После этих слов незнакомец внимательно посмотрел на мудреца. Старец вздрогнул, он точно даже не знал почему. Был ли этот взгляд странным... или вполне обычным?
- Мой дорогой, - сказал Чузар, - ты пребываешь под проклятием моего любимого брата, который одурачил тебя по простой детской злобе. Но, боюсь, у тебя есть нечто, принадлежащее мне, что я хотел бы вернуть себе.
Смущенный, мудрец заявил:
- Я уверен, что ты ошибаешься.
- Вовсе нет. Сегодня утром я случайно оказался в вашем лагере в пустыне. К несчастью, одна моя вещица, должно быть, случайно выскользнула из моего плаща. Я думаю, ты подобрал ее, и теперь она в сумке, которая висит на твоей шее.
Старец невольно дотронулся до сумки.
- У меня здесь фиолетовый камень, посланец небес, который я нашел рядом со своей рукой, когда проснулся.
- Так оно и есть, - сказал Чузар приветливо. - Это моя игральная кость, к которой я, по глупости, очень привязан. Будь добр, верни ее мне.
Старец тут же пересмотрел свое отношение к молодому человеку. Тот уже не казался ему таким обаятельным и душевным. Кроме того, создавалось впечатление, что левая половина его лица могла быть обезображена...
- Ты хочешь сказать, что это избранное создание, бог в виде фиолетового камня, не что иное, как игрушка в азартной игре?
- Не зли меня, - тихо сказал Чузар, - верни то, что принадлежит мне по праву, или я ударю тебя, старик.
В ответ на это толпа яростно загалдела. Последователи старца внимательно слушали беседу Чузара с их предводителем, и теперь, когда Чузар перешел к оскорблениям и угрозам, неистовые камнепоклонники стали плевать в него, бросились с кулаками и начали пинать ногами.
Разве им мало было того ужасного факта, что, к стыду священного города, именно здесь оскорбили их пророка?
Это вконец разозлило Чузара, вынужденного защищаться от ударов и плевков.
Впрочем, казалось, что большей своей частью Чузар не присутствовал у моста, потому что звучные тумаки поражали пустоту. Лишь покалечились последователи старца, коснувшиеся пурпурного плаща, который был отделан блестками - стекловидными осколками, жалящими, словно осиные жала. Несколько раз в воздухе появлялись ослиные челюсти, крича что-то в лица нападавших, а один из сектантов даже потерял сознание, когда медная трещотка точно ударила его по макушке. Три или четыре блестки упали с плаща в озеро. Присутствовавшие при этом обитатели Белшеведа не приняли участия в битве, но тем не менее заволновались и расстроились, так как не понимали сути происходящего и боялись, что это происки богов или демонов.
И затем дерзкий молодой человек, которому изрядно досталось от сектантов, просто удрал. Когда он исчез, его колющийся плащ разлетелся на куски, высвобождая мириады маленьких созданий, которые закружились и, к ужасу людей, налетели на толпу. Большинство из них не поддавались описанию, хотя их количество наводило на мысль о причастности к астрологии или математике. Некоторые из этих созданий напоминали странных насекомых, окаменевших при превращении из одного вида живых существ в другой например, из жука в рыбу. На них даже смотреть было противно. Но большинство обломков представляли собой игральные кости разного цвета и веса.
- Что случилось? - пронзительно закричала толпа.
Старец и его последователи искали пропавшего Чузара. Они в смятении кричали, призывая своих каменных богов, и окружавшие их люди услышали эти крики.
- Они говорят о камнях.
- Значит, в нас кидали камни?
Последнее заключение было неизбежным. Никто из них не произнес его вслух, но их головы, лица и глаза повернулись к мостику, где беспомощно стояла связанная девушка.
Пока остатки плаща Чузара кружились и падали на мозаичные панели города, люди пришли к единому мнению. Драка была вовсе не дракой. Посыпавшиеся предметы метили не в них. Люди начали кидать камни в блудницу. Они просто побили ее камнями.
Пастырь появился.
Люди стали ползать по мозаичным плитам в поисках кремний, разбросанных и расколотых горшков. На самом же деле они находили лишь игральные кости Чузара, иллюзорные или настоящие. Одержимые дошли до того, что с помощью ножей и ногтей выковыривали куски самой мозаики. После чего они вскакивали на ноги и швыряли все, что попадалось им под руки, через мостик. Затем, догадавшись, что находятся слишком далеко, люди подбежали ближе, заполонив мостики над озером. Они размахивали руками и широко открывали рты. Булыжники и обломки камней шлепались в озеро. Куски черепицы и деревянные щепки ударялись в облицованные золотом четыре стены храма.
Охранники девы бросились бежать. Некоторые прыгали в озеро и плыли к берегу.
Толпа не видела, попадали ли в Данизэль камни и причинили ли они ей вред. Она не шаталась и не падала. Некоторым казалось, что ее одежды были разорваны, другие видели следы крови, словно алую вышивку у нее под горлом. Но людям этого было мало. Они хотели покалечить ее, хотели услышать ее крики, потому что сами они кричали бы на ее месте. Поэтому они выцарапывали камни из мостовой и бросали в нее снова и снова.
Исполнясь гневом, старец кричал до слез. Он обвинял людей в святотатстве, в осквернении камней. Его душа страдала из-за того, что его приверженцы в приступах истерической ярости, вспоминая слова призрачного женоподобного существа перед воротами, кидали свои собственные талисманы в деву. "Пусть боги летают".
Он плакал и от этого, и оттого, что невинная жертва умрет.
Но осталась ли несчастная невредимой под градом камней? Хотя на ее плече появился слабый голубой синяк, а в волосах застрял, словно черная драгоценность, какой-то кремень, Азрарн охранял ее даже днем.
Ничто не может оставить след на алмазе, ничто, кроме другого алмаза.
Азрарн защищал девушку, которую любил, и, вероятно, ничто не могло проникнуть сквозь эту защиту. Только он сам мог бы пробить ее. Только Азрарн. Или что-то принадлежащее Азрарну.
То, что было его частицей.
Осколки, кремни и камни летели по воздуху, а Данизэль стояла под этим дождем. Ее веки были опущены; она не могла даже поднять рук, чтобы прикрыть глаза и лицо. Время от времени каменный дождь ослабевал, - люди бросались на поиски новых камней для метания и ссорились из-за них. Даже игральная кость и игрушки Чузара были подобраны и брошены в несчастную - но они оказались менее смертоносными, чем что-либо другое, потому что рассыпались в воздухе, превращаясь в лепестки цветов или в хлопья тающего снега.
Со всеми этими предметами из плаща Чузара вылетел еще один странный камень в форме капли: однажды он случайно наступил на него и взял с собой, потому что это была большая редкость. Это и был тот самый подарок, о котором Чузар как-то говорил Данизэль. Маленькая лучистая и чрезвычайно твердая черная жемчужина крови ваздру, которую Чузар откопал в дюнах вместе с двумя такими же, теперь спрятанными где-то в другом месте.
И каждая из них являлась каплей крови Азрарна.
Чузар предоставил возможность случаю решить, схватит ли кто-нибудь, яростно копаясь в земле, этот невероятно ценный предмет, не замечая его силы, с горстью более весомых камней и бросит ли застывшую каплю крови Азрарна в колдунью-демона, бледно светящуюся, словно звезда.
Кто, сам не зная того, убил Данизэль? Все произошло неожиданно, словно удар молнии, сверкнувшей в море в конце шторма. Убийство, совершенное по слепому бешенству и незнанию.
Алмазная капля взлетела в воздух. Она ударила несчастную прямо в грудь и впилась в тело, застряв в сердце. И в этом была какая-то ужасная справедливость. Девушка сразу упала, не вскрикнув и даже не успев изменить выражения лица или открыть глаз. Все произошло очень быстро. Скорее всего, Данизэль, пронзенная застывшей каплей крови Азрарна, даже не почувствовала боли, а лишь волшебный поцелуй возлюбленного. А возможно, девушка испытала невыносимую боль, как если бы сам Азрарн пришел и убил ее. Но это продолжалось только мгновение и тут же закончилось.
Данизэль лежала, разбросав крылья своих волос. Казалось, она спит.
Ни капли крови не вытекло из смертоносной маленькой ранки.
Но драгоценности и серебряные украшения, подаренные ей Азрарном и защитившие ее от всех камней, кроме одного-единственного в форме капли, теперь потускнели, их блеск пропал. Металлы превратились в хрупкую бумагу и мертвые листья. Украшения съежились, и порыв ветра унес их.
Энтузиазм толпы пропал так же быстро, как и возник. Крики стихли, руки опустились, и дождь из камней прекратился.
Люди были слишком напуганы, слишком поражены результатом, чтобы подойти ближе и посмотреть, как умирала Данизэль и как увядала ее красота, напоминая смерть цветка, вырванного с корнем.
Только солнце взглянуло на свою мертвую дочь, и по его призыву штормовые тучи собрались над головой убитой. Даже солнце, казалось, не могло перенести такой утраты.
Глава пятая
ЛЮБОВЬ, СМЕРТЬ И ВРЕМЯ
Кто-то наблюдал за Данизэль, но не с земли и не с небес. Его взгляд шел снизу, из-под земной коры, из пустоты Нижнего Мира. Кто-то смотрел в волшебное зеркало на дымное, мерцающее, нечеткое изображение - ведь на земле царил день. Говорили, что, когда Данизэль умерла, это зеркало разлетелось на миллион осколков, словно кусок каменной соли. Ходил слух, что еще целые столетия осколки того зеркала, попадая под кожу людей, вызывали у них состояние невыразимого горя или гнева, в результате чего несчастные убивали либо себя, либо других. И уж конечно, до того как разбилось это зеркало, подлинного отчаяния просто не существовало.
В подземном городе Драхим Ванашта стояла такая тишина, что был слышен даже слабый звон листа, падающего на черную землю, и то лишь до тех пор, пока не опали все листья.
Никто из демонов не шевелился. Они застыли среди своих игрушек и музыкальных инструментов, словно превратившись в мрамор и нефрит. Эшва замерзли, будто зимние тростники. Искусные мастера дрины ползали под верстаками, прекратив работу. Рыбы больше не летали, птицы не плавали, собаки не лаяли, лошади не трясли головами, змеи не танцевали. Даже пламя, обычно бьющее из фонтанов, красный огонь в саду перед дворцом Азрарна, застыло. Казалось, даже ветер задохнулся. Свет Нижнего Мира на мгновение потерял свою прелесть, словно лицо красавицы, искаженное невыразимым страхом.
Драхим Ванашта, что считался сердцем Азрарна, окаменел.
Казалось, Азрарн ожидал этой катастрофы, так как постоянно пытался убедить Данизэль уйти с ним. Но он все же не верил в ее смерть.
Данизэль стала частью его самого, а он был бессмертным. Азрарн, несомненно, хотел сделать бессмертной и ее, хотя дороги к человеческому бессмертию очень рискованны. Мысленно он, вероятно, видел ее бессмертной, неуязвимой, вечной. А Данизэль лишь укрепляла в нем эту иллюзию. Если бы Азрарн действительно верил в ее смерть, он забрал бы ее из Белшеведа вне зависимости от ее желания. Один-единственный раз он не посчитался с ней, именно тогда, когда она попыталась возражать, хотя во всех других случаях радостно, с большим достоинством, целиком и полностью уступала ему. И ее упорство стоило ей жизни. Возможно, Азрарн не мог противоречить ей.
Как бы то ни было, Данизэль осталась в городе, и люди убили ее. А Азрарн с бессильной злобой, не в силах чем-нибудь помочь, видел ее смерть.
Секунда в Нижнем Мире - крошечный отрезок времени, но в миг смерти Данизэль время, казалось, остановилось в Драхим Ванаште.
Азрарн стоял над осколками разбитого зеркала - большую их часть унес налетевший вихрь. Рубиновые окна дворца кровоточили, изумрудные плакали, а окна из черных сапфиров стали еще чернее, примеряя цвета траура.
Если что-то и могло рассказать о горе Азрарна, так это тишина города, разбитое вдребезги зеркало, кровь и траурный цвет оконных стекол. Но лицо Азрарна осталось бесстрастным. Там, где его пальцы потирали внутреннюю сторону стола, на котором раньше покоилось зеркало, из дерева потянулся белый дым. Владыка Ночи молчал, а его сухие глаза, бездонные, как космос, лишенный всех звезд и сияния, могли бы обратить весь мир в камень.
Затем Азрарн вздохнул, и легкий ветерок пронесся по городу, а вместе с ним ожили демоны, деревья, воды и пламя. Все они испытывали те же чувства, что и он. Но никто не осмелился произнести даже слова.
И когда Азрарн вышел из своего дворца, вскочил на одного из черных коней с развевающейся голубой гривой и выехал из города, никто не осмелился ни обратиться к нему, ни даже преклонить перед ним колени. Он проехал мимо них, будто Улум, хотя Владыка Смерти, никогда не вступал в Драхим Ванашту.
Азрарн выехал за пределы города, оставив за спиной его шпили и вышки, ставшие похожими на острые мечи, длинные иглы костей и занозы. Все бурлило в окаменевшем огне, заменившем магический полусвет Нижнего Мира, приобретя зеленоватый, болезненный оттенок.
Владыка Ночи поскакал мрачными окрестностями Драхим Ванашты, через рощи серебряных деревьев. В лиге от города конь споткнулся. Повалившись на землю, бедное животное издохло почти мгновенно.
Лишившись коня, Азрарн пошел пешком. Он шагал, ничего не замечая вокруг. Холмы, покрытые хрустальными цветами, ручьи и речки, переливающиеся цирконами, далекая линия скал, неизменно розовая, словно окрашенная закатом. Сейчас вся эта красота не могла тронуть Владыку Ночи.
Невидимые часы отсчитывали время и сообщали о приближении солнца к горизонту.
Возможно, Азрарн думал о Владыке Смерти, но Улум не распоряжался мертвыми, кроме тех случаев, когда они принадлежали ему по договору. Впрочем, Азрарн мог думать и о Чузаре, но Чузар со своими играми был слишком далеко, недоступный Повелителю Демонов.
За пределами города возвышался лес черных деревьев, на их черных ветвях рос мягкий черный мех, а на земле между деревьями виднелись бледно-желтые огоньки первоцвета, которые светились сами и освещали деревья. В этом лесу Азрарн пришел в себя и спрятался в его темноте. А лес запел песню без начала и конца, и эта мелодия заполнила весь Нижний Мир. А если бы она прозвучала в Верхнем Мире, то убила бы все живое своей печалью.
И это тоже было отражение Владыки Ночи, потому что сам он не произносил ни слова. Его царство горевало вместо него.
Но вот солнце опустилось за край мира. Лес ослепительно блеснул и зашипел, будто сквозь него пролетел метеор. Это Азрарн отправился наверх в Белшевед, где люди убили ту, которую он любил.
Толпа к тому времени разбежалась, оставив Данизэль одну на белом мостике к западу от золотого храма.
Люди, прозрев, и в самом деле покинули Белшевед после захода солнца, лишь несколько безумцев все еще печально бродили меж колоннад. Кроме них остались еще жрецы, дрожавшие в своих кельях, бормоча молитвы и предчувствуя свою гибель. Буря разразилась в небесах, ветры погнали по улицам оставшийся мусор.
Солнце, спустившись с последней ступеньки лестницы в пространство под миром, бросило последний луч на землю. Пурпур остывающего железа вспенился на востоке, и над миром разлилась чернота.
Последняя вспышка - и солнце ушло, оставив после себя лишь тлеющую золу, которую тут же смел ветер. У ног Данизэль встала ночь, глядя на нее тысячью глаз.
Властелин ночи, князь демонов, Владыка Тьмы оказался бессилен. Вся его мощь и власть не могла уже что-либо изменить. И Азрарн поклялся оправдать хотя бы одно из своих многочисленных черных имен.
Он встал на колени, поднял девушку и выпрямился, держа ее на руках. Азрарн вел себя крайне странно. Он склонился над лицом Данизэль и поцеловал ее веки, после чего они медленно поднялись и ее безжизненные глаза взглянули на него, будто она только проснулась. Но вот серебряные ресницы потянули веки вниз, и глаза опять закрылись.
Владыка Ночи перенес девушку с мостика в тот сад у озера, где они встретились впервые. Он посадил ее на холодную хрупкую траву, отвернулся и посмотрел вдаль, на другой берег озера, отражающего ночные звезды.
Для эшва горе, как и любовь, являлось искусством и выражало душевный восторг. Эти дети грез и тени купались в горе, тонули в нем, пили его и пьянели. Но ваздру могли излечить горе только кровью. Ваздру редко горевали и еще реже плакали. И Азрарн, правивший ими, самый что ни на есть истинный ваздру, не мог изменить своей сути. Лишь маленькая чудесная страна, принадлежавшая ему, могла оценить его гнев и отчаяние. Его боль была невыразима. Он напоминал того, кто хотел бы кричать, но не имел голоса, кто получил смертельную рану, которую не мог излечить ни один врач. Таким стал Азрарн, подаривший миру чувственную любовь, кошек и самую запутанную паутину зла. Вот каким его сделало страдание.
Его лицо побелело настолько, что опаляло темноту, а сухие непроницаемые глаза (это просто счастье, что в них ничего нельзя было прочесть) горели черным пламенем.
Вслух Азрарн очень спокойно произнес:
- Белшевед я втопчу в землю, которая извергла его. А земли вокруг Белшеведа я превращу в бездонный кратер. И да не поднимется в нем ни одного живого ростка, пока не пройдет десять веков.
Сама ночь, казалось, вздрогнула при его словах. Бессильный изменить то, что уже свершилось, Азрарн все еще мог сделать очень многое. Ночь, почва, деревья и сам воздух услышали его слова и затрепетали.
- Ни одно самое маленькое, самое ничтожное растение не прорастет, повторил Азрарн все так же мягко. - И ни один человек не поселится здесь, пока не минет дважды по десять веков.
Услышав это, Белшевед погрузился в кромешную тьму. Ветер испуганно задохнулся и стих. Озеро почернело. Азрарн стоял и обдумывал обещание, которое произнес, словно смаковал отравленное вино.
Но внезапно во тьме появился осколок света. Слабая искорка неуверенно скользила вдоль кромки озера по направлению к окаменевшему демону.
Азрарн взглянул на эту искорку и проклял ее за то, что она напомнила ему Данизэль, когда та в их самый первый день шла навстречу своей судьбе, держа в руке зажженный фонарь. К его изумлению, пламя не дрогнуло под его проклятием, лишь вспыхнуло сильнее, будто соглашаясь с ним. И поплыло быстрее.
В конце концов Азрарн все понял. Он вышел из тени деревьев и ждал, когда подойдет к нему мерцающий свет. Это была Данизэль, ее призрак или душа. Она вышла из туманных областей, расположенных под миром, где в те дни угасали души, такая же, как и прежде, разве что став теперь прозрачной, словно тончайший фарфор. Она была призраком, хотя ее молодая кожа, серебряные волосы и вся ее красота были воспроизведены трогательно и точно.
И она произнесла:
- Господин, я знаю, что ты здесь, и пришла, чтобы найти тебя.
Именно такими словами Данизэль встретила его в ту ночь. Эти слова поразили Азрарна, словно меч, и вызвали такую боль, словно он был пронзён сразу семью мечами с семью каплями яда на конце каждого. Азрарн ответил ей с гневом, который не вынесло бы ни одно живое существо:
- Что ж, радуйся теперь, Белая Дева. Ты не хотела повиноваться мне, предпочла остаться здесь, и это уничтожило тебя. За это проклятый город будет тоже уничтожен.
- Зачем ты хочешь уничтожить Белшевед? - удивилась душа Данизэль. - Это месть за мою смерть?
- А ты как думала? - спросил он в ответ и отвернулся от нее. Азрарн нечасто скрывал свое лицо, обычно он делал это, когда хотел обмануть. Но на этот раз он никого не обманывал.
- Не надо ради меня уничтожать Белшевед, - попросил призрак Данизэль. За меня не надо мстить. Ты видишь, я жива, хоть и не такая, как прежде. Из всех душ моя - самая живая, она уверена в своем существовании, потому что душа солнца посетила меня еще в утробе матери.
Казалось, умерев, Данизэль наконец узнала о себе все.
- Зачем ты заступаешься за этот муравейник? - спросил Азрарн, не обращая внимания на ее пробудившееся знание, потому что это его больше не касалось. - Твои убийцы не заслужили снисхождения.
- Это не ради них, - сказала она. - Это не ради них, а ради тебя. Моя любовь, я молю за тебя, ведь в тебе был весь смысл моей жизни, и только в тебе. Когда ты убиваешь людей, разоряешь землю и лишаешь ее плодородия, ты убиваешь, разоряешь и обрекаешь на бесплодие себя. Ты величественнее, чем моя доброта. Ты выше всего этого. Однажды утром - и я намеренно, моя любовь, говорю о дне, о не о ночи - ты сбросишь свою злобу, как надоевшую одежду.
- Замолчи, - рассердился Азрарн. - Или я и в самом деле уничтожу это место, и оно будет бесплодным десять миллионов лет.
- И тем самым погубишь себя. И хотя теперь я обитаю далеко от этого мира, твоя боль станет моей болью. Ты погубишь и меня.
- Убирайся, - прорычал он. - Ты не заслуживаешь жалости. Ты погубила свою жизнь.
- Моя жизнь продолжается в другом месте, а может, я даже смогу когда-нибудь снова вернуться в этот мир. И тем светом, по которому я отыщу путь, будет твой свет.
- Все мои дары ты бросаешь на землю, словно сор. Ты пролила вино, Данизэль, и никогда не узнаешь его сладость.
- Тогда помоги мне, - попросила она.
Азрарн засмеялся из своей тени, прекрасный и жестокий.
- Женщина, ты паутина и дым, - ответил Азрарн. - Пойди и поучись любви у призраков, раболепствующих в подземных владениях смерти.
Но руки Данизэль, невесомые, словно листья, прикоснулись к его рукам, и Азрарн почувствовал их, будто они были из плоти.
Азрарн видел ее мертвенно-белое тело, лежащее между стволов деревьев, но он так же ясно видел и другую Данизэль, стоящую перед ним, уже не прозрачную, а словно сделанную из опала, светящуюся. Как бы то ни было, она казалась еще красивее, чем раньше.
- Душа - чародейка, - сказала ему Данизэль, - и ты это знаешь. Но моя душа самая волшебная из всех, потому что я - дитя кометы. А еще потому, что твоя кровь однажды смешалась с моей. На какое-то время я могу обрести телесную форму, но ненадолго, только на несколько ночных часов. Даже моя душа, которая любит тебя и черпает силы в этой любви, не способна на большее. Если ты однажды захочешь избавиться от меня, тебе достаточно будет закрыть для меня свое сердце. Если ты примешь такое решение, я не буду горевать. Я оставлю тебя без сожаления, но никогда не перестану любить тебя.
- Твое тело только иллюзия, - сказал он. - Ты недооцениваешь меня, если думаешь, что я этого не понимаю.
- Мое тело соткано из любви. Люби меня! И ты, даже ты, не отличишь иллюзию от реальности, потому что на этот раз между ними действительно нет отличий.
После этих слов Азрарн провел ладонями по ее лицу.
Это прикосновение было похоже на звуки музыки. И красавица, откликнувшись на него, стала более живой и реальной. Ни один смертный не мог бы обладать такой женщиной, какой стала сейчас Данизэль. Но ни она сама, ни ее любимый не были смертными.
- Слишком мало времени, - прошептал Азрарн. - Одна земная ночь.
- Это не так, ведь ты - хозяин времени. Одна ночь может длиться тысячу лет. Я боюсь того счастья, которое ты мне дашь.
- Даже больше, чем разлуки? - спросил он так, словно признался, что сам боится этого расставания.
- Разлуки не будет, - сказала Данизэль. - Я всегда с тобой, и я никогда не оставлю тебя. Когда-нибудь мы встретимся еще раз, так же как и сейчас. Но не уничтожай этого места. Потому что, если его не будет, ты, возможно, пропустишь меня в темноте. Стоит погасить огонь Белшеведа, и появятся другие города, где ты уже не сможешь найти меня.
Азрарн посмотрел в лицо Данизэль, потом наклонил голову и поцеловал ее. И пока длился этот поцелуй, он передумал уничтожать город. Любовь и ненависть легли на чаши весов, и любовь перевесила, как это уже случилось однажды.
Ее тело - или, скорее, душа, чем тело, - прильнуло к нему, свет слился с темнотой, губы соприкоснулись, руки и даже волосы сплелись, ослепляя их.
Весь мир откликнулся, словно задетая струна. Земля ожила. Азрарн обещал уничтожить ее, а вместо этого подарил ей любовь.
В небе завывала буря. Сверкали звезды... Любовь господствовала по всей земле и за ее пределами. Время остановилось, как однажды оно остановилось в Драхим Ванаште. Одна ночь растянулась на тысячу лет. В их любви слилась вся любовь человечества прошлого и будущего. И все же эта любовь не имела ничего общего с прежней любовью, которая существовала между ними раньше.
А тем временем в центральном храме в своем золотом кресле сидела дочь демона, всеми забытая, слишком маленькая, чтобы сползти вниз. Она не спала и чувствовала, как течения и волны любви крутились в ночи, но она сама не была их частью.
Рассвет вернулся в Белшевед, но, казалось, как-то неохотно и стыдливо, бледный, словно после долгих лет заточения. Перед лицом восхода предстал чистый и почти бесформенный город, казавшийся совсем новым или просто чисто вымытым от грязи прошлого. Штормовой ветер смел мусор с улиц. Голые деревья застыли, словно темное серебро. Даже пустыня стала безмятежной и яркой. Земля простерлась, будто женщина, познавшая безоглядную и всеохватывающую любовь, впитывая потоки солнца.
Жрецы выбрались из своих келий и уставились на небо. Оставшиеся в стенах города благодарили богов. А караваны, которые опрометью бежали из города, замерли в пути. Им удалось избежать ночного возмездия. Небеса защитили праведников. Обманутые рассветом, последовавшим за ночью любви и печали, люди в который раз неверно расценили произошедшие события и теперь будут их передавать из поколения в поколение, толкуя по-своему.
Тем не менее Белшевед в тот день остался по большей части пустынным. Единственный дряхлый нищий, до этого всегда собиравший мусор на четырех улицах, теперь, видимо, обеспокоился отсутствием хлама и, дойдя до дверей храма, безнадежно заглянул вовнутрь.
- Мой дорогой, - сказал Чузар, - ты пребываешь под проклятием моего любимого брата, который одурачил тебя по простой детской злобе. Но, боюсь, у тебя есть нечто, принадлежащее мне, что я хотел бы вернуть себе.
Смущенный, мудрец заявил:
- Я уверен, что ты ошибаешься.
- Вовсе нет. Сегодня утром я случайно оказался в вашем лагере в пустыне. К несчастью, одна моя вещица, должно быть, случайно выскользнула из моего плаща. Я думаю, ты подобрал ее, и теперь она в сумке, которая висит на твоей шее.
Старец невольно дотронулся до сумки.
- У меня здесь фиолетовый камень, посланец небес, который я нашел рядом со своей рукой, когда проснулся.
- Так оно и есть, - сказал Чузар приветливо. - Это моя игральная кость, к которой я, по глупости, очень привязан. Будь добр, верни ее мне.
Старец тут же пересмотрел свое отношение к молодому человеку. Тот уже не казался ему таким обаятельным и душевным. Кроме того, создавалось впечатление, что левая половина его лица могла быть обезображена...
- Ты хочешь сказать, что это избранное создание, бог в виде фиолетового камня, не что иное, как игрушка в азартной игре?
- Не зли меня, - тихо сказал Чузар, - верни то, что принадлежит мне по праву, или я ударю тебя, старик.
В ответ на это толпа яростно загалдела. Последователи старца внимательно слушали беседу Чузара с их предводителем, и теперь, когда Чузар перешел к оскорблениям и угрозам, неистовые камнепоклонники стали плевать в него, бросились с кулаками и начали пинать ногами.
Разве им мало было того ужасного факта, что, к стыду священного города, именно здесь оскорбили их пророка?
Это вконец разозлило Чузара, вынужденного защищаться от ударов и плевков.
Впрочем, казалось, что большей своей частью Чузар не присутствовал у моста, потому что звучные тумаки поражали пустоту. Лишь покалечились последователи старца, коснувшиеся пурпурного плаща, который был отделан блестками - стекловидными осколками, жалящими, словно осиные жала. Несколько раз в воздухе появлялись ослиные челюсти, крича что-то в лица нападавших, а один из сектантов даже потерял сознание, когда медная трещотка точно ударила его по макушке. Три или четыре блестки упали с плаща в озеро. Присутствовавшие при этом обитатели Белшеведа не приняли участия в битве, но тем не менее заволновались и расстроились, так как не понимали сути происходящего и боялись, что это происки богов или демонов.
И затем дерзкий молодой человек, которому изрядно досталось от сектантов, просто удрал. Когда он исчез, его колющийся плащ разлетелся на куски, высвобождая мириады маленьких созданий, которые закружились и, к ужасу людей, налетели на толпу. Большинство из них не поддавались описанию, хотя их количество наводило на мысль о причастности к астрологии или математике. Некоторые из этих созданий напоминали странных насекомых, окаменевших при превращении из одного вида живых существ в другой например, из жука в рыбу. На них даже смотреть было противно. Но большинство обломков представляли собой игральные кости разного цвета и веса.
- Что случилось? - пронзительно закричала толпа.
Старец и его последователи искали пропавшего Чузара. Они в смятении кричали, призывая своих каменных богов, и окружавшие их люди услышали эти крики.
- Они говорят о камнях.
- Значит, в нас кидали камни?
Последнее заключение было неизбежным. Никто из них не произнес его вслух, но их головы, лица и глаза повернулись к мостику, где беспомощно стояла связанная девушка.
Пока остатки плаща Чузара кружились и падали на мозаичные панели города, люди пришли к единому мнению. Драка была вовсе не дракой. Посыпавшиеся предметы метили не в них. Люди начали кидать камни в блудницу. Они просто побили ее камнями.
Пастырь появился.
Люди стали ползать по мозаичным плитам в поисках кремний, разбросанных и расколотых горшков. На самом же деле они находили лишь игральные кости Чузара, иллюзорные или настоящие. Одержимые дошли до того, что с помощью ножей и ногтей выковыривали куски самой мозаики. После чего они вскакивали на ноги и швыряли все, что попадалось им под руки, через мостик. Затем, догадавшись, что находятся слишком далеко, люди подбежали ближе, заполонив мостики над озером. Они размахивали руками и широко открывали рты. Булыжники и обломки камней шлепались в озеро. Куски черепицы и деревянные щепки ударялись в облицованные золотом четыре стены храма.
Охранники девы бросились бежать. Некоторые прыгали в озеро и плыли к берегу.
Толпа не видела, попадали ли в Данизэль камни и причинили ли они ей вред. Она не шаталась и не падала. Некоторым казалось, что ее одежды были разорваны, другие видели следы крови, словно алую вышивку у нее под горлом. Но людям этого было мало. Они хотели покалечить ее, хотели услышать ее крики, потому что сами они кричали бы на ее месте. Поэтому они выцарапывали камни из мостовой и бросали в нее снова и снова.
Исполнясь гневом, старец кричал до слез. Он обвинял людей в святотатстве, в осквернении камней. Его душа страдала из-за того, что его приверженцы в приступах истерической ярости, вспоминая слова призрачного женоподобного существа перед воротами, кидали свои собственные талисманы в деву. "Пусть боги летают".
Он плакал и от этого, и оттого, что невинная жертва умрет.
Но осталась ли несчастная невредимой под градом камней? Хотя на ее плече появился слабый голубой синяк, а в волосах застрял, словно черная драгоценность, какой-то кремень, Азрарн охранял ее даже днем.
Ничто не может оставить след на алмазе, ничто, кроме другого алмаза.
Азрарн защищал девушку, которую любил, и, вероятно, ничто не могло проникнуть сквозь эту защиту. Только он сам мог бы пробить ее. Только Азрарн. Или что-то принадлежащее Азрарну.
То, что было его частицей.
Осколки, кремни и камни летели по воздуху, а Данизэль стояла под этим дождем. Ее веки были опущены; она не могла даже поднять рук, чтобы прикрыть глаза и лицо. Время от времени каменный дождь ослабевал, - люди бросались на поиски новых камней для метания и ссорились из-за них. Даже игральная кость и игрушки Чузара были подобраны и брошены в несчастную - но они оказались менее смертоносными, чем что-либо другое, потому что рассыпались в воздухе, превращаясь в лепестки цветов или в хлопья тающего снега.
Со всеми этими предметами из плаща Чузара вылетел еще один странный камень в форме капли: однажды он случайно наступил на него и взял с собой, потому что это была большая редкость. Это и был тот самый подарок, о котором Чузар как-то говорил Данизэль. Маленькая лучистая и чрезвычайно твердая черная жемчужина крови ваздру, которую Чузар откопал в дюнах вместе с двумя такими же, теперь спрятанными где-то в другом месте.
И каждая из них являлась каплей крови Азрарна.
Чузар предоставил возможность случаю решить, схватит ли кто-нибудь, яростно копаясь в земле, этот невероятно ценный предмет, не замечая его силы, с горстью более весомых камней и бросит ли застывшую каплю крови Азрарна в колдунью-демона, бледно светящуюся, словно звезда.
Кто, сам не зная того, убил Данизэль? Все произошло неожиданно, словно удар молнии, сверкнувшей в море в конце шторма. Убийство, совершенное по слепому бешенству и незнанию.
Алмазная капля взлетела в воздух. Она ударила несчастную прямо в грудь и впилась в тело, застряв в сердце. И в этом была какая-то ужасная справедливость. Девушка сразу упала, не вскрикнув и даже не успев изменить выражения лица или открыть глаз. Все произошло очень быстро. Скорее всего, Данизэль, пронзенная застывшей каплей крови Азрарна, даже не почувствовала боли, а лишь волшебный поцелуй возлюбленного. А возможно, девушка испытала невыносимую боль, как если бы сам Азрарн пришел и убил ее. Но это продолжалось только мгновение и тут же закончилось.
Данизэль лежала, разбросав крылья своих волос. Казалось, она спит.
Ни капли крови не вытекло из смертоносной маленькой ранки.
Но драгоценности и серебряные украшения, подаренные ей Азрарном и защитившие ее от всех камней, кроме одного-единственного в форме капли, теперь потускнели, их блеск пропал. Металлы превратились в хрупкую бумагу и мертвые листья. Украшения съежились, и порыв ветра унес их.
Энтузиазм толпы пропал так же быстро, как и возник. Крики стихли, руки опустились, и дождь из камней прекратился.
Люди были слишком напуганы, слишком поражены результатом, чтобы подойти ближе и посмотреть, как умирала Данизэль и как увядала ее красота, напоминая смерть цветка, вырванного с корнем.
Только солнце взглянуло на свою мертвую дочь, и по его призыву штормовые тучи собрались над головой убитой. Даже солнце, казалось, не могло перенести такой утраты.
Глава пятая
ЛЮБОВЬ, СМЕРТЬ И ВРЕМЯ
Кто-то наблюдал за Данизэль, но не с земли и не с небес. Его взгляд шел снизу, из-под земной коры, из пустоты Нижнего Мира. Кто-то смотрел в волшебное зеркало на дымное, мерцающее, нечеткое изображение - ведь на земле царил день. Говорили, что, когда Данизэль умерла, это зеркало разлетелось на миллион осколков, словно кусок каменной соли. Ходил слух, что еще целые столетия осколки того зеркала, попадая под кожу людей, вызывали у них состояние невыразимого горя или гнева, в результате чего несчастные убивали либо себя, либо других. И уж конечно, до того как разбилось это зеркало, подлинного отчаяния просто не существовало.
В подземном городе Драхим Ванашта стояла такая тишина, что был слышен даже слабый звон листа, падающего на черную землю, и то лишь до тех пор, пока не опали все листья.
Никто из демонов не шевелился. Они застыли среди своих игрушек и музыкальных инструментов, словно превратившись в мрамор и нефрит. Эшва замерзли, будто зимние тростники. Искусные мастера дрины ползали под верстаками, прекратив работу. Рыбы больше не летали, птицы не плавали, собаки не лаяли, лошади не трясли головами, змеи не танцевали. Даже пламя, обычно бьющее из фонтанов, красный огонь в саду перед дворцом Азрарна, застыло. Казалось, даже ветер задохнулся. Свет Нижнего Мира на мгновение потерял свою прелесть, словно лицо красавицы, искаженное невыразимым страхом.
Драхим Ванашта, что считался сердцем Азрарна, окаменел.
Казалось, Азрарн ожидал этой катастрофы, так как постоянно пытался убедить Данизэль уйти с ним. Но он все же не верил в ее смерть.
Данизэль стала частью его самого, а он был бессмертным. Азрарн, несомненно, хотел сделать бессмертной и ее, хотя дороги к человеческому бессмертию очень рискованны. Мысленно он, вероятно, видел ее бессмертной, неуязвимой, вечной. А Данизэль лишь укрепляла в нем эту иллюзию. Если бы Азрарн действительно верил в ее смерть, он забрал бы ее из Белшеведа вне зависимости от ее желания. Один-единственный раз он не посчитался с ней, именно тогда, когда она попыталась возражать, хотя во всех других случаях радостно, с большим достоинством, целиком и полностью уступала ему. И ее упорство стоило ей жизни. Возможно, Азрарн не мог противоречить ей.
Как бы то ни было, Данизэль осталась в городе, и люди убили ее. А Азрарн с бессильной злобой, не в силах чем-нибудь помочь, видел ее смерть.
Секунда в Нижнем Мире - крошечный отрезок времени, но в миг смерти Данизэль время, казалось, остановилось в Драхим Ванаште.
Азрарн стоял над осколками разбитого зеркала - большую их часть унес налетевший вихрь. Рубиновые окна дворца кровоточили, изумрудные плакали, а окна из черных сапфиров стали еще чернее, примеряя цвета траура.
Если что-то и могло рассказать о горе Азрарна, так это тишина города, разбитое вдребезги зеркало, кровь и траурный цвет оконных стекол. Но лицо Азрарна осталось бесстрастным. Там, где его пальцы потирали внутреннюю сторону стола, на котором раньше покоилось зеркало, из дерева потянулся белый дым. Владыка Ночи молчал, а его сухие глаза, бездонные, как космос, лишенный всех звезд и сияния, могли бы обратить весь мир в камень.
Затем Азрарн вздохнул, и легкий ветерок пронесся по городу, а вместе с ним ожили демоны, деревья, воды и пламя. Все они испытывали те же чувства, что и он. Но никто не осмелился произнести даже слова.
И когда Азрарн вышел из своего дворца, вскочил на одного из черных коней с развевающейся голубой гривой и выехал из города, никто не осмелился ни обратиться к нему, ни даже преклонить перед ним колени. Он проехал мимо них, будто Улум, хотя Владыка Смерти, никогда не вступал в Драхим Ванашту.
Азрарн выехал за пределы города, оставив за спиной его шпили и вышки, ставшие похожими на острые мечи, длинные иглы костей и занозы. Все бурлило в окаменевшем огне, заменившем магический полусвет Нижнего Мира, приобретя зеленоватый, болезненный оттенок.
Владыка Ночи поскакал мрачными окрестностями Драхим Ванашты, через рощи серебряных деревьев. В лиге от города конь споткнулся. Повалившись на землю, бедное животное издохло почти мгновенно.
Лишившись коня, Азрарн пошел пешком. Он шагал, ничего не замечая вокруг. Холмы, покрытые хрустальными цветами, ручьи и речки, переливающиеся цирконами, далекая линия скал, неизменно розовая, словно окрашенная закатом. Сейчас вся эта красота не могла тронуть Владыку Ночи.
Невидимые часы отсчитывали время и сообщали о приближении солнца к горизонту.
Возможно, Азрарн думал о Владыке Смерти, но Улум не распоряжался мертвыми, кроме тех случаев, когда они принадлежали ему по договору. Впрочем, Азрарн мог думать и о Чузаре, но Чузар со своими играми был слишком далеко, недоступный Повелителю Демонов.
За пределами города возвышался лес черных деревьев, на их черных ветвях рос мягкий черный мех, а на земле между деревьями виднелись бледно-желтые огоньки первоцвета, которые светились сами и освещали деревья. В этом лесу Азрарн пришел в себя и спрятался в его темноте. А лес запел песню без начала и конца, и эта мелодия заполнила весь Нижний Мир. А если бы она прозвучала в Верхнем Мире, то убила бы все живое своей печалью.
И это тоже было отражение Владыки Ночи, потому что сам он не произносил ни слова. Его царство горевало вместо него.
Но вот солнце опустилось за край мира. Лес ослепительно блеснул и зашипел, будто сквозь него пролетел метеор. Это Азрарн отправился наверх в Белшевед, где люди убили ту, которую он любил.
Толпа к тому времени разбежалась, оставив Данизэль одну на белом мостике к западу от золотого храма.
Люди, прозрев, и в самом деле покинули Белшевед после захода солнца, лишь несколько безумцев все еще печально бродили меж колоннад. Кроме них остались еще жрецы, дрожавшие в своих кельях, бормоча молитвы и предчувствуя свою гибель. Буря разразилась в небесах, ветры погнали по улицам оставшийся мусор.
Солнце, спустившись с последней ступеньки лестницы в пространство под миром, бросило последний луч на землю. Пурпур остывающего железа вспенился на востоке, и над миром разлилась чернота.
Последняя вспышка - и солнце ушло, оставив после себя лишь тлеющую золу, которую тут же смел ветер. У ног Данизэль встала ночь, глядя на нее тысячью глаз.
Властелин ночи, князь демонов, Владыка Тьмы оказался бессилен. Вся его мощь и власть не могла уже что-либо изменить. И Азрарн поклялся оправдать хотя бы одно из своих многочисленных черных имен.
Он встал на колени, поднял девушку и выпрямился, держа ее на руках. Азрарн вел себя крайне странно. Он склонился над лицом Данизэль и поцеловал ее веки, после чего они медленно поднялись и ее безжизненные глаза взглянули на него, будто она только проснулась. Но вот серебряные ресницы потянули веки вниз, и глаза опять закрылись.
Владыка Ночи перенес девушку с мостика в тот сад у озера, где они встретились впервые. Он посадил ее на холодную хрупкую траву, отвернулся и посмотрел вдаль, на другой берег озера, отражающего ночные звезды.
Для эшва горе, как и любовь, являлось искусством и выражало душевный восторг. Эти дети грез и тени купались в горе, тонули в нем, пили его и пьянели. Но ваздру могли излечить горе только кровью. Ваздру редко горевали и еще реже плакали. И Азрарн, правивший ими, самый что ни на есть истинный ваздру, не мог изменить своей сути. Лишь маленькая чудесная страна, принадлежавшая ему, могла оценить его гнев и отчаяние. Его боль была невыразима. Он напоминал того, кто хотел бы кричать, но не имел голоса, кто получил смертельную рану, которую не мог излечить ни один врач. Таким стал Азрарн, подаривший миру чувственную любовь, кошек и самую запутанную паутину зла. Вот каким его сделало страдание.
Его лицо побелело настолько, что опаляло темноту, а сухие непроницаемые глаза (это просто счастье, что в них ничего нельзя было прочесть) горели черным пламенем.
Вслух Азрарн очень спокойно произнес:
- Белшевед я втопчу в землю, которая извергла его. А земли вокруг Белшеведа я превращу в бездонный кратер. И да не поднимется в нем ни одного живого ростка, пока не пройдет десять веков.
Сама ночь, казалось, вздрогнула при его словах. Бессильный изменить то, что уже свершилось, Азрарн все еще мог сделать очень многое. Ночь, почва, деревья и сам воздух услышали его слова и затрепетали.
- Ни одно самое маленькое, самое ничтожное растение не прорастет, повторил Азрарн все так же мягко. - И ни один человек не поселится здесь, пока не минет дважды по десять веков.
Услышав это, Белшевед погрузился в кромешную тьму. Ветер испуганно задохнулся и стих. Озеро почернело. Азрарн стоял и обдумывал обещание, которое произнес, словно смаковал отравленное вино.
Но внезапно во тьме появился осколок света. Слабая искорка неуверенно скользила вдоль кромки озера по направлению к окаменевшему демону.
Азрарн взглянул на эту искорку и проклял ее за то, что она напомнила ему Данизэль, когда та в их самый первый день шла навстречу своей судьбе, держа в руке зажженный фонарь. К его изумлению, пламя не дрогнуло под его проклятием, лишь вспыхнуло сильнее, будто соглашаясь с ним. И поплыло быстрее.
В конце концов Азрарн все понял. Он вышел из тени деревьев и ждал, когда подойдет к нему мерцающий свет. Это была Данизэль, ее призрак или душа. Она вышла из туманных областей, расположенных под миром, где в те дни угасали души, такая же, как и прежде, разве что став теперь прозрачной, словно тончайший фарфор. Она была призраком, хотя ее молодая кожа, серебряные волосы и вся ее красота были воспроизведены трогательно и точно.
И она произнесла:
- Господин, я знаю, что ты здесь, и пришла, чтобы найти тебя.
Именно такими словами Данизэль встретила его в ту ночь. Эти слова поразили Азрарна, словно меч, и вызвали такую боль, словно он был пронзён сразу семью мечами с семью каплями яда на конце каждого. Азрарн ответил ей с гневом, который не вынесло бы ни одно живое существо:
- Что ж, радуйся теперь, Белая Дева. Ты не хотела повиноваться мне, предпочла остаться здесь, и это уничтожило тебя. За это проклятый город будет тоже уничтожен.
- Зачем ты хочешь уничтожить Белшевед? - удивилась душа Данизэль. - Это месть за мою смерть?
- А ты как думала? - спросил он в ответ и отвернулся от нее. Азрарн нечасто скрывал свое лицо, обычно он делал это, когда хотел обмануть. Но на этот раз он никого не обманывал.
- Не надо ради меня уничтожать Белшевед, - попросил призрак Данизэль. За меня не надо мстить. Ты видишь, я жива, хоть и не такая, как прежде. Из всех душ моя - самая живая, она уверена в своем существовании, потому что душа солнца посетила меня еще в утробе матери.
Казалось, умерев, Данизэль наконец узнала о себе все.
- Зачем ты заступаешься за этот муравейник? - спросил Азрарн, не обращая внимания на ее пробудившееся знание, потому что это его больше не касалось. - Твои убийцы не заслужили снисхождения.
- Это не ради них, - сказала она. - Это не ради них, а ради тебя. Моя любовь, я молю за тебя, ведь в тебе был весь смысл моей жизни, и только в тебе. Когда ты убиваешь людей, разоряешь землю и лишаешь ее плодородия, ты убиваешь, разоряешь и обрекаешь на бесплодие себя. Ты величественнее, чем моя доброта. Ты выше всего этого. Однажды утром - и я намеренно, моя любовь, говорю о дне, о не о ночи - ты сбросишь свою злобу, как надоевшую одежду.
- Замолчи, - рассердился Азрарн. - Или я и в самом деле уничтожу это место, и оно будет бесплодным десять миллионов лет.
- И тем самым погубишь себя. И хотя теперь я обитаю далеко от этого мира, твоя боль станет моей болью. Ты погубишь и меня.
- Убирайся, - прорычал он. - Ты не заслуживаешь жалости. Ты погубила свою жизнь.
- Моя жизнь продолжается в другом месте, а может, я даже смогу когда-нибудь снова вернуться в этот мир. И тем светом, по которому я отыщу путь, будет твой свет.
- Все мои дары ты бросаешь на землю, словно сор. Ты пролила вино, Данизэль, и никогда не узнаешь его сладость.
- Тогда помоги мне, - попросила она.
Азрарн засмеялся из своей тени, прекрасный и жестокий.
- Женщина, ты паутина и дым, - ответил Азрарн. - Пойди и поучись любви у призраков, раболепствующих в подземных владениях смерти.
Но руки Данизэль, невесомые, словно листья, прикоснулись к его рукам, и Азрарн почувствовал их, будто они были из плоти.
Азрарн видел ее мертвенно-белое тело, лежащее между стволов деревьев, но он так же ясно видел и другую Данизэль, стоящую перед ним, уже не прозрачную, а словно сделанную из опала, светящуюся. Как бы то ни было, она казалась еще красивее, чем раньше.
- Душа - чародейка, - сказала ему Данизэль, - и ты это знаешь. Но моя душа самая волшебная из всех, потому что я - дитя кометы. А еще потому, что твоя кровь однажды смешалась с моей. На какое-то время я могу обрести телесную форму, но ненадолго, только на несколько ночных часов. Даже моя душа, которая любит тебя и черпает силы в этой любви, не способна на большее. Если ты однажды захочешь избавиться от меня, тебе достаточно будет закрыть для меня свое сердце. Если ты примешь такое решение, я не буду горевать. Я оставлю тебя без сожаления, но никогда не перестану любить тебя.
- Твое тело только иллюзия, - сказал он. - Ты недооцениваешь меня, если думаешь, что я этого не понимаю.
- Мое тело соткано из любви. Люби меня! И ты, даже ты, не отличишь иллюзию от реальности, потому что на этот раз между ними действительно нет отличий.
После этих слов Азрарн провел ладонями по ее лицу.
Это прикосновение было похоже на звуки музыки. И красавица, откликнувшись на него, стала более живой и реальной. Ни один смертный не мог бы обладать такой женщиной, какой стала сейчас Данизэль. Но ни она сама, ни ее любимый не были смертными.
- Слишком мало времени, - прошептал Азрарн. - Одна земная ночь.
- Это не так, ведь ты - хозяин времени. Одна ночь может длиться тысячу лет. Я боюсь того счастья, которое ты мне дашь.
- Даже больше, чем разлуки? - спросил он так, словно признался, что сам боится этого расставания.
- Разлуки не будет, - сказала Данизэль. - Я всегда с тобой, и я никогда не оставлю тебя. Когда-нибудь мы встретимся еще раз, так же как и сейчас. Но не уничтожай этого места. Потому что, если его не будет, ты, возможно, пропустишь меня в темноте. Стоит погасить огонь Белшеведа, и появятся другие города, где ты уже не сможешь найти меня.
Азрарн посмотрел в лицо Данизэль, потом наклонил голову и поцеловал ее. И пока длился этот поцелуй, он передумал уничтожать город. Любовь и ненависть легли на чаши весов, и любовь перевесила, как это уже случилось однажды.
Ее тело - или, скорее, душа, чем тело, - прильнуло к нему, свет слился с темнотой, губы соприкоснулись, руки и даже волосы сплелись, ослепляя их.
Весь мир откликнулся, словно задетая струна. Земля ожила. Азрарн обещал уничтожить ее, а вместо этого подарил ей любовь.
В небе завывала буря. Сверкали звезды... Любовь господствовала по всей земле и за ее пределами. Время остановилось, как однажды оно остановилось в Драхим Ванаште. Одна ночь растянулась на тысячу лет. В их любви слилась вся любовь человечества прошлого и будущего. И все же эта любовь не имела ничего общего с прежней любовью, которая существовала между ними раньше.
А тем временем в центральном храме в своем золотом кресле сидела дочь демона, всеми забытая, слишком маленькая, чтобы сползти вниз. Она не спала и чувствовала, как течения и волны любви крутились в ночи, но она сама не была их частью.
Рассвет вернулся в Белшевед, но, казалось, как-то неохотно и стыдливо, бледный, словно после долгих лет заточения. Перед лицом восхода предстал чистый и почти бесформенный город, казавшийся совсем новым или просто чисто вымытым от грязи прошлого. Штормовой ветер смел мусор с улиц. Голые деревья застыли, словно темное серебро. Даже пустыня стала безмятежной и яркой. Земля простерлась, будто женщина, познавшая безоглядную и всеохватывающую любовь, впитывая потоки солнца.
Жрецы выбрались из своих келий и уставились на небо. Оставшиеся в стенах города благодарили богов. А караваны, которые опрометью бежали из города, замерли в пути. Им удалось избежать ночного возмездия. Небеса защитили праведников. Обманутые рассветом, последовавшим за ночью любви и печали, люди в который раз неверно расценили произошедшие события и теперь будут их передавать из поколения в поколение, толкуя по-своему.
Тем не менее Белшевед в тот день остался по большей части пустынным. Единственный дряхлый нищий, до этого всегда собиравший мусор на четырех улицах, теперь, видимо, обеспокоился отсутствием хлама и, дойдя до дверей храма, безнадежно заглянул вовнутрь.