Но недолго провисело творение англичанина в торжественно открывшейся 25 декабря 1826 года Военной галерее, расположившейся в Зимнем дворце рядом с Тронным залом и Большим собором. Почти сразу оно было современниками признано неудачным из-за «нерадивого» рисунка и пренебрежения правилами линейной перспективы, а главное, из-за отсутствия сходства с Александром I. Спустя 12 лет на почетном месте оказалась работа считавшегося в середине XIX века гениальным «королевско-прусского» придворного художника Франца Крюгера, весьма ценимого Николаем I. Берлинскому чудодею удалось написать удивительно похожий портрет победителя Наполеона, руководствуясь лишь работой Джорджа Доу и довольно хорошей маской, снятой с лица покойного самодержца, а также присланным в столицу Пруссии генеральским мундиром Александра I. И вот уже «Агамемнон Европы» уверенно держит поводья гарцующего под ним серо-белого красавца-коня Эклипса, в 1808 году подаренного государю самим Наполеоном при Эрфуртском свидании, а спустя шесть лет въехавшего со своим хозяином в покоренный Париж, виднеющийся на картине кисти Крюгера глубоко внизу в долине, лежащей за царственным всадником. На сей раз блеск точно воспроизведенных военных наград и золота пышных эполет венценосца усиливается нарядным соседством с ними красиво переливающейся голубой муаровой Андреевской ленты[90].
Ж.-Б. Изабе. Император Александр I. 1815 г.
Холст же Джорджа Доу переместили в мемориальный Александровский зал, готика которого увековечивала рыцарственный Священный союз монархов Европы, а о событиях войны 1812–1814 годов и доблести русских ратников напоминала воспроизведенная на стенах в медальонах из папье-маше знаменитая серия медалей, исполненных графом Фёдором Петровичем Толстым. Великолепие памятного зала неоднократно запечатлевали художники. Творение британца, оказывается, находилось прямо под аллегорическим изображением Александра I в образе Родомысла – славянского божества мудрости и красноречия, покровителя законов и дарителя благоденствия селениям, а также охранителя от грозивших опасностей. Император всероссийский, царивший в первой четверти XIX века, облачен поэтому в «военный древний славянский костюм», дополненный шлемом, в деснице августейший правитель сжимает боевое копье, а левой рукой придерживает круглый щит. Забавно, но благочестивый ханжа, князь Александр Николаевич Голицын, будучи министром народного просвещения, не преминул охаять идею скульптора, поскольку помазаннику Господню придали черты вовсе не уже ставших привычными богов-олимпийцев, как Юпитер и Марс, или хотя бы легендарного героя древности Александра Македонского (в честь коего и назвала своего первого внука Екатерина II), а какого-то «баснословного» языческого божества.
Восемь десятилетий сохранял свой облик Александровский зал. Однако, когда в 1923 году в нем устраивали выставку оружия, знамен и амуниции, комиссар Эрмитажа и Зимнего дворца Григорий Степанович Ятманов, совмещавший заодно должности заведующего Музейным отделом и председателя Всероссийской коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины, распорядился убрать портрет Александра I. Бывший выпускник петербургской школы Общества поощрения художеств таким образом боролся с наследием ненавистного царизма, чтобы уничтожить память даже о славных событиях русской истории, происходивших при «кровавых и недалеких тиранах», а членам Совета Эрмитажа тогда оставалось только выразить сожаление «по поводу снятия портрета, отвечающего декоративной цельности зала»[91]. И лишь по прошествии еще восьми десятилетий творение английского живописца вернулось на свое законное место.
Теперь продолжим рассказ о ювелирах и их творениях.
Последователи дела Франца Франка
Осенью 1819 года, когда Джордж Доу писал портрет Александра I, мастер Франц Франк скончался, но дело его продолжала крепко держать в своих изящных ручках верная супруга Софья-Шарлотта. Она давно была достаточно самостоятельна в своих действиях. Еще в мае 1812 года «у жены золотых дел мастера Франка» третьим отделением Кабинета Его Императорского Величества был куплен овальный бриллиантовый перстень с аквамарином. И хотя в Петербурге в начале XIX века известны были еще два мастера-однофамильца, бывшие членами столичного иностранного цеха ювелиров, продавщицей, вне всяких сомнений, выступила именно Софья-Шарлотта. Ведь датчанин Христиан-Людвиг Франк работал в «Северной Пальмире» лишь с 1797 по 1808 год, а пришедший в 1798 году с паспортом из Данцига Иоганн-Карл Франк так и скончался старым холостяком в 1836 году, прожив до шестидесяти девяти лет.
Уже 19 ноября 1819 года, вскоре после похорон своего благоверного, Софья-Шарлотта Франк подала подписанный ею счет в Гардероб Александра I. Новая хозяйка успела не только сделать «новый Георгиевский крест», но и «обновить» две Андреевские звезды, два прусских Железных креста, «Австрийский» орден и орден Марии-Терезии, да еще «Шведский» орден, не говоря о другом Георгиевском кресте с испорченным медальоном. А через год последовала просьба безутешной «жены-вдовы» в иностранный цех, чтобы позволили в Монетном департаменте налагать на работы ее мастерской клеймо, вероятней всего, оставшееся от покойного супруга[92].
Какое-то время на новую владелицу мастерской продолжал работать ученик Карл Линдеус, закончивший обучение ремеслу в 1822 году. Однако бедному юноше, несмотря на старания, так и не удалось впоследствии выбиться в петербургские мастера, чтобы на законных основаниях пользоваться клеймом-именником «CL»[93].
Серебряных дел мастер и гравер Карл-Андерс-Фредрик Лаксон (Лаксен)
Зато такое клеймо украшает работы петербургского мастера Карла-Андерса-Фредрика Лаксона. Он родился 22 апреля 1794 года в Кирксблетт. Восемнадцатилетнему юноше удалось 15 января поступить в ученики к гельсингфорсскому мастеру Мартину Фалльштрему, а уже 6 июля 1816 года Карл Лаксен стал подмастерьем, а через год – и мастером. В поисках работы талантливый и предприимчивый серебряник переезжает в Выборг, где становится компаньоном Августина Вальберга, но в этом старинном городе он не задерживается. Появляется Карл Лаксон в 1820 году в Петербурге, где активно работает более сорока лет, получая заказы даже от высочайшего Двора, ибо именник «CL» украшает орденские звезды российских орденов Св. Александра Невского и Св. Владимира, которые носил сам всероссийский самодержец Николай I.
С 1837 года серебряных дел мастера чаще называют гравером. Став достаточно зажиточным, Карл Лаксон с 1851 года держит магазин в Смольном. Но после смерти в 1857 году жены, уроженки Свеаборга Гедвиги-Софии Зерновски, жизнь пошла наперекосяк. В 1860 году магазин пришлось закрыть с потерей мастером своего права гражданства. Испытав крах своей карьеры, разоренный Карл Лаксон скончался 26 декабря 1864 года, пережив любимую супругу лишь на 7 лет[94].
Егор Помо исполняет заказы императоров Павла I и Александра I
Придворные заказы на серебряные вещи теперь от фабриканта Ивара-Венфельта Бука перешли к Георгу-Фридриху Помо, которого предпочитали на русский лад именовать «Егором», а иногда даже называли на французский манер «Жоржем».
Он родился в Петербурге у золотых дел мастера Германа-Фридриха Помо, проживавшего в 1774 году «во 2 Мещанской в доме медника Барбо». После обучения тайнам профессии у родителя Георг-Фридрих Помо стал в 1787 году подмастерьем и поселился со своим сотоварищем Фридрихом-Карлом Реймером «во 2 Мещанской под № 379». Между тем дела отца пошли настолько хорошо, что он сумел приобрести собственный особнячок на той же улице, только под № 307. Не исключено, что какое-то время (вплоть до середины лета 1792 года) Герману-Фридриху Помо помогал в работе его жилец – золотых дел подмастерье Иоахим Диринг.
В 1797 году молодой Георг-Фридрих обрадовал отца, наконец-то получив статус серебряных дел мастера, причем талант и деловую хватку новенького настолько быстро оценили его коллеги по иностранному цеху, что всего через полтора десятилетия, в 1811 году избрали знатока избранной им профессии помощником старосты. Покинул сей мир прославленный серебряник Егор Помо не ранее 1825 года[95].
Блестящее начало карьеры: жезлы герольдов Российского Кавалерского Ордена
Подарок петербургского купечества Александру I на коронацию
Егор Помо специализируется на многопудовых серебряных вещах
Ж.-Б. Изабе. Император Александр I. 1815 г.
Холст же Джорджа Доу переместили в мемориальный Александровский зал, готика которого увековечивала рыцарственный Священный союз монархов Европы, а о событиях войны 1812–1814 годов и доблести русских ратников напоминала воспроизведенная на стенах в медальонах из папье-маше знаменитая серия медалей, исполненных графом Фёдором Петровичем Толстым. Великолепие памятного зала неоднократно запечатлевали художники. Творение британца, оказывается, находилось прямо под аллегорическим изображением Александра I в образе Родомысла – славянского божества мудрости и красноречия, покровителя законов и дарителя благоденствия селениям, а также охранителя от грозивших опасностей. Император всероссийский, царивший в первой четверти XIX века, облачен поэтому в «военный древний славянский костюм», дополненный шлемом, в деснице августейший правитель сжимает боевое копье, а левой рукой придерживает круглый щит. Забавно, но благочестивый ханжа, князь Александр Николаевич Голицын, будучи министром народного просвещения, не преминул охаять идею скульптора, поскольку помазаннику Господню придали черты вовсе не уже ставших привычными богов-олимпийцев, как Юпитер и Марс, или хотя бы легендарного героя древности Александра Македонского (в честь коего и назвала своего первого внука Екатерина II), а какого-то «баснословного» языческого божества.
Восемь десятилетий сохранял свой облик Александровский зал. Однако, когда в 1923 году в нем устраивали выставку оружия, знамен и амуниции, комиссар Эрмитажа и Зимнего дворца Григорий Степанович Ятманов, совмещавший заодно должности заведующего Музейным отделом и председателя Всероссийской коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины, распорядился убрать портрет Александра I. Бывший выпускник петербургской школы Общества поощрения художеств таким образом боролся с наследием ненавистного царизма, чтобы уничтожить память даже о славных событиях русской истории, происходивших при «кровавых и недалеких тиранах», а членам Совета Эрмитажа тогда оставалось только выразить сожаление «по поводу снятия портрета, отвечающего декоративной цельности зала»[91]. И лишь по прошествии еще восьми десятилетий творение английского живописца вернулось на свое законное место.
Теперь продолжим рассказ о ювелирах и их творениях.
Последователи дела Франца Франка
Уже 19 ноября 1819 года, вскоре после похорон своего благоверного, Софья-Шарлотта Франк подала подписанный ею счет в Гардероб Александра I. Новая хозяйка успела не только сделать «новый Георгиевский крест», но и «обновить» две Андреевские звезды, два прусских Железных креста, «Австрийский» орден и орден Марии-Терезии, да еще «Шведский» орден, не говоря о другом Георгиевском кресте с испорченным медальоном. А через год последовала просьба безутешной «жены-вдовы» в иностранный цех, чтобы позволили в Монетном департаменте налагать на работы ее мастерской клеймо, вероятней всего, оставшееся от покойного супруга[92].
Какое-то время на новую владелицу мастерской продолжал работать ученик Карл Линдеус, закончивший обучение ремеслу в 1822 году. Однако бедному юноше, несмотря на старания, так и не удалось впоследствии выбиться в петербургские мастера, чтобы на законных основаниях пользоваться клеймом-именником «CL»[93].
Серебряных дел мастер и гравер Карл-Андерс-Фредрик Лаксон (Лаксен)
С 1837 года серебряных дел мастера чаще называют гравером. Став достаточно зажиточным, Карл Лаксон с 1851 года держит магазин в Смольном. Но после смерти в 1857 году жены, уроженки Свеаборга Гедвиги-Софии Зерновски, жизнь пошла наперекосяк. В 1860 году магазин пришлось закрыть с потерей мастером своего права гражданства. Испытав крах своей карьеры, разоренный Карл Лаксон скончался 26 декабря 1864 года, пережив любимую супругу лишь на 7 лет[94].
Егор Помо исполняет заказы императоров Павла I и Александра I
Он родился в Петербурге у золотых дел мастера Германа-Фридриха Помо, проживавшего в 1774 году «во 2 Мещанской в доме медника Барбо». После обучения тайнам профессии у родителя Георг-Фридрих Помо стал в 1787 году подмастерьем и поселился со своим сотоварищем Фридрихом-Карлом Реймером «во 2 Мещанской под № 379». Между тем дела отца пошли настолько хорошо, что он сумел приобрести собственный особнячок на той же улице, только под № 307. Не исключено, что какое-то время (вплоть до середины лета 1792 года) Герману-Фридриху Помо помогал в работе его жилец – золотых дел подмастерье Иоахим Диринг.
В 1797 году молодой Георг-Фридрих обрадовал отца, наконец-то получив статус серебряных дел мастера, причем талант и деловую хватку новенького настолько быстро оценили его коллеги по иностранному цеху, что всего через полтора десятилетия, в 1811 году избрали знатока избранной им профессии помощником старосты. Покинул сей мир прославленный серебряник Егор Помо не ранее 1825 года[95].
Блестящее начало карьеры: жезлы герольдов Российского Кавалерского Ордена
Вероятно, уже в подмастерьях Георг-Фридрих Помо зарекомендовал себя высококлассным специалистом, а поэтому «свежеиспеченному» серебряных дел мастеру сразу же поручили весьма ответственный заказ.
Короновавшийся торжественно и с большой помпой в Москве 5 апреля 1797 года Павел I утвердил в этот день не только порядок престолонаследия, собственноручно возложив серебряный, сделанный Иваром-Венфельтом Буком, ковчег с этим важным документом в Успенском соборе, но и подписал установление об императорских русских орденах, согласно коему, все они объединялись в единый Российский Кавалерский орден.
Обязанности господ кавалеров были именно рыцарские и христианские: защита убогих, сирых, неимущих. Попечению членов Ордена вверялись «Богу угодные и обществу полезные заведения» – воспитательные дома в Москве и Петербурге, московский Инвалидный дом, петербургская Екатерининская больница, прочие больницы и богадельни, а также школы. По представлению генерал-прокурора Сената князя Куракина назначили официалов Кавалерского ордена: одного обер-церемониймейстера, нескольких церемониймейстеров, секретарей и герольдов.
Павел I самолично разработал все мельчайшие детали устава, правила ношения и пожалования орденами, порядок их старшинства, а также утвердил образцы орденских знаков и кавалерских костюмов. В архиве Капитула Российских орденов сохранилось подробное добросовестное описание торжественных одеяний орденских официалов, причем не забыли и о двух куклах, специально облаченных в парадные наряды кавалерственных дам Большого и Малого креста ордена 2-го класса Св. Екатерины.
Одеяние герольдов каждого ордена дополняли служившие знаком их положения серебряные жезлы, увенчанные золотыми навершиями, повторявшими соответствующий орденский крест.
Исполнить эти жезлы и поручили Егору Помо. Он украсил кресты наверший красными стеклами, имитирующими рубины, а также бесцветными алмазами-розами и горным хрусталем, в центре же поместил финифтяные вставки. Навершия каждого ордена, на всякий случай, мастер сделал в двух экземплярах. Лицевая и оборотная сторона наверший была одинаковой, поскольку в процессиях жезл обозревался зрителями со всех точек, в то время, как у обычных орденских крестов, которые подкалывались булавками к костюму над бантом орденской ленты, оборотная сторона (как второстепенная) редко отделывалась.
Может быть, именно хранящийся ныне в Оружейной палате жезл герольда ордена 4-го класса – Св. Анны некогда держал «луч славы россиян» Василий Александрович Озеров (1769–1816). Автор нашумевших в начале XIX века драм «Эдип в Афинах», «Фингал», «Дмитрий Донской», «Поликсена», он прославился, правда, не под крестным именем, а под тем, коим его называли родители и друзья и которым он подписывал свои трагедии – Владислав Озеров. Не вынеся театральных интриг и едких насмешек современников, он, погрузившись в тихое безумие, рано скончался, не дожив нескольких дней до своего 47-летия. Умница Василий Андреевич Жуковский так отозвался о безвременном уходе талантливого отечественного драматурга:
Короновавшийся торжественно и с большой помпой в Москве 5 апреля 1797 года Павел I утвердил в этот день не только порядок престолонаследия, собственноручно возложив серебряный, сделанный Иваром-Венфельтом Буком, ковчег с этим важным документом в Успенском соборе, но и подписал установление об императорских русских орденах, согласно коему, все они объединялись в единый Российский Кавалерский орден.
Обязанности господ кавалеров были именно рыцарские и христианские: защита убогих, сирых, неимущих. Попечению членов Ордена вверялись «Богу угодные и обществу полезные заведения» – воспитательные дома в Москве и Петербурге, московский Инвалидный дом, петербургская Екатерининская больница, прочие больницы и богадельни, а также школы. По представлению генерал-прокурора Сената князя Куракина назначили официалов Кавалерского ордена: одного обер-церемониймейстера, нескольких церемониймейстеров, секретарей и герольдов.
Павел I самолично разработал все мельчайшие детали устава, правила ношения и пожалования орденами, порядок их старшинства, а также утвердил образцы орденских знаков и кавалерских костюмов. В архиве Капитула Российских орденов сохранилось подробное добросовестное описание торжественных одеяний орденских официалов, причем не забыли и о двух куклах, специально облаченных в парадные наряды кавалерственных дам Большого и Малого креста ордена 2-го класса Св. Екатерины.
Одеяние герольдов каждого ордена дополняли служившие знаком их положения серебряные жезлы, увенчанные золотыми навершиями, повторявшими соответствующий орденский крест.
Исполнить эти жезлы и поручили Егору Помо. Он украсил кресты наверший красными стеклами, имитирующими рубины, а также бесцветными алмазами-розами и горным хрусталем, в центре же поместил финифтяные вставки. Навершия каждого ордена, на всякий случай, мастер сделал в двух экземплярах. Лицевая и оборотная сторона наверший была одинаковой, поскольку в процессиях жезл обозревался зрителями со всех точек, в то время, как у обычных орденских крестов, которые подкалывались булавками к костюму над бантом орденской ленты, оборотная сторона (как второстепенная) редко отделывалась.
Может быть, именно хранящийся ныне в Оружейной палате жезл герольда ордена 4-го класса – Св. Анны некогда держал «луч славы россиян» Василий Александрович Озеров (1769–1816). Автор нашумевших в начале XIX века драм «Эдип в Афинах», «Фингал», «Дмитрий Донской», «Поликсена», он прославился, правда, не под крестным именем, а под тем, коим его называли родители и друзья и которым он подписывал свои трагедии – Владислав Озеров. Не вынеся театральных интриг и едких насмешек современников, он, погрузившись в тихое безумие, рано скончался, не дожив нескольких дней до своего 47-летия. Умница Василий Андреевич Жуковский так отозвался о безвременном уходе талантливого отечественного драматурга:
Но на пороге своего 30-летия «певец Фингала, Поликсены» был еще полон радужных надежд и творческих планов и, вероятно, весьма авантажно выглядел в нарядной, выдержанной в ало-золотых тонах одежде, полагающейся ему как аннинскому герольду Ведь при парадных церемониях под «ротонду из красного бархата с золотым позументом и бахромою и двумя большими звездами ордена – одна на груди, другая на спине» полагалось надевать «рубаху из палевого атласа с золотым позументом и штаны из такого же атласа либо из сукна, сапоги из красного бархата с золотым позументом, шляпу тоже красную бархатную с позументом, с белым плюмажем и одним красным и двумя белыми стоячими перьями и с орденским крестом, нашитым из палевой ленты, перчатки с золотым позументом и с бахромою, на перевязи вызолоченную шпагу»[96].
Чувствительность его сразила.
Чувствительность, которой сила
Мойны душу создала,
Певцу погибелью была.
Подарок петербургского купечества Александру I на коронацию
Работы Помо весьма высоко ценились в российской столице. Сделанную им вещь не стыдно было подарить и самому императору. Недаром петербургское купечество, отлично знавшее толк в серебре, обратилось к мастеру-умельцу, чтобы тот исполнил к коронации любимого внука незабвенной «матушки» Екатерины II не просто привычную солонку, а целое настольное украшение.
В центре овального постамента с непременным пояском из плотно связанных лавров, переплетенным крест-накрест ленточками, дополненного изящной ажурной решеточкой из стеблей цветов с раскидистыми листьями, возвышается колонна – эмблема незыблемости государства. Но что только ее ни венчает! Тут и рог изобилия, и свиток законов, и чаша весов, и держава, и скипетр, сжимаемый когтями орла. В клюве одной из голов орла, посаженной на изящно склоненную шею, зажата пальмовая ветвь. Над всем этим великолепием порхает амур, зажав в деснице венок победителя и пылающий факел, обозначающий бдение, мудрость, а также грядущее процветание[97]. В левой же ручонке (что ближе к сердцу) малыш старается удержать над высоко поднятой второй головой российского орла еще один венок, составленный всего из двух веток, но зато лавра и розы. Между ними вплетены буквы «IAE» под императорской короной, означающие ажурный вензель царственной четы. По обеим сторонам колонны отнюдь не случайно возвышаются два треножника, украшенные кольцами и свисающими цепочками. В античные времена их приносили в храмы как самый драгоценный дар, а теперь посвящали верховной чете земных богов. Оттого-то чаши-солонки, вместо голубей – птиц богини любви и красоты Венеры, поддерживают распустившие крылья одноглавые «Юпитеровы» орлы. (См. цвет. илл. 7.)
Таким образом, с помощью языка символики столичные купеческие гильдии желали грядущему монарху божественное благословение, процветание и изобилие, грядущую славу и триумфальные успехи во всех начинаниях, победы над врагами и, как говорится в наши дни, любовь и счастье в общественной и личной жизни.
В центре овального постамента с непременным пояском из плотно связанных лавров, переплетенным крест-накрест ленточками, дополненного изящной ажурной решеточкой из стеблей цветов с раскидистыми листьями, возвышается колонна – эмблема незыблемости государства. Но что только ее ни венчает! Тут и рог изобилия, и свиток законов, и чаша весов, и держава, и скипетр, сжимаемый когтями орла. В клюве одной из голов орла, посаженной на изящно склоненную шею, зажата пальмовая ветвь. Над всем этим великолепием порхает амур, зажав в деснице венок победителя и пылающий факел, обозначающий бдение, мудрость, а также грядущее процветание[97]. В левой же ручонке (что ближе к сердцу) малыш старается удержать над высоко поднятой второй головой российского орла еще один венок, составленный всего из двух веток, но зато лавра и розы. Между ними вплетены буквы «IAE» под императорской короной, означающие ажурный вензель царственной четы. По обеим сторонам колонны отнюдь не случайно возвышаются два треножника, украшенные кольцами и свисающими цепочками. В античные времена их приносили в храмы как самый драгоценный дар, а теперь посвящали верховной чете земных богов. Оттого-то чаши-солонки, вместо голубей – птиц богини любви и красоты Венеры, поддерживают распустившие крылья одноглавые «Юпитеровы» орлы. (См. цвет. илл. 7.)
Таким образом, с помощью языка символики столичные купеческие гильдии желали грядущему монарху божественное благословение, процветание и изобилие, грядущую славу и триумфальные успехи во всех начинаниях, победы над врагами и, как говорится в наши дни, любовь и счастье в общественной и личной жизни.
Егор Помо специализируется на многопудовых серебряных вещах
При Александре I, наряду с золотыми табакерками, Егор Помо все чаще создает многопудовые серебряные вещи. В 1803 году он сделал по заказу Двора серебряный туалет для поднесения Бухарскому хану, а также большие массивные серебряные шандалы, предназначавшиеся для подарка турецкому капудан-паше. Позднее искусник успешно справился с изготовлением столового серебряного сервиза в приданое самой любимой сестре молодого императора, умной и проницательной великой княжне Екатерине Павловне, будущей принцессе Ольденбургской (а во втором браке – королеве Вюртембергской).
А в 1809 году именно Егору Помо поручили по проекту архитектора Луиджи Руска создать серебряный с позолотой оклад на образа «к надгробному памятнику великим княжнам Марии и Елизавете Александровнам в Александро-Невском монастыре в виде мраморных колонн с бронзовыми украшениями», поставленному обеим скончавшимся во младенчестве дочерям здравствующего императора и его супруги Елизаветы Алексеевны. Безутешную мать почивших крошек особенно пленила красота серебряного ангела, одной рукой сжимавшего пальмовую ветвь, а другой заботливо поддерживавшего лампаду над иконой. Увидев готовый монумент, бедная императрица вспомнила милых малышек, со смертью которых потеряла все самое ценное в окружавшем ее мире, и твердо вознамерилась украсить алмазами, принадлежавшими покойной «Лизиньке», все предметы причастного литургического прибора, вкладываемого в храм Александро-Невской лавры. Вдобавок она решила туда же впоследствии подарить Евангелие, щедро украсив его крышку-обложку диамантами, оставшимися от милой Марии, которую сама матушка предпочитала любовно называть «Мышкой» (Mäuschen).
А в 1809 году именно Егору Помо поручили по проекту архитектора Луиджи Руска создать серебряный с позолотой оклад на образа «к надгробному памятнику великим княжнам Марии и Елизавете Александровнам в Александро-Невском монастыре в виде мраморных колонн с бронзовыми украшениями», поставленному обеим скончавшимся во младенчестве дочерям здравствующего императора и его супруги Елизаветы Алексеевны. Безутешную мать почивших крошек особенно пленила красота серебряного ангела, одной рукой сжимавшего пальмовую ветвь, а другой заботливо поддерживавшего лампаду над иконой. Увидев готовый монумент, бедная императрица вспомнила милых малышек, со смертью которых потеряла все самое ценное в окружавшем ее мире, и твердо вознамерилась украсить алмазами, принадлежавшими покойной «Лизиньке», все предметы причастного литургического прибора, вкладываемого в храм Александро-Невской лавры. Вдобавок она решила туда же впоследствии подарить Евангелие, щедро украсив его крышку-обложку диамантами, оставшимися от милой Марии, которую сама матушка предпочитала любовно называть «Мышкой» (Mäuschen).
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента