Время поджимало. Он работал быстро; его сплющенные на концах пальцы совершали чудеса ловкости. Один раз он кое за чем подошел к стене. Лорд Квармалла не делал ошибок и не мог позволить себе этого.
Через короткое время все было сделано к его удовлетворению. Погасив те свечи, что он зажег последними, Квормал, владыка Квармалла, расслабленно откинулся назад в кресле и при слабом свете единственной свечки призвал к себе Флиндаха, чтобы можно было огласить гороскоп тем, кто ждал внизу.
По своему обыкновению, Флиндах появился почти сразу же. Он предстал перед своим хозяином, сложив руки на груди и покорно склонив голову. Флиндах никогда не злоупотреблял своим положением. Его фигура была освещена только снизу до пояса, а поверх этого тень скрывала то выражение заинтересованности или скуки, которое могло бы появиться на его отмеченном бородавками и пятнами лице. Подобным же образом было скрыто и изрытое оспинами, но все же более гладкое лицо Квормала, и только его бледные радужки фосфоресцировали в полумраке, словно две миниатюрные луны в темном окровавленном небе.
Словно испытывая Флиндаха или будто увидев его в первый раз, Квормал медленно поднял взгляд от ступней до лба стоящей перед ним фигуры и, глядя прямо в затененные глаза Флиндаха, так похожие на его собственные, заговорил:
– О Мастер Магов, в твоей власти оказать мне благодеяние сегодня ночью.
Флиндах хотел было заговорить, но Квормал поднял руку и быстро продолжил:
– Я наблюдал за тем, как ты из мальчика становишься юношей, и из юноши – мужчиной; я питал твои познания в Искусстве, пока они не стали уступать лишь моим собственным. Одна и та же мать выносила нас, хотя я был ее первенцем, а ты – ребенком ее последнего плодородного года; и это родство помогало нам. Твое влияние в Квармалле почти равно моему. Так что я чувствую, что твое усердие и верность заслуживают некоторой награды.
И снова Флиндах хотел заговорить, но жест Квормала помешал ему. Квормал говорил теперь более медленно, сопровождая слова отрывистым постукиванием пальцев по свитку пергамента:
– Мы оба прекрасно знаем и по слухам, и из непосредственных источников, что мои сыновья замышляют мою смерть. Правда также и то, что их планы должны быть каким-то образом расстроены, ибо ни один из двух не достоин стать владыкой Квармалла; и мне кажется невозможным, что кто-нибудь из них когда-нибудь достигнет подобной мудрости. В результате их склок Квармалл погибнет от запустения и небрежения, как погиб Зал Призраков. Более того, каждый из них, чтобы подкрепить действие своего колдовства, тайком нанял искусного рубаку из дальних краев – ты видел воина Гваэя – а это начало появления свободных наемников в Квармалле и верная погибель для нашей власти.
Он протянул руку к темным плотным рядам мумифицированных и восковых масок и задал риторический вопрос:
– Разве владыки Квармалла защищали и сохраняли наши, скрытые от глаз владения для того, чтобы капитаны-чужестранцы могли входить на наши советы, толпиться там и, в конце концов, захватить власть?
Он понизил голос и продолжал:
– А теперь гораздо более тайное дело. Наложница Кевисса носит в своем чреве мое семя: отпрыск мужского пола, согласно всем знамениям и пророчествам оракулов, – хотя это известно только Кевиссе и мне, а теперь и тебе, Флиндах. Если бы этот нерожденный побег достиг хотя бы отрочества, не имея братьев, я умер бы спокойно, оставив его под твое попечение с полным доверием и уверенностью.
Квормал помолчал, сидя бесстрастно, как статуя.
– Однако предупредить действия Хасьярла и Гваэя становится с каждым днем все труднее, ибо действия эти набирают силу и размах. Собственная врожденная порочность моих сыновей дает им доступ к областям и демонам, которых их предшественники могли лишь представлять в своем воображении. Даже я, уж на что сведущ в некромантии, часто чувствую отвращение.
Он умолк и загадочно посмотрел на Флиндаха. Тот заговорил, в первый раз с тех пор, как вошел в комнату. Его голос был голосом человека, привыкшего к произнесению магических формул, глубоким и звучным.
– Хозяин, то, что ты говоришь – правда. Однако как сможешь ты обойти их планы? Ты так же хорошо, как и я, знаешь тот обычай, который запрещает, пожалуй, единственное средство расстроить то, что они задумали.
Флиндах сделал паузу, словно собираясь сказать еще что-то, но Квормал резко вмешался:
– Я составил схему, которая может сработать, а может и нет. Ее успех зависит почти целиком от твоего сотрудничества.
Он понизил голос почти до шепота, жестом призывая Флиндаха подойти ближе.
– Даже у стен бывают уши, о Флиндах, а мне хотелось бы, чтобы этот план оставался в полной тайне.
Квормал снова сделал призывный жест, и Флиндах подошел еще ближе, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки от своего хозяина. Пригнувшись, он встал в такую позу, чтобы его ухо оказалось вблизи от губ властителя. Это расстояние было самым близким из всех, на которые он когда-либо приближался к Квормалу, и странное беспокойство заполнило его мозг, возрожденное небылицами детства. Этот древний человек, не имеющий возраста, с перламутровой радужкой глаз, так похожих на его собственные, казался Флиндаху нииракцам не сводным братом, а неким странным, беспощадным сводным отцом.
Разрастающийся в нем ужас усилился, когда, он почувствовал, как жилистые пальцы Квормала смыкаются на его запястье и мягко заставляют его придвинуться ближе, почти стать на колени рядом с креслом.
Губы Квормала быстро зашевелились, и Флиндах подавил в себе стремление вскочить и бежать, когда план начал разворачиваться перед ним. Свистящим голосом произнесена фраза, последняя фраза, Квормал замолчал, и Флиндах осознал всю чудовищность этого плана. В тот момент, когда это осознание проникало в его мозг, единственная свечка оплыла, и погасла. Наступила полная тьма.
Был и еще один вход. Он вел в Главную Башню Квармалла; и именно к этой, закрытой ковром двери наиболее часто обращались взгляды Гваэя. Принц, был твердо уверен в том, что сообщение о гороскопе будет таким же, как обычно, но в этот вечер его охватило некое любопытство; он чувствовал смутное предзнаменование, возвещающее наступление какого-то неблагоприятного события; это было похоже на предвещающие шторм порывы ветра.
Сегодня боги даровали Гваэю знамение; знамение, которое ни его некроманты, ни его собственное искусство не смогли истолковать к его полному удовлетворению. Так что он чувствовал, что умнее будет подготовиться к развитию событий и не предпринимать лишних шагов.
Как раз в тот момент, когда Гваэй смотрел на шпалеру, за которой, как он знал, скрывалась дверь, откуда выйдет Флиндах, чтобы объявить о результатах составления гороскопа, эта шпалера вздулась пузырем и задрожала, словно на нее подул какой-то ветерок или легко толкнула чья-то рука.
Хасьярл резко откинулся назад в кресле и воскликнул своим высоким тенором:
– Шах ладьей твоему королю и мат в три хода!
Он зловеще опустил одно веко и с торжеством посмотрел на Гваэя.
Тот, не отрывал взгляда от все еще колышущейся шпалеры, сказал ясным, мягким голосом:
– Мой конь вмешивается, заметив шах, Брат. Я ставлю мат в два хода. Ты снова ошибся.
Ко как раз в тот момент, когда Хасьярл с грохотом смел шахматы на пол, ковер заколыхался еще сильнее. Два раба раздвинули его посередине, и прозвучал резкий удар гонга, сообщающий о приближении какого-то высокого сановника.
Из-за завесы бесшумно выступила высокая худощавая фигура Флиндаха. Его скрытое в тени лицо, несмотря на безобразное родимое пятно и три бородавки, было исполнено великого и торжественного достоинства. А своей мрачной невыразительностью – невыразительностью, которую странным образом высмеивал многозначительный блеск, затаившийся глубоко в черных зрачках глаз с перламутровой радужкой и алыми белками – оно, казалось, предвещало какие-то плохие новости.
Флиндах, стоящей в арочном проеме, обрамленном богатыми шпалерами, поднял одну руку в жесте, требующем молчания, и в длинном низком зале прекратилось всякое движение. Хорошо вышколенные рабы-прислужники застыли на своих местах, почтительно склонив голову; Гваэй остался сидеть, как и прежде, глядя на Флиндаха в упор: Хасьярл, который полуобернулся в тот момент, когда прозвучал гонг, также ждал сообщения. Они знали, что через мгновение их отец Квормал выступит из-за спины Флиндаха и, зловеще улыбаясь, объявит свой гороскоп. Процедура всегда была такой; и всегда, с тех пор как каждый мог вспомнить, Гваэй и Хасьярл в этот момент желали своему отцу смерти.
Флиндах начал говорить, подняв руку в драматическом жесте:
– Составление гороскопа было завершено, и заключение сделано. Судьба человека исполняется в тот самый момент, как ее предсказывают Небеса. И вот какие новости принес я Хасьярлу и Гваэю, сынам Квормала!
Быстрым движением Флиндах вытащил из-за пояса тонкий свиток пергамента и, смяв его ладонями, уронил к своим ногам. Продолжая то же самое движение, он протянул руку за свое левое плечо и, выступив из тени арки, натянул на голову остроконечный капюшон.
Широко раскинув руки, Флиндах заговорил голосом, который, казалось, шел издалека:
– Квормал, владыка Квармалла, окончил свое правление. Гороскоп исполнился. Пусть скорбят все, кто находится внутри стен Квармалла. В течение трех дней место владыки будет вакантным. Так требует обычай, и так будет. Утром, когда солнце войдет во двор замка, то, что осталось от того, кто был некогда великим и могущественным властителем, будет предано огню. А теперь я иду оплакивать своего хозяина и наблюдать за выполнением похоронных обрядов и постов, молитвами готовясь к его уходу. Делайте и вы то же самое.
Флиндах медленно повернулся и исчез в темноте, из которой пришел.
В течение десяти полных ударов сердца Гваэй и Хасьярл сидели неподвижно. Это сообщение прозвучало для обоих, как удар грома. Гваэю на секунду захотелось хихикать, как ребенку, который неожиданно избежал наказания и которого вместо этого поощрили; но в тайниках своего мозга он был наполовину убежден, что все это время он знал, каким будет результат гороскопа. Однако он поборол свое ребяческое ликование и сидел молча, с неподвижным взглядом.
Хасьярл, с другой стороны, прореагировал так, как и следовало от него ожидать. Он состроил несколько диковинных гримас и закончил непристойным полузадушенным смешком. Потом он нахмурился и, повернувшись, сказал Гваэю:
– Разве ты не слышал, что сказал Флиндах? Я должен идти и подготовиться!
С этими словами он, пошатываясь, поднялся на ноги, молча зашагал через комнату и вышел в широкую сводчатую дверь.
Гваэй остался сидеть еще несколько мгновений, нахмурившись и сосредоточенно сощурив глаза, словно размышляя над какой-то темной проблемой, для разрешения которой требовались все силы. Внезапно он щелкнул пальцами, сделал знак своим рабам, чтобы они шли вперед, и стал готовиться к возвращению в Нижние Уровни.
Странное зрелище, встретившее его, когда он достиг своей цели, заставило остановиться на каменном пороге. Полностью обнаженный Хасьярл стоял по колено в воде в окутанной паром мраморной ванне, сделанной в форме раковины-гребешка; он ругался и поносил людей, заполнявших огромную комнату. А они, все как один – волшебники, офицеры, надсмотрщики, пажи с большими, окаймленными бахромой полотенцами, темно-красными одеждами и другими предметами туалета в руках – стояли трепетно-неподвижно, с раболепным страхом в глазах. Исключением были только три раба, дрожащими, но ловкими руками намыливающие и поливающие своего хозяина.
Фафхрд был вынужден признать, что голый Хасьярл был каким-то более целостным – уродливым повсюду – злой дух, рождающийся из горячего источника. И хотя его гротескный по-детски розовый торс и разной длины руки дергались и извивались в припадке бешенства, порожденного страхом, все же в нем было какое-никакое достоинство.
Он рычал:
– Говорите, вы все, есть ли какая-нибудь предосторожность, о которой я забыл, правило, которое я упустил из виду, крысиная нора, которую я проглядел к через которую может пробраться Гваэй? О, почему именно в эту ночь, когда демоны подстерегают меня и я должен держать в уме тысячу вещей и одеться для похорон моего отца, именно в эту ночь меня должны обслуживать одни кретины? Вы, что, все оглохли и онемели? Где этот великий воитель, которому следовало бы защищать меня сейчас? Где мои алые колечки? Меньше намыливай здесь, ты…. возьми это! Ты, Эссем, хорошо ли нас охраняют сверху? Я не доверяю Флиндаху. Иссим, достаточно ли у нас стражников внизу? Гваэй – это змея, которая может нанести удар сквозь любую щель. О Темные Боги, защитите меня! Иди в казарму, Иссим, возьми еще людей и усиль наши патрули внизу – и раз уж ты пойдешь туда, я сейчас припомнил, прикажи, чтобы они продолжали пытать Фриску. Вырвите у нее правду! Она участвует в заговоре Гваэя против меня – сегодняшняя ночь меня в этом убедила. Гваэй знал, что смерть моего отца неизбежна, и разработал планы вторжения много недель назад. Все вы здесь можете быть шпионами у него на жалованье! О, где же мой воитель? И где мои алые колечки?!!
Фафхрд, который придвигался вперед, ускорил шаги при упоминании о Фриске. Простые расспросы в камере пыток обнаружат ее побег и его участие в нем. Он должен как-то отвлечь Хасьярла. Поэтому он остановился почти перед лицом розового, мокрого принца, от которого шел пар, и смело сказал:
– Твой воитель здесь, владыка. И он советует тебе не вялую оборону, а быстрый удар по Гваэю! Без сомнения, твой мощный ум уже разработал множество хитроумных планов атаки. Порази врага, как громом!
Фафхрду едва удалось договорить свою речь убедительно и не позволить своему голосу замолкнуть, потому что его внимание полностью поглотила проделываемая в это время странная операция. Кока Хасьярл стоял неподвижно, скрючившись и вывернув набок голову, раб-банщик с лицом пепельного цвета оттянул левое верхнее веко принца за ресницы и вставил в проделанную в нем дырочку крошечное алое колесико или колечко с двумя выступами вдоль ребра; по размеру оно было не больше зерна чечевицы. Колечко было насажена на конец прутика из слоновой кости, тонкого, как соломинка, а все действия раба выполнялись с таким напряженным вниманием, с каким человек берет яд у гремучей змеи, – если можно вообразить себе такое мероприятие чисто в целях сравнения.
Однако эта операция была быстро завершена – и с правым глазом тоже – и, по-видимому, к полному удовлетворению Хасьярла, поскольку он не ударил раба мокрым и покрытым мыльной пеной хлыстом, который все еще свисал с запястья, и поскольку, когда Хасьярл выпрямился, он широко ухмылялся Фафхрду.
– Твой совет хорош, воитель, – закричал он. – Все эти идиоты могут только трястись от страха. У меня действительно есть давно подготовленный план удара, который я испытаю сейчас; план, который не нарушит похоронных обрядов. Эссем, возьми рабов и принеси пыль – ты знаешь, что именно я имею в виду – и жди меня у вентиляторов. Девушки, смойте эту мыльную пену теплой водой. Мальчик, подай мне туфли и мой купальный халат! Те остальные одежды могут подождать. Следуй за мной, Фафхрд!
Но в эту минуту его взгляд за алыми колечками вспыхнул, остановившись на двадцати четырех бородатых, укрытых под капюшонами волшебниках, боязливо стоящих возле своих кресел.
– Немедленно возвращайтесь к своим чарам, вы, невежды! – взревел Хасьярл. – Я не говорил вам, что вы можете остановиться, пока я моюсь! Возвращайтесь к своим чарам и нашлите все ваши болезни на Гваэя – черную, красную, зеленую чуму, капель из носа и кровавое гниение – или я спалю ваши бороды до самых ресниц вместо вступления к еще более страшным галкам! Торопись, Эссем! Идем, Фафхрд!
Молодой властитель Нижних Уровней казался неестественно спокойным и владеющим собой, однако создавалось впечатление, что под этим спокойствием не было ничего, кроме трепещущего возбуждения и мелькающих, как стрелы, мыслей – впечатление такое сильное, что Мышелов едва ли удивился бы, если бы вокруг Гваэя засияла аура Голубой Стихии Молний. И действительно, Мышелов почувствовал, что его кожу начинает жечь и покалывать, словно именно такое воздействие незримо исходило от хозяина.
Гваэй метнул быстрый изучающий взгляд на Мышелова и красивую рабыню, проговорив торопливым, веселым, подрагивающим голосом:
– Ну, Мышелов, я вижу, что ты успел заблаговременно попробовать свою награду. Ах, юность, и сумрачные закоулки, и служащие подушкой мечты, и любовные встречи – что еще может придать жизни позолоту или сделать ее дешевле оплывшей и закопченной свечки? Девушка показала тебе свое искусство? Прекрасно! Ививис, дорогая, я должен вознаградить твое рвение. Я подарил Дивис ожерелье – может, ты тоже хочешь такое? Или у меня есть брошь в форме скорпиона, с рубиновыми глазами….
Мышелов почувствовал, как лежащая в его руке рука девушки затрепетала и похолодела, и быстро перебил:
– Мой демон говорит со мной, владыка Гваэй, и, по его словам, это та ночь, когда Судьба ходит по земле.
Гваэй рассмеялся.
– Твой демон подслушивал, спрятавшись за ковром. Он услышал разговоры о быстрой кончине моего отца.
Пока он говорил, на конце его носа, между ноздрями, образовалась капля. Мышелов зачарованно смотрел, как она растет. Гваэй хотел было поднять руку и стереть ее тыльной стороной ладони, но вместо этого стряхнул ее, дернув головой. В течение какого-то мгновения он хмурился, потом снова рассмеялся.
– Да, Судьба ступила сегодня на Главную Башню Квармалла! – сказал он, но только теперь его быстрый веселый голос был чуть хрипловатым.
– Мой демон шепчет мне еще, что этой ночью опасные силы бродят вокруг, – продолжил Мышелов.
– Ага, братская любовь и все такое прочее, – саркастически заметил в ответ Гваэй, но теперь его голос был похож на карканье, выражение крайнего удивления расширило его глаза. Он вздрогнул, как от холода, и из его носа посыпались капли. Три волоска вылетело из его шевелюры и упало ему на глаза. Его рабы отпрянули от него.
– Мой демон предупреждает меня, что нам лучше побыстрее использовать против этих сил мое Великое Заклинание, – продолжал Мышелов, возвращаясь, как обычно, в мыслях к неиспытанным рунам Шильбы. – Оно уничтожает только волшебников Второго Ранга и ниже. Твои, поскольку они все Первого Ранга, останутся невредимыми. Но волшебники Хасьярла погибнут.
Гваэй открыл рот, чтобы ответить, но из его горла вылетели не слова, а лишь кошмарный воющий стон, словно у немого. Нездоровый румянец ярко выступил на, его скулах, и Мышелову казалось теперь, что по правой стороне подбородка принца расползается красноватое пятно, в то время как на левой формируются черные прыщи. В воздухе разлилась ужасающая вонь. Гваэй пошатнулся, и его глаза наполнились зеленоватым гноем. Он поднял к ним руку, тыльная сторона которой была покрыта желтоватой коркой с красными трещинами. Рабы бросились бежать.
– Чары, насланные Хасьярлом! – прошипел Мышелов. – Волшебники Гваэя все еще спят! Я разбужу их! Поддержи его, Ививис!
И, повернувшись, он со скоростью ветра понесся по коридору и вверх по пандусу, пока не добежал до Зала Волшебства. Войдя туда, он начал хлопать в ладони и резко свистеть сквозь зубы, потому что двенадцать тощих магов в набедренных повязках и правда все еще лежали, свернувшись клубочком в своих широких креслах с высокой спинкой, и храпели. Мышелов подскочил по очереди к каждому магу, выпрямляя и тряся их отнюдь не нежными руками и крича им прямо в уши:
– За работу! Противоядие! Охраняйте Гваэя!
Одиннадцать волшебников проснулись довольно быстро и вскоре уже глядели широко открытыми глазами в пустоту, хотя их тела еще в течение некоторого времени покачивались, а головы подергивались от встряски, заданной Мышеловом – словно одиннадцать маленьких суденышек, которые только что тряхнул шторм.
Мышелову пришлось немного повозиться с двенадцатым, хотя и этот уже начинал просыпаться и вскоре должен был взяться за свою долю работы, когда внезапно в арочном проеме появился Гваэй; Ививис стояла с ним рядом, но уже не поддерживала его. В темноте лицо юного властителя сияло тем же чистым серебристым блеском, что и его массивная серебряная маска, висящая в нише над аркой.
– Отойди в сторону. Серый Мышелов, я расшевелю этого лентяя, – воскликнул он ясным, журчащим голосом и, схватив небольшую обсидиановую чашу, швырнул ее в сторону сонного волшебника.
Чаша должна была упасть не больше чем на полдороге между ними. Мышелов подумал было, не хочет ли Гваэй разбудить старца грохотом, с которым она разобьется. Но тут Гваэй пристально взглянул на летящую по воздуху чашу, и она пугающим образом набрала скорость. Это было так, как если бы он подбросил мяч, а затем ударил по нему битой. Чаша метнулась вперед, словно снаряд, выпущенный вдаль из мощной катапульты, раздробила череп старца и забрызгала мозгами кресло и Мышелова. Гваэй рассмеялся немного высоковатым смехом и беспечно воскликнул:
– Я должен сдержать свое возбуждение! Я должен! Я должен! Внезапное выздоровление от двух дюжин смертей – или двадцати трех и Капели из Носа – это не повод для того, чтобы философ потерял над собой контроль. О, я словно пьян!
Ививис внезапно закричала:
– Комната плывет! Я вижу серебряных рыбок!
Мышелов и сам теперь почувствовал головокружение и увидел, как фосфоресцирующая зеленая ладонь тянется из-под арки к Гваэю – и за ней вытягивается тонкая рука, которая удлиняется до нескольких ярдов. Мышелов как следует проморгался, и рука исчезла – но теперь повсюду плавали пурпурные испарения.
Мышелов посмотрел на Гваэя и увидел, что тот, с угрюмым взглядом, сильно шмыгает носом, раз, и другой, хотя не видно было, чтобы новые капли образовывались на кончике носа.
Справа от Хасьярла по толстому, широкому, скользящему на катках кожаному ремню трусили рысцой три раба чудовищного вида: огромные, вывернутые внутрь ступни; толстые, как у слона, ноги: широкая, как кузнечные мехи, грудь; руки карликов и крошечные головы с широкими зубастыми ртами и ноздрями, которые были больше, чем глаза и уши, – существа, созданные для тяжкого бега и ни для чего больше. Движущийся ремень, перекрутившись на полоборота, исчезал внутри вертикально поставленного, сложенного из камней цилиндра ярдов пяти в диаметре и появлялся под тем местом, где входил, но двигаясь уже в обратном направлении, чтобы пройти под катками и завершить петлю. Изнутри цилиндра доносилось глухое поскрипывание огромного деревянного вентилятора, который вращался с помощью этого ремня и нагнетал поддерживающий жизнь воздух вниз, в Нижние Уровни.
Слева от Хасьярла в цилиндре была небольшая дверца на высоте головы Фафхрда. К этой двери по четырем узким каменным ступенькам поднималась, один за другим, колонна унылых гномов с большими головами. Каждый гном нес на плече темный мешок и, дойдя до дверцы, развязывал его и опустошал содержимое в гудящую шахту, очень тщательно вытряхивая его внутрь, а потом складывал мешок и спрыгивал наземь, чтобы освободить место другому носильщику.
Хасьярл бросил косой взгляд через плечо на Фафхрда.
– Букет для Гваэя! – закричал он. – Я развеял по дующему вниз ветру баснословное богатство: порошок опийного мака, измельченные в пыль лотос и мандрагору, раскрошенную коноплю. Миллион приятных непристойных снов, и все для Гваэя! Это одержит над ним победу тремя способами: он проспит весь день и пропустит похороны моего отца, и тогда Квармалл мой по праву единственного присутствовавшего и без всякого кровопролития, которое омрачило бы обряды; его волшебники уснут, и мои чары, несущие заразу, прорвутся к нему и сразят его вонючей студенистой смертью; его владения уснут, каждый раб и каждый проклятый паж, так что мы завоюем их, просто вступив в Нижние Уровни после того, как будет покончено с похоронами. Эй, вы там, быстрее!
Через короткое время все было сделано к его удовлетворению. Погасив те свечи, что он зажег последними, Квормал, владыка Квармалла, расслабленно откинулся назад в кресле и при слабом свете единственной свечки призвал к себе Флиндаха, чтобы можно было огласить гороскоп тем, кто ждал внизу.
По своему обыкновению, Флиндах появился почти сразу же. Он предстал перед своим хозяином, сложив руки на груди и покорно склонив голову. Флиндах никогда не злоупотреблял своим положением. Его фигура была освещена только снизу до пояса, а поверх этого тень скрывала то выражение заинтересованности или скуки, которое могло бы появиться на его отмеченном бородавками и пятнами лице. Подобным же образом было скрыто и изрытое оспинами, но все же более гладкое лицо Квормала, и только его бледные радужки фосфоресцировали в полумраке, словно две миниатюрные луны в темном окровавленном небе.
Словно испытывая Флиндаха или будто увидев его в первый раз, Квормал медленно поднял взгляд от ступней до лба стоящей перед ним фигуры и, глядя прямо в затененные глаза Флиндаха, так похожие на его собственные, заговорил:
– О Мастер Магов, в твоей власти оказать мне благодеяние сегодня ночью.
Флиндах хотел было заговорить, но Квормал поднял руку и быстро продолжил:
– Я наблюдал за тем, как ты из мальчика становишься юношей, и из юноши – мужчиной; я питал твои познания в Искусстве, пока они не стали уступать лишь моим собственным. Одна и та же мать выносила нас, хотя я был ее первенцем, а ты – ребенком ее последнего плодородного года; и это родство помогало нам. Твое влияние в Квармалле почти равно моему. Так что я чувствую, что твое усердие и верность заслуживают некоторой награды.
И снова Флиндах хотел заговорить, но жест Квормала помешал ему. Квормал говорил теперь более медленно, сопровождая слова отрывистым постукиванием пальцев по свитку пергамента:
– Мы оба прекрасно знаем и по слухам, и из непосредственных источников, что мои сыновья замышляют мою смерть. Правда также и то, что их планы должны быть каким-то образом расстроены, ибо ни один из двух не достоин стать владыкой Квармалла; и мне кажется невозможным, что кто-нибудь из них когда-нибудь достигнет подобной мудрости. В результате их склок Квармалл погибнет от запустения и небрежения, как погиб Зал Призраков. Более того, каждый из них, чтобы подкрепить действие своего колдовства, тайком нанял искусного рубаку из дальних краев – ты видел воина Гваэя – а это начало появления свободных наемников в Квармалле и верная погибель для нашей власти.
Он протянул руку к темным плотным рядам мумифицированных и восковых масок и задал риторический вопрос:
– Разве владыки Квармалла защищали и сохраняли наши, скрытые от глаз владения для того, чтобы капитаны-чужестранцы могли входить на наши советы, толпиться там и, в конце концов, захватить власть?
Он понизил голос и продолжал:
– А теперь гораздо более тайное дело. Наложница Кевисса носит в своем чреве мое семя: отпрыск мужского пола, согласно всем знамениям и пророчествам оракулов, – хотя это известно только Кевиссе и мне, а теперь и тебе, Флиндах. Если бы этот нерожденный побег достиг хотя бы отрочества, не имея братьев, я умер бы спокойно, оставив его под твое попечение с полным доверием и уверенностью.
Квормал помолчал, сидя бесстрастно, как статуя.
– Однако предупредить действия Хасьярла и Гваэя становится с каждым днем все труднее, ибо действия эти набирают силу и размах. Собственная врожденная порочность моих сыновей дает им доступ к областям и демонам, которых их предшественники могли лишь представлять в своем воображении. Даже я, уж на что сведущ в некромантии, часто чувствую отвращение.
Он умолк и загадочно посмотрел на Флиндаха. Тот заговорил, в первый раз с тех пор, как вошел в комнату. Его голос был голосом человека, привыкшего к произнесению магических формул, глубоким и звучным.
– Хозяин, то, что ты говоришь – правда. Однако как сможешь ты обойти их планы? Ты так же хорошо, как и я, знаешь тот обычай, который запрещает, пожалуй, единственное средство расстроить то, что они задумали.
Флиндах сделал паузу, словно собираясь сказать еще что-то, но Квормал резко вмешался:
– Я составил схему, которая может сработать, а может и нет. Ее успех зависит почти целиком от твоего сотрудничества.
Он понизил голос почти до шепота, жестом призывая Флиндаха подойти ближе.
– Даже у стен бывают уши, о Флиндах, а мне хотелось бы, чтобы этот план оставался в полной тайне.
Квормал снова сделал призывный жест, и Флиндах подошел еще ближе, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки от своего хозяина. Пригнувшись, он встал в такую позу, чтобы его ухо оказалось вблизи от губ властителя. Это расстояние было самым близким из всех, на которые он когда-либо приближался к Квормалу, и странное беспокойство заполнило его мозг, возрожденное небылицами детства. Этот древний человек, не имеющий возраста, с перламутровой радужкой глаз, так похожих на его собственные, казался Флиндаху нииракцам не сводным братом, а неким странным, беспощадным сводным отцом.
Разрастающийся в нем ужас усилился, когда, он почувствовал, как жилистые пальцы Квормала смыкаются на его запястье и мягко заставляют его придвинуться ближе, почти стать на колени рядом с креслом.
Губы Квормала быстро зашевелились, и Флиндах подавил в себе стремление вскочить и бежать, когда план начал разворачиваться перед ним. Свистящим голосом произнесена фраза, последняя фраза, Квормал замолчал, и Флиндах осознал всю чудовищность этого плана. В тот момент, когда это осознание проникало в его мозг, единственная свечка оплыла, и погасла. Наступила полная тьма.
***
Шахматная игра была в разгаре; единственными звуками, не считая неумолчного шарканья босых ног и шипения фитилей в лампах, были глухое постукивание шахматных фигурок и отрывистое покашливание Хасьярла. Низкий стол, за которым сидели оба брата, стоял напротив широкой сводчатой двери – единственного видимого входа в комнату Совета.Был и еще один вход. Он вел в Главную Башню Квармалла; и именно к этой, закрытой ковром двери наиболее часто обращались взгляды Гваэя. Принц, был твердо уверен в том, что сообщение о гороскопе будет таким же, как обычно, но в этот вечер его охватило некое любопытство; он чувствовал смутное предзнаменование, возвещающее наступление какого-то неблагоприятного события; это было похоже на предвещающие шторм порывы ветра.
Сегодня боги даровали Гваэю знамение; знамение, которое ни его некроманты, ни его собственное искусство не смогли истолковать к его полному удовлетворению. Так что он чувствовал, что умнее будет подготовиться к развитию событий и не предпринимать лишних шагов.
Как раз в тот момент, когда Гваэй смотрел на шпалеру, за которой, как он знал, скрывалась дверь, откуда выйдет Флиндах, чтобы объявить о результатах составления гороскопа, эта шпалера вздулась пузырем и задрожала, словно на нее подул какой-то ветерок или легко толкнула чья-то рука.
Хасьярл резко откинулся назад в кресле и воскликнул своим высоким тенором:
– Шах ладьей твоему королю и мат в три хода!
Он зловеще опустил одно веко и с торжеством посмотрел на Гваэя.
Тот, не отрывал взгляда от все еще колышущейся шпалеры, сказал ясным, мягким голосом:
– Мой конь вмешивается, заметив шах, Брат. Я ставлю мат в два хода. Ты снова ошибся.
Ко как раз в тот момент, когда Хасьярл с грохотом смел шахматы на пол, ковер заколыхался еще сильнее. Два раба раздвинули его посередине, и прозвучал резкий удар гонга, сообщающий о приближении какого-то высокого сановника.
Из-за завесы бесшумно выступила высокая худощавая фигура Флиндаха. Его скрытое в тени лицо, несмотря на безобразное родимое пятно и три бородавки, было исполнено великого и торжественного достоинства. А своей мрачной невыразительностью – невыразительностью, которую странным образом высмеивал многозначительный блеск, затаившийся глубоко в черных зрачках глаз с перламутровой радужкой и алыми белками – оно, казалось, предвещало какие-то плохие новости.
Флиндах, стоящей в арочном проеме, обрамленном богатыми шпалерами, поднял одну руку в жесте, требующем молчания, и в длинном низком зале прекратилось всякое движение. Хорошо вышколенные рабы-прислужники застыли на своих местах, почтительно склонив голову; Гваэй остался сидеть, как и прежде, глядя на Флиндаха в упор: Хасьярл, который полуобернулся в тот момент, когда прозвучал гонг, также ждал сообщения. Они знали, что через мгновение их отец Квормал выступит из-за спины Флиндаха и, зловеще улыбаясь, объявит свой гороскоп. Процедура всегда была такой; и всегда, с тех пор как каждый мог вспомнить, Гваэй и Хасьярл в этот момент желали своему отцу смерти.
Флиндах начал говорить, подняв руку в драматическом жесте:
– Составление гороскопа было завершено, и заключение сделано. Судьба человека исполняется в тот самый момент, как ее предсказывают Небеса. И вот какие новости принес я Хасьярлу и Гваэю, сынам Квормала!
Быстрым движением Флиндах вытащил из-за пояса тонкий свиток пергамента и, смяв его ладонями, уронил к своим ногам. Продолжая то же самое движение, он протянул руку за свое левое плечо и, выступив из тени арки, натянул на голову остроконечный капюшон.
Широко раскинув руки, Флиндах заговорил голосом, который, казалось, шел издалека:
– Квормал, владыка Квармалла, окончил свое правление. Гороскоп исполнился. Пусть скорбят все, кто находится внутри стен Квармалла. В течение трех дней место владыки будет вакантным. Так требует обычай, и так будет. Утром, когда солнце войдет во двор замка, то, что осталось от того, кто был некогда великим и могущественным властителем, будет предано огню. А теперь я иду оплакивать своего хозяина и наблюдать за выполнением похоронных обрядов и постов, молитвами готовясь к его уходу. Делайте и вы то же самое.
Флиндах медленно повернулся и исчез в темноте, из которой пришел.
В течение десяти полных ударов сердца Гваэй и Хасьярл сидели неподвижно. Это сообщение прозвучало для обоих, как удар грома. Гваэю на секунду захотелось хихикать, как ребенку, который неожиданно избежал наказания и которого вместо этого поощрили; но в тайниках своего мозга он был наполовину убежден, что все это время он знал, каким будет результат гороскопа. Однако он поборол свое ребяческое ликование и сидел молча, с неподвижным взглядом.
Хасьярл, с другой стороны, прореагировал так, как и следовало от него ожидать. Он состроил несколько диковинных гримас и закончил непристойным полузадушенным смешком. Потом он нахмурился и, повернувшись, сказал Гваэю:
– Разве ты не слышал, что сказал Флиндах? Я должен идти и подготовиться!
С этими словами он, пошатываясь, поднялся на ноги, молча зашагал через комнату и вышел в широкую сводчатую дверь.
Гваэй остался сидеть еще несколько мгновений, нахмурившись и сосредоточенно сощурив глаза, словно размышляя над какой-то темной проблемой, для разрешения которой требовались все силы. Внезапно он щелкнул пальцами, сделал знак своим рабам, чтобы они шли вперед, и стал готовиться к возвращению в Нижние Уровни.
***
Фафхрд едва успел покинуть Зал Призраков, когда услышал слабое дребезжание и позвякивание, какое издают осторожно передвигающиеся вооруженные люди. Его очарованное любование прелестями Фриски тут же улетучилось, словно Северянина окатили ледяной водой. Он отпрянул в более густую тьму и подслушивал достаточно долго, чтобы выяснить, что это был патруль Хасьярла, охраняющий Верхние Уровни от вторжения из Гваэевых Нижних – а не выслеживающий его и Фриску, как Северянин опасался. Потом Фафхрд быстро направился к Хасьярлову Залу Волшебства, испытывая мрачное удовлетворение от того, что его память на ориентиры и повороты работала, казалось, так же хорошо в лабиринте тоннелей, как на лесных тропах и крутых зигзагообразных горных подъемах.Странное зрелище, встретившее его, когда он достиг своей цели, заставило остановиться на каменном пороге. Полностью обнаженный Хасьярл стоял по колено в воде в окутанной паром мраморной ванне, сделанной в форме раковины-гребешка; он ругался и поносил людей, заполнявших огромную комнату. А они, все как один – волшебники, офицеры, надсмотрщики, пажи с большими, окаймленными бахромой полотенцами, темно-красными одеждами и другими предметами туалета в руках – стояли трепетно-неподвижно, с раболепным страхом в глазах. Исключением были только три раба, дрожащими, но ловкими руками намыливающие и поливающие своего хозяина.
Фафхрд был вынужден признать, что голый Хасьярл был каким-то более целостным – уродливым повсюду – злой дух, рождающийся из горячего источника. И хотя его гротескный по-детски розовый торс и разной длины руки дергались и извивались в припадке бешенства, порожденного страхом, все же в нем было какое-никакое достоинство.
Он рычал:
– Говорите, вы все, есть ли какая-нибудь предосторожность, о которой я забыл, правило, которое я упустил из виду, крысиная нора, которую я проглядел к через которую может пробраться Гваэй? О, почему именно в эту ночь, когда демоны подстерегают меня и я должен держать в уме тысячу вещей и одеться для похорон моего отца, именно в эту ночь меня должны обслуживать одни кретины? Вы, что, все оглохли и онемели? Где этот великий воитель, которому следовало бы защищать меня сейчас? Где мои алые колечки? Меньше намыливай здесь, ты…. возьми это! Ты, Эссем, хорошо ли нас охраняют сверху? Я не доверяю Флиндаху. Иссим, достаточно ли у нас стражников внизу? Гваэй – это змея, которая может нанести удар сквозь любую щель. О Темные Боги, защитите меня! Иди в казарму, Иссим, возьми еще людей и усиль наши патрули внизу – и раз уж ты пойдешь туда, я сейчас припомнил, прикажи, чтобы они продолжали пытать Фриску. Вырвите у нее правду! Она участвует в заговоре Гваэя против меня – сегодняшняя ночь меня в этом убедила. Гваэй знал, что смерть моего отца неизбежна, и разработал планы вторжения много недель назад. Все вы здесь можете быть шпионами у него на жалованье! О, где же мой воитель? И где мои алые колечки?!!
Фафхрд, который придвигался вперед, ускорил шаги при упоминании о Фриске. Простые расспросы в камере пыток обнаружат ее побег и его участие в нем. Он должен как-то отвлечь Хасьярла. Поэтому он остановился почти перед лицом розового, мокрого принца, от которого шел пар, и смело сказал:
– Твой воитель здесь, владыка. И он советует тебе не вялую оборону, а быстрый удар по Гваэю! Без сомнения, твой мощный ум уже разработал множество хитроумных планов атаки. Порази врага, как громом!
Фафхрду едва удалось договорить свою речь убедительно и не позволить своему голосу замолкнуть, потому что его внимание полностью поглотила проделываемая в это время странная операция. Кока Хасьярл стоял неподвижно, скрючившись и вывернув набок голову, раб-банщик с лицом пепельного цвета оттянул левое верхнее веко принца за ресницы и вставил в проделанную в нем дырочку крошечное алое колесико или колечко с двумя выступами вдоль ребра; по размеру оно было не больше зерна чечевицы. Колечко было насажена на конец прутика из слоновой кости, тонкого, как соломинка, а все действия раба выполнялись с таким напряженным вниманием, с каким человек берет яд у гремучей змеи, – если можно вообразить себе такое мероприятие чисто в целях сравнения.
Однако эта операция была быстро завершена – и с правым глазом тоже – и, по-видимому, к полному удовлетворению Хасьярла, поскольку он не ударил раба мокрым и покрытым мыльной пеной хлыстом, который все еще свисал с запястья, и поскольку, когда Хасьярл выпрямился, он широко ухмылялся Фафхрду.
– Твой совет хорош, воитель, – закричал он. – Все эти идиоты могут только трястись от страха. У меня действительно есть давно подготовленный план удара, который я испытаю сейчас; план, который не нарушит похоронных обрядов. Эссем, возьми рабов и принеси пыль – ты знаешь, что именно я имею в виду – и жди меня у вентиляторов. Девушки, смойте эту мыльную пену теплой водой. Мальчик, подай мне туфли и мой купальный халат! Те остальные одежды могут подождать. Следуй за мной, Фафхрд!
Но в эту минуту его взгляд за алыми колечками вспыхнул, остановившись на двадцати четырех бородатых, укрытых под капюшонами волшебниках, боязливо стоящих возле своих кресел.
– Немедленно возвращайтесь к своим чарам, вы, невежды! – взревел Хасьярл. – Я не говорил вам, что вы можете остановиться, пока я моюсь! Возвращайтесь к своим чарам и нашлите все ваши болезни на Гваэя – черную, красную, зеленую чуму, капель из носа и кровавое гниение – или я спалю ваши бороды до самых ресниц вместо вступления к еще более страшным галкам! Торопись, Эссем! Идем, Фафхрд!
***
Серый Мышелов в эту минуту возвращался вместе с Ививис из своего чулана, когда Гваэй, в туфлях с бархатными подошвами и сопровождаемый босыми рабами, вышел навстречу им из-за угла в темном коридоре так быстро, что скрыться от него уже не было времени.Молодой властитель Нижних Уровней казался неестественно спокойным и владеющим собой, однако создавалось впечатление, что под этим спокойствием не было ничего, кроме трепещущего возбуждения и мелькающих, как стрелы, мыслей – впечатление такое сильное, что Мышелов едва ли удивился бы, если бы вокруг Гваэя засияла аура Голубой Стихии Молний. И действительно, Мышелов почувствовал, что его кожу начинает жечь и покалывать, словно именно такое воздействие незримо исходило от хозяина.
Гваэй метнул быстрый изучающий взгляд на Мышелова и красивую рабыню, проговорив торопливым, веселым, подрагивающим голосом:
– Ну, Мышелов, я вижу, что ты успел заблаговременно попробовать свою награду. Ах, юность, и сумрачные закоулки, и служащие подушкой мечты, и любовные встречи – что еще может придать жизни позолоту или сделать ее дешевле оплывшей и закопченной свечки? Девушка показала тебе свое искусство? Прекрасно! Ививис, дорогая, я должен вознаградить твое рвение. Я подарил Дивис ожерелье – может, ты тоже хочешь такое? Или у меня есть брошь в форме скорпиона, с рубиновыми глазами….
Мышелов почувствовал, как лежащая в его руке рука девушки затрепетала и похолодела, и быстро перебил:
– Мой демон говорит со мной, владыка Гваэй, и, по его словам, это та ночь, когда Судьба ходит по земле.
Гваэй рассмеялся.
– Твой демон подслушивал, спрятавшись за ковром. Он услышал разговоры о быстрой кончине моего отца.
Пока он говорил, на конце его носа, между ноздрями, образовалась капля. Мышелов зачарованно смотрел, как она растет. Гваэй хотел было поднять руку и стереть ее тыльной стороной ладони, но вместо этого стряхнул ее, дернув головой. В течение какого-то мгновения он хмурился, потом снова рассмеялся.
– Да, Судьба ступила сегодня на Главную Башню Квармалла! – сказал он, но только теперь его быстрый веселый голос был чуть хрипловатым.
– Мой демон шепчет мне еще, что этой ночью опасные силы бродят вокруг, – продолжил Мышелов.
– Ага, братская любовь и все такое прочее, – саркастически заметил в ответ Гваэй, но теперь его голос был похож на карканье, выражение крайнего удивления расширило его глаза. Он вздрогнул, как от холода, и из его носа посыпались капли. Три волоска вылетело из его шевелюры и упало ему на глаза. Его рабы отпрянули от него.
– Мой демон предупреждает меня, что нам лучше побыстрее использовать против этих сил мое Великое Заклинание, – продолжал Мышелов, возвращаясь, как обычно, в мыслях к неиспытанным рунам Шильбы. – Оно уничтожает только волшебников Второго Ранга и ниже. Твои, поскольку они все Первого Ранга, останутся невредимыми. Но волшебники Хасьярла погибнут.
Гваэй открыл рот, чтобы ответить, но из его горла вылетели не слова, а лишь кошмарный воющий стон, словно у немого. Нездоровый румянец ярко выступил на, его скулах, и Мышелову казалось теперь, что по правой стороне подбородка принца расползается красноватое пятно, в то время как на левой формируются черные прыщи. В воздухе разлилась ужасающая вонь. Гваэй пошатнулся, и его глаза наполнились зеленоватым гноем. Он поднял к ним руку, тыльная сторона которой была покрыта желтоватой коркой с красными трещинами. Рабы бросились бежать.
– Чары, насланные Хасьярлом! – прошипел Мышелов. – Волшебники Гваэя все еще спят! Я разбужу их! Поддержи его, Ививис!
И, повернувшись, он со скоростью ветра понесся по коридору и вверх по пандусу, пока не добежал до Зала Волшебства. Войдя туда, он начал хлопать в ладони и резко свистеть сквозь зубы, потому что двенадцать тощих магов в набедренных повязках и правда все еще лежали, свернувшись клубочком в своих широких креслах с высокой спинкой, и храпели. Мышелов подскочил по очереди к каждому магу, выпрямляя и тряся их отнюдь не нежными руками и крича им прямо в уши:
– За работу! Противоядие! Охраняйте Гваэя!
Одиннадцать волшебников проснулись довольно быстро и вскоре уже глядели широко открытыми глазами в пустоту, хотя их тела еще в течение некоторого времени покачивались, а головы подергивались от встряски, заданной Мышеловом – словно одиннадцать маленьких суденышек, которые только что тряхнул шторм.
Мышелову пришлось немного повозиться с двенадцатым, хотя и этот уже начинал просыпаться и вскоре должен был взяться за свою долю работы, когда внезапно в арочном проеме появился Гваэй; Ививис стояла с ним рядом, но уже не поддерживала его. В темноте лицо юного властителя сияло тем же чистым серебристым блеском, что и его массивная серебряная маска, висящая в нише над аркой.
– Отойди в сторону. Серый Мышелов, я расшевелю этого лентяя, – воскликнул он ясным, журчащим голосом и, схватив небольшую обсидиановую чашу, швырнул ее в сторону сонного волшебника.
Чаша должна была упасть не больше чем на полдороге между ними. Мышелов подумал было, не хочет ли Гваэй разбудить старца грохотом, с которым она разобьется. Но тут Гваэй пристально взглянул на летящую по воздуху чашу, и она пугающим образом набрала скорость. Это было так, как если бы он подбросил мяч, а затем ударил по нему битой. Чаша метнулась вперед, словно снаряд, выпущенный вдаль из мощной катапульты, раздробила череп старца и забрызгала мозгами кресло и Мышелова. Гваэй рассмеялся немного высоковатым смехом и беспечно воскликнул:
– Я должен сдержать свое возбуждение! Я должен! Я должен! Внезапное выздоровление от двух дюжин смертей – или двадцати трех и Капели из Носа – это не повод для того, чтобы философ потерял над собой контроль. О, я словно пьян!
Ививис внезапно закричала:
– Комната плывет! Я вижу серебряных рыбок!
Мышелов и сам теперь почувствовал головокружение и увидел, как фосфоресцирующая зеленая ладонь тянется из-под арки к Гваэю – и за ней вытягивается тонкая рука, которая удлиняется до нескольких ярдов. Мышелов как следует проморгался, и рука исчезла – но теперь повсюду плавали пурпурные испарения.
Мышелов посмотрел на Гваэя и увидел, что тот, с угрюмым взглядом, сильно шмыгает носом, раз, и другой, хотя не видно было, чтобы новые капли образовывались на кончике носа.
***
Фафхрд стоял на три шага позади Хасьярла, который в своем мешковатом, с высоким воротником халате из бурой, как земля, ткани был похож на обезьяну.Справа от Хасьярла по толстому, широкому, скользящему на катках кожаному ремню трусили рысцой три раба чудовищного вида: огромные, вывернутые внутрь ступни; толстые, как у слона, ноги: широкая, как кузнечные мехи, грудь; руки карликов и крошечные головы с широкими зубастыми ртами и ноздрями, которые были больше, чем глаза и уши, – существа, созданные для тяжкого бега и ни для чего больше. Движущийся ремень, перекрутившись на полоборота, исчезал внутри вертикально поставленного, сложенного из камней цилиндра ярдов пяти в диаметре и появлялся под тем местом, где входил, но двигаясь уже в обратном направлении, чтобы пройти под катками и завершить петлю. Изнутри цилиндра доносилось глухое поскрипывание огромного деревянного вентилятора, который вращался с помощью этого ремня и нагнетал поддерживающий жизнь воздух вниз, в Нижние Уровни.
Слева от Хасьярла в цилиндре была небольшая дверца на высоте головы Фафхрда. К этой двери по четырем узким каменным ступенькам поднималась, один за другим, колонна унылых гномов с большими головами. Каждый гном нес на плече темный мешок и, дойдя до дверцы, развязывал его и опустошал содержимое в гудящую шахту, очень тщательно вытряхивая его внутрь, а потом складывал мешок и спрыгивал наземь, чтобы освободить место другому носильщику.
Хасьярл бросил косой взгляд через плечо на Фафхрда.
– Букет для Гваэя! – закричал он. – Я развеял по дующему вниз ветру баснословное богатство: порошок опийного мака, измельченные в пыль лотос и мандрагору, раскрошенную коноплю. Миллион приятных непристойных снов, и все для Гваэя! Это одержит над ним победу тремя способами: он проспит весь день и пропустит похороны моего отца, и тогда Квармалл мой по праву единственного присутствовавшего и без всякого кровопролития, которое омрачило бы обряды; его волшебники уснут, и мои чары, несущие заразу, прорвутся к нему и сразят его вонючей студенистой смертью; его владения уснут, каждый раб и каждый проклятый паж, так что мы завоюем их, просто вступив в Нижние Уровни после того, как будет покончено с похоронами. Эй, вы там, быстрее!