Линдгрен Астрид. Знаменитый сыщик Калле Блюмквист играет

   — Здесь можно искать человека две недели, и всё без толку. Самое подходящее место, если ты натворил что-нибудь и хочешь спрятаться.
   — Ты так думаешь? — спросил дядя Эйнар.
   Калле ходил и вынюхивал что-то, чуть не тычась носом в землю.
   — Послушай, что это ты делаешь? — удивился дядя Эйнар.
   Калле слегка покраснел.
   — Я хотел посмотреть, может, остались какие-нибудь следы после тех бедняг, которые сидели здесь в тюрьме.
   — Чудак ты, здесь же с тех пор перебывало столько народу! — сказала Ева-Лотта.
   — Дядя Эйнар, наверное, ещё не знает, что Калле у нас — сыщик? — В голосе Андерса послышались насмешка и превосходство.
   — Да что ты говоришь? А я и не знал!
   — Да, и притом один из лучших на сегодняшний день.
   Калле мрачно посмотрел на Андерса.
   — Никакой я не лучший, — сказал он. — Просто мне нравится думать про всякие такие вещи. Ну, про бандитов там, как их ловят… Что ж тут плохого?
   — Абсолютно ничего, мой мальчик! Желаю тебе поскорее изловить целую шайку преступников. Знай себе вяжи в пачки и отправляй в полицию!
   Дядя Эйнар загоготал. Калле возмутился, но виду не подал. Никто не воспринимает его всерьёз…
   — Не забивай себе голову, — сказал Андерс. — Самое большое преступление было совершено в этом городе Хромым Фредриком. Это когда он в воскресный день стащил из ризницы кружку с пожертвованиями. Да и то он её тут же вернул, как только протрезвел.
   — А теперь он каждую субботу и воскресенье проводит в кутузке, так что кружка в безопасности, — со смехом подхватила Ева-Лотта.
   — Не то Калле устроил бы засаду и схватил его на месте преступления! — не унимался Андерс. — Был бы хоть один жулик на твоём счету.
   — Ну ладно, не будем обижать господина знаменитого сыщика, — вмешался дядя Эйнар. — Вот увидите, в один прекрасный день он ещё себя покажет — засадит за решётку кого-нибудь, кто стянет шоколадку в магазине его папы.
   Калле так и кипел от злости. Он ещё мог допустить, чтобы над ним подшучивал Андерс или Ева-Лотта, но уж никто другой, и меньше всего этот зубоскал дядя Эйнар.
   — Да, милый Калле, — сказал дядя Эйнар, — ты далеко пойдёшь, если тебя не остановят! Э, нет, это ты брось! — Последние слова относились к Андерсу, который, достав огрызок карандаша, приготовился расписаться на каменной стене.
   — А почему нет? — удивилась Ева-Лотта. — Давайте распишемся и число поставим! Может, мы придём сюда ещё раз, когда станем совсем-совсем старыми, и нам стукнет лет по двадцать пять! Вот здорово будет, когда мы найдём здесь наши имена!
   — Да, это напомнит нам об ушедшей молодости, — важно произнёс Андерс.
   — Ладно, делайте что хотите, — сказал дядя Эйнар.
   Калле всё ещё дулся и сначала не хотел писать вместе со всеми, но потом передумал, и скоро на стене выстроились в ряд их имена: Ева-Лотта Лисандер, Андерс Бенгтсон, Калле Блюмквист.
   — Дядя Эйнар, а вы разве не напишете своё имя? — поинтересовалась Ева-Лотта.
 

 
   — Нет уж, я лучше воздержусь. Кстати, здесь холодно и сыро, а это совсем не полезно для моих старых костей. Айда на солнышко!.. И вот ещё что, — сказал дядя Эйнар, когда за ними захлопнулась дверь, — нас здесь не было, понятно? Чтоб не болтать!
   — Как так — никому не говорить?! — возмутилась Ева-Лотта.
   — Ни в коем случае, прелестная сеньора! Это государственная тайна, — заявил дядя Эйнар. — И не вздумай забыть об этом, а то я опять тебя ущипну!
   — Только попробуйте! — огрызнулась Ева-Лотта.
   Солнце ослепило их, когда они выбрались из-под тёмных сводов старого замка, жара казалась почти невыносимой.
   — А что, если я попробую завоевать ваше расположение, предложив вам пирожные и лимонад? — сказал дядя Эйнар.
   Ева-Лотта милостиво кивнула:
   — Вас иногда посещают дельные мысли!
   Они устроились в открытом кафе за столиком возле перил, над самой рекой. Отсюда можно было бросать крошки прожорливым окунькам, которые оказывались тут как тут, приплывая со всех сторон и от жадности чуть ли не выскакивая из воды. Высокие липы давали приятную тень, и когда дядя Эйнар заказал целое блюдо пирожных и три стакана лимонада, даже Калле смирился с его присутствием в городе.
   Дядя Эйнар покачался на стуле, бросил окунькам несколько крошек, побарабанил пальцами по столу, немного посвистел и наконец сказал:
   — Ешьте сколько влезет, только поскорее! Мы не можем здесь сидеть весь день.
   «Чудной он какой… — подумал Калле. — Непоседливый и вечно куда-то торопится».
   Он всё больше и больше убеждался в том, что дядя Эйнар беспокойная натура. Сам Калле готов был сидеть здесь сколько угодно, наслаждаясь пирожными, игрой весёлых окуньков, солнцем и музыкой. Он не понимал, зачем куда-то спешить, если и здесь так хорошо.
   Дядя Эйнар посмотрел на часы.
   — Стокгольмские газеты, наверное, уже пришли, — оживился он. — Слушай, Калле, ты молодой и шустрый, сбегай-ка купи мне газету!
   «Вот ещё! Так и побежал!» — подумал Калле. Но вслух сказал:
   — Андерс гораздо моложе и шустрее меня.
   — Правда?
   — Да, он родился на пять дней позже, хотя, конечно, он не такой воспитанный, — сказал Калле и поймал крону, брошенную ему дядей Эйнаром.
   «Но уж во всяком случае я сначала просмотрю газету сам, — решил он, отходя от киоска. — Хотя бы заголовки и картинки».
   Так… Всё как обычно. Сначала ужасно много про атомную бомбу, потом сплошь политика (и кто это только читает!), потом «Автобус врезался в поезд», «Грубое нападение на пожилого мужчину», «Бодливая корова сеет панику», «Крупная кража драгоценностей…» и «Почему растут налоги?».
   «Ничего особенного», — заключил Калле.
 

 
   Но дядя Эйнар жадно схватил газету. Торопливо просмотрев её, он отыскал раздел «Последние новости» и настолько углубился в чтение, что даже не расслышал, как Ева-Лотта спросила, можно ли ей взять ещё пирожное.
   «Чем это он так увлёкся?» — подумал Калле. Его так и подмывало заглянуть через плечо дяди Эйнара, но он не был уверен, что тому это понравится.
   По-видимому, дядю Эйнара заинтересовала только одна заметка, так как он вскоре отбросил газету и не стал её брать с собой, когда они сразу после этого ушли из кафе.
   На Большой улице дежурил полицейский Бьёрк.
   — Привет! — крикнула ему Ева-Лотта.
   — Здравствуй, — ответил Бьёрк и отдал честь. — Ты ещё ниоткуда не свалилась и не сломала себе шею?
   — Пока нет. Но завтра я собираюсь залезть на вышку в городском саду, так что кто знает! Если, конечно, полицейский Бьёрк не придёт и не снимет меня с вышки.
   — Придётся прийти, — сказал Бьёрк и опять отдал честь.
   Дядя Эйнар дёрнул Еву-Лотту за ухо.
   — Вот как, ты водишь дружбу с полицией?
   — Ой, не надо! — вскрикнула Ева-Лотта. — А разве он не жутко красивый?
   — Кто? Я? — спросил дядя Эйнар.
   — Да нет же, Бьёрк, разумеется.
   Около скобяной лавки дядя Эйнар остановился.
   — Ну пока, ребята, — сказал он. — Мне надо сюда на минутку.
   — Наконец-то! — с облегчением вздохнула Ева-Лотта, когда он исчез.
   — Да уж! Хоть он и угощает пирожными, а всё-таки при нём как-то не так, — согласился Андерс.
 

 
   Потом Андерс и Ева-Лотта, стоя на мосту, соревновались, кто дальше плюнет. Калле в состязании не участвовал. Ему вдруг вздумалось проследить, что же дядя Эйнар купит в скобяной лавке. «Азбука сыскного дела», — сказал он себе. Ведь о человеке можно узнать довольно много уже по тому, что он покупает в скобяных лавках.
   «Если дядя Эйнар выберет электрический утюг, — рассуждал Калле, — значит, он натура хозяйственная, а если купит санки, тогда… тогда он не в своём уме! Ибо какая польза человеку от санок летом, ведь снег только на картинке и увидишь! Но я готов биться об заклад, что он пошёл в лавку не за санями!»
   Калле остановился у витрины и заглянул внутрь. Дядя Эйнар стоял у прилавка. Продавец как раз что-то ему показывал. Калле заслонил рукой глаза от солнца, чтобы лучше видеть. Ах, вот оно что — карманный фонарик!
   Калле ломал голову: зачем, зачем дяде Эйнару карманный фонарик? Посреди лета, когда ночью почти так же светло, как и днём! Сначала отмычка, теперь вот карманный фонарик! Разве всё это не в высшей степени странно?
   «Итак, дядя Эйнар весьма подозрительная особа», — заключил Калле. Но Калле Блюмквист не из тех, кто позволит всяким подозрительным личностям шляться тут бесконтрольно. Отныне дядя Эйнар будет находиться под особым наблюдением Калле Блюмквиста!
   Вдруг он вспомнил про газету. Если подозрительная личность усиленно интересуется чем-то в газете, это тоже настораживает и требует выяснения. Азбука сыскного дела!
   Он помчался обратно в кафе. Газета лежала на столе. Калле взял её и сунул за пазуху. Надо бы её приберечь! Даже если сейчас и не дознаться, что же читал с таким интересом дядя Эйнар, то в дальнейшем эта газета может пригодиться.
   И знаменитый сыщик Блюмквист отправился домой и полил клубнику, очень довольный собой.

3

   — Надо что-то придумать, — сказал Андерс. — Не можем ведь мы вот так болтаться без дела всё лето. Что бы это изобрести?
   Он запустил руку в свою густую чёрную шевелюру и стал напряжённо думать.
   — Пять эре за хорошую идею, — объявила Ева-Лотта.
   — Цирк… — неуверенно произнёс Калле. — Мы устроим цирк?
   Ева-Лотта спрыгнула с качелей.
   — Пятак твой! Давайте сразу и начнём!
   — А где? — спросил Андерс.
   — Да в нашем саду, — решила Ева-Лотта. — Где ж ещё?
   Сад булочника и вправду годился для всего на свете, так почему же не устроить в нём цирк?
   Перед домом Лисандеров красовались роскошные клумбы и расчищенные дорожки. Зато позади дома, где сад постепенно спускался к реке, он рос сам по себе. Лучшего места для игр и не придумать! Ровная площадка, поросшая короткой травой, отлично подходила и для футбола, и для крокета, и для всяких спортивных упражнений. Здесь же поблизости находилась пекарня. Над этой частью сада постоянно витал волшебный запах свежеиспечённого хлеба, который удивительно приятно перемешивался с ароматом сирени. И если терпеливо и настойчиво крутиться возле пекарни, то можно было дождаться, пока папа Евы-Лотты высунется в окно в своём белом колпаке и спросит, не хочет ли кто свежую булочку или крендель.
   А поближе к реке росли два старых вяза, словно созданных для того, чтобы на них лазить. Можно было без особого труда забраться на самую макушку, откуда открывался отличный вид на город. Вот речка серебряной лентой вьётся меж старых домов, вон сады и маленькая деревянная часовенка, а там вдали, на холме, — развалины замка…
   Речка служила естественной границей сада булочника. Над самой водой простирала свои ветви корявая ветла, с которой очень удобно было удить рыбу. Друзья часами сидели здесь, и Ева-Лотта, разумеется, захватывала самое лучшее место.
   — Цирк должен быть возле пекарни, — сказала Ева-Лотта. — У задней стены.
   Калле и Андерс одобрительно кивнули.
   — Найдём брезенты, отгородим площадку, поставим на ней скамейки для зрителей, и можно начинать! — выпалил Андерс.
   — А может быть, прежде всё-таки приготовить несколько номеров? — насмешливо заметил Калле. — Думаешь, стоит тебе выйти, как все зрители помрут со смеху! Впрочем, такому шуту и готовиться не надо! Но ведь в настоящую программу надо включить акробатику и ещё что-нибудь.
   — Я буду наездницей! — воскликнула Ева-Лотта. — Возьму нашу лошадь, которая хлеб возит. Красота! — И она послала воздушный поцелуй воображаемой публике. — Высшая школа верховой езды, наездница Ева-Шарлотта! Звучит? — сказала она.
   Калле и Андерс смотрели на неё с обожанием. Ещё бы, конечно, звучит! И цирковые артисты со всем пылом и рвением взялись за работу.
   Да, лучше места, чем то, которое предложила Ева-Лотта, и не найти! Южная стена пекарни вполне подходила как фон для цирковых номеров, а размеры площадки, покрытой травой, вполне позволяли разместить и зрителей, и арену. Недоставало только брезента, который служил бы им занавесом.
   Хуже обстояло дело с артистическими уборными. Но находчивая Ева-Лотта быстро нашла выход. Над пекарней тянулся чердак, большой люк под самой крышей позволял подавать туда вещи прямо со двора.
   — А раз можно туда подавать, значит, можно оттуда и выгружать, — сказала Ева-Лотта. — Вот мы и будем выгружаться. Привяжем верёвку наверху и будем съезжать по ней, когда подойдёт очередь выступать. А когда номер кончится, убежим тихонечко, чтобы зрители не заметили, вернёмся по внутренней лестнице на чердак и будем ждать следующего выхода. Это же страшно оригинально, разве нет?
   — Да, страшно оригинально, — согласился с ней Андерс. — А если ты ещё и лошадь сумеешь уговорить съезжать по верёвке, тогда уж будет просто жутко оригинально. Но это, пожалуй, потруднее. Она хоть и укрощённая и послушная, но есть же, в конце концов, и для лошади предел!
   Об этом Ева-Лотта не подумала. Так или иначе, она не собиралась совсем отказываться от своей блестящей идеи.
   — Когда будет мой выход, один из вас станет конюхом, проведёт лошадь через зрительный зал на арену и поставит её под чердачным люком. А потом — хлоп! — я съеду ей на спину.
 

 
   Подготовка развернулась полным ходом. Калле одолжил у отца брезенты. Андерс съездил на велосипеде за город на дровяной склад и купил там мешок опилок, чтобы посыпать арену. Затем привязали верёвку на чердаке, и трое артистов принялись съезжать вниз. Они так усердно упражнялись, что чуть не позабыли обо всём остальном. В самый разгар вдруг появился дядя Эйнар.
   — Как это он целых полдня пробыл один? — шепнула Ева-Лотта мальчикам.
   — А ну-ка, кто сбегает с письмом на почту? — крикнул дядя Эйнар.
   Ребята переглянулись. Ни у кого из них не было особой охоты. Но тут в Калле заговорило чувство долга. Дядя Эйнар — личность подозрительная, а переписка подозрительных личностей требует контроля.
   — Я сбегаю! — крикнул он.
   Ева-Лотта и Андерс были приятно удивлены. Калле схватил письмо и помчался. Скрывшись из виду, он тотчас взглянул на адрес.
   На конверте было написано: «Фрёкен^[3] Лола Хельберг, Стокгольм, до востребования».
   «До востребования» означало, что адресат сам должен получить письмо на почтамте, это Калле знал.
   «Подозрительно, — подумал Калле. — Почему он не пишет ей прямо на дом?»
   Он достал свою записную книжку и раскрыл её. В верхней части страницы был «Список подозрительных лиц». Раньше этот список охватывал немалое количество «лиц», но потом Калле скрепя сердце вынужден был повычёркивать их одного за другим. Ему так и не удалось ни одного из них уличить в чём-либо преступном.
   Теперь в списке числился всего один человек — дядя Эйнар. Его имя было подчёркнуто красным, а ниже аккуратно перечислялись приметы. За приметами следовал раздел: «Особо подозрительные обстоятельства», где значилось: «Имеет отмычку и карманный фонарик». У Калле, разумеется, тоже был карманный фонарик, но это же совсем другое дело!
   Выудив из кармана огрызок карандаша, Калле прислонился к забору и дописал: «Ведёт переписку с фрёкен Лолой Хельберг, Стокгольм, до востребования». Затем он добежал до ближайшего почтового ящика и через минуту уже вернулся в «Калоттан» — так по зрелом размышлении решено было назвать новый цирк.
   — А что это значит? — спросил дядя Эйнар.
   — Неужели непонятно? «Ка» — Калле, «Лотт» — Ева-Лотта. «Ан» — Андерс, — ответила Ева-Лотта. — Кстати, вам нельзя смотреть, как мы репетируем.
 

 
   — Очень жестоко с вашей стороны. Что же я буду целый день делать?
   — Пойдите рыбку поудите, — предложила ему Ева-Лотта.
   — Ты что, хочешь, чтобы у меня сделался нервный припадок?
   «Чрезвычайно беспокойная натура», — подумал Калле.
   Но Ева-Лотта была неумолима. Она безжалостно выпроводила дядю Эйнара, и репетиция цирка «Калоттан» продолжилась полным ходом. Андерса, как самого сильного и ловкого, выбрали директором цирка.
   — Но и я тоже хочу немножко распоряжаться, — объявила Ева-Лотта.
   — Ну уж нет. Раз я директор, значит, всё.
   Директор Андерс твёрдо решил создать действительно хорошую акробатическую труппу и заставил Калле и Еву-Лотту тренироваться несколько часов подряд.
   — Ну вот, — удовлетворённо сказал он под конец.
   Ева-Лотта, одетая в голубой спортивный костюм, с гордой улыбкой выпрямилась. Она стояла одной ногой на плече Андерса, а другой на плече Калле. Мальчики в свою очередь упирались широко расставленными ногами в зелёную доску качелей, и Ева-Лотта очутилась на такой высоте, что ей даже стало немного не по себе. Но она бы скорее умерла, чем призналась, что у неё душа уходит в пятки, когда она смотрит вниз.
   — Было бы здорово, если бы ты хоть немного постояла на руках, — выдавил из себя Андерс, силясь удержать равновесие. — Зрителям бы это понравилось.
   — Было бы здорово, если бы ты посидел на своей собственной голове, — сухо ответила Ева-Лотта. — Зрителям бы это понравилось куда больше.
   Внезапно в саду послышался ужасающий визг, душераздирающий вопль существа, попавшего в величайшую беду.
   Ева-Лотта вскрикнула и с риском для жизни спрыгнула вниз.
   — Ой, что это? — сказала она.
   Все трое опрометью выбежали из цирка. В следующее мгновение навстречу им, сопровождаемый страшным грохотом, выкатился серый клубок. Это он издавал такие невероятные вопли. Так ведь это же Туссе, котёнок Евы-Лотты!
   — Туссе, Туссе, что же это? — всхлипывала Ева-Лотта. Она схватила котёнка, хотя тот царапался и кусался. — Смотрите… Как не стыдно! Кто-то привязал эту штуку, чтобы напугать его до смерти!
   К хвосту котёнка была привязана бечёвка, на которой болталась консервная банка.
   Ева-Лотта разрыдалась.
 

 
   — Если бы я только знала, кто это сделал, я бы…
   Она подняла глаза. В двух шагах от неё стоял дядя Эйнар и весело смеялся.
   — Ох, вот умора! — сказал он. — В жизни ещё так не смеялся!
 

 
   Ева-Лотта шагнула к нему:
   — Это вы сделали?
   — Что — сделал? Нет, вы видали когда-нибудь такие прыжки? Зачем ты отвязала банку?
   Ева-Лотта закричала и кинулась на него. Заливаясь слезами, она дубасила дядю Эйнара кулаками куда попало.
   — Это ужасно, подло, я вас ненавижу!