Старые охотники закивали головами: так и должен был поступить колдун. Но Льок прошел и мимо их жилища, лишь немного, будто в раздумье, замедлив шаг. Старики нахмурились — неужели Главным охотником станет кто-нибудь не из их землянки? Колдун и в самом деле подошел к жилищу «лесного человека». Знаком он велел отойти в сторону первому охотнику, второму, третьему, и, только когда очередь дошла до Ау, колдун торжественно сказал:
— Вот кого мои духи избрали Главным охотником!
ГЛАВА 17
ГЛАВА 18
ГЛАВА 19
— Вот кого мои духи избрали Главным охотником!
ГЛАВА 17
Дни становились короче, а ночи длиннее. По вечерам в темнеющем небе стали появляться крупные звезды. Поспевали ягоды. Учившиеся летать птенцы с каждым днем поднимались все выше и выше. Исчезли оводы, и олени, освободившись от своих маленьких лютых мучителей, спокойно бродили по лесу, поедая грибы. Грибов было такое множество, что олени, исхудавшие за лето, быстро жирели.
Пора позднего лета — веселая и хлопотливая, каждый — от муравья до человека — торопился сейчас запастись едой на долгую зиму. В стойбище все были заняты делом. Даже дряхлые старухи и те разбрелись по лесу, по болотам, собирая только им известные травы и коренья, которыми можно и вылечить и околдовать человека. Взрослым помогали малые ребята — они старательно разыскивали остро пахнущий дикий лук, выкапывали его из земли и несли в селение. В дни предвесеннего голода, когда у людей стойбища начинали пухнуть ноги и кровоточить десны, лук был лучшим лекарством.
Больше всего радостных хлопот было у молодежи. Юноши, еще не посвященные в охотники, и девушки, не переселившиеся в отдельные землянки, вместе с подростками не выходили из лесу. Они забирались в самую глушь, к озеркам среди топких болот. К середине лета болота немного подсыхали, и, перепрыгивая с кочки на кочку, можно было добраться до густых зарослей осоки. Там укрывались линяющие гуси.
Тибу, недавно посвященный в охотники, считался наравне с Льоком лучшим ловцом линяющих гусей. Только Льок любил выслеживать птицу в одиночку, а Тибу всегда подбирал себе целую ватагу сверстников. Охотникам не полагалось заниматься этим промыслом. У них было сейчас другое дело — мять ремни и готовить охотничьи снасти. Но Тибу так любил охоту на гусей, что стал просить Ау отпустить его в последний раз за «линьками».
Ау задумался — это было не в обычае стойбища. Но ведь юноша может принести большую пользу селению, распоряжаясь молодежью на охоте за дичью. А чтобы мять ремни, хватит и пожилых охотников. Поразмыслив, Ау согласился. Обрадованный юноша сейчас же побежал догонять друзей, уже ушедших в лес.
Старый Нюк имел привычку обходить по вечерам лагерь, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Заглянув в землянку «блестящей стрелы»и сразу приметив, что Тибу нет на обычном месте, он сказал об этом Главному охотнику. Ау объяснил, что отпустил юношу на промысел за линяющими гусями.
— Зачем нарушаешь порядок? — начал выговаривать старик. — Разве Главный охотник не должен следить, чтобы все было, как велит обычай? Старого Нюка поддержали не только пожилые охотники, а и те, кто был помоложе, — кому не надоест изо дня в день мять до боли в ладонях мокрую кожу? Разве не веселее разыскивать притаившуюся в чаще приозерной осоки птицу?
Если бы на месте Ау был Кремень, он бы одним взглядом из-под нахмуренных бровей заставил бы умолкнуть недовольных. Но Ау приходилось трудно. Старики не упускали случая напомнить ему, что он еще молод и потому многого не знает, а молодежь слишком привыкла считать его простым охотником, как и они сами.
Чтобы не рассориться со всеми, раздосадованный Ау ушел из лагеря в лес, захватив с собой копье.
Пора светлых северных ночей была на исходе. Еще не потускнела на небе багровая полоса заката, а в лесу уже начало быстро темнеть. Птицы немного повозились на ветках, устраиваясь на ночлег, и притихли, звери помельче забились в норы, зато ночные хищники вышли на охоту. В озерах по самому дну бесшумно двигались щуки, над ними темной тенью скользили выдры. На толстом суку притаилась рысь, поджидая добычу. Бесшумно рыскали волки, где-то ревела медведица, сзывая разбежавшихся медвежат. Ей самой некого было опасаться, но глупые детеныши могли погибнуть и от когтей рыси, и от клыков волка.
Обида на сородичей душила Ау, и он, сам не зная зачем, шел все дальше и дальше по притихшему ночному лесу. Не глядя под ноги, он по привычке опытного охотника ставил ступню так, что не слышалось ни треска сломанного сучка, ни хруста валежника. В другое время зоркий охотник рассмотрел бы распластавшуюся на суку рысь, но сейчас даже вспыхнувшие зеленым огнем глаза хищника не привлекли его внимания.
Долго бродил Ау по лесу, не замечая, как идет время. Обычно чуткий к каждому шороху леса, он не слышал и не видел ничего, пока чуть не наступил на молодого дрозда. Птенец махал уже оперенными крыльями, подпрыгивал в траве и, открывая во всю ширь клюв, пищал что было мочи. Он не мог взлететь. Ау наклонился над птицей. Уже начинало светлеть, и зоркий глаз охотника разглядел, что лапа птенца запуталась в травинке, и у него не хватало сил освободиться. Ау осторожно протянул руку, чтобы распутать стебли. Птенец умолк и вдруг, свирепо зашипев и натопорщив перышки, клюнул палец охотника. Верно, увидев перед собой страшного врага, он решил продать свою жизнь подороже. Ау засмеялся — вот какая храбрая пичуга! Он освободил продолжавшего клевать его руку птенца и посадил на ладонь. Тот нахохлился, но не шевелился — выжидал, что будет дальше, но когда Ау чуть двинул пальцем, птенец быстро клюнул его еще раз и вспорхнул. Это смешное приключение прогнало всю злость Ау на сородичей, и он уже спокойно повернул назад к лагерю, но по пути сказал себе:
— Если нужно будет, я все-таки стану делать по-своему.
В глуши болот и на озерках в лесной чаше гусыни и утки растили птенцов. Заботливо оберегая потомство от многочисленных врагов, матери со своими выводками уходили на островки посреди озер, куда не могли добраться ни хищные звери, ни люди. По берегам, в зарослях осоки, укрывались ослабевшие, больные самцы. Вместо сильных крыльев с толстыми и длинными маховыми перьями у них в ту пору торчали лишь жалкие отростки. Сейчас птицы не могли подняться в воздух и только бегали по земле, беспомощно растопырив лишенные оперения крылья. Но на воде они чувствовали себя по-прежнему хорошо. Почуяв врага, они, ныряя, отплывали подальше от берега и там пережидали опасность.
Молодежь охотилась на «линьков» ватагами. Кто-нибудь выслеживал птицу и, вспугнув, гнал ее в ту сторону, где поджидала засада. Вот тогда-то и начиналась веселая потеха! Гусь в страхе громко гоготал, преследовавшие его девчонки визжали, мальчишки радостно горланили. Самцы были хитрые, они норовили забраться в заросли осоки, до крови резавшей голые ноги охотников. Но охотничья страсть так сильна, что и юноши и девушки бесстрашно лезли в гущу осоки, не боялись самых топких мест, а если птице удавалось добежать до воды, пускались вплавь за ускользающей добычей. В этом году Тибу решил отправиться на дальнее озеро, которое пользовалось дурной славой. Его окружали топкие болота, а берега густо заросли камышом и осокой. Топи не подпускали к озеру ни людей, ни лесных хищников, и птицам здесь было раздолье. Два поселившихся в этом потаенном уголке коршуна ревниво оберегали свои владения от соперников. Иногда сюда залетал их сородич. Тотчас же возникала схватка, в воздухе клубком кружились сцепившиеся в смертельной борьбе хищники, и перья их разлетались во все стороны.
Сюда-то и привел Тибу свою ватагу, подобранную из самых смелых сверстников. В их числе была Ясная Зорька, внучка колдуньи, умершей от голода весной. Тибу охотно взял ее с собой на промысел. Она считалась самой ловкой среди всех девушек стойбища, и не случайно ожерелье из клювов добытых ею гусей было у нее длиннее, чем у сверстниц. Тибу удивлялся ее удальству, а девушке льстило, что настоящий, уже прошедший обряд посвящения охотник хочет дружить с нею. Как-то всегда получалось так, что они оказывались рядом.
Выбрав пригорок для стоянки, Тибу назначил, кому с кем идти, указав места, удобные для ловли. Потом все по двое, по трое разошлись в разные стороны. Ясная Зорька опять оказалась в паре с Тибу. Они направились к одному из заливчиков озера, заросшему особенно густым и высоким тростником. Берега тут были такие болотистые, что не подсыхали даже в это жаркое время года. Зорьке и Тибу приходилось брести по воде, перепрыгивая с кочки на кочку, зато они знали, что это добычливое место. Ведь ни лисе, ни рыси, боявшимся воды, сюда не пробраться, значит, птицы здесь будет вдоволь.
Когда молодые охотники приблизились к зарослям, оттуда, и справа и слева, послышались звуки, напоминавшие покашливание, которое издают гуси в эту мучительную для них пору.
Хотя ни девушка, ни юноша не сказали друг другу ни слова, но оба думали об одном и том же: как добыть сегодня побольше гусей? На этот раз их манила не богатая добыча, которой можно было бы похвастаться перед сверстниками, а только гусиные клювы. Среди молодежи издавна велся обычай дарить эти клювы украдкой от всех избраннику своего сердца. Ясной Зорьке в этом году предстояло обзавестись своей землянкой. Тибу тоже еще жил в землянке матери. Поднести ожерелье из клювов — значило посвататься, а принять дар — означало дать согласие. Дарили клювы не только юноши. И для девушки не считалось постыдным повесить на шею юноши такое же украшение. Тибу и Зорька, втайне друг от друга, решили обменяться такими ожерельями.
Гуси очень чутки, а подкрадываться к ним приходилось по шуршащей осоке. Правда, сегодня помогал ветерок. Нужно было дождаться, пока он зашумит жесткой травой, и в это время продвинуться на несколько шагов, а потом опять замереть на месте, терпеливо ожидая нового порыва ветра. В густых зарослях охотиться вдвоем за одним гусем было неудобно, поэтому Зорька и Тибу разошлись в разные стороны. Зорьке попался хитрый гусь, но, как он ни таился, девушка добралась до него. Чтобы спастись от нее на воде, гусь метнулся к озеру. Позволить гусю нырнуть — значит потерять его. Вытянув руку, девушка прыгнула за птицей и провалилась в вязкую, холодную, как лед, трясину. К счастью, в топь ушли только ноги, а тело легло плашмя на зыбко колышущуюся сеть из густо переплетенных между собой корней болотных растений. Если бы Зорька не успела распластаться на осоке, ее тотчас затянуло бы под заросли. Сейчас она на время спасла себя, но это была лишь отсрочка смерти. Под тяжестью ее тела переплетенные под водой корни медленно расходились…
Ясная Зорька принялась кричать, зовя на помощь Тибу. Над ее головой однообразно шелестела осока и, казалось, крики запутывались в зеленых стеблях. Девушка чувствовала, как под ней подается зыбкая опора. Услышит ли ее Тибу? Поймет ли, откуда раздаются крики? Успеет ли добраться до нее?.. Снова и снова звала девушка своего друга. Вода начинала заливать ее, ноги стыли в ледяном холоде непрогретой топи. Охотнице удалось осторожно перевалиться на спину, и тело ее легло на новое место, где сеть корней была еще прочной. Но скоро вокруг нее опять стала скапливаться вода. Девушка еще немного передвинулась в сторону… Неужели не придет спасение?!
Ясную Зорьку охватило отчаяние, и она даже перестала кричать. Будь что будет! Но, когда болотная вода подступила к груди, ей стало так страшно, что тело ее само невольно сделало судорожное усилие, и она передвинулась на новое место…
Тибу услышал ее крики, но добраться до девушки по трясине удалось не сразу. Все же он подоспел вовремя. Он приволок три длинные жерди, которые догадался подобрать по пути. Положив жерди поперек, он лег на них и схватил Зорьку за руки. Осторожно, стараясь не делать резких движений, он медленно подтягивал девушку к себе, перехватывая ее руки все выше и выше. Он не знал, сколько прошло времени в этой борьбе с трясиной. Наконец топь выпустила закоченевшие ноги девушки. Упираясь коленками, Зорька выползла на жерди. Потом, немного отдышавшись, спасенная и спаситель выбрались на твердую землю. Девушка принялась сушить набухшую в воде одежду. Горячее солнце быстро согрело Зорьку и уняло дрожь. Когда вечером Тибу и Зорька вернулись к месту общего сбора на пригорке, и им, и сверстникам было понятно, что, после того как Ясной Зорьке сделают землянку, не кто иной, как Тибу, поселится в ней. Старательно подражая женщинам, девушки хлопотливо хозяйничали у огня. Надо было ощипать перья, выпотрошить птицу, отделить грудку и коптить тушки в дыму — словом, сделать все так, как делали их матери на стойбище во время весенней охоты на гусей.
Ау не зря отпустил Тибу из охотничьего лагеря — пожалуй, никогда еще добыча «линьков» не была такой обильной, как в этом году.
Пора позднего лета — веселая и хлопотливая, каждый — от муравья до человека — торопился сейчас запастись едой на долгую зиму. В стойбище все были заняты делом. Даже дряхлые старухи и те разбрелись по лесу, по болотам, собирая только им известные травы и коренья, которыми можно и вылечить и околдовать человека. Взрослым помогали малые ребята — они старательно разыскивали остро пахнущий дикий лук, выкапывали его из земли и несли в селение. В дни предвесеннего голода, когда у людей стойбища начинали пухнуть ноги и кровоточить десны, лук был лучшим лекарством.
Больше всего радостных хлопот было у молодежи. Юноши, еще не посвященные в охотники, и девушки, не переселившиеся в отдельные землянки, вместе с подростками не выходили из лесу. Они забирались в самую глушь, к озеркам среди топких болот. К середине лета болота немного подсыхали, и, перепрыгивая с кочки на кочку, можно было добраться до густых зарослей осоки. Там укрывались линяющие гуси.
Тибу, недавно посвященный в охотники, считался наравне с Льоком лучшим ловцом линяющих гусей. Только Льок любил выслеживать птицу в одиночку, а Тибу всегда подбирал себе целую ватагу сверстников. Охотникам не полагалось заниматься этим промыслом. У них было сейчас другое дело — мять ремни и готовить охотничьи снасти. Но Тибу так любил охоту на гусей, что стал просить Ау отпустить его в последний раз за «линьками».
Ау задумался — это было не в обычае стойбища. Но ведь юноша может принести большую пользу селению, распоряжаясь молодежью на охоте за дичью. А чтобы мять ремни, хватит и пожилых охотников. Поразмыслив, Ау согласился. Обрадованный юноша сейчас же побежал догонять друзей, уже ушедших в лес.
Старый Нюк имел привычку обходить по вечерам лагерь, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Заглянув в землянку «блестящей стрелы»и сразу приметив, что Тибу нет на обычном месте, он сказал об этом Главному охотнику. Ау объяснил, что отпустил юношу на промысел за линяющими гусями.
— Зачем нарушаешь порядок? — начал выговаривать старик. — Разве Главный охотник не должен следить, чтобы все было, как велит обычай? Старого Нюка поддержали не только пожилые охотники, а и те, кто был помоложе, — кому не надоест изо дня в день мять до боли в ладонях мокрую кожу? Разве не веселее разыскивать притаившуюся в чаще приозерной осоки птицу?
Если бы на месте Ау был Кремень, он бы одним взглядом из-под нахмуренных бровей заставил бы умолкнуть недовольных. Но Ау приходилось трудно. Старики не упускали случая напомнить ему, что он еще молод и потому многого не знает, а молодежь слишком привыкла считать его простым охотником, как и они сами.
Чтобы не рассориться со всеми, раздосадованный Ау ушел из лагеря в лес, захватив с собой копье.
Пора светлых северных ночей была на исходе. Еще не потускнела на небе багровая полоса заката, а в лесу уже начало быстро темнеть. Птицы немного повозились на ветках, устраиваясь на ночлег, и притихли, звери помельче забились в норы, зато ночные хищники вышли на охоту. В озерах по самому дну бесшумно двигались щуки, над ними темной тенью скользили выдры. На толстом суку притаилась рысь, поджидая добычу. Бесшумно рыскали волки, где-то ревела медведица, сзывая разбежавшихся медвежат. Ей самой некого было опасаться, но глупые детеныши могли погибнуть и от когтей рыси, и от клыков волка.
Обида на сородичей душила Ау, и он, сам не зная зачем, шел все дальше и дальше по притихшему ночному лесу. Не глядя под ноги, он по привычке опытного охотника ставил ступню так, что не слышалось ни треска сломанного сучка, ни хруста валежника. В другое время зоркий охотник рассмотрел бы распластавшуюся на суку рысь, но сейчас даже вспыхнувшие зеленым огнем глаза хищника не привлекли его внимания.
Долго бродил Ау по лесу, не замечая, как идет время. Обычно чуткий к каждому шороху леса, он не слышал и не видел ничего, пока чуть не наступил на молодого дрозда. Птенец махал уже оперенными крыльями, подпрыгивал в траве и, открывая во всю ширь клюв, пищал что было мочи. Он не мог взлететь. Ау наклонился над птицей. Уже начинало светлеть, и зоркий глаз охотника разглядел, что лапа птенца запуталась в травинке, и у него не хватало сил освободиться. Ау осторожно протянул руку, чтобы распутать стебли. Птенец умолк и вдруг, свирепо зашипев и натопорщив перышки, клюнул палец охотника. Верно, увидев перед собой страшного врага, он решил продать свою жизнь подороже. Ау засмеялся — вот какая храбрая пичуга! Он освободил продолжавшего клевать его руку птенца и посадил на ладонь. Тот нахохлился, но не шевелился — выжидал, что будет дальше, но когда Ау чуть двинул пальцем, птенец быстро клюнул его еще раз и вспорхнул. Это смешное приключение прогнало всю злость Ау на сородичей, и он уже спокойно повернул назад к лагерю, но по пути сказал себе:
— Если нужно будет, я все-таки стану делать по-своему.
В глуши болот и на озерках в лесной чаше гусыни и утки растили птенцов. Заботливо оберегая потомство от многочисленных врагов, матери со своими выводками уходили на островки посреди озер, куда не могли добраться ни хищные звери, ни люди. По берегам, в зарослях осоки, укрывались ослабевшие, больные самцы. Вместо сильных крыльев с толстыми и длинными маховыми перьями у них в ту пору торчали лишь жалкие отростки. Сейчас птицы не могли подняться в воздух и только бегали по земле, беспомощно растопырив лишенные оперения крылья. Но на воде они чувствовали себя по-прежнему хорошо. Почуяв врага, они, ныряя, отплывали подальше от берега и там пережидали опасность.
Молодежь охотилась на «линьков» ватагами. Кто-нибудь выслеживал птицу и, вспугнув, гнал ее в ту сторону, где поджидала засада. Вот тогда-то и начиналась веселая потеха! Гусь в страхе громко гоготал, преследовавшие его девчонки визжали, мальчишки радостно горланили. Самцы были хитрые, они норовили забраться в заросли осоки, до крови резавшей голые ноги охотников. Но охотничья страсть так сильна, что и юноши и девушки бесстрашно лезли в гущу осоки, не боялись самых топких мест, а если птице удавалось добежать до воды, пускались вплавь за ускользающей добычей. В этом году Тибу решил отправиться на дальнее озеро, которое пользовалось дурной славой. Его окружали топкие болота, а берега густо заросли камышом и осокой. Топи не подпускали к озеру ни людей, ни лесных хищников, и птицам здесь было раздолье. Два поселившихся в этом потаенном уголке коршуна ревниво оберегали свои владения от соперников. Иногда сюда залетал их сородич. Тотчас же возникала схватка, в воздухе клубком кружились сцепившиеся в смертельной борьбе хищники, и перья их разлетались во все стороны.
Сюда-то и привел Тибу свою ватагу, подобранную из самых смелых сверстников. В их числе была Ясная Зорька, внучка колдуньи, умершей от голода весной. Тибу охотно взял ее с собой на промысел. Она считалась самой ловкой среди всех девушек стойбища, и не случайно ожерелье из клювов добытых ею гусей было у нее длиннее, чем у сверстниц. Тибу удивлялся ее удальству, а девушке льстило, что настоящий, уже прошедший обряд посвящения охотник хочет дружить с нею. Как-то всегда получалось так, что они оказывались рядом.
Выбрав пригорок для стоянки, Тибу назначил, кому с кем идти, указав места, удобные для ловли. Потом все по двое, по трое разошлись в разные стороны. Ясная Зорька опять оказалась в паре с Тибу. Они направились к одному из заливчиков озера, заросшему особенно густым и высоким тростником. Берега тут были такие болотистые, что не подсыхали даже в это жаркое время года. Зорьке и Тибу приходилось брести по воде, перепрыгивая с кочки на кочку, зато они знали, что это добычливое место. Ведь ни лисе, ни рыси, боявшимся воды, сюда не пробраться, значит, птицы здесь будет вдоволь.
Когда молодые охотники приблизились к зарослям, оттуда, и справа и слева, послышались звуки, напоминавшие покашливание, которое издают гуси в эту мучительную для них пору.
Хотя ни девушка, ни юноша не сказали друг другу ни слова, но оба думали об одном и том же: как добыть сегодня побольше гусей? На этот раз их манила не богатая добыча, которой можно было бы похвастаться перед сверстниками, а только гусиные клювы. Среди молодежи издавна велся обычай дарить эти клювы украдкой от всех избраннику своего сердца. Ясной Зорьке в этом году предстояло обзавестись своей землянкой. Тибу тоже еще жил в землянке матери. Поднести ожерелье из клювов — значило посвататься, а принять дар — означало дать согласие. Дарили клювы не только юноши. И для девушки не считалось постыдным повесить на шею юноши такое же украшение. Тибу и Зорька, втайне друг от друга, решили обменяться такими ожерельями.
Гуси очень чутки, а подкрадываться к ним приходилось по шуршащей осоке. Правда, сегодня помогал ветерок. Нужно было дождаться, пока он зашумит жесткой травой, и в это время продвинуться на несколько шагов, а потом опять замереть на месте, терпеливо ожидая нового порыва ветра. В густых зарослях охотиться вдвоем за одним гусем было неудобно, поэтому Зорька и Тибу разошлись в разные стороны. Зорьке попался хитрый гусь, но, как он ни таился, девушка добралась до него. Чтобы спастись от нее на воде, гусь метнулся к озеру. Позволить гусю нырнуть — значит потерять его. Вытянув руку, девушка прыгнула за птицей и провалилась в вязкую, холодную, как лед, трясину. К счастью, в топь ушли только ноги, а тело легло плашмя на зыбко колышущуюся сеть из густо переплетенных между собой корней болотных растений. Если бы Зорька не успела распластаться на осоке, ее тотчас затянуло бы под заросли. Сейчас она на время спасла себя, но это была лишь отсрочка смерти. Под тяжестью ее тела переплетенные под водой корни медленно расходились…
Ясная Зорька принялась кричать, зовя на помощь Тибу. Над ее головой однообразно шелестела осока и, казалось, крики запутывались в зеленых стеблях. Девушка чувствовала, как под ней подается зыбкая опора. Услышит ли ее Тибу? Поймет ли, откуда раздаются крики? Успеет ли добраться до нее?.. Снова и снова звала девушка своего друга. Вода начинала заливать ее, ноги стыли в ледяном холоде непрогретой топи. Охотнице удалось осторожно перевалиться на спину, и тело ее легло на новое место, где сеть корней была еще прочной. Но скоро вокруг нее опять стала скапливаться вода. Девушка еще немного передвинулась в сторону… Неужели не придет спасение?!
Ясную Зорьку охватило отчаяние, и она даже перестала кричать. Будь что будет! Но, когда болотная вода подступила к груди, ей стало так страшно, что тело ее само невольно сделало судорожное усилие, и она передвинулась на новое место…
Тибу услышал ее крики, но добраться до девушки по трясине удалось не сразу. Все же он подоспел вовремя. Он приволок три длинные жерди, которые догадался подобрать по пути. Положив жерди поперек, он лег на них и схватил Зорьку за руки. Осторожно, стараясь не делать резких движений, он медленно подтягивал девушку к себе, перехватывая ее руки все выше и выше. Он не знал, сколько прошло времени в этой борьбе с трясиной. Наконец топь выпустила закоченевшие ноги девушки. Упираясь коленками, Зорька выползла на жерди. Потом, немного отдышавшись, спасенная и спаситель выбрались на твердую землю. Девушка принялась сушить набухшую в воде одежду. Горячее солнце быстро согрело Зорьку и уняло дрожь. Когда вечером Тибу и Зорька вернулись к месту общего сбора на пригорке, и им, и сверстникам было понятно, что, после того как Ясной Зорьке сделают землянку, не кто иной, как Тибу, поселится в ней. Старательно подражая женщинам, девушки хлопотливо хозяйничали у огня. Надо было ощипать перья, выпотрошить птицу, отделить грудку и коптить тушки в дыму — словом, сделать все так, как делали их матери на стойбище во время весенней охоты на гусей.
Ау не зря отпустил Тибу из охотничьего лагеря — пожалуй, никогда еще добыча «линьков» не была такой обильной, как в этом году.
ГЛАВА 18
Сельдь давно уже отошла от берегов Белого моря, вслед за ней покинули прибрежные места и морские животные — белухи, моржи и тюлени. В поисках пищи они передвинулись к Куче островов — так охотники называли большой и два маленьких острова, поднимавшиеся из моря на расстоянии дня пути от берега. Тут, в глубоком проливе, образуемом островами, скапливались мелкая рыба и те, кто кормились ею. С какой бы стороны не налетал ветер, рыба и морской зверь всегда находили хорошее убежище от бури в узких проливах и в извилинах бухт.
Каждую осень промышленники отправлялись к Куче островов добывать белух и тюленей. Это был опасный и скучный промысел. Осенью ветры капризны и море коварно. Сутками лениво плещутся свинцовые волны о низкий борт ладьи, и вдруг откуда-то налетит ветер, и тотчас начнут вздыматься огромные валы с шапками белой кипящей пены. Горе тогда вышедшим в море промышленникам! Стоит закоченевшим под ледяным ветром людям хоть немного промедлить, не успеть вовремя повернуть ладью поперек волны, и тяжелый вал мигом опрокинет ее. Много, очень много ловцов погибало на этом добычливом промысле у островов. Приходилось промышлять только в тихую погоду и подолгу укрываться в проливах, где буря не так страшна. Молодежь не любила промысла у Кучи островов, в эту пору ее манила охота на оленей, где можно было показать свою удаль и ловкость. Вот почему старики с Главным охотником уходили к островам, а молодежь в это время выслеживала в лесу оленей.
Два раза уже проносились на море короткие бури, предвестники осени. Охотники стали готовиться к отъезду: опять смолили ладьи, оттачивали костяные гарпуны, резали ремни из мятых шкур. Охотничьей снасти требовалось много. Морской промысел не похож на сухопутный. В лесу нетрудно отыскать раненое животное, а на море подкараулить и попасть в зверя — только начало удачи. Сколько раненых белух, моржей и тюленей исчезало в морских глубинах, унося с собой промысловую снасть. Молодой колдун тоже по-своему готовился к промыслу. Он отправился на Священную скалу и принялся высекать на камне то, что каждый охотник хотел увидеть на промысле. На этот раз он задумал выбить большой гарпун, который пронзал и моржа и белуху. Льок так увлекся своим делом, что не заметил, как подошел Ау.
— Не хочу ехать на Кучу островов, — словно оправдываясь перед кем-то, сердито заговорил молодой охотник. — Это стариковское дело — сутками лежать в ладье и поджидать, когда из-под борта вынырнет глупый тюлень. Хочу, как прежде, выслеживать оленей и гнаться за ними по лесу, быстрее, чем они сами. Я уже говорил кое с кем из стариков, но они твердят свое:
«Главному охотнику место на островах!» Кремень-то был стар, он не мог охотиться на оленей, а я не старик…
Льок задумался. Ау верно говорит — лучшего охотника, чем он, не найти. Что ему делать со стариками? Но старики не отступятся от того, что положено по обычаю…
— Я тебе помогу, — сказал он другу. — Приходи сюда вечером.
Когда Ау снова пришел на островок, Льок вытащил из-за пазухи два бурых корешка.
— Съешь их, Ау, — сказал он, — ты заболеешь, и старики сами побоятся взять тебя на промысел, чтобы дух болезни не перешел на них. Ау взял корешки, повертел их и покачал головой.
— Не хочу петлять, как заяц! — запальчиво проговорил он, швырнув корешки в воду. — Как обману своих?!
— Но если старики не согласятся оставить тебя здесь? Ты все-таки поедешь?
— Нет, не поеду. Я Главный охотник, и они не могут мне приказывать. — Глаза Ау сердито заблестели. — Я уже дал стойбищу кита и на охоте убью много оленей. Помнишь, сколько рогов добыл я прошлой осенью? Уже настала пора пускаться в дальний путь. Но охотники не назначили дня отъезда — все не сходились приметы: то солнце садилось в тучу, то луна была слишком красной. Наконец месяц засеребрился на ясном небе и спокойный полет чаек указывал, что бури не будет. Решено было завтра идти к островам.
В тот же вечер Ау пришел в большую землянку «усатого старика»и объявил старым охотникам, что остается промышлять оленей.
— Зачем ты, Главный охотник, нарушаешь обычай? — заспорили с ним старики. — Разве Кремень когда-нибудь оставлял нас одних?
— Он был старик, — возразил Ау. — Ему было не угнаться за легким, как ветер, оленем. А мне зачем лежать на брюхе в лодке, если мои ноги умеют быстро бегать?
Молодые охотники, пришедшие вместе с Ау, дружно поддержали его.
Но старики не соглашались. Особенно упрямо спорил Нюк.
— Вы старые, испытанные в морском промысле охотники, — попытался задобрить стариков Ау, — а я еще никогда не бывал на островах. Разве не лучше вам будет слушаться Нюка, который убил своего первого «белого червя», когда я еще не родился? Его, наверное, очень любят морские духи, а на меня они сердиты за то, что я убил кита.
С этим старики не могли не согласиться. Нюк на самом деле отлично знал повадки морского зверя, он ведь столько лет ходил на этот промысел. Обряд последних сборов был несложен. Каждый из отъезжающих повесил на шею мешочек с пеплом из очага своей землянки и щепоть земли, взятой с места, где была погребена мать. В ладью Нюка поставили большой глиняный сосуд с горящими углями и захватили запас хвойных шишек, чтобы во время переезда не дать углям потухнуть. Очаг в землянках на островах надо было разжечь огнем родного селения.
Садясь в ладьи, охотники запели священную песню, зовя с собой духов, покровителей рода, и бросили в воду вялые гусиные грудки и куски копченой оленины по числу отправившихся на промысел охотников. Люди стойбища верили, что морские духи, получив в дар мясо животных, которые не водятся в море, отблагодарят промышленников обильной добычей.
Каждую осень промышленники отправлялись к Куче островов добывать белух и тюленей. Это был опасный и скучный промысел. Осенью ветры капризны и море коварно. Сутками лениво плещутся свинцовые волны о низкий борт ладьи, и вдруг откуда-то налетит ветер, и тотчас начнут вздыматься огромные валы с шапками белой кипящей пены. Горе тогда вышедшим в море промышленникам! Стоит закоченевшим под ледяным ветром людям хоть немного промедлить, не успеть вовремя повернуть ладью поперек волны, и тяжелый вал мигом опрокинет ее. Много, очень много ловцов погибало на этом добычливом промысле у островов. Приходилось промышлять только в тихую погоду и подолгу укрываться в проливах, где буря не так страшна. Молодежь не любила промысла у Кучи островов, в эту пору ее манила охота на оленей, где можно было показать свою удаль и ловкость. Вот почему старики с Главным охотником уходили к островам, а молодежь в это время выслеживала в лесу оленей.
Два раза уже проносились на море короткие бури, предвестники осени. Охотники стали готовиться к отъезду: опять смолили ладьи, оттачивали костяные гарпуны, резали ремни из мятых шкур. Охотничьей снасти требовалось много. Морской промысел не похож на сухопутный. В лесу нетрудно отыскать раненое животное, а на море подкараулить и попасть в зверя — только начало удачи. Сколько раненых белух, моржей и тюленей исчезало в морских глубинах, унося с собой промысловую снасть. Молодой колдун тоже по-своему готовился к промыслу. Он отправился на Священную скалу и принялся высекать на камне то, что каждый охотник хотел увидеть на промысле. На этот раз он задумал выбить большой гарпун, который пронзал и моржа и белуху. Льок так увлекся своим делом, что не заметил, как подошел Ау.
— Не хочу ехать на Кучу островов, — словно оправдываясь перед кем-то, сердито заговорил молодой охотник. — Это стариковское дело — сутками лежать в ладье и поджидать, когда из-под борта вынырнет глупый тюлень. Хочу, как прежде, выслеживать оленей и гнаться за ними по лесу, быстрее, чем они сами. Я уже говорил кое с кем из стариков, но они твердят свое:
«Главному охотнику место на островах!» Кремень-то был стар, он не мог охотиться на оленей, а я не старик…
Льок задумался. Ау верно говорит — лучшего охотника, чем он, не найти. Что ему делать со стариками? Но старики не отступятся от того, что положено по обычаю…
— Я тебе помогу, — сказал он другу. — Приходи сюда вечером.
Когда Ау снова пришел на островок, Льок вытащил из-за пазухи два бурых корешка.
— Съешь их, Ау, — сказал он, — ты заболеешь, и старики сами побоятся взять тебя на промысел, чтобы дух болезни не перешел на них. Ау взял корешки, повертел их и покачал головой.
— Не хочу петлять, как заяц! — запальчиво проговорил он, швырнув корешки в воду. — Как обману своих?!
— Но если старики не согласятся оставить тебя здесь? Ты все-таки поедешь?
— Нет, не поеду. Я Главный охотник, и они не могут мне приказывать. — Глаза Ау сердито заблестели. — Я уже дал стойбищу кита и на охоте убью много оленей. Помнишь, сколько рогов добыл я прошлой осенью? Уже настала пора пускаться в дальний путь. Но охотники не назначили дня отъезда — все не сходились приметы: то солнце садилось в тучу, то луна была слишком красной. Наконец месяц засеребрился на ясном небе и спокойный полет чаек указывал, что бури не будет. Решено было завтра идти к островам.
В тот же вечер Ау пришел в большую землянку «усатого старика»и объявил старым охотникам, что остается промышлять оленей.
— Зачем ты, Главный охотник, нарушаешь обычай? — заспорили с ним старики. — Разве Кремень когда-нибудь оставлял нас одних?
— Он был старик, — возразил Ау. — Ему было не угнаться за легким, как ветер, оленем. А мне зачем лежать на брюхе в лодке, если мои ноги умеют быстро бегать?
Молодые охотники, пришедшие вместе с Ау, дружно поддержали его.
Но старики не соглашались. Особенно упрямо спорил Нюк.
— Вы старые, испытанные в морском промысле охотники, — попытался задобрить стариков Ау, — а я еще никогда не бывал на островах. Разве не лучше вам будет слушаться Нюка, который убил своего первого «белого червя», когда я еще не родился? Его, наверное, очень любят морские духи, а на меня они сердиты за то, что я убил кита.
С этим старики не могли не согласиться. Нюк на самом деле отлично знал повадки морского зверя, он ведь столько лет ходил на этот промысел. Обряд последних сборов был несложен. Каждый из отъезжающих повесил на шею мешочек с пеплом из очага своей землянки и щепоть земли, взятой с места, где была погребена мать. В ладью Нюка поставили большой глиняный сосуд с горящими углями и захватили запас хвойных шишек, чтобы во время переезда не дать углям потухнуть. Очаг в землянках на островах надо было разжечь огнем родного селения.
Садясь в ладьи, охотники запели священную песню, зовя с собой духов, покровителей рода, и бросили в воду вялые гусиные грудки и куски копченой оленины по числу отправившихся на промысел охотников. Люди стойбища верили, что морские духи, получив в дар мясо животных, которые не водятся в море, отблагодарят промышленников обильной добычей.
ГЛАВА 19
Вскоре после отъезда стариков молодежь отправилась на охоту за оленями. Отошло время, когда олени, спасаясь от оводов, забирались в озера и от восхода до заката солнца простаивали в воде, выставив наружу только ноздри. К осени оводы исчезли, и олени чувствовали себя привольно. Много было сейчас грибов, их любимой пищи. Вскоре шерсть оленей стала лосниться, они жирели, теряя быстроту и неутомимость в беге. Сначала они ходили по двое, по трое, но потом разбредались поодиночке.
Собрав молодых охотников, Ау рассказал им, где лучше искать зверя, одним велел идти в одну сторону, другим в другую, чтобы в погоне за оленями пути их не скрещивались.
Ау взял себе в помощники Бэя. День для охоты он выбрал серенький, пасмурный. На отсыревшей земле под ногой не так трещат сучки, ветер шевелит листья, наполняя лес неумолчным шуршанием, заглушающим шаги охотника. В такой день олень теряет свою зоркость и не так чуток, как всегда.
Дротик был любимым оружием молодых охотников. С короткого расстояния он валил зверя насмерть, надо только иметь сильную руку. Старики больше любили лук — стрела летела во много раз дальше, чем дротик, и попасть в зверя можно было издали. Спор о том, какое оружие лучше, шел из поколения в поколение. Ау и Бэю незачем было спорить. Оба были молоды, и дротик был их лучшим другом.
Собирая на ходу съедобные грибы, они шли рядом, не отрывая взгляда от земли там, где почва была мягкой и зверь мог оставить след. На каменистых местах они зорко смотрели в просветы между стволами — Ау в одну сторону, Бэй в другую. Во время поисков добычи в лесу нельзя разговаривать даже шепотом. Но как не поделиться со спутником мыслями, когда одолевают разные думы?
Бэю захотелось сказать, что они идут уже долго, а никаких следов зверя нет. Он пожал плечами и поднял брови. Ау сразу понял его и, низко пригнувшись, стал озираться по сторонам, не поворачивая шеи. Бэй догадался: Ау говорит, что, наверное, волки вспугнули оленей. «А может, медведь?» — подумал Бэй и показал другу ладонь с согнутыми пальцами. Но Ау согнул свои пальцы еще больше и ударил ими по другой ладони, — так бьет лапой рысь, нападая на зверя.
Вдруг Ау остановился. Замер на месте и Бэй, хотя не приметил сначала ничего, заслуживающего внимания. Потом, поглядев туда, куда смотрел друг, сразу оживился. На земле лежал олений помет. Оба охотника опустились на корточки. Их зоркие глаза рассмотрели слабые следы раздвоенного оленьего копыта. Крупный, немолодой самец прошел сегодня утром в этом направлении. Ранней осенью эти животные становятся ленивыми и не делают больших переходов. Значит, искать его надо где-то поблизости. Хороший охотник, найдя след, никогда не теряет его. Ау был хорошим охотником.
Началось преследование. Медленно, осторожно продвигаясь вперед, нет-нет да останавливаясь, они попеременно хватали друг друга за руку, указывая на какую-нибудь отметину, оставленную животным. Видно, ничто не тревожило оленя, он шел не спеша, спокойно переходя от одного грибного места к другому и объедая шляпки. Торчавшие белые ножки грибов указывали его путь.
Солнце склонялось к закату, когда охотники увидели за деревьями неторопливо бродившего по лужайке оленя.
От охотничьего волнения у Бэя по спине пробежала дрожь. Он умоляюще взглянул на Ау. «Позволь метнуть первому?» — попросили его глаза. Ау не пожалел бы для друга даже жизни, но был не в силах отказаться от своего права первым нанести удар.
Припав на одно колено и сжав в руке дротик, он дождался, пока олень, не отрывая головы от земли — видно, в этом месте грибы росли целым гнездом, — повернулся к нему боком. Сейчас же просвистел дротик и впился в брюхо животного. Олень покачнулся и взметнулся на дыбы.
— Бросай! — крикнул Ау Бэю.
Дротик Бэя, направленный в шею, ударился о ветвистые рога и застрял в них. Олень упал на колени, но тотчас вскочил и помчался вперед. Он бежал, казалось, не разбирая дороги, вытянув морду и положив рога на спину. Дротик Бэя выпал из развилки рога. Ау на бегу поднял его и осмотрел — кремневый наконечник от удара о рог переломился пополам, не причинив оленю вреда. Скоро выпал и дротик Ау, ранивший оленя. Бэй хотел было метнуть его вдогонку зверю, но Ау выхватил дротик у него из рук. Отдать свое оружие кому-нибудь во время промысла — значит отдать свое охотничье счастье. Лес расступился, открылось большое полувысохшее болото, поросшее ржаво-красным мхом. Старый, опытный олень хорошо знал, что нельзя приближаться к этому месту: острые копыта увязнут в мягком, пропитанном водою мху, и тогда ему не уйти от погони. Он круто повернул и побежал по закраине болота, покрытой огромными валунами. Охотники рванулись за ним, нельзя было терять ни одного мгновения — в этом нагромождении каменных глыб раненый зверь мог легко скрыться от преследователей. Олень тоже напряг последние силы, сделал несколько отчаянных прыжков и пропал за большим валунном. Бэй и Ау обогнули камень — оленя там уже не было. Охотники растерянно огляделись, но вокруг были только камни и скалы. На каменистой почве не оставалось следов, не видно было почему-то и пятен крови. В какую же сторону направиться, где искать зверя? Ау велел Бэю бежать прямо, а сам побежал налево. Долго петлял он между валунами, пока не послышалось где-то тяжелое дыхание. Держа наготове дротик, охотник стал бесшумно красться вперед, чтобы не вспугнуть оленя. Но эта предосторожность была излишней. Обессилевший от потери крови олень умирал. Ау громко позвал Бэя, и, когда тот прибежал, зверь уже был мертв. По охотничьему обычаю, загнанный зверь считался добычей всех, кто его преследовал, но только тому, кто нанес смертельный удар, доставалась полоска шкуры с шеи самца, поросшая длинным, будто седым волосом. Это было лучшим украшением праздничной одежды женщин, и поэтому, чем удачливее был охотник, тем наряднее была одежда женщины, в землянке которой он жил. Помогая Ау свежевать тушу, Бэй с завистью смотрел, как его друг осторожно вырезал полоску шкуры с подшейным волосом. Ау перехватил этот взгляд и уже хотел было разрезать полоску надвое, но подумал, что украшение будет испорчено и не принесет радости ни ему, ни Бэю. Тогда он снял с шеи ожерелье из волчьих клыков и протянул другу. Бэй просиял. Это был самый лучший подарок! Вместе с ожерельем из клыков волков, убитых охотником, частица его сил и охотничьего счастья переходила к получившему дар.
Промысел на оленей начался удачей. Загнали четырех оленей и олененка. Молодые охотники, усталые, но довольные, сгибаясь под тяжелой ношей, перетаскивали к стойбищу освежеванные туши.
— Верно, покровитель охотников — Роко очень любит Ау, — весело переговариваясь они, радуясь, что Главный охотник остался с ними. Зато сородичи, ушедшие в море, поминали Главного охотника недобрым словом. Обычай был нарушен, и старикам казалось, что промысел будет хуже, чем в прошлые годы.
Словно наперекор их воркотне, всю дорогу дул попутный ветер, и ладьи быстро дошли до места.
Собрав молодых охотников, Ау рассказал им, где лучше искать зверя, одним велел идти в одну сторону, другим в другую, чтобы в погоне за оленями пути их не скрещивались.
Ау взял себе в помощники Бэя. День для охоты он выбрал серенький, пасмурный. На отсыревшей земле под ногой не так трещат сучки, ветер шевелит листья, наполняя лес неумолчным шуршанием, заглушающим шаги охотника. В такой день олень теряет свою зоркость и не так чуток, как всегда.
Дротик был любимым оружием молодых охотников. С короткого расстояния он валил зверя насмерть, надо только иметь сильную руку. Старики больше любили лук — стрела летела во много раз дальше, чем дротик, и попасть в зверя можно было издали. Спор о том, какое оружие лучше, шел из поколения в поколение. Ау и Бэю незачем было спорить. Оба были молоды, и дротик был их лучшим другом.
Собирая на ходу съедобные грибы, они шли рядом, не отрывая взгляда от земли там, где почва была мягкой и зверь мог оставить след. На каменистых местах они зорко смотрели в просветы между стволами — Ау в одну сторону, Бэй в другую. Во время поисков добычи в лесу нельзя разговаривать даже шепотом. Но как не поделиться со спутником мыслями, когда одолевают разные думы?
Бэю захотелось сказать, что они идут уже долго, а никаких следов зверя нет. Он пожал плечами и поднял брови. Ау сразу понял его и, низко пригнувшись, стал озираться по сторонам, не поворачивая шеи. Бэй догадался: Ау говорит, что, наверное, волки вспугнули оленей. «А может, медведь?» — подумал Бэй и показал другу ладонь с согнутыми пальцами. Но Ау согнул свои пальцы еще больше и ударил ими по другой ладони, — так бьет лапой рысь, нападая на зверя.
Вдруг Ау остановился. Замер на месте и Бэй, хотя не приметил сначала ничего, заслуживающего внимания. Потом, поглядев туда, куда смотрел друг, сразу оживился. На земле лежал олений помет. Оба охотника опустились на корточки. Их зоркие глаза рассмотрели слабые следы раздвоенного оленьего копыта. Крупный, немолодой самец прошел сегодня утром в этом направлении. Ранней осенью эти животные становятся ленивыми и не делают больших переходов. Значит, искать его надо где-то поблизости. Хороший охотник, найдя след, никогда не теряет его. Ау был хорошим охотником.
Началось преследование. Медленно, осторожно продвигаясь вперед, нет-нет да останавливаясь, они попеременно хватали друг друга за руку, указывая на какую-нибудь отметину, оставленную животным. Видно, ничто не тревожило оленя, он шел не спеша, спокойно переходя от одного грибного места к другому и объедая шляпки. Торчавшие белые ножки грибов указывали его путь.
Солнце склонялось к закату, когда охотники увидели за деревьями неторопливо бродившего по лужайке оленя.
От охотничьего волнения у Бэя по спине пробежала дрожь. Он умоляюще взглянул на Ау. «Позволь метнуть первому?» — попросили его глаза. Ау не пожалел бы для друга даже жизни, но был не в силах отказаться от своего права первым нанести удар.
Припав на одно колено и сжав в руке дротик, он дождался, пока олень, не отрывая головы от земли — видно, в этом месте грибы росли целым гнездом, — повернулся к нему боком. Сейчас же просвистел дротик и впился в брюхо животного. Олень покачнулся и взметнулся на дыбы.
— Бросай! — крикнул Ау Бэю.
Дротик Бэя, направленный в шею, ударился о ветвистые рога и застрял в них. Олень упал на колени, но тотчас вскочил и помчался вперед. Он бежал, казалось, не разбирая дороги, вытянув морду и положив рога на спину. Дротик Бэя выпал из развилки рога. Ау на бегу поднял его и осмотрел — кремневый наконечник от удара о рог переломился пополам, не причинив оленю вреда. Скоро выпал и дротик Ау, ранивший оленя. Бэй хотел было метнуть его вдогонку зверю, но Ау выхватил дротик у него из рук. Отдать свое оружие кому-нибудь во время промысла — значит отдать свое охотничье счастье. Лес расступился, открылось большое полувысохшее болото, поросшее ржаво-красным мхом. Старый, опытный олень хорошо знал, что нельзя приближаться к этому месту: острые копыта увязнут в мягком, пропитанном водою мху, и тогда ему не уйти от погони. Он круто повернул и побежал по закраине болота, покрытой огромными валунами. Охотники рванулись за ним, нельзя было терять ни одного мгновения — в этом нагромождении каменных глыб раненый зверь мог легко скрыться от преследователей. Олень тоже напряг последние силы, сделал несколько отчаянных прыжков и пропал за большим валунном. Бэй и Ау обогнули камень — оленя там уже не было. Охотники растерянно огляделись, но вокруг были только камни и скалы. На каменистой почве не оставалось следов, не видно было почему-то и пятен крови. В какую же сторону направиться, где искать зверя? Ау велел Бэю бежать прямо, а сам побежал налево. Долго петлял он между валунами, пока не послышалось где-то тяжелое дыхание. Держа наготове дротик, охотник стал бесшумно красться вперед, чтобы не вспугнуть оленя. Но эта предосторожность была излишней. Обессилевший от потери крови олень умирал. Ау громко позвал Бэя, и, когда тот прибежал, зверь уже был мертв. По охотничьему обычаю, загнанный зверь считался добычей всех, кто его преследовал, но только тому, кто нанес смертельный удар, доставалась полоска шкуры с шеи самца, поросшая длинным, будто седым волосом. Это было лучшим украшением праздничной одежды женщин, и поэтому, чем удачливее был охотник, тем наряднее была одежда женщины, в землянке которой он жил. Помогая Ау свежевать тушу, Бэй с завистью смотрел, как его друг осторожно вырезал полоску шкуры с подшейным волосом. Ау перехватил этот взгляд и уже хотел было разрезать полоску надвое, но подумал, что украшение будет испорчено и не принесет радости ни ему, ни Бэю. Тогда он снял с шеи ожерелье из волчьих клыков и протянул другу. Бэй просиял. Это был самый лучший подарок! Вместе с ожерельем из клыков волков, убитых охотником, частица его сил и охотничьего счастья переходила к получившему дар.
Промысел на оленей начался удачей. Загнали четырех оленей и олененка. Молодые охотники, усталые, но довольные, сгибаясь под тяжелой ношей, перетаскивали к стойбищу освежеванные туши.
— Верно, покровитель охотников — Роко очень любит Ау, — весело переговариваясь они, радуясь, что Главный охотник остался с ними. Зато сородичи, ушедшие в море, поминали Главного охотника недобрым словом. Обычай был нарушен, и старикам казалось, что промысел будет хуже, чем в прошлые годы.
Словно наперекор их воркотне, всю дорогу дул попутный ветер, и ладьи быстро дошли до места.