На первой странице «Последнего броска на юг» стоит надпись:
   «Автор выражает благодарность А. Митрофанову, министру иностранных дел теневого кабинета Либерально-Демократической партии России, за содействие в публикации этой книги».
   Как хорошо, как красиво. Благодарный Жириновский, надо же! Однако сегодня мне позвонили из Москвы и сказали, что в ответ на возбуждение прокуратурой России дела против Жириновского (якобы в его книге содержится пропаганда войны и национальной ненависти) последний утверждает теперь, что куски о войне были вставлены в его книгу без его ведома, составителями. Ничье имя не оглашено больше на книге, кроме А.Митрофанова. Полезного человека принесут в жертву?
   Тогда же Владимир Вольфович, сидевший справа от меня во главе стола, через Жарикова (Жариков, попивая пиво, обращался время от времени к Жириновскому «Вождь, а вождь?» И опять: «Вождь, а вождь?») высказал осторожные замечания по поводу моего поста: «Вы понимаете, Эдуард, наша милиция может обидеться…» Я сказал, что это граждане России должны обижаться на милицию, своих обязанностей борьбы с преступностью она не выполняет, а подразделения ОМОНа выполняют роль политической полиции». «Нет, Эдуард, послушайте, это все верно, но наша милиция привыкла, чтобы ею управляли свои…» Мне это все начало надоедать. Он это понял, Владимир Вольфович чувствует такие вещи. Журналист Патрик Гофман, впоследствии бравший у него интервью для «Эвенеман дю Жеди», в Париже, сказал, что Жириновский говорит то, что собеседник желает услышать. Это не сложно, пенсионерам — кусочек селедки, немножко салатику, Лимонову — должность в теневом кабинете. Потому что пенсионеры нужны Владимиру Вольфовичу, нужны голоса пенсионеров, и было нужно имя Лимонова рядом с его именем. Я примирительно предложил образовать новую русскую службу безопасности, типа ЦРУ или ФБР. На том мы и сошлись: и я стал главой Всероссийского Бюро Расследований. Эпизод этот заставил пролиться столько чернил! Послужил темой стольких статей и сообщений! «Эдуард нас всех и посадит, в будущем», — пошутил Владимир Вольфович. Тогда я смеялся, а сегодня я бы его посадил, если бы имел возможность, ибо человек этот принесет России неисчислимые беды, если ему позволить. Потом он тотчас уселся на своего любимого конька, заговорил о казахах, каковые, по его мнению, хорошо пасут овец и ездят на верблюдах, вот пусть они это и делают. Даже я слышал уже этот «казахский полив» не единожды, однако члены партии слушали вождя с энтузиазмом. Жебровский сидел обиженный. Закончив полив, Владимир Вольфович ободрил его: «Не обижайтесь, Станислав Михайлович, все будет хорошо, будете сидеть в хороших условиях, когда Эдуард нас всех посадит!» На этой веселой ноте закончилось заседание.
   У Юры Бузова оказались в багажнике банки пива, и все мы: министр по делам молодежи и спорта Жариков, министр информации Архипов, министр внешней торговли Вузов, министр иностранных дел Митрофанов и я, зашли на территорию детской площадки, рядом с домом 14, и выпили пива. Гулявшие с детьми агрессивные мамаши в резкой форме попросили нас убрать наши банки после церемонии. Что все министры и сделали послушно. Владимир Вольфович, как и подобает директору продбазы, отбыл в автомобиле до этого.
 
   В «Советской России» работал тогда очень неглупый журналист, часто взгляды мои совпадали с его, — Владимир Литов. Позднее Чикин «ушел его» из газеты, за экстремизм, но уже тогда Литова мало и плохо печатали, используя как чернорабочего журналистики. Это он первый сообщил мне, что Анпилова стали оттирать от руководства. Конфликт у Останкино принял острую форму: члены «Трудовой России» и Русской партии разбили палаточный городок рядом с телецентром. Одновременно власти сказали, что не допустят следующего митинга у телецентра — 22 июня, дополнительные подразделения ОМОНа были посланы к телецентру, но было сделано и несколько уступок: создана была рабочая группа на телевидении по разрешению оппозиционного вещания. Со стороны властей группу возглавил Егор Яковлев, со стороны оппозиции в комиссию вошли Зюганов и Стерлигов, а также депутаты Павлов и Исаков. Но не Анпилов. Воспользовавшись тем, что Анпилов уехал в это время в Подмосковье («подымать воинские части», сказал Литов) его в состав комиссии не внесли. Тогда как это он привел народные массы к стенам Останкино, это шумные, простонародные, крепкие кадры «Трудовой России» составляли подавляющую массу войск демонстрантов, теперь круглые сутки осаждающих комплекс Останкино. Узнав о том, что его не включили в комиссию, Анпилов сказал словами Ленина: «Пока пролетариат борется, буржуазия крадется к власти». Анпилов заявил, что будет продолжать борьбу и не признает решения комиссии, что бы она не решила.
   «Анпилов уличный трибун», комментировал Литов, конечно, он не умеет вести переговоры, «но собственно эти переговоры обречены в любом случае на неудачу.» Наши симпатии были на стороне Анпилова, хотя Литов был ярко-красным экстремистом, а я — националистом. Прекрасный аналитик, Владимир Литов, я видел это, — умнее многих лидеров оппозиции. Это с ним мы задыхаясь убеждали депутатов в Доме культуры в Вороново, — проявить характер!
   Литов рассказал, что Чикин — монарх у себя в газете, что он тяготеет к розовому варианту национал-коммунизма и многие статьи Литова не публикует, считая их крайними и проанпиловскими. «Даже у вас, Эдуард, есть противники в газете, но ваши крайние взгляды Чикин публикует в «Советской России» потому, что вы очень известны и можете позволить себе подобное». По поводу моей связи с Жириновским он, задумавшись, сказал: «Вообще-то это патриотические силы должны были предложить вам пост, но они на это не пойдут. Вы для них слишком экстремист».
   Закулисы оппозиции оказались непривлекательными, однако стихия митингов, народных шествий захватила меня, и я честно до конца отдавал свою душу, соединяясь с десятками тысяч других душ без различия сословий и талантов. Героичен подъем, героизм толпы, а закулисы — лучше не знать их.
   Меня разрывали на части события: война в Приднестровье, я хотел немедленно ехать туда и стал договариваться о поездке; пресс-конференция кабинета Жириновкого должна была выявить уже всей России, что я «замочился» вместе с ним, стал на его стороне; события у Останкино развивались трагично. Ночью 22 июня в 4:30 (кому понадобилась столь символичная дата, именно ночью 22 июня Гитлер вторгся в Россию в 1941 году!) спецвойска разгромили палаточный городок. Около двухсот человек ранены и двое (по другим сведениям, шестеро!) убиты. Я позвонил Чикину, и тот сказал мне, что убитых пятеро, трупы увезены не в морг, но в какое-то почтовое отделение. Среди убитых «пацан» 13 лет, девочка 16 лет — она приготавливала еду для палаточников. В больнице Склифосовского — очередь раненых. По сведениям радиостанции «Эхо Москвы», власти собираются запретить «экстремистские организации». Радио передало сообщение начальника Главного Управления Внутренних Дел Москвы, что он опровергает все убийства. В газете «День» по телефону мне сказали, что территория вокруг Останкино блокирована многими тысячами солдат дивизии Дзержинского и милицией. С ночи еще улица Королева перекрыта кордонами в районе ВДНХ. Очевидцы утверждают, что видели пожарные автомобили, фургоны с лошадьми и конную милицию и собак. Автоматчики, не скрываясь, стоят в первых рядах кордонов, ящики с патронами сложены в кустах. Работают полевые кухни. Все утро 22 июня я провел у телефона. В 10:45 утра вышел к метро «Академическая» одетый в черный кожаный пиджак, черные джинсы и грубые ботинки, спустился в метро и поехал на пресс-конференцию.
   3 Москве было жарко и тревожно. Равнодушные, может быть, к политике толпы, озабоченные добычей хлеба и сала, однако не потеряли животный инстинкт, они выглядели испуганными в это солнечное утро 22 июня 1992 года. На улице Новый Арбат меня схватил за руку какой-то кряжистый бородатый тип лет под сорок пять (он шел навстречу мне с еще одним незнакомцем) и, идя со мною, спокойно сообщил, что, по его мнению, я «агент жидовского империализма.» Я сказал себе, «это провокация, спокойно!», а ему, что поскольку я его не знаю, то говорить с ним не желаю. И стряхнул со своего предплечья его руку. Он не настаивал, улица была полна людей. Безусловно, человек этот знал, куда я иду. Послал ли его кто, поджидал ли он меня или случайно встретился на пути, — не знаю. Впоследствии я его никогда нигде не встречал. Назвал он меня «агентом жидовского империализма» по причине моего сближения с Жириновским? Но если уже к вечеру о создании кабинета знала вся Россия (телевидение сообщило, что Лимонов назначен премьер-министром правительства Жириновского), то в 11:15 об этом знали два-три десятка человек. Вход в Дом журналиста охраняли неизвестного происхождения охранники: на людей Владимира Вольфовича они не были похожи. Архипов, при галстуке и в пиджаке, напоминающий комсомольского активиста, выбежал навстречу: «Эдуард!» Мы поднялись вверх и прошли в актерскую или гримерную, к любом случае небольшая клетка, выходящая одной из дверей за кулисы, на сцену. Жириновский был уже там, сидел в углу, еще в коридоре был слышен его сиплый характерный голос. Там же находился и Плеханов. И, этого человека я забыл упомянуть, однако он приходил на оба заседания в Хлебном переулке, капитан первого ранга Мусатов, исполняющий обязанности министра обороны. Мусатов явился в форме и в необъятных размеров белой морской фуражке с черным околышем и тульей, украшенной массивней бляхой военно-морского флота. Мой ровесник, Мусатов занимался легальной продажей оружия, и родом был из казачьей станицы в Краснодарском крае. Планировалась поездка в Краснодар, должны были ехать я, Мусатов, Архипов, Жириновский и, конечно, его телохранитель Владимир Михайлович. Я никогда не присутствовал при каких-либо инцидентах, угрожавших не то что жизни или здоровью Жириновского, но даже его костюму или цвету лица, но Владимир Михайлович всегда неотлучно находился с ним рядом. Я рассказал им сведения, полученные из редакций газет о происшедшем ночью. И Жириновский, и кабинет остались более или менее равнодушны к судьбе «коммуняк». Зато все они волновались (даже Жириновский не был исключением) и поминутно выглядывали в зал проверяя, есть ли журналисты. Наконец, мы вышли и уселись за столы. Я сел между Жириновским и Мусатовым.
   Зал был полон, однако основные силы журналистов, без сомнения, были брошены к Останкинской башне, нам достались, думаю я, силы вспомогательные. Выбрал Жириновский день 22-го июня, дабы сознательно конкурировать с Анпиловым и красными патриотами? Во время пресс-конференции Жириновскому были адресованы девять вопросов, мне — четыре. Жебровский прочел свой серый доклад, в каковом он все же сделал поправки. Остальных членов кабинета никто ни о чем не спросил. Я пожалел ребят: сидеть на протяжении двух с лишним часов молчаливо на сцене, восковыми фигурами, — удовольствие небольшое. Вождь же неоспоримо и явно наслаждался своей ролью, бесконечно затягивал свои ответы. Каждый его ответ состоял из двух частей: собственно ответ, и затем — пародия на него. По всей вероятности, Жириновский был неуверен в себе или в том, что сказанное им дошло до адресата. А может быть, жажда внимания еще и еще заставляла его затягивать свои поливы? Он должен был бы переводить время от времени вопросы на «министров». Я, мол, думаю так, а подробнее вам ответит господин такой-то, это по его части. Ничего подобного. Только раз он перевел вопрос на Архипова, тот вполне справлялся с задачей, но, очевидно, взревновав, Жириновский вдруг отбил у него вопрос и зашелся в поливе. Я находился в особой ситуации: не член ЛДП, человек очень известный, «сам звезда», согласно Архипову, я интересен журналистам. Даже если я просто прихожу на конгресс или пресс-конференцию и скромно втискиваюсь себе среди собратьев-журналистов с блокнотом в руках, на меня тотчас наводят телекамеры, отведя их от объектов — виновников собрания. Мне обижаться не приходилось. «На кой черт кабинет, — подумал я, — если он все равно не дает ребятам рта открыть. И как я буду с ним работать?» Я не представлял как, я хотел попробовать. Может быть, он тоже не представлял как и хотел попробовать.
   Позднее мы спустились все в ресторан, в банкетный зал. Стол был накрыт человек на двадцать. Я сидел рядом с Жириновским, справа от меня сидел Плеханов. Жириновский опять повторил фразу о том, что «Эдуард нас всех посадит, как и полагается ему по должности». Пили шампанское, водку, ели заливное мясо. Я и Жириновский заплатили за себя, он дал триста рублей (тогда это были другие триста!), ну и я дал столько же. За всех остальных платила партия.
 
   Так как никто из ЛДП не пожелал присоединиться к коммунистам, то я уговорил бизнесмена, хозяина подвального помещения на Хлебном переулке, по фамилии Сендерев и Плеханова поехать в Останкино. Мы сели в автомобиль Сендерева, крепкий коротко остриженный парень был за рулем, и отбыли. Улица Королева была-таки перекрыта. Окрестности Останкино (мы каким-то образом сумели проехать туда, у бизнесмена оказался специальный, неведомый мне пропуск или бизнесменский шарм подействовал на милицию) превратились в военный лагерь. Согласно радио в автомобиле, 10.500 солдат и милиции были собраны туда. В зарослях стояла конная милиция (переминались их лошади), водометные машины, лаяли привязанные к деревьям собаки: демократическая власть, девятимесячная еще, уже приготовилась выпустить на демонстрантов собак. Правда, использовать собак они так и не решились. ОМОНовцы всех видов, со щитами из плексиглаза и с цинковыми щитами, автоматчики… Сидя под деревьями, лопали из бумажных тарелок нечто солдаты, полевые кухни выпускали свои дымы. Мы спустились к ВДНХ — там у входа формировались колонны. Я побродил некоторое время в толпе, пожал сотни дружеских рук. Было решено: раз не пускают к Останкино — идти на Манежную. Вместе с колоннами демонстрантов мы спустились к Рижскому вокзалу, где толпу блокировали. Путь колонне, намеревавшейся спуститься вниз по проспекту Мира, преградили, выставив свои машины, ОМОНовцы. Их подло передислоцировали, дабы перерезать нам путь к центру Москвы. Они перегнали колонну, перегородили параллельные улицы и улицу Гиляровского. Началась драка. Я ринулся в месиво вместе с толпой и потерял своих бизнесменов и Плеханова. К ночи, грязный, сбитые пальцы, ссадины, валящийся с ног от усталости, я забыл о том, что я член теневого кабинета.
   23 июня утром Останкинское телевидение сообщило опять, что Лимонов стал премьером в правительстве Жириновского. Мне об этом сообщил в 9:50 утра Проханов, разбудив меня. «Московский комсомолец» в тот же день отозвался на вчерашнюю пресс-конференцию заметкой «Жириновский завел себе железного Эдика». «Портфель директора Всероссийкого бюро расследований (не путать с ФБР) получил в теневом кабинете Жириновского писатель Эдуард Лимонов. Вчера на презентации «правительства национального спасения» в ЦДЖ он поделился с журналистами задумками относительно будущего своего департамента. В частности, что ФБР будет сверхведомством, которое объединит милицию и госбезопасность. При этом Лимонов ссылался на положительный опыт, накопленный по его месту жительства, во Франции, где уже давно существует такая централизация. Большинство остальных портфелей в Совмине Жириновского было распределено среди партийцев ЛДП. Одним из исключений стал МИД, доставшийся Алексею Митрофанову, автору сценария к апологетическому фильму «Кандидат в президенты господин Жириновский». Назначен уже Жириновским (что свидетельствует о редкой предусмотрительности) и начальник главного управления исправительно-трудовых учреждений. В главные тюремщики Владимир Вольфович пожаловал своего помощника, некоего Жемло».
   «Комсомольская правда» осветила событие так: Заголовок: «Как Владимир Вольфович портфели делил». Жирным шрифтом: Не безызвестный лидер Либерально-Демократической партии В.Жириновский представил вчера на пресс-конференции министров теневого кабинета «будущего национального правительства России». Текст:
   «По словам Жириновского «средний возраст будущего правительства 40 лет, его члены имеют 1,5–2 высших образования, владеют иностранными языками, 95 % из них русские.» Основные портфели уже розданы, остальные получат хозяев в ближайшее время. К примеру, писатель Эдуард Лимонов получил непредусмотренный ни в одном кабинете пост — министра всероссийского бюро по расследованиям, которое будет «предотвращать коррупцию». На наведение порядка в стране Жириновский отводит 6 месяцев, а не 72 часа, как обычно. Конфликты в Приднестровье и Южной Осетии предлагает решить вооруженным путем. Журналистам была роздана газета «Сокол Жириновского», в которой утверждается, что «Россия должна быть жандармом Европы».»
   Много позднее мне попался на глаза номер «Вечерней Москвы» за 16 июля 92 г. Заметка о поездке Жириновского в Ленинград подтвердила то, что я понял уже и на что мне время от времени приоткрывал глаза Архипов: многие люди в партии не хотели меня и видели во мне соперника.
   «Владимир Жириновский посетил северную столицу, чтобы сообщить питерцам о составе сформированного им теневого правительства, России. Презентация кабинета закончилась тем, что невские либералы выразили недоверие своему вождю, так как последний, как выяснилось, толком ничего не знает о потенциальных министрах. «О каком доверии может идти речь, — заметил один из членов ЛДП, — если Владимир Вольфович, представляя правительство, ограничился только фамилией, именем, отчеством и постом, который в будущем займет этот счастливчик?» Многие партийцы не поняли мотивов «назначения» шефом Всероссийского Бюро Расследований Эдуарда Лимонова. Как пояснил Жириновский, писатель возглавит данное ведомство потому, что хочет этого. Постоянный кандидат в президенты страны заявил, что консолидация ЛДП с другими партиями невозможна».
   Ну и, как круги по воде, пошли гулять по России отголоски этой истории. Тогда, как и сегодня, Жириновский блейфовал. В распоряжении его были всего лишь десяток молодых людей разной степени талантливости да Эдуард Лимонов. Партия сама состояла из недалеких кадровых бюрократов типа Жебровского.
   Спустя несколько дней у какого-то прославленного фотографа на Новослободской улице на фоне достаточно бездарного флага большая часть членов кабинета сфотографировалась для Истории. Владимира Вольфовича поставили на ящик, дабы был выше всех, кое-как приспособили флаг — нелепое детище Архипова, — на заднем плане. Когтистый орел держит в лапах Девиз: «Свобода, ЛДП, Закон». Голубые лучи расходятся от орла в стороны, а фон — белый. Только сегодня мне пришло в голову, что флаг ЛДП повторяет цвета израильского флага. Белый и голубой. Из девяти сфотографированных министров остались с Жириновским двое. Самые послушные.

Jirinovski and Russia corporation

(Жириновский не националист, но демократ!)
   Нет нужды рассказывать о всех моих встречах с Жириновским. Я расскажу о самых основных в последующих главах, а сейчас интересно углубиться в его программу, что собственно он обещает, этот дядя с повадками директора продбазы. Я работал когда-то в юности грузчиком на продовольственной базе в Харькове, и вот директором базы — всех его холодильников и овощехранилищ — был именно такой ражий и рыжий тип. Тот, правда, больше ударял в серый цвет, в то время как Владимир Вольфович ударяет в рыжесть. Тот дядя был намного старше меня, мне было 17 лет, и пришлось мне ударить того директора продбазы хорошим штакетником. На эту тему у меня есть документальный рассказ «Дешевка никогда не станет прачкой». Так вот, что собственно Жириновский предлагает?
   Профессор Александр Янов в статье «Феномен Жириновского» («Новое время» № 41) пишет:
   «Как это ни странно, никто до сих пор с Жириновским серьезно не спорил. Над ним потешались, о нем рассказывали анекдоты, /…/ но никто никогда, насколько я знаю, не попытался выяснить интеллектуальную основу его убеждений, разглядеть, если можно так выразиться, есть ли у этого айсберга подводная часть. Я пришел к нему именно за этим. Беседа наша меня разочаровала. В «подводной части» у Владимира Вольфовича оказалось лишь несколько плохо переваренных мифов, уже второе столетие бродящих в русской националистической среде. Ни один из них серьезной критики не выдерживает. /…/ Первый миф, на котором, как на ките, стоит политическая вселенная Жириновского, касается того, зачем России империя, /…/ без империи «русские везде станут национальным меньшинством, медленно уничтожаемым… это будет медленное убийство русской нации». /…/ Второй миф Жириновского — это идея, что «нации, входившие когда-то в состав российской империи, без нее нежизнеспособны.» /…/ Третий кит Жириновского — расизм. Жириновский: «Речь идет вообще о спасении белой нации и об угрозе ее существования. Восемь процентов сегодня белые составляют. Вы что думаете, девяноста два процента будут долго мириться с тем, что восемь процентов живут в лучших регионах, лучше питаются, дольше живут? Эти 92 % потребуют свои права». [11]
   Тут благородный профессор Янов, воспитанный в Америке, не выдерживает:
   «Так вы еще и расист?» «Нет, почему расист? Я говорю об угрозе для белой нации…»
   Жириновский наверняка наслаждался разговором, а бедный профессор Янов всплескивал, очевидно, руками в отчаянии.
   «Не получилось у нас с Владимиром Вольфовичем интеллектуального спора.» /…/ сокрушается Янов.«Лежавшие в основе его концепции мифы не выдерживали прикосновения здравого смысла. Оказывалось, например, что Америка никак не сможет противодействовать «нам», когда мы будем отнимать у нее Аляску. Почему? Потому что она сама погибнет. Как вот внезапно погиб СССР, так и США погибнут». Каким образом? Неизвестно. Что ожидает в случае гибели США ту «белую нацию», судьбы которой так, казалось бы, дороги Жириновскому? Неизвестно».
   Далее профессор Янов пускается в недоуменные профессорские рассуждения.
   «Но действительно ли интеллектуальное банкротство Владимира Вольфовича — его слабость?»
   и т. д. Вздыхая и охая, Янов много раз сближает Жириновского, совершенно неуместно, с Гитлером.
   Радио БиБиСи в эти дни называет Жириновского не иначе как «ультранационалистом». Куда более экспансивные французы называют его с латинской темпераментной несправедливостью «фашистом». И то и другое не соответствует действительности.
 
   Это мало кем замечено, но Жириновский культивирует по меньшей мере два политических «имиджа» одновременно. Потому есть два Жириновских: для богатых и для бедных. Профессор Янов почему-то не потрудился прочесть документы ЛДП, не прочел программу партии.
   Кажется, не читали ее и антифашиствующие демократы, нынешние хулители «фашиста» Жириновского, между тем тяжко ответственные за то, что 12 декабря выпустили такого в Большую Политику, устранив от выборов его соперников по оппозиции. Официальная программа ЛДП(все версии ее, включая проект Конституции России Жириновского и краткое изложение принципов ЛДП, датированные апрелем 93 г.) — есть респектабельная демократическая программа, где обещаются и приватизация, и передача земли в собственность.То есть весь джентльменский набор демократических принципов «свободного рынка» и капиталистического общества. Так и пишется, черным по белому в программе, вышедшей перед президентскими выборами в 1991 г.:
   «ЛДП за юридическое признание частной собственности, выступающей краеугольным камнем целостной экономической структуры. Социально ориентированная рыночная экономика должна основываться на корреляции различных видов собственности: частной, коллективной, государственной. ЛДП настаивает на осуществлении естественного процесса приватизации…»
   Спустя два года, в апреле 93-го, в приложении к проекту конституции те же принципы:
   «ЛДПР — это правоцентристская партия, ставящая своей стратегической целью создание правового государства через многопартийность, частную собственность (как материальную основу свободы и прав человека)… /…/ ЛДПР — это партия, отстаивающая идею социальной справедливости, выступающая за приватизацию в интересах всех граждан России, а не мафиозных и коррумпированных структур (можно подумать, что в программах других партий сказано, что они за приватизацию в интересах мафии!), за передачу земли в частную собственность, в первую очередь тем, кто на ней работает».
   Прочтя это и не зная, что это Жириновский, нормальный человек, не профессор Янов, пожмет плечами и скажет: «Эка невидаль, и Ельцин тоже обещает, и Черномырдин, и кто угодно, и все другие демократы!» И нормальный человек будет прав. То, что «ЛДПР — это партия, отрицающая шоковую терапию» — сегодня никого уже не колышит, потому что ее, шоковую, отрицают сегодня и Явлинский, и сам Черномырдин. То, что «ЛДПР — это партия, выступающая в области государственного строительства за постепенное воссоздание с помощью экономических и политических средств Российского государства (не СССР или СНГ) в границах СССР», есть тоже банальное заявление в 1994 году. Тем паче, что «постепенное воссоздание» можно понимать как хочешь. Через полсотни лет, через сотню, когда не будет ни Владимира Вольфовича, ни избирателей, это ведь тоже — постепенно… Зато очень интересно, что пункт 2 Конституции РОССИИ ЛДПР гласит: