. Князья, получившие земли от меня, а также из рук твоего великого деда – Гедимина, укрепились в своих владениях и не желают больше подчиняться власти великого князя. Чтобы привести их в повиновение, используй различные средства – от силы до хитрости и обмана. Особо смотри за своими старшими братьями: Владимиром в Киеве, Дмитрием в Брянске. Если не прямо, то тайно они поддержат Андрея Полоцкого – ведь их объединяет, кроме стремления к власти, еще и то, что они мои сыновья от первой жены – витебской княжны Марии. Но я прошу, Ягайло, не проливать их крови. Я не хочу, чтобы мои сыновья стали братоубийцами…
   Наступила пауза. Долгая речь истощила силы старого князя. Он отвернулся от Ягайлы и, подняв глаза вверх, тяжело дышал.
   Молодой князь слушал отца, широко открыв глаза и боясь моргнуть. Находясь подле Ольгерда, он всегда был свидетелем событий, происходящих в княжестве, но не задумывался над их содержанием. И теперь отец открывал ему новый мир – жестокий и противоречивый, но полный надежд и грез. И в этом мире ему, Ягайле, надлежит играть одну из главных ролей.
   – Вот и все, сынок. Хотелось бы многое сказать, но силы мои на исходе. Обними меня и иди в трапезную.
   – Не надо ли чего тебе, отец? – спросил Ягайло, прильнув щекой к отцовской груди.
   – Разве что пришли брата Арсения с кувшином холодной родниковой воды.
   Ягайло исполнил просьбу отца и прошел в трапезную.
 
   В большой комнате за столом, кроме родственников Ягайлы, Ганко и Войдыллы, на дубовом стуле восседал настоятель монастыря – отец Феодосий. За ним стоял молодой монах, по всей видимости, выполнявший обязанности прислуги. Ягайло молча занял свободное место, все присутствующие также хранили угрюмое молчание, изредка нарушаемое звуками передвигаемых блюд.
   Все, находившееся на столе, было выращено руками монахов на огороде, в саду или на скотном дворе. Исключение составляла лишь большая бутыль вина, извлеченная из монастырских подвалов игуменом Феодосием по случаю знатных гостей. Молодой монах услужливо наполнил вином стоящую перед Ягайлом чашу, и последний большими глотками осушил ее до дна. Затем он принялся с большим аппетитом уплетать ароматно пахнущего цыпленка. Голод и чаша вина брали свое, ведь у Ягайлы со вчерашнего дня не было во рту и маковой росинки.
   Отобедав, участники трапезы вышли во двор. Чтобы как-то развлечь гостей, отец Феодосий предложил им осмотреть монастырское хозяйство. Все вышли за ворота и направились к реке. Там, на разбитом огороде, сгорбившиеся монахи пололи грядки с луком, чесноком, репой, морковью. Двое из них ведрами носили воду из реки, чтобы уберечь будущий урожай от палящих лучей беспощадного солнца.
   Гости во главе с отцом Феодосием уже приближались к изгороди, как вдруг Войдылло заметил бегущего от монастырских ворот монаха.
   – Смотрите, – сказал он, – брат Арсений спешит к нам. Может быть, что-то случилось в монастыре?
   Все остановились, а княгиня Ульяна бессознательно сделала несколько шагов навстречу спешившему монаху. Последний, по мере приближения, переходил на шаг и в конце концов подошел к ним медленными шагами с низко опущенной головой. Остановившись перед гостями, монах продолжал хранить молчание. Все присутствующие поняли, что вести, принесенные им, были недобрыми.
   – Что ты хочешь сообщить нам, брат Арсений? – спросил выведенный из терпения игумен.
   – Брат Алексей… скончался… – тихо выдавил из себя монах.
   Слова его как громом поразили всех стоящих, оцепенение и ужас застыли на их лицах. Княгиня Ульяна громко вскрикнула и опрометью бросилась к монастырю. За ней поспешил Кейстут. Он то и дело подносил руку к глазам. За Кейстутом повернули назад все остальные.

4. В последний путь

   Понемногу страсти в келье Ольгерда начали утихать. Родственники покойного приходили в себя после известия, принесенного монахом. Благо, люди были мужественные. Только княгиня Ульяна продолжала тихонько всхлипывать, сидя на стуле у изголовья мужа. Первым решился заговорить Кейстут.
   – Не плачь, Ульяна, – сказал он, – слезами горю не поможешь. Давайте лучше подумаем о том, как отдать последние почести великому князю. Указывал ли Ольгерд кому-нибудь из присутствующих место своего погребенья?
   Вопрос Кейстута остался без ответа. Великий князь позаботился обо всем, кроме клочка земли, на котором ему предстояло остаться навечно. Он не считал эту мелочь важной. Он, но не присутствующие здесь. Первым заговорил отец Феодосий, видимо, боясь, что знатные гости решат вопрос о похоронах без его участия.
   – С того дня как брат Алексей стал монахом, его тело и душа принадлежат богу. Предать земле брата Алексея следует на монастырском кладбище.
   Речь монаха вызвала бурный протест Кейстута.
   – Монах, ты хочешь закопать тело моего брата в землю? Ты хочешь, чтобы его там дырявили черви? Не бывать этому! Ольгерд будет погребен как воин, согласно обычаям наших предков.
   – Похоронить по вашим обычаям – значит сжечь его тело на костре, – опять вступил в завязавшуюся перебранку отец Феодосий. – Уничтожив тело по вашим языческим обрядам, вы уничтожите и душу брата Алексея. Вы осудите ее на вечные муки в аду. Опомнитесь, люди! Пред вами лежит тело христианина. Вы хотите нарушить, в конце концов, волю покойного. Ведь он отдал себя на веки веков богу и принадлежит ему как живой, так и мертвый.
   – Ты ошибаешься, монах. Ольгерд всю жизнь принадлежал не твоему богу, а литовскому народу, литовской земле. Даже из этой кельи он продолжал править государством. Ольгерд изменил свое имя, но все остальное: и мысли, и дела, и поступки его – остались прежними. Никто не знает брата Алексея лучше, чем я – его родной брат. И я утверждаю, что у него всегда была душа не монаха, а воина; и летала она не где-то за облаками, а над полями сражений.
   Долго продолжался спор между монахом и князем. Христианин и язычник ожесточенно боролись за обладание телом покойного, но ни к какому соглашению так и не пришли. Монах не хотел покориться главе государства, и на то были причины, заставлявшие отца Феодосия подавлять страх перед лицом могучего владыки. Во-первых, он чувствовал свою правоту. А во-вторых, могила такого знаменитого человека, как Ольгерд, придала бы вес монастырю, привлекая паломников, шедших поклониться первейшему человеку княжества. А это, в результате, способствовало бы как росту авторитета монастыря, так и росту его доходов.
   Спор велся между Кейстутом и отцом Феодосием. Остальные присутствующие оставались в стороне. Они не могли поддержать язычника Кейстута, так как были христианами, но и выступить против него не решались. Ведь Кейстут был главою государства, к тому же свои претензии он предъявлял на основании древних обычаев, сохранившихся в Литве с незапамятных времен. Надо сказать, язычество и христианство мирно сосуществовали в литовском княжестве. Поклонявшиеся Христу и многочисленным богам жили, трудились и отдыхали бок о бок, не испытывая друг к другу ни злобы ни ненависти. И лучший тому пример – Ольгерд с Кейстутом. Нынешнее столкновение представителей двух религий поставило в недоумение всех присутствующих. Монах твердо стоял на своем. Кейстут, не знавший обычаев христианства, которое принял его покойный брат, хотя и начал сомневаться в своей правоте, но отступать не привык.
   – Позволь, князь, высказать мысль насчет погребенья моего господина, – раздался голос Войдыллы, едва поутихла перебранка между Кейстутом и Феодосием.
   – Слуга не может решать, где хоронить господина, – оборвал его Кейстут.
   – Напрасно ты так говоришь, дядя. Мой отец как раз прислушивался к мнению этого слуги. К тому же вы со святым отцом битый час толкуете, а проку от этого никакого, – вступил на защиту Войдыллы потерявший терпение Ягайло.
   – Хорошо, пусть говорит слуга, если ты считаешь, что у нас не хватит ума решить это дело. Говори, Войдылло, – сдался наконец Кейстут.
   – Слушая речи святого отца и великого князя, я пришел к выводу, что дело уладится, если вместо одного Ольгерда будет два. Тогда одного мы похороним как монаха, а второго как воина.
   Все присутствующие в недоумении уставились на Войдылло. Решительно никто не понял, к чему клонит слуга.
   – Что ты мелешь, Войдылло? – презрительно проворчал Кейстут, всегда недолюбливавший этого слугу. – Может быть, у тебя двоится от выпитого монастырского вина? Или ты хочешь разделить тело моего брата на две части?
   – Поясни свою странную речь, Войдылло, – не выдержал и Ягайло.
   – Нет, делить на части тело моего господина я не собираюсь, – продолжал Войдылло, собравшись с мыслями. – Я предлагаю вылепить из воска второе тело по подобию первого, На виленском торге я знаю ремесленника, делающего из воска фигурки людей, которые во всех чертах схожи с настоящими. Среди его изделий я видел и фигурку моего господина. Если вы согласны с моим предложением, то я берусь к заходу солнца доставить в монастырь мастера со всем инструментом и материалами, необходимыми для работы.
   В келье воцарилось глубокое молчание. Членам великокняжеской семьи понадобилось некоторое количество времени, чтобы осмыслить сказанные слугою слова. Первым нарушил тишину Кейстут.
   – Придумал ты хорошо, Войдылло, но не решил вопрос, а заменил его другим. Где будем хоронить настоящее тело Ольгерда?