Нет, он не был завидущий, просто, когда дело касалось Боцмана, трудно немножко не позавидовать.
   Пелле взял удочку и направился к причалу. Там его и нашла Стина; сияя, она уселась рядом с ним. Ведь ей так редко удавалось побыть наедине с Пелле. Чёрвен верховодила и распоряжалась, кому с кем играть. Как уж ей это удавалось, трудно сказать. И прямо-то она ничего такого не говорила. Но всегда все получалось так, как хотела она. Сама Чёрвен, любимица Сальткроки, могла играть с кем пожелает, то со Стиной, то с Пелле, это уж как ей захочется. Но она никогда не допускала, чтобы Пелле и Стина веселились вдвоем без нее.
   Этим теплым августовским утром она шла, как обычно, к Столярову дому, не подозревая подвоха, и вдруг увидела, что эта парочка сидит на причале. От удивления Чёрвен остолбенела. Она стоит среди купыря и камнеломки как вкопанная и молча смотрит на них, а они и не подозревают об этом. Они увлечены разговором, Стина смеется и азартно размахивает руками. Ишь разошлась, ну да ничего, сейчас Чёрвен положит этому конец.
   — Эй, Стина, — сердито закричала Чёрвен, — тебе нельзя на причале, слышишь, малышам нельзя на причале, они могут свалиться в воду!
   Стина вздрогнула, но головы не повернула. Она притворится, что не слышит. Если она не ответит, значит, никакой Чёрвен там нет или, может, была, да ушла, зачем терять надежду.
   Стина подвинулась еще ближе к Пелле и тихонько шепнула:
   — У тебя скоро клюнет, Пелле!
   Но не успел Пелле ответить, как Чёрвен снова закричала:
   — Малышам нельзя на причале, ты что, глухая?
   Теперь Стина понимает, быть ссоре, и раз неприятностей все равно не миновать, то лучше напасть первой.
   — Тогда и тебе нельзя на причале, — отвечает она Чёрвен, которая уже встала за ее спиной.
   Чёрвен фыркнула.
   — Хм-м, то ты, а то я! Мне можно!
   — Да, тебе-то все можно, — задорно говорит Стина.
   Рядом с ней сидит Пелле, и она может сказать то, на что никогда бы раньше не отважилась.
   Но Пелле всем своим видом показывает, что он предпочел бы быть где-нибудь подальше отсюда.
   А Чёрвен продолжает:
   — Все равно Пелле дружит не с тобой, а со мной.
   — Понятно, со мной, — зло ответила Стина. Тут Пелле не выдержал.
   — Тс-с-с, может, и мне дадите сказать: я сам с собой.
   Ему бы хотелось, чтобы обе они ушли куда-нибудь с глаз долой, но Чёрвен подсела к нему с другой стороны, и все трое они молча уставились на поплавок.
   В конце концов Стина снова начала:
   — У тебя скоро клюнет, Пелле!
   Этого было достаточно, чтобы Чёрвен вышла из себя.
   — Не твое дело! Все равно Пелле не твой! Наклонившись, Стина с вызовом посмотрела ей прямо в глаза.
   — И не твой, съела!
   — Не-е, я ничей, я сам по себе, — сказал Пелле. — Вот вам!
   Тут уж и Чёрвен, и Стине пришлось прикусить язычки. Пелле был сам по себе, и он гордился этим. Никому из них не достанется даже его нога, как ему — задняя лапа Боцмана.
   Но Чёрвен ведь знала, кто из них верховодит Пелле, и, желая Поделикатнее напомнить ему об этом, сказала заискивающим голоском, точь-в-точь как Стина:
   — У тебя скоро клюнет, Пелле.
   Ее слова пришлись явно некстати.
   — А вот и нет, — ответил нетерпеливо Пелле. — Хватит стрекотать! Как может клюнуть, если у меня и червяка-то на крючке нет.
   Червем недоверчиво уставилась на него. Она выросла в шхерах среди рыбаков, но о таком чудачестве даже слыхом не слыхала.
   — Как так — без червяка? — спросила она.
   И Пелле объяснил. Он попытался было ловить на червяка, но не смог, потому что ему стало жалко его. Червяк так извивался, рассказывал он, содрогаясь при одном воспоминании об этом. К тому же было жалко и рыбку, которая могла проглотить крючок. И поэтому вот так…
   — Чего же ты тогда сидишь здесь и удишь? — спросила Червем.
   Пелле принялся нетерпеливо объяснять. Как-никак, удочку ему подарили? Подарили! И разве он один так сидит и ловит без толку? Нет, не один! Он видел, как рыболовы сидели с утра до вечера на берегу, хотя у них ни разу не клюнуло. Разница только в том, что они все это время зазря мучили червей. А он этого не делает, хотя он, вообще-то говоря, рыболов не хуже других, ну, поняла, наконец?
   Чёрвен ответила, что поняла. И Стина тоже поддакнула, что поняла.
   Потом они тихонько сидели и долго не сводили глаз с поплавка, и Чёрвен все больше убеждалась, что сказала неправду: ничего-то она не поняла. Но светило солнце, на причале было уютно, и если бы еще удалось спровадить Стину, то было бы совсем чудесно.
   — Стина будет буфетчицей, когда вырастет, — сказал Пелле.
   Стина только что поделилась с ним своими планами.
   — А я ни за что, — заверила Чёрвен.
   Она, правда, не знала, что такое «буфетчица», но слово звучало неприятно и отчужденно, тем более, что буфетчицей хотела стать Стина. Мама Стины была буфетчица. Она жила в Стокгольме и иногда приезжала на Сальткроку. Из всех, кого видела Чёрвен, она была самой красивой, не считая Малин. Но пусть буфетчицы будут красивыми-раскрасивыми, раз Стина хочет быть буфетчицей, Чёрвен ею не будет.
   — А кем ты будешь, когда вырастешь? — спросил Пелле.
   — Растолстею и буду писать книги, как дядя Мелькер. Пелле удивленно вскинул брови.
   — Но ведь папа не толстый!
   — Разве я это говорю?
   — Как же, ты сказала, — поддакнула Стина.
   — Ты что, глухая? — спросила Чёрвен. — Я сказала, что буду писать книги, как дядя Мелькер, и что растолстею, но одно другого не касается.
   Стина постепенно совсем осмелела. Ей казалось, что Пелле на ее стороне, и она выпалила, что Чёрвен дурочка. Тогда Чёрвен крикнула, что Стина сама дурочка и что она глупее янсонова поросенка.
   — А вот скажу дедушке, что ты болтаешь! — закричала Стина, но тут Чёрвен громко запела, заглушая ее слова:
   — Сплетница, сплетница по дворам все вертится…
   Пелле пыхтел от досады.
   — Можете, вы, наконец, оставить меня в покое, — пробормотал он. — Вам бы все только ругаться да ругаться!
   Чёрвен и Стина разом смолкли. Наступила долгая тишина. Наконец Чёрвен не выдержала, ей стало скучно.
   — А ты кем будешь, Пелле, когда вырастешь? — спросила она, чтобы снова завязать разговор.
   — Никем не буду, — ответил Пелле. — У меня только будет много зверюшек.
   Чёрвен посмотрела на него.
   — Но кем-то ты должен быть?
   — Не-е, не хочу никем.
 
   — Ну, тогда и не будешь, — заискивающе поддержала его Стина. Все началось сначала, Чёрвен снова взорвалась:
   — Нечего тебе тут распоряжаться!
   — А что я такого сказала? — спросила Стина.
   — Ступай домой, малышам нельзя на причале, кому сказано?
   — Тебе самой нечего здесь распоряжаться, — ответила Стина. Пелле вскочил и отряхнулся, словно выбравшись из муравейника.
   — Ну, с меня хватит, я пошел, — отрезал он, — больше здесь оставаться нельзя.
   В каморке при кухне по-прежнему сидел Мелькер и писал. Он распахнул настежь окно, и из сада потянуло подмаренником, а когда он поднимал взгляд от машинки, то видел голубой лоскуток фьорда, и это было очень приятно. Но не часто выдавалась у него свободная минута, когда бы он мог оторваться от рукописи. Сейчас он был целиком поглощен работой, и в такое время его лучше не отвлекать.
   Однако через открытое окно в его поэтический мир врывалось множество посторонних звуков и шумов. Он слышал, как Малин спорила с Юханом и Никласом. Она хотела, чтобы мальчики сходили за молоком, а те умоляли ее отпустить их погулять. Пусть она пошлет вместо них Пелле, потому что им просто до зарезу нужно вместе с Тедди и Фредди поискать, нет ли какой добычи в останках корабля у Сорочьего мыса.
   Очевидно, им удалось уговорить Малин. Мелькер услыхал, как вдали стих их веселый гомон, и он обрадовался благословенной тишине, наступившей после их ухода.
   К сожалению, тишина продолжалась недолго, потому что вдруг явилась Чёрвен и сунула нос в окошко. Она только что рассталась со Стиной у причала. Когда Пелле скрылся из виду, Чёрвен тоже заторопилась. Но прежде она сгоряча выпалила Стине, чтобы та никогда в жизни не надеялась поиграть с ней, а Стина в свою очередь сказала, что лучше этой новости давно ничего не слыхала.
   Чёрвен направилась к Столярову дому, чтобы найти Пелле и поговорить с ним начистоту, но его нигде не было. Зато в окне каморки она увидела своего друга Мелькера.
   — Ты все пишешь и пишешь? — спросила она. — а о чем ты пишешь?
   Руки Мелькера соскользнули с клавишей машинки.
   — Видишь ли, ты все равно не поймешь, — ответил он.
   — Почему это не пойму? Я все понимаю… Каждое слово, — заверила Чёрвен.
   — Только не это, — сказал Мелькер.
   — А ты сам-то хоть понимаешь, что пишешь? — спросила Чёрвен. Она облокотилась о подоконник, словно собиралась проторчать тут целый день, и тогда Мелькер издал стон.
   — Тебе что, худо? — удивилась Чёрвен.
   Мелькер ответил, что ему не худо, но станет еще лучше, если она сию же минуту сгинет с его глаз. И Чёрвен ушла. Но через несколько шагов она обернулась и крикнула:
   — Дядя Мелькер, знаешь что? Раз ты не умеешь писать так, чтобы я поняла, лучше вовсе не пиши!
   Мелькер снова издал стон. Один, другой, третий. Он увидел, что Чёрвен уселась на валун и не собирается уходить.
   — Здесь я тебе не помешаю! — закричала она.
   — Щипать траву ногами ты могла бы и у себя в палисаднике, — ответил Мелькер. — Осмелюсь заметить, там у вас трава куда гуще.
   «Вообще-то чудесный летний пейзаж, — подумал Мелькер, — пухленькая девочка среди подмаренника и чебреца…» Но он знал, что не напишет ни строчки, пока видит перед собой Чёрвен всякий раз, как только поднимает голову от рукописи.
   Тут он услыхал, как Пелле гремит молочным бидоном, и иступленно закричал:
   — Пелле! Иди сюда… вот тебе крона! Забирай с собой Чёрвен, идите и купите себе мороженое! Не спешите! Торопиться некуда!
   Пелле вообще-то хотелось погулять одному в тишине и покое без разных там девчонок. Его уши нуждались в отдыхе после шума на мостках. Но мороженое есть мороженое, и ради него он готов вынести общество Чёрвен. Теперь, как всегда без Стины, она была милой и кроткой.
   Мелькер с удовольствием наблюдал, как дети удалялись по тропинке, направляясь к янсоновой усадьбе, а следом за ними трусил Боцман. Он попытался было собраться с мыслями, и это ему почти удалось, как вдруг послышался писклявый голосок Стины и ее носик показался над жестяным подоконником.
   — Сказки пишешь? — спросила она. — Напиши мне одну!
   — Не пишу я сказок, — рявкнул Мелькер так громко, что даже Малин вздрогнула, хотя была уже на полпути к лавке Гранквистов.
   А Стина не вздрогнула, она только чуть заморгала глазами. По тону дяди Мелькера она сразу поняла, что он не в духе, но это, верно, оттого, что он, бедняга, не знает никаких сказок.
   — Хочешь, я расскажу тебе сказку? — сочувственно спросила она. — А ты запиши.
   — Малин! — закричал Мелькер. — Малин, на помощь!
   Стина с любопытством разглядывала его пишущую машинку.
   — Трудно небось писать книжки? А всего трудней — обложки, правда? Их, верно, пишет Малин?
   — Ма-а-лин!.. — закричал Мелькер.
 
   «Торопиться некуда», — особо подчеркнул Мелькер.
   И зачем только отец это сказал! Будто он ничего не смыслит в детях или никогда не видел янсонова выгона! Ведь за молоком всегда ходят по выгону. И вот теперь Чёрвен, Пелле и Боцман семенили по узенькой тропинке, петлявшей между березками. На выгоне в ту пору коров не было, что сильно огорчило Пелле. Но зато повсюду росли земляника и черника, порхали бабочки, по своим муравьиным тропкам сновали муравьи; там лежали поросшие мхом громадные валуны, на которые можно было взобраться, а на одной из берез, о чем было доподлинно известно Чёрвен, птица свила гнездо. Так что детей не надо было особенно уговаривать провести несколько часов на выгоне. Кроме того, там была лисья нора, где жила лиса с лисятами, рассказывала Чёрвен. Девочка как-то сама приходила сюда утром с папой и видела, как возле норы играли лисята.
   Но сейчас, когда она хотела показать Пелле нору, она никак не могла ее найти. Зато Боцман нашел ее сразу. Сначала он думал, что Чёрвен и Пелле идут в свой тайный шалаш, но как только он догадался, что ищет Чёрвен, он посмотрел на нее с таким видом, словно хотел сказать: «Оса ты этакая, почему ты сразу не попросила меня об этом?» — и повел их прямехонько к норе.
   Нора была на самом краю выгона, в расщелине скалы, и так надежно укрыта, что лучше лисе и желать нечего. Пелле весь дрожал от волнения. Глубоко под землей пряталась в норке лиса. Неважно, что Пелле не видел ее, зато он знал, что там в своей огненно-рыжей шубе сидит лиса с длинным хвостом и сверкающими глазами. Пелле было этого вполне достаточно.
   Дети никуда не спешили и сделали небольшой крюк по дороге к своей тайной хижине, которую построили в отместку Тедди, Фредди, Юхану и Никласу, этой четверке заговорщиков. У тех тоже была где-то своя хижина, и они объявили, что никто в мире, кроме членов тайного клуба, никогда не узнает, где она.
   Чёрвен и Пелле тотчас попросились в Члены тайного клуба, но их снова ждало разочарование.
   — Вы слишком малы, — возразила Тедди.
   Ведь тайная хижина находится далеко-далеко, совсем на другом острове, таинственном и необитаемом, куда дети до двенадцати лет не допускаются.
   — Так гласит наш устав, — добавила Тедди.
   Каждое утро несколько недель подряд четверка заговорщиков садилась в лодку и так усердно налегала на весла, что только брызги разлетались в разные стороны. А насупившиеся Чёрвен, Пелле и Стина оставались на пристани со своими горькими мыслями о том, что они слишком малы.
   — Не такие уж мы маленькие. Возьмем и построим свою тайную хижину, — сказала Чёрвен.
   И они построили ее на янсоновом выгоне и приняли в эту игру даже Стину.
   Но через два дня, когда они с таинственным видом сидели в своей тайной хижине, прибежал Никлас и сунул в хижину голову.
   — Хижина что надо, — сказал он, — да еще тайная… правда, ее видит всякий, кто идет за молоком.
   Он чуточку посмеялся над ними, хотя не думал ничего плохого, но сбитая из двух листов фанеры и укрытая старым одеялом хижина показалась малышам после этого ужасно жалкой, и бывать там стало ни капельки не интересно.
   Сегодня же не было конца увлекательным приключениям. Когда Пелле и Чёрвен подошли наконец к хутору, они даже не поверили, что им так повезло. Дядя Янсон как раз собрался перевозить своих коров на Большой остров, где у него было еще одно пастбище.
   При виде коров Пелле просто ошалел от счастья и, не задумываясь, швырнул бидон к стенке хлева.
   — Дядя Янсон, миленький, можно нам поехать с вами, возьмите нас с собой! — взмолился он.
   Раньше ему не приходилось видеть коровьего парома, и никогда в жизни он не видел, чтобы коровы ездили по морю на пароме. Такого нигде не встретишь, разве только на Сальткроке. Чёрвен считала, что именно она в той или иной мере хозяйничает на острове, и это ее заслуга, что там есть лисьи норы и коровьи паромы. Теперь она вела переговоры с дядей Янсоном. Вот было бы здорово прокатиться вместе с коровами и доставить Пелле удовольствие! Дядя Янсон призадумался: Боцман занимал примерно столько же места, сколько полкоровы. Но Чёрвен заверила, что собака может сжаться и совсем-совсем сплющиться, и тут же торжествующе ввела Пелле на коровий паром.
   Было тесно: прямо к лицу Пелле прижалась коровья морда, но Пелле только этого и ждал. Он погладил влажные коровьи губы, и она облизала его пальцы шершавым языком. Пелле рассмеялся от радости.
   — Хорошо бы мне корову, — сказал он. — Мне бы вот эту, она так преданно смотрит в глаза.
   Чёрвен пожала плечами.
   — Эка невидаль! Все коровы так смотрят.
 
   Ни в тот, ни в другой день Пелле не получил коровы. Но с ним приключилось такое, что бывает только в сказках. Все началось на Большом острове возле крольчатника за рыбачьей хижиной. У клетки стоял Кнутте Эстерман, тринадцатилетний рыжий паренек, старый приятель Чёрвен и счастливый обладатель трех белых кроликов, один вид которых так поразил Пелле, что он слова не мог вымолвить.
   — Через час паром идет обратно на Сальткроку, — сказал дядя Янсон, прежде чем высадить Чёрвен и Пелле на острове. — Не успеете вовремя к причалу, придется вам добираться домой вплавь.
   — Будь спокоен, — ответила Чёрвен и позвала Пелле пойти с ней к Кнутте, счастливому обладателю кроликов.
   — Есть же счастливчики на свете, — со вздохом сказал Пелле.
   — Купи себе одного, — посоветовал Кнутте, видя, в какой восторг привели Пелле кролики и как долго он не отходит от клетки. — У Рулле на Ясеньковом острове есть маленькие крольчата, и он их продает, — добавил он.
   Кнутте говорил таким тоном, словно это было самое обыденное дело и занимайся им хоть каждый день, была б только охота. Пелле даже засопел. Неужто в самом деле можно купить кролика, да еще так запросто, подумать только! А что скажет папа, что скажет Малин, и где он будет держать своего кролика? От этих мыслей голова пошла кругом, но вдруг он что-то вспомнил, и блеск в его глазах погас так же внезапно, как и загорелся.
   — У меня нет денег.
   — Как так нет, — возразила Чёрвен. — У тебя есть крона, и если я скажу Рулле с Ясенькового острова, что ее хватит, значит хватит.
   — Да, но… да, но… — пробормотал Пелле.
   — Залезайте в наш ялик, — предложил Кнутте, — до Ясенькового острова доплывете за пять минут.
   Как раз этого им делать не разрешалось. Ни Пелле, ни Чёрвен не разрешалось без взрослых садиться в лодку.
   — Всего-то пять минут, — сказала Чёрвен. — Все равно, что ничего. Она сама всем распорядилась. Пелле оторопел и не сопротивлялся.
   Она потащила его за собой в ялик и, прежде чем Пелле понял, что происходит, она уже перевезла его через залив на Ясеньковый остров и представила Рулле, как оптового покупателя кроликов.
   А кроликов там было видимо-невидимо. Позади дровяного сарая Рулле тянулись длинные ряды кроличьих клеток, в которых сидели кролики всех возрастов и всех мастей — черные, белые, серые и пегие. Пелле прижался лицом к железным прутьям и вдохнул восхитительный запах кролика, сена и увядших листьев одуванчика. Он подолгу стоял перед каждой клеткой, заглядывая каждому кролику в глаза. В одной из клеток сидел в одиночестве маленький пухленький пегий с белыми пятнами кролик и так усердно хрупал листья, что у него даже кончик носа подрагивал.
   — Этого, — сказал Пелле. Больше он не мог ничего сказать, а только смотрел на кролика и с замиранием сердца ждал, когда же, наконец, возьмет его на руки.
   — Он самый неказистый из всех, — отметила Чёрвен.
   Пелле с нежностью взглянул на пегого.
   — Неужели? А по-моему, он так преданно смотрит мне в глаза.
   Рулле с Ясенькового острова был старый холостяк. Один-одинешенек жил он на острове, промышляя рыбой и торгуя кроликами. Раз. в неделю он приезжал в лавку Гранквистов закупить табаку, кофе и прочих припасов, поэтому не мог не встречаться там с Чёрвен, как и все жители окрестных шхер, приезжавшие в лавку на Сальткроку.
   Теперь она стояла перед ним, зажав в кулаке Пеллину крону.
   — Даю за кролика крону. Идет? — сказала она, указывая на пегого.
   — М-да, — ответил Рулле, пораженный столь бессовестным предложением.
   Но Чёрвен уже сунула крону ему в руку.
   — Спасибо, я знала, что ты согласишься.
   Быстро открыв клетку, она вытащила кролика и сунула его в объятия Пелле.
   — Держи!
   Рулле потирал руки с довольным видом.
   — Да, Чёрвен, здорово ты умеешь обделывать делишки! Ну, погоди, вот я приду в лавку за табачком!
   Пелле гладил кролика, жмурясь от удовольствия. Шерсть кролика была мягкая и нежная. Пелле стало даже как-то не по себе. Он понял вдруг, какое неслыханное привалило ему счастье.
   — Погоди малость, вот подрастет, отличное получится из него жаркое!
   У Пелле побелел кончик носа.
   — Никогда не будет из него жаркое, ни за что на свете! — горячо заверил он.
   — Зачем же он тогда тебе? — спросил Рулле.
   Пелле крепко прижал к себе кролика.
   — Он мой! Он мне нужен!
   Рулле не был черствым человеком и согласился, что кролика можно держать просто для себя, хотя такая мысль никогда раньше не приходила ему в голову. Увидев, как несказанно обрадовался мальчик такому крохотному и неказистому крольчонку, Рулле оживился. Он притащил Пелле деревянный ящик для кролика и, улыбаясь, проводил мальчика до причала. А Чёрвен уже сидела на веслах.
   — Сегодня теплый погожий денек, — сказал Рулле, вытирая пот со лба. — Повезло тебе, Чёрвен, грести недалеко.
   Чёрвен с видом знатока взглянула на тучи, затянувшие небо за островом, и мрачно изрекла:
   — Будет гроза!
   Конечно, хорошо, что грести недалеко. Она была храбрая, как настоящий полководец, но у нее была одна маленькая слабость. Она до смерти боялась грозы, хотя и не признавалась в этом.
   Только она взялась за весла, как послышались первые отдаленные раскаты грома.
   Правда, Пелле их не слыхал. Он сидел на носу ялика, держа ящик на коленях, и через щелку разглядывал своего кролика, своего собственного кролика! Понадобились бы страшные раскаты грома, чтобы отвлечь его от этого занятия.
   Но тут раздался страшный оглушительный треск, и он поднял глаза. Пелле увидел Чёрвен, которая сидела с таким выражением лица, словно вот-вот заплачет, и удивленно спросил:
   — Никак ты грозы боишься? Чёрвен заерзала на месте.
   — Не-е, не боюсь… только иногда… когда гром гремит.
   — Фу, гроза — это совсем не страшно, — уговаривал девочку Пелле.
   При этом он испытывал чувство гордости, что хоть раз оказался мужественнее Чёрвен. Конечно, нет ничего хорошего сидеть целую ночь на кухне и слушать раскаты грома, но грозы он ни капельки не боялся, хотя вообще-то был не из храбрых.
   — Тедди тоже говорит, что гроза — это не страшно, — сказала Чёрвен. — Но когда бушует гроза, то, вроде бы, она говорит мне: «А вот и нет, конечно, я страшная», — и тогда я ей верю больше, чем Тедди.
   Только она успела это сказать, как над головой снова загремело: раздался такой страшный треск, что Чёрвен вскрикнула и в испуге закрыла лицо руками.
   — Ой, весла, — крикнул Пелле, — гляди, весла!
   Чёрвен пришла в себя и взглянула на весла. Они тихонько плыли по волнам в нескольких метрах от ялика.
   Много раз Чёрвен роняла весла в воду, и это ее не путало. Но теперь бушевала гроза, и ей не хотелось остаться в ялике, на котором без весел к берегу не причалишь. Поэтому она вместе с Пелле стала звать на помощь Рулле. Они видели, как Рулле, не оглядываясь, взбирался на пригорок к своим кроликам.
   — Ты что, глухой, что ли? — закричала напоследок Чёрвен. Как видно, она не ошиблась. Вскоре Рулле исчез из виду. А ялик тихо скользил по воле волн.
   Пелле испуганно спросил, неужто это и есть кораблекрушение и неужто ему в самом деле придется умереть именно теперь, когда у него есть кролик?
   — Ничего с тобой не случится, будешь сидеть в лодке, пока нас не прибьет к Ворчальному острову, — ответила Чёрвен.
   Из воды вокруг Большого и Ясенькового островов словно изюмины из сдобной булки торчали скалистые необитаемые островки. Одним из них и был Ворчальный остров. Теперь всякому было ясно, что кораблекрушения не будет: волны несли ялик прямо к этому островку. Притом в удобную маленькую бухточку, куда Чёрвен направляла его, хлопая черпаком по воде. Они вытащили ялик на берег. Самое время! Со стороны Большого острова на них уже надвигался дождь. Сплошная пелена дождя, нависшая над свинцовой водой, неотвратимо приближалась. Через несколько секунд разразится ливень, как в день всемирного потопа.
   — Бежим! — закричала Чёрвен и, перескакивая через прибрежные валуны, помчалась под защиту деревьев, росших чуть поодаль. Пелле несся за ней изо всех сил, не выпуская ящика из рук, а Боцман тыкался ему носом в ноги, стараясь помочь.
   Тут раздался радостный крик Чёрвен:
   — Хижина! Мы нашли хижину!
   И вправду, они ее нашли. Хижина, та самая заветная хижина, о которой ходили разговоры все лето, стояла у самого берега. Лучше ее не сыщешь ни на одном островке, ни в одних шхерах. Хижину укрывали лохматые ветки елей, а сложена она была как настоящий дом, щели между досками заткнуты мхом, на крыше куски дерна. Вот такой и должна быть настоящая хижина. И отыскали они ее очень кстати. Потому что потоки воды обрушились на остров. А они сидели в хижине и смотрели меж елями, как дождь яростно полосовал фьорд и прибрежные скалы.
   — А мы здесь совсем сухие, — сказала довольная Чёрвен. — Уж я поблагодарю Тедди и Фредди, когда мы вернемся домой.
   — Мы никогда не вернемся домой, — ответил Пелле, но, как ни странно, страха он не ощутил. Потому что коротать время в хижине, пока хлещет дождь, куда интереснее, чем в знакомом рыбачьем сарае. И к тому же утешением ему был кролик. Пелле открыл ящик и погладил свое сокровище.
   — Ты ведь не боишься? — спросил он его. — Тебе нечего бояться, раз ты со мной.
   Чёрвен сияла от восторга. Вот будет здорово вернуться домой и поговорить с Тедди и Фредди о тайных хижинах! Она с радостью предвкушала эту встречу и вовсе не боялась, что они останутся на Ворчальном острове до конца жизни. Вообще она уже больше ничего не боялась, потому что гроза отгремела, а вскоре прекратился и дождь. «В этой хижине можно поиграть», — подумала Чёрвен. Например, в кораблекрушение; будто их выбросило на необитаемый остров, как Робинзона, о котором ей рассказывала Фредди. И у него была точь-в-точь такая же хижина. Пелле мог бы стать Пятницей, а кто был бы Робинзоном — гадать не приходится. Но Чёрвен хотелось быть не просто Робинзоном, а Робинзоном, у которого есть маленький садик, где бы она собирала на сладкое землянику. Она видела, сколько спелой земляники краснело в траве перед хижиной. Будь ее Пятница как все люди, он взял бы старую удочку Тедди, стоявшую возле хижины, и наловил бы в море окуней.