Девочка родилась белокожей, с длинными и блестящими волосами цвета черного ночного океана, как у Азрарна. У нее были маленькие, совершенной формы ноготки на ручках и ножках. Из-за отсутствия пуповины у малютки не оказалось пупка, который бы только испортил ее животик, гладкий, словно вылепленный из алебастра. Но не только это отличало крошку от обычного смертного ребенка. Сквозь ее опущенные веки с тяжелыми ресницами просачивался голубой свет, исходивший из самой глубины глазниц, таившихся за ними. И конечно, во многом девочка походила на свою мать.
Данизэль все еще парила в воздухе над собственным телом. Увидев дочь, она не испугалась, но очень удивилась. С одной стороны, мать осталась довольна ею, но в то же время испытывала невыразимую горечь: родившееся существо не было человеком.
Девочка не плакала и не просила еды. Материнское молоко не являлось для нее жизненной необходимостью, и Данизэль знала, что ее груди так никогда и не наполнятся этой белой влагой. Но вот настало время предложить ребенку первую пищу.
Шелковая веревка, обвивавшаяся вокруг руки одной из эшва, оказалась змеей. Демонесса наклонилась поцеловать ее, а когда она вновь подняла голову, на ее губах осталась отметка — отпечаток двух острых зубов. Черная, как чернила, кровь демона потекла из двух маленьких ранок.
Эшва прикоснулась ранками к губам ребенка. Беззвучно, не поднимая своих фиолетовых век, ребенок пил черную кровь.
Хотя Данизэль была в полубессознательном состоянии, ее сердце затрепетало, словно осенний лист, почуяв нечто чуждое, необъяснимое. Она наконец в полной мере ощутила себя сосудом бога (так же, как сам Белшевед являлся сосудом богов), хотя еще недавно избранной для защиты этого города, вечного оплота белой магии.
Но теперь Данизэль оказалась настолько же далека от святых намерений Белшеведа, как от собственного тела. Сосуду необязательно знать, что за вино хранится в нем.
Но сейчас магическое пламя успокаивало и усыпляло даже ее смятенную душу. Данизэль увидела, что девочку уложили в светящийся лен. Малютка оставалась по-прежнему спокойной, ее длинные черные волосы свободно лились сквозь мистическое пламя.
Это существо больше не было ребенком Данизэль, которому она когда-то рассказывала легенды. Теперь перед ней лежало дитя Азрарна, и только его, и именно о нем он сказал ей: «Не думай, что я буду нянчиться с этим созданием. Я сделаю ее сильной и ужасной. А затем сам же и покончу с ней».
Глава третья
Данизэль все еще парила в воздухе над собственным телом. Увидев дочь, она не испугалась, но очень удивилась. С одной стороны, мать осталась довольна ею, но в то же время испытывала невыразимую горечь: родившееся существо не было человеком.
Девочка не плакала и не просила еды. Материнское молоко не являлось для нее жизненной необходимостью, и Данизэль знала, что ее груди так никогда и не наполнятся этой белой влагой. Но вот настало время предложить ребенку первую пищу.
Шелковая веревка, обвивавшаяся вокруг руки одной из эшва, оказалась змеей. Демонесса наклонилась поцеловать ее, а когда она вновь подняла голову, на ее губах осталась отметка — отпечаток двух острых зубов. Черная, как чернила, кровь демона потекла из двух маленьких ранок.
Эшва прикоснулась ранками к губам ребенка. Беззвучно, не поднимая своих фиолетовых век, ребенок пил черную кровь.
Хотя Данизэль была в полубессознательном состоянии, ее сердце затрепетало, словно осенний лист, почуяв нечто чуждое, необъяснимое. Она наконец в полной мере ощутила себя сосудом бога (так же, как сам Белшевед являлся сосудом богов), хотя еще недавно избранной для защиты этого города, вечного оплота белой магии.
Но теперь Данизэль оказалась настолько же далека от святых намерений Белшеведа, как от собственного тела. Сосуду необязательно знать, что за вино хранится в нем.
Но сейчас магическое пламя успокаивало и усыпляло даже ее смятенную душу. Данизэль увидела, что девочку уложили в светящийся лен. Малютка оставалась по-прежнему спокойной, ее длинные черные волосы свободно лились сквозь мистическое пламя.
Это существо больше не было ребенком Данизэль, которому она когда-то рассказывала легенды. Теперь перед ней лежало дитя Азрарна, и только его, и именно о нем он сказал ей: «Не думай, что я буду нянчиться с этим созданием. Я сделаю ее сильной и ужасной. А затем сам же и покончу с ней».
Глава третья
КИЗИЛОВЫЙ КУСТ
Чузар оставил свою подопечную в самом диком месте пустыни. Крутые склоны скал образовали ущелье — русло давно пересохшей реки. И теперь, подражая воде, русло реки заполнил песок. Когда-то здесь был большой пруд, от которого остался теперь лишь круглый песчаный котлован. Посреди котлована одиноко рос чахлый куст кизила. То ли сама влага, то ли память о ней поддерживали его существование, и, хотя зима лишила его плодов и листьев, он только ежился, продолжая жить и набирать силу.
Куст, ущелье, скалы, пустыня за ними — все они имели свою историю, которую могли бы рассказать. Да, в этом месте тоже можно было жить, но плата за выживание оказалась бы слишком высока.
Здесь не было ничего дарящего радость или облегчение. Даже ветер царапал лицо.
Здесь не осталось ничего живого, даже сама девушка, которая жила теперь здесь под защитой скал, казалась соляной статуей.
Ее рыжевато-коричневые волосы выбелила пыль, а ее молодое лицо, иссеченное ветрами и внутренней злобой, выглядело очень, очень старым.
Зарет провела здесь не больше месяца, но уже успела стать частью окружающего пейзажа. С тем же успехом она могла бы пробыть здесь уже три столетия.
По утрам девушка обычно взбиралась на скалы с северной стороны и выходила в пустыню. Маленький грязный источник пробивался в полумиле от ущелья. Здесь она пила, если в этот день песок не засыпал источник живительной влаги. Потому что когда Зарет не могла расчистить источник руками, что иногда случалось, она не пила совсем. Порой мимо пробегали маленькие ящерицы. Девушка научилась пользоваться пращой, сделанной из собственного пояса, и острыми кремнями, которые подбирала в русле реки. Этим оружием она убивала ящерицу, а потом съедала ее. Такая еда была совсем неаппетитной, и Зарет охотилась редко. Смерть этих маленьких животных злила ее, потому что она однажды убила мужчину хрустальной шпилькой, и теперь любое убийство напоминало ей о том, как ее обманул бог.
Днем Зарет сидела рядом с кустом кизила или, если дул сильный ветер, забиралась в широкие трещины в скалах. Дни проходили незаметно, потому что девушка проводила их в размышлениях о том, как могло бы все обернуться, если бы черный бог выполнил свое обещание, и о том, как все произошло на самом деле. Временами Зарет перебирала в памяти образы ночного сада, женщины, на месте которой могла бы оказаться она сама, и того, что ей было известно о праве выбора, любви и вынашивании сына бога. Или же вспоминала, как мечтала об изнасиловании, когда бог овладел ею. Потом девушка поднимала голову и кричала, посылая небу проклятия. Долго, очень долго.
Время от времени к ней являлся посетитель.
— Добрый день, — говорил Чузар. — Ты довольна тем, что свободна?
— Почему ты смеешься надо мной? — плакала Зарет. — Что тебе от меня надо?
— Точно не знаю. Но думаю, что сошел с ума, — отвечал Владыка Безумия, подбрасывая в воздух игральные кости, словно развеселившийся маленький мальчик.
В конце концов от этого сошел с ума куст кизила и распустил листья, которые тут же сорвал ветер.
Однажды, когда Зарет убила ящерицу, рядом появился Чузар. Он сидел, напоминая сгусток темных сумерек, опускающихся на землю или парящих над горизонтом. Казалось, Владыку Безумия восхищала ловкость Зарет в обращении с пращой.
— Я уже как-то объяснял тебе, — напомнил Чузар. — Ты должна быть терпеливой.
— Я терпелива, — ответила женщина, разрывая зубами шкурку ящерицы.
— Я создам музыку, и ты будешь танцевать, — сказал Чузар.
Владыка Безумия встряхнул медной трещоткой, зазвучавшей, как систр. Зарет танцевала, но танец не усмирил ее бешенства. Наконец она упала на дно русла песчаной реки.
— Чего ты хочешь? — спросил Чузар.
Зарет не ответила, но этого и не требовалось, потому что тут же появились ослиные челюсти и выкрикнули ее самые тайные желания.
— Я бы хотела приковать его цепями и хлестать семью плетками, на каждой из которых был бы наконечник из раскаленной стали. Я бы привязала его к колесу, которое прокатилось бы по небу сквозь огненные лучи звезд. Я вырвала бы его сердце и показала это сердце ему же.
— Ты сделаешь это, — улыбнулся Чузар. На что Зарет возразила:
— К сожалению, это невозможно, потому что он — бог.
— Ты действительно не можешь причинить вред его телу. Его оболочку можно приковать и хлестать, привязать к колесу и обжигать, а его сердце можно вырвать. Но он не бог, — сказал Чузар. — Разве ты еще не поняла, кто он, этот властелин обмана и лжи?
Зарет подняла голову. Она пристально посмотрела в лицо Чузара. Обе его стороны предстали перед ее взором, таким же немигающим, как взгляд ящериц, которых она убивала.
— Кто же он тогда?
— Азрарн. Ты вспоминаешь? Тварь из грязного подземелья.
Зарет возмутилась. Это чудовище не смогло бы ее обмануть, она бы не стала страдать от восторга перед ним.
— Нет, — сказала она.
— Послушай, — сказал Чузар. — Все земли вокруг Белшеведа попали в сети его обмана. Азрарн — могущественный демон. Ты думаешь, он не может принять прекрасный облик, если захочет? Только подумай, — сказал Чузар, нежно гладя Зарет по белым волосам, — выбрал бы настоящий, подлинный бог себе в жены обычную женщину, не имеющую божественного происхождения?
Зарет пристально смотрела в лицо Чузара. И размышляла.
— Весь Белшевед ошибается, — сказал Чузар, — хотя зерно сомнения уже дало ростки. Родился ребенок.
Зарет заинтересовалась этим:
— Он настоящий?
— Абсолютно. Но это не мальчик, а девочка.
Зарет нахмурилась. Она всегда считала, что у бога должен родиться сын, который стал бы героем или великим властителем. Женщины ее селения всегда считали себя чем-то менее значительным, чем мужчины. Как бог допустил, чтобы его священное семя проявилось в женском потомстве?
— Жрецов Белшеведа тоже озадачил пол младенца, — продолжал Чузар. — Но есть и другие проблемы. Например, видение во время последнего праздника поклонения. Это была черная башня, напоминавшая тень, фонтанирующая яркими огнями. С тех пор начали происходить странные события. Незнакомцы насиловали молодых женщин, которые не могли потом опознать нападавших. Внезапной и загадочной смертью умерло несколько богачей, оставив богатства наследникам. Мужчины опустились до любви к простушкам, уродинам или просто некрасивым и глупым девушкам. Множатся болезни и увечья. Такие события происходят как внутри, так и снаружи белого города. У Азрарна нынче очень много забот.
Зарет поднялась на ноги.
— Пойди в Белшевед, — сказал Чузар. — Стань провидицей. Расскажи им то, что ты знаешь. Предупреди этих несчастных, бьющихся в паутине неведения. Напомни им рассказ о том, как князь демонов задумал уничтожить мир, но боги отослали его заниматься черной работой. Заставили его прислуживать богам. Да-да, послали это чудовище исполнять черную работу. То самое чудовище, которое так жестоко обмануло тебя и сделало несчастной.
Зарет начала медленно и упорно взбираться вверх по скалам, почти не видя, куда идет, но зная, что неуклонно движется вперед, по направлению к городу.
Чузар тихонько засмеялся. Его жуткие глаза были устремлены ей вслед. Челюсти прокричали:
— Азрарн не должен был отказываться от подарка своему ребенку. Азрарн не должен был выступать против меня.
Чузар натянул плащ на неприглядную сторону своего лица и теперь смотрел на песок, опустив взгляд. Сейчас он выглядел прекрасным юношей. Он шептал:
«Славный Азрарн, присвоивший себе мой титул, я не ссорюсь с тобой, я только меняюсь. Обмен — это не война. Просто ты будешь Владыкой Обмана. А Чузар станет Мучителем, Шакалом, Злом».
Белшевед изменился до неузнаваемости. Повсюду толпились люди, внутри и снаружи. Мужчины в прекрасных одеждах, богатые женщины в паланкинах передвигались туда и сюда, таская за собой любимых зверюшек и сонмы слуг. Уличные продавцы, проникшие украдкой в город, теперь торговали на его улочках фруктами, вином, сластями, а иногда даже маленькими резными куколками, изображающими святую мать и дитя. Большинство этих резных изделий было переделано. Заготовленные заранее, они сначала представляли ребенка мужского пола. Постоянно прибывали новые караваны. Путешественники приходили издалека посмотреть на чудо. В священных рощах ревели верблюды и горланили ослы. Этих животных покупали и продавали. Белшевед стал местом торговли. Обрывки бумаги, корки и сухой навоз заполнили улицы, где еще недавно гуляли только песок, листья да увядшие, сорванные ветром цветы. Даже волшебным ветрам не удавалось сдуть эту грязь, возможно, они просто не добирались до нее. Дым от жженого сахара и жарящихся цыплят закоптил белые стены храмов. В озере ловили рыбу и заталкивали ее в прозрачные пузыри с водой, чтобы привезти диковинку домой. Бедняки играли в азартные игры у портиков храмов. И просили у богов прощения при каждом броске игральных костей. Это доставляло им странное удовольствие. Нищие просили милостыню у богатых дам и звездочетов.
Жрецы, как правило, редко попадались на глаза. Они заперлись в своих кельях, где чахли и голодали, или впадали в затяжные, подобные смерти, обмороки. Только традиция поддерживала нерушимость города. Традиция, оказавшаяся хамелеоном. Чтобы уничтожить Белшевед, не требовалось армии врагов или грабителей. По крайней мере теперь.
Данизэль часто приходила в центральный храм над озером, чтобы посидеть в высоком золотом кресле, которое было установлено для нее между золотыми животными перед алтарем. Она появлялась там не по своей воле, а по требованию толпы. В ее отсутствие постепенно поднимался шум. Люди пронзительно и страстно кричали, требуя лицезреть ее и божественное дитя. Когда Данизэль и ребенок появлялись, люди падали на колени. Девочка вела себя очень спокойно, едва шевелясь на руках у Данизэль. Но все же у трона пришлось выставить охрану, чтобы сдерживать народ, который старался прикоснуться к избраннице бога. Несчастные воины были до колен завалены подарками, их ноги скользили, топча виноград, разбитые яйца и жареную птицу.
В других частях главного храма пророки толковали значение происходящего. Их считали очень умными людьми, потому что каждый давал собственное объяснение.
Кроме всего прочего, Данизэль в сопровождении охраны приходилось с ребенком на руках прохаживаться вверх и вниз по широким улицам Белшеведа. Тогда девочка вела себя уже не так тихо. Ее беспокоили лучи дневного солнца.
По ночам город наполняли различные громкие звуки, но не прежние благочестивые песнопения, а шум споров и звон монет. Запах наживы быстро приводил людей в возбуждение. В нескольких шагах от западных ворот (не в сотне, нет, и даже не в пятидесяти, а всего лишь в десяти) опытные женщины и молодые люди установили малиновый павильон, в котором торговали своими телами, предлагая их всем желающим. Они, как и пророки, имели собственную теорию: «Никто не должен входить в священный город с греховными мыслями, поэтому сначала лучше избавиться от подобных желаний перед входом в город».
Ночью все ожидали прихода бога, желающего провести ночь в объятиях своей девственной жены. В неожиданных ночных звуках им чудилось нечто божественное. В стонах ветки им слышался шум крыльев, в хрипе верблюда — ржание звездного коня бога, а если человек вскрикивал в малиновом павильоне, они говорили: «Ах, бог удовлетворен».
Все же те, кто вдавался в глубокие размышления об этих событиях, были уверены, что бог никак не проявит себя и не придет прилюдно, чтобы забрать ребенка. Пророки не находили этому объяснений, как, впрочем, и тому, что девочка боялась солнца. Божье создание, хотя и женского пола, должно любить солнечный свет. Разве солнце не является постоянным символом небесных вожделений?
В комнате Данизэль, среди новых лежанок, украшенных новыми золотыми украшениями, действительно время от времени тайно и незаметно для всех появлялся Азрарн. Он являлся Данизэль ночью, вырастая в углу комнаты, словно стройное черное дерево, и спрашивал своим металлическим голосом:
— Ты наконец смягчилась? Ты убедилась теперь, что напрасно теряешь драгоценное время, которое мы могли бы проводить вместе?
И Данизэль отвечала:
— Моя любовь, мой господин, моя жизнь, я не оставлю твоего ребенка здесь одного.
— Оставишь, — вздыхал Азрарн. — Дело только в продолжительности моего ожидания. Легко ли тебе будет перенести разлуку со мной?
— Я не вынесу разлуки с тобой.
— Тогда оставь это отродье здесь и уходи со мной. Я сделаю ребенка страшнее драконихи. Она будет неуязвимой, я обещаю тебе это.
— Я не могу.
— Я мог бы взять тебя с собой и против твоей воли.
— Действительно. И ты возьмешь?
— Нет. Но также я не намерен приходить к тебе, словно твой слуга.
Но каждую ночь он возвращался, и каждую ночь повторялся их разговор. Они не прикасались друг к другу, хотя комната дрожала, словно наэлектризованная их внутренним стремлением к любви. И никто из них не решался первым уступить в этом споре.
В своей отделанной драгоценностями колыбели девочка поворачивала головку в ореоле роскошных волос, наблюдая за ними глазами, напоминавшими голубые зерна сумеречного неба.
Зарет вошла в Белшевед через те же самые открытые ворота, которые выпустили ее ровно месяц назад.
Девушка осмотрелась, чтобы насладиться зрелищем произошедших вокруг перемен, изучая их презрительно и беззаботно.
С ней вошла в город некая сила. Сила Чузара, а точнее, та, которой он наградил ее. Зарет выделялась даже среди пестрой толпы, наполнявшей теперь город. Юная и старая одновременно, освобожденная, почти прекрасная, с волосами, ставшими наполовину белыми, наполовину оставшимися рыжевато-коричневыми. Вокруг нее распространялся непонятный аромат. Это был запах кизила, впитавшийся в ее рваные одежды.
На улице ей уступали дорогу. Нищие не просили у нее милостыни. Мудрецы решили, что в ней живет безумная магия пустыни. Даже женщины могут быть склонны к мистицизму, при этом становясь более дикими и менее пристрастными, чем мистически настроенные мужчины.
Зарет шла по городу, а за ней по пятам следовала толпа людей.
Богатые женщины указывали на нее презрительно, но в то же время и завистливо.
Зарет взобралась по ступеням скромного храма и остановилась у дверей. Казалось, она глядела на толпу, застывшую внизу, но на самом деле девушка смотрела сквозь нее, лелея свою злобу. Ее боль стала для нее центром мироздания. И девушке нечего было дрожать перед толпой.
— О обманутые! — воскликнула она внезапно, и ее голос полетел, словно птица. — О почитатели ложных богов!
Толпа зашевелилась, неясно бормоча. Своими словами незнакомка заинтересовала людей. Не все терпят, когда их критикуют.
— Дураки! — кричала Зарет. Ветер развевал ее волосы, девушка подняла свои худые руки и почувствовала, как за ее спиной засмеялся Чузар. — Этот бог, чей ребенок растет сейчас в Белшеведе, не кто иной, как черная грязь, демон из подземной ямы.
На это ей ответил гул толпы. Как и можно было предполагать, ее назвали богохульницей и лгуньей. Ее грозили разорвать на части.
— Тогда разорвите меня. Наказание все равно постигнет вас.
Они говорили ей, что боги поразят ее.
— Пусть тогда они поразят меня сейчас, — пронзительно кричала она, — если я говорю что-нибудь, кроме правды!
Потом она рассказала им, как Азрарн, самый отвратительный из всех злодеев, существующих на земле и в Нижнем Мире, вылез на поверхность и непристойно родил подобного себе злодея, хотя и в форме невинного младенца, с помощью гнуснейшей шлюхи, которая приютила его. Толпа ужаснулась вероотступничеству Зарет. Но женщина уверяла толпу, что это они вероотступники, а не она, потому что они доверились демону, словно богу. Истощив запасы своего красноречия, она спустилась по ступенькам и прошла сквозь толпу, чтобы найти другое место для нового выступления.
День становился все холоднее и, недовольный собой, начал убывать. Зарет говорила много раз. Она охрипла. Некоторые смутно припоминали ее. Но те, кто связывал ее образ с одной из семнадцати девушек-убийц, предполагали, что, как и остальные, она умерла, а теперь перед ними предстал ее призрак, чтобы предостеречь их. Это были неприятные мысли, потому что, само собой, душа мертвой преступницы может знать что-то, чего не знают живые смертные.
К концу дня лишь немногие в городе не сподобились чести услышать либо саму Зарет, либо рассказы о ее завываниях.
Богатый землевладелец, гордившийся тем, что мог пригласить интересных людей для увеселения гостей за столом, послал слугу позвать Зарет в свой шатер. Зарет приняла приглашение. Она надменно вошла и села среди прозрачных занавесок, ярких ламп, между десятью или одиннадцатью известными ораторами и мудрецами, а также тридцатью нетерпеливыми гостями. Никто не понял, была ли она напугана, находясь в таком обществе.
Когда девушке предложили еду, она отказалась.
— Стыд и тревога — мои еда и питье.
Когда ей предложили фрукты и вино, она заявила своим хриплым завывающим голосом:
— Сладким виноградом стал для меня кизил, источник горечи и очищения.
Гости хохотали, слушая с восхищением удручающие реплики Зарет. Наконец хозяин убедил ее рассказать свою историю. И она поведала о себе. Девушка легко говорила о ложе демона, о чередовавшихся экстазах, об убийстве, которое обманщик заставил ее совершить, о своем фантастическом спасении, осуществленном «Великим Созданием, которое пожалело меня». Она не называла Чузара по имени. Скорее всего, Владыка Безумия сковал ей уста, желая остаться неузнанным. Однако она представила своего спасителя как посланца небес.
— Удивительный рассказ, — решили гости, слегка обеспокоенные услышанным.
Слух о судьбе несчастной девушки вылетел из шатра и, подхваченный вечерним ветром и устами присутствовавших, пролетел по всему городу.
Ночь напоминала бурлящий котел. Наиболее простодушные обитатели Белшеведа начали сомневаться. Умудренные опытом старцы, уже зевавшие и пресыщенные рассказами о ребенке Данизэль, очнулись в надежде на что-то новое. Иные активно спорили.
Кто-то увидел рыбу, разгуливающую по берегу озера на своих плавниках: по городу поползло безумие.
Утром солнце и Зарет поднялись вместе и вместе пошли по городу. Волны народа вздымались и опускались. Храмы опустели, потому что люди предпочитали более интересные события снаружи. Обличительные речи Зарет оказались важнее молитв.
На заходе солнца знаменитый мудрец отправил слуг пригласить Зарет в свой шатер, чтобы и он, и его друзья смогли бы услышать и обсудить ее учение. Она вошла в шатер и грозно предостерегла его:
— Я только женщина, а ты хочешь возвеличить меня до титула мужчины. Правда, теперь это мне не кажется таким уж странным, если принять во внимание, что вы думаете, будто бы бог может родиться в женском обличье.
— Как она проницательна, — проговорили мужчины, глубоко обеспокоенные и в то же время удовлетворенные.
Крылья ночи сомкнулись над Белшеведом.
Главный храм опустел, лишь священные огни ярко горели в золотом обрамлении. На мозаичном полу, рядом с золотым троном, где, как обычно, сидела Данизэль с ребенком, кто-то нацарапал символ — знак вопроса.
Вновь в тени возник перед Данизэль Азрарн и сказал ей:
— Они оскорбят тебя. Пришло время оставить ребенка и уйти со мной.
Но мать упорно отказывалась оставить девочку, а отец не соглашался взять ее с собой. И никто не мог заставить Данизэль покинуть это место против ее воли.
Утром раздались выкрики:
— Зарет! Зарет, провидица!
Зарет отозвалась хриплым, как карканье вороны, голосом.
— Я — кизил, — прокаркала она. — Я стану вашим лекарством. Я помогу вам прозреть!
Она искренне верила во все, что говорила, а иногда ей даже случалось мельком увидеть призрачную фигуру в толпе, закутанную в плащ сливового цвета, с ухмыляющимся опущенным к земле, словно мертвым, лицом с медными зубами.
Когда третий день пребывания Зарет в городе подходил к концу, к ней подошел третий слуга. Он был одет богато и в то же время очень просто и казался необычно подвижным, напоминая игру цветных огней — вероятно, от блекнущих отсветов солнца, делавших неясным его лицо.
Этот человек не говорил с ней, хотя предыдущие оба раза слуги уговаривали и умоляли ее прийти в тот или иной шатер. Но хотя этот слуга не говорил, весь его вид выражал требование: «Ты должна пойти со мной».
— Хорошо, — сказала Зарет.
Она не совсем понимала, почему согласилась пойти с ним, ведь он даже не назвал имени своего хозяина. Казалось, девушка почувствовала некоторое возбуждение, оказавшееся сильнее, чем жажда славы или мести. Когда стены, огни, рощи и группы людей остались позади нее, она спросила повелительно:
— Где же шатер твоего хозяина'
Слуга обернулся, и она попыталась разглядеть его лицо. Он оказался красивым. Зарет задрожала. Перед тем как она смогла обратиться к нему снова, угольно-черный шатер уже возвышался перед ними. Может, это какой-то трюк, изобретенный Чузаром? На самом деле она никогда не задумывалась, кем или чем являлся Чузар, кроме как ее наставником, которому она принадлежала по праву своих страданий. Но тем не менее она ненавидела Чузара. Потому что он открыл ей правду, кислую, как сок кизила. Зарет посмотрела на черный шатер, и, едва она сделала это, драпировка входа откинулась.
— Войди, — беззвучно произнес слуга.
Тускло горели светильники шатра в подставках из темного металла, бледный мрамор чередовался с тяжелыми шелками. Это обиталище было богаче, чем шатер богача, выглядело внушительнее, чем шатер мудреца.
Зарет вдруг поняла, что уже вошла. В тот же момент на нее, казалось, накатило смущение. Она вспомнила о видении истины в саду. В ее руке появилась чаша. Не осознавая своих действий, она глотнула жидкость — и поперхнулась. В чашке был обман. Нет, не обман. Сок кизила.
Не раздумывая, девушка решила убежать, но, повернувшись, увидела стройного, улыбающегося мужчину, стоявшего перед выходом с обнаженным мечом из голубой стали в руках.
— Нет, ты умрешь не от этого меча, — удивительно мягко произнес его голос прямо ей в ухо. — Твоя смерть будет более жестокой. Более ужасной. Ты умрешь от того, без чего так томишься. В тебя проникнет другой меч, раздирающий душу и пронзающий насквозь.
Зарет судорожно пыталась найти хозяина голоса. Но никого не было рядом. Скорее всего, это говорил сам Азрарн. Ведь ходят же слухи, что он существует.
Куст, ущелье, скалы, пустыня за ними — все они имели свою историю, которую могли бы рассказать. Да, в этом месте тоже можно было жить, но плата за выживание оказалась бы слишком высока.
Здесь не было ничего дарящего радость или облегчение. Даже ветер царапал лицо.
Здесь не осталось ничего живого, даже сама девушка, которая жила теперь здесь под защитой скал, казалась соляной статуей.
Ее рыжевато-коричневые волосы выбелила пыль, а ее молодое лицо, иссеченное ветрами и внутренней злобой, выглядело очень, очень старым.
Зарет провела здесь не больше месяца, но уже успела стать частью окружающего пейзажа. С тем же успехом она могла бы пробыть здесь уже три столетия.
По утрам девушка обычно взбиралась на скалы с северной стороны и выходила в пустыню. Маленький грязный источник пробивался в полумиле от ущелья. Здесь она пила, если в этот день песок не засыпал источник живительной влаги. Потому что когда Зарет не могла расчистить источник руками, что иногда случалось, она не пила совсем. Порой мимо пробегали маленькие ящерицы. Девушка научилась пользоваться пращой, сделанной из собственного пояса, и острыми кремнями, которые подбирала в русле реки. Этим оружием она убивала ящерицу, а потом съедала ее. Такая еда была совсем неаппетитной, и Зарет охотилась редко. Смерть этих маленьких животных злила ее, потому что она однажды убила мужчину хрустальной шпилькой, и теперь любое убийство напоминало ей о том, как ее обманул бог.
Днем Зарет сидела рядом с кустом кизила или, если дул сильный ветер, забиралась в широкие трещины в скалах. Дни проходили незаметно, потому что девушка проводила их в размышлениях о том, как могло бы все обернуться, если бы черный бог выполнил свое обещание, и о том, как все произошло на самом деле. Временами Зарет перебирала в памяти образы ночного сада, женщины, на месте которой могла бы оказаться она сама, и того, что ей было известно о праве выбора, любви и вынашивании сына бога. Или же вспоминала, как мечтала об изнасиловании, когда бог овладел ею. Потом девушка поднимала голову и кричала, посылая небу проклятия. Долго, очень долго.
Время от времени к ней являлся посетитель.
— Добрый день, — говорил Чузар. — Ты довольна тем, что свободна?
— Почему ты смеешься надо мной? — плакала Зарет. — Что тебе от меня надо?
— Точно не знаю. Но думаю, что сошел с ума, — отвечал Владыка Безумия, подбрасывая в воздух игральные кости, словно развеселившийся маленький мальчик.
В конце концов от этого сошел с ума куст кизила и распустил листья, которые тут же сорвал ветер.
Однажды, когда Зарет убила ящерицу, рядом появился Чузар. Он сидел, напоминая сгусток темных сумерек, опускающихся на землю или парящих над горизонтом. Казалось, Владыку Безумия восхищала ловкость Зарет в обращении с пращой.
— Я уже как-то объяснял тебе, — напомнил Чузар. — Ты должна быть терпеливой.
— Я терпелива, — ответила женщина, разрывая зубами шкурку ящерицы.
— Я создам музыку, и ты будешь танцевать, — сказал Чузар.
Владыка Безумия встряхнул медной трещоткой, зазвучавшей, как систр. Зарет танцевала, но танец не усмирил ее бешенства. Наконец она упала на дно русла песчаной реки.
— Чего ты хочешь? — спросил Чузар.
Зарет не ответила, но этого и не требовалось, потому что тут же появились ослиные челюсти и выкрикнули ее самые тайные желания.
— Я бы хотела приковать его цепями и хлестать семью плетками, на каждой из которых был бы наконечник из раскаленной стали. Я бы привязала его к колесу, которое прокатилось бы по небу сквозь огненные лучи звезд. Я вырвала бы его сердце и показала это сердце ему же.
— Ты сделаешь это, — улыбнулся Чузар. На что Зарет возразила:
— К сожалению, это невозможно, потому что он — бог.
— Ты действительно не можешь причинить вред его телу. Его оболочку можно приковать и хлестать, привязать к колесу и обжигать, а его сердце можно вырвать. Но он не бог, — сказал Чузар. — Разве ты еще не поняла, кто он, этот властелин обмана и лжи?
Зарет подняла голову. Она пристально посмотрела в лицо Чузара. Обе его стороны предстали перед ее взором, таким же немигающим, как взгляд ящериц, которых она убивала.
— Кто же он тогда?
— Азрарн. Ты вспоминаешь? Тварь из грязного подземелья.
Зарет возмутилась. Это чудовище не смогло бы ее обмануть, она бы не стала страдать от восторга перед ним.
— Нет, — сказала она.
— Послушай, — сказал Чузар. — Все земли вокруг Белшеведа попали в сети его обмана. Азрарн — могущественный демон. Ты думаешь, он не может принять прекрасный облик, если захочет? Только подумай, — сказал Чузар, нежно гладя Зарет по белым волосам, — выбрал бы настоящий, подлинный бог себе в жены обычную женщину, не имеющую божественного происхождения?
Зарет пристально смотрела в лицо Чузара. И размышляла.
— Весь Белшевед ошибается, — сказал Чузар, — хотя зерно сомнения уже дало ростки. Родился ребенок.
Зарет заинтересовалась этим:
— Он настоящий?
— Абсолютно. Но это не мальчик, а девочка.
Зарет нахмурилась. Она всегда считала, что у бога должен родиться сын, который стал бы героем или великим властителем. Женщины ее селения всегда считали себя чем-то менее значительным, чем мужчины. Как бог допустил, чтобы его священное семя проявилось в женском потомстве?
— Жрецов Белшеведа тоже озадачил пол младенца, — продолжал Чузар. — Но есть и другие проблемы. Например, видение во время последнего праздника поклонения. Это была черная башня, напоминавшая тень, фонтанирующая яркими огнями. С тех пор начали происходить странные события. Незнакомцы насиловали молодых женщин, которые не могли потом опознать нападавших. Внезапной и загадочной смертью умерло несколько богачей, оставив богатства наследникам. Мужчины опустились до любви к простушкам, уродинам или просто некрасивым и глупым девушкам. Множатся болезни и увечья. Такие события происходят как внутри, так и снаружи белого города. У Азрарна нынче очень много забот.
Зарет поднялась на ноги.
— Пойди в Белшевед, — сказал Чузар. — Стань провидицей. Расскажи им то, что ты знаешь. Предупреди этих несчастных, бьющихся в паутине неведения. Напомни им рассказ о том, как князь демонов задумал уничтожить мир, но боги отослали его заниматься черной работой. Заставили его прислуживать богам. Да-да, послали это чудовище исполнять черную работу. То самое чудовище, которое так жестоко обмануло тебя и сделало несчастной.
Зарет начала медленно и упорно взбираться вверх по скалам, почти не видя, куда идет, но зная, что неуклонно движется вперед, по направлению к городу.
Чузар тихонько засмеялся. Его жуткие глаза были устремлены ей вслед. Челюсти прокричали:
— Азрарн не должен был отказываться от подарка своему ребенку. Азрарн не должен был выступать против меня.
Чузар натянул плащ на неприглядную сторону своего лица и теперь смотрел на песок, опустив взгляд. Сейчас он выглядел прекрасным юношей. Он шептал:
«Славный Азрарн, присвоивший себе мой титул, я не ссорюсь с тобой, я только меняюсь. Обмен — это не война. Просто ты будешь Владыкой Обмана. А Чузар станет Мучителем, Шакалом, Злом».
Белшевед изменился до неузнаваемости. Повсюду толпились люди, внутри и снаружи. Мужчины в прекрасных одеждах, богатые женщины в паланкинах передвигались туда и сюда, таская за собой любимых зверюшек и сонмы слуг. Уличные продавцы, проникшие украдкой в город, теперь торговали на его улочках фруктами, вином, сластями, а иногда даже маленькими резными куколками, изображающими святую мать и дитя. Большинство этих резных изделий было переделано. Заготовленные заранее, они сначала представляли ребенка мужского пола. Постоянно прибывали новые караваны. Путешественники приходили издалека посмотреть на чудо. В священных рощах ревели верблюды и горланили ослы. Этих животных покупали и продавали. Белшевед стал местом торговли. Обрывки бумаги, корки и сухой навоз заполнили улицы, где еще недавно гуляли только песок, листья да увядшие, сорванные ветром цветы. Даже волшебным ветрам не удавалось сдуть эту грязь, возможно, они просто не добирались до нее. Дым от жженого сахара и жарящихся цыплят закоптил белые стены храмов. В озере ловили рыбу и заталкивали ее в прозрачные пузыри с водой, чтобы привезти диковинку домой. Бедняки играли в азартные игры у портиков храмов. И просили у богов прощения при каждом броске игральных костей. Это доставляло им странное удовольствие. Нищие просили милостыню у богатых дам и звездочетов.
Жрецы, как правило, редко попадались на глаза. Они заперлись в своих кельях, где чахли и голодали, или впадали в затяжные, подобные смерти, обмороки. Только традиция поддерживала нерушимость города. Традиция, оказавшаяся хамелеоном. Чтобы уничтожить Белшевед, не требовалось армии врагов или грабителей. По крайней мере теперь.
Данизэль часто приходила в центральный храм над озером, чтобы посидеть в высоком золотом кресле, которое было установлено для нее между золотыми животными перед алтарем. Она появлялась там не по своей воле, а по требованию толпы. В ее отсутствие постепенно поднимался шум. Люди пронзительно и страстно кричали, требуя лицезреть ее и божественное дитя. Когда Данизэль и ребенок появлялись, люди падали на колени. Девочка вела себя очень спокойно, едва шевелясь на руках у Данизэль. Но все же у трона пришлось выставить охрану, чтобы сдерживать народ, который старался прикоснуться к избраннице бога. Несчастные воины были до колен завалены подарками, их ноги скользили, топча виноград, разбитые яйца и жареную птицу.
В других частях главного храма пророки толковали значение происходящего. Их считали очень умными людьми, потому что каждый давал собственное объяснение.
Кроме всего прочего, Данизэль в сопровождении охраны приходилось с ребенком на руках прохаживаться вверх и вниз по широким улицам Белшеведа. Тогда девочка вела себя уже не так тихо. Ее беспокоили лучи дневного солнца.
По ночам город наполняли различные громкие звуки, но не прежние благочестивые песнопения, а шум споров и звон монет. Запах наживы быстро приводил людей в возбуждение. В нескольких шагах от западных ворот (не в сотне, нет, и даже не в пятидесяти, а всего лишь в десяти) опытные женщины и молодые люди установили малиновый павильон, в котором торговали своими телами, предлагая их всем желающим. Они, как и пророки, имели собственную теорию: «Никто не должен входить в священный город с греховными мыслями, поэтому сначала лучше избавиться от подобных желаний перед входом в город».
Ночью все ожидали прихода бога, желающего провести ночь в объятиях своей девственной жены. В неожиданных ночных звуках им чудилось нечто божественное. В стонах ветки им слышался шум крыльев, в хрипе верблюда — ржание звездного коня бога, а если человек вскрикивал в малиновом павильоне, они говорили: «Ах, бог удовлетворен».
Все же те, кто вдавался в глубокие размышления об этих событиях, были уверены, что бог никак не проявит себя и не придет прилюдно, чтобы забрать ребенка. Пророки не находили этому объяснений, как, впрочем, и тому, что девочка боялась солнца. Божье создание, хотя и женского пола, должно любить солнечный свет. Разве солнце не является постоянным символом небесных вожделений?
В комнате Данизэль, среди новых лежанок, украшенных новыми золотыми украшениями, действительно время от времени тайно и незаметно для всех появлялся Азрарн. Он являлся Данизэль ночью, вырастая в углу комнаты, словно стройное черное дерево, и спрашивал своим металлическим голосом:
— Ты наконец смягчилась? Ты убедилась теперь, что напрасно теряешь драгоценное время, которое мы могли бы проводить вместе?
И Данизэль отвечала:
— Моя любовь, мой господин, моя жизнь, я не оставлю твоего ребенка здесь одного.
— Оставишь, — вздыхал Азрарн. — Дело только в продолжительности моего ожидания. Легко ли тебе будет перенести разлуку со мной?
— Я не вынесу разлуки с тобой.
— Тогда оставь это отродье здесь и уходи со мной. Я сделаю ребенка страшнее драконихи. Она будет неуязвимой, я обещаю тебе это.
— Я не могу.
— Я мог бы взять тебя с собой и против твоей воли.
— Действительно. И ты возьмешь?
— Нет. Но также я не намерен приходить к тебе, словно твой слуга.
Но каждую ночь он возвращался, и каждую ночь повторялся их разговор. Они не прикасались друг к другу, хотя комната дрожала, словно наэлектризованная их внутренним стремлением к любви. И никто из них не решался первым уступить в этом споре.
В своей отделанной драгоценностями колыбели девочка поворачивала головку в ореоле роскошных волос, наблюдая за ними глазами, напоминавшими голубые зерна сумеречного неба.
Зарет вошла в Белшевед через те же самые открытые ворота, которые выпустили ее ровно месяц назад.
Девушка осмотрелась, чтобы насладиться зрелищем произошедших вокруг перемен, изучая их презрительно и беззаботно.
С ней вошла в город некая сила. Сила Чузара, а точнее, та, которой он наградил ее. Зарет выделялась даже среди пестрой толпы, наполнявшей теперь город. Юная и старая одновременно, освобожденная, почти прекрасная, с волосами, ставшими наполовину белыми, наполовину оставшимися рыжевато-коричневыми. Вокруг нее распространялся непонятный аромат. Это был запах кизила, впитавшийся в ее рваные одежды.
На улице ей уступали дорогу. Нищие не просили у нее милостыни. Мудрецы решили, что в ней живет безумная магия пустыни. Даже женщины могут быть склонны к мистицизму, при этом становясь более дикими и менее пристрастными, чем мистически настроенные мужчины.
Зарет шла по городу, а за ней по пятам следовала толпа людей.
Богатые женщины указывали на нее презрительно, но в то же время и завистливо.
Зарет взобралась по ступеням скромного храма и остановилась у дверей. Казалось, она глядела на толпу, застывшую внизу, но на самом деле девушка смотрела сквозь нее, лелея свою злобу. Ее боль стала для нее центром мироздания. И девушке нечего было дрожать перед толпой.
— О обманутые! — воскликнула она внезапно, и ее голос полетел, словно птица. — О почитатели ложных богов!
Толпа зашевелилась, неясно бормоча. Своими словами незнакомка заинтересовала людей. Не все терпят, когда их критикуют.
— Дураки! — кричала Зарет. Ветер развевал ее волосы, девушка подняла свои худые руки и почувствовала, как за ее спиной засмеялся Чузар. — Этот бог, чей ребенок растет сейчас в Белшеведе, не кто иной, как черная грязь, демон из подземной ямы.
На это ей ответил гул толпы. Как и можно было предполагать, ее назвали богохульницей и лгуньей. Ее грозили разорвать на части.
— Тогда разорвите меня. Наказание все равно постигнет вас.
Они говорили ей, что боги поразят ее.
— Пусть тогда они поразят меня сейчас, — пронзительно кричала она, — если я говорю что-нибудь, кроме правды!
Потом она рассказала им, как Азрарн, самый отвратительный из всех злодеев, существующих на земле и в Нижнем Мире, вылез на поверхность и непристойно родил подобного себе злодея, хотя и в форме невинного младенца, с помощью гнуснейшей шлюхи, которая приютила его. Толпа ужаснулась вероотступничеству Зарет. Но женщина уверяла толпу, что это они вероотступники, а не она, потому что они доверились демону, словно богу. Истощив запасы своего красноречия, она спустилась по ступенькам и прошла сквозь толпу, чтобы найти другое место для нового выступления.
День становился все холоднее и, недовольный собой, начал убывать. Зарет говорила много раз. Она охрипла. Некоторые смутно припоминали ее. Но те, кто связывал ее образ с одной из семнадцати девушек-убийц, предполагали, что, как и остальные, она умерла, а теперь перед ними предстал ее призрак, чтобы предостеречь их. Это были неприятные мысли, потому что, само собой, душа мертвой преступницы может знать что-то, чего не знают живые смертные.
К концу дня лишь немногие в городе не сподобились чести услышать либо саму Зарет, либо рассказы о ее завываниях.
Богатый землевладелец, гордившийся тем, что мог пригласить интересных людей для увеселения гостей за столом, послал слугу позвать Зарет в свой шатер. Зарет приняла приглашение. Она надменно вошла и села среди прозрачных занавесок, ярких ламп, между десятью или одиннадцатью известными ораторами и мудрецами, а также тридцатью нетерпеливыми гостями. Никто не понял, была ли она напугана, находясь в таком обществе.
Когда девушке предложили еду, она отказалась.
— Стыд и тревога — мои еда и питье.
Когда ей предложили фрукты и вино, она заявила своим хриплым завывающим голосом:
— Сладким виноградом стал для меня кизил, источник горечи и очищения.
Гости хохотали, слушая с восхищением удручающие реплики Зарет. Наконец хозяин убедил ее рассказать свою историю. И она поведала о себе. Девушка легко говорила о ложе демона, о чередовавшихся экстазах, об убийстве, которое обманщик заставил ее совершить, о своем фантастическом спасении, осуществленном «Великим Созданием, которое пожалело меня». Она не называла Чузара по имени. Скорее всего, Владыка Безумия сковал ей уста, желая остаться неузнанным. Однако она представила своего спасителя как посланца небес.
— Удивительный рассказ, — решили гости, слегка обеспокоенные услышанным.
Слух о судьбе несчастной девушки вылетел из шатра и, подхваченный вечерним ветром и устами присутствовавших, пролетел по всему городу.
Ночь напоминала бурлящий котел. Наиболее простодушные обитатели Белшеведа начали сомневаться. Умудренные опытом старцы, уже зевавшие и пресыщенные рассказами о ребенке Данизэль, очнулись в надежде на что-то новое. Иные активно спорили.
Кто-то увидел рыбу, разгуливающую по берегу озера на своих плавниках: по городу поползло безумие.
Утром солнце и Зарет поднялись вместе и вместе пошли по городу. Волны народа вздымались и опускались. Храмы опустели, потому что люди предпочитали более интересные события снаружи. Обличительные речи Зарет оказались важнее молитв.
На заходе солнца знаменитый мудрец отправил слуг пригласить Зарет в свой шатер, чтобы и он, и его друзья смогли бы услышать и обсудить ее учение. Она вошла в шатер и грозно предостерегла его:
— Я только женщина, а ты хочешь возвеличить меня до титула мужчины. Правда, теперь это мне не кажется таким уж странным, если принять во внимание, что вы думаете, будто бы бог может родиться в женском обличье.
— Как она проницательна, — проговорили мужчины, глубоко обеспокоенные и в то же время удовлетворенные.
Крылья ночи сомкнулись над Белшеведом.
Главный храм опустел, лишь священные огни ярко горели в золотом обрамлении. На мозаичном полу, рядом с золотым троном, где, как обычно, сидела Данизэль с ребенком, кто-то нацарапал символ — знак вопроса.
Вновь в тени возник перед Данизэль Азрарн и сказал ей:
— Они оскорбят тебя. Пришло время оставить ребенка и уйти со мной.
Но мать упорно отказывалась оставить девочку, а отец не соглашался взять ее с собой. И никто не мог заставить Данизэль покинуть это место против ее воли.
Утром раздались выкрики:
— Зарет! Зарет, провидица!
Зарет отозвалась хриплым, как карканье вороны, голосом.
— Я — кизил, — прокаркала она. — Я стану вашим лекарством. Я помогу вам прозреть!
Она искренне верила во все, что говорила, а иногда ей даже случалось мельком увидеть призрачную фигуру в толпе, закутанную в плащ сливового цвета, с ухмыляющимся опущенным к земле, словно мертвым, лицом с медными зубами.
Когда третий день пребывания Зарет в городе подходил к концу, к ней подошел третий слуга. Он был одет богато и в то же время очень просто и казался необычно подвижным, напоминая игру цветных огней — вероятно, от блекнущих отсветов солнца, делавших неясным его лицо.
Этот человек не говорил с ней, хотя предыдущие оба раза слуги уговаривали и умоляли ее прийти в тот или иной шатер. Но хотя этот слуга не говорил, весь его вид выражал требование: «Ты должна пойти со мной».
— Хорошо, — сказала Зарет.
Она не совсем понимала, почему согласилась пойти с ним, ведь он даже не назвал имени своего хозяина. Казалось, девушка почувствовала некоторое возбуждение, оказавшееся сильнее, чем жажда славы или мести. Когда стены, огни, рощи и группы людей остались позади нее, она спросила повелительно:
— Где же шатер твоего хозяина'
Слуга обернулся, и она попыталась разглядеть его лицо. Он оказался красивым. Зарет задрожала. Перед тем как она смогла обратиться к нему снова, угольно-черный шатер уже возвышался перед ними. Может, это какой-то трюк, изобретенный Чузаром? На самом деле она никогда не задумывалась, кем или чем являлся Чузар, кроме как ее наставником, которому она принадлежала по праву своих страданий. Но тем не менее она ненавидела Чузара. Потому что он открыл ей правду, кислую, как сок кизила. Зарет посмотрела на черный шатер, и, едва она сделала это, драпировка входа откинулась.
— Войди, — беззвучно произнес слуга.
Тускло горели светильники шатра в подставках из темного металла, бледный мрамор чередовался с тяжелыми шелками. Это обиталище было богаче, чем шатер богача, выглядело внушительнее, чем шатер мудреца.
Зарет вдруг поняла, что уже вошла. В тот же момент на нее, казалось, накатило смущение. Она вспомнила о видении истины в саду. В ее руке появилась чаша. Не осознавая своих действий, она глотнула жидкость — и поперхнулась. В чашке был обман. Нет, не обман. Сок кизила.
Не раздумывая, девушка решила убежать, но, повернувшись, увидела стройного, улыбающегося мужчину, стоявшего перед выходом с обнаженным мечом из голубой стали в руках.
— Нет, ты умрешь не от этого меча, — удивительно мягко произнес его голос прямо ей в ухо. — Твоя смерть будет более жестокой. Более ужасной. Ты умрешь от того, без чего так томишься. В тебя проникнет другой меч, раздирающий душу и пронзающий насквозь.
Зарет судорожно пыталась найти хозяина голоса. Но никого не было рядом. Скорее всего, это говорил сам Азрарн. Ведь ходят же слухи, что он существует.