Страница:
– Знаете, у меня нет с собой денег, – торопливо объяснила Олеся водителю остановленного такси, заглядывая в кабину, – но я вам вынесу из дома. Хорошо?
Таксист кивнул. Олеся с удовольствием устроилась на теплом сиденье. Ее фривольный наряд явно не соответствовал температурным условиям наступившей ночи.
– Куда, мадмазель? – спросил шофер.
– Солнечная, дом четыре.
– Где это? – удивился таксист.
– Знаете новый дом из красного кирпича на пересечении с Васильевской улицей?
– Васильевской?!
– Да. Не знаете? Ну как же? Ну, вот еще там фирменный магазин «Шоколадная роза». Конфеты продают.
– Девушка, вы мне голову не морочьте, – потерял терпение таксист. – Какая такая «Шоколадная роза»? Какая Васильевская? Что за новости? Я Валомей знаю как свои пять пальцев.
– Валомей? – тихо повторила Олеся, чувствуя, что ее несчастная голова, и так немного ненормальная от выпитого шампанского, сейчас окончательно откажется соображать. – Валомей? А где Шлимовск?
– Шлимовск? – удивился таксист и посмотрел на пассажирку, как на больную. – Шлимовск, милая, это четыреста километров на север. По лесам и болотам. А здесь, к твоему сведению, Южный Валомей.
Валомей, да еще и Южный, добил Олесю окончательно. Ничего не понимая, она молча выбралась из теплого салона автомобиля и замерла на обочине. Таксист пожал плечами и наступил на педаль газа.
Ребенок сидел в корзине и заливался горькими слезами. При появлении Вадима он увеличил громкость и завопил самозабвенно, яростно и почти до хрипа. Вадим взял младенца под мышки и поднял до уровня своих глаз.
– Знакомься, – сказал он, с отвращением разглядывая пунцовое личико, – я твоя новая мамочка.
Ребенок замолчал всего лишь на пять секунд. Потом приободрился, набрал в легкие побольше воздуха…
– Не надо, я очень тебя прошу, – взмолился Вадим. – А ну, заткнись! Убью!
Угрозы киллера волновали младенца так же мало, как требования бастующих шахтеров российское правительство. Его следующий вопль мог бы украсить золотую коллекцию звукорежиссера, работающего с кинотриллерами.
В стену забарабанили.
– Перестаньте издеваться над маленьким! – раздался от соседей женский крик, – да сколько же это будет продолжаться?! Я сейчас милицию вызову!
При слове «милиция» Вадим моментально закончил вхождение в образ добропорядочной мамаши. На угрозы ребенок не реагировал, значит, надо было действовать тоньше.
– Ну, давай договоримся, мужик! – упрашивал Вадим, качая малыша на груди. – Разве мы с тобой не договоримся? Мы ведь мужики оба, что же мы, не договоримся? Давай, ты быстренько заткнешь хавальник, а я придумаю, чем тебя порадовать… Да ты жрать хочешь! – догадался наконец наемный убийца, не очень сообразительный, надо признать. – Вот оно что! Так я мигом! Только не ори, прошу тебя! Зачем нам милиция, а? Нам милиция совсем ни к чему. Не ори, козел, кому сказал!
Вадим ринулся на кухню. На кухонном столе толпилось несколько стеклянных бутылочек и банки с детским питанием.
– Вот еда, смотри, я тебя не обманываю, – сказал Вадим, тряся ребенка над столом. – Сейчас все сделаю! Только немного помолчи!
Вадим заметался, не зная, куда пристроить детеныша. Вернулся в комнату, схватил корзину, бросил в нее своего орущего мучителя и помчался обратно на кухню.
– Так-так-так, – бормотал он, разглядывая жестяную банку, «вскипятить воду»… – Где вода? Вот. Сейчас. Эй, не вылазь! Надо же, ушлый какой тип!
Ребенок сидел в корзине на полу и дергал обои за отошедший край. Это занятие настолько его увлекло, что он на несколько минут забыл про свое невыносимое горе и перестал вопить.
– Вот и молодец, занялся делом! Что тут еще? «Прокипятить бутылочку…» Спятили! Времени нет. «Одна мерная ложка на тридцать миллилитров…» А сколько вообще? Тебе сколько месяцев?
Ребенок закашлялся. У него изо рта торчал кусок обоев. Вадим бросился на помощь. Пострадавший ухитрился в момент реанимации уцепиться за волосы Вадима и вырвать некоторое количество.
– Ах ты скотина, – задохнулся от боли и несправедливости Вадим. – Я тут для тебя еду, как идиот, готовлю, а ты…
Грубых слов юное существо, очевидно, не переносило органически. Губки поползли вниз, рот искривился, носик сморщился – малыш с упоением приступил ко второй части концерта. Из комнаты опять донесся стук и женские вопли.
– Все, все, я пошутил. Ты хороший. Это я скотина. Только не плачь, только не плачь, умоляю!
Как же ему хотелось пристукнуть младенца! Но вместо этого Вадим показал ему бутылочку. Порошок не размешался, плавал комками, но приглашать к трапезе два раза не пришлось. Ребенок вцепился в соску, как волчонок, зачмокал, закатил от удовольствия глаза.
Вадим смотрел на детеныша, на его пузо, на глазах увеличивающееся, на бутылку, из которой со сверхзвуковой скоростью исчезало молоко, и думал о том, что в такой дурацкой ситуации он не оказывался еще ни разу в жизни.
Сотовый! У Тани перехватило дыхание от восторга. Какая она глупая, что не заглянула в сумку раньше! Как просто решились все проблемы! Стоит только набрать номер… Татьяна быстро защелкала кнопками. Через несколько секунд восторг и предвкушение близкого избавления от всех невзгод сменились жутким разочарованием. Телефон не работал.
«Ну что же ты, Олеся! – расстроенно думала Таня, поднимаясь с изумрудного бугорка и снова отправляясь в путь. – Зачем тебе неисправный телефон? Хотя… Может быть, я нахожусь вне радиуса его действия… Но тогда… Куда же он меня завез?»
Татьяна попыталась вспомнить карту Шлимовска. Если ехать из городского парка в Ленинский район города, а именно по этому новому, недавно отремонтированному шоссе (подрядчиком, кстати, была фирма Игоря Шведова) и ехала «ауди», когда Татьяна пришла в себя после удара… То приедешь в Ленинский район. Но если свернуть в лес, то можно выехать из Шлимовска и углубиться в грандиозные пригородные дебри, с великолепными хвойными и лиственными деревьями, с чудесным свежим воздухом, с живописными озерами, с белками, медведями, волками и крокодилами… Короткие волосы Таниной прически встали гребешком на голове – ей стало страшно. План Шлимовска был перед глазами – девственный загородный лес в предгорьях Южного Урала кучерявился зелеными завитушками, уходил вниз и упирался в край карты… В этом бескрайнем лесу можно было бесследно исчезнуть и без помощи волков и крокодилов.
Глава 14
Таксист кивнул. Олеся с удовольствием устроилась на теплом сиденье. Ее фривольный наряд явно не соответствовал температурным условиям наступившей ночи.
– Куда, мадмазель? – спросил шофер.
– Солнечная, дом четыре.
– Где это? – удивился таксист.
– Знаете новый дом из красного кирпича на пересечении с Васильевской улицей?
– Васильевской?!
– Да. Не знаете? Ну как же? Ну, вот еще там фирменный магазин «Шоколадная роза». Конфеты продают.
– Девушка, вы мне голову не морочьте, – потерял терпение таксист. – Какая такая «Шоколадная роза»? Какая Васильевская? Что за новости? Я Валомей знаю как свои пять пальцев.
– Валомей? – тихо повторила Олеся, чувствуя, что ее несчастная голова, и так немного ненормальная от выпитого шампанского, сейчас окончательно откажется соображать. – Валомей? А где Шлимовск?
– Шлимовск? – удивился таксист и посмотрел на пассажирку, как на больную. – Шлимовск, милая, это четыреста километров на север. По лесам и болотам. А здесь, к твоему сведению, Южный Валомей.
Валомей, да еще и Южный, добил Олесю окончательно. Ничего не понимая, она молча выбралась из теплого салона автомобиля и замерла на обочине. Таксист пожал плечами и наступил на педаль газа.
Ребенок сидел в корзине и заливался горькими слезами. При появлении Вадима он увеличил громкость и завопил самозабвенно, яростно и почти до хрипа. Вадим взял младенца под мышки и поднял до уровня своих глаз.
– Знакомься, – сказал он, с отвращением разглядывая пунцовое личико, – я твоя новая мамочка.
Ребенок замолчал всего лишь на пять секунд. Потом приободрился, набрал в легкие побольше воздуха…
– Не надо, я очень тебя прошу, – взмолился Вадим. – А ну, заткнись! Убью!
Угрозы киллера волновали младенца так же мало, как требования бастующих шахтеров российское правительство. Его следующий вопль мог бы украсить золотую коллекцию звукорежиссера, работающего с кинотриллерами.
В стену забарабанили.
– Перестаньте издеваться над маленьким! – раздался от соседей женский крик, – да сколько же это будет продолжаться?! Я сейчас милицию вызову!
При слове «милиция» Вадим моментально закончил вхождение в образ добропорядочной мамаши. На угрозы ребенок не реагировал, значит, надо было действовать тоньше.
– Ну, давай договоримся, мужик! – упрашивал Вадим, качая малыша на груди. – Разве мы с тобой не договоримся? Мы ведь мужики оба, что же мы, не договоримся? Давай, ты быстренько заткнешь хавальник, а я придумаю, чем тебя порадовать… Да ты жрать хочешь! – догадался наконец наемный убийца, не очень сообразительный, надо признать. – Вот оно что! Так я мигом! Только не ори, прошу тебя! Зачем нам милиция, а? Нам милиция совсем ни к чему. Не ори, козел, кому сказал!
Вадим ринулся на кухню. На кухонном столе толпилось несколько стеклянных бутылочек и банки с детским питанием.
– Вот еда, смотри, я тебя не обманываю, – сказал Вадим, тряся ребенка над столом. – Сейчас все сделаю! Только немного помолчи!
Вадим заметался, не зная, куда пристроить детеныша. Вернулся в комнату, схватил корзину, бросил в нее своего орущего мучителя и помчался обратно на кухню.
– Так-так-так, – бормотал он, разглядывая жестяную банку, «вскипятить воду»… – Где вода? Вот. Сейчас. Эй, не вылазь! Надо же, ушлый какой тип!
Ребенок сидел в корзине на полу и дергал обои за отошедший край. Это занятие настолько его увлекло, что он на несколько минут забыл про свое невыносимое горе и перестал вопить.
– Вот и молодец, занялся делом! Что тут еще? «Прокипятить бутылочку…» Спятили! Времени нет. «Одна мерная ложка на тридцать миллилитров…» А сколько вообще? Тебе сколько месяцев?
Ребенок закашлялся. У него изо рта торчал кусок обоев. Вадим бросился на помощь. Пострадавший ухитрился в момент реанимации уцепиться за волосы Вадима и вырвать некоторое количество.
– Ах ты скотина, – задохнулся от боли и несправедливости Вадим. – Я тут для тебя еду, как идиот, готовлю, а ты…
Грубых слов юное существо, очевидно, не переносило органически. Губки поползли вниз, рот искривился, носик сморщился – малыш с упоением приступил ко второй части концерта. Из комнаты опять донесся стук и женские вопли.
– Все, все, я пошутил. Ты хороший. Это я скотина. Только не плачь, только не плачь, умоляю!
Как же ему хотелось пристукнуть младенца! Но вместо этого Вадим показал ему бутылочку. Порошок не размешался, плавал комками, но приглашать к трапезе два раза не пришлось. Ребенок вцепился в соску, как волчонок, зачмокал, закатил от удовольствия глаза.
Вадим смотрел на детеныша, на его пузо, на глазах увеличивающееся, на бутылку, из которой со сверхзвуковой скоростью исчезало молоко, и думал о том, что в такой дурацкой ситуации он не оказывался еще ни разу в жизни.
Сотовый! У Тани перехватило дыхание от восторга. Какая она глупая, что не заглянула в сумку раньше! Как просто решились все проблемы! Стоит только набрать номер… Татьяна быстро защелкала кнопками. Через несколько секунд восторг и предвкушение близкого избавления от всех невзгод сменились жутким разочарованием. Телефон не работал.
«Ну что же ты, Олеся! – расстроенно думала Таня, поднимаясь с изумрудного бугорка и снова отправляясь в путь. – Зачем тебе неисправный телефон? Хотя… Может быть, я нахожусь вне радиуса его действия… Но тогда… Куда же он меня завез?»
Татьяна попыталась вспомнить карту Шлимовска. Если ехать из городского парка в Ленинский район города, а именно по этому новому, недавно отремонтированному шоссе (подрядчиком, кстати, была фирма Игоря Шведова) и ехала «ауди», когда Татьяна пришла в себя после удара… То приедешь в Ленинский район. Но если свернуть в лес, то можно выехать из Шлимовска и углубиться в грандиозные пригородные дебри, с великолепными хвойными и лиственными деревьями, с чудесным свежим воздухом, с живописными озерами, с белками, медведями, волками и крокодилами… Короткие волосы Таниной прически встали гребешком на голове – ей стало страшно. План Шлимовска был перед глазами – девственный загородный лес в предгорьях Южного Урала кучерявился зелеными завитушками, уходил вниз и упирался в край карты… В этом бескрайнем лесу можно было бесследно исчезнуть и без помощи волков и крокодилов.
Глава 14
Никитишна, причитая и постанывая, рыдала на диване. Валерий Александрович время от времени утешительно хлопал ее по плечу, но и сам выглядел не лучше. Тревожный вечерний звонок зятя вырвал Суворина из мэрии, заставил примчаться на Солнечную улицу, где жили дети, и украл лет пять жизни. Из лучезарного Господина Ого-го Суворин на глазах превращался в несчастного отца и деда, который еще привычно отдавал направо и налево громкие и решительные указания, организовывая поиски исчезнувшей Олеси и ребенка, но уже чувствовал инфарктные синкопы в сердечном ритме.
Игорь тоже вмиг растерял свой шарм крутого, крепкого мужика, любимчика фортуны. Он откровенно психовал, нервничал, бесцельно метался по комнатам, как тигр в клетке. Несколько раз он хватал было трубку телефона, но, не услышав гудков, бросал ее обратно. Сотовый забрала у него сегодня Олеся, и, лишенный средств коммуникации, Шведов чувствовал себя совершенно беспомощным.
– Какого хрена именно сейчас понадобились эти новые АТС? – в сердцах спросил он.
– Выборы ведь, – криво улыбнулся Суворин. – Ты тоже вон торговый городок под центральной площадью аккурат к выборной кампании закончил. Ладно, не горячись.
Милиция с собаками рыскала по парку, мэр поднял на ноги все, что можно было поднять для поисков дочери и внука, но утешительных звонков на мобильный телефон Суворина пока не поступало. Ожидание становилось невыносимым.
– Извините, – уныло кивнул Игорь. – Телефон, конечно, ни при чем. И вы тоже. Куда могла исчезнуть Олеся с коляской? Может, выпить корвалолу? Или что там пьют от сердца?
– Водку, – вспомнил Суворин.
– Корвалол в аптечке на кухне, – проныла с дивана Никитишна. – Я тоже буду.
Игорь отправился на кухню, налил воды в три стакана, с сомнением посмотрел на бутылек с лекарством, не зная, сколько лить, и, в конце концов, разделил флакон поровну, на троих.
Никитишна взяла емкость дрожащей рукой, мэр ударился о стакан новенькой керамической челюстью, Игорь расплескал половину на ковер. Они напряженно ждали звонка и боялись его услышать.
– А где твой сотовый? – спросил Суворин.
– У Олеси.
– ?!!
– Я звонил уже раз сто, – ответил Игорь на беззвучный вопль тестя. – Нет ответа. Вообще никаких сигналов. Не знаю.
Телефон наконец-то заквакал. Все затаились.
– Да? – осторожно спросил Валерий Александрович, и не пытаясь маскировать свой страх. – Суворин слушает. Так. Около четырех? Ясно. Ждем.
– Что, что, что?! – закричали Никитишна и Игорь.
– С поста ГАИ на въезде в город, по трассе Шлимовск – Валомей. Около четырех часов проехал Олесин джип.
– Что ей понадобилось там, у черта на рогах? – удивился Игорь.
– О господи! – запричитала Никитишна.
– Игорь, тебе никто не угрожал? – спросил Валерий Александрович.
– В смысле? – не понял отупевший от ужаса и страха Шведов.
– В смысле твоих предпринимательских дел? Может, ты дорогу кому-то перешел? Может, тебя хотят прижать к стене?
Игорь задумался, потом отрицательно покачал головой:
– Уже бы знал. Уже бы позвонили и сообщили, за что конкретно я страдаю. Потребовали бы реальных действий. Или выкупа. Я так думаю. Может, это вас хотят прижать к стене, а не меня?
Суворин вздохнул, и все опять замерли на своих местах. Новый звонок заставил вздрогнуть убитую горем публику.
– Найден джип, – сообщил через минуту Валерий Александрович. – В полусотне километров от города. Олеси и ребенка в нем не оказалось. Машина перевернулась. Внутри два каких-то парня. Доставлены в больницу «Скорой помощи». Состояние критическое у обоих.
– А где же Олеся? Какие парни? Что вообще происходит? – разозлился Игорь. – Так, я сгоняю в больницу, согласны?
– Давай, Игореша, мчись, – кивнул Суворин. – Я буду пока ждать новых известий.
За час отсутствия Шведова телефон звонил раз сто, и каждый звонок безжалостно вгрызался в сердце мэра. Хотя ничего убийственного начальник городского управления внутренних дел не сообщал, однако каждый раз Суворин готовился к худшему. Удельный вес седых волос в его роскошной шевелюре планомерно увеличивался. Страх за Олесю и малыша сменялся злостью на безответственную дочку, которая позволила, чтобы с ней что-то произошло. Дети, видно, для того и существуют, чтобы по песчинке формировать могильный холм для родителей.
Игорь вернулся без известий. Парни были ему незнакомы. Когда он подъехал к больнице, и первому, и второму уже сделали операцию, переместили в реанимационную палату и вверили доброте Бога. Потому что от врачей их жизни уже не зависели.
– Пьяные вдребадан, – сказал Игорю хирург.
– Они ничего не говорили?
Врач посмотрел как-то странно.
– Да нет, – ответил он. – Когда половина черепа всмятку, мало у кого возникает желание выступить с речью…
Редактора газеты «М-Репортер» Аркадия Гилермана, когда он был еще эмбрионом, его беременная мама, вероятно, недокормила витамином А. Теперь он усиленно восстанавливал справедливость, покупая себе при каждом удобном случае говяжью печень и наполняя кухню жуткими запахами. Специфический субпродукт, дополненный различными приправами из баночек и пакетиков, был для Аркадия милее отличного ростбифа. Правильно говорят, что каждый сходит с ума по-своему.
Такая низменная страсть являлась позором для тонкого гурмана, каковым являлся Аркадий, но он ничего не мог с собой поделать. Гемоглобин от еженедельной порции печенки у Гилермана зашкаливал, кровь бурлила…
Аркаша выложил на огромную сервизную тарелку содержимое казанка и, втягивая обратно слюни, поставил блюдо на овальную салфетку. Изящные вилка и нож с хромированными ручками уже дожидались вечернего священнодействия. Зеленый горошек, желтая консервированная кукуруза, укроп и петрушка, нарезанный огурец красиво обрамляли бесформенную серую массу рубленой печени. Но едва редактор опустился на стул и занес вилку над своим сокровищем, в дверь кто-то настойчиво забарабанил. Аркадий вздохнул, нехотя отложил в сторону прибор, выдернул из-за шиворота крахмальную утиралочку и направился в прихожую…
…Умирая в темной сумке от духоты, Бублик думал о вредности своей хозяйки. «Могла бы взять такси! В автобусе запинали! Куда она меня везет? Что ждать мне от судьбы? Ничего хорошего». Почувствовав сквозь ткань прохладу плиточного пола в подъезде, Бублик понял, что вояж закончен. И настроился на худшее. «Но неизвестность определенно хуже, – философски подумал он, щурясь от яркого света, просочившегося в темноту сумки сквозь открываемую „молнию“. – Сейчас я узнаю, кому она меня отдаст. О, какой запах!»
В последнем восклицании Бублика чувствовалось приятное удивление, и восторг, и затаенная надежда.
– Привет, Аркаша! Ужинаешь? – невинно спросила Маша, вваливаясь с сумкой в прихожую. – Фи, что это ты ешь? Так пахнет.
Маша недовольно сморщила носик. «Много ты понимаешь», – прогундел снизу Бублик и, высунув голову наружу, с подозрением огляделся.
– Ты что ночью разгуливаешь? – спросил Аркадий, не приглашая зайти в комнату. – Кто это? – удивился он.
– Бублик. Мой драгоценный кошак, – объяснила с улыбкой Маша. – Возьми на время командировки, а?
– Ты сдурела, Мария Понтыкина, – резонно заметил Аркадий. – На фига мне твой кот?
– Аркаша, не хами!
– Нет, ну на фига?
– А мне что делать?! – взвилась Маша. – Куда моего малыша пристроить? Ты меня спровадил в командировку, ты и бери кота!
– Ох, какая же ты вредная! – заметил Аркадий.
Маша смотрела на него честными зелеными глазами, моргала, складывала губки бантиком, смахивала со лба светлую челку. Она немного взмокла от путешествия в метро, и от этого ее цветочные духи пахли сильнее. Аркаша чувствовал, что он вряд ли сможет отказать своей наглой подчиненной.
Серое, предельно лохматое существо выглянуло из сумки, покосилось на Гилермана и, ловко выскочив, прошмыгнуло в недра квартиры.
– Вот, ему понравилось! – довольно объявила Маша и застегнула сумку. – Ну, я пошла! Чао, мой диктатор. Рано утром лечу в ненавистный Шлимовск.
Аркаша схватил корреспондентку за руку.
– Во сколько самолет? – осведомился он.
– Рано. Я так рано и не встаю.
– Я отвезу тебя на машине. Утром.
– Спасибо, я возьму такси. В смысле, ты хочешь, чтобы я осталась у тебя?
Аркаша энергично закивал. Коварная Маша сделала вид, что думает.
– Нет, пожалуй. Чемодан стоит несобранный. Спортивную сумку «Адидас» Мария укомплектовала уже вчера.
– Останься, – жалко попросил Гилерман. Он был на голову ниже Маши и снизу вверх буравил ее черными глазами.
– Ну… – снова якобы задумалась безжалостная Маша. – А что у тебя на ужин? Пахнет вообще-то не очень.
– А на ужин я тебя не приглашаю, – отрезал Аркадий. – Только в кровать. Какой ужин после девяти вечера? Тебе надо беречь фигуру. Ладно, открою шампанского. И персики у меня есть.
– Тогда пока. Пойду к чемодану, – решила Маша. – Прости, некогда. Позаботься о Бублике. Он хороший, но своенравный. Будь с ним нежен. Помни, он самое дорогое, что у меня есть.
Маша вырвала свою руку из редакторской ладони и вышла из квартиры. Аркадий с душераздирающими вздохами закрыл четыре замка на двери и направился на кухню. Маша отказала ему в очередной раз, но ведь еще оставалось дивное блюдо, любовно приготовленное и, наверное, уже остывшее (к несчастью!).
На кухонном столе сидел лохматый Бублик и с утробным урчанием облизывал пустую тарелку, Аркаша застыл на месте, не веря своим глазам и еще не осознав весь ужас потери. Бублик поднял от тарелки зеленый, как и у его владелицы, взор, туманный от полученного кайфа, и послал Гилерману воздушный поцелуй. «Это рай, – думал Бублик, – рай! Я попал в рай! Ах, Машка, Машка, иногда я тебя недооцениваю!»
Одежда Олеси мало подходила для прогулки по ночному городу. Удивление, растерянность, страх переполняли ее, когда она пробиралась по незнакомой улице, не представляя, что же ей делать дальше.
«Проклятое шампанское! – думала Олеся. – Я была пьяна и остановила грузовик, идущий не в том направлении. Он ехал не в Шлимовск, а в Валомей. Как мне теперь отсюда выбираться? Игорь в панике. Никитишна пьет корвалол, у папы будет инфаркт. Бедный Валерка не дождался от меня вечернего поцелуя, лег спать без мамы!»
Наступила ночь, и от дневной жары не осталось и намека. Олеся тихо замерзала. Легкомысленные шорты и прозрачная кофточка выглядели по меньшей мере странно на фоне дождевиков редких прохожих. Громыхая, подкатил троллейбус с яркими окнами и табличкой «Чайковского – Вокзал», Олеся забралась в него и пристроилась на сиденье в хвосте, полуголая, жалкая, несчастная, никому не нужная в этом городе. В ее жизни, до мелочей заботливо обустроенной и продуманной мужем и отцом, подобные ситуации раньше не возникали. Ах, Олеся с радостью сейчас отдала бы кому-нибудь свой бриллиантовый гарнитур, или все шикарные костюмы, или несколько шуб, да что шубы – джип она согласна была подарить тому, кто чудесным образом перенес бы ее из дурацкого Валомея в квартиру на Солнечной улице, в мягкую, теплую кровать, под бок любимому Шведову, а за стеной в детской чтобы сладко спал Валерка, вверенный ночным заботам преданной Никитишны… Но джип у нее и так уже увели. И…
– Оплачивайте за проезд!
– Что? – Олеся резко отпрянула от троллейбусного окна, вернувшись к действительности. «Оплачивайте за проезд», – разве так говорят, удивилась она. Это было самым маленьким удивлением из тех, что ждали ее впереди. Кондуктор – утомленная своим бесконечным путешествием по кругу тетка тяжело нависла над Олесей.
– Девушка, за проезд оплачивать будете?
– Сколько? – с затаенным ужасом спросила Олеся. Последний раз она ездила в общественном транспорте лет сто назад.
– Полтора, – буркнула кондукторша, разглядывая Олесину ключицу.
– Рубля?
В глазах женщины блеснул красный терминаторский огонек – в ней возрождался интерес к жизни.
– Нет, шиллинга, – весело, с издевкой ответила она, перемещая взгляд с Олесиной ключицы на ее испуганное лицо.
Полтора рубля! Что значила эта сумма для Олеси сегодня утром? Ничего! Но сейчас у Олеси не было при себе даже носового платка.
– Ну так что? – не отступала тетка, большая, грузная, сердитая. – Девушка! Я жду.
– У меня нет денег, – прошептала Олеся.
– Что?
– Нет денег…
– Посмотрите, у нее нет денег! А мне-то что! Бесплатно ездить все горазды!
Четыре запоздалых пассажира прислушивались к диалогу контрабаса и свирели. Троллейбус затормозил, двери с дребезжанием разъехались в стороны.
– Ну-ка, выходи! – воинственно заявила кондукторша и грубо схватила Олесю за локоть.
– Вы что? – возмутилась Олеся и выдернула руку. – Мне надо на вокзал!
– А в Париж тебе не надо? – элегантно сострила тетка. – Ишь, вырядилась! Ни стыда, ни совести! Вертихвостка! А наглая какая! Посмотрите на нее! Да она…
В следующую минуту Олеся узнала о себе много нового. Словесное внушение было столь убедительным, что она вмиг скатилась по ступенькам троллейбуса и оказалась на улице. Ее щеки пылали от стыда, в глазах стояли слезы обиды. Впервые за двадцать два года Олеся услышала в свой адрес подобные выражения и эпитеты. Да и не только в свой адрес, а вообще. Ее жизнь была наполнена красотой и изяществом, рифмами Петрарки, холодными красками Норманна, прозрачной музыкальной акварелью Шуберта, экзальтированной живописью Эль Греко, изысканной графикой Хиросигэ. Короче, к восприятию грубостей и мата утонченная барышня была совершенно не подготовлена. Один из пассажиров – мужчина лет сорока в мятой шелковой рубашке веселенькой латиноамериканской расцветки – выскочил следом за Олесей на пустынную ночную улицу.
– Девочка! – окликнул он негромко.
Олеся посмотрела на него в растерянности.
– Что?
– У тебя нет денег? – вкрадчиво начал мужчина. У него были противные тонкие губы и бегающий взгляд.
Олеся кивнула.
– Так ведь можно заработать.
Уголки тонких губ, растянутых в сальную улыбочку, вздрагивали. Олеся в ужасе отшатнулась.
– Постой, глупая! – Мужчина попытался схватить Олесю.
Но та извернулась коброй, выскользнула и пустилась наутек.
Она мчалась не разбирая дороги, перепрыгивая через канавы, звонко хлопая подошвами по мокрому асфальту, попадая в фиолетово-белый свет ночных фонарей и ныряя в страшную тьму. Вокруг не было ни души. Город спал. Троллейбусная остановка скрылась где-то позади. Олеся завернула за угол дома и остановилась, хватая ртом воздух, задыхаясь. И поняла, что попала в очень оживленное место.
В широком проезде, образованном стенами пятиэтажек, в полумраке слонялись группы людей. Время от времени, светя фарами, в проезд вплывали автомобили. Олеся пригляделась. Две девушки в коротких темных платьях и на шпильках о чем-то разговаривали с водителем через открытое окно. Потом одна из них села в машину и уехала.
Следующая иномарка въехала во двор с противоположной стороны, выхватывая желтым ближним светом погрешности неровной дороги и бордюры. Едва притормозив у сумрачной стайки девиц, автомобиль тронулся дальше и остановился в пяти метрах от застывшей Олеси. Два парня из красного «ниссана» смотрели на яркое пятно, каковым являлась на этой загадочной темной улице сине-белая Олеся, и ждали, что девушка подойдет. А девушка и не собиралась.
– Эй, тебя что, парализовало? – спросил один из парней, высовываясь в окно. – Иди сюда!
– Зачем? – настороженно спросила Олеся. Парни переглянулись и засмеялись.
– Первый раз, что ли? – предположили они.
«Господи! – поняла наконец-то Олеся. – Куда я попала! Это же ночная ярмарка проституток. О-о-о, – застонала она, – я хочу домой, к Игореше, к Никитишне! Игорь, милый, забери меня отсюда! Пожалуйста-а-а! Я буду хорошо себя вести! Я больше никогда не буду тебя ругать, что ты оставляешь включенным тостер! Я буду сама делать тебе утром бутерброд! Я научусь варить борщ, который ты так любишь! Я буду разумно тратить заработанные тобой деньги! Я… Только забери меня отсюда!»
– Выбор вообще-то большой, – напомнил вербовщик. – Ты шевелиться будешь или нет?
– Да двигай, Вить, она вареная какая-то. Зачем нам такая нужна?
– Ну, хорошенькая ведь!
– Тебя что, ее лицо интересует?
– Ладно, возьмем кого-нибудь поэнергичнее. Давай вон тех двух…
Но владельцам красного «ниссана» так и не удалось завербовать исполнительных и трудолюбивых красавиц, по крайней мере на этой территории, так как в следующее мгновение все участники ночного рынка были ослеплены пронзительными фарами милицейского «уазика». Он с ревом ворвался во двор, словно разъяренный бык на песчаную арену корриды.
Иномарка плавно дала задний ход и скрылась в просвете между домами. Никем не арендованные девицы заметались, засуетились, пытаясь избежать встречи с милицейским десантом. Многим удалось скрыться, но Олеся оказалась в числе самых нерасторопных. Она ничего не успела понять, забилась дохлым воробышком в крепких руках молодого стража порядка и вскоре с замиранием сердца обнаружила себя в тесном железном чреве «уазика». Вокруг плевались грязными ругательствами, вопили, орали, толкались выбитые из графика ночных работ жрицы любви в количестве пяти человек.
После бесславного падения в лесу у Вадима болело колено. «Спасибо, что не перелом, – мрачно думал он, хромая, – это было бы очень кстати».
Преобразование киллера в мамашу происходило тяжко, с надрывом и головокружением. Вадим поставил себе задачей-минимум добиться тишины в квартире, чтобы не травмировать нервную соседку и не провоцировать ее на решительные действия. Наивный, он и не представлял, что – объективно – эта задача является не минимумом, а недостижимым идеалом.
Избежать воплей можно было довольно просто – прибить вредного младенца, но у Вадима не было на то санкции. Существовали, наверное, и другие, возможно, не менее эффективные способы умиротворения горланящих детей, но он о них ничего не знал. Опыт, накопленный человечеством в этом вопросе к моменту, когда на руках у Вадима оказался внук мэра, был недоступен. После одной рабочей смены в малогабаритной клетке с маленьким чудовищем Вадим начал склоняться к мысли, что самоубийство – вещь не такая уж и плохая. Очень даже привлекательная.
За восемь часов он семь раз покормил его молоком. Половина молочной смеси с завидным упорством выплевывалась прямо в лицо кормильцу, половина выливалась на пол. Еще ребенок проявлял отличные навыки кикбоксера: кулачком он целился в ухо Вадиму, ногой при этом ловко выбивал бутылочку.
Игорь тоже вмиг растерял свой шарм крутого, крепкого мужика, любимчика фортуны. Он откровенно психовал, нервничал, бесцельно метался по комнатам, как тигр в клетке. Несколько раз он хватал было трубку телефона, но, не услышав гудков, бросал ее обратно. Сотовый забрала у него сегодня Олеся, и, лишенный средств коммуникации, Шведов чувствовал себя совершенно беспомощным.
– Какого хрена именно сейчас понадобились эти новые АТС? – в сердцах спросил он.
– Выборы ведь, – криво улыбнулся Суворин. – Ты тоже вон торговый городок под центральной площадью аккурат к выборной кампании закончил. Ладно, не горячись.
Милиция с собаками рыскала по парку, мэр поднял на ноги все, что можно было поднять для поисков дочери и внука, но утешительных звонков на мобильный телефон Суворина пока не поступало. Ожидание становилось невыносимым.
– Извините, – уныло кивнул Игорь. – Телефон, конечно, ни при чем. И вы тоже. Куда могла исчезнуть Олеся с коляской? Может, выпить корвалолу? Или что там пьют от сердца?
– Водку, – вспомнил Суворин.
– Корвалол в аптечке на кухне, – проныла с дивана Никитишна. – Я тоже буду.
Игорь отправился на кухню, налил воды в три стакана, с сомнением посмотрел на бутылек с лекарством, не зная, сколько лить, и, в конце концов, разделил флакон поровну, на троих.
Никитишна взяла емкость дрожащей рукой, мэр ударился о стакан новенькой керамической челюстью, Игорь расплескал половину на ковер. Они напряженно ждали звонка и боялись его услышать.
– А где твой сотовый? – спросил Суворин.
– У Олеси.
– ?!!
– Я звонил уже раз сто, – ответил Игорь на беззвучный вопль тестя. – Нет ответа. Вообще никаких сигналов. Не знаю.
Телефон наконец-то заквакал. Все затаились.
– Да? – осторожно спросил Валерий Александрович, и не пытаясь маскировать свой страх. – Суворин слушает. Так. Около четырех? Ясно. Ждем.
– Что, что, что?! – закричали Никитишна и Игорь.
– С поста ГАИ на въезде в город, по трассе Шлимовск – Валомей. Около четырех часов проехал Олесин джип.
– Что ей понадобилось там, у черта на рогах? – удивился Игорь.
– О господи! – запричитала Никитишна.
– Игорь, тебе никто не угрожал? – спросил Валерий Александрович.
– В смысле? – не понял отупевший от ужаса и страха Шведов.
– В смысле твоих предпринимательских дел? Может, ты дорогу кому-то перешел? Может, тебя хотят прижать к стене?
Игорь задумался, потом отрицательно покачал головой:
– Уже бы знал. Уже бы позвонили и сообщили, за что конкретно я страдаю. Потребовали бы реальных действий. Или выкупа. Я так думаю. Может, это вас хотят прижать к стене, а не меня?
Суворин вздохнул, и все опять замерли на своих местах. Новый звонок заставил вздрогнуть убитую горем публику.
– Найден джип, – сообщил через минуту Валерий Александрович. – В полусотне километров от города. Олеси и ребенка в нем не оказалось. Машина перевернулась. Внутри два каких-то парня. Доставлены в больницу «Скорой помощи». Состояние критическое у обоих.
– А где же Олеся? Какие парни? Что вообще происходит? – разозлился Игорь. – Так, я сгоняю в больницу, согласны?
– Давай, Игореша, мчись, – кивнул Суворин. – Я буду пока ждать новых известий.
За час отсутствия Шведова телефон звонил раз сто, и каждый звонок безжалостно вгрызался в сердце мэра. Хотя ничего убийственного начальник городского управления внутренних дел не сообщал, однако каждый раз Суворин готовился к худшему. Удельный вес седых волос в его роскошной шевелюре планомерно увеличивался. Страх за Олесю и малыша сменялся злостью на безответственную дочку, которая позволила, чтобы с ней что-то произошло. Дети, видно, для того и существуют, чтобы по песчинке формировать могильный холм для родителей.
Игорь вернулся без известий. Парни были ему незнакомы. Когда он подъехал к больнице, и первому, и второму уже сделали операцию, переместили в реанимационную палату и вверили доброте Бога. Потому что от врачей их жизни уже не зависели.
– Пьяные вдребадан, – сказал Игорю хирург.
– Они ничего не говорили?
Врач посмотрел как-то странно.
– Да нет, – ответил он. – Когда половина черепа всмятку, мало у кого возникает желание выступить с речью…
Редактора газеты «М-Репортер» Аркадия Гилермана, когда он был еще эмбрионом, его беременная мама, вероятно, недокормила витамином А. Теперь он усиленно восстанавливал справедливость, покупая себе при каждом удобном случае говяжью печень и наполняя кухню жуткими запахами. Специфический субпродукт, дополненный различными приправами из баночек и пакетиков, был для Аркадия милее отличного ростбифа. Правильно говорят, что каждый сходит с ума по-своему.
Такая низменная страсть являлась позором для тонкого гурмана, каковым являлся Аркадий, но он ничего не мог с собой поделать. Гемоглобин от еженедельной порции печенки у Гилермана зашкаливал, кровь бурлила…
Аркаша выложил на огромную сервизную тарелку содержимое казанка и, втягивая обратно слюни, поставил блюдо на овальную салфетку. Изящные вилка и нож с хромированными ручками уже дожидались вечернего священнодействия. Зеленый горошек, желтая консервированная кукуруза, укроп и петрушка, нарезанный огурец красиво обрамляли бесформенную серую массу рубленой печени. Но едва редактор опустился на стул и занес вилку над своим сокровищем, в дверь кто-то настойчиво забарабанил. Аркадий вздохнул, нехотя отложил в сторону прибор, выдернул из-за шиворота крахмальную утиралочку и направился в прихожую…
…Умирая в темной сумке от духоты, Бублик думал о вредности своей хозяйки. «Могла бы взять такси! В автобусе запинали! Куда она меня везет? Что ждать мне от судьбы? Ничего хорошего». Почувствовав сквозь ткань прохладу плиточного пола в подъезде, Бублик понял, что вояж закончен. И настроился на худшее. «Но неизвестность определенно хуже, – философски подумал он, щурясь от яркого света, просочившегося в темноту сумки сквозь открываемую „молнию“. – Сейчас я узнаю, кому она меня отдаст. О, какой запах!»
В последнем восклицании Бублика чувствовалось приятное удивление, и восторг, и затаенная надежда.
– Привет, Аркаша! Ужинаешь? – невинно спросила Маша, вваливаясь с сумкой в прихожую. – Фи, что это ты ешь? Так пахнет.
Маша недовольно сморщила носик. «Много ты понимаешь», – прогундел снизу Бублик и, высунув голову наружу, с подозрением огляделся.
– Ты что ночью разгуливаешь? – спросил Аркадий, не приглашая зайти в комнату. – Кто это? – удивился он.
– Бублик. Мой драгоценный кошак, – объяснила с улыбкой Маша. – Возьми на время командировки, а?
– Ты сдурела, Мария Понтыкина, – резонно заметил Аркадий. – На фига мне твой кот?
– Аркаша, не хами!
– Нет, ну на фига?
– А мне что делать?! – взвилась Маша. – Куда моего малыша пристроить? Ты меня спровадил в командировку, ты и бери кота!
– Ох, какая же ты вредная! – заметил Аркадий.
Маша смотрела на него честными зелеными глазами, моргала, складывала губки бантиком, смахивала со лба светлую челку. Она немного взмокла от путешествия в метро, и от этого ее цветочные духи пахли сильнее. Аркаша чувствовал, что он вряд ли сможет отказать своей наглой подчиненной.
Серое, предельно лохматое существо выглянуло из сумки, покосилось на Гилермана и, ловко выскочив, прошмыгнуло в недра квартиры.
– Вот, ему понравилось! – довольно объявила Маша и застегнула сумку. – Ну, я пошла! Чао, мой диктатор. Рано утром лечу в ненавистный Шлимовск.
Аркаша схватил корреспондентку за руку.
– Во сколько самолет? – осведомился он.
– Рано. Я так рано и не встаю.
– Я отвезу тебя на машине. Утром.
– Спасибо, я возьму такси. В смысле, ты хочешь, чтобы я осталась у тебя?
Аркаша энергично закивал. Коварная Маша сделала вид, что думает.
– Нет, пожалуй. Чемодан стоит несобранный. Спортивную сумку «Адидас» Мария укомплектовала уже вчера.
– Останься, – жалко попросил Гилерман. Он был на голову ниже Маши и снизу вверх буравил ее черными глазами.
– Ну… – снова якобы задумалась безжалостная Маша. – А что у тебя на ужин? Пахнет вообще-то не очень.
– А на ужин я тебя не приглашаю, – отрезал Аркадий. – Только в кровать. Какой ужин после девяти вечера? Тебе надо беречь фигуру. Ладно, открою шампанского. И персики у меня есть.
– Тогда пока. Пойду к чемодану, – решила Маша. – Прости, некогда. Позаботься о Бублике. Он хороший, но своенравный. Будь с ним нежен. Помни, он самое дорогое, что у меня есть.
Маша вырвала свою руку из редакторской ладони и вышла из квартиры. Аркадий с душераздирающими вздохами закрыл четыре замка на двери и направился на кухню. Маша отказала ему в очередной раз, но ведь еще оставалось дивное блюдо, любовно приготовленное и, наверное, уже остывшее (к несчастью!).
На кухонном столе сидел лохматый Бублик и с утробным урчанием облизывал пустую тарелку, Аркаша застыл на месте, не веря своим глазам и еще не осознав весь ужас потери. Бублик поднял от тарелки зеленый, как и у его владелицы, взор, туманный от полученного кайфа, и послал Гилерману воздушный поцелуй. «Это рай, – думал Бублик, – рай! Я попал в рай! Ах, Машка, Машка, иногда я тебя недооцениваю!»
Одежда Олеси мало подходила для прогулки по ночному городу. Удивление, растерянность, страх переполняли ее, когда она пробиралась по незнакомой улице, не представляя, что же ей делать дальше.
«Проклятое шампанское! – думала Олеся. – Я была пьяна и остановила грузовик, идущий не в том направлении. Он ехал не в Шлимовск, а в Валомей. Как мне теперь отсюда выбираться? Игорь в панике. Никитишна пьет корвалол, у папы будет инфаркт. Бедный Валерка не дождался от меня вечернего поцелуя, лег спать без мамы!»
Наступила ночь, и от дневной жары не осталось и намека. Олеся тихо замерзала. Легкомысленные шорты и прозрачная кофточка выглядели по меньшей мере странно на фоне дождевиков редких прохожих. Громыхая, подкатил троллейбус с яркими окнами и табличкой «Чайковского – Вокзал», Олеся забралась в него и пристроилась на сиденье в хвосте, полуголая, жалкая, несчастная, никому не нужная в этом городе. В ее жизни, до мелочей заботливо обустроенной и продуманной мужем и отцом, подобные ситуации раньше не возникали. Ах, Олеся с радостью сейчас отдала бы кому-нибудь свой бриллиантовый гарнитур, или все шикарные костюмы, или несколько шуб, да что шубы – джип она согласна была подарить тому, кто чудесным образом перенес бы ее из дурацкого Валомея в квартиру на Солнечной улице, в мягкую, теплую кровать, под бок любимому Шведову, а за стеной в детской чтобы сладко спал Валерка, вверенный ночным заботам преданной Никитишны… Но джип у нее и так уже увели. И…
– Оплачивайте за проезд!
– Что? – Олеся резко отпрянула от троллейбусного окна, вернувшись к действительности. «Оплачивайте за проезд», – разве так говорят, удивилась она. Это было самым маленьким удивлением из тех, что ждали ее впереди. Кондуктор – утомленная своим бесконечным путешествием по кругу тетка тяжело нависла над Олесей.
– Девушка, за проезд оплачивать будете?
– Сколько? – с затаенным ужасом спросила Олеся. Последний раз она ездила в общественном транспорте лет сто назад.
– Полтора, – буркнула кондукторша, разглядывая Олесину ключицу.
– Рубля?
В глазах женщины блеснул красный терминаторский огонек – в ней возрождался интерес к жизни.
– Нет, шиллинга, – весело, с издевкой ответила она, перемещая взгляд с Олесиной ключицы на ее испуганное лицо.
Полтора рубля! Что значила эта сумма для Олеси сегодня утром? Ничего! Но сейчас у Олеси не было при себе даже носового платка.
– Ну так что? – не отступала тетка, большая, грузная, сердитая. – Девушка! Я жду.
– У меня нет денег, – прошептала Олеся.
– Что?
– Нет денег…
– Посмотрите, у нее нет денег! А мне-то что! Бесплатно ездить все горазды!
Четыре запоздалых пассажира прислушивались к диалогу контрабаса и свирели. Троллейбус затормозил, двери с дребезжанием разъехались в стороны.
– Ну-ка, выходи! – воинственно заявила кондукторша и грубо схватила Олесю за локоть.
– Вы что? – возмутилась Олеся и выдернула руку. – Мне надо на вокзал!
– А в Париж тебе не надо? – элегантно сострила тетка. – Ишь, вырядилась! Ни стыда, ни совести! Вертихвостка! А наглая какая! Посмотрите на нее! Да она…
В следующую минуту Олеся узнала о себе много нового. Словесное внушение было столь убедительным, что она вмиг скатилась по ступенькам троллейбуса и оказалась на улице. Ее щеки пылали от стыда, в глазах стояли слезы обиды. Впервые за двадцать два года Олеся услышала в свой адрес подобные выражения и эпитеты. Да и не только в свой адрес, а вообще. Ее жизнь была наполнена красотой и изяществом, рифмами Петрарки, холодными красками Норманна, прозрачной музыкальной акварелью Шуберта, экзальтированной живописью Эль Греко, изысканной графикой Хиросигэ. Короче, к восприятию грубостей и мата утонченная барышня была совершенно не подготовлена. Один из пассажиров – мужчина лет сорока в мятой шелковой рубашке веселенькой латиноамериканской расцветки – выскочил следом за Олесей на пустынную ночную улицу.
– Девочка! – окликнул он негромко.
Олеся посмотрела на него в растерянности.
– Что?
– У тебя нет денег? – вкрадчиво начал мужчина. У него были противные тонкие губы и бегающий взгляд.
Олеся кивнула.
– Так ведь можно заработать.
Уголки тонких губ, растянутых в сальную улыбочку, вздрагивали. Олеся в ужасе отшатнулась.
– Постой, глупая! – Мужчина попытался схватить Олесю.
Но та извернулась коброй, выскользнула и пустилась наутек.
Она мчалась не разбирая дороги, перепрыгивая через канавы, звонко хлопая подошвами по мокрому асфальту, попадая в фиолетово-белый свет ночных фонарей и ныряя в страшную тьму. Вокруг не было ни души. Город спал. Троллейбусная остановка скрылась где-то позади. Олеся завернула за угол дома и остановилась, хватая ртом воздух, задыхаясь. И поняла, что попала в очень оживленное место.
В широком проезде, образованном стенами пятиэтажек, в полумраке слонялись группы людей. Время от времени, светя фарами, в проезд вплывали автомобили. Олеся пригляделась. Две девушки в коротких темных платьях и на шпильках о чем-то разговаривали с водителем через открытое окно. Потом одна из них села в машину и уехала.
Следующая иномарка въехала во двор с противоположной стороны, выхватывая желтым ближним светом погрешности неровной дороги и бордюры. Едва притормозив у сумрачной стайки девиц, автомобиль тронулся дальше и остановился в пяти метрах от застывшей Олеси. Два парня из красного «ниссана» смотрели на яркое пятно, каковым являлась на этой загадочной темной улице сине-белая Олеся, и ждали, что девушка подойдет. А девушка и не собиралась.
– Эй, тебя что, парализовало? – спросил один из парней, высовываясь в окно. – Иди сюда!
– Зачем? – настороженно спросила Олеся. Парни переглянулись и засмеялись.
– Первый раз, что ли? – предположили они.
«Господи! – поняла наконец-то Олеся. – Куда я попала! Это же ночная ярмарка проституток. О-о-о, – застонала она, – я хочу домой, к Игореше, к Никитишне! Игорь, милый, забери меня отсюда! Пожалуйста-а-а! Я буду хорошо себя вести! Я больше никогда не буду тебя ругать, что ты оставляешь включенным тостер! Я буду сама делать тебе утром бутерброд! Я научусь варить борщ, который ты так любишь! Я буду разумно тратить заработанные тобой деньги! Я… Только забери меня отсюда!»
– Выбор вообще-то большой, – напомнил вербовщик. – Ты шевелиться будешь или нет?
– Да двигай, Вить, она вареная какая-то. Зачем нам такая нужна?
– Ну, хорошенькая ведь!
– Тебя что, ее лицо интересует?
– Ладно, возьмем кого-нибудь поэнергичнее. Давай вон тех двух…
Но владельцам красного «ниссана» так и не удалось завербовать исполнительных и трудолюбивых красавиц, по крайней мере на этой территории, так как в следующее мгновение все участники ночного рынка были ослеплены пронзительными фарами милицейского «уазика». Он с ревом ворвался во двор, словно разъяренный бык на песчаную арену корриды.
Иномарка плавно дала задний ход и скрылась в просвете между домами. Никем не арендованные девицы заметались, засуетились, пытаясь избежать встречи с милицейским десантом. Многим удалось скрыться, но Олеся оказалась в числе самых нерасторопных. Она ничего не успела понять, забилась дохлым воробышком в крепких руках молодого стража порядка и вскоре с замиранием сердца обнаружила себя в тесном железном чреве «уазика». Вокруг плевались грязными ругательствами, вопили, орали, толкались выбитые из графика ночных работ жрицы любви в количестве пяти человек.
После бесславного падения в лесу у Вадима болело колено. «Спасибо, что не перелом, – мрачно думал он, хромая, – это было бы очень кстати».
Преобразование киллера в мамашу происходило тяжко, с надрывом и головокружением. Вадим поставил себе задачей-минимум добиться тишины в квартире, чтобы не травмировать нервную соседку и не провоцировать ее на решительные действия. Наивный, он и не представлял, что – объективно – эта задача является не минимумом, а недостижимым идеалом.
Избежать воплей можно было довольно просто – прибить вредного младенца, но у Вадима не было на то санкции. Существовали, наверное, и другие, возможно, не менее эффективные способы умиротворения горланящих детей, но он о них ничего не знал. Опыт, накопленный человечеством в этом вопросе к моменту, когда на руках у Вадима оказался внук мэра, был недоступен. После одной рабочей смены в малогабаритной клетке с маленьким чудовищем Вадим начал склоняться к мысли, что самоубийство – вещь не такая уж и плохая. Очень даже привлекательная.
За восемь часов он семь раз покормил его молоком. Половина молочной смеси с завидным упорством выплевывалась прямо в лицо кормильцу, половина выливалась на пол. Еще ребенок проявлял отличные навыки кикбоксера: кулачком он целился в ухо Вадиму, ногой при этом ловко выбивал бутылочку.