Литвин Георгий. Я был воздушным стрелком

   - Что, хороша прекрасная маркиза? - спросил Мансур, и мы побрели на КП. У входа стояли командир и... Владимир Истрашкин. Так вот кто прикрывал нас!
   Зиянбаев доложил о выполнении задания, а я не очень связно - о "мертвом пространстве", поврежденной машине, "мессерах".
   - Ничего, машину исправим, - похлопал меня по плечу командир.
   В разговор вступил Истрашкин:
   - А я смотрю - в воздухе вроде знакомая личность...
   - Вы знакомы? - спросил Соколов Истрашкина.
   - Еще с Дальнего Востока. Это же наш бывший оружейник. Молодец! Лихо срубил "месса"! - обнял меня Истрашкин.
   Подошли еще ребята, и начались расспросы.
   Наступали сумерки. Истрашкин распрощался и улетел на свой аэродром. Из нашей шестерки "илов" на аэродром возвратились только три, а три были повреждены, сели на других аэродромах. Как потом выяснилось, в этом боевом вылете был ранен в руку воздушный стрелок Николай Храмов. Его летчик произвел посадку на попутном аэродроме, чтобы скорее оказать ему врачебную помощь.
   Стрелка, закатившего истерику перед боевым вылетом, под трибунал не отдали. Командир полка рассудил по-другому. До того, как сесть в самолет, воздушный стрелок воевал в пехоте, был тяжело ранен, в авиацию попал случайно. Какой с него спрос? Откуда пришел, пусть туда и возвращается. И отправил его в пехоту.
   Если десант под Еникале кое-как продвигался вперед, то на Эльтигене обстановка сложилась крайне сложная и напряженная.
   Немцы ввели в бой и все свои наличные силы флота. На вооружении они имели быстроходные десантные баржи. На этих баржах немцы готовились перевозить свои войска в Англию, но так как эта десантная операция была отложена до "победы над Россией", то их перебросили по Дунаю на Черное море. Немцы пытались высадить на этих баржах свой десант на Эльтиген в тыл нашим войскам. Это им не удалось, но все же они блокировали Эльтигенский десант с моря. Снабжать всем необходимым десантников могли только летчики.
   Иногда удавалось прорваться к Эльтигену и нашим катерам, но особая надежда была на авиацию.
   Ночами сбрасывали боеприпасы и продовольствие летчицы 46-го гвардейского полка, днем - "илы". Но это были крохи. Штурмовики старались сделать максимальное количество заходов, чтобы прижать вражескую пехоту к земле, как можно дольше не давать возможности подниматься ей в атаку. Противник тоже не оставался в долгу, бросил на Эльтиген почти всю свою авиацию, стараясь во что бы то ни стало уничтожить десант.
   В эти дни проявил себя экипаж Ил-2 нашего полка: летчик лейтенант Константин Атлеснов и воздушный стрелок сержант Александр Рогоза. Под непрерывным огнем противника "ил" носился над врагами, поливая их свинцом из пушек и пулеметов. Атлеснов сделал шесть заходов и, только расстреляв все боеприпасы, вышел из боя.
   Командование десанта прислало радиотелеграмму командованию 4-й воздушной армии, в которой просило передать искреннюю благодарность героическому экипажу от имени всех воинов десанта, указав бортовой номер самолета Атлеснова.
   А на следующий день в воздушном бою над Эльтигеном Константин Атлеснов сбил "Ме-109".
   2 декабря 1943 года, в период наивысшего накала борьбы, группу на Эльтиген повел командир эскадрильи капитан Андреев. Слева от него летел Шупик, далее Назаров, Казаков, Кравченко.
   На юго-западе едва просматривалась в тумане шероховатая поверхность моря. Вот перед нами обрывистый берег восточной части Керченского полуострова. Ударили зенитки, все пространство вокруг наших самолетов стало кудрявым от разрывов.
   Группа сделала противозенитный маневр, проскочила зону интенсивного огня. И вот цель перед нами. Видны прямоугольники вражеских танков. В этот момент над кабиной самолета Григория Шупика разорвался зенитный снаряд. Показалось, треснуло и раскололось небо. Едва удержал тяжело груженный самолет. Ведущий командует:
   - Внимание - за мной! Не отрываться! - и пикирует на танки с белыми крестами. Остальные - за ним.
   Минута - и на земле взметнулись черные жлубы дыма с яркими прожилками огня. Три танка горят, один перевернут.
   - Еще заход по артбатарее!
   Развернулись. На расположение вражеской батареи понеслись реактивные снаряды, очереди из пушек и пулеметов. Шупик попал в автомашину с боеприпасами, и вмиг ее как не было. Вдруг самолет Андреева резко перевернулся на спину и, стремительно падая, врезался в землю. Не иначе, напоролся на зенитный снаряд. Тут помочь невозможно: снаряд не истребитель, его не видно.
   А зенитных средств немцы имели в Крыму предостаточно. Мало того что были задействованы все штатные дивизионы 5-го армейского корпуса и приданных ему частей, на Керченском полуострове действовали и части 9-й зенитной дивизии люфтваффе.
   После войны мне пришлось читать изданную в ФРГ книгу бывшего командира этой дивизии генерал-лейтенанта В. Пиккерта "От Кубанского плацдарма до Севастополя".
   Это был сильный и умный противник. Дивизия ранее входила в состав 6-й армии Паулюса, была в "котле". К концу сражения под Сталинградом остатки личного состава и артиллерия дивизии были переданы другим частям, а штаб дивизии на самолетах переброшен на Кубань. Здесь дивизия была воссоздана под тем же номером за счет пополнения из Германии.
   Имея на вооружении крупно-, средне- и мелкокалиберные пушки, противник мог вести прицельный и заградительный огонь на разных высотах. Счетверенные 20-миллиметровые пушки были установлены на самодвижущихся лафетах. Хорошо организованное взаимодействие по радио между истребителями и зенитчиками с командных пунктов давало возможность немцам встречать советские самолеты заградительным огнем. Радарные установки своевременно предупреждали их о подходе нашей авиации. Для усиления зенитной обороны своих войск немцы имели железнодорожный состав, на платформах которого находились зенитные орудия, а также подвижные батареи на автотяге.
   Согласно немецким документам в этой действовавшей в Крыму моторизованной зенитной дивизии было 779 стволов и 196 прожекторных установок. Командир дивизии был одновременно и командующим всей зенитной артиллерией в Крыму.
   На Керченском полуострове действовал тогда 27-й зенитный полк этой дивизии. Ему подчинялось девять дивизионов и четыре прожекторные роты. Командир полка был одновременно и начальником зенитной артиллерии 5-го армейского корпуса (Д. 05/28597, л. 280; д. 03/23455, л. 692).
   По нашим низко летящим самолетам вели огонь также из пулеметов, автоматов и винтовок.
   Нам, штурмовикам, снижающимся до бреющего, приходилось пролетать через сплошное море огня. Не было случая, когда бы прилетали на аэродром без пробоин.
   Помню день 22 ноября. Приземлился подбитый Ил-2. Во второй кабине весь в крови лежал убитый осколком зенитного снаряда стрелок Виктор Данилович Барсачев.
   В начале декабря 1943 года положение Эльтигенского десанта стало критическим: немцы блокировали десант с моря, не хватало боеприпасов, продовольствия, людей. Авиация помогала десантникам: днем и ночью наносились удары по врагу, сбрасывались боеприпасы, продовольствие, медикаменты.
   Там же, в небе Эльтигена, совершили подвиг авиаторы Черноморского флота - командир эскадрильи штурмовиков лейтенант Борис Воловодов и воздушный стрелок, парторг эскадрильи Василий Быков. После штурмовки противника, когда кончились боеприпасы, командир эскадрильи увидел фашистские бомбардировщики, летевшие бомбить позиции эльтигенцев. Видя опасность, нависшую над десантниками, которые отбили уже девятнадцать атак в этот день, Воловодов направил свою машину прямо в лоб гитлеровскому бомбардировщику.
   Воздушный таран придал силы защитникам Эльтигенского плацдарма. В радиограмме командованию эльтигенцы просили представить летчика к званию Героя Советского Союза. Посмертно лейтенант Б. Н. Воловодов был удостоен этого высокого звания.
   Об этом подвиге спустя тридцать лет после войны мне рассказывал очевидец - участник Эльтигенского десанта, бывший моряк, старшина Севостьянов Григорий Васильевич. Мы встретились с ним вместе в поселке Героевское, как теперь его называют. Для нас же этот поселок остался Эльтигеном.
   Капитан 2 ранга в отставке Севостьянов приехал на это место со своей супругой Надеждой Васильевной, тоже участницей войны, чтобы поклониться праху своих боевых товарищей.
   Он рассказывал:
   - Вот здесь, где мы сейчас стоим, лежали десятки раненых десантников, ожидая чуда, надеясь, что сюда удастся прорваться нашим катерам. Я тоже был раненный, тоже лежал и смотрел в небо. Уже было отбито девятнадцать атак противника, началась двадцатая по счету в тот день атака. Штурмовики Ил-2 сорвали и эту, последнюю, атаку немцев. Я увидел немецкие бомбардировщики, которые шли на наши позиции. "Ильюшины" пошли в атаку на бомбардировщики как истребители. Наверное, у них уже было мало боеприпасов, так как они до этого момента беспрерывно атаковали немцев и румын. Вдруг раздался огромной силы взрыв. В воздухе столкнулись два самолета. Наш Ил-2 врезался в немецкий бомбардировщик на встречном курсе. Немец не смог увернуться. Оба самолета разлетелись на куски. В метрах пяти от меня упало колесо самолета. Не знаю - нашего или немецкого. Удивительно - упавшее колесо никого не задело. Стрельба сразу затихла, и наступила непривычная для Огненной земли тишина.
   Все были потрясены высшим классом героизма на глазах тысяч, сцепившихся в смертельной схватке. Наверняка, немцы и румыны поняли, что нас сегодня не одолеть.
   Той ночью к берегу все же удалось прорваться нескольким нашим катерам. Очнулся я уже в госпитале на Тамани...
   Во время рассказа Севостьянова к нам подошел мужчина, бледный, сутулый, сильно измученный, видно, тяжелой болезнью. Опершись на палку, внимательно слушал рассказ моряка, за тем вступил в разговор:
   - А мне пришлось здесь испить чашу до дна. Раненный, лежал вон там, в окопе. Настал час идти десантникам на прорыв. Навестили нас, раненых, командиры и объяснили положение: взять тяжело раненных с собой нельзя. Да мы и сами понимали это... Только просили оставить нам хотя бы немного боеприпасов и гранат. Оружия было достаточно: десантники гибли, и оружие оставалось часто исправным. Худо было с боеприпасами. Мы, которые могли еще держать оружие, дали слово, что будем огнем отвлекать врага, а вы, ребята, прорывайтесь!
   Десант ночью прорвался в Керчь, а на наши позиции немцы еще два дня боялись идти. Наверное, у них не было полной ясности, что здесь осталось около двух тысяч раненых, большинство из них тяжело. Мы продолжали стрелять. Конечно, в контратаки не ходили, но стреляли до последнего патрона.
   Когда фашисты ворвались в Эльтиген, то они всех тяжелораненых перестреляли, а вернее, перекололи штыками, а тех, кто мог передвигаться, согнали в лагерь.
   Об этом рассказывать, вспоминать страшно. На нас приходили смотреть немцы и румыны. Удивлялись, как мы могли так долго сражаться...
   К сожалению, я не записал фамилию десантника.
   5 декабря группу на Эльтиген повел Ишмухамедов. Я летел с ним.
   Над аэродромом облачность была низкая, метров триста. Наверное, каждый думал, как бросать бомбы, если ниже четырехсот метров снижаться не рекомендовалось во избежание самопоражения. Надежда была, что в районе цели облака повыше. Так и оказалось: над проливом самолеты начали подниматься вверх. Впереди - Огненная земля. Над Эльтигеном вспышки взрывов и клубы дыма. Там "работают" другие группы наших "илов", истребители ведут воздушные бои.
   Тамерлан командует:
   - Противозенитный маневр! Атакуем группой с ходу!
   Пробиваемся сквозь заградительный огонь. Группа сбрасывает бомбы на танки и пехоту южнее поселка. Мне хорошо видны действия всей группы. Сбросив бомбы, Тамерлан направляет огонь эресов и пушек на зенитную батарею, давит ее. Мы на бреющем проносимся вдоль переднего края. Остальные - за нами. Несутся с огнем пушек и пулеметов.
   Вдруг самолет вздрагивает. В правой плоскости огромная дыра. Тамерлан выравнивает самолет. Мы уже над нашим плацдармом. У кромки моря - разворот, и снова на врага. Справа и слева шапки разрывов снарядов. И тут же как обрезало: зенитки прекратили огонь, в атаку устремились "мессершмитты". Мы все, стрелки "илов", ведем по ним огонь.
   Вижу такую картину: замыкающего из нашей группы Ил-2 атакуют два "месса". Стрелок ведет огонь по одному из них, я немедленно открыл огонь по второму.
   Один из "мессершмиттов", по которому я стрелял, отвалил в сторону, второй продолжал наседать, но я не мог достать его: Тамерлан маневрировал с размахом. Наконец и этот "мессершмитт" оказался в моем прицеле. Всего 100 метров! Я всадил в него очередь, "месс" перевернулся и упал в Чурбашское озеро.
   Тамерлан по СПУ:
   - Молодец! Следи за группой!
   - Все вроде на месте, но замыкающий, кажется, подбит.
   Снова команда Тамерлана:
   - Подтянуться! Сомкнуть строй!
   Мы летим на низкой высоте, а замыкающий и того ниже, вот-вот коснется винтом волны, идет прямо на баржу. Да, делает посадку на воду. Брызги - и смыкаются над "илом" черноморские волны.
   На аэродроме производят посадку только пять "илов". К нашему самолету подъехал на стартере командир полка. Тамерлан докладывает ему о выполнении задания, о том, как я сбил "месса" и что погибли Тихонов со стрелком Васильевым, замыкавшие группу.
   - Они не погибли! - воскликнул я.- Они сели на воду рядом с баржей, я видел! Их спасли!..
   Зачем я посеял надежду? Очень уж хотелось верить...
   Над Керчью свинцовые тучи
   В столовой по время ужина, после удачных боевых вылетов, когда не было потерь, ребята обычно шумно обменивались мнениями о событиях прошедшего дня, шутили. Особенно часто подтрунивали друг над другом Тамерлан Ишмухамедов и Григорий Шупик.
   Григорий к Тамерлану:
   - Тамерлан! На гимнастерке у тебя дырка для ордена, а где же орден?
   - А... Не дали. За "непочтение" к начальству...
   - Как это? Ордена дают за боевые дела... При чем здесь "непочтение"? Ты что-то путаешь, Тамерлан Каримович, - вступает в разговор Виктор Казаков.
   - Расскажи, Тамерлан! - попросил замкомэска Тихон Александрович Кучеряба.
   - Дело было 5 ноября прошлого года в районе Гизель под Орджоникидзе. При подходе к цели встретили нас заградительным огнем. Внизу - огромное скопление немецких танков и другой техники. Иду на цель, и вдруг рядом,. прямо возле самолета, разорвался зенитный снаряд: удар в лицо, выбиты зубы, чуть не потерял сознание, не могу говорить по радио. Ну, думаю: помирать, так с музыкой,- пикирую на цель. Сбросил бомбы на танки и одновременно выпустил все эресы и нажал на гашетку. Кровь, заливает лицо, все же удалось развернуться и - к аэродрому. Чувствую, силы покидают, дышать трудно. Я выплевываю кровь. Как довел самолет до аэродрома, помню. Пошел с ходу на посадку, а как шасси коснулись земли... Ребята: рассказывали: самолет остановился в конце аэродрома, мотор работает. Подбежали ко мне, вытащили. Но я ничего этого уже не помнил, очнулся только в санчасти.
   - Ну а при чем здесь все же "непочтение?" - спрашивает кто-то.
   - Слушайте и не перебивайте! Попал я в наш армейский госпиталь. Там подружился с ребятами-истребителями. Захожу к ним как-то в палату. Все лицо у меня было забинтовано. А там в палате большой начальник из штаба армии. Беседуют они, и я стал прислушиваться. Ребята рассказывают о последних боях, как они были ранены. Вдруг начальник говорит, что они неправильно вели бой, не использовали полностью возможности своих машин и так далее. Ребята стушевались, сникли, а "начальство" вошло в раж и понесло... Мне было очень трудно разговаривать больно, но я не выдержал и рубанул: "Вы все умники здесь командовать, а почему сами не летаете?" Ну, и еще добавил... Меня увели из палаты. Потом и моему тогдашнему командиру полка досталось: что это, мол, у вас такие подчиненные...
   А меня раньше представили к награждению орденом за успешные боевые вылеты и за тот, самый памятный, последний. Так вот, написал на наградном листе этот начальник: "Воздержаться, проявляет недисциплинированность".
   - Вот так! Нельзя пренебрегать субординацией! - заметил Гриша Шупик.
   - Ну, Тамерлан, ты, наверное, такое сказал, что действительно... Все громко рассмеялись.
   Еще одна горькая весть: погиб командир эскадрильи истребителей Василий Петрович Шумов, наш дальневосточник, мастер воздушного боя. Он любил повторять: "Военных заповедей много, а главная, по-моему, одна: сам погибай, а товарища выручай". Именно так и поступил он в последнем бою.
   Летчик из эскадрильи Шумова Алексей Никулин рассказывал:
   - Шумов, Кулинич, Потанин и я прикрывали штурмовиков. Выполнили они задание, пошли домой. Мы - следом. А нам навстречу идут еще две группы "илов", прикрывают их две пары истребителей. Командует ими заместитель Шумова Кирилл Карабеза. "Илы" пошли в атаку, в это время на них напали "худые". Летчики Карабезы отбили все атаки, но немцы получили подкрепление. Тогда Вася Шумов приказал мне и Кулиничу продолжать сопровождать нашу группу штурмовиков, а сам с Потаниным вернулся, чтобы помочь Кириллу. Жестокий был бой, Карабеза погиб. Наши сбили тоже трех "мессов". Шумова подбили, он, раненный, еле управлял машиной, тянул к Таманскому полуострову. "Худые" пытались его атаковать, но прикрывал Потанин. Все зря. Упал Шумов в море... Погибли в одном бою и комэск, и его заместитель, а мы, летчики, все живы остались.. Вот так Вася Шумов товарищей выручал...
   А утром 7 декабря мы узнали, что десантники прорвали вражескую блокаду, прошли ночью от Эльтигена почти 20 километров и заняли на южной окраине Керчи гору Митридат.
   В своей книге "От Кубанского плацдарма до Севастополя" Пиккерт пишет, что прорывавшиеся к Керчи десантники Эльтигена ночью разгромили зенитную батарею его дивизии, оказавшуюся на их пути к горе Митридат. И далее заключает о прорыве: "Нужно признать, что это была смелая операция противника". Теперь враг день и ночь атакует позиции на горе, а мы сбрасываем остаткам десанта боеприпасы и продовольствие, штурмуем противника. Потери у нас большие. Немцы встречают "илы" заградительным огнем крупнокалиберной зенитной артиллерии и счетверенных 20-миллиметровых установок "эрликонов".
   8 декабря сбиты младший лейтенант Лебедев и воздушный стрелок Кравцов. Их самолет упал у подножия горы Митридат прямо на атакующих немцев.
   Погиб младший лейтенант Мансур Зиянбаев. Его самолет был подбит зениткой, приводнился в Керченском проливе и пошел на дно вместе с летчиком. Во второй открытой кабине находился воздушный стрелок сержант Алясов. Его выбросил из морской пучины надувной жилет. На помощь бросились моряки, спасли, отогрели, и он возвратился в полк.
   В тот же день не вернулся с боевого задания летчик Павел Широков, стрелком у которого был сержант Федор Хромченко.
   Молодой парень из Перми Широков рассказывал нам, как он в предвоенные годы бредил авиацией. В то время улицы Перми пестрели плакатами: "Даешь 150000 пилотов!", "Сдал ли ты нормы на значок ПВХО?" С плакатов глядели мужественные лица летчиков и парашютистов.
   Павел часто напевал задорную песенку курсантов аэроклуба:
   Зальем бензин. Даешь контакт!
   Все - на самолеты!
   Крепче руль держи в руках,
   Красные пилоты!
   Широков воевал с 1941 года на ночном легком бомбардировщике По-2, был награжден орденом Красного Знамени. В нашем полку он переучивался летать на штурмовике и к этому времени имел уже пятнадцать боевых вылетов на
   Ил-2.
   Никто толком не мог доложить, что с ним случилось. Он был замыкающим в группе, наносившей удар по железнодорожной станции Керчь, куда немцы подбрасывали подкрепление. Вечером сообщили, что Широков посадил самолет прямо на улицу кубанской станицы, летчик ранен в голову, отправлен в госпиталь.
   Стрелок Хромченко, возвратившись в полк, рассказал, что их самолет был подбит над целью зенитным огнем, поэтому они и отстали от группы. Немецкие истребители атаковали подбитую машину. Стрелок отражал их атаки, но один снаряд все же ударил в кабину, разорвался и ранил летчика. Прижав к воде Керченского пролива разбитую машину (приборная доска была разбита), превозмогая нестерпимую боль, Широков пошел дальше на бреющем полете. До своего аэродрома дотянуть не удалось. Мотор заклинило. С большим трудом летчик посадил машину и сразу же потерял сознание...
   От прямого попадания зенитного снаряда 9 декабря на западном склоне Митридата погибли летчик лейтенант Макурин и стрелок сержант Столяров.
   В тот же день был подбит зенитным огнем замкомэска Папка, произвел вынужденную посадку в районе завода имени Войкова. Его воздушный стрелок Паршиков был ранен в ногу. Они выбрались с "нейтралки" к своим под прикрытием огня пехотинцев и были доставлены на аэродром.
   10 декабря началась эвакуация десантников с Митридата! Мало их осталось после сорока дней и ночей беспрерывных боев. Оставшиеся в живых герои Огненной земли оказались в Тамани.
   В моем архиве находится фотокопия немецкого документа разведотдела 5-го армейского корпуса "О советском десанте в Эльтигене с 1.11.1943г., боях за плацдарм до его очищения от противника 11.12.1943 г."
   На пятнадцати страницах изложен весь ход этой операции, где отдавалось должное мужеству наших десантников. В частности, там говорится:
   "Десант на Эльтиген был тщательно подготовлен, но плохое взаимодействие сухопутных войск и морского флота уже в начале операции сказалось на ее проведении. Эти не предусмотренные заранее противником трудности затем изменили весь ход операции. С одной стороны, видно, что догматическое мышление руководства не изменилось, а с другой стороны, наблюдалось возросшее боевое мастерство и настойчивость непосредственно участвовавших в операции. При проведении плана в жизнь не обращалось достаточного внимания на обеспеченность войск всем необходимым. В частности, не снабдили десантников спасательными жилетами, было недостаточное обеспечение их медицинской помощью, хотя даже в первой волне было 40 женщин-санитарок. Стойкость командиров всех степеней и поведение в бою рядовых даже в очень трудном для них положении значительно выросла. Наша пропаганда даже в период критического положения, плохого снабжения совершенно на них не действовала. Большевистская идеология является их убеждением и укрепляется дальше, особенно после больших успехов, достигнутых Красной Армией в этом году..." (Д. 03/26186, л. 263- 278).
   Нам очень досаждали истребители противника с авиабазы Багерово.
   28 декабря 1943 года силами всей 230-й штурмовой авиадивизии по ней был нанесен удар. Надо сказать, удачный. Об этом налете рассказывал мне в Германии после войны тогдашний начальник фашистской авиабазы. Бывший майор люфтваффе после "потрясающего", как он выразился, налета нашей авиации на базу был отстранен от командования и отдан под суд. В тот день там находилось много самолетов, в их числе десять "мессершмиттов" новейшей модификации с опытными летчиками противовоздушной обороны Берлина. Их предполагали использовать в качестве "зондерегер". (Для борьбы с нашими асами фашисты создавали особые пары "охотников", которые назывались "зондер-егер". Для этого отбирались самые опытные летчики-истребители. Им ставилась задача нападать только наверняка, из-за облаков, со стороны солнца).
   Замысел операции по разгрому фашистской авиабазы Багерово возник у командира нашей 230-й Кубанской Краснознаменной штурмовой авиадивизии Героя Советского Союза С. Г. Гетмана.
   Семен Григорьевич рассказывал, что, находясь на своем наблюдательном пункте на плацдарме под Керчью и анализируя действия немецких истребителей, замечал: те часто встречали наши группы штурмовиков уже над проливом. Получалось, что враг подслушивает радиопереговоры и, разгадав тактику, точно рассчитывает время подхода наших самолетов, связывает боем истребители прикрытия. А другие группы "мессершмиттов" атакуют "илы" во время их работы над целью.
   Начальник штаба дивизии полковник Урюпин по предложению командира разработал план операции. Она готовилась по согласованию с командующим 4-й воздушной армией генерал-полковником авиации К. А. Вершининым.
   Все радиостанции на аэродромах, где размещались все пять полков дивизии, в условленное время начали на стоянках "радиоигру", то есть вели переговоры так, как обычно при подготовке к вылету. Затем поддерживался радиообмен словно в самом полете. В тот момент, когда штурмовики должны были появиться над аэродромом наших истребителей прикрытия, авиаторы также "разыграли" радиопереговоры. Потом эфир затих. Всем экипажам было категорически запрещено включать радиостанции. Наш командир полка проинструктировал весь летный состав части, принимавшей участие в этом вылете.
   И вот через час после окончания радиоигры штурмовики пошли на взлет. Соблюдая радиомолчание, построились группами. Подошли к аэродрому истребителей прикрытия. Истребители также молча пристроились к "илам", заняли боевой порядок. На малой высоте полетели к Керченскому проливу, все время отклоняясь к северу: командованием было учтено направление ветра. Когда вышли к Азовскому морю, прижались к морской глади, на бреющем пошли на запад. Затем довернули на юг и только тогда взяли курс на вражескую авиабазу. Таким образом, нашим летчикам удалось обойти зону действия радарной установки, которая следила за воздушной обстановкой над Керченским полуостровом.
   Атака на вражеский аэродром была действительно внезапной.