Вокруг островов и в проливах между ними, выставляя из воды белые бока, перекатывались между волнами белухи, то там, то тут чернели круглые головы тюленей. Старики приободрились — значит, удача не покинула их! В первый день никогда не начинали промышлять. Нужно было собрать валежник и выброшенный бурями плавник, сложить костры вокруг землянки и зажечь их огнем, привезенным из родного стойбища. Это был повторяющийся из года в год обряд очищения промысловой стоянки от злых духов, которые могли за время отсутствия охотников поселиться в заброшенном жилье. Собирая на каменистом берегу плавник, Нюк нашел обломок весла, покрытый затейливой резьбой. Он долго разглядывал ее старческими глазами, хорошо видевшими вдаль и плохо вблизи, и одобрительно кивал головой — умелые руки ее делали. И вдруг вспомнил, что много-много лет тому назад он сам вырезал и этот круг, чтобы солнце не сходило с неба на все время промысла, и белух, чтобы они приманивали настоящих белух, и ладью с людьми на спокойных волнах. Потом Нюк подарил это весло своему другу Тяку, но оно не принесло ему счастья. Кажется, в эту же весну, а может, в следующую раненная Тяку белуха опрокинула его ладью, и друг Нюка утонул. Весь вечер Нюк вспоминал старые времена и своего друга. Не мудрено после этого, что Тяку привиделся ему во сне. Тяку ничего не сказал Нюку, только постоял, опираясь на весло, и пропал. Утром, когда охотники ели у костра вяленую семгу, перед тем как выйти на промысел, Нюк рассказал свой сон промышленникам.
— Он что-то хотел, да, видно, не посмел мне сказать! — тревожился старик. — Это плохо, очень плохо. Не собирался ли Тяку предостеречь нас от беды на море?
Тревога старика передалась и другим охотникам, они долго обсуждали, стоит ли выходить сегодня в море, и решили лучше обождать денек. Белухи кувыркались в волнах, словно дразнили их, но охотники сидели на берегу и рассказывали друг другу страшные истории. Многие из тех, кто был постарше, хорошо помнили Тяку. Один из них даже тонул вместе с ним, но вовремя ухватился за перевернутую лодку, а Тяку волна отбросила в сторону, и он, не умея, как и все сородичи, плавать, пошел ко дну. За день, проведенный без дела, охотники вспомнили много событий, одно страшнее другого. Следующей ночью Тяку приснился уже троим промышленникам. Одного он звал бить моржей, но эти моржи почему-то не плавали в воде, а бегали по лесу, другой увидел, как он едет с Тяку в ладье, и вдруг ладья среди тихого моря перевернулась вверх дном. Но больше всего напугал охотников сон третьего — Тяку сказал ему, чтобы промышленники поскорее уходили с островов, потому что духи сердятся на них и решили всех потопить.
Утром стали обсуждать: почему могут сердиться на них духи? Не потому ли, что Главный охотник нарушил обычай? Тут же решили: пока не случилось беды, надо добираться до стойбища. Тотчас загасили огонь, сели в лодки и уехали, так и не убив ни одного зверя.
ГЛАВА 20
ГЛАВА 21
ГЛАВА 22
— Он что-то хотел, да, видно, не посмел мне сказать! — тревожился старик. — Это плохо, очень плохо. Не собирался ли Тяку предостеречь нас от беды на море?
Тревога старика передалась и другим охотникам, они долго обсуждали, стоит ли выходить сегодня в море, и решили лучше обождать денек. Белухи кувыркались в волнах, словно дразнили их, но охотники сидели на берегу и рассказывали друг другу страшные истории. Многие из тех, кто был постарше, хорошо помнили Тяку. Один из них даже тонул вместе с ним, но вовремя ухватился за перевернутую лодку, а Тяку волна отбросила в сторону, и он, не умея, как и все сородичи, плавать, пошел ко дну. За день, проведенный без дела, охотники вспомнили много событий, одно страшнее другого. Следующей ночью Тяку приснился уже троим промышленникам. Одного он звал бить моржей, но эти моржи почему-то не плавали в воде, а бегали по лесу, другой увидел, как он едет с Тяку в ладье, и вдруг ладья среди тихого моря перевернулась вверх дном. Но больше всего напугал охотников сон третьего — Тяку сказал ему, чтобы промышленники поскорее уходили с островов, потому что духи сердятся на них и решили всех потопить.
Утром стали обсуждать: почему могут сердиться на них духи? Не потому ли, что Главный охотник нарушил обычай? Тут же решили: пока не случилось беды, надо добираться до стойбища. Тотчас загасили огонь, сели в лодки и уехали, так и не убив ни одного зверя.
ГЛАВА 20
Еще много дней оставалось до того времени, как охотники после окончания промыслов перейдут на зиму в землянки стойбища. Однако женщины уже собирали валежник, меняли жердняк, подпиравший стенки, и подравнивали пол в жилье. Кое-кто нашивал кусочки пестрого меха на свою одежду, чтобы выглядеть понаряднее.
К возвращению охотников в стойбище три девушки должны были перейти из жилища матери в свое собственное жилье. Переход в свою землянку был для девушки таким же заветным днем в жизни, как для юноши посвящение в охотники.
После полнолуния, в первый же солнечный день у землянки, где жила Красная Белка, мать Ясной Зорьки, столпились шумливые подростки. Ясная Зорька была внучкой умершей колдуньи, и мудрые старухи решили, что в эту осень первую землянку надо сделать для нее. Вскоре явилась Главная колдунья со своими помощницами. Она приподняла плотно опушенный полог и вошла в землянку, где у очага сидела Ясная Зорька со своей матерью. Старуха взяла девушку за руку и вывела к нетерпеливо ожидавшим у входа подросткам. По обычаю мать осталась сидеть у очага. Когда-то за девушками приходили молодые охотники из других селений и навсегда уводили их в свое стойбище. Но с тех пор как от страшного мора вымерли все жители соседних селений, торжественные проводы девушек из родного края заменились обрядом выбора ими места для своего жилья. Сопровождаемая мудрыми и друзьями детства девушка шла по окраине стойбища, пока не спотыкалась о попавшийся на пути камень или нога ее не попадала в какую-нибудь выбоину. На этом месте и устраивали землянку. Медленно шла по селению Ясная Зорька: внимательно глядя ей под ноги, шествовали за ней старухи колдуньи, а за старухами тянулась толпа ее сверстников. Приподнимая полог, женщины высовывали головы и кричали ей вслед добрые пожелания: чтобы охотник, который поселится у ее очага, был сильный и смелый, чтобы на ее очаге было всегда вдоволь пищи, чтобы детский крик, радующий сердце матери, поскорее раздался в новом жилье, и хворь не нашла бы входа в ее землянку.
Ясная Зорька недолго бродила по стойбищу. Она давно уже облюбовала себе место на краю селения, у четырех березок, росших в ряд. Тайком она принесла сюда небольшой камень и теперь, обойдя вокруг селения, нарочно споткнулась о него.
Главная колдунья тотчас крикнула:
— Здесь!
Сверстники Ясной Зорьки побежали к заранее приготовленным кучам хвороста и, набирая большие охапки, тащили сучья и ветки к избранному месту. Вскоре возле четырех березок, шелестевших ярко-желтыми листьями, выросла горка валежника. Ясная Зорька принесла из очага своей землянки огонь и сама зажгла костер, чтобы очистить площадку, на которой предстояло рыть новое жилье.
Пока, потрескивая сучьями, ярко пылало пламя, молодежь обсуждала все подробности предстоящей работы — ведь землянка строилась на много лет. Больше всего было споров, с какой стороны сделать вход. Чтобы обитатели землянки не задыхались в клубах дыма, обычно его рыли со стороны соседних жилищ. Но на этот раз никаких споров не было. Ясная Зорька не случайно выбрала именно это место. Толстые и гладкие, будто обшитые белой кожей, стволы берез, их густая листва помешают ветру врываться в землянку. Девушка сама показала, откуда делать вход, а Главная колдунья одобрительно кивнула головой.
Большой костер догорал, когда в стойбище, запыхавшись, прибежал Тибу. Все давно уже догадывались, что Тибу, а не кто иной, поселится в землянке Ясной Зорьки, и Ау отпустил его на постройку жилища. По-хозяйски взглянув на березки, Тибу принялся деловито распоряжаться дружной ватагой сверстников. Прежде всего он велел двум самым высоким юношам лечь на землю головами друг к другу и острым камнем сделал две отметины — у пяток каждого. Такой длины должна быть будущая землянка. Потом Тибу, согнав длинноногих подростков, сам разлегся посредине выжженной площадки и, вытянув руки, пальцами рук и ног выскреб ямки — это была ширина жилища. По этим отметинам он обвел черту кругом, стараясь, чтобы она была поровней. Теперь можно было начинать рыть яму. Молодежь привыкла слушаться Тибу на промыслах за линяющими гусями и сейчас охотно подчинялась каждому его слову. Все дружно взялись за работу. Юноши толстыми палками с крепким сучком на конце разрыхляли землю, а девушки берестяными совками выгребали ее за черту, проведенную Тибу. Быстро углублялась яма, и так же быстро вырастал земляной вал по ее краям. Тибу веселыми окриками подбадривал подростков, ему хотелось, чтобы яма была поглубже. В низкой землянке и дым от очага будет низко стлаться, заставляя плакать хозяев, даже если им весело. Все же когда Ясная Зорька, встав посредине ямы, уже не смогла коснуться поднятыми руками жерди, положенной на земляную стенку. Главная колдунья остановила не в меру старательного будущего хозяина.
Теперь девушки стали утаптывать пол, полого спускавшийся от входа внутрь ямы. Они засыпали каждую выбоинку, разравнивали каждый бугорок и, приплясывая, уминали рыхлую землю. Посреди землянки вырыли углубление для очага, а близ входа, стараясь не обвалить земляную стенку, в обгоревшем дерне выкопали еще две ямки для глиняных горшков, в которых держали воду. Юноши в это время подравнивали отвесные стены ямы и земляного вала и обкладывали их жердняком. Пазы между жердями замазывали глиной, замешанной на песке. Чтобы стенки вместе с жердняком не завалились внутрь, Тибу закрепил их вверху и внизу хорошо просушенными и просмоленными жердями, связанными четырехугольником.
Усердно работая, Тибу поторапливал и помощников. Ясная Зорька то и дело поглядывала на небо — по обычаю на постройку землянки отпускалось время между восходом и закатом. Если солнце сядет раньше, чем в готовом жилище впервые запылает очаг, эту землянку бросали незаконченной, а новую позволялось строить только через год. Вот почему так тревожились ее будущие хозяева.
Нелегким делом было устройство кровли. Она должна была быть прочной, не обваливаться, не пропускать дождевой воды и выдержать толстый покров снега зимой. На земляной вал наложили тесным рядом жерди, на этот потолочный накат расстелили в несколько пластов бересту, на бересту насыпали слой песку, а сверху глину. Затем односкатную крышу выложили заранее принесенными кусками дерна. Весной кровля зазеленеет, как пригорок в лесу.
Сверстники не ленились, и землянка была готова задолго до заката. Тибу и Ясной Зорьке казалось, что лучшей землянки нет во всем стойбище, хотя она, конечно, ничем не отличалась от прочих жилищ селения. Как и другие землянки, она была небольшой, но у очага, прижимаясь к стенке, могло сидеть несколько человек, а в глубине оставалось достаточно места для спанья четырех-пяти обитателей.
Колдуньи отогнали заглядывавшую через вход молодежь. Пришел черед мудрых приниматься за работу. Прежде всего нужно было соорудить очаг. Шепча заклинания, старухи обмазали очажную яму глиной, насыпали песок и в давно заведенном порядке разложили большие камни. Главная колдунья с помощницей навесили перед входом полог, сшитый из двух оленьих шкур, кожей внутрь. В стойбище верили, что болезнь и смерть проникают в землянку, подобно людям, через вход. Поэтому, вынув из мешочка когти рыси, завернутые в бересту, Главная колдунья, не переставая бормотать заклинания, закопала их на пороге. В земляную насыпь над входом она закопала наговоренные корешки. Теперь ни один злой дух не сможет войти в землянку.
Пора было разжигать очаг. Послали за матерью Зорьки. Красная Белка принесла в глиняном горшке горящие угли из своего очага. При свете огня, впервые запылавшего в землянке, старухи проговорили над молодой хозяйкой положенные заклинания, потом все женщины одна за другой ушли. Ясная Зорька осталась одна в новом жилище. Оно еще не было обжито, на спальном месте не лежала лосиная шкура, служившая подстилкой, не было и оленьей шкуры, под которой было так тепло спать. И лосиные, и оленьи шкуры должен принести тот охотник, который поселится у ее очага. Но охотники еще жили в охотничьем лагере, и Тибу не смел появляться со свадебным даром. Ясной Зорьке пришлось лечь на голую землю, поближе к раскаленным камням очага.
К возвращению охотников в стойбище три девушки должны были перейти из жилища матери в свое собственное жилье. Переход в свою землянку был для девушки таким же заветным днем в жизни, как для юноши посвящение в охотники.
После полнолуния, в первый же солнечный день у землянки, где жила Красная Белка, мать Ясной Зорьки, столпились шумливые подростки. Ясная Зорька была внучкой умершей колдуньи, и мудрые старухи решили, что в эту осень первую землянку надо сделать для нее. Вскоре явилась Главная колдунья со своими помощницами. Она приподняла плотно опушенный полог и вошла в землянку, где у очага сидела Ясная Зорька со своей матерью. Старуха взяла девушку за руку и вывела к нетерпеливо ожидавшим у входа подросткам. По обычаю мать осталась сидеть у очага. Когда-то за девушками приходили молодые охотники из других селений и навсегда уводили их в свое стойбище. Но с тех пор как от страшного мора вымерли все жители соседних селений, торжественные проводы девушек из родного края заменились обрядом выбора ими места для своего жилья. Сопровождаемая мудрыми и друзьями детства девушка шла по окраине стойбища, пока не спотыкалась о попавшийся на пути камень или нога ее не попадала в какую-нибудь выбоину. На этом месте и устраивали землянку. Медленно шла по селению Ясная Зорька: внимательно глядя ей под ноги, шествовали за ней старухи колдуньи, а за старухами тянулась толпа ее сверстников. Приподнимая полог, женщины высовывали головы и кричали ей вслед добрые пожелания: чтобы охотник, который поселится у ее очага, был сильный и смелый, чтобы на ее очаге было всегда вдоволь пищи, чтобы детский крик, радующий сердце матери, поскорее раздался в новом жилье, и хворь не нашла бы входа в ее землянку.
Ясная Зорька недолго бродила по стойбищу. Она давно уже облюбовала себе место на краю селения, у четырех березок, росших в ряд. Тайком она принесла сюда небольшой камень и теперь, обойдя вокруг селения, нарочно споткнулась о него.
Главная колдунья тотчас крикнула:
— Здесь!
Сверстники Ясной Зорьки побежали к заранее приготовленным кучам хвороста и, набирая большие охапки, тащили сучья и ветки к избранному месту. Вскоре возле четырех березок, шелестевших ярко-желтыми листьями, выросла горка валежника. Ясная Зорька принесла из очага своей землянки огонь и сама зажгла костер, чтобы очистить площадку, на которой предстояло рыть новое жилье.
Пока, потрескивая сучьями, ярко пылало пламя, молодежь обсуждала все подробности предстоящей работы — ведь землянка строилась на много лет. Больше всего было споров, с какой стороны сделать вход. Чтобы обитатели землянки не задыхались в клубах дыма, обычно его рыли со стороны соседних жилищ. Но на этот раз никаких споров не было. Ясная Зорька не случайно выбрала именно это место. Толстые и гладкие, будто обшитые белой кожей, стволы берез, их густая листва помешают ветру врываться в землянку. Девушка сама показала, откуда делать вход, а Главная колдунья одобрительно кивнула головой.
Большой костер догорал, когда в стойбище, запыхавшись, прибежал Тибу. Все давно уже догадывались, что Тибу, а не кто иной, поселится в землянке Ясной Зорьки, и Ау отпустил его на постройку жилища. По-хозяйски взглянув на березки, Тибу принялся деловито распоряжаться дружной ватагой сверстников. Прежде всего он велел двум самым высоким юношам лечь на землю головами друг к другу и острым камнем сделал две отметины — у пяток каждого. Такой длины должна быть будущая землянка. Потом Тибу, согнав длинноногих подростков, сам разлегся посредине выжженной площадки и, вытянув руки, пальцами рук и ног выскреб ямки — это была ширина жилища. По этим отметинам он обвел черту кругом, стараясь, чтобы она была поровней. Теперь можно было начинать рыть яму. Молодежь привыкла слушаться Тибу на промыслах за линяющими гусями и сейчас охотно подчинялась каждому его слову. Все дружно взялись за работу. Юноши толстыми палками с крепким сучком на конце разрыхляли землю, а девушки берестяными совками выгребали ее за черту, проведенную Тибу. Быстро углублялась яма, и так же быстро вырастал земляной вал по ее краям. Тибу веселыми окриками подбадривал подростков, ему хотелось, чтобы яма была поглубже. В низкой землянке и дым от очага будет низко стлаться, заставляя плакать хозяев, даже если им весело. Все же когда Ясная Зорька, встав посредине ямы, уже не смогла коснуться поднятыми руками жерди, положенной на земляную стенку. Главная колдунья остановила не в меру старательного будущего хозяина.
Теперь девушки стали утаптывать пол, полого спускавшийся от входа внутрь ямы. Они засыпали каждую выбоинку, разравнивали каждый бугорок и, приплясывая, уминали рыхлую землю. Посреди землянки вырыли углубление для очага, а близ входа, стараясь не обвалить земляную стенку, в обгоревшем дерне выкопали еще две ямки для глиняных горшков, в которых держали воду. Юноши в это время подравнивали отвесные стены ямы и земляного вала и обкладывали их жердняком. Пазы между жердями замазывали глиной, замешанной на песке. Чтобы стенки вместе с жердняком не завалились внутрь, Тибу закрепил их вверху и внизу хорошо просушенными и просмоленными жердями, связанными четырехугольником.
Усердно работая, Тибу поторапливал и помощников. Ясная Зорька то и дело поглядывала на небо — по обычаю на постройку землянки отпускалось время между восходом и закатом. Если солнце сядет раньше, чем в готовом жилище впервые запылает очаг, эту землянку бросали незаконченной, а новую позволялось строить только через год. Вот почему так тревожились ее будущие хозяева.
Нелегким делом было устройство кровли. Она должна была быть прочной, не обваливаться, не пропускать дождевой воды и выдержать толстый покров снега зимой. На земляной вал наложили тесным рядом жерди, на этот потолочный накат расстелили в несколько пластов бересту, на бересту насыпали слой песку, а сверху глину. Затем односкатную крышу выложили заранее принесенными кусками дерна. Весной кровля зазеленеет, как пригорок в лесу.
Сверстники не ленились, и землянка была готова задолго до заката. Тибу и Ясной Зорьке казалось, что лучшей землянки нет во всем стойбище, хотя она, конечно, ничем не отличалась от прочих жилищ селения. Как и другие землянки, она была небольшой, но у очага, прижимаясь к стенке, могло сидеть несколько человек, а в глубине оставалось достаточно места для спанья четырех-пяти обитателей.
Колдуньи отогнали заглядывавшую через вход молодежь. Пришел черед мудрых приниматься за работу. Прежде всего нужно было соорудить очаг. Шепча заклинания, старухи обмазали очажную яму глиной, насыпали песок и в давно заведенном порядке разложили большие камни. Главная колдунья с помощницей навесили перед входом полог, сшитый из двух оленьих шкур, кожей внутрь. В стойбище верили, что болезнь и смерть проникают в землянку, подобно людям, через вход. Поэтому, вынув из мешочка когти рыси, завернутые в бересту, Главная колдунья, не переставая бормотать заклинания, закопала их на пороге. В земляную насыпь над входом она закопала наговоренные корешки. Теперь ни один злой дух не сможет войти в землянку.
Пора было разжигать очаг. Послали за матерью Зорьки. Красная Белка принесла в глиняном горшке горящие угли из своего очага. При свете огня, впервые запылавшего в землянке, старухи проговорили над молодой хозяйкой положенные заклинания, потом все женщины одна за другой ушли. Ясная Зорька осталась одна в новом жилище. Оно еще не было обжито, на спальном месте не лежала лосиная шкура, служившая подстилкой, не было и оленьей шкуры, под которой было так тепло спать. И лосиные, и оленьи шкуры должен принести тот охотник, который поселится у ее очага. Но охотники еще жили в охотничьем лагере, и Тибу не смел появляться со свадебным даром. Ясной Зорьке пришлось лечь на голую землю, поближе к раскаленным камням очага.
ГЛАВА 21
Ясная Зорька недолго скучала одна в новой землянке. Скоро полили осенние дожди, и охотники, покинув лагерь, перешли жить в стойбище. Очаг, казалось, запылал жарче, сухие сучья затрещали веселее в землянке Ясной Зорьки, когда Тибу с огромным ворохом оленьих и лосиных шкур, согнувшись, вошел через входное отверстие и присел рядом с ней у очага.
Веселее стало и в других землянках. Женщины целыми днями варили мясо и рыбу, чтобы досыта, повкуснее накормить охотников. За лето и осень скопили немалые запасы, и теперь пищи было вдоволь. Охотники не выходили за стойбище. Наконец настало время отдыха, они лежали на мягких шкурах, грелись у очагов, ели, спали. Скучно и одиноко было только колдуну. Чтобы как-нибудь скоротать сумрачные осенние дни, он стал вырезать из кости амулет взамен потерянного. Сухая кость плохо поддавалась кремневому резцу. Льок положил ее в горшок с водой и через два дня принялся за работу. Теперь резец мягко врезался в кость, не крошил и не расщеплял ее. Человечек получился даже лучше, чем прежний. У того голова была круглая и гладкая, как лесной орешек, а руки были намечены просто двумя ровными бороздками. А у человечка, которого сделал Льок, на голове была колдовская шапка, прижатые к груди руки держали большой круглый бубен.
Но вот и амулет был готов, а дожди все еще не прекращались. Тогда Льок вспомнил, как Ау однажды пожаловался ему, что не умеет делать орудия. Льок решил помочь другу. Среди вещей старого колдуна он нашел ровный красивый наконечник для стрелы. Льок внимательно разглядел его со всех сторон и взялся за отбойник. Времени было много, терпения у него хватало… Постепенно отбойник в его руках стал послушнее, и дело пошло на лад.
Пока охотники отдыхали, молодой колдун сделал пяток наконечников для стрел и столько же для копий и дротиков.
За этим занятием он и не заметил, как прошла пора дождей и закружился первый снег. Но земля еще не промерзла, и снег быстро таял. Холодные дожди постепенно сменялись заморозками, осенние ветры сбросили поблекшие листья с деревьев. Все реже и реже трещал валежник под тяжелой пятой медведя, — чуя близкие снегопады, медведи залегли на долгую зиму в берлогу. Надвинулись тесные ряды по зимнему низких туч, и вихри закрутили колючий снег, забивая им каждую впадину. Потом ветры улеглись, начался тихий снегопад, и тяжелые белые шапки, покачиваясь, повисли на поникших ветвях елей. Гибкие вершинки березок и осин пригнулись, и их завалило пухлыми сугробами. Настала северная зима, морозная, с частыми метелями и лютой пургой — для всех голодная пора…
Зимний промысел начинался охотой на лосей. Как только снег лег ровной пеленой, Ау и Бэй на лыжах пошли в лес.
Поиски не были напрасными. К полудню они наконец напали на тропу, протоптанную к водопою лосями.
Ау нашел удобное для засады место, где вдоль тропы тянулся ряд приземистых сосен. Сюда-то он и привел на следующий день охотников. Охотники выбрали деревья с толстыми, крепкими сучьями и устроили на них небольшие помосты из жердей. На каждом таком помосте залегло по два охотника. Густые ветки хорошо укрывали их, а чтобы сохатый не учуял человека по запаху, охотники обсыпали свою одежду растертой между ладонями хвоей.
В лесу было так тихо, как только может быть зимой в безветренный день, когда не шелохнет ни одна веточка. Лишь изредка, с глухим шумом то там, то тут обрушивались с елей слежалые шапки снега. Сорвавшийся с вершины ком сбивал снеговые пласты с нижних ветвей. Все дерево приходило в движение — широкие ветки, освобожденные от тяжести, как живые, поднимались кверху. Выросший по пути ком грузно падал, вдавливаясь в пуховую пелену и вздымая вокруг дерева серебристое облачко снежной пыли. Льок лежал на помосте рядом с Ау. Когда поблизости с одной из чернеющих елей обрушилась лавина снега, Ау радостно шепнул ему на ухо:
— Это Роко дает нам знать, что посылает лосей.
Но прошло еще немало времени, пока недалеко от них качнулись ветки приземистых сосен и на тропе показалось лосиное стадо. Впереди шел старый самец. За ним осторожно выступала крупная лосиха, и около нее, то отставая, то забегая вперед, трусил лосенок. Несколько поодаль шли еще две лосихи с лосятами.
Льоку приходилось видеть лосей только издали — у лосей хорошее чутье, они не подпускают близко человека. Но сейчас старый самец шел ровным шагом, устало мотая головой, отягченной громадными, широкими рогами. Не доходя до сосен, где залегли охотники, он вдруг остановился и, шумно втягивая в себя воздух, стал медленно водить по сторонам горбатой мордой. Кроме острого запаха растертой хвои, он ничего не учуял.
Некоторое время лось стоял в нерешительности, настороженно озираясь. Лосихи послушно замерли на месте. Наконец вожак, опустив чуткие уши, медленно двинулся вперед. Когда он поравнялся с сосной, где лежали на помосте Ау и Льок, Главный охотник с силой метнул копье. Лось, всхрапнув, отпрянул в сторону — копье глубоко вошло ему в бок. Тотчас на стадо посыпались копья. Лосенок шедшей позади всех лосихи с жалобным мычаньем повалился ей под ноги. Лосиха неуклюже метнулась назад, и копье, которое Тибу как раз нацелил на нее, лишь скользнуло по ее гладкой шерсти. Испуганно мыча, лосята поскакали вслед за матками, забавно вскидывая задние ноги.
Уже давно стадо скрылось в лесу, но вожак, сделав два-три шага, остановился, копье, раскачиваясь от его движений, причиняло невыносимую боль; смертельно раненный самец, дрожа всем телом, с грозным фырканьем медленно поднял кверху морду. Небольшие глаза, злобно сверкая, отыскивали невидимого врага… Но кругом по-прежнему было тихо, охотники притаились на помостах. Из широкой раны лося сочилась, поблескивая на солнце, струйка крови, пятная чистый снег. Как ни вынослив был старый лось, но вскоре от потери крови он стал заметно слабеть. Отягощенная широкими лопастями рогов голова нет-нет да и клонилась к снегу. С усилием поднимая ее, он пошатнулся и, чтобы не упасть, шире расставил передние ноги. Но колени дрожали все сильнее и сильнее, и вот наконец голова бессильно уткнулась в снег и больше уже не поднялась…
С радостными криками охотники соскочили с помостов. Завидев людей, лось приподнял куст громадных рогов, но сил уже не хватало — ноги подломились, и с коротким мычанием, полным боли и гнева, он тяжело рухнул на землю.
Теплая кровь только что убитой добычи — любимое лакомство охотников. На шее у лося прокололи жилу, и охотники постарше поочередно припадали к ней ртом. Молодежи оставалось подбирать ладонями алый, солоноватый снег. Льок тоже стал глотать ярко-красные комки.
— Уходи, — сердито сказал Нюк колдуну. — Нам надо мириться с лосем.
Непосвященному нельзя на это смотреть.
Льок грустно побрел из лесу. Дойдя до Священной скалы, он вытащил припрятанный в расщелине отбойник. Постепенно, точка за точкой, на гладком красном граните появились очертания лося с громадными, широкими лопастями рогов, с торчащим в боку обломком копья.
Веселее стало и в других землянках. Женщины целыми днями варили мясо и рыбу, чтобы досыта, повкуснее накормить охотников. За лето и осень скопили немалые запасы, и теперь пищи было вдоволь. Охотники не выходили за стойбище. Наконец настало время отдыха, они лежали на мягких шкурах, грелись у очагов, ели, спали. Скучно и одиноко было только колдуну. Чтобы как-нибудь скоротать сумрачные осенние дни, он стал вырезать из кости амулет взамен потерянного. Сухая кость плохо поддавалась кремневому резцу. Льок положил ее в горшок с водой и через два дня принялся за работу. Теперь резец мягко врезался в кость, не крошил и не расщеплял ее. Человечек получился даже лучше, чем прежний. У того голова была круглая и гладкая, как лесной орешек, а руки были намечены просто двумя ровными бороздками. А у человечка, которого сделал Льок, на голове была колдовская шапка, прижатые к груди руки держали большой круглый бубен.
Но вот и амулет был готов, а дожди все еще не прекращались. Тогда Льок вспомнил, как Ау однажды пожаловался ему, что не умеет делать орудия. Льок решил помочь другу. Среди вещей старого колдуна он нашел ровный красивый наконечник для стрелы. Льок внимательно разглядел его со всех сторон и взялся за отбойник. Времени было много, терпения у него хватало… Постепенно отбойник в его руках стал послушнее, и дело пошло на лад.
Пока охотники отдыхали, молодой колдун сделал пяток наконечников для стрел и столько же для копий и дротиков.
За этим занятием он и не заметил, как прошла пора дождей и закружился первый снег. Но земля еще не промерзла, и снег быстро таял. Холодные дожди постепенно сменялись заморозками, осенние ветры сбросили поблекшие листья с деревьев. Все реже и реже трещал валежник под тяжелой пятой медведя, — чуя близкие снегопады, медведи залегли на долгую зиму в берлогу. Надвинулись тесные ряды по зимнему низких туч, и вихри закрутили колючий снег, забивая им каждую впадину. Потом ветры улеглись, начался тихий снегопад, и тяжелые белые шапки, покачиваясь, повисли на поникших ветвях елей. Гибкие вершинки березок и осин пригнулись, и их завалило пухлыми сугробами. Настала северная зима, морозная, с частыми метелями и лютой пургой — для всех голодная пора…
Зимний промысел начинался охотой на лосей. Как только снег лег ровной пеленой, Ау и Бэй на лыжах пошли в лес.
Поиски не были напрасными. К полудню они наконец напали на тропу, протоптанную к водопою лосями.
Ау нашел удобное для засады место, где вдоль тропы тянулся ряд приземистых сосен. Сюда-то он и привел на следующий день охотников. Охотники выбрали деревья с толстыми, крепкими сучьями и устроили на них небольшие помосты из жердей. На каждом таком помосте залегло по два охотника. Густые ветки хорошо укрывали их, а чтобы сохатый не учуял человека по запаху, охотники обсыпали свою одежду растертой между ладонями хвоей.
В лесу было так тихо, как только может быть зимой в безветренный день, когда не шелохнет ни одна веточка. Лишь изредка, с глухим шумом то там, то тут обрушивались с елей слежалые шапки снега. Сорвавшийся с вершины ком сбивал снеговые пласты с нижних ветвей. Все дерево приходило в движение — широкие ветки, освобожденные от тяжести, как живые, поднимались кверху. Выросший по пути ком грузно падал, вдавливаясь в пуховую пелену и вздымая вокруг дерева серебристое облачко снежной пыли. Льок лежал на помосте рядом с Ау. Когда поблизости с одной из чернеющих елей обрушилась лавина снега, Ау радостно шепнул ему на ухо:
— Это Роко дает нам знать, что посылает лосей.
Но прошло еще немало времени, пока недалеко от них качнулись ветки приземистых сосен и на тропе показалось лосиное стадо. Впереди шел старый самец. За ним осторожно выступала крупная лосиха, и около нее, то отставая, то забегая вперед, трусил лосенок. Несколько поодаль шли еще две лосихи с лосятами.
Льоку приходилось видеть лосей только издали — у лосей хорошее чутье, они не подпускают близко человека. Но сейчас старый самец шел ровным шагом, устало мотая головой, отягченной громадными, широкими рогами. Не доходя до сосен, где залегли охотники, он вдруг остановился и, шумно втягивая в себя воздух, стал медленно водить по сторонам горбатой мордой. Кроме острого запаха растертой хвои, он ничего не учуял.
Некоторое время лось стоял в нерешительности, настороженно озираясь. Лосихи послушно замерли на месте. Наконец вожак, опустив чуткие уши, медленно двинулся вперед. Когда он поравнялся с сосной, где лежали на помосте Ау и Льок, Главный охотник с силой метнул копье. Лось, всхрапнув, отпрянул в сторону — копье глубоко вошло ему в бок. Тотчас на стадо посыпались копья. Лосенок шедшей позади всех лосихи с жалобным мычаньем повалился ей под ноги. Лосиха неуклюже метнулась назад, и копье, которое Тибу как раз нацелил на нее, лишь скользнуло по ее гладкой шерсти. Испуганно мыча, лосята поскакали вслед за матками, забавно вскидывая задние ноги.
Уже давно стадо скрылось в лесу, но вожак, сделав два-три шага, остановился, копье, раскачиваясь от его движений, причиняло невыносимую боль; смертельно раненный самец, дрожа всем телом, с грозным фырканьем медленно поднял кверху морду. Небольшие глаза, злобно сверкая, отыскивали невидимого врага… Но кругом по-прежнему было тихо, охотники притаились на помостах. Из широкой раны лося сочилась, поблескивая на солнце, струйка крови, пятная чистый снег. Как ни вынослив был старый лось, но вскоре от потери крови он стал заметно слабеть. Отягощенная широкими лопастями рогов голова нет-нет да и клонилась к снегу. С усилием поднимая ее, он пошатнулся и, чтобы не упасть, шире расставил передние ноги. Но колени дрожали все сильнее и сильнее, и вот наконец голова бессильно уткнулась в снег и больше уже не поднялась…
С радостными криками охотники соскочили с помостов. Завидев людей, лось приподнял куст громадных рогов, но сил уже не хватало — ноги подломились, и с коротким мычанием, полным боли и гнева, он тяжело рухнул на землю.
Теплая кровь только что убитой добычи — любимое лакомство охотников. На шее у лося прокололи жилу, и охотники постарше поочередно припадали к ней ртом. Молодежи оставалось подбирать ладонями алый, солоноватый снег. Льок тоже стал глотать ярко-красные комки.
— Уходи, — сердито сказал Нюк колдуну. — Нам надо мириться с лосем.
Непосвященному нельзя на это смотреть.
Льок грустно побрел из лесу. Дойдя до Священной скалы, он вытащил припрятанный в расщелине отбойник. Постепенно, точка за точкой, на гладком красном граните появились очертания лося с громадными, широкими лопастями рогов, с торчащим в боку обломком копья.
ГЛАВА 22
Старики испугались снов и пропустили осенний промысел на морских зверей у Кучи островов. Стойбище осталось без толстых и крепких шкур, из которых шили непромокаемую обувь и одежду, без жира, которым смазывали лицо и руки, чтобы кожа не трескалась на ветру и морозе. Теперь надо было наверстать упущенное — набить побольше моржей за время зимней охоты. Как только ударили крепкие морозы и вдоль берегов залива протянулась полоса льда, охотники вышли на трудный и опасный моржовый промысел. Шкура у моржа такая толстая, что ее не пробивает ни каменный, ни костяной наконечник. Лишь на загривке, под толстыми складками, кожа у него потоньше, но складки разглаживаются, когда морж скачками передвигается по льду, опираясь на короткие ласты. В уязвимое место и должен ударить охотник копьем или гарпуном, а для этого ему нужно подобраться к зверю вплотную.
На моржовый промысел выходили на ладьях, чтобы с моря подойти к береговому припаю и отрезать отдыхающему на льду «усатому старику» путь к открытой воде. Зимнее море и сильный зверь с мощными клыками были опасными противниками. Нередко случалось, что раненый морж в ярости бросался на ладью и опрокидывал ее своими бивнями. Бывало и так, что льдины, сдвинувшись под натиском ветра, сдавливали и крошили в щепы ладью. На этот опасный промысел колдуна брали с собой, надеясь, что его духи охранят и пошлют удачу.
Снова шел Льок с охотниками по знакомым местам к хранилищу промысловых одежд. Он не был здесь с того страшного утра, когда, спасая друга, решился на обман рода. Охотники тоже не заглядывали на эту поляну меж скалами, боясь Кровавого Хоро. Но на охоту за моржами не пойдешь без зимней промысловой одежды.
От хранилища двинулись к морю. На берегу среди скал чернели полузанесенные недавней пургой ладьи. Охотники налегли на вмерзшие лодки и с трудом сдвинули их с места. Дальше пошло легче; ладьи, взвизгивая, заскользили по припорошенному льду.
Охотники старались не загреметь днищем, не стукнуть веслами — звук по воде разносится очень далеко. Наконец лодки дотащили до чистой воды, и они, обламывая еще не окрепший у самого края лед, скользнули на невысокую волну.
Было пасмурное, почти безветренное утро. Небо было серым, и только на востоке, там, где оно сходилось с морем, зеленела полоска чистого неба. Медленно перекатывались тяжелые валы, они тоже были темно-серые, и лишь их гребни, вздымаясь, отсвечивали зеленым.
Ладьи разделились. Сидя на корме лодки, шедшей вдоль береговых льдов, Льок смотрел, как медленно удаляются в противоположную сторону две другие ладьи. В лодке, где был Льок, сидели Бэй, старый Нюк и Тибу. Тибу тоже был впервые на моржовом промысле и, подобно Льоку, озирался по сторонам. Долго плыли вдоль ледяной кромки. В белесой полутьме над морем чуть виднелось мутное пятно солнца. Охотники, не отрываясь, глядели на прибрежный лед: не лежит ли между торосами «усатый старик»? Льоку очень хотелось первому заметить зверя, и он, напрягая зрение, не отводил взгляда от ледяных глыб. Но ему не повезло. Именно в тот миг, когда он прикрыл усталые глаза ладонью, охотники увидели за нагромождением смерзшихся льдин туловище моржа.
Бэй и Тибу еще несколько раз осторожно взмахнули веслами и круто повернули ко льду. За торосом раздался короткий низкий рев, похожий на медвежий. Нюк подал знак, и Бэй ловко подвел ладью к кромке. Тотчас же старик бесшумно вылез на лед, держа в правой руке копье с длинным наконечником. К копью был привязан тонкий, но крепкий ремень, другой конец этого ремня, свернутого на корме кольцами, был прикреплен к деревянному чурбану, лежавшему на дне лодки. Нюк пополз к торосу, прикрываясь широкой обледеневшей доской. Бэй, следивший за каждым его движением, понемногу отпускал ремень, а Тибу, опираясь веслом о льдину, удерживал ладью на месте.
За торосом послышался шумный вздох, и кто-то тяжело заворочался. Нюк пополз быстрее и скоро исчез за гребнем наломанных морем льдин. Вновь раздался рев «усатого старика», но не короткий и сонный, как раньше, а протяжный и грозный.
Из-за тороса показалась круглая голова с большими клыками, белевшими из-под усов. Громко шлепая ластами, громадный зверь неуклюжими прыжками пробирался к воде. Ослепленный болью, он направился прямо на лодку. Бэй успел оттолкнуть ладью в сторону, и огромная туша с громким всплеском тяжело плюхнулась в море, вздымая тучу брызг. В тот же миг Бэй выбросил свернутый кругами ремень и деревянный чурбан-поплавок. Подбежал к краю льда старый Нюк, но в ладью не сел. Приставив к глазам ладонь, он так же, как другие, смотрел на воду. Ни моржа, ни поплавка не было видно в волнах. Не забился ли зверь под лед, тогда прощай и добыча, и гарпун с ремнем! Облегченно вздохнули охотники, когда из воды наконец выпрыгнул деревянный чурбан, а за ним, чуть поодаль, высунулась усатая голова. Зверь был тяжело ранен. Вода вокруг него потемнела от крови. С шумом выпустив и вновь набрав в себя воздух, зверь опять нырнул. Он показывался еще не раз и все чаще и чаще — видно, быстро слабел от потери крови. Бэй и Тибу, налегая на весла, подвели ладью к качавшемуся на волнах и уже не уходящему под воду чурбану. Обрубок подняли в лодку, добрались до ледяной кромки и перекинули его Нюку. Откатив чурбан подальше от воды, старик несколько раз обмотал ремень вокруг ледяного выступа. Теперь и Бэй выпрыгнул из ладьи и вдвоем с Нюком стал осторожно выбирать ремень. Они подтягивали его до тех пор, пока у берегового припая не показалась туша уже совсем обессилевшего, но, на счастье охотников, еще живого моржа.
Нюк быстро сделал из ремня петлю и ловким движением накинул ее на животное. Медлить было нельзя — у мертвого моржа легкие тотчас наполняются водой, и он камнем уходит на дно. Бэй зацепил веслом проплывавшую мимо большую плоскую льдину, прыгнул на нее и подогнал к зверю. Накинув вторую петлю на передние ласты моржа и упираясь ногами в край льдины, он подвел ее под тушу. Судорожным предсмертным движением морж сам налег на опустившийся под его тяжестью край льдины. Она так сильно накренилась, что Бэй едва удержался на ногах; потом медленно выпрямилась, подняв уже мертвое животное.
«Усатому старику» распороли брюхо. Смрадом пахнуло от дымящихся окровавленных внутренностей. Даже привычные охотники отвернули лица. Льок обрадовался, когда Нюк велел ему идти на берег и разжечь костер, чтобы остальные охотники, завидев дым, пришли на помощь. Он торопливо собрал выброшенный осенними бурями плавник и развел огонь. Охотники с других лодок приметили условный знак, и скоро две ладьи подошли к месту, где лежал уже выпотрошенный морж. Льок издали увидел, что Нюк, вытащив из-под своей малицы шкуру неблюя* и держа ее перед собой, кланялся то убитому моржу, то морю — так охотники совершали обряд примирения. Потом Нюк подошел к краю ледяного припая и бросил шкуру в волны.
* Н е б л ю й — неродившийся олененок.
За Нюком каждый из охотников бросил хозяину моря свой дар — заранее припасенные гусиные грудки. На этом обряд примирения с морем был окончен. Тяжелые снежные тучи заволакивали небо, стало темнеть раньше, чем надвинулся вечер. Охотники поторопились перетащить тушу моржа на самый берег, лодки тоже нельзя было оставлять на льду. Береговой припай ненадежен — налетит шторм, вздыбит лед, переломает его, искрошит в куски и унесет в море.
На моржовый промысел выходили на ладьях, чтобы с моря подойти к береговому припаю и отрезать отдыхающему на льду «усатому старику» путь к открытой воде. Зимнее море и сильный зверь с мощными клыками были опасными противниками. Нередко случалось, что раненый морж в ярости бросался на ладью и опрокидывал ее своими бивнями. Бывало и так, что льдины, сдвинувшись под натиском ветра, сдавливали и крошили в щепы ладью. На этот опасный промысел колдуна брали с собой, надеясь, что его духи охранят и пошлют удачу.
Снова шел Льок с охотниками по знакомым местам к хранилищу промысловых одежд. Он не был здесь с того страшного утра, когда, спасая друга, решился на обман рода. Охотники тоже не заглядывали на эту поляну меж скалами, боясь Кровавого Хоро. Но на охоту за моржами не пойдешь без зимней промысловой одежды.
От хранилища двинулись к морю. На берегу среди скал чернели полузанесенные недавней пургой ладьи. Охотники налегли на вмерзшие лодки и с трудом сдвинули их с места. Дальше пошло легче; ладьи, взвизгивая, заскользили по припорошенному льду.
Охотники старались не загреметь днищем, не стукнуть веслами — звук по воде разносится очень далеко. Наконец лодки дотащили до чистой воды, и они, обламывая еще не окрепший у самого края лед, скользнули на невысокую волну.
Было пасмурное, почти безветренное утро. Небо было серым, и только на востоке, там, где оно сходилось с морем, зеленела полоска чистого неба. Медленно перекатывались тяжелые валы, они тоже были темно-серые, и лишь их гребни, вздымаясь, отсвечивали зеленым.
Ладьи разделились. Сидя на корме лодки, шедшей вдоль береговых льдов, Льок смотрел, как медленно удаляются в противоположную сторону две другие ладьи. В лодке, где был Льок, сидели Бэй, старый Нюк и Тибу. Тибу тоже был впервые на моржовом промысле и, подобно Льоку, озирался по сторонам. Долго плыли вдоль ледяной кромки. В белесой полутьме над морем чуть виднелось мутное пятно солнца. Охотники, не отрываясь, глядели на прибрежный лед: не лежит ли между торосами «усатый старик»? Льоку очень хотелось первому заметить зверя, и он, напрягая зрение, не отводил взгляда от ледяных глыб. Но ему не повезло. Именно в тот миг, когда он прикрыл усталые глаза ладонью, охотники увидели за нагромождением смерзшихся льдин туловище моржа.
Бэй и Тибу еще несколько раз осторожно взмахнули веслами и круто повернули ко льду. За торосом раздался короткий низкий рев, похожий на медвежий. Нюк подал знак, и Бэй ловко подвел ладью к кромке. Тотчас же старик бесшумно вылез на лед, держа в правой руке копье с длинным наконечником. К копью был привязан тонкий, но крепкий ремень, другой конец этого ремня, свернутого на корме кольцами, был прикреплен к деревянному чурбану, лежавшему на дне лодки. Нюк пополз к торосу, прикрываясь широкой обледеневшей доской. Бэй, следивший за каждым его движением, понемногу отпускал ремень, а Тибу, опираясь веслом о льдину, удерживал ладью на месте.
За торосом послышался шумный вздох, и кто-то тяжело заворочался. Нюк пополз быстрее и скоро исчез за гребнем наломанных морем льдин. Вновь раздался рев «усатого старика», но не короткий и сонный, как раньше, а протяжный и грозный.
Из-за тороса показалась круглая голова с большими клыками, белевшими из-под усов. Громко шлепая ластами, громадный зверь неуклюжими прыжками пробирался к воде. Ослепленный болью, он направился прямо на лодку. Бэй успел оттолкнуть ладью в сторону, и огромная туша с громким всплеском тяжело плюхнулась в море, вздымая тучу брызг. В тот же миг Бэй выбросил свернутый кругами ремень и деревянный чурбан-поплавок. Подбежал к краю льда старый Нюк, но в ладью не сел. Приставив к глазам ладонь, он так же, как другие, смотрел на воду. Ни моржа, ни поплавка не было видно в волнах. Не забился ли зверь под лед, тогда прощай и добыча, и гарпун с ремнем! Облегченно вздохнули охотники, когда из воды наконец выпрыгнул деревянный чурбан, а за ним, чуть поодаль, высунулась усатая голова. Зверь был тяжело ранен. Вода вокруг него потемнела от крови. С шумом выпустив и вновь набрав в себя воздух, зверь опять нырнул. Он показывался еще не раз и все чаще и чаще — видно, быстро слабел от потери крови. Бэй и Тибу, налегая на весла, подвели ладью к качавшемуся на волнах и уже не уходящему под воду чурбану. Обрубок подняли в лодку, добрались до ледяной кромки и перекинули его Нюку. Откатив чурбан подальше от воды, старик несколько раз обмотал ремень вокруг ледяного выступа. Теперь и Бэй выпрыгнул из ладьи и вдвоем с Нюком стал осторожно выбирать ремень. Они подтягивали его до тех пор, пока у берегового припая не показалась туша уже совсем обессилевшего, но, на счастье охотников, еще живого моржа.
Нюк быстро сделал из ремня петлю и ловким движением накинул ее на животное. Медлить было нельзя — у мертвого моржа легкие тотчас наполняются водой, и он камнем уходит на дно. Бэй зацепил веслом проплывавшую мимо большую плоскую льдину, прыгнул на нее и подогнал к зверю. Накинув вторую петлю на передние ласты моржа и упираясь ногами в край льдины, он подвел ее под тушу. Судорожным предсмертным движением морж сам налег на опустившийся под его тяжестью край льдины. Она так сильно накренилась, что Бэй едва удержался на ногах; потом медленно выпрямилась, подняв уже мертвое животное.
«Усатому старику» распороли брюхо. Смрадом пахнуло от дымящихся окровавленных внутренностей. Даже привычные охотники отвернули лица. Льок обрадовался, когда Нюк велел ему идти на берег и разжечь костер, чтобы остальные охотники, завидев дым, пришли на помощь. Он торопливо собрал выброшенный осенними бурями плавник и развел огонь. Охотники с других лодок приметили условный знак, и скоро две ладьи подошли к месту, где лежал уже выпотрошенный морж. Льок издали увидел, что Нюк, вытащив из-под своей малицы шкуру неблюя* и держа ее перед собой, кланялся то убитому моржу, то морю — так охотники совершали обряд примирения. Потом Нюк подошел к краю ледяного припая и бросил шкуру в волны.
* Н е б л ю й — неродившийся олененок.
За Нюком каждый из охотников бросил хозяину моря свой дар — заранее припасенные гусиные грудки. На этом обряд примирения с морем был окончен. Тяжелые снежные тучи заволакивали небо, стало темнеть раньше, чем надвинулся вечер. Охотники поторопились перетащить тушу моржа на самый берег, лодки тоже нельзя было оставлять на льду. Береговой припай ненадежен — налетит шторм, вздыбит лед, переломает его, искрошит в куски и унесет в море.