Страница:
Может поэтому то, что я увидел в тот вечер, так потрясло меня. Увидь я это лет на двадцать позже, я повернулся бы и ушел. И тогда я никогда не стал бы проводником. Тогда для меня осталась бы закрытой часть бытия, связанная с магией, и я никогда не смог бы почувствовать себя…
Впрочем, не стану забегать вперед. Но должен сказать, что тот вечер стал для меня поистине судьбоносным.
Я, конечно, слышал о волшебном «каратэ», даже знал, что оно бывает «контактным», но никогда не видел реального поединка. А о таких вещах как тайцзы и гунфу, я и вовсе понятия не имел…
Пока же я с удивлением наблюдал за сражающейся троицей, двое явно стали одолевать третьего, того, кто был пониже. Из-за сумерек я толком не мог разглядеть детали. Но вот проигравший повалился на землю и больше не встал. Двое замерли над ним. Какое-то время они стояли, разглядывая поверженного соперника. Мне показалось, что еще чуть-чуть и один из них нагнется, поможет упавшему встать. Но я ошибся. Неожиданно из руки победившего несколько раз полыхнуло пламя, тишину разорвал приглушенный треск выстрелов.
Я замер, замороженный страхом. Все неприятности, случившиеся со мной в этот день, отошли на задний план. Я стал свидетелем убийства! Я видел как убили человека, и теперь смогу разоблачить негодяев. До рези в глазах я всматривался в их темные силуэты, пытаясь различить детали. Я уже видел себя героем, окруженным ореолом славы. Вот он – тот, кто помог задержать злобных преступников, а еще лучше – заграничных шпионов! Обо мне непременно напишут в газете, или даже покажут по телевидению.
Пока я предавался мечтам, двое победителей повернулись и почти мгновенно растворились во тьме. Первым моим желанием было прокрасться за ними, проследить, где же логово врагов, чтобы потом привести туда отважных блюстителей порядка. Я привстал и почувствовал, как с одежды дождем посыпалась засохшая грязь. Наблюдая за дракой я напрочь забыл о «купании». Однако, стоило мне распрямиться, я понял, что не смогу сделать и шага. Ноги у меня были как из ваты. Нет, не получился из меня гайдаровский герой, отважно выслеживающий немецких шпионов! Я рвался совершить подвиг, выследить бандитов (кто, кроме бандитов, мог убить человека на заброшенной стройке!), но мои ноги! Они предали меня. Они, вместе с рациональной частью моего разума, сказали: «Нет»..
Бандиты давно ушли, а я все переминался у каменной плиты. И тут до меня дошло. Они ведь в меня стреляли. От чего я проснулся? От того, что кусочек бетона ударил меня по голове. А надо мной на плите черная опалина. Значит специально или нет, но они стреляли в мою сторону. Нет, скорее всего, случайно, если бы специально, но непременно попали бы. Мысль о том, насколько я был близок к смерти, лишила меня последних остатков мужества.
Бог с ними, с бандитами; бог с ней – мечтой о мальчике герое и о статье в газете. Я понял, надо делать отсюда ноги и молчать. Никогда никому ни слова не говорить о том, что видел.
Я осторожно двинулся вдоль бетонной плиты, прижимаясь спиной к теплой поверхности.
– Стой! – это слово прозвучало, словно окрик.
Я замер, дрожа всем телом.
Значит, бандиты не ушли. Они просто скрылись в темноте, обошли стройку, а теперь прячутся где-то у меня за спиной, готовясь прикончить свидетеля.
– Не бойся, – и только тут я осознал, что не слышал этих слов, что они, словно по мановению волшебной палочки, возникали у меня в голове. – Не бойся. Они ушли.
Откуда он знает о бандитах?
– Это были не бандиты. Они выполняли свой долг.
Какое-то время я стоял молча, затаив дыхание. Потом едва слышно выдавил:
– Кто тут?
– Не бойся. Подойди, ты должен помочь мне.
Вот подойти-то я как раз и не мог. Мои ноги вновь отказались повиноваться мне. Единственным моим желанием было оказаться как можно дальше от этого места. Вернуться во двор, оставшийся где-то там во тьме, там где меня, несомненно, уже давно разыскивает мама.
– Ты должен подойти ко мне. Ты – единственный, до разума кого я смог дотянуться. Ты обязан подойти. Иначе… нарушится установленный порядок… – тут голос замолчал. Мне показалось, что говоривший закашлялся, но я не слышал никаких звуков, даже шум с далекой улицы не доносился сюда. – Ты должен… Ты не пожалеешь…
– Где вы?
– На другой стороне этой грязной лужи.
Словно загипнотизированный кролик, я сделал первый шаг.
– Быстрее, я умираю…
Старик лежал на почерневшей от огня земле. Несмотря на полумрак, я четко видел его лицо: резко очерченный, почти орлиный нос, высокие скулы, тонкую линию рта, из уголка которого по щетинистой щеке проложил себе русло тонкий ручеек крови.
Одет незнакомец был очень странно, словно явился со съемок исторического фильма: длинный темный сюртук, белая рубаха с жабо. Узкие брюки плотно обтягивали тощие ноги. Высокие казаки с множеством металлических пряжечек и цепочек дополняли его костюм.
Разглядывая его, я остановился в нескольких шагах. Я видел как тяжело вздымается его грудь, видел черную лужу крови. Старик молчал.
Так прошло несколько минут. Наконец, он снова заговорил.
– Подойди ближе, – я видел, что губы его не двигаются, слышал в голове голос и никак не мог понять, каким образом все это происходит. – Подойди!
Я робко шагнул вперед.
– Ближе! Ближе! – мне казалось, что в голосе старика звучат нотки раздражения. – Совсем еще мальчишка… Ближе подойди!
Я, словно загипнотизированный, сделал еще несколько шагов, и застыл на краю кровавой лужи, башней возвышаясь над стариком.
– Наклонись! Наклонись! – старик явно злился. – Наклонись же!
Наконец я повиновался. И тут произошло самое страшное. Старик открыл глаза. И я увидел… что они светятся во тьме. Светятся! Но они не просто светились, это были глаза хищника – желтые глаза с узкими вертикальными зрачками. Я не в силах был шевельнуться, не в силах выпрямиться, отпрянув от этого чудовища. Я смог лишь закричать, завопить во все горло. То есть мне казалось, что я вопил. На самом деле из моего горла не вырвалось ни единого звука. Я лишь беспомощно открывал рот, выпучив глаза, словно рыба, выброшенная на сушу.
И когда я уже готов был, словно спринтер, сорваться с места, старик сел и ухватил меня за запястье костлявой рукой. Что я испытал в тот миг! Слезы потоком покатились из глаз, но я даже не помышлял вырываться. Что-то подсказало мне, что вырываться и сопротивляться бессмысленно. То что должно было случиться, случится, хочу я этого или нет.
– Ты еще и плакса, – зло прошипел старик, и еще крепче сжал мою руку. – Но тебе очень повезло. Я умираю, умираю вдали от дома и вынужден передать тебе то, что по праву должно было бы достаться человеку много достойнее тебя. Я передаю это тебе, потому что у меня нет выбора… – тут он замолчал. Свет, исходивший из его таинственных глаз на какое-то мгновение потускнел, но тут же вспыхнул с новой силой. – Тебе будет трудно, мальчик. Особенно трудно, пока ты не вырастешь, но ты… Ты… Ты не сможешь от этого избавиться. Только смерть освободит тебя. А чем станет мой дар для тебя, тебе решать… Помни, если ты поведешь себя как трус, если нарушишь порядок вещей, дар станет твоим проклятием, но он может и сотворить из тебя бога… И еще – опасайся четырех дам. Крестовая, отмеченная тобой, пройдет мимо, но поможет в трудный час. Бубновая предаст и, вернувшись, станет искать смерти. Червонная окажется слишком легкомысленной, чтобы помогать в твоем деле. Пиковая… пиковая будет любить, но любовь ее окажется роковой… Бойся четырех дам… Когда они уйдут, ты останешься один… Всегда бойся четырех дам…
Я запомнил эти слова на всю жизнь и, наверное, слово в слово повторю их тому, кто окажется рядом, когда придет мой час. Если, конечно, мне не суждено будет умереть в одиночестве или в кругу заклятых врагов.
А потом была вспышка. Мне показалось, что в ту руку, которую держал старик, ударила молния. Я отлетел метров на пять, врезался головой в какую-то бетонную конструкцию и потерял сознание.
Вскочив на ноги, я огляделся. Я все еще был на этой распроклятой стройке, а ведь уже наступила ночь! Мама меня убьет. Наверняка она уже обзвонила все морги и отделения милиции. Да уж, тут простой головомойкой не отделаешься. А что я до сих пор тут делаю! Постепенно в моем сознании стала выстраиваться вся цепочка событий: встреча с Александром, купание в зловонном котловане, драка, таинственный старик… Как только я вспомнил о старике, ноги сами понесли меня прочь. Я мчался мимо смутно вырисовывающихся бетонных конструкций, бежал назад во двор, к свету, к людям. Никогда я так не бегал. Вот и забор, светящийся проем. Кулем вывалился я во двор, залитый светом одинокого фонаря.
Несколько секунд я пролежал, впившись пальцами в асфальт. Мне все казалось, что вот-вот из-за забора вытянется рука скелета или щупальца ужасного чудовища и утянет меня назад, во тьму. Но ничего подобного не случилось. Немного успокоившись, я встал, подошел к фонарю, чтобы повнимательнее осмотреть свою одежду. То, что предстало моему зрелищу, ничуть меня не обрадовало. Во-первых, вся одежда оказалась измазанной в грязи. Но хуже было то, что у куртки напрочь отсутствовал один рукав, а правый рукав рубашки выглядел так, словно я опустил руку в костер. «Все, зададут мне по первое число, и год целый во двор не выйду», – пронеслось у меня в голове.
И тут я увидел то, что повергло меня в самые глубины пучины пессимизма.
На запястье моей правой руки появилась татуировка. Нет скорее даже клеймо – странное переплетении бурых линий – фигура не имеющая определенной формы. Я прикоснулся к «татуировке» и тут же мою руку пронзила страшная боль, словно я прикоснулся к оголенному нерву.
Размазывая слезы по грязным щекам, я направился к своей парадной. Чтобы оттянуть неприятную встречу с родителями, я не стал подниматься на лифте, а, понурившись, побрел по лестнице. Путешествие на седьмой этаж заняло у меня минут десять. Хотя я прекрасно понимал, что чем дольше меня не будет, тем сильнее мне влетит. Но какая теперь-то разница!
Позвонив, я замер перед дверью, опустив голову. И когда мать открыла ее, первое, что она сказала:
– Слава богу, нашелся! – а потом. – Боже, Артур, что с тобой случилось! Ах ты маленький негодяй, сволочь…
В этом месте позвольте мне опустить занавес. Дальше все развивалось по самому худшему из воображаемых мной сценариев.
Ее родители – мои бабушка и дедушка – были образованными людьми, однако тяготы войны и блокада сломили их, превратив бабушку в инвалида, а деда в желчного старика, занятого неустанной добычей жалких грошей, что позволили бы его семье жить более-менее достойно. Устав от тирании родителей, моя мать любой ценой стремилась выскочить замуж. Судя по ее рассказам и моим отрывочным детским воспоминаниям, она никогда не любила моего отца. Он запомнился мне тихим, всегда печальным. Опустив голову, словно провинившийся школьник он слушал упреки матери. А она, как мне тогда казалось, ругала его за все подряд: за то что слишком много выпил перед праздником на работе, за то что курит на лестнице, за то, что совсем не помогает по дому, за то что не вынес мусор, не сходил в магазин, за то что мало получает (он был обычным молодым специалистом и, получая свои сто двадцать, не мог прыгнуть выше головы). В один прекрасный день он исчез. Не знаю, как они расстались, я в это время находился у бабушки с дедушкой. Мать долго плакала, скорбя не о том, что супруг ушел от нее, а о себе самой, о том, что «потратила на этого изверга лучшие годы». Бабушка лишь подливала масла в огонь. Она, дескать, всегда говорила, что этот человек не пара ее дочери. А потом мы поменяли квартиры, съехались, и стали жить вместе с бабушкой и дедушкой, чтобы я находился «под присмотром и не рос остолопом».
Поиски прекрасного принца номер два затянулись, а злобу на судьбу моя мама порой вымещала на мне. Мне ставились в пример дети всех ее знакомых, которые всегда были лучше, добрее, умнее, симпатичней меня. Да, что говорить. Одно мое имя… Все Артуры, которых я встречал в жизни были или выходцами с Кавказа, чьи имена для русского человека трудно произносимы, а посему заменялись на более привычное нашему слуху. Но моя мама, помешанная на всем «западном», решила, что экзотическое имя поможет мне в продвижении на научном поприще. Не имея не то что высшего, но и среднего образования, она хотела, чтобы я, закончив институт, стал кандидатом, а лучше доктором каких-нибудь технических наук. И мне во время очередного чтения морали постоянно расписывались прелести работы инженера, творца машин, механизмов и приборов.
Но я с детства не любил школу. Выучившись читать в шесть лет, я в первом классе открыл для себя Жюль Верна, и Майн Рида, в третьем классе на смену им пришли Фенимор Купер и Рэй Бредбери. Мама кричала, заставляя меня делать уроки. Я делал вид, что занимаюсь, а сам «погружался в морские пучины» или «вместе с бесстрашными охотниками за растениями штурмовал неприступные вершины».
Когда я вернулся домой посреди ночи весь в грязной, порванной одежде, мне досталось по первое число. Мама, естественно, подняла на ноги всех кого можно. Дед отправился меня искать, бабушка обзвонила все больницы и морги, а мать, взяв у председательницы родительского комитета список учеников, обзвонила всех родителей – вдруг я отправился к кому-то в гости. Теперь все в моем классе знали, что я потерялся, а соответственно, что я не только двоечник, но и «хулиган, который хочет довести свою мать до могилы».
В ту ночь я выслушал все. Мне даже поставили вину, что я писался в яслях, однако никто не поинтересовался, что со мной в самом деле случилось, и где я был. Точнее эти вопросы задавались, но мать и бабушку не интересовали ответы. Не учли они только одного. В тот вечер после купания в котловане и встречи с таинственным стариком, меня уже ничем нельзя было пробить. К тому же я страшно хотел спать. В самом драматическом месте воспитательной лекции, когда мне вспомнили прегрешения первого класса, я начал клевать носом. Бабушка заметила это и последовал пятнадцатиминутный монолог об моей черствости, бесчувствии и так далее и тому подобное. Кроме того, мне пригрозили всеми карами земными и небесными, по сравнению с которыми девять кругов дантова ада – парк аттракционов. Но мне было все равно. Я хотел спать.
Наконец поняв, что в этот вечер им раскаяния от меня не добиться, мать, вся в слезах, и бабушка, гневно сверкающая очками, отправили меня мыться, после чего продолжили дискуссию но уже без меня, пытаясь выяснить, что превратил меня в «бесчувственного хулигана», «подрастающего бандита», «двоечника», «гадину, стремящуюся свести в гроб свою мать»… (Список может продолжаться до бесконечности.)
Я же, с облегчением вздохнув, отправился в постель.
Дед заглянул ко мне в комнату, покачал головой и погасил свет. Мне кажется, он единственный в тот вечер пожалел меня, хотя вслух так ничего и не сказал.
Однако на этом в тот вечер мои злоключения не закончились.
Пока я сидел на кухне, выслушивая обвинения, мне казалось, что вот-вот, и я усну прямо там, за столом. Но стоило мне сбросить грязную и рваную одежду, принять горячий душ, смыть грязь, сон отступил. Лежа в кровати, в темной комнате, я чувствовал приятную усталость. Мне казалось, что в глаза мне насыпали песок, и я закрыл их. Но сон не шел.
Передо мной вновь вставали события прошедшего дня: Александр с приятелями, странный старик, татуировка… Татуировка! Я совсем о ней забыл. Да и мать с бабушкой не обратили на нее никакого внимания, видимо сочтя грязным пятном. Но я-то знал, что это не пятно грязи. «Интересно, что они скажут, когда увидят ее,» – подумал я и невольно потянулся к запястью.
Татуировка распухла. Я ощутил пальцами другой руки, странное сплетение нитей вздувшейся кожи. Что со мной? Может у меня гангрена? Может, странный старик наградил меня какой-то неизлечимой болезнью?
– Не бойся, через неделю все рассосется– прозвучало у меня в голове. Никакого звука, но я ясно слышал эти слова. Точно так прозвучали слова старика тогда на краю котлована. Сказать, что я чуть не выпрыгнул из кровати от ужаса, значит, ничего не сказать.
Выходит, старик не умер, он нашел меня и здесь. Но тут же пришло осознание того, что «голос» обратившийся ко мне звучал совсем по-другому. Я не мог кричать, не мог позвать на помощь, не мог никому рассказать о странном старике и голосе. Не смотря на малый возраст, я отлично понимал: кроме визита к психиатру и новых репрессий со стороны взрослых, я ничего своим признанием не добьюсь, поэтому мне ничего не оставалось, как, сжавшись забиться в угол кровати и накрыться одеялом, трясясь от страха.
– Не бойся, – вновь обратился ко мне неизвестный. – Ты не сошел с ума, и можешь меня не бояться. Тот, кого ты называешь стариком, умер, и теперь ты занял его место.
Какое-то время я лежал неподвижно, пытаясь переварить эту информацию, потом осторожно, едва слышно, спросил:
– Кто ты?
– Я – Тогот.
– Кто? – переспросил я, ничего не понимая.
– Тогот.
– Кто? Кто?
– Ладно, давай по порядку, – проворчал незнакомец. – Первое, что ты должен запомнить: ты должен четко, без всяких там детских капризов выполнять все, что я тебе скажу…
Вот тут я по-настоящему испугался. Моя мама очень любила рассказывать про чудачества мужа одной из своих сотрудниц, которому некий голос приказывал делать то одно, то другое. Естественно, этот человек был душевнобольным, а раз подобный голос слышу и я, то значит, я тоже спятил. И теперь уж, без сомнения, мне не избежать долгого хождения по врачам. А то меня и вовсе посадят в сумасшедший дом, оденут смирительную рубашку и будут пичкать таблетками, потом дадут инвалидность и я проведу всю жизнь…
– Ну и каша у тебя в голове, парень… – эти слова меня отчасти отрезвили. – Ну почему мне всегда так не везет с партнером! Ну, ладно… Ты слышал о телепатии?
Я кивнул. Потом поняв, что в темноте мой жест никто не увидит, тихо прошептал:
– Да.
– И то, хорошо. Так вот, мне, конечно очень жаль, что старик выбрал именно тебя, но теперь нам деваться некуда… – тут незнакомец глубоко вздохнул. – Объясняю один раз. Слушай и запоминай. Во-первых, ты не должен меня бояться. Ты получил от старика Дар, и теперь мы с тобой партнеры. Я постоянно буду с тобой на связи, и стану помогать, если с тобой что случится. Понятно?
– Да.
– Это не значит, что ты как-то изменился. Ты остался таким же, как есть. Ты…
И тут я понял, что сбылась наконец моя заветная мечта. Ты мечта, в которой я никогда не осмеливался признаться себе. Я попал в сказку. Я перешагнул грань реального мира и оказался…
– Не забивай себе голову разной чепухой, – развеял мои мечты незнакомец. – Сказок не существует…
– Тогда скажи мне кто ты такой? – потребовал я.
– Я – Тогот, – в третий раз повторил он.
– Нет! Я хочу знать, кто ты есть такой. То есть, ну волшебник ты, джин или…
– Детский сад, – пробормотал он. – Можешь считать меня демоном.
– Демоном?
– Да, отвратительным существом, явившимся из другого мира или измерения.
– Ты это серьезно?
– Нет, шучу… Конечно, серьезно.
– А где ты сейчас, находишься? – продолжал выспрашивать я, не слишком-то веря тому, что слышал. Я очень хотел верить.
– Сижу у тебя под кроватью.
Вот тут-то я взвился. Я подскочил до потолка. Я заорал. Своим воплем я, наверное, разбудил весь дом.
Тут же появились мама, бабушка и дедушка. Они включили свет. Они не стали спрашивать, что случилось. Вместо сочувствия, впрочем я на него и не рассчитывал, я прослушал краткую лекцию о плохих детях, которые ведут себя очень плохо, а потом им по ночам снятся кошмары, и заканчивают жизнь они или в тюрьме, или в психушке. А уж о том, что после школы меня ждет не институт, как всех умных, прилежных, хороших детей, а ПТУ и говорить не стоило.
Мог ли я после этого рассказать им, что я только что беседовал с демоном, и что, скорее всего, он сидит у меня под кроватью? Пожалуй, нет.
Однако стоило им уйти, я вновь услышал беззвучный голос.
– Ну и чего ты добился этой дурковатой выходкой? – поинтересовался Тогот.
– Я… – голос мой дрожал. – А ты правда демон?
– В понимании людей – да.
– А ты меня не съешь?
Тогот фыркнул. Похоже, я сказал что-то очень смешное или очень глупое.
– Съем… А как же!.. Ты меня не слушаешь, что ли? С кем приходится дело иметь!.. Нет, я тебя не съем. Я же тебе сказал: мы теперь с тобой партнеры. Ты, хочешь ты этого или нет, стал проводником и будешь выполнять роль проводника. Правда, если говорить честно, я понятия не имею, как тебе это удастся.
Но сейчас меня интересовали вещи более важные, чем то, о чем говорил Тогот.
– Если ты и в самом деле демон, то, значит, и колдовство существует?
– Да, существует, – печально отозвался демон.
– А ты меня научишь каким-нибудь колдовским штучкам?
– Всему свое время, – неопределенно ответил Тогот.
– А как ты выглядишь? Я могу тебя увидеть? – не унимался я.
– Можешь, – печально ответил демон. Судя по всему этот разговор начинал ему надоедать.
– Покажись, – попросил я. Видимо, подсознательно, я все еще не мог поверить в реальность происходящего. Может, я правда сошел с ума, ведь сумасшедшие никогда не считают себя сумасшедшими. А может, все это мне всего лишь снится. Я сплю и вижу странный сон. – Покажись, – повторил я.
– Посмотри на подоконник.
Я повернулся и посмотрел на подоконник, залитый тусклым светом с улицы. Наверное, всему виной были мои предыдущие приключения и соответствующее нервное перенапряжение, но вышло именно так, что впервые увидев Тогота, я потерял сознание и в себя пришел только утром.
Посадите такую тварь на подоконник, залитый призрачным светом ночного города, и, смею вас заверить, зрелище будет незабываемым. Лицам со слабыми нервами инфаркт обеспечен. Да само существование подобной твари переворачивало с ног на голову все, что я за свои десять лет успел узнать об окружающем мире. Весь мой небольшой жизненный опыт смел<О> осознание реальности подобного существа.
К тому же Тогот не просто сидел на окне. Развалившись, он заложил ногу за ногу, и широко улыбался. Его тонкий, по змеиному раздвоенный язык, скользил по бугристой коже щек. Демон словно ожидал подобной реакции с моей стороны и заранее предвкушал, смаковал мой страх.
Было воскресенье и это усугубляло мое положение. Если бы я ушел в школу, то без сомнения избежал бы нравоучительных наставлений, а так меня весь день станут обвинять во всех смертных грехах – в этом я был уверен.
Так все и вышло.
Стоило мне выглянуть из своей комнаты, как бабушка, колдовавшая над плитой, повернулась в мою сторону.
– Выспался?
Я кивнул в ответ и пробурчал сквозь зубы нечто нечленораздельное, – среднее между «с добрым утром» и «угу».
– Шагом марш мыться. Чечевица через пять минут будет готова.
Я ненавидел мыться по утрам, но еще сильнее я ненавидел чечевицу. Все было сделано специально. Раз ты провинился, то уж изволь есть то, что тебе не нравится. Понурившись я прошаркал в ванну. Включив воду, я сунул под теплую струю указательный палец, потом осторожно протер глаза. Для вида обмакнул в воду зубную щетку. Выждав несколько минут, я покинул ванну, и поплелся в свою комнату.
.
Со вздохом обреченного я сел на край кровати.
– И не забудь прибрать кровать, – донесся из соседней комнаты бабушкин голос. – А то разбаловала тебя мать…
Я вновь произнес нечто нечленораздельное, и тут в голове у меня вновь зазвучал вчерашний голос:
– Чего нос повесил?
Я вскочил с кровати и замер посреди комнаты, затравленно озираясь. В один миг передо мной встало вчерашнее видение чудовища на окне.
Впрочем, не стану забегать вперед. Но должен сказать, что тот вечер стал для меня поистине судьбоносным.
* * *
В тот вечер предо мной открылось удивительное зрелище. Трое взрослых мужчин танцевали на бетонной плите на противоположной стороне котлована. Их тела сплетались и разлетались в стороны, движения были отточены и порой неуловимы для взгляда. То, что на самом деле они дерутся, я понял не сразу.Я, конечно, слышал о волшебном «каратэ», даже знал, что оно бывает «контактным», но никогда не видел реального поединка. А о таких вещах как тайцзы и гунфу, я и вовсе понятия не имел…
Пока же я с удивлением наблюдал за сражающейся троицей, двое явно стали одолевать третьего, того, кто был пониже. Из-за сумерек я толком не мог разглядеть детали. Но вот проигравший повалился на землю и больше не встал. Двое замерли над ним. Какое-то время они стояли, разглядывая поверженного соперника. Мне показалось, что еще чуть-чуть и один из них нагнется, поможет упавшему встать. Но я ошибся. Неожиданно из руки победившего несколько раз полыхнуло пламя, тишину разорвал приглушенный треск выстрелов.
Я замер, замороженный страхом. Все неприятности, случившиеся со мной в этот день, отошли на задний план. Я стал свидетелем убийства! Я видел как убили человека, и теперь смогу разоблачить негодяев. До рези в глазах я всматривался в их темные силуэты, пытаясь различить детали. Я уже видел себя героем, окруженным ореолом славы. Вот он – тот, кто помог задержать злобных преступников, а еще лучше – заграничных шпионов! Обо мне непременно напишут в газете, или даже покажут по телевидению.
Пока я предавался мечтам, двое победителей повернулись и почти мгновенно растворились во тьме. Первым моим желанием было прокрасться за ними, проследить, где же логово врагов, чтобы потом привести туда отважных блюстителей порядка. Я привстал и почувствовал, как с одежды дождем посыпалась засохшая грязь. Наблюдая за дракой я напрочь забыл о «купании». Однако, стоило мне распрямиться, я понял, что не смогу сделать и шага. Ноги у меня были как из ваты. Нет, не получился из меня гайдаровский герой, отважно выслеживающий немецких шпионов! Я рвался совершить подвиг, выследить бандитов (кто, кроме бандитов, мог убить человека на заброшенной стройке!), но мои ноги! Они предали меня. Они, вместе с рациональной частью моего разума, сказали: «Нет»..
Бандиты давно ушли, а я все переминался у каменной плиты. И тут до меня дошло. Они ведь в меня стреляли. От чего я проснулся? От того, что кусочек бетона ударил меня по голове. А надо мной на плите черная опалина. Значит специально или нет, но они стреляли в мою сторону. Нет, скорее всего, случайно, если бы специально, но непременно попали бы. Мысль о том, насколько я был близок к смерти, лишила меня последних остатков мужества.
Бог с ними, с бандитами; бог с ней – мечтой о мальчике герое и о статье в газете. Я понял, надо делать отсюда ноги и молчать. Никогда никому ни слова не говорить о том, что видел.
Я осторожно двинулся вдоль бетонной плиты, прижимаясь спиной к теплой поверхности.
– Стой! – это слово прозвучало, словно окрик.
Я замер, дрожа всем телом.
Значит, бандиты не ушли. Они просто скрылись в темноте, обошли стройку, а теперь прячутся где-то у меня за спиной, готовясь прикончить свидетеля.
– Не бойся, – и только тут я осознал, что не слышал этих слов, что они, словно по мановению волшебной палочки, возникали у меня в голове. – Не бойся. Они ушли.
Откуда он знает о бандитах?
– Это были не бандиты. Они выполняли свой долг.
Какое-то время я стоял молча, затаив дыхание. Потом едва слышно выдавил:
– Кто тут?
– Не бойся. Подойди, ты должен помочь мне.
Вот подойти-то я как раз и не мог. Мои ноги вновь отказались повиноваться мне. Единственным моим желанием было оказаться как можно дальше от этого места. Вернуться во двор, оставшийся где-то там во тьме, там где меня, несомненно, уже давно разыскивает мама.
– Ты должен подойти ко мне. Ты – единственный, до разума кого я смог дотянуться. Ты обязан подойти. Иначе… нарушится установленный порядок… – тут голос замолчал. Мне показалось, что говоривший закашлялся, но я не слышал никаких звуков, даже шум с далекой улицы не доносился сюда. – Ты должен… Ты не пожалеешь…
– Где вы?
– На другой стороне этой грязной лужи.
Словно загипнотизированный кролик, я сделал первый шаг.
– Быстрее, я умираю…
Старик лежал на почерневшей от огня земле. Несмотря на полумрак, я четко видел его лицо: резко очерченный, почти орлиный нос, высокие скулы, тонкую линию рта, из уголка которого по щетинистой щеке проложил себе русло тонкий ручеек крови.
Одет незнакомец был очень странно, словно явился со съемок исторического фильма: длинный темный сюртук, белая рубаха с жабо. Узкие брюки плотно обтягивали тощие ноги. Высокие казаки с множеством металлических пряжечек и цепочек дополняли его костюм.
Разглядывая его, я остановился в нескольких шагах. Я видел как тяжело вздымается его грудь, видел черную лужу крови. Старик молчал.
Так прошло несколько минут. Наконец, он снова заговорил.
– Подойди ближе, – я видел, что губы его не двигаются, слышал в голове голос и никак не мог понять, каким образом все это происходит. – Подойди!
Я робко шагнул вперед.
– Ближе! Ближе! – мне казалось, что в голосе старика звучат нотки раздражения. – Совсем еще мальчишка… Ближе подойди!
Я, словно загипнотизированный, сделал еще несколько шагов, и застыл на краю кровавой лужи, башней возвышаясь над стариком.
– Наклонись! Наклонись! – старик явно злился. – Наклонись же!
Наконец я повиновался. И тут произошло самое страшное. Старик открыл глаза. И я увидел… что они светятся во тьме. Светятся! Но они не просто светились, это были глаза хищника – желтые глаза с узкими вертикальными зрачками. Я не в силах был шевельнуться, не в силах выпрямиться, отпрянув от этого чудовища. Я смог лишь закричать, завопить во все горло. То есть мне казалось, что я вопил. На самом деле из моего горла не вырвалось ни единого звука. Я лишь беспомощно открывал рот, выпучив глаза, словно рыба, выброшенная на сушу.
И когда я уже готов был, словно спринтер, сорваться с места, старик сел и ухватил меня за запястье костлявой рукой. Что я испытал в тот миг! Слезы потоком покатились из глаз, но я даже не помышлял вырываться. Что-то подсказало мне, что вырываться и сопротивляться бессмысленно. То что должно было случиться, случится, хочу я этого или нет.
– Ты еще и плакса, – зло прошипел старик, и еще крепче сжал мою руку. – Но тебе очень повезло. Я умираю, умираю вдали от дома и вынужден передать тебе то, что по праву должно было бы достаться человеку много достойнее тебя. Я передаю это тебе, потому что у меня нет выбора… – тут он замолчал. Свет, исходивший из его таинственных глаз на какое-то мгновение потускнел, но тут же вспыхнул с новой силой. – Тебе будет трудно, мальчик. Особенно трудно, пока ты не вырастешь, но ты… Ты… Ты не сможешь от этого избавиться. Только смерть освободит тебя. А чем станет мой дар для тебя, тебе решать… Помни, если ты поведешь себя как трус, если нарушишь порядок вещей, дар станет твоим проклятием, но он может и сотворить из тебя бога… И еще – опасайся четырех дам. Крестовая, отмеченная тобой, пройдет мимо, но поможет в трудный час. Бубновая предаст и, вернувшись, станет искать смерти. Червонная окажется слишком легкомысленной, чтобы помогать в твоем деле. Пиковая… пиковая будет любить, но любовь ее окажется роковой… Бойся четырех дам… Когда они уйдут, ты останешься один… Всегда бойся четырех дам…
Я запомнил эти слова на всю жизнь и, наверное, слово в слово повторю их тому, кто окажется рядом, когда придет мой час. Если, конечно, мне не суждено будет умереть в одиночестве или в кругу заклятых врагов.
А потом была вспышка. Мне показалось, что в ту руку, которую держал старик, ударила молния. Я отлетел метров на пять, врезался головой в какую-то бетонную конструкцию и потерял сознание.
* * *
Очнулся я, когда совсем стемнело. Голова раскалывалась. Еще толком не понимая, где я и что со мной, я начал осторожно ощупывать свое тело. Вроде все на месте, все цело, только на затылке вздулась огромная шишка, да глаза болят от того, что много плакал.Вскочив на ноги, я огляделся. Я все еще был на этой распроклятой стройке, а ведь уже наступила ночь! Мама меня убьет. Наверняка она уже обзвонила все морги и отделения милиции. Да уж, тут простой головомойкой не отделаешься. А что я до сих пор тут делаю! Постепенно в моем сознании стала выстраиваться вся цепочка событий: встреча с Александром, купание в зловонном котловане, драка, таинственный старик… Как только я вспомнил о старике, ноги сами понесли меня прочь. Я мчался мимо смутно вырисовывающихся бетонных конструкций, бежал назад во двор, к свету, к людям. Никогда я так не бегал. Вот и забор, светящийся проем. Кулем вывалился я во двор, залитый светом одинокого фонаря.
Несколько секунд я пролежал, впившись пальцами в асфальт. Мне все казалось, что вот-вот из-за забора вытянется рука скелета или щупальца ужасного чудовища и утянет меня назад, во тьму. Но ничего подобного не случилось. Немного успокоившись, я встал, подошел к фонарю, чтобы повнимательнее осмотреть свою одежду. То, что предстало моему зрелищу, ничуть меня не обрадовало. Во-первых, вся одежда оказалась измазанной в грязи. Но хуже было то, что у куртки напрочь отсутствовал один рукав, а правый рукав рубашки выглядел так, словно я опустил руку в костер. «Все, зададут мне по первое число, и год целый во двор не выйду», – пронеслось у меня в голове.
И тут я увидел то, что повергло меня в самые глубины пучины пессимизма.
На запястье моей правой руки появилась татуировка. Нет скорее даже клеймо – странное переплетении бурых линий – фигура не имеющая определенной формы. Я прикоснулся к «татуировке» и тут же мою руку пронзила страшная боль, словно я прикоснулся к оголенному нерву.
Размазывая слезы по грязным щекам, я направился к своей парадной. Чтобы оттянуть неприятную встречу с родителями, я не стал подниматься на лифте, а, понурившись, побрел по лестнице. Путешествие на седьмой этаж заняло у меня минут десять. Хотя я прекрасно понимал, что чем дольше меня не будет, тем сильнее мне влетит. Но какая теперь-то разница!
Позвонив, я замер перед дверью, опустив голову. И когда мать открыла ее, первое, что она сказала:
– Слава богу, нашелся! – а потом. – Боже, Артур, что с тобой случилось! Ах ты маленький негодяй, сволочь…
В этом месте позвольте мне опустить занавес. Дальше все развивалось по самому худшему из воображаемых мной сценариев.
* * *
Моя мама.Ее родители – мои бабушка и дедушка – были образованными людьми, однако тяготы войны и блокада сломили их, превратив бабушку в инвалида, а деда в желчного старика, занятого неустанной добычей жалких грошей, что позволили бы его семье жить более-менее достойно. Устав от тирании родителей, моя мать любой ценой стремилась выскочить замуж. Судя по ее рассказам и моим отрывочным детским воспоминаниям, она никогда не любила моего отца. Он запомнился мне тихим, всегда печальным. Опустив голову, словно провинившийся школьник он слушал упреки матери. А она, как мне тогда казалось, ругала его за все подряд: за то что слишком много выпил перед праздником на работе, за то что курит на лестнице, за то, что совсем не помогает по дому, за то что не вынес мусор, не сходил в магазин, за то что мало получает (он был обычным молодым специалистом и, получая свои сто двадцать, не мог прыгнуть выше головы). В один прекрасный день он исчез. Не знаю, как они расстались, я в это время находился у бабушки с дедушкой. Мать долго плакала, скорбя не о том, что супруг ушел от нее, а о себе самой, о том, что «потратила на этого изверга лучшие годы». Бабушка лишь подливала масла в огонь. Она, дескать, всегда говорила, что этот человек не пара ее дочери. А потом мы поменяли квартиры, съехались, и стали жить вместе с бабушкой и дедушкой, чтобы я находился «под присмотром и не рос остолопом».
Поиски прекрасного принца номер два затянулись, а злобу на судьбу моя мама порой вымещала на мне. Мне ставились в пример дети всех ее знакомых, которые всегда были лучше, добрее, умнее, симпатичней меня. Да, что говорить. Одно мое имя… Все Артуры, которых я встречал в жизни были или выходцами с Кавказа, чьи имена для русского человека трудно произносимы, а посему заменялись на более привычное нашему слуху. Но моя мама, помешанная на всем «западном», решила, что экзотическое имя поможет мне в продвижении на научном поприще. Не имея не то что высшего, но и среднего образования, она хотела, чтобы я, закончив институт, стал кандидатом, а лучше доктором каких-нибудь технических наук. И мне во время очередного чтения морали постоянно расписывались прелести работы инженера, творца машин, механизмов и приборов.
Но я с детства не любил школу. Выучившись читать в шесть лет, я в первом классе открыл для себя Жюль Верна, и Майн Рида, в третьем классе на смену им пришли Фенимор Купер и Рэй Бредбери. Мама кричала, заставляя меня делать уроки. Я делал вид, что занимаюсь, а сам «погружался в морские пучины» или «вместе с бесстрашными охотниками за растениями штурмовал неприступные вершины».
Когда я вернулся домой посреди ночи весь в грязной, порванной одежде, мне досталось по первое число. Мама, естественно, подняла на ноги всех кого можно. Дед отправился меня искать, бабушка обзвонила все больницы и морги, а мать, взяв у председательницы родительского комитета список учеников, обзвонила всех родителей – вдруг я отправился к кому-то в гости. Теперь все в моем классе знали, что я потерялся, а соответственно, что я не только двоечник, но и «хулиган, который хочет довести свою мать до могилы».
В ту ночь я выслушал все. Мне даже поставили вину, что я писался в яслях, однако никто не поинтересовался, что со мной в самом деле случилось, и где я был. Точнее эти вопросы задавались, но мать и бабушку не интересовали ответы. Не учли они только одного. В тот вечер после купания в котловане и встречи с таинственным стариком, меня уже ничем нельзя было пробить. К тому же я страшно хотел спать. В самом драматическом месте воспитательной лекции, когда мне вспомнили прегрешения первого класса, я начал клевать носом. Бабушка заметила это и последовал пятнадцатиминутный монолог об моей черствости, бесчувствии и так далее и тому подобное. Кроме того, мне пригрозили всеми карами земными и небесными, по сравнению с которыми девять кругов дантова ада – парк аттракционов. Но мне было все равно. Я хотел спать.
Наконец поняв, что в этот вечер им раскаяния от меня не добиться, мать, вся в слезах, и бабушка, гневно сверкающая очками, отправили меня мыться, после чего продолжили дискуссию но уже без меня, пытаясь выяснить, что превратил меня в «бесчувственного хулигана», «подрастающего бандита», «двоечника», «гадину, стремящуюся свести в гроб свою мать»… (Список может продолжаться до бесконечности.)
Я же, с облегчением вздохнув, отправился в постель.
Дед заглянул ко мне в комнату, покачал головой и погасил свет. Мне кажется, он единственный в тот вечер пожалел меня, хотя вслух так ничего и не сказал.
Однако на этом в тот вечер мои злоключения не закончились.
Пока я сидел на кухне, выслушивая обвинения, мне казалось, что вот-вот, и я усну прямо там, за столом. Но стоило мне сбросить грязную и рваную одежду, принять горячий душ, смыть грязь, сон отступил. Лежа в кровати, в темной комнате, я чувствовал приятную усталость. Мне казалось, что в глаза мне насыпали песок, и я закрыл их. Но сон не шел.
Передо мной вновь вставали события прошедшего дня: Александр с приятелями, странный старик, татуировка… Татуировка! Я совсем о ней забыл. Да и мать с бабушкой не обратили на нее никакого внимания, видимо сочтя грязным пятном. Но я-то знал, что это не пятно грязи. «Интересно, что они скажут, когда увидят ее,» – подумал я и невольно потянулся к запястью.
Татуировка распухла. Я ощутил пальцами другой руки, странное сплетение нитей вздувшейся кожи. Что со мной? Может у меня гангрена? Может, странный старик наградил меня какой-то неизлечимой болезнью?
– Не бойся, через неделю все рассосется– прозвучало у меня в голове. Никакого звука, но я ясно слышал эти слова. Точно так прозвучали слова старика тогда на краю котлована. Сказать, что я чуть не выпрыгнул из кровати от ужаса, значит, ничего не сказать.
Выходит, старик не умер, он нашел меня и здесь. Но тут же пришло осознание того, что «голос» обратившийся ко мне звучал совсем по-другому. Я не мог кричать, не мог позвать на помощь, не мог никому рассказать о странном старике и голосе. Не смотря на малый возраст, я отлично понимал: кроме визита к психиатру и новых репрессий со стороны взрослых, я ничего своим признанием не добьюсь, поэтому мне ничего не оставалось, как, сжавшись забиться в угол кровати и накрыться одеялом, трясясь от страха.
– Не бойся, – вновь обратился ко мне неизвестный. – Ты не сошел с ума, и можешь меня не бояться. Тот, кого ты называешь стариком, умер, и теперь ты занял его место.
Какое-то время я лежал неподвижно, пытаясь переварить эту информацию, потом осторожно, едва слышно, спросил:
– Кто ты?
– Я – Тогот.
– Кто? – переспросил я, ничего не понимая.
– Тогот.
– Кто? Кто?
– Ладно, давай по порядку, – проворчал незнакомец. – Первое, что ты должен запомнить: ты должен четко, без всяких там детских капризов выполнять все, что я тебе скажу…
Вот тут я по-настоящему испугался. Моя мама очень любила рассказывать про чудачества мужа одной из своих сотрудниц, которому некий голос приказывал делать то одно, то другое. Естественно, этот человек был душевнобольным, а раз подобный голос слышу и я, то значит, я тоже спятил. И теперь уж, без сомнения, мне не избежать долгого хождения по врачам. А то меня и вовсе посадят в сумасшедший дом, оденут смирительную рубашку и будут пичкать таблетками, потом дадут инвалидность и я проведу всю жизнь…
– Ну и каша у тебя в голове, парень… – эти слова меня отчасти отрезвили. – Ну почему мне всегда так не везет с партнером! Ну, ладно… Ты слышал о телепатии?
Я кивнул. Потом поняв, что в темноте мой жест никто не увидит, тихо прошептал:
– Да.
– И то, хорошо. Так вот, мне, конечно очень жаль, что старик выбрал именно тебя, но теперь нам деваться некуда… – тут незнакомец глубоко вздохнул. – Объясняю один раз. Слушай и запоминай. Во-первых, ты не должен меня бояться. Ты получил от старика Дар, и теперь мы с тобой партнеры. Я постоянно буду с тобой на связи, и стану помогать, если с тобой что случится. Понятно?
– Да.
– Это не значит, что ты как-то изменился. Ты остался таким же, как есть. Ты…
И тут я понял, что сбылась наконец моя заветная мечта. Ты мечта, в которой я никогда не осмеливался признаться себе. Я попал в сказку. Я перешагнул грань реального мира и оказался…
– Не забивай себе голову разной чепухой, – развеял мои мечты незнакомец. – Сказок не существует…
– Тогда скажи мне кто ты такой? – потребовал я.
– Я – Тогот, – в третий раз повторил он.
– Нет! Я хочу знать, кто ты есть такой. То есть, ну волшебник ты, джин или…
– Детский сад, – пробормотал он. – Можешь считать меня демоном.
– Демоном?
– Да, отвратительным существом, явившимся из другого мира или измерения.
– Ты это серьезно?
– Нет, шучу… Конечно, серьезно.
– А где ты сейчас, находишься? – продолжал выспрашивать я, не слишком-то веря тому, что слышал. Я очень хотел верить.
– Сижу у тебя под кроватью.
Вот тут-то я взвился. Я подскочил до потолка. Я заорал. Своим воплем я, наверное, разбудил весь дом.
Тут же появились мама, бабушка и дедушка. Они включили свет. Они не стали спрашивать, что случилось. Вместо сочувствия, впрочем я на него и не рассчитывал, я прослушал краткую лекцию о плохих детях, которые ведут себя очень плохо, а потом им по ночам снятся кошмары, и заканчивают жизнь они или в тюрьме, или в психушке. А уж о том, что после школы меня ждет не институт, как всех умных, прилежных, хороших детей, а ПТУ и говорить не стоило.
Мог ли я после этого рассказать им, что я только что беседовал с демоном, и что, скорее всего, он сидит у меня под кроватью? Пожалуй, нет.
Однако стоило им уйти, я вновь услышал беззвучный голос.
– Ну и чего ты добился этой дурковатой выходкой? – поинтересовался Тогот.
– Я… – голос мой дрожал. – А ты правда демон?
– В понимании людей – да.
– А ты меня не съешь?
Тогот фыркнул. Похоже, я сказал что-то очень смешное или очень глупое.
– Съем… А как же!.. Ты меня не слушаешь, что ли? С кем приходится дело иметь!.. Нет, я тебя не съем. Я же тебе сказал: мы теперь с тобой партнеры. Ты, хочешь ты этого или нет, стал проводником и будешь выполнять роль проводника. Правда, если говорить честно, я понятия не имею, как тебе это удастся.
Но сейчас меня интересовали вещи более важные, чем то, о чем говорил Тогот.
– Если ты и в самом деле демон, то, значит, и колдовство существует?
– Да, существует, – печально отозвался демон.
– А ты меня научишь каким-нибудь колдовским штучкам?
– Всему свое время, – неопределенно ответил Тогот.
– А как ты выглядишь? Я могу тебя увидеть? – не унимался я.
– Можешь, – печально ответил демон. Судя по всему этот разговор начинал ему надоедать.
– Покажись, – попросил я. Видимо, подсознательно, я все еще не мог поверить в реальность происходящего. Может, я правда сошел с ума, ведь сумасшедшие никогда не считают себя сумасшедшими. А может, все это мне всего лишь снится. Я сплю и вижу странный сон. – Покажись, – повторил я.
– Посмотри на подоконник.
Я повернулся и посмотрел на подоконник, залитый тусклым светом с улицы. Наверное, всему виной были мои предыдущие приключения и соответствующее нервное перенапряжение, но вышло именно так, что впервые увидев Тогота, я потерял сознание и в себя пришел только утром.
* * *
Человек неподготовленный, а тем более ребенок, столкнувшись с Тоготом, может и впрямь спятить. Представьте себе толстый, закругляющийся к верху полуметровый цилиндр, обтянутый зеленовато-бурой пупырчатой кожей. Нарисуйте точно посреди цилиндра два поставленных вертикально глаза-яйца – два глаза с огромными красными светящимися зрачками. Никакого носа, лишь две маленькие дырочки в пупырчатой коже, а под ними огромный рот, усеянный несколькими рядами тонких как иглы, двадцатисантиметровых зубов. Сбоку к цилиндру-телу прилепились две крошечные руки и две ноги, заканчивающиеся огромными лягушиными перепончатыми лапами с желтыми, потрескавшимися когтями.Посадите такую тварь на подоконник, залитый призрачным светом ночного города, и, смею вас заверить, зрелище будет незабываемым. Лицам со слабыми нервами инфаркт обеспечен. Да само существование подобной твари переворачивало с ног на голову все, что я за свои десять лет успел узнать об окружающем мире. Весь мой небольшой жизненный опыт смел<О> осознание реальности подобного существа.
К тому же Тогот не просто сидел на окне. Развалившись, он заложил ногу за ногу, и широко улыбался. Его тонкий, по змеиному раздвоенный язык, скользил по бугристой коже щек. Демон словно ожидал подобной реакции с моей стороны и заранее предвкушал, смаковал мой страх.
* * *
Утром, проснувшись, я решил, что все события вчерашней ночи – сон. Сказок не бывает!Было воскресенье и это усугубляло мое положение. Если бы я ушел в школу, то без сомнения избежал бы нравоучительных наставлений, а так меня весь день станут обвинять во всех смертных грехах – в этом я был уверен.
Так все и вышло.
Стоило мне выглянуть из своей комнаты, как бабушка, колдовавшая над плитой, повернулась в мою сторону.
– Выспался?
Я кивнул в ответ и пробурчал сквозь зубы нечто нечленораздельное, – среднее между «с добрым утром» и «угу».
– Шагом марш мыться. Чечевица через пять минут будет готова.
Я ненавидел мыться по утрам, но еще сильнее я ненавидел чечевицу. Все было сделано специально. Раз ты провинился, то уж изволь есть то, что тебе не нравится. Понурившись я прошаркал в ванну. Включив воду, я сунул под теплую струю указательный палец, потом осторожно протер глаза. Для вида обмакнул в воду зубную щетку. Выждав несколько минут, я покинул ванну, и поплелся в свою комнату.
.
Со вздохом обреченного я сел на край кровати.
– И не забудь прибрать кровать, – донесся из соседней комнаты бабушкин голос. – А то разбаловала тебя мать…
Я вновь произнес нечто нечленораздельное, и тут в голове у меня вновь зазвучал вчерашний голос:
– Чего нос повесил?
Я вскочил с кровати и замер посреди комнаты, затравленно озираясь. В один миг передо мной встало вчерашнее видение чудовища на окне.