Так что же, прикажете на глазах у Карра сверять символы с кодом?
— Простите, что побеспокоил вас, — пробормотал он.
Карр уделил ему мимолетный взгляд.
— Ну что вы, наоборот. Такие задачки всегда доставляют мне удовольствие.
Постепенно в комнате воцарился полумрак. Норман включил свет; Карр поблагодарил его кивком головы.
Карандаш летал над бумагой. Норман получил еще три листка. Математик трудился над последним, когда дверь кабинета распахнулась.
— Линтикум! — проговорил с еле слышимой укоризной мелодичный голос. — Чем ты так занят? Я жду тебя внизу уже полчаса.
— Прости, милая, — откликнулся профессор, поглядев сначала на часы, а потом на жену, — я заработался…
Миссис Карр увидела Нормана.
— О, я не знала, что ты не один! Что подумает профессор Сейлор! Боюсь, ему показалось, что я командую тобой!
Она сопроводила свои слова столь обворожительной улыбкой, что Норман повторил вслед за Карром:
— Вовсе нет.
— Профессор Сейлор выглядит смертельно усталым, — продолжала миссис Карр, озабоченно глядя на Нормана. — Надеюсь, ты не замучил его своими выкладками, Линтикум?
— Не беспокойся, дорогая. Все расчеты проделал сам, — сказал ее муж.
Она обошла стол и взглянула на листок.
— Что это? — спросила она, мило улыбаясь.
— Понятия не имею, — отозвался Карр, потянулся и подмигнул Норману. — По-моему, профессор Сейлор собирается устроить переворот в социологии, но пока хранит все в тайне. Я не знаю, к чему относятся его символы.
Он использует меня в качестве электронного мозга.
Как бы испросив кивком разрешения у Нормана, миссис Карр взяла один листок и поднесла его к глазам за толстыми стеклами очков. Должно быть, стройные ряды символов смутили ее, и она быстро положила листок обратно.
— Математика для меня сущее наказание, — проговорила она.
— Глупости, Флора, — возразил Карр. — На рынке я тебе и в подметки не гожусь. Сколько я ни пробовал, ты считаешь скорее моего.
— Ну, это такие мелочи, — протянула миссис Карр.
— Мне осталось совсем чуть-чуть, — сказал ее муж и вернулся к своим вычислениям.
— О, профессор Сейлор, будьте так любезны, передайте Тэнси, что я приглашаю ее на бридж завтра вечером, — полушепотом произнесла миссис Карр. — Завтра у нас четверг. Будут Хульда Ганнисон и Ивлин Соутелл. У Линтикума, к сожалению, дела.
— Конечно, — сказал Норман. — Однако я боюсь, что она не сможет прийти.
Он вновь пустился рассказывать о придуманном пищевом отравлении.
— Какой ужас! — воскликнула миссис Карр. — Могу ли я чем-нибудь помочь?
— Спасибо, — поблагодарил Норман. — Мы наняли сиделку.
— ; — Разумно, — одобрила миссис Карр и пристально поглядела на Нормана, словно хотела дознаться, где находится источник его мудрости. Под ее взглядом, одновременно хищным и наивным, ему стало неловко. Он понял бы, если бы на него так посмотрела одна из студенток, но эта пожилая женщина…
Карр отложил карандаш.
— Готово, — сообщил он.
Рассыпаясь в благодарностях, Норман собрал листки.
— Не стоит, — скромно ответил Карр. — Признаться, мне было очень любопытно.
— Линтикум просто обожает математику, а в особенности — всякие задачи, — сообщила миссис Карр. — Однажды, — продолжила она с одобрением в голосе, — он составил таблицы для скачек!
— Да… всего лишь… э… в качестве примера вычисления вероятностей, — прибавил Карр, горделиво улыбнувшись.
Ее ладонь лежала на его плече; он положил сверху свою руку. Пожилые, но энергичные, старые телом, молодые духом, они казались безупречной парой.
— Если я произведу переворот в социологии, — сказал Норман, — то вы будете первым, кто об этом узнает, Линтикум, обещаю вам. Всего хорошего.
Придя домой, он достал код и углубился в его изучение. Первый лист был помечен буквой «W». Норман вроде бы помнил, что стоит за этой буквой, но для надежности решил проверить себя.
Итак, «W»: как похитить душу.
Да, вот оно. Обратившись к выведенным Карром формулам, он расшифровал базовое уравнение. «С — зазубренная полоска меди». Норман кивнул, «Т — повернуть по солнцу». Он нахмурился. Не годится. Как удачно все-таки он сообразил воспользоваться помощью математика, чтобы упростить семнадцать уравнений, каждое из которых представляло собой заклинание по извлечению души из тела и принадлежало тому или иному народу — арабам, зулусам, полинезийцам, американским неграм, индейцам и так далее. Самые современные формулы, причем те, которые применяются на практике!
«А — бледная поганка». Вот еще! Нет, явно не годится. Где ему, скажите на милость, искать бледную поганку?
Он вполне обойдется без нее. Норман взял два других листа: с буквами «V»— «Как управлять чужой душой»и «Z»— «Как напускать сон». Через несколько минут он убедился, что составные части основных формул раздобыть будет нетрудно, хотя «Z» требовал использования Руки Славы и предписывал бросить кладбищенскую землю на крышу того дома, обитателей которого надо было погрузить в сон. Что касается руки, то нужно только пробраться в анатомическую лабораторию. А потом…
Осознав вдруг, что устал и что его воротит от этих формул, которые выглядели не столько смехотворными, сколько омерзительными, Норман встал. Впервые с того момента, как появился дома, он посмотрел на фигуру у окна. Она сидела лицом к задернутым шторам и раскачивалась на стуле. Ритмическое движение зачаровывало.
Внезапная, как удар, на Нормана обрушилась тоска по Тэнси, по ее жестам, интонациям, причудам — всему, что делает человека настоящим, близким и любимым. Присутствие же в доме ледяной статуи, злобной карикатуры на Тэнси, лишь усиливало тоску. Что он, черт возьми, за мужчина, если морочит себе голову оккультными формулами, тогда как… «Душа уязвима, — говорила Тэнси. — Служанки Ганнисонов порой рассказывают странные вещи…»
Ему следует отправиться к Ганнисонам и потребовать ответа у Хульды!
Собрав волю в кулак, Норман подавил гнев. Поступив так, он лишь окончательно все разрушит. Разве можно применять физическую силу против того, у кого в заложниках психика, то бишь самая суть любимого тобой человека? Нет, он уже прошел через это и наметил образ действий. Он должен победить ведьм их собственным оружием. Отвратительные колдовские формулы — его единственная надежда. Тут Норман совершил привычную ошибку: посмотрел в лицо Тэнси. Поежившись, он переместился так, чтобы стоять спиной к качающемуся стулу.
Ему было не по себе, по телу распространялся какой-то зуд — словом, о продолжении работы не могло быть и речи.
Неожиданно он спросил:
— Почему, по-твоему, все вдруг так переменилось к худшему?
— Потому что было нарушено Равновесие, — откликнулся механический голос. Судя по скрипу стула, фигура все раскачивалась.
— Как? — Он начал было поворачивать голову на скрип, но вовремя одумался.
— Когда я отреклась от магии.
— Но почему они возжелали нашей смерти?
— Потому что своим отречением я нарушила Равновесие.
— Да, но как ты объяснишь столь резкий переход от пустяковых уколов и подначек к покушению на жизнь?
Скрип прекратился. Иного ответа не последовало.
Впрочем, сказал себе Норман, он знает ответ. То существо у него за спиной верило в колдовство; война же колдунов или ведьм между собой очень похожа на «окопную войну» или на осаду крепости. Железобетон и броня отражают пули и снаряды, а защитные заклинания обезвреживают все попытки врага причинить зло. Но как только железобетон и броня исчезли, ведьма, которая отреклась от своего ремесла, оказалась на «ничейной» земле…
И потом, пока существует возможность контратак, редко кто отважится на лобовой удар. Разумнее всего выжидать, нападая лишь тогда, когда противник «подставится».
К тому же в колдовской битве, как и в настоящей, наверняка берут заложников, заключают тайные соглашения и, следовательно, всячески стараются избегнуть кровопролития, если таковое не неизбежно.
Теперь становится понятно, почему вроде бы малозначительный поступок Тэнси нарушил Равновесие. Что подумает воюющая сторона, если в самый разгар войны враг неожиданно пустит на дно все свои корабли и уничтожит все свои самолеты, как бы предлагая покончить с собой?
Рассуждая здраво, ответ может быть только один. Это будет означать, что у врага появилось оружие куда более мощное, чем корабли и самолеты, вместе взятые, и что он намерен завести разговор о мире, который в конечном итоге обернется ловушкой. И выход — незамедлительно ударить самим, пока противник не развернул вновь боевые порядки.
— Мне кажется… — произнес он.
То ли свист рассекаемого воздуха, то ли скрип половицы под толстым ковром, то ли некое шестое чувство — что-то заставило его обернуться.
Резко отпрянув, он увернулся от опускающейся ему на голову железяки. Та с размаху обрушилась на спинку стула. Удар по касательной задел плечо Нормана, которое тут же онемело.
Хватаясь здоровой рукой за стол, Норман поднялся с пола и огляделся. Увиденное настолько потрясло его, что он пошатнулся.
Тэнси, вернее, существо в ее обличье застыло посреди комнаты, слегка подавшись телом вперед. Ноги существа были босыми; тапочки оно сняло, чтобы производить меньше шума. В руке оно сжимало стальную кочергу, которая обычно стояла у камина.
Лицо его обрело жизнь — жизнь, которая вынудила оскалить зубы, которая раздувала ноздри и сверкала в голодных глазах. Зарычав, существо замахнулось кочергой на лампу на потолке. Комната погрузилась во мрак.
В темноте прошелестели шаги. Норман отпрыгнул, но все равно чуть было не попал под удар. Судя по раздававшимся звукам, существо взобралось на стол. Внезапно наступила тишина, в которой отчетливо слышалось уча» щенное дыхание — дыхание животного.
Норман скорчился на ковре, стараясь не шевелиться и напрягая слух. До чего же беспомощной, подумалось ему, становится слуховая система человека, когда нужно определить, откуда исходит звук. Сначала шорохи доносились из одного угла комнаты, потом словно переметнулись в другой, и постепенно Норман потерял ориентацию. Он попытался вспомнить, в каком именно направлении отскочил от стола.
Упав на ковер, он откатился — куда? на сколько? Где стена — «бред ним или позади? Чтобы поставить препоны любителям подглядывать в окна, он сам опустил шторы в гостиной и в спальне; что ж, он поработал на славу. В комнату не проникал снаружи ни единый лучик света. Норман сознавал, что лежит на ковре; это было единственное, что он знал наверняка.
Где-то во мраке пряталось ОНО. Может, ОНО способно видеть в темноте? Тогда чего ОНО ждет? Норман прислушался. Все было тихо, пропало даже учащенное дыхание.
Должно быть, такая же темнота царит под пологом джунглей. Цивилизация не может существовать без света.
Когда свет гаснет, цивилизация погибает. Норман попытался мыслить так, как если бы был тем существом, которое охотилось за ним. На что оно рассчитывало, разбивая лампу? Неожиданно комната словно превратилась в первобытную пещеру, а Норман как будто преобразился в дикаря, который испуганно озирается по сторонам в непроглядном мраке: колдунья вселила в тело его возлюбленной демона, жирная колдунья с отвислой губой и звериным взглядом. Должен ли он схватить топор и размозжить ту милую головку, в которую проник демон? Или лучше найти колдунью и пытать ее, пока она не отзовет своего демона? Но что станется с его женой? Соплеменники, наткнувшись на нее, убьют на месте — таков закон. А засевший в ней демон хочет смерти ему…
Голова у Нормана пошла кругом. Пробуя собраться с мыслями, он внезапно догадался, чего дожидается демон в человеческом облике.
Мышцы его уже болят. Онемение проходит, и плечо начинает подергиваться от боли. Рано или поздно он пошевелится. И тогда демон набросится на него.
Норман осторожно вытянул руку. Медленно, очень медленно он повел ею вокруг. Пальцы его нащупали какую-то книгу. Зажав ее между большим и указательным пальцами, Норман подтащил книгу к себе. От усилия, которое потребовалось на то, чтобы сохранить тишину, рука его мелко задрожала.
Примерившись, он швырнул книгу прочь, так, чтобы она упала на ковер в нескольких футах от него. Послышался глухой стук, а сразу за ним — другой. Ободренный успехом своего замысла, Норман рванулся на звук, норовя схватить демона. Но тот перехитрил его. Руки Нормана вцепились в диванную подушку, которая накрыла собой книгу; только чудо спасло его от кочерги. Та врезалась в ковер совсем рядом.
Норман слепо зашарил в темноте и вдруг нащупал холодный металл. Завязалась борьба. Мгновение спустя Норман рухнул на ковер, сжимая в пальцах кочергу, а существо, судя по шарканью ног, удалилось к черному ходу.
Норман последовал за ним на кухню. Раздался грохот: из кухонного стола вывалился ящик с ножами, ложками и вилками.
Света в кухне было вполне достаточно, чтобы Норман мог разглядеть демона и успел перехватить руку с ножом.
Существо прыгнуло на него, и они покатились по полу.
Тело, которое прижималось к телу Нормана, было теплым и, казалось, каждой своей клеточкой источало ненависть. Ощутив щекой холод стального лезвия, он дернулся, отбил нож и подтянул ноги к животу, чтобы обезопасить себя от коленей существа. Оно впилось в ту его руку, которой он защищался от ножа. Зубы вонзились в рукав пиджака, и ткань поползла по шву, когда Норман тряхнул рукой, стараясь высвободить ее. Ему меж пальцев попались волосы, и он судорожно вцепился в них. Демон выронил нож и замахнулся растопыренной пятерней, норовя выцарапать Норману глаза. Когда у него ничего не вышло, он зарычал и плюнул противнику в лицо. Норман заломил ему руки за спину, рывком встал на колени и распахнул дверцу нижнего отделения буфета, где хранились всякие веревки. Существо продолжало глухо порыкивать.
Глава 19
— Простите, что побеспокоил вас, — пробормотал он.
Карр уделил ему мимолетный взгляд.
— Ну что вы, наоборот. Такие задачки всегда доставляют мне удовольствие.
Постепенно в комнате воцарился полумрак. Норман включил свет; Карр поблагодарил его кивком головы.
Карандаш летал над бумагой. Норман получил еще три листка. Математик трудился над последним, когда дверь кабинета распахнулась.
— Линтикум! — проговорил с еле слышимой укоризной мелодичный голос. — Чем ты так занят? Я жду тебя внизу уже полчаса.
— Прости, милая, — откликнулся профессор, поглядев сначала на часы, а потом на жену, — я заработался…
Миссис Карр увидела Нормана.
— О, я не знала, что ты не один! Что подумает профессор Сейлор! Боюсь, ему показалось, что я командую тобой!
Она сопроводила свои слова столь обворожительной улыбкой, что Норман повторил вслед за Карром:
— Вовсе нет.
— Профессор Сейлор выглядит смертельно усталым, — продолжала миссис Карр, озабоченно глядя на Нормана. — Надеюсь, ты не замучил его своими выкладками, Линтикум?
— Не беспокойся, дорогая. Все расчеты проделал сам, — сказал ее муж.
Она обошла стол и взглянула на листок.
— Что это? — спросила она, мило улыбаясь.
— Понятия не имею, — отозвался Карр, потянулся и подмигнул Норману. — По-моему, профессор Сейлор собирается устроить переворот в социологии, но пока хранит все в тайне. Я не знаю, к чему относятся его символы.
Он использует меня в качестве электронного мозга.
Как бы испросив кивком разрешения у Нормана, миссис Карр взяла один листок и поднесла его к глазам за толстыми стеклами очков. Должно быть, стройные ряды символов смутили ее, и она быстро положила листок обратно.
— Математика для меня сущее наказание, — проговорила она.
— Глупости, Флора, — возразил Карр. — На рынке я тебе и в подметки не гожусь. Сколько я ни пробовал, ты считаешь скорее моего.
— Ну, это такие мелочи, — протянула миссис Карр.
— Мне осталось совсем чуть-чуть, — сказал ее муж и вернулся к своим вычислениям.
— О, профессор Сейлор, будьте так любезны, передайте Тэнси, что я приглашаю ее на бридж завтра вечером, — полушепотом произнесла миссис Карр. — Завтра у нас четверг. Будут Хульда Ганнисон и Ивлин Соутелл. У Линтикума, к сожалению, дела.
— Конечно, — сказал Норман. — Однако я боюсь, что она не сможет прийти.
Он вновь пустился рассказывать о придуманном пищевом отравлении.
— Какой ужас! — воскликнула миссис Карр. — Могу ли я чем-нибудь помочь?
— Спасибо, — поблагодарил Норман. — Мы наняли сиделку.
— ; — Разумно, — одобрила миссис Карр и пристально поглядела на Нормана, словно хотела дознаться, где находится источник его мудрости. Под ее взглядом, одновременно хищным и наивным, ему стало неловко. Он понял бы, если бы на него так посмотрела одна из студенток, но эта пожилая женщина…
Карр отложил карандаш.
— Готово, — сообщил он.
Рассыпаясь в благодарностях, Норман собрал листки.
— Не стоит, — скромно ответил Карр. — Признаться, мне было очень любопытно.
— Линтикум просто обожает математику, а в особенности — всякие задачи, — сообщила миссис Карр. — Однажды, — продолжила она с одобрением в голосе, — он составил таблицы для скачек!
— Да… всего лишь… э… в качестве примера вычисления вероятностей, — прибавил Карр, горделиво улыбнувшись.
Ее ладонь лежала на его плече; он положил сверху свою руку. Пожилые, но энергичные, старые телом, молодые духом, они казались безупречной парой.
— Если я произведу переворот в социологии, — сказал Норман, — то вы будете первым, кто об этом узнает, Линтикум, обещаю вам. Всего хорошего.
Придя домой, он достал код и углубился в его изучение. Первый лист был помечен буквой «W». Норман вроде бы помнил, что стоит за этой буквой, но для надежности решил проверить себя.
Итак, «W»: как похитить душу.
Да, вот оно. Обратившись к выведенным Карром формулам, он расшифровал базовое уравнение. «С — зазубренная полоска меди». Норман кивнул, «Т — повернуть по солнцу». Он нахмурился. Не годится. Как удачно все-таки он сообразил воспользоваться помощью математика, чтобы упростить семнадцать уравнений, каждое из которых представляло собой заклинание по извлечению души из тела и принадлежало тому или иному народу — арабам, зулусам, полинезийцам, американским неграм, индейцам и так далее. Самые современные формулы, причем те, которые применяются на практике!
«А — бледная поганка». Вот еще! Нет, явно не годится. Где ему, скажите на милость, искать бледную поганку?
Он вполне обойдется без нее. Норман взял два других листа: с буквами «V»— «Как управлять чужой душой»и «Z»— «Как напускать сон». Через несколько минут он убедился, что составные части основных формул раздобыть будет нетрудно, хотя «Z» требовал использования Руки Славы и предписывал бросить кладбищенскую землю на крышу того дома, обитателей которого надо было погрузить в сон. Что касается руки, то нужно только пробраться в анатомическую лабораторию. А потом…
Осознав вдруг, что устал и что его воротит от этих формул, которые выглядели не столько смехотворными, сколько омерзительными, Норман встал. Впервые с того момента, как появился дома, он посмотрел на фигуру у окна. Она сидела лицом к задернутым шторам и раскачивалась на стуле. Ритмическое движение зачаровывало.
Внезапная, как удар, на Нормана обрушилась тоска по Тэнси, по ее жестам, интонациям, причудам — всему, что делает человека настоящим, близким и любимым. Присутствие же в доме ледяной статуи, злобной карикатуры на Тэнси, лишь усиливало тоску. Что он, черт возьми, за мужчина, если морочит себе голову оккультными формулами, тогда как… «Душа уязвима, — говорила Тэнси. — Служанки Ганнисонов порой рассказывают странные вещи…»
Ему следует отправиться к Ганнисонам и потребовать ответа у Хульды!
Собрав волю в кулак, Норман подавил гнев. Поступив так, он лишь окончательно все разрушит. Разве можно применять физическую силу против того, у кого в заложниках психика, то бишь самая суть любимого тобой человека? Нет, он уже прошел через это и наметил образ действий. Он должен победить ведьм их собственным оружием. Отвратительные колдовские формулы — его единственная надежда. Тут Норман совершил привычную ошибку: посмотрел в лицо Тэнси. Поежившись, он переместился так, чтобы стоять спиной к качающемуся стулу.
Ему было не по себе, по телу распространялся какой-то зуд — словом, о продолжении работы не могло быть и речи.
Неожиданно он спросил:
— Почему, по-твоему, все вдруг так переменилось к худшему?
— Потому что было нарушено Равновесие, — откликнулся механический голос. Судя по скрипу стула, фигура все раскачивалась.
— Как? — Он начал было поворачивать голову на скрип, но вовремя одумался.
— Когда я отреклась от магии.
— Но почему они возжелали нашей смерти?
— Потому что своим отречением я нарушила Равновесие.
— Да, но как ты объяснишь столь резкий переход от пустяковых уколов и подначек к покушению на жизнь?
Скрип прекратился. Иного ответа не последовало.
Впрочем, сказал себе Норман, он знает ответ. То существо у него за спиной верило в колдовство; война же колдунов или ведьм между собой очень похожа на «окопную войну» или на осаду крепости. Железобетон и броня отражают пули и снаряды, а защитные заклинания обезвреживают все попытки врага причинить зло. Но как только железобетон и броня исчезли, ведьма, которая отреклась от своего ремесла, оказалась на «ничейной» земле…
И потом, пока существует возможность контратак, редко кто отважится на лобовой удар. Разумнее всего выжидать, нападая лишь тогда, когда противник «подставится».
К тому же в колдовской битве, как и в настоящей, наверняка берут заложников, заключают тайные соглашения и, следовательно, всячески стараются избегнуть кровопролития, если таковое не неизбежно.
Теперь становится понятно, почему вроде бы малозначительный поступок Тэнси нарушил Равновесие. Что подумает воюющая сторона, если в самый разгар войны враг неожиданно пустит на дно все свои корабли и уничтожит все свои самолеты, как бы предлагая покончить с собой?
Рассуждая здраво, ответ может быть только один. Это будет означать, что у врага появилось оружие куда более мощное, чем корабли и самолеты, вместе взятые, и что он намерен завести разговор о мире, который в конечном итоге обернется ловушкой. И выход — незамедлительно ударить самим, пока противник не развернул вновь боевые порядки.
— Мне кажется… — произнес он.
То ли свист рассекаемого воздуха, то ли скрип половицы под толстым ковром, то ли некое шестое чувство — что-то заставило его обернуться.
Резко отпрянув, он увернулся от опускающейся ему на голову железяки. Та с размаху обрушилась на спинку стула. Удар по касательной задел плечо Нормана, которое тут же онемело.
Хватаясь здоровой рукой за стол, Норман поднялся с пола и огляделся. Увиденное настолько потрясло его, что он пошатнулся.
Тэнси, вернее, существо в ее обличье застыло посреди комнаты, слегка подавшись телом вперед. Ноги существа были босыми; тапочки оно сняло, чтобы производить меньше шума. В руке оно сжимало стальную кочергу, которая обычно стояла у камина.
Лицо его обрело жизнь — жизнь, которая вынудила оскалить зубы, которая раздувала ноздри и сверкала в голодных глазах. Зарычав, существо замахнулось кочергой на лампу на потолке. Комната погрузилась во мрак.
В темноте прошелестели шаги. Норман отпрыгнул, но все равно чуть было не попал под удар. Судя по раздававшимся звукам, существо взобралось на стол. Внезапно наступила тишина, в которой отчетливо слышалось уча» щенное дыхание — дыхание животного.
Норман скорчился на ковре, стараясь не шевелиться и напрягая слух. До чего же беспомощной, подумалось ему, становится слуховая система человека, когда нужно определить, откуда исходит звук. Сначала шорохи доносились из одного угла комнаты, потом словно переметнулись в другой, и постепенно Норман потерял ориентацию. Он попытался вспомнить, в каком именно направлении отскочил от стола.
Упав на ковер, он откатился — куда? на сколько? Где стена — «бред ним или позади? Чтобы поставить препоны любителям подглядывать в окна, он сам опустил шторы в гостиной и в спальне; что ж, он поработал на славу. В комнату не проникал снаружи ни единый лучик света. Норман сознавал, что лежит на ковре; это было единственное, что он знал наверняка.
Где-то во мраке пряталось ОНО. Может, ОНО способно видеть в темноте? Тогда чего ОНО ждет? Норман прислушался. Все было тихо, пропало даже учащенное дыхание.
Должно быть, такая же темнота царит под пологом джунглей. Цивилизация не может существовать без света.
Когда свет гаснет, цивилизация погибает. Норман попытался мыслить так, как если бы был тем существом, которое охотилось за ним. На что оно рассчитывало, разбивая лампу? Неожиданно комната словно превратилась в первобытную пещеру, а Норман как будто преобразился в дикаря, который испуганно озирается по сторонам в непроглядном мраке: колдунья вселила в тело его возлюбленной демона, жирная колдунья с отвислой губой и звериным взглядом. Должен ли он схватить топор и размозжить ту милую головку, в которую проник демон? Или лучше найти колдунью и пытать ее, пока она не отзовет своего демона? Но что станется с его женой? Соплеменники, наткнувшись на нее, убьют на месте — таков закон. А засевший в ней демон хочет смерти ему…
Голова у Нормана пошла кругом. Пробуя собраться с мыслями, он внезапно догадался, чего дожидается демон в человеческом облике.
Мышцы его уже болят. Онемение проходит, и плечо начинает подергиваться от боли. Рано или поздно он пошевелится. И тогда демон набросится на него.
Норман осторожно вытянул руку. Медленно, очень медленно он повел ею вокруг. Пальцы его нащупали какую-то книгу. Зажав ее между большим и указательным пальцами, Норман подтащил книгу к себе. От усилия, которое потребовалось на то, чтобы сохранить тишину, рука его мелко задрожала.
Примерившись, он швырнул книгу прочь, так, чтобы она упала на ковер в нескольких футах от него. Послышался глухой стук, а сразу за ним — другой. Ободренный успехом своего замысла, Норман рванулся на звук, норовя схватить демона. Но тот перехитрил его. Руки Нормана вцепились в диванную подушку, которая накрыла собой книгу; только чудо спасло его от кочерги. Та врезалась в ковер совсем рядом.
Норман слепо зашарил в темноте и вдруг нащупал холодный металл. Завязалась борьба. Мгновение спустя Норман рухнул на ковер, сжимая в пальцах кочергу, а существо, судя по шарканью ног, удалилось к черному ходу.
Норман последовал за ним на кухню. Раздался грохот: из кухонного стола вывалился ящик с ножами, ложками и вилками.
Света в кухне было вполне достаточно, чтобы Норман мог разглядеть демона и успел перехватить руку с ножом.
Существо прыгнуло на него, и они покатились по полу.
Тело, которое прижималось к телу Нормана, было теплым и, казалось, каждой своей клеточкой источало ненависть. Ощутив щекой холод стального лезвия, он дернулся, отбил нож и подтянул ноги к животу, чтобы обезопасить себя от коленей существа. Оно впилось в ту его руку, которой он защищался от ножа. Зубы вонзились в рукав пиджака, и ткань поползла по шву, когда Норман тряхнул рукой, стараясь высвободить ее. Ему меж пальцев попались волосы, и он судорожно вцепился в них. Демон выронил нож и замахнулся растопыренной пятерней, норовя выцарапать Норману глаза. Когда у него ничего не вышло, он зарычал и плюнул противнику в лицо. Норман заломил ему руки за спину, рывком встал на колени и распахнул дверцу нижнего отделения буфета, где хранились всякие веревки. Существо продолжало глухо порыкивать.
Глава 19
— Дело очень серьезное, Норм, — сказал Гарольд Ганнисон. — Феннер с Лидделлом рвут и мечут.
Норман подвинулся ближе вместе со стулом, как будто разговор с Ганнисоном и был той причиной, которая» Ривела его сюда.
— Думаю, — говорил Ганнисон, — они намерены использовать случай с Маргарет Ван Найс: мол, дыма без огня не бывает. Кроме того, они могут выставить против вас Теодора Дженнингса и заявить, что его «нервный срыв» был вызван вашей несправедливостью к мальчику, и так далее. Разумеется, мы отстоим вашу невиновность, но боюсь, что даже упоминание о подобных вещах произведет неблагоприятное впечатление на остальных членов опекунского совета. Прибавьте еще ту лекцию о сексуальном образовании, которую вы собирались прочитать, и своих друзей-актеров, которых вы пригласили в колледж. Я ничего не имею против них, Норм, однако вы выбрали для приглашения крайне неудачное время.
Норман кивнул, как того требовали обстоятельства. Миссис Ганнисон должна скоро подойти. Служанка сказала ему по телефону, что она только что поехала к мужу на работу.
— Конечно, по сути это все мелочи, — положительно, Ганнисон сегодня выглядел непривычно суровым, — но, как я уже сказал, они производят неблагоприятное впечатление. Реальная же опасность заключается в обсуждении вашего поведения на занятиях, тематики ваших публичных выступлений, пустяковых промашек, допущенных вами в обществе. И тогда найдется кто-нибудь, кто предложит сократить расходы колледжа. Вы понимаете, что я имею в виду. — Ганнисон помолчал. — Меня тревожит то, что Поллард охладел к вам. Мы беседовали с ним о Соутелле, и я высказал ему все, что думаю об этом назначении; он ответил мне, что Соутелла навязали ему опекуны.
Он неплохой человек, однако — и прежде всего — политик. — Ганнисон пожал плечами, словно поясняя Норману, что разделение на политиков и профессоров берет начало еще в ледниковом периоде.
Норман заставил себя проявить интерес:
— По-моему, на прошлой неделе я оскорбил его. Мы разговаривали на повышенных тонах, и я не выдержал.
Ганнисон покачал головой:
— Да нет, к оскорблениям ему не привыкать. Если он присоединился к вашим врагам, то потому, что счел это необходимым или по крайней мере полезным — ненавижу это слово! — с точки зрения общественного мнения. Вы же знаете, как он руководит колледжем. Каждые год-два он обязательно отдает кого-то на съедение волкам.
Норман слушал его краем уха. Он думал о Тэнси — такой, какой он ее оставил: связанная по рукам и ногам, оскаленные зубы, хриплое дыхание и запах виски, которое он силой влил ей в горло. Он выбрал обходной путь, но иной возможности у него не было. Ночью, утратив на миг мужество, он решил было вызвать врача и попросить, чтобы Тэнси поместили в больницу, но потом сообразил, что так навсегда потеряет ее. Какой психиатр поверит в существование заговора против его жены? По тем же соображениям он не стал обращаться за помощью ни к кому из друзей. Нет, единственный шанс состоял в том, чтобы застать миссис Ганнисон врасплох. Однако с утра Норману мерещились газетные заголовки вроде: «ПРОФЕССОРСКАЯ ЖЕНА — ЖЕРТВА ПЫТОК! ЗАПЕРТА В ШКАФУ СОБСТВЕННЫМ МУЖЕМ!»
— Дело очень серьезное, Норм, — повторил Ганнисон. — Моя жена тоже так думает, а она в таких вещах разбирается.
Его жена! Норман послушно кивнул.
— Жаль, что все завертелось именно сейчас, — продолжал Ганнисон, — когда у вас и без того хлопот полон рот.
Норман заметил, что Ганнисон исподтишка посматривает на полоски пластыря в углу левого глаза и на верхней губе, но не стал ничего объяснять. Ганнисон беспокойно заерзал в кресле.
— Норм, — сказал он, — у меня складывается впечатление, что с вами что-то произошло. Вы один из немногих известных мне людей, которые способны стойко переносить удары судьбы. Но теперь мне кажется, что у вас не все ладно.
Норман понимал, что намек, прозвучавший в словах Ганнисона, сделан из искреннего сочувствия. На мгновение он подумал о том, чтобы открыть Ганнисону хотя бы частичку правды, — и с негодованием отверг эту мысль.
Поступить так — все равно что обратиться в суд; а он мог представить — и представлял с изумительной, не правдоподобной отчетливостью, — что его ожидает в подобном случае!
Вот на свидетельское место становится Тэнси, пускай даже в ее прежнем, замороженном состоянии. «Вы утверждаете, миссис Сейлор, что ваша душа была похищена из вашего тела?»— «Да». — «Вы сознаете отсутствие своей души?»— «Я ничего не сознаю». — «Ничего? Надеюсь, вы не имеете в виду, что вы без сознания?»— «Да, я без сознания, я не вижу и не слышу». — «Вы хотите сказать, что не видите и не слышите меня?»— «Да». — «Но тогда…» Судья стучит молотком. «Если это безобразие немедленно не прекратится, я распоряжусь очистить помещение!» Или выходит на то же место миссис Ганнисон, а он, Норман Сейлор, начинает взывать к присяжным: «Господа, взгляните ей в глаза! Смотрите внимательнее! Душа моей жены там, в них, надо только увидеть ее!»
— Что с вами, Норм? — услышал он доброжелательный голос Ганнисона. Отгоняя неожиданно накатившую дремоту, он встряхнулся.
И тут в кабинет вошла миссис Ганнисон.
— Добрый день, — поздоровалась она. — Я рада, что вы двое наконец сошлись. Сдается мне, вы не спали как минимум две ночи подряд, — прибавила она, окинув Нормана слегка покровительственным взглядом. — Что с вашим лицом? Или его расцарапал ваш кот?
Ганнисон рассмеялся, сглаживая, как обычно, некоторую резкость жены.
— Женщина! Любит собак и терпеть не может кошек.
Но она права, Норм, вам явно не помешает выспаться.
Увидев миссис Ганнисон, услышав ее, Норман встрепенулся. Она выглядела так, словно недавно поднялась с постели после десятичасового сна. Дорогой зеленый костюм шел к ее рыжим волосам и придавал ей своеобразную величавость. Характерная небрежность ее наряда, разумеется, присутствовала, но она вдруг показалась Норману капризом властелина мира, который настолько могуществен, что может позволить себе неаккуратность в одежде.
Внезапно сердце Нормана учащенно забилось: при миссис Ганнисон не было ее пухлой сумки.
Он не решился заглянуть ей в глаза, но привстал на стуле.
— Не уходите, Норм, — проговорил Ганнисон, — нам многое еще нужно обсудить.
— Да, куда вы спешите? — осведомилась миссис Ганнисон.
— Извините, — пробормотал Норман, — если не возражаете, я зайду попозже. Или в крайнем случае завтра утром.
— Хорошо, — согласился Ганнисон, — но учтите, что опекунский совет соберется завтра днем.
Миссис Ганнисон уселась на стул, который освободил Норман.
— Передайте привет Тэнси, — сказала она. — Мы с ней увидимся сегодня вечером, если она, конечно, поправится.
Утвердительно кивнув, Норман вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
Ему сразу бросилась в глаза сумка миссис Ганнисон: она лежала на столе в приемной, рядом со шкафчиком, где выставлены были капли принца Руперта и прочие диковинки. Он чуть не закричал от радости.
В приемной сидела секретарша-студентка. Норман подошел к ней.
— Мисс Миллер, — проговорил он, — принесите, пожалуйста, сведения об успеваемости вот этих студентов, — и перечислил несколько фамилий.
— Но они находятся в архивном отделе, профессор Сейлор, — сказала девушка.
— Знаю. Скажите там, что я послал вас. Если не подействует, сошлитесь на доктора Ганнисона.
Студентка отправилась выполнять поручение.
Норман выдвинул верхний ящик ее стола и нашел там, как и рассчитывал, ключ от шкафчика с экспонатами.
Вскоре в дверях показалась миссис Ганнисон.
— Я думала, вы ушли! — воскликнула она, потом прибавила в своей грубоватой манере:
— Вы что, ждете моего ухода, чтобы поговорить с Гарольдом наедине?
Он ничего не ответил. Взгляд его был устремлен на ее переносицу.
Она подобрала сумку.
— Вам не стоит таиться от меня, — продолжала она. — Мне о ваших неприятностях известно ничуть не меньше, чем Гарольду, — наверняка даже больше. Если быть откровенной, вы оказались в незавидном положении. — В ее голосе послышались торжествующие нотки. Она усмехнулась.
Норман по-прежнему не отрываясь глядел на ее переносицу.
— И не надо притворяться, будто вам все равно, — заявила она; похоже, ее начало раздражать его молчание. — Я знаю, что вы переживаете. Имейте в виду, завтра Поллард предложит вам уволиться. На что вы уставились?
— Так, — ответил он, отводя взгляд.
Недоверчиво фыркнув, она достала из сумки зеркальце, мельком посмотрелась в него, затем принялась внимательно изучать собственное отражение.
Норману показалось, что секундная стрелка на стенных часах неподвижно застыла.
Миссис Ганнисон так углубилась в свое занятие, что не соизволила обернуться, когда Норман заговорил.
— Миссис Ганнисон, — произнес он, — мне известно, что вы похитили душу моей жены, и я знаю, как вы это сделали. Я изучал способы похищения душ. К примеру, среди прочих есть такой: когда вы находитесь в одном помещении с тем человеком, чью душу хотите украсть, и он смотрится в зеркало, а зеркало вдруг разбивается, причем в нем как раз отражался тот самый человек, то…
Негромко тренькнув, зеркало в руке миссис Ганнисон испарилось, превратившись в горстку радужной пыли.
В тот же миг Норману почудилось, будто мозг его стал больше и тяжелее; откуда-то извне в его мысли проник густой мрак.
У миссис Ганнисон вырвался вздох не то изумления, не то испуга. Лицо ее приобрело туповатое выражение — из-за того, что лицевые мускулы разом расслабились.
Норман взял ее за руку. Она недоуменно поглядела на него.
— Пойдемте, — сказал он, и ее тело подчинилось: она сделала шаг, потом другой.
Дрожа с головы до ног от переполнявших его чувств, Норман вывел миссис Ганнисон в коридор. У лестницы они столкнулись с мисс Миллер, которая возвращалась из архивного отдела с кипой карточек.
— Искренне сожалею, что мне пришлось побеспокоить вас, — обратился Норман к девушке, — но выяснилось, что карточки нам не понадобятся. Отнесите их, пожалуйста, обратно.
Студентка кивнула и вежливо, хотя и довольно криво, улыбнулась.
Выводя непривычно тихую миссис Ганнисон из административного корпуса, Норман все отчетливей ощущал, как мысли его словно наливаются мраком. Ничего подобного ему до сих пор испытывать не приходилось.
Неожиданно мрак расступился, как расходятся на закате грозовые тучи, и в щель нырнул алый лучик. Грозовые тучи накапливались в его мозгу, а алый лучик был сгустком бессильной ярости, в которой Норману чувствовалось что-то знакомое.
Ярость захлестнула мозг. Очертания зданий колледжа расплылись у Нормана перед глазами. Если существует такая вещь, как расщепление личности, подумалось ему, и если в перегородке между двумя сознаниями появляется трещина…
Глупости! Безумие!
Он вдруг вспомнил слова, что сорвались с уст Тэнси в купе поезда: «Душа помещается внутри человеческого мозга». И еще: «…если ей не дают вернуться в прежнее тело, она проникает в другое, невзирая на то, занято оно или свободно. Таким образом, плененная душа чаще всего находится в мозгу своего похитителя…»
Внезапно из щели во мраке, поднявшись на гребне алой волны гнева, возникла внятная мысль: «Кретин, как тебе это удалось?!» Злобой своей она напомнила Норману миссис Ганнисон, и он, отрешившись от сомнений насчет собственного здравомыслия и реальности колдовства, признал как установленный факт, что мозг миссис Ганнисон оказался внутри его черепа и взывает к его собственному мозгу.
Норман подвинулся ближе вместе со стулом, как будто разговор с Ганнисоном и был той причиной, которая» Ривела его сюда.
— Думаю, — говорил Ганнисон, — они намерены использовать случай с Маргарет Ван Найс: мол, дыма без огня не бывает. Кроме того, они могут выставить против вас Теодора Дженнингса и заявить, что его «нервный срыв» был вызван вашей несправедливостью к мальчику, и так далее. Разумеется, мы отстоим вашу невиновность, но боюсь, что даже упоминание о подобных вещах произведет неблагоприятное впечатление на остальных членов опекунского совета. Прибавьте еще ту лекцию о сексуальном образовании, которую вы собирались прочитать, и своих друзей-актеров, которых вы пригласили в колледж. Я ничего не имею против них, Норм, однако вы выбрали для приглашения крайне неудачное время.
Норман кивнул, как того требовали обстоятельства. Миссис Ганнисон должна скоро подойти. Служанка сказала ему по телефону, что она только что поехала к мужу на работу.
— Конечно, по сути это все мелочи, — положительно, Ганнисон сегодня выглядел непривычно суровым, — но, как я уже сказал, они производят неблагоприятное впечатление. Реальная же опасность заключается в обсуждении вашего поведения на занятиях, тематики ваших публичных выступлений, пустяковых промашек, допущенных вами в обществе. И тогда найдется кто-нибудь, кто предложит сократить расходы колледжа. Вы понимаете, что я имею в виду. — Ганнисон помолчал. — Меня тревожит то, что Поллард охладел к вам. Мы беседовали с ним о Соутелле, и я высказал ему все, что думаю об этом назначении; он ответил мне, что Соутелла навязали ему опекуны.
Он неплохой человек, однако — и прежде всего — политик. — Ганнисон пожал плечами, словно поясняя Норману, что разделение на политиков и профессоров берет начало еще в ледниковом периоде.
Норман заставил себя проявить интерес:
— По-моему, на прошлой неделе я оскорбил его. Мы разговаривали на повышенных тонах, и я не выдержал.
Ганнисон покачал головой:
— Да нет, к оскорблениям ему не привыкать. Если он присоединился к вашим врагам, то потому, что счел это необходимым или по крайней мере полезным — ненавижу это слово! — с точки зрения общественного мнения. Вы же знаете, как он руководит колледжем. Каждые год-два он обязательно отдает кого-то на съедение волкам.
Норман слушал его краем уха. Он думал о Тэнси — такой, какой он ее оставил: связанная по рукам и ногам, оскаленные зубы, хриплое дыхание и запах виски, которое он силой влил ей в горло. Он выбрал обходной путь, но иной возможности у него не было. Ночью, утратив на миг мужество, он решил было вызвать врача и попросить, чтобы Тэнси поместили в больницу, но потом сообразил, что так навсегда потеряет ее. Какой психиатр поверит в существование заговора против его жены? По тем же соображениям он не стал обращаться за помощью ни к кому из друзей. Нет, единственный шанс состоял в том, чтобы застать миссис Ганнисон врасплох. Однако с утра Норману мерещились газетные заголовки вроде: «ПРОФЕССОРСКАЯ ЖЕНА — ЖЕРТВА ПЫТОК! ЗАПЕРТА В ШКАФУ СОБСТВЕННЫМ МУЖЕМ!»
— Дело очень серьезное, Норм, — повторил Ганнисон. — Моя жена тоже так думает, а она в таких вещах разбирается.
Его жена! Норман послушно кивнул.
— Жаль, что все завертелось именно сейчас, — продолжал Ганнисон, — когда у вас и без того хлопот полон рот.
Норман заметил, что Ганнисон исподтишка посматривает на полоски пластыря в углу левого глаза и на верхней губе, но не стал ничего объяснять. Ганнисон беспокойно заерзал в кресле.
— Норм, — сказал он, — у меня складывается впечатление, что с вами что-то произошло. Вы один из немногих известных мне людей, которые способны стойко переносить удары судьбы. Но теперь мне кажется, что у вас не все ладно.
Норман понимал, что намек, прозвучавший в словах Ганнисона, сделан из искреннего сочувствия. На мгновение он подумал о том, чтобы открыть Ганнисону хотя бы частичку правды, — и с негодованием отверг эту мысль.
Поступить так — все равно что обратиться в суд; а он мог представить — и представлял с изумительной, не правдоподобной отчетливостью, — что его ожидает в подобном случае!
Вот на свидетельское место становится Тэнси, пускай даже в ее прежнем, замороженном состоянии. «Вы утверждаете, миссис Сейлор, что ваша душа была похищена из вашего тела?»— «Да». — «Вы сознаете отсутствие своей души?»— «Я ничего не сознаю». — «Ничего? Надеюсь, вы не имеете в виду, что вы без сознания?»— «Да, я без сознания, я не вижу и не слышу». — «Вы хотите сказать, что не видите и не слышите меня?»— «Да». — «Но тогда…» Судья стучит молотком. «Если это безобразие немедленно не прекратится, я распоряжусь очистить помещение!» Или выходит на то же место миссис Ганнисон, а он, Норман Сейлор, начинает взывать к присяжным: «Господа, взгляните ей в глаза! Смотрите внимательнее! Душа моей жены там, в них, надо только увидеть ее!»
— Что с вами, Норм? — услышал он доброжелательный голос Ганнисона. Отгоняя неожиданно накатившую дремоту, он встряхнулся.
И тут в кабинет вошла миссис Ганнисон.
— Добрый день, — поздоровалась она. — Я рада, что вы двое наконец сошлись. Сдается мне, вы не спали как минимум две ночи подряд, — прибавила она, окинув Нормана слегка покровительственным взглядом. — Что с вашим лицом? Или его расцарапал ваш кот?
Ганнисон рассмеялся, сглаживая, как обычно, некоторую резкость жены.
— Женщина! Любит собак и терпеть не может кошек.
Но она права, Норм, вам явно не помешает выспаться.
Увидев миссис Ганнисон, услышав ее, Норман встрепенулся. Она выглядела так, словно недавно поднялась с постели после десятичасового сна. Дорогой зеленый костюм шел к ее рыжим волосам и придавал ей своеобразную величавость. Характерная небрежность ее наряда, разумеется, присутствовала, но она вдруг показалась Норману капризом властелина мира, который настолько могуществен, что может позволить себе неаккуратность в одежде.
Внезапно сердце Нормана учащенно забилось: при миссис Ганнисон не было ее пухлой сумки.
Он не решился заглянуть ей в глаза, но привстал на стуле.
— Не уходите, Норм, — проговорил Ганнисон, — нам многое еще нужно обсудить.
— Да, куда вы спешите? — осведомилась миссис Ганнисон.
— Извините, — пробормотал Норман, — если не возражаете, я зайду попозже. Или в крайнем случае завтра утром.
— Хорошо, — согласился Ганнисон, — но учтите, что опекунский совет соберется завтра днем.
Миссис Ганнисон уселась на стул, который освободил Норман.
— Передайте привет Тэнси, — сказала она. — Мы с ней увидимся сегодня вечером, если она, конечно, поправится.
Утвердительно кивнув, Норман вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
Ему сразу бросилась в глаза сумка миссис Ганнисон: она лежала на столе в приемной, рядом со шкафчиком, где выставлены были капли принца Руперта и прочие диковинки. Он чуть не закричал от радости.
В приемной сидела секретарша-студентка. Норман подошел к ней.
— Мисс Миллер, — проговорил он, — принесите, пожалуйста, сведения об успеваемости вот этих студентов, — и перечислил несколько фамилий.
— Но они находятся в архивном отделе, профессор Сейлор, — сказала девушка.
— Знаю. Скажите там, что я послал вас. Если не подействует, сошлитесь на доктора Ганнисона.
Студентка отправилась выполнять поручение.
Норман выдвинул верхний ящик ее стола и нашел там, как и рассчитывал, ключ от шкафчика с экспонатами.
Вскоре в дверях показалась миссис Ганнисон.
— Я думала, вы ушли! — воскликнула она, потом прибавила в своей грубоватой манере:
— Вы что, ждете моего ухода, чтобы поговорить с Гарольдом наедине?
Он ничего не ответил. Взгляд его был устремлен на ее переносицу.
Она подобрала сумку.
— Вам не стоит таиться от меня, — продолжала она. — Мне о ваших неприятностях известно ничуть не меньше, чем Гарольду, — наверняка даже больше. Если быть откровенной, вы оказались в незавидном положении. — В ее голосе послышались торжествующие нотки. Она усмехнулась.
Норман по-прежнему не отрываясь глядел на ее переносицу.
— И не надо притворяться, будто вам все равно, — заявила она; похоже, ее начало раздражать его молчание. — Я знаю, что вы переживаете. Имейте в виду, завтра Поллард предложит вам уволиться. На что вы уставились?
— Так, — ответил он, отводя взгляд.
Недоверчиво фыркнув, она достала из сумки зеркальце, мельком посмотрелась в него, затем принялась внимательно изучать собственное отражение.
Норману показалось, что секундная стрелка на стенных часах неподвижно застыла.
Миссис Ганнисон так углубилась в свое занятие, что не соизволила обернуться, когда Норман заговорил.
— Миссис Ганнисон, — произнес он, — мне известно, что вы похитили душу моей жены, и я знаю, как вы это сделали. Я изучал способы похищения душ. К примеру, среди прочих есть такой: когда вы находитесь в одном помещении с тем человеком, чью душу хотите украсть, и он смотрится в зеркало, а зеркало вдруг разбивается, причем в нем как раз отражался тот самый человек, то…
Негромко тренькнув, зеркало в руке миссис Ганнисон испарилось, превратившись в горстку радужной пыли.
В тот же миг Норману почудилось, будто мозг его стал больше и тяжелее; откуда-то извне в его мысли проник густой мрак.
У миссис Ганнисон вырвался вздох не то изумления, не то испуга. Лицо ее приобрело туповатое выражение — из-за того, что лицевые мускулы разом расслабились.
Норман взял ее за руку. Она недоуменно поглядела на него.
— Пойдемте, — сказал он, и ее тело подчинилось: она сделала шаг, потом другой.
Дрожа с головы до ног от переполнявших его чувств, Норман вывел миссис Ганнисон в коридор. У лестницы они столкнулись с мисс Миллер, которая возвращалась из архивного отдела с кипой карточек.
— Искренне сожалею, что мне пришлось побеспокоить вас, — обратился Норман к девушке, — но выяснилось, что карточки нам не понадобятся. Отнесите их, пожалуйста, обратно.
Студентка кивнула и вежливо, хотя и довольно криво, улыбнулась.
Выводя непривычно тихую миссис Ганнисон из административного корпуса, Норман все отчетливей ощущал, как мысли его словно наливаются мраком. Ничего подобного ему до сих пор испытывать не приходилось.
Неожиданно мрак расступился, как расходятся на закате грозовые тучи, и в щель нырнул алый лучик. Грозовые тучи накапливались в его мозгу, а алый лучик был сгустком бессильной ярости, в которой Норману чувствовалось что-то знакомое.
Ярость захлестнула мозг. Очертания зданий колледжа расплылись у Нормана перед глазами. Если существует такая вещь, как расщепление личности, подумалось ему, и если в перегородке между двумя сознаниями появляется трещина…
Глупости! Безумие!
Он вдруг вспомнил слова, что сорвались с уст Тэнси в купе поезда: «Душа помещается внутри человеческого мозга». И еще: «…если ей не дают вернуться в прежнее тело, она проникает в другое, невзирая на то, занято оно или свободно. Таким образом, плененная душа чаще всего находится в мозгу своего похитителя…»
Внезапно из щели во мраке, поднявшись на гребне алой волны гнева, возникла внятная мысль: «Кретин, как тебе это удалось?!» Злобой своей она напомнила Норману миссис Ганнисон, и он, отрешившись от сомнений насчет собственного здравомыслия и реальности колдовства, признал как установленный факт, что мозг миссис Ганнисон оказался внутри его черепа и взывает к его собственному мозгу.