Ли Харпер. Убить пересмешника

   — Надо зажечь у нее под пузом спичку.
   Я сказала — если Джим подожжет дом Рэдли, я скажу Аттикусу.
   Дилл сказал — поджигать черепаху гнусно.
   — Ничего не гнусно, надо же ее заставить, и ведь это не то что кинуть ее в огонь, — проворчал Джим.
   — А почем ты знаешь, что от спички ей не больно?
   — Дурак, черепахи ничего не чувствуют, — сказал Джим.
   — А ты что, сам был черепахой?
   — Ну, знаешь, Дилл!.. А теперь не мешай, дай подумать… Может, если мы начнем кидаться камнями…
   Джим думал так долго, что Дилл, вздохнув, пошел на уступки.
   — Ладно, не слабо, ты только подойти к дому, дотронься рукой — и «Серое привидение» твое.
   Джим оживился:
   — Дотронусь — и все?
   Дилл кивнул.
   — Значит, все? — повторил Джим. — Смотри, а то я дотронусь, а ты сразу станешь орать — не по правилам!
   — Говорят тебе, это все, — сказал Дилл. — Он, наверно, как увидит тебя во дворе, сразу выскочит, тут мы с Глазастиком накинемся на него, схватим и объясним, что мы ему ничего плохого не сделаем.
   Мы перешли через улицу и остановились у ворот Рэдли.
   — Ну, валяй, — сказал Дилл. — Мы с Глазастиком тут.
   — Сейчас, — сказал Джим. — Не торопи меня.
   Он зашагал вдоль забора до угла, потом обратно — видно, изучал несложную обстановку и решал, как лучше проникнуть во двор; при этом он хмурился и чесал в затылке.
   Я смотрела, смотрела на него — и фыркнула.
   Джим рывком распахнул калитку, кинулся к дому, хлопнул ладонью по стене и помчался обратно мимо нас, даже не обернулся поглядеть, что толку от его набега. Мы с Диллом мчались за ним по пятам. Благополучно добежали до нашей веранды и, пыхтя и еле переводя дух, оглянулись.
   Старый дом стоял по-прежнему хмурый и унылый, но вдруг нам показалось, что в одном окне шевельнулась штора. Хлоп. Легкое, чуть заметное движение — и дом снова замер.
 

2

   В начале сентября Дилл попрощался с нами и уехал к себе в Меридиан. Мы проводили его на пятичасовой автобус, и я ужасно скучала, но потом сообразила — через неделю мне в школу! Еще ничего в жизни я не ждала с таким нетерпением. Зимой я часами просиживала в нашем домике на платане, глядя на школьный двор, подсматривала за школьниками в бинокль Джима, изучила все их игры, не спускала глаз с красной куртки Джима, когда ребята играли в жмурки или в салки, втайне делила все их радости и неудачи. И ужасно хотела быть с ними вместе.
   В первый день Джим снизошел до того, что сам отвел меня в школу, обычно это делают родители, но Аттикус сказал — Джим с удовольствием покажет мне мой класс. Наверно, тут совершилась выгодная сделка: когда мы рысцой огибали угол дома Рэдли, я услыхала необычный звук — в кармане у Джима позвякивали монетки. Перед школьным двором мы замедлили шаг, и Джим стал мне толковать, чтоб в школе я к нему не приставала, не просила разыграть главу «Тарзан и люди-муравьи», не докучала намеками на его личную жизнь и не ходила за ним хвостом в переменки. Мое место в первом классе, а место Джима — в пятом. Короче говоря, чтоб я не путалась у пего под ногами.
   — Что ж, нам с тобой больше нельзя играть вместе? — спросила я.
   — Дома мы будем жить, как жили, — сказал Джим. — Но, понимаешь, в школе не то, что дома.
   Так оно и оказалось. В первое же утро наша учительница мисс Кэролайн Фишер вызвала меня и перед всем классом отлупила линейкой по ладони, а потом поставила в угол до большой перемены.
   Мисс Кэролайн была молодая — двадцать один, но больше. Волосы темно-рыжие, щеки розовые и темно-красный лак на ногтях. И лакированные туфельки на высоком каблуке, и красное платье в белую полоску. Она была очень похожа на мятную конфетку, и пахло от нее конфеткой. Она снимала верхнюю комнату у мисс Моди Эткинсон, напротив нас, и, когда мисс Моди нас с ней познакомила, Джим потом несколько дней ходил, как в тумане.
   Она написала свое имя на доске печатными буквами и сказала:
   — Тут написано, что меня зовут мисс Кэролайн Фишер. Я из Северной Алабамы, из округа Уинстон.
   Класс зашептался: у жителей тех мест характер известный, наверно, мисс Кэролайн такая же. (Когда 11 января 1861 года штат Алабама откололся от Соединенных Штатов, округ Уинстон откололся от Алабамы — в округе Мейкомб это знает каждый младенец.) В Северной Алабаме полным-полно водочных заводов, ткацких фабрик, сталелитейных компаний, республиканцев, профессоров и прочих людей без роду, без племени.
   Для начала мисс Кэролайн стала читать нам вслух про кошек. Кошки вели друг с другом длинные беседы, ходили в нарядных платьицах и жили на кухне в теплом домике под печкой. К тому времени, как миссис Кошка позвонила в аптеку и заказала пилюли из сушеных мышей в шоколаде, весь класс так и корчился от смеха. Мисс Кэролайн, видно, было невдомек, что ее ученики — мальчишки в рваных рубашках и девчонки в платьях из мешковины — все, кто, едва научившись ходить, уже собирают хлопок и задают корм свиньям, не очень восприимчивы к изящной словесности. Дочитав до конца, она сказала:
   — Какая милая сказка, не правда ли, дети?
   Потом подошла к доске, огромными печатными буквами выписала на ней весь алфавит и, обернувшись к классу, спросила:
   — Кто знает, что это такое?
   Знали все: большинство сидело в первом классе второй год.
   Наверно, мисс Кэролайн выбрала меня потому, что знала, как меня зовут; когда я стала читать все буквы подряд, меж бровей у нее появилась чуть заметная морщинка; потом она заставила меня прочитать вслух полбукваря и биржевой бюллетень из «Мобил реджистер», убедилась, что я грамотная, и посмотрела на меня уже с легким отвращением. И велела мне сказать отцу, чтобы он меня больше не учил, это помешает мне читать как полагается.
   — Но он меня ничему не учил, мисс Кэролайн, — удивилась я.
   Она улыбнулась и покачала головой.
   — Аттикусу некогда меня учить, — прибавила я. — Знаете, он вечером всегда такой усталый, он только сидит в гостиной и читает.
   — Если не он, так кто же тебя учил? — сказала мисс Кэролайн совсем не сердито. — Кто-то ведь учил? Не с пеленок же ты читаешь газеты.
   — А Джим говорит — с пеленок. Он читал одну книжку, и там я была не Финч, а Пинч. Джим говорит, меня по-настоящему зовут Джин Луиза Пинч, но, когда я родилась, меня подменили, а по-настоящему я…
   — Не будем давать волю фантазии, деточка, — сказала она. — Итак, передай отцу, чтобы он больше тебя не учил. Учиться читать лучше по всем правилам. Скажешь ему, что теперь я возьмусь за тебя сама и постараюсь исправить зло…
   — Как вы сказали, мэм?
   — Твой отец не умеет учить. А теперь садись.
   Я пробормотала, что прошу прощенья, села на свое место и начала думать, в чем же мое преступление. Я никогда не училась читать нарочно, просто как-то так выходило, что я каждый день без спросу рылась в газетах. А может, я научилась читать за долгие часы в церкви? Не помню, было ли такое время, когда я не умела читать псалмы. Если разобраться, чтение пришло само собой, все равно как сама собой я научилась, не глядя, застегивать сзади комбинезон и не путаться в шнурках башмаков, а завязывать их бантом. Уж не знаю, когда именно строчки над движущимся пальцем Аттикуса стали делиться на слова, но, сколько себя помню, каждый вечер я смотрела на них и слушала последние новости, проекты новых законов, дневники Лоренцо Дау — все, что читал Аттикус, когда я перед сном забиралась к нему на колени. Пока я не испугалась, что мне это запретят, я вовсе не любила читать. Дышать ведь не любишь, а попробуй не дышать…
   Понимая, что мисс Кэролайн мною недовольна, я решила не искушать судьбу и до конца урока смотрела в окно, а потом настала перемена, и весь первый класс высыпал во двор.
   Тут меня отыскал Джим, отвел в сторону и спросил, как дела. Я рассказала.
   — Если б можно, я бы ушла домой. Джим, эта тетка говорит, Аттикус учил меня читать, так пускай больше не учит…
   — Не горюй, — стал утешать меня Джим. — Наша учительница говорит, мисс Кэролайн преподает по новому способу. Ее этому выучили в колледже. Скоро во всех классах так будет. При этом способе по книжкам почти не учатся, вроде как с коровами: если хочешь узнать про корову, надо ее подоить, ясно?
   — Ага, но я не хочу изучать коров, я…
   — Как так не хочешь? Про коров надо знать, в нашем округе на них половина хозяйства держится.
   Я только и спросила, не спятил ли он.
   — Вот дуреха, я просто объясняю тебе, что первоклашек теперь учат по новому способу. Называется — «десятичная система Дьюи».
   Я никогда не подвергала сомнению истины, которые изрекал Джим, не усомнилась и теперь. «Десятичная система Дьюи» наполовину состояла в том, что мисс Кэролайн махала у нас перед носом карточками, на которых было выведено печатными буквами: КИТ, КОТ, ВОТ, ДОМ, ДЫМ. От нас, видимо, не требовалось никаких комментариев, и класс в молчании принимал эти импрессионистские откровения. Мне стало скучно, и я принялась писать письмо Диллу. На этом занятии меня поймала мисс Кэролайн и опять велела сказать отцу, чтоб он перестал меня учить.
   — И, кроме того, — сказала она, — в первом классе мы пишем только печатными буквами. А по-письменному будешь учиться в третьем классе.
   Тут виновата была Кэлпурния. Наверно, иначе в ненастную погоду ей бы от меня житья не было. Она задавала мне урок: нацарапает на грифельной доске вверху все буквы по-письменному, положит рядом раскрытую библию и велит переписывать главу. Если я выводила буквы похоже, она давала мне в награду кусок хлеба с маслом, густо посыпанный сахаром. Учительница она была строгая, не часто бывала мною довольна, и я не часто получала награду.
   — Все, кто ходит завтракать домой, поднимите руки, — сказала мисс Кэролайн, и я не успела додумать, как еще меня обидела Кэлпурния.
   Все городские ребята подняли руки, и мисс Кэролайн внимательно оглядела нас.
   — Все, у кого завтрак с собой, достаньте его.
   Неведомо откуда появились ведерки из-под патоки, и на потолке заплясали серебряные зайчики. Мисс Кэролайн ходила между рядами парт, заглядывала в ведерки и в бумажные пакеты и то одобрительно кивала, то слегка хмурилась. Возле парты Уолтера Канингема она остановилась.
   — А где твой завтрак? — спросила она.
   По лицу Уолтера Канингема каждый первоклассник сразу видел — у него глисты. А по его босым ногам сразу видно было, откуда это у него. Глисты бывают оттого, что ходишь босиком по хлеву и по грязи, где валяются свиньи. Будь у Уолтера башмаки, в первый день занятий он бы, конечно, их надел, а потом все равно ходил бы в школу босой до самых холодов. Зато на нем была чистая рубашка и старательно залатанный комбинезон.
   — Ты сегодня забыл взять с собой завтрак? — спросила мисс Кэролайн.
   Уолтер смотрел прямо перед собой. На его тощей щеке дергался мускул.
   — Ты забыл сегодня завтрак? — опять спросила мисс Кэролайн.
   У него опять дернулась щека.
   — Угу, — пробормотал он наконец.
   Мисс Кэролайн подошла к своему столу и достала кошелек.
   — Вот тебе двадцать пять центов, — сказала она. — Поди и купи себе поесть. Деньги отдашь мне завтра.
   Уолтер помотал головой.
   — Нет, мэм, спасибо, — тихо сказал он.
   В голосе мисс Кэролайн послышалось нетерпение.
   — Поди сюда, Уолтер, и возьми деньги.
   Уолтер опять помотал головой.
   Когда он замотал головой в третий раз, кто-то прошептал:
   — Скажи ей, Глазастик!
   Я оглянулась и увидела, что почти все городские ребята и все загородные смотрят на меня. Мы с мисс Кэролайн уже дважды беседовали, и они все уставились на меня в простодушной уверенности, что из столь близкого знакомства рождается взаимопонимание.
   Так и быть, надо вступиться за Уолтера. Я встала.
   — Э-э… мисс Кэролайн…
   — Что тебе, Джин Луиза?
   — Мисс Кэролайн, он Канингем.
   И я села на место.
   — Что такое, Джин Луиза?
   Мне казалось, я сказала очень ясно. Всем нам было ясно: Уолтер Канингем врет почем зря. Никакого завтрака он не забывал, никакого завтрака у него и не было. Сегодня нет, и завтра не будет, и послезавтра. Он, наверно, в жизни своей не видал трех четвертаков сразу.
   Я сделала еще одну попытку.
   — Мисс Кэролайн, ведь Уолтер из Канингемов.
   — Не понимаю, Джин Луиза. О чем ты говоришь?
   — Это ничего, мэм, вы скоро всех в округе узнаете. Канингемы никогда ничего не возьмут бесплатно — ни у прихода, ни у муниципалитета. Они ни у кого ничего но берут, обходятся тем, что есть. У них мало что есть, но они обходятся.
   В нравах племени Канингемов — вернее, одной его ветви — я начала разбираться минувшей зимой. Отец Уолтера приходил к Аттикусу за советом. Однажды вечером они долго и скучно толковали в гостиной про ущемление прав, а на прощанье мистер Канингем сказал:
   — Уж не знаю, мистер Финч, когда я смогу с вами расплатиться.
   — Пусть вас это не заботит, Уолтер, — сказал Аттикус.
   Я спросила Джима, что такое ущемление, он объяснил — когда тебе прищемят хвост, и тогда я спросила Аттикуса, сможет ли мистер Канингем когда-нибудь нам заплатить.
   — Деньгами не сможет, — сказал Аттикус, — но до конца года он со мной рассчитается. Вот увидишь.
   И мы увидели. Как-то утром мы с Джимом нашли на задворках гору хвороста для растопки. Потом на заднем крыльце откуда-то взялся целый мешок орехов. На рождество появилась корзинка остролиста. Весной мы нашли еще мешок молодой репы, и тут Аттикус сказал, что мистер Канингем заплатил ему с лихвой.
   — Почему это он платит репой? — спросила я.
   — Потому, что иначе ему платить нечем. У него нет денег.
   — А мы бедные, Аттикус?
   Аттикус кивнул.
   — Да, конечно.
   Джим наморщил нос.
   — Такие же бедные, как Канингемы?
   — Ну, не совсем. Канингемы не горожане, а фермеры, по ним кризис ударил больнее всего.
   Аттикус сказал — в городе многие люди бедны потому, что бедны фермеры. Округ Мейкомб — фермерский; докторам, адвокатам, зубным врачам каждый грош трудно достается. Ущемление прав не единственная беда мистера Канингема. Та часть его земли, которой он имеет право распоряжаться, не спросись совладельца, заложена и перезаложена, и жалкие гроши, которые он получает наличными, приходится отдавать в уплату процентов. Если бы мистер Канингем не говорил лишнего, его взяли бы на общественные работы, но, если он бросит свою землю, она пропадет, а он предпочитает голодать, но сохранить ее и притом голосовать, за кого хочет. Мистер Канингем — из породы непреклонных, сказал Аттикус. У Канингемов нет денег заплатить юристу, вот они и платят, чем могут.
   — А знаете, доктор Рейнолдс тоже так работает, — сказал Аттикус. — Когда родится ребенок, он берет с родителей меру картофеля. Мисс Глазастик, если вы подарите меня своим вниманием, я вам объясню, что значит ущемление прав. Джим иногда очень точно определяет, что к чему.
   Если бы я могла объяснять так же просто и понятно, как Аттикус, я бы избежала кое-каких неприятностей и уберегла учительницу от горького разочарования, но я не умела и поэтому сказала:
   — Мисс Кэролайн, вы Уолтера только зря срамите. У него дома нет четвертака, чтоб вам вернуть, а хворост вам ни к чему.
   Мисс Кэролайн стала как вкопанная, потом схватила меня за шиворот и потащила к своему столу.
   — Джин Луиза, ты мне надоела, — сказала она. — Ты во всех отношениях плохо начинаешь, моя милая. Протяни руку.
   Я думала, она сейчас плюнет мне на ладонь — в Мейкомбе только для этого и протягивают руку, это освященный веками обычай, так скрепляют у нас всякий уговор, Не совсем понимая, о чем же это мы с ней уговорились, я оглянулась на ребят, но весь класс в таком же недоумении смотрел на меня. Мисс Кэролайн взяла со стола линейку, раз пять или шесть легонько хлопнула меня по руке, а потом велела стать в угол. Тут только до ребят дошло, что мисс Кэролайн меня отлупила, и все покатились со смеху.
   Мисс Кэролайн пригрозила, что им тоже достанется, и первый класс опять захохотал, отрезвило его только появление мисс Блаунт. Коренная жительница Мейкомба, пока еще не посвященная в тайны «десятичной системы Дьюи», мисс Блаунт стала на пороге — руки в боки — и заявила:
   — Если тут в классе еще кто-нибудь пикнет, всех взгрею, так и знайте! Мисс Кэролайн, из-за этого крика и шума шестой класс не может сосредоточиться на пирамидах.
   В углу я стояла недолго. К счастью для мисс Кэролайн, зазвенел звонок, и все пошли завтракать. Я выходила последней и видела — мисс Кэролайн тяжело опустилась на стул и уронила голову на руки. Если б она обошлась со мной получше, я бы ее пожалела. Она была такая хорошенькая.
 

3

   Я немного отвела душу — налетела во дворе на Уолтера Канингема и давай тыкать его в землю носом, но тут подошел Джим и велел его отпустить.
   — Связалась с маленьким.
   — Никакой он не маленький, — сказала я. — Из-за него я плохо начала.
   — Брось, Глазастик. За что ты его?
   — У него не было завтрака, — сказала я и объяснила, как мне попало из-за Уолтерова питания.
   Уолтер поднялся на ноги и молча слушал. Он слегка сжал кулаки, будто ждал — вот-вот мы оба на него накинемся. Я затопала было на него, чтоб он убирался, но Джим придержал меня за плечо. Внимательно оглядел Уолтера, потом спросил:
   — Твой папа — мистер Уолтер Канингем из Старого Сарэма?
   Уолтер кивнул.
   Он был такой чахлый и тощий, будто отродясь не ел досыта, глаза голубые, как у Дилла Харриса, и слезятся, веки красные, а в лице ни кровинки, только кончик носа красный и мокрый. Он беспокойно теребил лямки комбинезона, дергал крючки.
   Джим вдруг весело улыбнулся ему.
   — Пойдем к нам завтракать, Уолтер, — сказал он. — Мы будем очень рады.
   Уолтер просиял, но сразу опять насупился.
   Джим сказал:
   — Наш отец с твоим отцом друзья. А Глазастик — она просто шалая. Больше она тебя не тронет.
   — Это еще как сказать, — возмутилась я. Чего ради Джим дает обещания, не спросясь меня? Но ведь драгой ценное время уходит. — Ладно, Уолтер, я тебя лупить не буду. А ты фасоль любишь? Наша Кэл здорово стряпает.
   Уолтер стоял столбом и кусал губы. Мы с Джимом уже махнули на него рукой и почти дошли до Рэдли, и тут он заорал вдогонку:
   — Эй, я с вами!
   Когда Уолтер нас догнал, Джим завел с ним светский разговор.
   — Тут живет злой дух, — сказал он, показывая на дом Рэдли. — Слыхал про него?
   — Как не слыхать, — ответил Уолтер. — В первый год в школе я чуть не помер — наелся орехов. Говорят, он их нарочно отравит да и кидает через забор.
   Сейчас, когда мы шли втроем, Джим вроде совсем не боялся Страшилы Рэдли. Даже расхвастался.
   — Один раз я подошел к самому дому, — сказал он Уолтеру.
   — Некоторые подойдут один раз к самому дому, а потом мимо и то бегом бегают, — сказала я облакам в небе.
   — Кто это бегает, мисс Придира?
   — Ты бегаешь, когда один.
   Пока мы дошли до нашего крыльца, Уолтер и думать забыл, что он Канингем. Джим побежал на кухню и сказал Кэлпурнии, чтоб поставила лишнюю тарелку: у нас гость. Аттикус поздоровался с Уолтером и завел разговор про урожай, а мы с Джимом ничего в этом не понимали.
   — Я ведь почему сижу в первом классе, мистер Финч, мне каждую весну надо помогать отцу собирать хлопок, но теперь у нас еще один подрос, тоже может работать на плантации.
   — Вы за него заплатили меру картофеля? — спросила я.
   Аттикус поглядел на меня и покачал головой.
   Уолтер стал накладывать себе еду, и все время, к нашему с Джимом удивлению, они с Аттикусом разговаривали, как равные. Аттикус толковал что-то про фермерское хозяйство, и вдруг Уолтер прервал его и спросил, нет ли у нас в доме патоки. Аттикус позвал Кэлпурнию, и она принесла кувшин с патокой. Она стояла и ждала, пока Уолтер нальет себе. Уолтер стал лить патоку на овощное рагу и на мясо. Он бы, наверно, и в стакан с молоком налил, но тут я спросила, что это он делает.
   Он быстро отставил кувшин, даже серебряная подставка звякнула, и зажал руки в коленях. И понурился.
   Аттикус посмотрел на меня и опять покачал головой.
   — Так ведь он весь свой завтрак утопил в патоке, — сказала я. — Он все залил…
   Тут-то Кэлпурния потребовала меня на кухню.
   Кэлпурния была в бешенстве, а в бешенстве она всегда начинала говорить неправильно. В спокойном состоянии она разговаривала ничуть не хуже самых грамотных людей в Мейкомбе. Аттикус говорил — Кэлпурния образованнее почти всех цветных.
   Она поглядела на меня, скосив глаза, и морщинки между бровей стали заметнее.
   — Может, кто ест и не так, как мы, а все одно за столом над ними не насмешничай, — яростно зашептала она. — Этот малый — твой гость, захочет — пускай хоть скатерть жует, а ты знай помалкивай. Поняла?
   — Да он не гость, Кэл, он просто Канингем…
   — Не мели языком! Какое твое дело, кто он есть! Пришел в дом — значит гость, и нечего нос задирать, смотри ты, какая важная выискалась! Родные твои, может, и получше Канингемов, да только ты их срамишь! Не умеешь вести себя за столом — ешь в кухне!
   Увесистым шлепком Кэлпурния подтолкнула меня к дверям столовой. Я забрала свою тарелку и доела завтрак в кухне — хорошо, хоть не пришлось после такого унижения сидеть вместе со всеми. Кэлпурнии я сказала — ладно же, пускай только отвернется, вот пойду и брошусь в Заводь, тогда пожалеет. И потом, она уже меня сегодня втравила в беду, это все она виновата, зачем учила меня писать.
   — А ну-ка помолчи! — сказала Кэлпурния.
   Джим и Уолтер ушли в школу, не дождавшись меня, — стоило задержаться и потом нестись одной во весь дух мимо дома Рэдли, лишь бы открыть Аттикусу глаза на злодейства Кэлпурнии.
   — И вообще она любит Джима больше меня, — сказала я под конец и предложила Аттикусу сейчас же ее прогнать.
   — А ты не замечаешь, что Джим доставляет ей вдвое меньше хлопот? — сурово сказал Аттикус. — Я не намерен расставаться с Кэлпурнией ни сейчас, ни потом. Мы без Кэл дня прожить не можем, ты об этом когда-нибудь думала? Так вот, подумай, как она о тебе заботится, и изволь ее слушаться. Поняла?
   Я вернулась в школу и сидела и ненавидела Кэлпурнию, как вдруг мои мрачные мысли прервал отчаянный крик. Я подняла голову. Посреди класса стояла мисс Кэролайн, ее всю перекосило от ужаса. За перемену она, видно, немного пришла в себя и взялась учить нас дальше.
   — Живая! Живая! — визжала она.
   Все мальчишки разом кинулись ей на выручку. Господи, подумала я, мыши испугалась! Чарли Литл, по прозвищу Коротышка, человек на редкость снисходительный ко всякой живой твари, спросил:
   — Куда она побежала, мисс Кэролайн? Говорите скорей! Закрой-ка дверь, — велел он мальчишке, сидевшему за ним, — сейчас мы ее изловим. Скорей, мэм, скажите, куда она побежала?
   Мисс Кэролайн показала трясущимся пальцем не на пол и не на свой стол, а на какого-то незнакомого мне верзилу. Коротышка нахмурился, но спросил мягко:
   — Это вы про него, мэм? Ясно, он живой. Он вас напугал, что ли?
   — Я прохожу, а у него по волосам ползет… прямо но волосам ползет… — еле выговорила мисс Кэролайн.
   Коротышка расплылся до ушей.
   — Ничего страшного, мэм. Эка невидаль — вошка! Садитесь спокойно за свой стол и поучите нас еще малость.
   Коротышка тоже, как многие мейкомбские жители, не знал, когда ему в следующий раз случится поесть, зато он был прирожденный джентльмен. Он взял мисс Кэролайн под локоть и отвел к учительскому столу.
   — Вы не беспокойтесь, мэм, — сказал он. — Вошек бояться нечего. Сейчас я вам принесу воды попить.
   Хозяина вошки весь этот переполох нимало не встревожил. Он почесал голову, нащупал непрошеную гостьи; и двумя пальцами извлек ее на свет божий.
   Мисс Кэролайн не сводила с него расширенных от ужаса глаз. Коротышка принес ей воды в бумажном стаканчике, она с благодарностью выпила, и к ней, наконец, вернулся дар речи.
   — Как тебя зовут, дружок? — кротко спросила она.
   Верзила захлопал глазами.
   — Кого, меня?
   Мисс Кэролайн кивнула.
   — Баррис Юэл.
   Мисс Кэролайн заглянула в список.
   — У меня тут числится Юэл, а имени нет. Как пишется твое имя?
   — Не знаю. Дома меня зовут Баррис — и все.
   — Ну хорошо, Баррис, — сказала мисс Кэролайн. — Я думаю, мы тебя на сегодня освободим от занятий. Поди домой и вымой голову.
   Она достала из ящика стола толстую книгу, перелистала и с минуту читала про себя.
   — Хорошее домашнее средство от… Баррис, поди домой и вымой голову дегтярным мылом. А потом протри кожу керосином.
   — Для чего это?
   — Чтобы избавиться от… от вшей. Понимаешь ли, Баррис, от тебя могут заразиться другие дети, ты ведь этого не хочешь, правда?
   Баррис встал. Первый раз в жизни я видела, чтоб человек был такой грязный. Шея темно-серая, руки шелушатся, под ногтями траур. Умыта у него была только самая серединка лица, величиной в ладонь. Раньше его никто не замечал — наверно, потому, что все утро класс развлекали мы с мисс Кэролайн.
   — И, пожалуйста, Баррис, — прибавила мисс Кэролайн, — прежде чем прийти завтра в школу, обязательно прими ванну.
   Верзила захохотал.
   — Думаете, вы меня прогнали, хозяйка? Я сам уйду. На нынешний год я уже отучился.
   Мисс Кэролайн посмотрела на него с недоумением.
   — Что ты хочешь сказать?
   Он не ответил, только презрительно фыркнул.
   — Он из Юэлов, мэм, — объяснил кто-то из самых старших ребят, и я подумала — она все равно не поймет, не поняла же, когда я сказала про Канингемов. Но мисс Кэролайн слушала внимательно. — У нас полна школа Юэлов. Они каждый год приходят в первый день, а потом бросают. В первый день это их инспекторша заставляет, потому что грозится шерифом, а дальше она ничего не может. Она думает, в список их записала, в первый день в школу загнала — ну и по закону все в порядке. А вы потом круглый год отмечайте — мол, на уроках не был, и все…