Страница:
– Как у Полины обстоят дела с наркотиками?
– А почему ты вдруг спросил?
– Типаж у нее уж больно подходящий.
– Точно не знаю, – покачала головой Татьяна. – Хотя вряд ли. Может, иногда травкой и балуется. Но тяжелые наркотики наверняка не употребляет. Иначе она бы в творческом отделе работать просто не смогла. Героин мозги напрочь выжигает.
– Это точно, – кивнул полковник. – Но продолжим о Павленко. Может, у нее есть какие-то проблемы? На чем ее могли бы зацепить?
– Я не знаю. Мне она никогда ни на что не жаловалась.
Полина подошла к окну, присела на подоконник и вытащила из кармана линялых джинсов мобильный телефон. Набрала номер. Когда соединение установилось, она, не здороваясь, тихо спросила:
– Ну, что? Чем он сейчас занимается?
– Ее адрес?
– Точно не знаю. Она где-то в Строгине квартиру снимает.
– Телефон?
Таня достала мобильник, выудила из записной книжки домашний и сотовый номера Полины, сообщила их отчиму. Тот записал, попросил:
– Хорошо. Кто там у нас следующая?
Таня вздохнула:
– Опять про женщину? Не выйдет. Нелогично.
– Почему?
– Потому что у каждого копирайтера есть, как мы говорим, «творческая половина». Ну, вторая, как бы неотделимая, часть. А в паре с Полиной работает мужчина. Родик. Ну, или Родион Щапов. Дизайнеры вообще всегда работают с копирайтерами в паре. Копирайтер выдает идеи, придумывает образы и стиль, а дизайнер его идеи воплощает: делает эскизы, рисует макет или раскадровку ролика. Иногда, правда, и сам дизайнер что-нибудь выдумывает – и тогда они с копирайтером пляшут от его изобразительного решения. Но это не в случае с Родиком. У него вата вместо мозгов.
– Зачем же вы его тогда взяли? – поинтересовался Валерий Петрович.
– Он художник классный. Просто, что называется, милостью божьей. Стиль у него легкий, веселый. То, что в рекламе как раз и надо. Он на нас на всех шаржи нарисовал. Да так похоже! Кстати, не хочешь ли – он и на тебя шарж сварганит?
– Нет уж, спасибо, – поморщился отчим. – Я со своим пузом и так выгляжу как шарж. На самого себя.
– Ты выглядишь очень мило и колоритно, – подольстилась Татьяна.
– Зеркало мне обычно сообщает обратное… Ладно, что еще ты знаешь о Щапове?
Таня дернула плечиком.
– С Полиной Павленко они – идеальная парочка. Я имею в виду не секс, а по части работы. Понимают друг друга с полуслова. Все ее гениально-безумные идеи он подхватывает и воплощает. И очень хорошо получается. Полинкиных мозгов им с Родионом на двоих хватает.
– А их сотрудничество не переросло во что-то большее?
– Нет, – уверенно покачала головой Татьяна. – Во-первых, Щапов на полголовы ниже Павленко. Во-вторых, он красавчик писаный и цену себе знает. На такую швабру, как Павленко, вряд ли польстится.
– А с кем-нибудь в агентстве у него был роман?
Таня слегка покраснела.
– Он ко мне клинья подбивал, – призналась она. – Но без всякого успеха. Ты же знаешь, Валерочка, я не люблю глупых мужчин.
– Получив от тебя атанде, он обиделся на тебя? Разозлился? Может быть, злобу затаил?
– Да не похоже. Он, мне кажется, и атаковал меня без особой надежды на успех. Так, для порядка. И мой отказ воспринял как должное.
– Он женат?
– Нет. Живет один. Говорят, большая квартира на Чистых прудах. Шестикомнатная.
– Откуда у него такое богатство?
– Родители Родика вроде бы умерли (или погибли – я точно не знаю), и квартира ему в наследство осталась.
– Годков ему сколько?
– Под тридцать.
– Пороки, слабости?
– Он не пьет. Не курит. Вот разве что в казино захаживает.
– Играет по-крупному?
– Обычно нет. Он играть раз в месяц ходит, в полнолуние.
– Как это? – изумился полковник.
– Я ж тебе, по-моему, говорила: в рекламном бизнесе одни фрики [2]работают. Родька говорит, что в полнолуние у него интуиция обостряется. И карта прет.
– Он не людоман [3]часом?
– Да вроде нет. Остановиться может. И по-крупному редко проигрывает. Правда, однажды, месяца три назад, всю зарплату в «Византии» просадил. Мне Наташка, моя секретарша, рассказывала. Он тогда у всех деньги занимал до получки.
– Это любопытно, – пробормотал отчим, делая пометки в блокноте. Затем попросил у Татьяны номера телефонов дизайнера Щапова и тоже аккуратно занес их в ежедневник.
Родион надорвал конверт и вытащил тетрадный листок, испещренный булавочно-мелкими буковками. Щапов вздохнул и принялся читать.
Он не знал, что за ним наблюдает скрытая видеокамера.
– Валерочка, вот ты о моих сослуживцах расспрашиваешь, – промолвила, воспользовавшись паузой, Татьяна. – А что ты собираешься дальше делать?
Отчим отвечал неопределенно.
– Посмотрим, – буркнул он. Потом уселся на свое место за столом, придвинул поближе к себе пепельницу и спросил, окутываясь клубами ядовитого дыма: – Кто у нас там следующий?
– Что за вонь ты всегда куришь! – поморщилась Таня, отгоняя от себя рукой зловредный дым. – Если говорить о женщинах, то следующая на очереди – моя секретарша, Наташка.
– Слушаю тебя со всем возможным вниманием.
– Наталья Соколова, – словно бы по писаному начала Татьяна. Ей уже изрядно надоел допрос отчима. (А чем еще была их нынешняя кухонная беседа, как не допросом?) – Ей двадцать три года, с мужем развелась. Окончила полиграфический институт. У нас работает два года. Проживает с родителями. Характер совсем не выдержанный и далеко не нордический. Неоднократно замечена в порочащих ее связях.
– Посерьезней, Татьяна. – Отчим постучал авторучкой по столу. – Что значит «замечена в порочащих связях»?
– То и значит, – фыркнула Таня. – Прошлым летом была беременна, болтала, что замуж выходит, на свадьбу нас звала, а потом бац – с женихом разругалась и сделала аборт. А вообще вы, мужики, про таких, как она, говорите: «слаба на передок». Партнеров Наталья меняет как перчатки. Нередко снимает в клубах мужиков на одну ночь – а утром до свидания.
– А ты откуда знаешь?
– Да она сама обо всем треплется. А я у нее вроде наперсницы или старшего товарища.
– А с вашими коллегами у нее интимные связи были?
– С Родиком Щаповым – да, она мне сама рассказывала. Но недолго. Два или три свидания. Потом он ей, как она сама выразилась, «осточертел, оттого что слишком глупый». Кажется, и с другим дизайнером, Темкой Пастуховым, у нее тоже были шашни, но тут Наташка почему-то молчала как рыба. И Теплицына нашего она, конечно, хотела бы соблазнить – только это у нее вряд ли получится.
– А почему нет? Теплицын что – нетрадиционной ориентации?
– Да нет, вполне традиционной. Просто у него, во-первых, принцип: «Не гуляй, где живешь». Во-вторых, Наташка – в общем-то создание примитивное и не очень-то красивая, а Теплицын наш – человек с запросами. И со вкусом.
– Какой-нибудь скелет в шкафу у этой Натальи имеется?
Таня пожала плечами.
– Да, похоже, нет. Живет она с родителями, не пьет, не курит, наркотики не употребляет, в азартные игры не играет.
– А как бы ты охарактеризовала ваши с ней личные отношения?
– Какое это имеет значение? – слегка нахмурилась Таня.
– Все-таки ты – ее начальница. На две ступени выше ее стоишь. Она тебе кофе подает. А вы ведь почти ровесницы.
– Не знаю, Валерочка, – вздохнула Татьяна. – С виду она – сладкая-сладкая. А на самом деле, может, меня и ненавидит. Только скрывает это.
Однако человек, вдруг заглянувший ей через плечо (а была бы на работе Таня, она б непременно так и сделала), увидел бы: Наташка печатает личное электронное послание, испещренное смайликами.
Тот, кто исподволь наблюдал бы за нею, был бы немало удивлен – потому что столь интимное письмо оказалось послано одновременно трем разным адресатам.
– Почему трое? Двое! – удивилась Татьяна. – Вторая творческая парочка, дизайнер Артем и копирайтер Мишка. И все.
– А что, своего Теплицына ты априори исключила из числа подозреваемых? – прищурился отчим.
– Нет, не исключила… – слегка смешалась Татьяна. – Но… Ему-то зачем красть документ?
Таня подошла к открытому окну, сунула нос меж прутьев решетки, втянула пахнущий сиренью воздух. Улыбнулась стайке воробьев, деловито клюющих землю. Позавидовала двум подросткам – они сидели на лавочке у подъезда и с самым беззаботным видом пили пиво.
На белый «Форд-транзит», припаркованный метрах в двадцати от подъезда Ходасевича, она не обратила никакого внимания. И уж тем более ей не пришло в голову, что именно эта машина сегодня «провожала» ее от дома до офиса, а потом – к Валерию Петровичу…
Отчим тем временем продолжал допрос:
– Так почему же вором не может быть Теплицын?
– Андрей Федорович этот документ сто раз видел, – заупрямилась Таня. – Десять раз мог снять с него копию. И потом, он же понимает, что если эта история всплывет – нашему агентству кранты.
– И все-таки я бы не стал сбрасывать Теплицына со счетов.
– Верно, – вздохнула Татьяна. – Вы, кагэбэшники, если уж подозреваете, то подозреваете всех. Давай, записывай в свой «кляузник». Андрей Федорович Теплицын. Тридцать семь лет. Хорош собой, великолепно одевается. Ты его, наверное, в телевизоре видел – лет пять назад. Его в ту пору частенько показывали.
– Не припоминаю, – покачал головою отчим.
– Ну да, ты же по телевизору только детективы смотришь, – съязвила Таня.
– Почему только детективы? – парировал Валерий Петрович. – Еще мультики.
Вид у него во время этой реплики был пресерьезный, и Татьяна расхохоталась.
Отсмеявшись, сказала:
– Теплицын и вправду несколько лет назад гремел. Он большим агентством на телевидении руководил. Торговал рекламным временем в «ящике». Вся телевизионная реклама была в его руках. Но потом Андрея Федоровича из этого бизнеса выдавили. Кто и как – я подробностей не знаю. Он никогда не распространялся. Тогда он ушел с ТВ и решил начать все с нуля. Вот и создал наше агентство.
– Он богатый человек?
– Еще какой! – кивнула Таня. – Наверное, миллионер. Долларовый, я имею в виду.
– Зачем же такому богачу еще и работать? – удивился Валерий Петрович. – Жил бы себе где-нибудь на Майорке.
– А вот я Андрея Федоровича понимаю, – развела руками Татьяна. – Без работы скучно.
– Хочешь сказать, если б у тебя был миллион долларов, ты бы все равно работала? – скептически прищурился Ходасевич.
– Н-ну, – протянула Татьяна, – годик я бы отдохнула: в кругосветное путешествие поехала б – может, даже с тобой…
– Мерси, конечно, – вставил полковник, – но я до сих пор невыездной…
– …а потом, – закончила Таня, – я все равно стала бы каким-нибудь делом заниматься. Иначе с тоски помрешь.
– Понятно, – кивнул отчим. – Вы с Теплицыным два сапога пара. Оба трудоголики. А какие у твоего Андрея Федоровича слабости? Привычки, пристрастия?
– Он привык жить на широкую ногу. На даче у него ты, кажется, бывал.
– Хорошая хибара, – подтвердил Валерий Петрович, – просторная. [4]
– Плюс, – продолжила Таня, – у Теплицына квартира в самом центре Москвы, с видом на Кремль. Отпуск он проводит в экзотических местах: сафари в Африке и все такое… Ни в чем предосудительном замечен не был. Ведет себя как паинька. Не курит, наркотиками не балуется, пьет только по служебной необходимости: с высокопоставленными друзьями или заказчиками. Правда, охотиться любит – то на уток, то на волка…
– А есть у него поводы подставлять лично тебя?
– Не могу себе представить, – пожала плечами Татьяна, – зачем ему меня подставлять? Он и без того в два счета может меня уволить.
– Ты не ответила на вопрос. – Взгляд Ходасевича снова стал жестким.
– А мне кажется, что ответила. – Таня взбрыкнула и тоже постаралась говорить жестко. – Если Теплицын хотел бы от меня избавиться, он сделал бы это в открытую. Он не из тех, кто копит злобу и бьет исподтишка.
Андрей Федорович был незаурядным человеком – и сам о себе хорошо сие знал. Воспринимал он это обстоятельство как объективный факт, вроде того, что Луна вращается вокруг Земли. Правда, все детство и юность (попавшие как раз на последние советские годы) ни он сам, ни близкие ему люди не могли сформулировать: а в чем же конкретно заключается его талант? И это для подростка Андрюши было отчасти мучительно: с одной стороны, прекрасно знать, что ты выбиваешься из общей серой массы, но, с другой, не понимать – а в чем конкретно ты лучше, чем другие. В школьных успехах? Но это ведь не достижение. Любой хотя бы слегка смышленый парень (или девица с чугунной задницей) могли обеспечить себе постоянно отличные оценки. Однако лишь школьные достижения были единственным видимым – до поры до времени – талантом Андрея Теплицына.
Его родители, типичные представители советской научно-технической интеллигенции, мечтали о всесторонне развитом сыне, в духе тех инженеров начала двадцатого века, что и романсы пели, и стихи декламировали, и ложу держали в опере. Поэтому они отдали Андрюшу в английскую спецшколу, а также в школу музыкальную и на фигурное катание. Английский впоследствии ему весьма пригодился; музыкой и танцами на льду Теплицын занимался с очевидным отвращением. Да и получалось у него играть на пианино и скользить по катку весьма средне. И только во взрослом возрасте, уже поняв характер своего дарования, он пожалел, что его сызмальства учили бесполезным музыке и танцам, а не шахматам и теннису. Уже в девяностых Теплицын, конечно, и сам освоил шахматы с теннисом и в эти игры играл для дилетанта хорошо – на уровне, наверно, первого разряда. Но время младенчества, когда формируются теннисные и шахматные гении, было безвозвратно упущено – поэтому знаменитым мастером клетчатой доски или рыцарем ракетки Теплицын не стал.
А ведь мог бы. Мог, потому что он был мастером игры вообще. И именно в этом заключалось его дарование. Однако сам Андрей понял, в чем состоит его талант, только окончив институт, в конце восьмидесятых.
Когда начались первые кооперативы и Теплицын с друзьями по институту создали ЦНТТМ (Центр научно-технического творчества молодежи), он заметил, что сам быстрее и полнее любого другого соратника оценивает ситуацию, учитывает все факторы, даже малозаметные, строит хитрейшие и умнейшие схемы бизнеса, острее и точнее прочих принимает решения. Если бы не вдруг наступивший в России капитализм, эти способности Андрея, скорее всего, так и остались бы втуне – советскому человеку не нужно было умение остро мыслить и принимать мгновенные решения в условиях стремительно меняющейся ситуации. Новые времена востребовали таившийся в Теплицыне талант дельца. Востребовали, раскрыли, закалили – и вознесли Андрея Федоровича едва ли не на самую вершину в избранной им сфере бизнеса.
Он многого достиг – очень многого: и денег, и славы. Потом, правда, сорвался с вершины, упал. Не потому, что в чем-то ошибся или не принял во внимание один из факторов в своей каждодневной игре. Просто проявил прекраснодушие. Думал о своих соратниках и противниках чуть лучше, чем они того заслуживали (еще одно наследие советской семьи и школы: изначально считать, что все люди вокруг – в принципе, неплохие ребята). А против него сыграли грязно, подло, безо всяких правил. Ему не простили, что он удачлив, хорош собой, богат и всегда на виду. И он чуть не грохнулся в пропасть.
Но, слава богу, остался жив. (А ведь все, с кем он начинал в ЦНТТМ, убиты, сидят или уехали.) И упал Теплицын не на самое дно. Не вынужден бежать и скрываться. У Андрея Федоровича остались деньги, осталось дело. Сохранились друзья и влияние. И он поднимется. Снова поднимется. Дайте только срок. Он будет умным и хитрым, как прежде, но при этом он еще станет куда более жестким. Теперь он не погнушается ударами из-за угла и запрещенными захватами. «С волками жить – по-волчьи выть». Жаль, он поздновато понял эту истину – только после того, как ему в кровь ободрало всю шкуру.
…Андрей Федорович недолго анализировал ситуацию, сложившуюся после того, как из сейфа Садовниковой похитили «объективку» на депутата Брячихина. Теплицын умел мыслить быстро, мгновенно принимал самые нестандартные решения и тут же их исполнял.
Сидя в своем кабинете – ноги на стол, он набрал номер телефона. Он звонил по прямому проводу депутату Брячихину.
– А, реклама! – приветливо откликнулся тот в трубке.
– Надо повидаться, – проговорил Теплицын.
– Сейчас гляну свое расписание, – по-деловому отреагировал Брячихин и зашуршал на другом конце провода страничками еженедельника.
– Я не могу понять, – слегка капризно протянула она, – ты берешься за это дело? Или просто так меня расспрашиваешь, из чистого любопытства?
– А как ты сама-то думаешь? – строго глянул на нее отчим поверх очков.
– Думаю, берешься.
Полковник Ходасевич покивал и вздохнул:
– Куда ж я от тебя-то денусь…
– Ура! – шепотом воскликнула она и подольстилась: – Теперь-то, я уверена, все будет хорошо.
– Не говори «гоп», – строго остановил ее Валерий Петрович. – Давай-ка лучше расскажи мне о твоих оставшихся подчиненных.
– По-моему, – вздохнула Таня, – эти двое оставшихся – самые безобидные. Парочка очень талантливая. И адекватная. И без всяких тараканов. Я им всегда самые сложные заказы отдаю. За ними, я считаю, – большое будущее.
– Хватит дифирамбов, – сухо промолвил отчим. – Пожалуйста, конкретней.
– Дизайнер Артем Пастухов и копирайтер Мишка Колпин, – вздохнула Татьяна. – Обоим по двадцать семь. Работают в паре уже года три. Они, между прочим, из всех моих сотрудников – самые высокооплачиваемые.
– Ты с кем-нибудь из них спала? – огорошил ее неожиданным вопросом отчим.
– Ну, Валерочка, у тебя и вопросики!.. – Кровь прихлынула к ее лицу. – В стиле НКВД.
– Я прошу тебя ответить. – Ходасевич был спокоен, как танк.
«Обычные кагэбэшные штучки, – зло подумала она. – Внезапным вопросом выбить допрашиваемого из колеи. Ненавижу, когда Валера эти приемчики ко мне применяет!.. Впрочем, чего уж тут жаловаться: сама просила его помочь. Он и помогает: в меру своего умения и методов».
– Ни с кем из них я не спала, – ответила Татьяна тоном не то что ледяным, а скорее даже близким к абсолютному нулю.
– Но кто-то из них тебе нравится, – утвердительно проговорил отчим.
– Да! Нравится! – с вызовом ответила Татьяна. – Тема мне нравится. Он умный, толковый и добрый. И далеко пойдет. Но ничего у меня с ним не было.
– А почему? – спросил Валерий Петрович ласково, сочувствующе, по-отечески.
– Потому что это вообще не в моих правилах – смешивать работу с личным.
– Но если ты кого-то действительно полюбишь, – одновременно и прозорливо, и сочувственно заметил отчим, – никакая работа тебя не остановит.
– Ты прав, – усмехнулась Таня. Она никогда не могла долго злиться на Валеру и заговорила по-доброму, раздумчиво, доверительно: – Темка, конечно, хороший… Но он большой лентяй. По двадцать раз надо повторять, чтобы что-то делать начал. Он меня прямо из себя выводит…
– А почему его «творческая половина» не подгоняет? – Отчим продемонстрировал, что вполне усвоил рекламный сленг.
– Потому, что «половина» его, Мишка Колпин, сам работать умеет и может сутками за компьютером сидеть – но только если он в форме. А если нет – тогда все, пиши пропало…
– Не понял, – признался отчим.
– Ну, зашибает он…
– Срывы? Запои? – Отчим занес ручку над блокнотной страничкой.
– Да нет, так, алкоголик-любитель… В общем, оба они талантливы, но нуждаются в контроле. Ненадежные.
– За таким, как Артем, никогда не будешь как за каменной стеной, – кивнул отчим, будто мысли ее прочитал и договорил то, что она недосказала.
– Да, ты прав, – вздохнула она.
– А что у них с семьями?
– Оба холостые. Живут с родителями. С девушками, конечно, и тот и другой встречаются, но пока, как мне кажется, ничего серьезного нет.
– Пороки, страсти?
Таня пожала плечами.
– Ну, Мишка, я уже сказала, выпивает… В ночные клубы – оба ходят. Может, травку покуривают. В общем, ничего серьезного. – Она на секунду задумалась и с жаром произнесла: – Нет, Валера! Это не они. Если это вдруг они – значит, я совсем ничего не понимаю в людях.
– Верить людям, конечно, надо, – задумчиво пробормотал полковник Ходасевич, делая пометки в своем блокноте, – но всегда нужно уметь вовремя остановиться.
Артем стоял у окна, задумчиво смотрел на летнюю улицу за окном. Редкие прохожие жались в тень, день превратился в по-настоящему жаркий. Автомобили пробирались по переулку, сторожко огибая припаркованные машины.
Вдруг кто-то тихонько подошел к Артему сзади. Не успел тот обернуться, ему прокричали в самое ухо:
– А-а, Пастухов, сволочь! Скоммуниздил у начальницы секретный документик!!
Артем вздрогнул и обернулся. Сзади стоял ухмыляющийся Мишка Колпин.
– Кретин! – пробормотал Тема и замахнулся на товарища. – Что за идиотские шутки?!
Выглядел отчим бодрячком – как обычно, когда Таня обращалась к нему с какой-нибудь просьбой. Весь подтянулся, глаза засияли. «А ведь я ему жизнь продляю, – мимолетно подумала Татьяна. – Что бы он делал без меня и без моих поручений! Совсем бы протух, бедолага».
Сама же Таня, в отличие от полковника, чувствовала себя усталой и разбитой. Многочасовой разговор с отчимом (порой похожий на допрос) совершенно выбил ее из колеи.
На работу возвращаться смысла никакого не было. Домой ехать – значит, провести вечер в томительных раздумьях: кто да почему похитил документ? Татьяна на секунду задумалась – а потом расплылась в улыбке. Нет, слава создателю, хватит с нее одиноких, тусклых вечеров.
Она поедет к Максу.
Как хорошо, что теперь у нее есть к кому ехать!
– Ты просто слишком разборчивая, – упрекала ее мама. – Смотри, довыпендриваешься: будешь вековать в старых девах.
– Ах, мама, оставь, – отмахивалась Татьяна. – Лучше быть одной, чем с кем попало.
– А почему ты вдруг спросил?
– Типаж у нее уж больно подходящий.
– Точно не знаю, – покачала головой Татьяна. – Хотя вряд ли. Может, иногда травкой и балуется. Но тяжелые наркотики наверняка не употребляет. Иначе она бы в творческом отделе работать просто не смогла. Героин мозги напрочь выжигает.
– Это точно, – кивнул полковник. – Но продолжим о Павленко. Может, у нее есть какие-то проблемы? На чем ее могли бы зацепить?
– Я не знаю. Мне она никогда ни на что не жаловалась.
* * *
На расстоянии километров десяти по прямой от того места, где разговаривали Татьяна и Валерий Петрович – в рекламном агентстве «Пятая власть», – Полина Павленко вышла из комнаты творческого отдела в коридор. Оглянулась. В коридоре не было ни души. Никто, кажется, не мог ее подслушать.Полина подошла к окну, присела на подоконник и вытащила из кармана линялых джинсов мобильный телефон. Набрала номер. Когда соединение установилось, она, не здороваясь, тихо спросила:
– Ну, что? Чем он сейчас занимается?
* * *
Валерий Петрович записал скорописью в свой кожаный кондуит данные на Полину Павленко. Спросил Таню:– Ее адрес?
– Точно не знаю. Она где-то в Строгине квартиру снимает.
– Телефон?
Таня достала мобильник, выудила из записной книжки домашний и сотовый номера Полины, сообщила их отчиму. Тот записал, попросил:
– Хорошо. Кто там у нас следующая?
Таня вздохнула:
– Опять про женщину? Не выйдет. Нелогично.
– Почему?
– Потому что у каждого копирайтера есть, как мы говорим, «творческая половина». Ну, вторая, как бы неотделимая, часть. А в паре с Полиной работает мужчина. Родик. Ну, или Родион Щапов. Дизайнеры вообще всегда работают с копирайтерами в паре. Копирайтер выдает идеи, придумывает образы и стиль, а дизайнер его идеи воплощает: делает эскизы, рисует макет или раскадровку ролика. Иногда, правда, и сам дизайнер что-нибудь выдумывает – и тогда они с копирайтером пляшут от его изобразительного решения. Но это не в случае с Родиком. У него вата вместо мозгов.
– Зачем же вы его тогда взяли? – поинтересовался Валерий Петрович.
– Он художник классный. Просто, что называется, милостью божьей. Стиль у него легкий, веселый. То, что в рекламе как раз и надо. Он на нас на всех шаржи нарисовал. Да так похоже! Кстати, не хочешь ли – он и на тебя шарж сварганит?
– Нет уж, спасибо, – поморщился отчим. – Я со своим пузом и так выгляжу как шарж. На самого себя.
– Ты выглядишь очень мило и колоритно, – подольстилась Татьяна.
– Зеркало мне обычно сообщает обратное… Ладно, что еще ты знаешь о Щапове?
Таня дернула плечиком.
– С Полиной Павленко они – идеальная парочка. Я имею в виду не секс, а по части работы. Понимают друг друга с полуслова. Все ее гениально-безумные идеи он подхватывает и воплощает. И очень хорошо получается. Полинкиных мозгов им с Родионом на двоих хватает.
– А их сотрудничество не переросло во что-то большее?
– Нет, – уверенно покачала головой Татьяна. – Во-первых, Щапов на полголовы ниже Павленко. Во-вторых, он красавчик писаный и цену себе знает. На такую швабру, как Павленко, вряд ли польстится.
– А с кем-нибудь в агентстве у него был роман?
Таня слегка покраснела.
– Он ко мне клинья подбивал, – призналась она. – Но без всякого успеха. Ты же знаешь, Валерочка, я не люблю глупых мужчин.
– Получив от тебя атанде, он обиделся на тебя? Разозлился? Может быть, злобу затаил?
– Да не похоже. Он, мне кажется, и атаковал меня без особой надежды на успех. Так, для порядка. И мой отказ воспринял как должное.
– Он женат?
– Нет. Живет один. Говорят, большая квартира на Чистых прудах. Шестикомнатная.
– Откуда у него такое богатство?
– Родители Родика вроде бы умерли (или погибли – я точно не знаю), и квартира ему в наследство осталась.
– Годков ему сколько?
– Под тридцать.
– Пороки, слабости?
– Он не пьет. Не курит. Вот разве что в казино захаживает.
– Играет по-крупному?
– Обычно нет. Он играть раз в месяц ходит, в полнолуние.
– Как это? – изумился полковник.
– Я ж тебе, по-моему, говорила: в рекламном бизнесе одни фрики [2]работают. Родька говорит, что в полнолуние у него интуиция обостряется. И карта прет.
– Он не людоман [3]часом?
– Да вроде нет. Остановиться может. И по-крупному редко проигрывает. Правда, однажды, месяца три назад, всю зарплату в «Византии» просадил. Мне Наташка, моя секретарша, рассказывала. Он тогда у всех деньги занимал до получки.
– Это любопытно, – пробормотал отчим, делая пометки в блокноте. Затем попросил у Татьяны номера телефонов дизайнера Щапова и тоже аккуратно занес их в ежедневник.
* * *
Родион Щапов вышел из творческого отдела и направился в сторону туалета. Походка его была беззаботной, попутно он напевал приятным баритоном:Однако когда Щапов вошел в «комнату отдыха», от его деланой веселости не осталось и следа. Он закрылся в одной из кабинок и вытащил из внутреннего кармана пиджака какую-то бумагу. Это было письмо – мятое, все в пятнах. На конверте вместо марки расплывался чернильный штемпель.
Ты прости меня, малыш, – ду-ду-ду – дуру,
Если любишь, то простишь – ду-ду-ду – дуру…
Родион надорвал конверт и вытащил тетрадный листок, испещренный булавочно-мелкими буковками. Щапов вздохнул и принялся читать.
Он не знал, что за ним наблюдает скрытая видеокамера.
* * *
Валерий Петрович Ходасевич встал и прошелся взад-вперед по кухне. Нашарил пачку своей любимой вонючей «Явы» и закурил.– Валерочка, вот ты о моих сослуживцах расспрашиваешь, – промолвила, воспользовавшись паузой, Татьяна. – А что ты собираешься дальше делать?
Отчим отвечал неопределенно.
– Посмотрим, – буркнул он. Потом уселся на свое место за столом, придвинул поближе к себе пепельницу и спросил, окутываясь клубами ядовитого дыма: – Кто у нас там следующий?
– Что за вонь ты всегда куришь! – поморщилась Таня, отгоняя от себя рукой зловредный дым. – Если говорить о женщинах, то следующая на очереди – моя секретарша, Наташка.
– Слушаю тебя со всем возможным вниманием.
– Наталья Соколова, – словно бы по писаному начала Татьяна. Ей уже изрядно надоел допрос отчима. (А чем еще была их нынешняя кухонная беседа, как не допросом?) – Ей двадцать три года, с мужем развелась. Окончила полиграфический институт. У нас работает два года. Проживает с родителями. Характер совсем не выдержанный и далеко не нордический. Неоднократно замечена в порочащих ее связях.
– Посерьезней, Татьяна. – Отчим постучал авторучкой по столу. – Что значит «замечена в порочащих связях»?
– То и значит, – фыркнула Таня. – Прошлым летом была беременна, болтала, что замуж выходит, на свадьбу нас звала, а потом бац – с женихом разругалась и сделала аборт. А вообще вы, мужики, про таких, как она, говорите: «слаба на передок». Партнеров Наталья меняет как перчатки. Нередко снимает в клубах мужиков на одну ночь – а утром до свидания.
– А ты откуда знаешь?
– Да она сама обо всем треплется. А я у нее вроде наперсницы или старшего товарища.
– А с вашими коллегами у нее интимные связи были?
– С Родиком Щаповым – да, она мне сама рассказывала. Но недолго. Два или три свидания. Потом он ей, как она сама выразилась, «осточертел, оттого что слишком глупый». Кажется, и с другим дизайнером, Темкой Пастуховым, у нее тоже были шашни, но тут Наташка почему-то молчала как рыба. И Теплицына нашего она, конечно, хотела бы соблазнить – только это у нее вряд ли получится.
– А почему нет? Теплицын что – нетрадиционной ориентации?
– Да нет, вполне традиционной. Просто у него, во-первых, принцип: «Не гуляй, где живешь». Во-вторых, Наташка – в общем-то создание примитивное и не очень-то красивая, а Теплицын наш – человек с запросами. И со вкусом.
– Какой-нибудь скелет в шкафу у этой Натальи имеется?
Таня пожала плечами.
– Да, похоже, нет. Живет она с родителями, не пьет, не курит, наркотики не употребляет, в азартные игры не играет.
– А как бы ты охарактеризовала ваши с ней личные отношения?
– Какое это имеет значение? – слегка нахмурилась Таня.
– Все-таки ты – ее начальница. На две ступени выше ее стоишь. Она тебе кофе подает. А вы ведь почти ровесницы.
– Не знаю, Валерочка, – вздохнула Татьяна. – С виду она – сладкая-сладкая. А на самом деле, может, меня и ненавидит. Только скрывает это.
* * *
В это самое время Наталья Соколова сидела в своем закутке в агентстве «Пятая власть» и что-то быстро-быстро печатала. Руки вдохновенно порхали над клавиатурой. Вид у нее был самый деловой.Однако человек, вдруг заглянувший ей через плечо (а была бы на работе Таня, она б непременно так и сделала), увидел бы: Наташка печатает личное электронное послание, испещренное смайликами.
«Миленький мой, – писала она, – я по тебе уж-ж-жасно соскучилась. Когда мы увидимся, я преподнесу тебе один клевый сюрприз. Не спрашивай какой, но, обещаю, тебе понравится. Очень-очень-очень. У нас сегодня на работе тишина. Начальница моя, грозная Татьяна, куда-то свалила. У нее из сейфа какой-то важнейший документ украли. Будем надеяться, что Теплицын за это как следует ее вздрючит. Или вообще уволит.Наталья перечитала письмо, вздохнула и щелкнула мышкой по иконке «отправить».
Сегодня мне снилось, как мы с тобой гуляли по белому-белому пляжу, а на нас сверху падали кокосовые орехи. Ты их разрезал и кормил меня из рук.
Целую тебя тысячу раз.
Твой котенок».
Тот, кто исподволь наблюдал бы за нею, был бы немало удивлен – потому что столь интимное письмо оказалось послано одновременно трем разным адресатам.
* * *
– Итак, у нас осталось трое твоих сослуживцев, – сказал отчим.– Почему трое? Двое! – удивилась Татьяна. – Вторая творческая парочка, дизайнер Артем и копирайтер Мишка. И все.
– А что, своего Теплицына ты априори исключила из числа подозреваемых? – прищурился отчим.
– Нет, не исключила… – слегка смешалась Татьяна. – Но… Ему-то зачем красть документ?
Таня подошла к открытому окну, сунула нос меж прутьев решетки, втянула пахнущий сиренью воздух. Улыбнулась стайке воробьев, деловито клюющих землю. Позавидовала двум подросткам – они сидели на лавочке у подъезда и с самым беззаботным видом пили пиво.
На белый «Форд-транзит», припаркованный метрах в двадцати от подъезда Ходасевича, она не обратила никакого внимания. И уж тем более ей не пришло в голову, что именно эта машина сегодня «провожала» ее от дома до офиса, а потом – к Валерию Петровичу…
Отчим тем временем продолжал допрос:
– Так почему же вором не может быть Теплицын?
– Андрей Федорович этот документ сто раз видел, – заупрямилась Таня. – Десять раз мог снять с него копию. И потом, он же понимает, что если эта история всплывет – нашему агентству кранты.
– И все-таки я бы не стал сбрасывать Теплицына со счетов.
– Верно, – вздохнула Татьяна. – Вы, кагэбэшники, если уж подозреваете, то подозреваете всех. Давай, записывай в свой «кляузник». Андрей Федорович Теплицын. Тридцать семь лет. Хорош собой, великолепно одевается. Ты его, наверное, в телевизоре видел – лет пять назад. Его в ту пору частенько показывали.
– Не припоминаю, – покачал головою отчим.
– Ну да, ты же по телевизору только детективы смотришь, – съязвила Таня.
– Почему только детективы? – парировал Валерий Петрович. – Еще мультики.
Вид у него во время этой реплики был пресерьезный, и Татьяна расхохоталась.
Отсмеявшись, сказала:
– Теплицын и вправду несколько лет назад гремел. Он большим агентством на телевидении руководил. Торговал рекламным временем в «ящике». Вся телевизионная реклама была в его руках. Но потом Андрея Федоровича из этого бизнеса выдавили. Кто и как – я подробностей не знаю. Он никогда не распространялся. Тогда он ушел с ТВ и решил начать все с нуля. Вот и создал наше агентство.
– Он богатый человек?
– Еще какой! – кивнула Таня. – Наверное, миллионер. Долларовый, я имею в виду.
– Зачем же такому богачу еще и работать? – удивился Валерий Петрович. – Жил бы себе где-нибудь на Майорке.
– А вот я Андрея Федоровича понимаю, – развела руками Татьяна. – Без работы скучно.
– Хочешь сказать, если б у тебя был миллион долларов, ты бы все равно работала? – скептически прищурился Ходасевич.
– Н-ну, – протянула Татьяна, – годик я бы отдохнула: в кругосветное путешествие поехала б – может, даже с тобой…
– Мерси, конечно, – вставил полковник, – но я до сих пор невыездной…
– …а потом, – закончила Таня, – я все равно стала бы каким-нибудь делом заниматься. Иначе с тоски помрешь.
– Понятно, – кивнул отчим. – Вы с Теплицыным два сапога пара. Оба трудоголики. А какие у твоего Андрея Федоровича слабости? Привычки, пристрастия?
– Он привык жить на широкую ногу. На даче у него ты, кажется, бывал.
– Хорошая хибара, – подтвердил Валерий Петрович, – просторная. [4]
– Плюс, – продолжила Таня, – у Теплицына квартира в самом центре Москвы, с видом на Кремль. Отпуск он проводит в экзотических местах: сафари в Африке и все такое… Ни в чем предосудительном замечен не был. Ведет себя как паинька. Не курит, наркотиками не балуется, пьет только по служебной необходимости: с высокопоставленными друзьями или заказчиками. Правда, охотиться любит – то на уток, то на волка…
– А есть у него поводы подставлять лично тебя?
– Не могу себе представить, – пожала плечами Татьяна, – зачем ему меня подставлять? Он и без того в два счета может меня уволить.
– Ты не ответила на вопрос. – Взгляд Ходасевича снова стал жестким.
– А мне кажется, что ответила. – Таня взбрыкнула и тоже постаралась говорить жестко. – Если Теплицын хотел бы от меня избавиться, он сделал бы это в открытую. Он не из тех, кто копит злобу и бьет исподтишка.
* * *
Андрей Федорович сидел в своем кабинете, глубоко откинувшись в качающемся кожаном кресле и возложив ноги на стол (эту американскую привычку он приобрел в Гарварде, где стажировался в ранних девяностых).Андрей Федорович был незаурядным человеком – и сам о себе хорошо сие знал. Воспринимал он это обстоятельство как объективный факт, вроде того, что Луна вращается вокруг Земли. Правда, все детство и юность (попавшие как раз на последние советские годы) ни он сам, ни близкие ему люди не могли сформулировать: а в чем же конкретно заключается его талант? И это для подростка Андрюши было отчасти мучительно: с одной стороны, прекрасно знать, что ты выбиваешься из общей серой массы, но, с другой, не понимать – а в чем конкретно ты лучше, чем другие. В школьных успехах? Но это ведь не достижение. Любой хотя бы слегка смышленый парень (или девица с чугунной задницей) могли обеспечить себе постоянно отличные оценки. Однако лишь школьные достижения были единственным видимым – до поры до времени – талантом Андрея Теплицына.
Его родители, типичные представители советской научно-технической интеллигенции, мечтали о всесторонне развитом сыне, в духе тех инженеров начала двадцатого века, что и романсы пели, и стихи декламировали, и ложу держали в опере. Поэтому они отдали Андрюшу в английскую спецшколу, а также в школу музыкальную и на фигурное катание. Английский впоследствии ему весьма пригодился; музыкой и танцами на льду Теплицын занимался с очевидным отвращением. Да и получалось у него играть на пианино и скользить по катку весьма средне. И только во взрослом возрасте, уже поняв характер своего дарования, он пожалел, что его сызмальства учили бесполезным музыке и танцам, а не шахматам и теннису. Уже в девяностых Теплицын, конечно, и сам освоил шахматы с теннисом и в эти игры играл для дилетанта хорошо – на уровне, наверно, первого разряда. Но время младенчества, когда формируются теннисные и шахматные гении, было безвозвратно упущено – поэтому знаменитым мастером клетчатой доски или рыцарем ракетки Теплицын не стал.
А ведь мог бы. Мог, потому что он был мастером игры вообще. И именно в этом заключалось его дарование. Однако сам Андрей понял, в чем состоит его талант, только окончив институт, в конце восьмидесятых.
Когда начались первые кооперативы и Теплицын с друзьями по институту создали ЦНТТМ (Центр научно-технического творчества молодежи), он заметил, что сам быстрее и полнее любого другого соратника оценивает ситуацию, учитывает все факторы, даже малозаметные, строит хитрейшие и умнейшие схемы бизнеса, острее и точнее прочих принимает решения. Если бы не вдруг наступивший в России капитализм, эти способности Андрея, скорее всего, так и остались бы втуне – советскому человеку не нужно было умение остро мыслить и принимать мгновенные решения в условиях стремительно меняющейся ситуации. Новые времена востребовали таившийся в Теплицыне талант дельца. Востребовали, раскрыли, закалили – и вознесли Андрея Федоровича едва ли не на самую вершину в избранной им сфере бизнеса.
Он многого достиг – очень многого: и денег, и славы. Потом, правда, сорвался с вершины, упал. Не потому, что в чем-то ошибся или не принял во внимание один из факторов в своей каждодневной игре. Просто проявил прекраснодушие. Думал о своих соратниках и противниках чуть лучше, чем они того заслуживали (еще одно наследие советской семьи и школы: изначально считать, что все люди вокруг – в принципе, неплохие ребята). А против него сыграли грязно, подло, безо всяких правил. Ему не простили, что он удачлив, хорош собой, богат и всегда на виду. И он чуть не грохнулся в пропасть.
Но, слава богу, остался жив. (А ведь все, с кем он начинал в ЦНТТМ, убиты, сидят или уехали.) И упал Теплицын не на самое дно. Не вынужден бежать и скрываться. У Андрея Федоровича остались деньги, осталось дело. Сохранились друзья и влияние. И он поднимется. Снова поднимется. Дайте только срок. Он будет умным и хитрым, как прежде, но при этом он еще станет куда более жестким. Теперь он не погнушается ударами из-за угла и запрещенными захватами. «С волками жить – по-волчьи выть». Жаль, он поздновато понял эту истину – только после того, как ему в кровь ободрало всю шкуру.
…Андрей Федорович недолго анализировал ситуацию, сложившуюся после того, как из сейфа Садовниковой похитили «объективку» на депутата Брячихина. Теплицын умел мыслить быстро, мгновенно принимал самые нестандартные решения и тут же их исполнял.
Сидя в своем кабинете – ноги на стол, он набрал номер телефона. Он звонил по прямому проводу депутату Брячихину.
– А, реклама! – приветливо откликнулся тот в трубке.
– Надо повидаться, – проговорил Теплицын.
– Сейчас гляну свое расписание, – по-деловому отреагировал Брячихин и зашуршал на другом конце провода страничками еженедельника.
* * *
В этот самый момент Валерий Петрович тоже перелистнул страницу своего блокнота. Таня украдкой глянула на часы. Уже почти четыре часа они сидели на кухне у Валерочки за разговорами, едой и чаем. Татьяна начала уставать.– Я не могу понять, – слегка капризно протянула она, – ты берешься за это дело? Или просто так меня расспрашиваешь, из чистого любопытства?
– А как ты сама-то думаешь? – строго глянул на нее отчим поверх очков.
– Думаю, берешься.
Полковник Ходасевич покивал и вздохнул:
– Куда ж я от тебя-то денусь…
– Ура! – шепотом воскликнула она и подольстилась: – Теперь-то, я уверена, все будет хорошо.
– Не говори «гоп», – строго остановил ее Валерий Петрович. – Давай-ка лучше расскажи мне о твоих оставшихся подчиненных.
– По-моему, – вздохнула Таня, – эти двое оставшихся – самые безобидные. Парочка очень талантливая. И адекватная. И без всяких тараканов. Я им всегда самые сложные заказы отдаю. За ними, я считаю, – большое будущее.
– Хватит дифирамбов, – сухо промолвил отчим. – Пожалуйста, конкретней.
– Дизайнер Артем Пастухов и копирайтер Мишка Колпин, – вздохнула Татьяна. – Обоим по двадцать семь. Работают в паре уже года три. Они, между прочим, из всех моих сотрудников – самые высокооплачиваемые.
– Ты с кем-нибудь из них спала? – огорошил ее неожиданным вопросом отчим.
– Ну, Валерочка, у тебя и вопросики!.. – Кровь прихлынула к ее лицу. – В стиле НКВД.
– Я прошу тебя ответить. – Ходасевич был спокоен, как танк.
«Обычные кагэбэшные штучки, – зло подумала она. – Внезапным вопросом выбить допрашиваемого из колеи. Ненавижу, когда Валера эти приемчики ко мне применяет!.. Впрочем, чего уж тут жаловаться: сама просила его помочь. Он и помогает: в меру своего умения и методов».
– Ни с кем из них я не спала, – ответила Татьяна тоном не то что ледяным, а скорее даже близким к абсолютному нулю.
– Но кто-то из них тебе нравится, – утвердительно проговорил отчим.
– Да! Нравится! – с вызовом ответила Татьяна. – Тема мне нравится. Он умный, толковый и добрый. И далеко пойдет. Но ничего у меня с ним не было.
– А почему? – спросил Валерий Петрович ласково, сочувствующе, по-отечески.
– Потому что это вообще не в моих правилах – смешивать работу с личным.
– Но если ты кого-то действительно полюбишь, – одновременно и прозорливо, и сочувственно заметил отчим, – никакая работа тебя не остановит.
– Ты прав, – усмехнулась Таня. Она никогда не могла долго злиться на Валеру и заговорила по-доброму, раздумчиво, доверительно: – Темка, конечно, хороший… Но он большой лентяй. По двадцать раз надо повторять, чтобы что-то делать начал. Он меня прямо из себя выводит…
– А почему его «творческая половина» не подгоняет? – Отчим продемонстрировал, что вполне усвоил рекламный сленг.
– Потому, что «половина» его, Мишка Колпин, сам работать умеет и может сутками за компьютером сидеть – но только если он в форме. А если нет – тогда все, пиши пропало…
– Не понял, – признался отчим.
– Ну, зашибает он…
– Срывы? Запои? – Отчим занес ручку над блокнотной страничкой.
– Да нет, так, алкоголик-любитель… В общем, оба они талантливы, но нуждаются в контроле. Ненадежные.
– За таким, как Артем, никогда не будешь как за каменной стеной, – кивнул отчим, будто мысли ее прочитал и договорил то, что она недосказала.
– Да, ты прав, – вздохнула она.
– А что у них с семьями?
– Оба холостые. Живут с родителями. С девушками, конечно, и тот и другой встречаются, но пока, как мне кажется, ничего серьезного нет.
– Пороки, страсти?
Таня пожала плечами.
– Ну, Мишка, я уже сказала, выпивает… В ночные клубы – оба ходят. Может, травку покуривают. В общем, ничего серьезного. – Она на секунду задумалась и с жаром произнесла: – Нет, Валера! Это не они. Если это вдруг они – значит, я совсем ничего не понимаю в людях.
– Верить людям, конечно, надо, – задумчиво пробормотал полковник Ходасевич, делая пометки в своем блокноте, – но всегда нужно уметь вовремя остановиться.
* * *
Во второй половине дня весь творческий отдел, включая секретаршу Наталью, отправился в столовую «Пятой власти» попить чаю с пирожными. Артем Пастухов в столовку не пошел. Остался в отделе, вызвался дежурить у телефонов – но никто не звонил.Артем стоял у окна, задумчиво смотрел на летнюю улицу за окном. Редкие прохожие жались в тень, день превратился в по-настоящему жаркий. Автомобили пробирались по переулку, сторожко огибая припаркованные машины.
Вдруг кто-то тихонько подошел к Артему сзади. Не успел тот обернуться, ему прокричали в самое ухо:
– А-а, Пастухов, сволочь! Скоммуниздил у начальницы секретный документик!!
Артем вздрогнул и обернулся. Сзади стоял ухмыляющийся Мишка Колпин.
– Кретин! – пробормотал Тема и замахнулся на товарища. – Что за идиотские шутки?!
* * *
Таня с отчимом закончили разговор только в семь. Полковник звал остаться на ужин – она категорически отказалась. И тогда Валерий Петрович скрепя сердце отпустил ее, напутствовав: «Будем надеяться на лучшее. Только я прошу тебя, Татьяна. Умоляю. Никуда не лезь. И ничего без согласования со мной не предпринимай».Выглядел отчим бодрячком – как обычно, когда Таня обращалась к нему с какой-нибудь просьбой. Весь подтянулся, глаза засияли. «А ведь я ему жизнь продляю, – мимолетно подумала Татьяна. – Что бы он делал без меня и без моих поручений! Совсем бы протух, бедолага».
Сама же Таня, в отличие от полковника, чувствовала себя усталой и разбитой. Многочасовой разговор с отчимом (порой похожий на допрос) совершенно выбил ее из колеи.
На работу возвращаться смысла никакого не было. Домой ехать – значит, провести вечер в томительных раздумьях: кто да почему похитил документ? Татьяна на секунду задумалась – а потом расплылась в улыбке. Нет, слава создателю, хватит с нее одиноких, тусклых вечеров.
Она поедет к Максу.
Как хорошо, что теперь у нее есть к кому ехать!
* * *
В свои двадцать семь Таня считала: может, ей и удается выглядеть как принцесса, только вот в чем беда: принца-то все равно не найти. Принцев нынче не существует. Вымерли. Исчезли как вид. Остались где-то там – в двадцатом, а скорее даже в девятнадцатом веке.– Ты просто слишком разборчивая, – упрекала ее мама. – Смотри, довыпендриваешься: будешь вековать в старых девах.
– Ах, мама, оставь, – отмахивалась Татьяна. – Лучше быть одной, чем с кем попало.