Ли Танит. Одержимый Шон

   И, наконец, то, что все время сковывало его, сломалось. Он думал, что находится среди мертвых, что сам умер, наверное, и забыл об этом. Шон перестал дрожать лишь тогда, когда Дирн с большим трудом поднялся и положил ему руку на плечо, чтобы опереться.
   Шон проснулся и решил, что он в лесу. Утро капало на него сверху, капля за каплей, сквозь зеленые метелки папоротников. Однако пахло не так, как в лесу, или в степи, или в холмах над Еловой Рощей. Вскоре он по кусочкам восстановил в памяти башню во дворце Смерти. Крыша была единственным окном со стеклянными ставнями, которые были открыты. В последнюю ночь он видел звезды. Теперь внутрь лился дневной свет. А метелки папоротника? Это были сверкающие зеленые ленты, переброшенные от одной стены к другой, и в них были вплетены живые цветы.
   Это были вечные волшебные цветы. Придворные Крея рассказывали ему об этом. Странный парадокс: бессмертные цветы в Королевстве Смерти. Но, конечно, смысла в этом не было. Странно было тут искать в чем-либо смысл.
   Вспомнить хотя бы вчерашний вечер, прежде чем он провалился в сон на этой гигантской качающейся софе.
   Сперва племя Крея угощало его, усадив за хрустальный стол. Мощные хрустальные колонны шли от стола к полу, и, стоило постучать по столешнице, в колоннах начиналось движение. В то время, как Шона и Дирна потчевали разными незнакомыми винами, столешница разделилась на части и раскрылась.
   В деревне пища была простой. Более того, ясно было, откуда она берется, если ты сам убиваешь дичь или смотришь на женщин, когда они пекут хлеб или варят овсяную кашу. Но здесь еда была необычной, она появлялась по волшебству и сама казалась волшебством. Мясные блюда были приготовлены совершенно не известным им способом и выглядели они не как мясо, поскольку были приправлены соусами и незнакомыми вещами. Хлеб был не хлеб; он имел… сладкий вкус, но не как мед. Здесь были замысловатые дворцы из… ? И фрукты, которые были не фрукты, а… ? И засахаренные розы? Пикантности и пряности, и кушанья, вкус которых был так тонок, что казалось, его и вовсе нет.
   Между тем они пили вино, от которого некоторые стали прозрачными, другие розовыми, а третьи — бледно-лиловыми. И праздник казался естественным. Или правдоподобным. Вина они выпили столько, что Шон вдруг увидел, что хрустальные колонны тянутся глубоко под землю и достигают подвалов, полных льда, который почему-то не тает. Там сами собой резали ножи, зажигался огонь, все смешивалось, и появлялись кушанья, сами передвигавшиеся.
   Это было настолько необычно, что он громко спросил, откуда, собственно, появляется еда. Придворные Крея окружали его и предлагали и то, и это, следя за тем, чтобы он попробовал все и проглотил каждый кусок. Они были восхищены его вопросом. Однако толком на него не ответили. «Крей — наш король», говорили они. «В Трясине Крея все предметы сами действуют» — «Но как?» — «С помощью нашего гения и гения Крея» Он видел по их улыбающимся лицам, что они, возможно, все скрывают, хотя одновременно казалось, что они хвастаются.
   Очевидно, дух, который поселился в Шоне, был их тайной; отсюда видение магической пещеры со льдом и кухонных чудес. Было странно иметь такой случайный доступ к тайному знанию.
   Тем не менее Дирн и Шон играли свои роли невинных посетителей и старались получить как можно больше сведений. За едой они обменивались многозначительными взглядами, но из осторожности не произносили ни слова.
   После трапезы они осмотрели королевские покои. Их провели по многочисленным помещениям, а затем вверх по широким стеклянным ступеням винтовой лестницы.
   Шон вновь заметил, что к их появлению подготовились. Все было тщательно прибрано. Помещения были с окнами в крыше и украшены живыми цветами, вплетенными в ленты. Была также ванна с натертым мраморным полом. Стены были гладкие и округлые и могли впитывать воду, которая по желанию текла из золотых труб. Холодный (и горячий) водопады обрушивались сверху и заливали пол водой.
   Дирн и Шон не решались войти в воду, пока свита Крея сидела в стороне и смотрела на них — ведь они не были ни рыбаками, ни собаками. Придворные Крея тактично оставили их одних. И все же оба они недолго пробыли в теплом, источающим пар, потоке. Казалось, в стенах скрывались глаза — так и могло быть.
   Шон направился к кровати, намереваясь заснуть, хотя, он был уверен, что ни он, ни Дирн не в состоянии быть начеку. Он уже не думал ни об опасности, ни о приветливости Трясины Крея. Последним туманным предчувствием его было то, что наутро одежда их исчезнет и для них снова по волшебству будет приготовлена новая одежда, не говоря уже о завтраке. Однако мысли о еще одном дне в Мертвом Углу и бесчисленных днях, которые могут последовать, слились в его голове с мечтами о смерти, и все это погрузилось в сон.
   Ему снилось, что люди с горящими огненными шарами над плечами пришли к нему и, хихикая, наблюдают за ним. Возможно, так оно и было. Когда он проснулся, у него было неясное предчувствие или воспоминание, что он сам испытующе смотрел на толпу и пытался сделать значительное лицо. Это было смешно. Девочка в лесу, девочка, которая когда-то давно (всего лишь четыре дня и четыре ночи назад) предупредила его, была так же замаскирована, как и остальные. Он не мог ее узнать, даже если бы очень этого захотел.
   В городе, лишенном смысла, он, вероятно, не мог надеяться встретить кого-нибудь во второй раз. Может быть, лица непрерывно изменялись, так же, как маски превращались в плоть. Ничто не откладывалось в его памяти. Они были племенем Крея, фантастической толпой, но не личностями.
   За исключением черного мраморного ворона в розовом зале, в котором, собственно, и было сосредоточено волшебство, хотя он верил, что он существует, чтобы нагонять страх. Была ли у одержимости память, в которой запечатлелась статуя ворона?
   — Шон! — произнес Дирн.
   Шон поднял глаза и увидел Дирна: тот стоял, небрежно прислонившись к стене. Через некоторое время Шон заметил, что Дирн полным весом опирается на покалеченную ногу.
   — Одна из дочерей Крея — ее волосы были цвета лент там наверху — подмешала что-то в мой кубок с вином. И боль покинула меня меньше чем через минуту. Пока я пил, она ускользнула к остальным. Они выглядят все одинаково, не так ли? Нереальны и все одинаковы в своей нереальности. Однако нога с тех пор оставила меня в покое. Хотя я все еще хромаю.
   — Да, они волшебники, — сказал Шон.
   — Или мы мертвы? Я думаю, что мертвые не чувствуют боли.
   — Те трое, с которыми имели дело мои кулаки, чувствуют боль. И их расквашенные носы подтверждают это.
   — Это так. И это означает, что они тоже не мертвы.
   Чудовищность этих слов поразила их обоих одновременно. Подобно последнему удару топора по дереву, которое целый день рубили не покладая рук. И вдруг ствол затрещал, и дерево упало.
   — Для жителей деревни, — сказал Шон, — они мертвые. Только это тоже ерунда, потому, что наши люди никогда не попадали в Трясину, умирая — кроме тех, кого дух сперва сделал одержимыми. А люди Крея проливают кровь и падают с лошади, если их оттуда стащить. Они загадочные и веселые, и это достаточно по-человечески — это живая человечность. Однако тогда возникает проблема духов, которые поражают, — существ, которыми мы одержимы. Если Дети Крея не мертвые, тогда откуда берутся духи?
   — Конечно же, мы разберемся в этом, — сказал Дирн, — если останемся здесь.
   Шон тихо рассмеялся.
   — О, ну тогда мы здесь останемся, брат мой!
   Они пошли в ванную комнату. Купаться в горячей воде казалось таким же обычным делом, как и все остальное, что прежде им и не снилось.
   Их одежда исчезла, как и ожидалось. Взамен в сундуке, вычурно отделанном серебряными завитками, изображающими деревья, лежала другая. Одежда племени Крея была удобной и красивой. Они полюбовались в зеркале, по сравнению с которым полированные медные и бронзовые зеркала в деревнях были просто тусклыми железками. Оба они впервые так ясно видели сами себя. В этом что-то было.
   Затем с ироничным смущением они постучали по хрустальному столу и наружу выпрыгнули кушанья, за которые они с удовольствием принялись.
   Позже у края окна в крыше повисли три звездных шара, светившихся при дневном свете, хотя и не горевших. Шары пропели им какую-то мелодию. Как будто звучали два женских голоса и старомодный струнный инструмент.
   Почему-то это вызвало у Шона и Дирна громкий смех. Пока они тряслись от хохота, не в состоянии вымолвить ни слова, дверь комнаты открылась, и трое или четверо живых Детей Смерти с большим достоинством вошли в помещение. Это показалось юношам тоже смешным, и они захохотали еще громче.
   Дети Смерти, очевидно, не привыкли к тому, что над ними смеются. Их лица напряглись, стали неприветливыми и нервозными. Они замахали золотыми кинжалами и сорванными цветами, но даже не пробовали их остановить. Когда спектакль, наконец, закончился, один из юношей, со снежно-белыми волосами, шагнул вперед.
   — Нас радует, что вы проснулись в хорошем настроении.
   После недолгой паузы, девочка с фиолетовыми волосами сказала:
   — Мы ночные существа. Но Крей попросил нас сопровождать наших гостей также и днем. Пойдемте! Вы можете прогуляться по нашему городу.
   — Б-большое спасибо, — заикаясь, ответил Шон и хлопнул руками перед лицом.
   За язвительной сладкоречивостью он видел их страх, и мог объяснить его. Племя Крея боялось его. Это была лучшая шутка из всех. Не менее забавным было то, что Дирн и Шон в одеждах Трясины Крея в зеркале едва отличались от племени Крея.
   По лестницам великолепного дворца они спустились вниз и вышли в прекрасный город, который возвышался над ними блестящими башнями, украшенными цветными окнами.
   В просторном дворе, выложенном зелеными мраморными плитами, прыгала стая черных ворон. На шее у них были серебряные цепочки, закрепленные за маленькие серебряные стержни в мраморе. Их держали здесь только потому, что они были символом Крея. Придворные Крея защебетали и бросили им из золотых корзинок куски мяса, после чего вытерли руки разукрашенными салфетками.
   Как и было обещано, они гуляли по городу, и у Дирна ничто не болело.
   Город таил в себе чудеса.
   Была, например, особенная башня. Возле нее вставали на землю, и земля плавно поднималась до купола. Внутри другого дворца росли деревья, на которых сперва проклевывались почки, затем распускались листья и сразу после этого созревали плоды. Потом все стряхивалось и начиналось снова. Сброшенные листья и плоды образовывали ковер, который не истлевал, и, несмотря на это, не казался глубоким. Они видели фонтан, изображающий своими струями птиц, зверей и человеческие фигуры. Сад, в котором цветы были больше или меньше обычного, и не увядали после того, как их срывали. Показали им латунную трубку с головой дракона на конце, из которой в воздух вырывалось светлое холодное пламя.
   — Есть еще много достопримечательностей, — говорили Дети Смерти.
   На улицах кроме них никого не было.
   Они привели Шона и Дирна к круглому сооружению, которое вращалось и пело. Они продемонстрировали им шар, который нырял в ручей и выскакивал с другой стороны. Они показали им внутренности четырех или пяти гигантских разрезанных зверей. Дом, где двери рассказывали истории, открываясь сами собой. Неожиданно они вышли на широкую, мощеную гипсом улицу, и девочка с фиолетовыми волосами быстро сказала:
   — Это плохая дорога.
   Улица вела вниз с холма. У его подножия участок темного, густого леса был огорожен высокой стеной.
   Двустворчатые ворота были закрыты. Между деревьями виднелись светлые силуэты камней…
   Дети Смерти беспокойно завертелись.
   — Пойдем! Здесь ничего нет.
   Это означало, что там что-то было.
   Шона бросило сначала в жар, потом в холод, как будто он стоял под душем в волшебной ванне. Либо потому, что он догадался, либо потому, что дух, околдовавший его, знал это. Откуда приходят эти духи, которые делают одержимыми? Ответ был здесь.
   Там, внизу, между деревьев (главная нелепость Мертвого Угла, если это действительно было местом смерти), находилось кладбище.

Глава 8
ДОЧЬ КРЕЯ

 
   Шон пристально смотрел на придворных Крея. Они не назвали своих имен; фактически не прозвучало ни одного имени, кроме имени «Крей». Однако в их улыбках сквозил страх. Шон кивнул в направлении того, что он определил как кладбище Трясины Крея, и вежливо сказал:
   — Та стена интересует меня. И лес, который она охватывает.
   — Нет… — ответил юноша.
   Шон пожал плечами.
   — Не беспокойтесь, Дирн и я можем пойти одни.
   Он подмигнул Дирну и они в ногу весело зашагали вниз по гипсовой улице.
   — Стойте! — закричала девочка с фиолетовыми волосами.
   Шон повернулся и отвесил едва заметный элегантный поклон. Дирн и он пошли дальше. Никто не кинулся вслед за ними. Очевидно, придворные пребывали в затруднении. И, видимо, у них не было антипатии к кладбищу Смерти.
   — Ну, что здесь такое? — спросил Дирн чуть погодя.
   — То, о чем мы говорили перед этим. Место пребывания одержимости, духов Трясины Крея: место погребения.
   — Откуда ты это знаешь?
   — Моя одержимость знает это.
   — Да, теперь, когда ты это сказал… я верю, я тоже так считаю, даже знаю. Но почему свита Крея боится, что мы это найдем?
   — Потому, что это окончательное доказательство того, что они обыкновенные и уязвимые живые. Сверхъестественно живые. Мертвые не нуждаются в таком месте.
   Стена была белая и высотой около трех метров. Они подошли к закрытым воротам. Створки их были сделаны из матового необработанного золота. На них было выгравировано два узора, черным по золотому, один — зеркальное отражение другого, вместе составлявших целое, так как ворота были закрыты. На рисунке были листья, нарциссы и другие цветы, а в середине они образовывали какую-то странную картинку. Нижняя ее часть чем-то походила на лошадиную голову или голову змеи. Виднелись уши, или это были листья, из которых она вырастала. Над нею высились рога и между ними — как будто лицо и плечи девочки с длинными волосами. Над головой девочки был изображен цветок, напоминавший стилизованное крыло ворона. Все эти детали были чернее, как будто их добавили позже. По обе стороны узора были нарисованы черепа, тоже вроде бы недавно.
   Они рассматривали рисунок несколько секунд, затем Шон толкнул ворота, но они даже не шелохнулись.
   — Через стену? — спросил Дирн. — Я не знаю, сумеет ли моя удивительно безболезненная нога сделать это вместе со мной…
   — Или перелететь, — сказал Шон. — Я все время спрашиваю себя, почему они пользуются летающими лошадьми, если у них есть способность летать? Почему они все время ходят пешком? Они должны иметь эту способность, не так ли, если мы ее изначально получили от их духов. — Шон уставился на ворота и совсем тихо произнес. — Откройся!
   Обе створки распахнулись, и, когда они далеко разошлись, рисунок распался.
   — Так легко? — спросил Шон.
   — Может быть, и нет. Посмотри-ка на твоих друзей наверху.
   Придворные Крея выглядели сбитыми с толку. Они показывали пальцами на Шона и ворота. Минутой позже куда-то понеслась девочка с фиолетовыми волосами.
   — Это для тебя не было предназначено и они бегут за помощью к папочке Крею, — сказал Дирн.
   Но Шон смотрел на кладбище.
   Оно было не таким, как в деревнях, где человека опускали в могилу и забрасывали землей, насыпали маленький холм и иногда ставили разрисованный камень, чтобы отметить место. Королю насыпали холм побольше и в ноги клали его ножи, копья и золото, принадлежавшее ему. Здесь, однако, между аллеями не было никаких холмиков, лишь мраморные статуи, раскрашенные памятники, фонтаны. Это был сад Смерти.
   И тут Шон подпрыгнул. Он увидел статую, которая двигалась. Ее зеленая юбка скользила по такого же цвета траве. Волосы вились и были украшены миниатюрными нарциссами. Темные волосы, днем отливающие красным сильнее, чем это было в лесу, редкий, темный оттенок, как загустевшее вино.
   Он думал, что никогда ее не узнает. Однако не было никаких сомнений, что это была она. Он каким-то образом знал это, и не только из-за волос. Ее лицо выглядело бледным, и она не видела Шона, но все-таки это было лицо.
   — Девочка, — сказал он.
   — Я знаю. Я вспомнил о твоем описании. Ты должен пойти и напомнить ей об этом. Я останусь здесь и буду высматривать Крея. Удачи тебе!
   Шон не знал точно, как поступить, однако ухмыльнулся и вошел в ворота, бросив через плечо:
   — Смотри на меня и учись, как это делают. Очевидно, она не видела, что ворота открыты и не
   слышала, как он быстро и тихо приближается к ней по траве. Она стояла возле мраморной статуи и смотрела в синеву. Шон остановился примерно в метре от нее. То ли из мстительности, частично потому, что больше ему ничего не пришло в голову, он громко и пронзительно крикнул:
   — Дочь Крея!
   Она резко обернулась. Она была белее кости и казалась перепуганной насмерть. Ему стало жаль ее. Но тут он подумал: почему я должен жалеть кого-то из племени Крея?
   — Ты, — сказала она. Было видно, что она больше ничего не скажет.
   — Я. Ты тоже вспомнила?
   — Уходи! — сказала она вяло и слишком поздно.
   Он пропустил это мимо ушей.
   — Ты предупредила меня в лесу. «Не ходи домой», — сказала ты. Справедливое предупреждение. Если бы ты знала, что я приду в ваш город, ты бы меня об этом предупредила?
   — Ты, должно быть, дурак, — сказала она. — Или сумасшедший.
   — Конечно, сумасшедший. Каждый, кого коснулся Крей, становится сумасшедшим. Обычно их забивают камнями родственники и друзья, прежде чем они смогут использовать это волшебное состояние.
   — Но ты-то жив.
   — Счастливчик Шон! Он сумел уйти.
   — Шон, — сказала она. Казалось, она собирается что-то добавить, но промолчала. — А там еще один, не так ли?
   — Дирн из Пещерного Города. А тебя как зовут?
   — Этого я тебе не выдам, — сказала она.
   — У меня все еще голубые глаза, — сказал он недружелюбно. — А вот ты изменилась. Ты надела лицо.
   Она покраснела. Ее лицо было красивым и открытым, в противоположность другим лицам Трясины Крея. Ее смущение было настоящим.
   — Мы носим маски, когда выезжаем из города. С одной стороны зеркало, а с другой все видно.
   — Еще одно волшебство, — сказал он. — Зачем?
   — Чтобы пугать дураков, которые блуждают ночью по нашим лесам, — насмешливо сказала она.
   — Это действует, моя дорогая, — сказал он.
   Она была моложе него. И если он все еще сомневался, состояло ли племя Крея из мертвых или нет, то насчет нее он был совершенно убежден, что она живая.
   — Я бы хотел прогуляться вглубь, — сказал Шон, — и найти могилу того особенного духа, которого вы ночью берете с собой, когда встречаете нас. Духа, который заколдовал меня и столь многому научил.
   — Ты все еще этому веришь, да? — сказала она с презрением.
   Шон пристально посмотрел на нее, но она продолжала дальше:
   — Я пришла сюда, чтобы не встретиться с тобой, когда узнала о твоем прибытии. Как ты открыл ворота?
   — Я сказал:»Откройся!»
   Она засмеялась, но это был злой, дурацкий смех придворных Крея.
   — Мудрый Шоннор, — сказала она.
   — Как ты меня назвала?
   Ее темные глаза потеряли всякое выражение.
   — Ох! — она оглянулась на могилы и тихо сказала. — Это наша версия твоего чужеземного имени. Как мы бы тебя здесь называли.
   — Шоннор, — он прислушался. Звучало необычайно правильно. — А Дирн?
   — Уходи! — повторила дочь Крея, медленно удаляясь. Шон не отставал. — Ну, хорошо, если ты хочешь знать. Дирна звали бы… Дирнарас.
   — А ты?
   Она снова остановилась. Она потупила глаза и сказала:
   — Меня зовут Захидда. Ты и так уже много знаешь.
   — И ты дочь Крея?
   — Все мы тут дочери и сыновья Крея. Мой собственный отец мертв.
   — Все-таки Мертвые умирают, — сказал он саркастически.
   — Почему ты не веришь, что мы мертвые, а другие глупости тебя не смущают?
   — Я знаю это. В Трясине я не видел никого много старше 20 и не видел детей.
   Захидда, которая, конечно же, не была никакой дочерью Крея, прошептала:
   — Тогда ты должен об этом спросить у Крея.
   — Я должен? Статую в розовом зале?
   Захидда повернулась к нему спиной.
   — Статуя — это его рот. Однако вскоре ты встретишься с самим Креем. Несомненно, еще сегодня.
   Шону показалось, что сердце у него остановилось, как в лесу. Дирн рассказывал о встрече с Креем: человеческое тело, голова птицы, ледяной удар сверхъестественной руки. И это хотели они убить.
   — Ну, да, — сказал Шон, — Дирн и я предложим ему новые имена. Шоннар, Дирнарас.
   Она метнулась к нему и схватила его за плечи.
   — Ничего не говори Крею об этом! Никогда не рассказывай ему о том, что я сказала!
   Он хотел было высмеять ее, но ее страх сбил его с толку.
   — Ну, хорошо. Но почему ты боишься?
   — Ты увидишь сам, — сказала она. Она повернулась и что-то крикнула в воздух. Среди сучьев дерева, росшего неподалеку, что-то замерцало. Пять дневных огненных шаров.
   Шон очарованно смотрел, как они приближались. В следующую секунду шары зажужжали над его головой, как рой огромных рассерженных шершней. Он протянул руки и почувствовал укол в ладонь. Все еще испуганный, он почувствовал второй укол в щеку. Третий укол он проследил. Это было шелковистое щупальце, появлявшееся откуда-то изнутри шара и наносившее по коже быстрый, но сильный удар и оставлявшее после себя крошечную красную припухлость.
   Следующие пять минут были неприятными, и пришлось побегать. Ему удалось раздробить один шар, схватив его и швырнув в нос ближайшей статуе. Четыре остальных, наконец, улетели, после того как нанесли уколы в шею и запястья. Шон крепко выругался, однако не стал утруждать себя поисками Захидды, которая под защитой нападения, конечно, скрылась. Он лишь понял, что она прокричала: приказ шарам напасть на него. Очевидно, он мог бы также отменить этот приказ, как открыл ворота, однако у него не было свободного времени попробовать это.
   Первые припухлости уже проходили, однако ощущение жжения осталось.
   Он хотел бы задать еще тысячу других вопросов. Она знала это и сбежала; черт бы ее побрал.
   Шон оглядел аллею, ведущую к воротам. Девочка исчезла среди деревьев. Может быть, она поднялась в воздух. Он не мог положиться, что его способность не подведет, если он последует той же дорогой. Затем Шон увидел, что у ворот никого нет. Дирн тоже исчез. Шон выбежал через ворота на улицу. Она была пуста.
   — Дирнар… — крикнул Шон и осекся. Новый вариант имени Дирна показался ему более легким. И хотя ему было не за что благодарить девочку, кроме как за несколько маленьких красных припухлостей, он все-таки не хотел навлечь на нее гнев Крея. Поэтому он вернулся к прежнему имени и закричал: — Дирн! Дирн!
   Никакого ответа. Не было видно и придворных Крея. Пока он болтал с Захиддой на кладбище, Крей прислал подкрепление; стража бесшумно арестовала Дирна — что было в высшей степени необычно — и забрала его с собой. В королевский дом.
   Не было никакого смысла вновь утруждать дух одержимости попыткой подняться в воздух. Но и оставаясь на земле, Шон мог сориентироваться; прикинув направление, он побежал во дворец.
   Они ожидали в зеленом дворе. Его сопровождающий впереди, за ним девочка с фиолетовыми волосами и еще несколько из тех, кто в последнюю ночь находился в розовом зале. И, конечно, здесь были вороны, бедные, закованные в цепи, прыгающие рабы. Однако, Дирна не было.
   Шон прислонился плечом к стене, перевел дыхание и задал само собой разумеющийся вопрос:
   — Где Дирн?
   Дети Смерти развлекались.
   — Ему хорошо.
   — Ты скоро увидишь его.
   — Но прежде кое-кого другого.
   — Кого? — спросил Шон, хотя ответ был ясен. Но они ответили ему.
   — Крея, короля. Или Короля Смерти, если угодно. Шон размышлял о жутком страхе Захидды, о своих
   планах мести и отсутствии какого-либо оружия. Затем он сказал:
   — Я готов.
   В душе он сам себя спросил, готов ли он.
   Тут все окружили его, гладили его по волосам, снисходительно хлопали по плечам, пока он подавленно не двинулся вперед. Было бессмысленно еще раз спрашивать о Дирне. Встреча с Креем была важнейшим событием, от которого зависело все.
   Они вели его к розовому залу. Какое-то мгновение он верил, что все ограничится черной каменной статуей с подвижными глазами. Однако кто-то пробормотал что-то одной из туманных зеркальных стен, и она скользнула вверх в потолок. За нею была чернильно-черная пустота.
   — Входи, пожалуйста! — сказали они. Они были обрадованы, так как надеялись посеять в нем страх. Он шагнул прямо в темноту, и стена закрылась за ним, отрезав придворных.
   Он видел насквозь трюк Крея с темнотой. Это было нужно для того, чтобы вывести его из равновесия и запутать, и против воли Шона цель была достигнута. Жители деревень ненавидели темноту. Это было время, когда скрючиваются под шерстяным одеялом и ждут, когда вещун прочтет достаточно молитв. И эта темнота шуршала как лес. Хотя Шон немного больше подружился с темнотой с тех пор, как всю ночь провел в лесу, эта ночь за стеной была отвратительной.
   Она начала шептать и сыпать холодные снежинки на него. Он был испуган, но ему удалось остаться на месте. Затем что-то поползло по сапогу, вокруг лодыжки, что-то скользкое шмыгнуло вдоль позвоночника: ведьмовские проделки и призраки. В этой темноте, по всей вероятности, не было ничего кроме него. Всю силу воли он направил на то, чтобы стоять тихо.