Ли Танит. Владыка Смерти

   Четыре лошади уже ускакали с плато по каменной лестнице, но трупы остались. Йолсиппа прищелкнул языком. Тут он заметил фигуру в капюшоне, сидящую у ворот и едва различимую в тени ветвей черного дерева.
   — Эй, скажи-ка, — закричал Йолсиппа, — не ты ли стучал в ворота города бессмертных?
   Владыка Смерти, не поднимая головы, ответил тихо, но Йолсиппа ясно разобрал его ответ:
   — Я не стучу ни в какие ворота. От голоса веяло холодом, даже Йолсиппа почувствовал это.
   Тогда он прокричал вниз:
   — Назови свое имя и ремесло!
   Наверно, Владыка Смерти мог бы рассмеяться, услышав эти слова; но вряд ли он когда-либо смеялся — это было не в его правилах, и особенно сейчас.
   — Приведи сюда своего короля, — приказал он. — Я буду говорить с ним.
   — Ты знаешь, господин Симму не бегает к воротам по зову первого встречного.
   Владыка Смерти не сказал больше ни слова; Йолсиппа же говорил еще долго, но постепенно он понял, что Симму все-таки придется привести, и, оставив ворота без присмотра, толстяк отправился на поиски своего господина.
   Симму читал. Почти пять лет он больше ничего не делал. Он поглощал книги, стремясь заполнить внутреннюю пустоту. И в то же время он испытывал пресыщение. Даже то небольшое число прекрасных и мудрых людей, собравшихся в Симмураде, казалось ему чрезмерным. С детства привыкший вольно бродить по свету, повелитель бессмертных теперь отвечал за судьбы людей.
   Симму заснул над книгой. В подсвечниках догорели свечи. Волосы героя рассыпались по страницам. Его веки вздрагивали, он видел сны.
   Йолсиппа, бывший бродяга, обнаружил, что дверь библиотеки заперта, но, ничуть не колеблясь, открыл замок отмычкой и вошел. Он принялся будить Симму, грубо тряся его за плечо. Наконец правитель города, вздрогнув, проснулся. Его глаза метали молнии.
   — Чего ради ты разбудил меня?!
   Он теперь говорил так же, как и любой другой человек. Его голос звучал капризно, как у ребенка. Йолсиппа не просто вломился в комнату, он вломился в сон Симму. А бессмертному снился странный сладкий сон — роща в сумерках, темноволосый спутник, и оба они (и Симму и незнакомец) были еще детьми…
   — У ворот какой-то странный пришелец. Симму встал и стал мерить шагами комнату. Он метался словно лев в клетке.
   Пламя зари расцветило его лик. Он все еще обладал необычной внешностью, но был уже не таким, как прежде, — Хотелось бы мне заставить тебя выплюнуть ту каплю бессмертия, которую ты украл тогда в пустыне, Йолсиппа.
   — Жизнь хороша, — отозвался бывший вор и бродяга, глубоко вздохнув. Сам не осознавая того, он скучал по прежней жизни, по горечи и страху, которые придавали его жизни особый вкус.
   — Ну-ка, повтори, кто там, у ворот? — спросил Симму. — Только на этот раз выражайся яснее.
   — Это не демон, — ответил Йолсиппа. — Хотя у меня создалось впечатление, что это какой-то важный господин… Одет он во все белое. Признаюсь: он мне совсем не понравился. Впрочем, он напоминает мне кого-то, кого я встречал раньше или, скорее, видел издали и счастливо избежал. А руки у него черные…
   Симму широко улыбнулся. В его волосах и на коже, казалось, вспыхивали, потрескивая, искры.
   — Пять лет, — произнес он. — Старый ворон не спешил. И ты его не узнал?
   Йолсиппа скривился и вытянул руки, выставив ладони перед собой, словно хотел защититься.
   — Нет-нет, не говори мне, я не желаю этого знать, — взмолился он. — Я, конечно, любопытен, но не настолько. Я не хочу дразнить собак.
   — Час пробил, — объявил Симму, забыв про Йолсиппу и повернувшись к окну. — Теперь я, наконец, узнаю, не зря ли я продал себя в рабство бессмертию. Там, у ворот, Владыка Смерти! — воскликнул он, ударив рукой по раскрытой книге. — Жди меня.
   Он схватил небрежно брошенный на стул халат, надел его и затянул пояс. Халат был причудливо заткан серебром: его жена, Кассафех, сама выткала ткань — этому искусству ее научила мать в доме торговца шелком. Но сейчас Симму думал совсем о другом…
   Где-то в Симмураде, на высокой башне, пела женщина. В песне звучала грусть. Город еще спал, и Симму никого не встретил на утренних улицах.
   Поступь правителя города бессмертных была легкой. Вдоль одного из зеленых газонов внутри крепости пробежал леопард. Однако когда Симму по вымощенной мрамором улице подошел к вратам Симмурада и привел в действие механизм, их открывающий, он остался один.
   Сердце Симму бешено колотилось в груди, лицо побледнело, и глаза его от волнения стали прозрачными. Он вышел из ворот и ступил на горное плато.
   Тогда Улум поднял голову и посмотрел на него…
   Однажды, в сыром и холодном склепе Наразен, он пощадил плачущего ребенка…
   Симму выдержал этот взгляд.
   Однажды, в сыром и холодном королевском склепе, он уже смотрел в лицо этому королю.
   — Ну что ж, Черный Человек, — заговорил Симму. — Не один год понадобился тебе, чтобы добраться сюда. Ты думал оборвать мою жизнь, но вместо этого я сам поставлю точку в твоей. Я много читал о мире и о чудесах его, о землях, которые можно завоевать, и о законах, которые можно создать. В один из дней (а дни мои бесконечны; тебе придется это признать, Черный Человек), в один из дней я покину эту твердыню во главе огромной армии. Мы покорим весь мир и освободим его от тебя.
   Как знать, не напомнил ли Улуму этот вызывающий тон о Наразен?
   — Ты будешь жить вечно, но тебе не дано ничего совершить, — возразил герою Улум. — Твоя юность превратилась в прозрачный кристалл, и в нем застыли твои стремления и даже твоя душа. Теперь я это понимаю и хочу, чтобы и ты осознал это. Не мечтаешь ли ты о том, чтобы заманить всех людей в ловушку, куда попал сам?
   Симму насупился и замолчал. Потом он снова собрался с силами.
   — Ты — превосходный учитель. Я запомню твой урок. Признаться, я и в самом деле слишком долго вел праздную жизнь. Но ответь мне: боишься ли ты содеянного мною?
   Владыка Смерти ответил, но голос его был лишен всякого выражения:
   — Боюсь.
   — И ты на самом деле готов сразиться со мной?
   — Я на самом деле готов сразиться с тобой.
   Симму улыбнулся.
   Он медленно подошел к Владыке Смерти. Поравнявшись с убитыми, он взглянул на них, не выразив ни сочувствия, ни отвращения. Совсем близко подошел Симму к Улуму, а потом протянул руку и прикоснулся к губам Владыки. Симму вздрогнул, в его глазах мелькнул было испуг, но он быстро взял себя в руки.
   — Теперь мне бояться нечего, — сказал он.
   — Страх — не худшее из зол, дарованных людям.
   Симму плюнул на подол плаща Улума.
   — Теперь ударь меня, — прошептал Симму. — Уничтожь меня.
   Нечто невыразимое, непередаваемое, но явно устрашающее появилось и исчезло на лице Владыки Смерти. Алая капля крови выступила в уголке его рта, но Улум поднял руку — и кровь исчезла. Этот жест зачаровал Симму. Герой содрогнулся, приходя в себя, и ударил Улума по щеке. Симму показалось, что удар раздробил его собственный позвоночник, однако он все еще стоял, дышал и оставался цел и невредим, — Сразись же со мной, — пробормотал Симму. — Я сгораю от желания уничтожить тебя.
   Владыка Смерти откинул капюшон. Его призрачная красота сковала Симму. Он коснулся рукой груди Симму, оставив на одежде пятно крови. Его прикосновение было мягким и пугающим. От этого прикосновения останавливались сердца людей, но сердце Симму продолжало биться. Неожиданно Владыка Смерти исчез в белом вихре. Ярость вспыхнула в Симму.
   — Это все?! Вернись, Черный Ворон! Вернись и сразись со мной!
   Тут мертвец, лежавший у ног Владыки Смерти на груди другого мертвеца, поднялся и заговорил, обращаясь к Симму:
   — Наберись терпения. Он вернется. Жди его. — И он снова рухнул на землю.
   Исполненный мрачной радости, дрожа и зловеще усмехаясь, Симму вошел в Симмурад, разыскал жену и провел с ней ночь. В ту ночь Симму пил за здоровье Владыки Смерти розово-алое вино. Он снова повесил на шею зеленый камень эшв, о котором не вспоминал долгие годы.
   Последующие действия Владыки Смерти были простыми и логичными, как движения в танце. Он сделал именно то, что от него ожидали: он призвал своих любимых подданных или, вернее, те создания, чьи имена соединялись с его именем в умах людей.
   Он вызвал чуму из ее норы среди желтых болот и кривых деревьев и послал ее в Симмурад. Чума сумела просочиться за скальную стену, и несколько бессмертных заболело, но болезнь вскоре сбежала от них. Бессмертные отнюдь не являлись неуязвимыми, но длившаяся всего лишь полдня лихорадка не причинила никому больших неудобств. Напротив, горожане только порадовались новому развлечению.
   После этого Улум призвал голод. Над ним посмеялись, так и не пустив в Симмурад.
   Тогда Владыка Смерти призвал раздор. Люди бились друг с другом на вымощенных мрамором улицах Симмурада и падали от ударов, но раздор, съежившийся под своим зеленоватым плащом, заметил, что битва доставляет удовольствие бессмертным. Раздор принес жителям новое развлечение. А если в пылу поединка человеку и отрубали кисть руки, талантливый хирург, получивший каплю эликсира за непревзойденное искусство, пришивал кисть к руке серебряной нитью. А так как и кисть, и тело были бессмертны, не подвержены тлению, рука срасталась и вскоре снова действовала не хуже, чем прежде.
   Владыка Смерти послал на улицы Симмурада змея-искусителя. Бессмертные весело играли с ним и украсили его неувядающими цветами и праздничными лентами. Змей обвился вокруг фруктового дерева и мрачно сверкал черными, словно покрытыми глазурью, кольцами.
   — Ну же, Владыка Костей, — шептал Симму. — Неужели это все, на что ты способен?
   Кассафех много времени проводила за бронзовым ткацким станком. В память о демонах в Симмураде не было ничего золотого — в Нижнем Мире не любят золото. В эти дни глаза-хамелеоны Кассафех потускнели, словно их затянула дымка. Они стали темными, как мрачная темница или дно озера. Жена Симму изнывала от скуки — истинного бича Симмурада. Единственная звезда на небе Кассафех — Симму был далек. Бывшая избранная больше не любила его, ведь ее любовь не смогла побороть равнодушие и безразличие Симму. Кассафех стала еще более земной и более небесной одновременно, доказывая тем самым свое двойное происхождение. Она коробками поглощала сладости, при помощи колдовства добытые из гаремов великих владык, носила роскошные платья из сундуков великих королев. Иногда она чарами приманивала птиц с неба, но случалось это нечасто, ибо редко залетали птицы в Симмурад. Обычно же Кассафех сидела у окна и о чем-нибудь мечтала, вглядываясь в облака. Она не понимала, почему Симму борется со Смертью, — Кассафех всегда была далека от того, что занимало героя. Она вспомнила свою свадьбу, храм, набитый жрецами, которых демоны похитили ради шутки, — они должны были позаботиться о церемонии. Когда ее фату подняли, Кассафех поняла, что демоны затеяли все это лишь для собственного развлечения, и ощутила мрачное присутствие кого-то, интересовавшего ее мужа больше, чем она сама. Может, это был Азрарн, никогда не появлявшийся в Симмураде во плоти, или Владыка Смерти… Кассафех зевнула, поднялась от станка, откусила кусочек пирожного, и ее темные глаза наполнились слезами.
   — Я стану толстой, и ты возненавидишь меня, — сказала она Симму.
   Хотя она понимала, что ее муж уже не любит ее настолько, чтобы ненавидеть.
   Симму не слышал ее. Он все ждал Владыку Смерти, так и не вернувшегося, чтобы сразиться с ним.
   А Владыка Смерти бродил по миру. Люди видели его, сидящего на склоне холма, словно белый гриф. Его белый плащ развевался под порывами земных ветров. В нем не осталось больше милосердия. Там, где ступала его нога, земля дымилась, подземные твари выползали из нор и дохли. Когда Улум проходил по улицам городов и деревень, играющие дети тяжело опускались на землю и умирали. Словно птицы, слетающиеся на оставленные плугом борозды, за его спиной толпились призраки — ночные кошмары и материализовавшиеся символы человеческого страха.
   Он искал. Так человек перерывает чердак в поисках какой-нибудь важной вещи — он знает, что эта вещь должна находиться здесь, но он не может вспомнить, как она выглядит, и никак не может ее найти. Владыка Смерти шел по свету, и шаги его были длиною в годы.
   Однажды ночью, стоя на берегу мелкой речушки, Улум увидел в воде собственное перевернутое отражение. Его белый плащ стал черным, а черное лицо — белым. Он поднял голову и на другом берегу увидел разглядывавшего его Азрарна.
   — Что нового, братец? — спросил Азрарн и добавил:
   — Теперь уже три места закрыты для тебя — Верхний Мир, город демонов Драхим Ванашта и Симмурад.
   Между этими двумя Владыками Тьмы — да и между всеми остальными — существовало что-то вроде дружеского соперничества, хотя часто соперники не выносили даже вида друг друга; нечто, именуемое любовью-ненавистью; неприязнь — и в то же время семейная привязанность.
   — Твоих рук дело, — отозвался Улум.
   — Верно, братец, моих. Но знаешь, эта игра несколько утомила меня. Я перестал понимать ее смысл. Люди неуклюжи и не могут утолить любовь ваздру к изящному. А ты разве не восхищен городом бессмертных?
   — Я еще не осмотрел его изнутри, — ответил Улум.
   — Напрасно, братец. Ты непременно должен побывать там.
   Они стояли и смотрели друг на друга: один — бледный, как мрамор, черноволосый и одетый в черное, другой — с черной кожей и белыми волосами, словно кусок угля в снегу.
   — Кто бы мог подумать, — продолжал Азрарн, — что бессмертие, оказавшись в руках смертных, станет таким скучным? Кажется, мы с тобой развязали войну. Если это так, то мне она совсем не по душе.
   Азрарн поднял руку над мелкой речушкой. Что-то вылетело из нее и ярко вспыхнуло над водой. На поверхности реки возникла картина.
   Демоны дружили с людьми лишь до тех пор, пока те развлекали их. В воспоминаниях Азрарна Симму высох, как осенний лист. Ваздру могли не вспоминать ни о чем, они просто ничего не забывали.
   В картине на воде Улум увидел мужчину, облаченного в ярко-красную мантию, обшитую по краям золотом. На его груди висел чернильно-черный скарабей. Его лицо, молодое и красивое, обрамляла черная борода, так же черны были его волосы. Взгляд у него был жестокий и полный презрения. В этих сине-зеленых глазах наравне с ясным рассудком сверкало безумие.
   В открывшейся картине он, холодный, как камень, наблюдал за человеком, который, корчась, умирал у его ног. Губы несчастного посерели от яда. Когда он затих, на середину комнаты выволокли еще одного, пронзительно кричавшего: «Пощади меня, о могущественный Зайрек! Я не сделал тебе ничего дурного!» Но мольбы не спасли несчастного.
   Ему сунули под нос чашу и заставили сделать большой глоток. Вскоре и этот несчастный умер в судорогах и замер у ног того, кого он называл Зайреком. Этот Зайрек откинулся в кресле, взял чашу с ядом, осушил ее и небрежно выпустил из рук. А потом он глубоко вздохнул, полуприкрыв свои необычные глаза. Яд, столь быстро и страшно убивающий, ничуть не повредил ему. Изображение померкло.
   — Когда-то он взывал ко мне, — сказал Азрарн, — но я решил, что его товарищ гораздо занятнее. Он взывал и к тебе, братец.
   — Я вспомнил, — ответил Улум.
   Над холмом взошла луна. Азрарн исчез — лишь черная птица с широкими крыльями метнулась в небе.
   Улум отвернулся от реки и тоже исчез.
   Последняя ночная тварь — порождение кошмара, отставшая от призрачной свиты Владыки Смерти, — наклонилась над рекой, чтобы напиться, но, увидев отражение, с визгом убежала.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
ЗАЙРЕК, ЧЕРНЫЙ МАГ

Глава 1

   Маг Зайрек шел по улицам большого города. Его руки были унизаны золотыми кольцами, а на груди поверх красного платья висел скарабей из черных самоцветов. Однако Чародей шел босиком — такова была одна из его причуд.
   Его хорошо знали в лицо и боялись. Черные волосы, красота и стать… Многие девицы тосковали по нему и бледнели, завидев его в окне. Но была тому еще одна причина. Иногда Черный Маг выходил на охоту. Зайрек подходил к человеку, пристально гладя ему в глаза, и несчастный чувствовал, что связан по рукам и ногам. Он тут же оставлял все дела — чем бы он ни был занят — и покорно следовал за магом. Плотники, каменщики, писцы, рыбаки, купцы бросали прибыльную работу, оставляли без всякой охраны на милость воров разложенные товары. Даже рабов уводил Зайрек. Никто никогда больше не видел несчастных, попавших в руки колдуну. Королю этого города даже подали жалобу. Прочитав ее, он затрясся от страха и прохрипел:
   — Я не желаю иметь никаких дел с Зайреком! По правде говоря, однажды ему все же пришлось столкнуться с колдуном. Как-то чародей явился без приглашения на дворцовый праздник и стал насмехаться над королем. Тот, вне себя от гнева, приказал схватить Зайрека и заковать его в цепи за неслыханную дерзость. Но чародей искусно околдовал короля, и тот вообразил себя псом. Он помчался на псарню и там, чавкая, начал грызть кости и даже, говорят, взгромоздясь на одну из гончих, с усердием покрыл ее. Придя в себя, король предпочитал избегать чародея.
   — Никаких дел с Зайреком! — повторил он. — Мы должны принимать его как тяжкое испытание, как проклятие. Все, что нам остается, — это молить богов о том, чтобы они избавили нас от него, да и то мы должны делать это втайне.
   Все избегали Зайрека, за исключением тех, кого внешность мага повергла в любовное безумие, но даже они побаивались своего господина. Чародей жил недалеко от города, в старинном, полуразрушенном доме, нависающем над морем. По ночам на крыше, на стенах, облепленных ракушками, на обросших мхом каменных зверях, что свирепо таращились с лестницы, играли таинственные отблески. Двери дома никогда не запирались; они всегда были широко распахнуты, даже если чародей куда-нибудь отлучился. Лишь однажды какой-то разбойник оказался настолько глуп, что осмелился забраться в этот дом. Он вышел оттуда идиотом, так и не сумев никому рассказать, что же он там увидел. Конечно же, Зайрек не держал слуг, кроме околдованных им несчастных. Иногда на море начинался страшный шторм, гигантские валы бушевали и разбивались о стены старого дома. Если кто-нибудь в непогоду решался покинуть свое жилище, он мог разглядеть фигуру Зайрека на высокой башне. Колдун всматривался в бурное море и время от времени бросал что-то со своей башни вниз, в волны, — так бросают объедки в клетку с диким голодным зверем. Никто не сомневался, что Зайрек заключил какой-то договор с ужасным Морским Народом, обитающим глубоко под водой.
   В тот день, когда Зайрек шел по городским улицам, в небе сгустились грозовые тучи. Люди расступались перед магом, кланяясь до земли. Женщины хватали детей и прятались по домам.
   Сине-черные тучи тяжело нависали над башнями города. Наконец капли дождя упали на раскаленные улицы, но ни одна из них не задела чародея. Вдруг в саду богатого дома открылась калитка; оттуда тихо вышла бледная девушка и упала перед Зайреком на колени.
   — Возьми меня в рабыни, — попросила девушка. — Посмотри, я надела лучшие драгоценности, чтобы преподнести их тебе в дар.
   Зайрек не замедлил шага, он даже не взглянул на красавицу. Когда он проходил мимо, девушка вцепилась руками в его ногу.
   Колдун остановился и посмотрел на нее. Волосы несчастной рассыпались по мостовой. В глазах Чародея бесновались призраки, но он спокойно обратился к красавице:
   — Может, лучше сразу убить тебя? Девушка подняла голову.
   — Я все равно умру без твоей любви, — призналась она. — Мне кажется, ты служишь самому Владыке Смерти — так много людей подарил ты ему.
   — Владыке Смерти? — переспросил Зайрек. — В твоих словах есть нечто забавное, но тебе этого не понять.
   Он посмотрел в глаза красавице, и девушка повалилась на камни мостовой, отпустив его ногу. Она долго пролежала так под дождем; потом слуги осмелились выйти и занесли ее в дом.
   В этот день на рыночной площади города казнили убийцу. Зайрек остановился, чтобы посмотреть на казнь, и, когда преступник заплясал на веревке, лицо чародея побледнело. Никто не заметил этого — люди слишком боялись Зайрека, чтобы смотреть на него. Но тут чей-то голос произнес его имя не совсем так, как оно звучало теперь. Чародей быстро обернулся, но никого не увидел — никого, кто бы мог назвать его Зайремом.

Глава 2

   Несколько лет назад до этого — может, пять, а может и десять — Зайрем очнулся в Долине Смерти под деревом со сломанными сучьями. Его шею все еще сжимала веревочная петля — он хотел повеситься, когда другие средства не помогли. Все еще шел дождь. Зайрем знал, что провел здесь уже несколько дней и ночей, но не мог сообразить сколько. Он лежал на спине, подставив лицо дождю, смутно припоминая тень, коснувшуюся его чела. Тень эта принесла ему облегчение, некое подобие смерти, но не смерть, он всего лишь потерял сознание — ибо от самой смерти он избавлен надолго.
   Зайрем хотел умереть, но смерть отказалась от него. Он хотел служить Владыке Ночи, Азрарну, князю демонов, но его отвергли. У него отняли все: его стремление к добру, надежды и гордость, даже единственную возможность отомстить Судьбе — уничтожить свое собственное тело, — ибо он был неуязвим. Безвыходное положение: Зайрем более всего жаждал убить себя — но не мог этого сделать.
   Наконец он поднялся и сел на камень у ядовитого ручья. Со временем он вспомнил своего товарища, Симму, ставшего ради него женщиной. Он вспомнил, как она неотступно следовала за ним, как танцевала, зачаровывая единорогов волшебством эшв и своей красотой. Но наслаждение, полученное им, лишь усилило стыд Зайрема, заставило его почувствовать пустоту и отчаяние. И все же сейчас он испытал прежнее гнетущее и непреодолимое желание обладать Симму.
   Но его спутница не искала его. Прошло много времени, прежде чем Зайрем покинул долину и, еле волоча ноги, отправился в дикие и зловещие черные земли. Когда он добрался до соленого озера, он не нашел ни свою подругу, ни даже ее следов.
   Дождь перестал лить, и небо прояснилось. В вечернем полумраке озеро светилось каким-то жутким светом. Зайрем бродил по берегу, думая о старом колдуне: тот от имени Азрарна отверг его, но пристально вглядывался в Симму, девушку с сияющими волосами, чья женственность, казалось, расцвела от этого взгляда; в те мгновения Симму стала прекраснее, нежнее и сладострастнее, чем когда-либо бывала для Зайрема.
   В детстве святые отшельники научили юношу бояться себя и своей радости; монахи в желтом храме, сами того не подозревая, научили его презирать богов. Люди научили Зайрема вероломству. Азрарну он был не нужен. Владыка Смерти отвернулся от него. Зайрем остался ни с чем, однако Симму могла бы подарить ему свою любовь — этой любви, возможно, хватило бы, чтобы исцелить его кровоточащую душу. Но Симму исчезла; дева или юноша — она отреклась от Зайрема. Так ему казалось. Как мог он в тот день и ту ночь догадаться о всепоглощающей печали эшвы, которая стала теперь и печалью Симму? Откуда он мог узнать о тьме и об Азрарне, шагнувшем из тьмы, чтобы навеять чары забвения? Или о том, что, несмотря на эти чары, Симму все еще смутно помнил своего спутника, свое второе я, свою любовь?
   Ночь раскинула черные крылья — подобно тьме, что царила в душе Зайрема. Он шел по диким землям, шел, куда глаза глядят, и его душа напоминала курган из праха.
   Долгие месяцы Зайрем скитался, питаясь плодами земли или голодая. И то, и другое не вызывало у него никаких эмоций, он ел ягоды и коренья лишь по привычке. Часто на него нападали дикие звери, но они не могли убить несчастного и в страхе уползали прочь. Иногда Зайрем встречал людей. В одной деревушке, в сотне миль от тех диких земель, его приняли за того, кем он когда-то был, — за жреца. К нему подошли несколько женщин, одна из них держала на руках больного ребенка, но Зайрем с отвращением взглянул на него и зашагал прочь. Когда же несчастная мать догнала его, он, неожиданно для себя самого, ударил ее. Так он впервые понял, что стал жесток. Именно жестокость пробудила его; раньше он испытывал подобные чувства, проявляя доброту и сочувствие к больному.
   Зайрем не замечал, как меняется ландшафт вокруг него. Все казалось ему плоским и однообразным — днем он брел или ночью, вверх или вниз, светило солнце или шел дождь. С таким же успехом он мог бы просто сесть на землю и не двигаться. Но молодое и деятельное начало еще жило в нем, заставляя идти вперед, куда глаза глядят. Однажды на рассвете Зайрем проснулся в лесу огромных папоротников и, сев среди широких листьев, на которые он в изнеможении повалился вчера в полночь, увидел сидящего неподалеку незнакомца.
   Человек этот был одет строго, без излишеств, и покрой одежд выдавал в нем странствующего монаха. Его неподвижные грубые черты говорили о хладнокровии, уверенности в себе и безграничном самодовольстве.
   — Добрый день, сын мой, — сказал незнакомец, и его тонкие розовые губы приоткрылись ровно настолько, чтобы произнести эти слова.
   Зайрем вздохнул и упал обратно на листья; он слишком устал. Юноша лежал и смотрел вверх, и низкие своды леса с пробитыми в них кое-где оконцами, сквозь которые струился утренний свет, успокаивали его глаза и сердце. Но тут жрец заговорил: