Левитина Наталия. Дилетант

   – А может, и не собираются. Дело в том, что вчера мне позвонила одна моя подруга и рассказала, что другая ее знакомая встретилась на Крещатике с каким-то парнем, ну и они отправились к ней домой. К этой знакомой.
   Нагромождением мифических знакомых Марьяна попыталась перевести дело в категорию неправдоподобных историй а-ля испорченный телефон.
   – Вот прямо так и отправились? Едва познакомившись?
   – Д-да, – неуверенно подтвердила Марьяна. – Ну, я точно не знаю, мне ведь самой из четвертых рук поступила информация.
   – Что за нравы!
   – И не говорите! Только познакомились и сразу в постель! Какой разврат, правда, Софья Степановна? И эта знакомая видела у парня пистолет и фотографию Подопригоры. Вот!
   – Он что, сам показал? – удивилась Софья.
   – Нет.
   – А как же?
   – Ой, не знаю, – немного запуталась Марьяна. – Ну, вы понимаете, мне все это рассказала подруга, мы особо не зацикливались, подумаешь, кто-то с кем-то переспал, меня вообще это не волнует…
   – Как же это тебя не волнует, если речь идёт о жизни человека? – строго спросила Софья.
   Марьяна уже проклинала свой длинный язык.
   – Твоя знакомая должна была тут же сообщить об этом парне в правоохранительные органы.
   – Это не моя знакомая, Софья Степановна, – убито прошептала Марьяна. – Я просто так вам рассказала. Я не знаю. Может быть, все было совсем иначе. Может быть, я что-то не поняла?
   – А если не поняла, то и нечего распространять сплетни. Так, сколько я тебе сегодня должна?
   Аудиенция заканчивалась в минорных тонах. Марьяна собрала орудия производства, спрятала полученные деньги и с многочисленными реверансами удалилась. Неизвестный киллер, сам того не подозревая, вторгся в ее нежные отношения с богатенькой Софьей Степановной и испортил всю картину.
   Когда Марьяна ушла, Софья удовлетворенно осмотрела свои обновленные, перламутрово-сиреневые ногти и удобно разложила лишние и нелишние килограммы на диване перед телевизором. Она щелкнула кнопкой пульта и потянулась к блюдцу с куском миндального торта.
 
   «Самой главной новостью на последний час остается убийство известного финансиста, банкира Василя Подопригоры», – говорил диктор информационно-аналитической программы «Киев».
   Темно-серый лимузин неспешно и с достоинством плыл в потоке разномастных автомобилей. Начинку «мерседеса» составляли два человека – не последние люди в правительстве Украины. За рулем громоздился седовласый генерал-лейтенант из Министерства внутренних дел, он держал руль машины, словно хрупкий свежеиспеченный рогалик, по-отечески бережно и ласково. По статусу и занимаемому положению ему, конечно, не полагалось самому вести «мере», но сейчас он был не на службе и мог самозабвенно предаваться любимому занятию, что и делал.
   Рядом с генералом-автомобилеманом сидел крупный чиновник из Министерства финансов, настолько крупный, что одна закорючка в его факсимиле оценивалась дороже отличного участка земли на Флоридском полуострове.
   Вероятно, мысли обоих мужчин были основательно чем-то заняты, так как пиликанье сотового телефона заставило их вздрогнуть.
   – Мой, – сказал чиновник, раскладывая на ладони «сотку». – Алло?
   – Пашуля, это я, – сладко заворковала трубка голосом жены. – Ты можешь говорить?
   – Если недолго, – сухо предупредил Пашуля, уже не раз пострадавший от уникальной словоохотливости своей супруги Софьи Степановны. – Что-то случилось?
   – Да. Вообрази, Пашуля, приходит ко мне сегодня маникюрша, ну ты знаешь, Марьяна, видел ее, не помнишь? Такая не очень симпатичная, тощая…
   – И что? – Министерский чиновник пару раз видел Марьяну, и если бы его попросили рассортировать знакомых женщин по степени их привлекательности (в порядке убывания), то Марьяна заняла бы третье место, а Соня – сто пятнадцатое. – Прошу тебя, пожалуйста, короче. У меня сейчас начнется совещание.
   – Да-да-да, Пашенька, я быстро. У этой Марьяны какая-то подруга, а у той еще одна, а у подруги подруги – какая-то знакомая, да, ты еще не запутался, котик, и, значит, эта дальняя подруга познакомилась с парнем и отправилась с ним куда-то заняться любовью. Проститутка, очевидно. Ну и, наверное, порылась в сумке. А в сумке нашла пистолет и фотографию Василя Подопригоры. И вместо того, чтобы бежать докладывать куда надо, час висела на телефоне, сообщала всему Киеву, как чудесно она провела время с киллером!
   – Соня, все, все, у меня начинается совещание! – отрезал чиновник.
   – А Подопригору-то вчера убили! Я только что смотрела по телевизору!
   – В отличие от тебя, мне сообщили об этом в шесть утра, – вяло усмехнулся чиновник. – Все, отбой, мне некогда слушать байки про девиц, которым нравятся киллеры.
   – Вернешься поздно? – успела крикнуть Соня.
   – Как обычно. Пока.
   Слышимость была такая отличная, что все Софьины вопли стали достоянием гласности. Генерал нахмурил брови. На минуту в салоне автомобиля повисла неприятная пауза.
   – Я рассчитывал, ты поручишь дело профессионалу, – недовольным тоном сказал наконец военный.
   Чиновник Паша молчал.
   – Исполнителей убрать, – отрубил генерал. – Не выношу дилетантов.
   – А что с девчонкой? – удрученно спросил чиновник. – С Марьяной? Ее тоже?
   – Смысл?
   Остаток дороги они провели в скорбном молчании и расстались в высшей степени недовольные друг другом.
 
   Вадим удостоился звания дилетанта из-за того, что поставил сложную, многоуровневую операцию в зависимость от своей сиюминутной прихоти и фантастического бюста незнакомой девчонки с Крещатика. Но чутье и инстинкт самосохранения были у него звериные и вполне профессиональные.
   За пару кварталов до условленного места Видим ощутил неприятный холодок вдоль спины. Будь он тигром (или скорее гиеной), шерсть на загривке встала бы сейчас дыбом.
   А дублер ничего не чувствовал. Он беззаботно вел серую «восьмерку», улыбаясь и балагуря, пребывая в чудесном настроении из-за близости встречи с основной частью гонорара. Хотя в проведенной операции ему отвели роль дублера и основные телодвижения в смертельном танце под названием «Заказное убийство» исполнил Вадим, второму номеру полагалось неплохое вознаграждение.
   – Заберем деньги. Куда тебя потом подбросить? – обернулся дублер к Вадиму.
   – Пока не знаю. Рули, рули.
   – Ты что нос повесил, а?
   – Живот крутит. Тормозни возле аптеки, ладно?
   – Слушай, опоздаем.
   – Умру сейчас. Вон аптека.
   Для убедительности Вадим согнулся пополам и уткнулся носом в колени.
   – Слушай, что же делать? – заволновался дублер. – Может, тебе не аптека нужна, а общественный туалет? Так плохо, да? Нас ждут ровно в семь.
   – Можешь не останавливаться, я уже труп.
   – Не шути так. Что же делать, а? Ладно. Давай, корешок, вываливайся.
   Вадим, зеленый от лицедейского перенапряжения, вышел у аптеки. Дублер критически посмотрел на сгорбленного товарища.
   – Как тебя прихватило, а! Слушай, я проскочу? Разведаю обстановку. Тут уже недалеко. Ладно?
   – Давай, – с трудом прохрюкал Вадим. – Я тебя тут подожду.
   Дублер с сомнением оглядел зеленый полутруп, очевидно не надеясь увидеть уже Вадима живым, хлопнул дверцей и отъехал.
   Вадим подождал, пока машина завернула за угол, перешел на другую улицу и поймал частника. Неновый белый «фольксваген» за пятнадцать минут довез его до окраины города к уединенному кафе «Баркентина». С террасы хорошо просматривалась маленькая дубовая роща невдалеке.
   Вадим, только что умиравший от приступа язвы, гастрита и рака желудка в комплексе, взял себе бутылку ледяного пива, четыре сосиски с кетчупом на одноразовой пластмассовой тарелке и занял столик под красным зонтом-мухомором. Через несколько минут он увидел, как серая «восьмерка» въехала в дубовую рощицу. За ней вскоре проследовал знакомый Вадиму по предыдущим контактам «опель» цвета синий металлик.
   Четвертая сосиска ушла с трудом. Вероятно, он все же немного волновался.
   – Странное дело, – обернулась к нему старушка в бейсболке, веселенькой маечке и штанах из камуфляжной ткани. Она говорила с легким акцентом. – Вы видели, как взмыли птицы над тем леском?
   – Каким леском? – удивился Вадим, приканчивая бутылку.
   – Над той рощицей.
   – А… Не видел. А что?
   – Так резко. И беспокойно. Словно там что-то произошло.
   – Что там может произойти, – равнодушно пожал плечами Вадим. – Хорошее пиво. – Он отодвинул пустую бутылку.
   Военизированная старушка напряженно вглядывалась в даль.
   – И все же там что-то произошло. Мне кажется, я слышала выстрелы.
   Синий «опель» появился на дороге и двинул к городу, набирая скорость.
   – Хотите проверить? – усмехнулся Вадим.
   Старушка посмотрела на него строго и серьезно:
   – Вы, молодой человек, очевидно, на глазок поставили диагноз: семьдесят пять лет. И не ошиблись. Но затем поставили второй: старческий маразм. И были совершенно не правы. Я ничего не хочу проверять.
   – И это очень правильно, – кивнул Вадим. – Птицы, рощи, выстрелы… Какая нам разница?

Глава 4

   Бублик сидел на краю большой двуспальной кровати и смотрел, как Маша собирает дорожную сумку «Адидас». Нельзя сказать, что сердце у него разрывалось на части в преддверии расставания, но некоторая меланхоличность озаряла зеленые, как и у хозяйки, глаза кота.
   «Значит, сматывается, – думал Бублик. – А меня куда же? Куда меня-то пристроит?»
   Маша, наверное, давно уже решила, куда пристроит своего питомца, потому что время от времени она отвлекалась от укладки вещей и с улыбкой смотрела на Бублика.
   – Ты станешь моим маленьким народным мстителем, – произносила она загадочную фразу.
   Маша и кот неплохо уживались вдвоем, хотя любовные молнии, посылаемые от сердца к сердцу в этом дуэте, были явно неравноценны. Маша Бублика, несомненно, любила, так как являлась для него мамой, ответственной стороной, ангелом-хранителем, лонжероном, главным казначеем, Государственной Думой. Бублик Машу терпел, как неизбежное зло, и предпочитал видеть ее в единственной роли – в роли держательницы говяжьей печенки, восхитительной печенки, порубленной крупными кусками и поджаренной с луком.
   – Взять это платье, как ты думаешь? – Маша держала в руках какую-то крохотную тряпочку ярко-красного цвета. Похоже, она собиралась не в командировку, а на Всемирную неделю макарены. – А костюм брать?
   Джинсы, конечно, возьму. А свитер? Какая вообще погода в этом дурацком Шлимовске?
   Маша сняла с полки увесистый том энциклопедического словаря в темно-вишневой обложке и быстро нашла необходимую статью.
   – Так-с, так-с, – мурлыкнула она, усаживаясь на кровать, прямо на серый лохматый хвост Бублика. Бублик недовольно фыркнул, и отодвинулся, и тоже заглянул в словарь. Читать он, конечно, не умел, но время от времени любил погрызть гранит науки – в буквальном смысле, оставляя на корешках книг следы острых зубов. – Что тут пишут умные люди? Основан как крепость более двух веков назад. Крепость! Ну, обалдеть, правда, Бублик? Население более миллиона. Промышленность – металлургия, трубопрокатный, тракторный, электролитный и цинковый заводы. Чем, интересно, они дышат в своем Шлимовске? Наверное, тем же, чем и мы в своей Москве, – гадостью. Химическая, пищевая, легкая промышленность. Девять вузов, семь театров. Угу, культурные какие. Бублик, когда я последний раз была в театре? Скотина Гилерман нагрузил работой под завязку, некогда даже повысить культурный уровень. Три картинные галереи. Вот в Шлимовске и повышу. А погода? Про климат ничего не сказано. Наверное, там сейчас такое же пекло. Брать пиджак или обойдусь бикини? Бублик, не молчи, когда к тебе обращаются.
   Бублик уже в задумчивости взгромоздился на огромный том энциклопедии и, устремив взгляд сквозь Машу в окно, размышлял, куда все-таки пристроит его владелица. Командировки случались у Маши не очень часто, но каждая оставляла на сердце бульдозерную рытвину. Потому что Бублик оказывался в неприятной атмосфере чужой квартиры, элементарно неприспособленной для его жизни, и там ему часто приходилось поступаться принципами.
   «К Альбине? Там младенец. Хуже не придумаешь. Опять будет тянуть за усы. У Стрижовых пес. Дог. Бр-р. – Бублик пошевелил правым ухом, которое стрижовский дог основательно усовершенствовал, проделав в нем пару дырок, хоть брильянтовые серьги вставляй. – Ирина заставит жрать молочный суп. Идиотка! Мне – молочный суп! Как это пошло. Так, а больше никого и не остается. Куда же меня сбагрят-то?»
   Бублик совсем приуныл, и Маша это заметила. Но вместо того, чтобы тут же отправиться на кухню и быстренько пожарить печень, она – глупая все-таки женщина! – набросилась на кота с дурацкими поцелуйчиками. Бублик органически не переносил запах и следы губной помады на морде. Он дернулся, ловко вывернулся и драпанул в коридор, оставив любвеобильную хозяйку в одиночестве.
   В коридоре ему в голову пришла мысль, от которой с Бубликом едва не приключилась истерика. Он вспомнил, что есть еще один адрес, куда Мария Майская может пристроить на время командировки свою бубликообразную драгоценность, – соседка Ирма. О боже! Только не это. Только не это. Там Бублика ждет худшее, что может вообразить кошачий мозг… Бублик с ужасом, слезами и отчаяньем понял – да, именно Ирме и отдаст его хозяйка на время своих эротических танцев с шлимовским электоратом. «Маша, какая же ты стерва!» – скорбно подумал Бублик.
 
   Билет на поезд Киев – Шлимовск Вадим купил в самый последний момент.
   У него был запасной страховочный документ с роскошными хохляцкими усами на фотографии, которые в данный момент Вадим с некоторым усилием удерживал на своей физиономии. Усы невероятным образом меняли его внешность и делали практически неузнаваемым. Но кто знает, насколько велико желание недавних его работодателей прикончить беглого киллера. Вадим усмехнулся – вслед за научным прогрессом и движением человеческой мысли творчески развивается, модернизируется и акт заказного убийства: сначала на месте преступления оставляли только труп, потом стали бросать использованное оружие. Теперь считается хорошим тоном предоставить следствию и охладевшее тело наемного убийцы. Вот он лежит, в ста метрах левее. А дальше?
   Поэтому Вадим старался не отсвечивать и по незаметности сравняться с сигаретным бычком на асфальте. Его буденновские усы в этом плане даже мешали, но усов на вокзале было предостаточно.
   Он купил в киоске газету. Фотография обаятельного и улыбчивого Подопригоры на первой полосе дополняла траурную статью, полную сожаления и горечи. На развороте талантливо и задушевно описывался земной путь Подопригоры, борьба банкира за становление украинской гривны, его пылкие устремления. Вадим с ледяным равнодушием пропустил всю эту белиберду. Заслуги финансиста перед отечеством и его выдающиеся личные качества мало интересовали киллера. Василь Подопригора никогда не был для него живым. Вадим познакомился с ним заочно, по предоставленным фотографиям. Потом держал его лицо в мыслях, расстреливая мишени на тренировочной площадке, потом – в короткий момент прохода от лифта к двери квартиры – видел его профиль и спину. И все это время он не думал о жертве как о живом человеке, как о целой галактике мыслей, желаний, привычек, страстей, улыбок. Он думал о клиенте как о механической утке в тире – вот она движется, и задача-максимум – заставить ее навсегда остановиться. Что он и сделал. Правда, обещанного вознаграждения не получил. Заказчики что-то переиграли между собой, и, вместо круглой суммы, перед Вадимом теперь возникла необходимость оперативно рвать когти из Киева и искать убежища на просторах России.
   А вот пламенное выступление генерал-лейтенанта из Министерства внутренних дел Вадим прочел с явным удовольствием. Генерал обещал поймать убийц в самые кратчайшие сроки. Если бы каждое обещание подобного рода заносилось на тетрадную страничку, подумал Вадим, то страницами уже можно было оклеить сортир. Сам Вадим никогда никому ничего не обещал наверняка.
   В его купе вошла девица очень средних лет, длинная и сутулая, как знак интеграла, и лишенная рельефа, как зубочистка. Вадим невольно вспомнил Лору с Крещатика. Он вытянулся на своей полке, раскрыл толстую книжку карманного формата – детективный роман, которыми завалены все лотки, – со вздохом еще раз оглядел попутчицу и углубился в чтение. Поезд мягко тронулся в путь.

Глава 5

   Знакомые всегда считали Игоря Шведова любимцем судьбы, везунчиком. По его собственному мнению, каждую улыбку фортуны он отработал на двести десять процентов своим самозабвенным и ажиотажным трудом.
   Шведов начал трудиться как ненормальный уже в шестнадцать лет. Дрессировал кирпичи на стройке, готовил цементное суфле, вкалывал по-черному. В армии счастливо избежал прелестей внеуставных отношений, так как оказался очень полезным человеком. Начальство стремительно улучшало свои жилищные условия и для этого использовало главным образом строительные таланты Игоря. Штукатурил, белил, монтировал, устанавливал, проектировал, организовывал, руководил бесплатной солдатской силой. Особенно удалась дача подворовывающего комбата – из красного кирпича, с колоннами, пальмовидными капителями, люнетами, пилястрами и окнами-бойницами. Короче, наворотил. Командир бился в экстазе, вознаградил двухдневным отпуском, но свое начальство возил для гулянок на другую дачу – попроще. Чтобы, не дай бог, не отдали под трибунал за несоответствие уровня материального потребления скромным майорским доходам.
   В тридцать шесть лет у Игоря была своя строительная компания «Триумвират» в родном городе Шлимовске.
   Весной этого года Игорь, не чуждый таким хорошим мужским качествам, как амбициозность и честолюбие, рискнул выставить свою персону на суд горожан – 27 июня в Шлимовске планировались очередные выборы главы города. Шведову давно стали тесны рамки частной строительной компании. Хотелось административного простора и власти. И недавно избирком объявил о начале агитационной свистопляски. Нужно было показать себя перед избирателями во всей красе, и каждый неиспользованный в рекламных целях день прибавлял шансов соперникам. Но в вопросах агитации и пропаганды Игорь разбирался гораздо хуже, чем в марках цемента, и поэтому при мыслях о предвыборной суете не испытывал того щемящего волнения, которое охватывало его обычно, например, при сдаче роскошного «новорусского» дома.
   В кабинет вошла секретарша Элла Михайловна. Каждый раз, когда во время какой-нибудь встречи с нужными мужиками Шведов вдавливал кнопку селектора и просил Эллу Михайловну принести кофе, участники переговоров рефлекторно поворачивали головы в сторону двери, чтобы оценить внешность юной оруженоски, ее мини, ноги, мордашку. И появлялась Элла Михайловна. Центнер весу, ярко выраженный полтинник, очки с уймой диоптрий. Какая там мини-юбочка! Увидеть Эллу Михайловну в мини – на это не решился бы самый оголтелый мазохист. А коварный Шведов каждый раз с удовольствием наблюдал за реакцией коллег. Элла Михайловна работала с ним уже девять лет, и он не променял бы ее на дюжину длинноногих, глазастых фавориток.
   – Через двадцать минут перезвонит Мамалыгин из департамента строительства, первая линия, – предупредила секретарша.
   – Скажите ему, что я на объекте.
   – Билеты для магнитогорцев заказала и машину тоже, завтра в семь вечера их отвезут в аэропорт.
   – Проследите, Элла Михайловна, чтобы они все-таки сели в самолет. А то они ребята резвые. Зальют шары, как в прошлый раз, и пропустят рейс.
   – В Германию сегодня позвонить нельзя.
   – Мне надо.
   – Но в связи с установкой новых АТС произошло какое-то замыкание на международной линии. Факс, естественно, тоже не проходит.
   – Печально. Немцы никогда не понимали наших проблем. И сейчас не поймут, почему я не высылаю им, как обещал, проект договора.
   – Ну, что поделаешь. Поноют немножко и заткнутся. Мы – выгодные партнеры. В час дня у вас обед с тестем. Олеся звонила, напоминала.
   – А я где был, когда звонила жена?
   – Вы говорили по второй линии с Федосовым.
   – Ясно.
   – После обеда – телевизионная съемка. Зачем вам, Игорь Палыч, вся эта суета с выборами – не пойму. Вас и без мэрского звания в городе любят, ценят, уважают.
   – Без комментариев.
   – Телевизионная съемка. То есть после обеда вы на работе больше не появитесь. К сожалению. Хайбуллину поэтому назначила на завтра на десять утра. Раньше десяти он вял и маловразумителен.
   – Он и после десяти что-то перестал мне нравиться.
   – И о «круглом столе» на телевидении вы не забыли? Я тут подготовила для вас выборку – цифры, факты, как вы просили.
   – Спасибо, я помню.
   – Звонил Суздальцев, у него забастовала бригада отделочников. Оказывается, второй день демонстративно сидят, ничего не делают.
   – Почему сообщил только сегодня?
   – Надеялся повлиять на них. Сдача дома на Комсомольском проспекте под угрозой срыва. Осталось всего две недели.
   – Здрасьте, приехали! Я вроде бы всем вовремя плачу зарплату.
   – Да. Но они не могут, по их словам, больше переносить пиночетские замашки Суздальцева. Требуют его линчевать. А для себя – нежности и литературных выражений. Думаю, вы сами поговорите с ними завтра, потому что в бригаде одни женщины.
   – Хорошо. Я с ними поговорю. Поговорить?
   – Конечно, Игорь Палыч. На Суздальцева надо реагировать адекватно. Он, я думаю, и в пеленках матерился. Просто иначе не умеет разговаривать. А мужик в целом неплохой. Хороший.
   – Вот вы, Элла Михайловна, езжайте и все это дамам-отделочницам объясните.
   – Как оратор вы для них безмерно привлекательнее меня.
   – Да? А если им понравится такое неформальное общение? А если дамы с других объектов тоже захотят видеть меня в роли утешителя? Что тогда? Буду с утра до вечера мотаться по стройкам и лить сопли на мешки с алебастром? Нет уж. Я плачу этим нежным девицам-красавицам хорошую зарплату. И премии. И вовремя плачу, ни разу не задержал. А если они этого не ценят – могу уволить. Если сегодня же работы не возобновятся – увольняю всех до одной. А на Комсомольский перекину бригаду с Каслинской, и они быстро все доделают.
   – Может, хотя бы вразумите Суздальцева?
   – Суздальцев – специалист, каких поискать. А когда не матерится, у него и производительность снижается. Не хотят трудиться – скатертью дорога. Тоже мне пюре «Неженка». Надеюсь, вы точно передадите женщинам мои пожелания и сегодня вечером обрадуете меня сообщением, что вторую половину дня они самоотверженно трудились, невзирая на словесные выкрутасы Суздальцева.
   – Хорошо. Только знайте, я с вами в этом вопросе не согласна.
   – Буду знать.
   – На сегодня все, Игорь Палыч. Факсы в Москву, Саратов и Южный Валомей отправила.
   – Спасибо, Элла Михайловна. Я поехал домой. А вы, надеюсь, еще немного тут повоюете. До завтра!
   – Всего хорошего.
   Шведов еще раз бросил взгляд на свою замысловатую железнодорожную карту и встал из-за стола.
 
   Олеся Шведова и Таня Птичкина дружили с первого класса школы. И все это время бушующее море материального неравенства пыталось утопить их в своей пучине.
   Папа Олеси Шведовой (тогда еще Сувориной) был вторым секретарем обкома партии. Папа Тани Птичкиной (тогда тоже Птичкиной, потому что, выходя замуж, она решила сохранить свою милую фамилию) – инженером. Для Олеси получить на завтрак бутерброд с черной икрой было банальностью. Таня до семнадцати лет считала деликатесом шпроты – прежде чем они появились в повсеместной продаже. После восьмого класса Олесю перевели в другую, необычную для начала голодного девяносто первого года школу – с полированными партами, двумя иностранными языками, коврами и импортной видеотехникой. Олеся потащила за собой Таню, и для Таниной семьи это едва не обернулось финансовым крахом: целых два года инженер Птичкин выбивался из сил, оплачивая негласные взносы на охрану, паркет, сувениры, поездки. Жутким материальным потрясением стал выпускной бал – кроме чудовищной суммы, пожертвованной на дискотеку и праздничный обед, требовалось какое-то совершенно необыкновенное платье для юной выпускницы. Заказывали в ателье, потратив уйму семейных нервов на розыск и приобретение нужной ткани, фурнитуры, ниток с люрексом. За три дня до выпускного бала платье все еще не было готово. А Олесе ее фантастический бальный наряд доставили прямиком из Рима.
   В восемнадцать лет Олеся встретилась на швейцарском горнолыжном курорте с земляком Игорем Шведовым и плавно перекочевала из заботливых папиных рук под покровительство мужа, строительного магната. Таня полюбила Алексея, охранника автомобильной фирмы, с небольшой и не совсем стабильной зарплатой. Олеся жила в двухуровневой пятикомнатной квартире с кухней в двадцать один метр. Таня – в однокомнатной «хрущевке». Они вместе закончили художественно-графическое отделение Магнитогорского пединститута, и сразу после окончания Таня устроилась на работу в картинную галерею. Олеся после получения диплома стажировалась в Лондоне, в Королевской академии искусств, и никуда не устроилась. Танин оклад составлял триста пятьдесят рублей. Олеся могла истратить четыреста на понравившегося ей игрушечного слона в магазине.
   На свой двадцать второй день рождения Таня получила от мужа Алексея букет роз и тефлоновую сковородку. Олеся мягко намекнула Игорю, что хочет джип.