Литвиновы Анна и Сергей. Парфюмер звонит первым

   – Че тебе надо? – произнес он наконец.
   За спиной силача виднелся коридор, отделанный со скромным гостиничным шиком. Мелькнул там вдруг и женский силуэт: в босоножках на высоченном каблуке, в красных трусиках-стрингах и полупрозрачном алом топике. Мелькнул, стрельнул любопытным глазом в Татьяну и исчез – кажется, в ванной.
   Таня, отступив от громилы, терпеливо повторила ему все то, о чем кричала через дверь: сосед Леня, живет напротив, я его разыскиваю.
   – Не знаем мы ничего, – лениво протянул амбал сквозь пережевываемую пищу. Потом проглотил кусок и буднично, безо всякой угрозы, добавил: – Давай вали отсюда, пока цела!
   Бум! Железная дверь захлопнулась перед самым Таниным носом.
 
   Из подъезда Таня вышла, дополнительно злясь на Леню. «Когда появится, он за все у меня ответит, – в сердцах думала она. – И за этого хама-амбала тоже».
   Со двора она еще раз заглянула в Ленины окна. Ничего за ними не переменилось. Та же решетка, те же тихие безжизненные жалюзи. Таня заглянула и в окна, где проживал амбал с развратной соседкой. Они тоже оказались зарешеченными, а плотные гардины бордового цвета мешали заглянуть внутрь.
   Кумушки на лавочке опять немедленно воззрились на Таню, едва она вышла из подъезда. Их разговор снова смолк – все энергия старушенций, похоже, ушла на рентгеновски испытующие взгляды. Взоры старух прожигали насквозь, с ходу сканируя и возраст Тани, и социальный статус, и семейное положение. Сразу понятно: бабуленции опытные. Съели собаку на внутренних, местечковых сплетнях.
   «Этим грех не воспользоваться», – сказала себе Таня. И направилась к старушкам. Пока шла, настраивала себя: «Только не забывай: в разговоре с такими твое оружие – кротость. Кротость и еще раз кротость. У меня получится: слава богу, уже на Изольде натренировалась».
   Одна из бабулек была в панамке – Таня сразу окрестила ее про себя Интеллигенткой. Вторая – в платочке, сарафан у нее был попроще, и на ногах тапочки из кожзаменителя; эту Татьяна назвала для «внутреннего пользования» Простонародной. Третья, с крашенными в голубое и тщательно завитыми волосами, получила прозвище Аристократка.
   – Извините, вы не подскажете мне, – жалобно протянула Таня, – как мне вашего соседа из сорок второй квартиры найти – Леню?
   – А ты кто ему будешь? – немедленно поинтересовалась Простонародная.
   – Я с ним вместе работаю. – «Кротость, кротость и кротость».
   – А что, дома его нет?
   – Нет, и телефон не отвечает.
   – Так он, наверное, на работе? – уставилась на Татьяну пытливым глазом Интеллигентка.
   – Я же говорю: я с его работы, и он сегодня на службу не вышел.
   Тетеньки многозначительно переглянулись.
   «Пусть тебе, Ленчик, будет хуже – старушенции теперь всему дому растреплют, что ты работу прогуливаешь».
   – Не видала я его сегодня, – брякнула Простонародная. Таня вгляделась в ее хитрое лицо, вострые глазки и поняла, что сомневаться не приходится: у этой в самом деле жизнь двора – под полным контролем. Раз говорит, что не видала – значит, Леня нынче действительно дома не появлялся.
   – А когда вы его последний раз видели? – спросила Таня жалобно.
   – А что это вы, девушка, так им интересуетесь? – вклинилась Интеллигентка.
   – Я ж говорю: мы работаем вместе, а сегодня он и в офис не пришел, и не звонил даже. И телефоны у него не отвечают. А я, между прочим, его начальница.
   – Тоже москвичка, что ли? – осуждающе вопросила Аристократка.
   – Москвичка, – кивнула Таня. «Кротость, кротость и кротость».
   – А машина-то его на месте? – поинтересовалась Интеллигентка, оглядывая двор.
   – Нет ее, – отрезала Простонародная. – И Лени вашего нет. Как он вчера уехал, так больше и не появлялся. Можете не сомневаться.
   – А когда он вчера уехал, не знаете? – спросила Татьяна.
   – Зна-аю, – ехидненько пропела Простонародная.
   – Когда?
   Чувствовалось, что среди своих товарок Простонародная – самая информированная. Две другие старушки – видимо, по некоторому своему благородству – не придавали наружному наблюдению достаточной важности (или не желали в этом признаваться каждой встречной-поперечной).
   – Уехал Леня вчера в два часа дня, – доложила Простонародная.
   Интеллигентка в панамке согласно покивала головой: истинно так.
   – И одет он был по-пляжному, – продолжила доносить Простонародная. – В санда-аликах, маечке, шортиках. Коленки го-олые. Совсем никакого стыда у нынешней молодежи нет, – и покосилась на Танино платье, тоже слегка прикрывавшее колени: косвенно, значит, и ее осудила. И подвела черту: – И с тех пор больше Леня твой домой не возвращался.
   – Почему это вы так уверены, Элеонора Евстафьевна? – удивилась Аристократка. – Может, и возвращался.
   Усомниться в способности Простонародной держать все под контролем было большой ошибкой. Та взвилась:
   – Возвращался?! А где ж тогда его машина? Скажи, Марковна, где?
   – А может, он вернулся ночью, а сегодня рано утром опять уехал.
   Аргумент был слабым. Судя по выражению лица, Аристократка и сама это понимала. Простонародная только фыркнула:
   – Раз я говорю «не возвращался», значит, не возвращался.
   – Удивляюсь я вам, Элеонора Евстафьевна, – произнесла Аристократка, – как вы все на свете замечать успеваете. Когда только спите?
   – Да уж не то что некоторые, которые после обеда отдыха-ают, после ужина отдыха-ают…
   Таня поняла, что Простонародной и Аристократке спорить не впервой. Верно, спору меж ними уж не один год, а скорее десяток лет. И обе привыкли к нему и нуждаются в нем – как нуждаются друг в друге. Так и будут две эти дворовые антагонистки, старухи, сидеть и спорить на этой самой скамейке, покуда Смерть, еще одна старуха, навсегда не приберет одну из них. И тогда оставшаяся, осиротев наконец, поймет, сколь важное место занимала ушедшая в ее жизни…
   – Ты, девушка, Евстафьевну слушай, – вмешалась тут в спор товарок Интеллигентка тоном третейского судьи. – Раз Евстафьевна говорит, не возвращался, значит, он таки не возвращался.
   Прозвучала ее реплика столь весомо, что спор был немедленно исчерпан. Аристократка оказалась посрамлена – очевидно, далеко не в первый раз. Простонародная победоносно глянула на нее и добила подружку:
   – Вот и сидела бы и молчала себе в тряпочку!
   Аристократка обиделась, поджала губки и уже готовилась сказать что-то в ответ, после чего спор меж ними разгорелся бы с новой силой, но Татьяна поспешила вклиниться с вопросом:
   – А скажите, уважаемые женщины, кто в сорок первой квартире живет – напротив Леонида? – Она все никак не могла забыть хамского амбала в коже в дверях соседского жилья. Может, исчезновение Лени как-то связано с ним?
   – А никто там не живет, – вдруг насупилась Простонародная.
   – Да? – удивилась Таня. – А я только что видела…
   – Тихо, девушка, тихо! – шикнула Интеллигентка и выразительно оглянулась по сторонам.
   – В сорок первой квартире у нас, – брякнула Аристократка в полный голос, – расположен публичный дом.
   – Тише ты, Марковна! – цыкнула Простонародная. – Чего болтаешь!
   – А что? – немедленно запетушилась Аристократка. – Я ведь говорю чистую правду. Вы, что же, Элеонора Евстафьевна, собираетесь это оспаривать?
   – Я не оспариваю, а только говорю, что надо не болтать, с кем ни попадя. Мало ты, Марковна, про этот бардак жаловаться участковому ходила? Мало он тебя попер?
   – Не попер, как вы, извините, выражаетесь, а сигнал мой записал.
   – Си-игна-ал! – передразнила Простонародная. – Хорошо ты насигна-алила! После твоих сигна-алов уж три месяца прошло, а они там, в сорок первой, все равно воют, как кошки мартовские, аж стены трясутся.
   – Вот я и говорю, что надо привлечь к решению данной проблемы широкую общественность…
   Татьяна не стала ждать, чем закончится дискуссия, и тихо проговорила:
   – Спасибо вам, вы мне очень помогли.
   Она была уверена, что, конечно, могла бы узнать у наблюдательных старух всю подноготную Леонида, но ее нисколько не интересовала его подноготная, интересно было только, куда он исчез и почему не позвонил. А по этому поводу бабули выдали, кажется, всю имеющуюся у них в заначке информацию. И Татьяна пошла к выходу со двора, а до нее продолжала доноситься перепалка старух:
   – Вот я и говорю: надо написать коллективное письмо в газету, мэру, депутату, наконец!
   – Депута-ату! Да они все, депутаты, с этой квартиры кормятся! И девок этих етят!..
 
   Татьяна вышла со двора на улицу Красных Партизан. Безоблачное настроение, овладевшее ею после победы с концепцией, куда-то испарилось. Незамутненную радость профессионального успеха стали отравлять мысли о странных шорохах в Лениной квартире, о хамских его соседях из тайного борделя, о самом факте необъяснимого Лениного отсутствия.
   Итак, вчера, в воскресенье, около двух пополудни, Леонид, одетый по-дачному, уехал на своей машине со двора, и больше здесь его никто не видел. Куда же он отправился? На пляж? Вполне вероятно. Татьяна постаралась припомнить, что Леня говорил ей тогда, в ночь с субботы на воскресенье, когда они расставались. Припоминалось плохо. Она все-таки слегка выпила – на радостях от того, что они поставили последнюю точку в концепции. Да, кажется, Леня что-то такое говорил про пляж. Вроде бы он и в самом деле в воскресенье собирался на природу. И даже Таню с собой звал. Но она не могла: надо было посвятить выходной маникюрше, косметологу, парикмахеру. Леня же намеревался тихо расслабиться и отмокнуть. Кажется, именно так он и выразился: «тихо расслабиться и отмокнуть». Что под этим подразумевалось, Таня тогда, ночью, не уточнила. Может, «отмокнуть» означало «напиться»? Или Леня и в самом деле на горпляж на левый берег Танаиса поехал?
   Ну, положим, поехал. Это было вчера. Днем. А куда он делся потом? Познакомился с какой-нибудь девчонкой и завился к ней? Запросто. Леня парень молодой, свободный, пригожий собой. Вполне мог склеить на пляже девчушку. Или познакомиться с парнями – собутыльниками, закорешиться с ними и загудеть. Или, допустим, поехать в публичный дом – в один из многочисленных городских аналогов того заведения, что расположено у него на лестничной площадке. Леня, помнится, не скрывал, и даже от Тани, что пользуется услугами местных проституток. Однажды она подслушала, как он перед Эрнестом Максимовичем восторгается их дешевизной и податливостью. Но… Загулять, конечно, можно, но почему он тогда не позвонил? Загулял до беспамятства? А ведь и такое может быть. Леня производил впечатление парня без тормозов. Хотя за прошедшие три месяца прогулов без уважительных причин за ним не замечалось. Да, он приходил на службу помятый, с красными глазами и перегаром. И, бывало, опаздывал и появлялся только к обеду. Но всегда звонил, что задерживается, предупреждал. Почему же вдруг сегодня, в важнейший день сдачи концепции, исчез без следа и безо всяких объяснений?
   Может, и в самом деле познакомился с девушкой, профессионалкой или любительницей, да только та оказалась клофелинщицей, опоила Леньку, обокрала и выбросила помирать на улицу? Или его избили новые знакомцы-собутыльники? Или он просто попал в аварию? Или утонул, и его тело тихий Танаис сейчас медленно выносит в Азовское море?
   Из-за этих мыслей день теперь уже не казался Татьяне радостным, праздничным. Открывать шампанское и ехать на пляж ей расхотелось окончательно. Она шла по изнуренной зноем улице Красных Партизан, и ее уже не радовали откровенные взгляды местных ловеласов, раздевающие ее с головы до ног. Она их не замечала: ею овладели новые заботы. Счастье, охватившее Таню после удачной презентации рекламной концепции, оказалось недолгим.
   Вдруг зазвонил мобильник. Таня вздрогнула, просияла, лихорадочно запустила руку в сумочку – неужели Ленька?
   – Татьяна Валерьевна? – раздался мужской голос. Голос смутно знакомый, но явно не Леонида.
   – Да, это я, – настороженно ответила она. – С кем я разговариваю?..
   – Глеб Захарович, – откликнулся голос.
   Главный заказчик. Пастухов. Президент концерна «Юлиана».
   «Откуда он узнал мой телефон?» – пронеслась быстрая мысль. Но спрашивать Татьяна не стала. Какая, собственно, разница. Теперь, когда рекламная концепция «Юлианы» утверждена, все равно пришлось бы сообщить главе концерна номер своего мобильника. А раз Глеб Захарович узнал его сам – ей же проще. И самолюбие приятно щекочет – ведь ради звонка ей великий шеф «Юлианы» отвлекся от бесчисленных хлопот по бизнесу. Поручил кому-то разузнать телефон, самолично, директорскими пальцами, отщелкал ее номер…
   – Здравствуйте, Глеб Захарович. Рада вас слышать, – вежливо поздоровалась Таня. – Чем я могу вам помочь?
   Она ожидала чего угодно. ГЗ мог попросить ее ускорить работу над сметой рекламной кампании. Или подъехать в офис для обсуждения деталей. Или, что тоже не исключено, барским тоном заявить, что он передумал и от услуг «Ясперс энд бразерс» отказывается. Но шеф «Юлианы» неожиданно спросил:
   – Татьяна Валерьевна, вы уже обедали?
   Таня взглянула на часы: начало четвертого. А о том, чтобы поесть, из-за всех хлопот, сначала с презентацией, а потом – с поисками Леньки, Таня совсем забыла. Хотя здесь, в Кострове, обед в отличие от Москвы – мероприятие святое. Таня и сама начала принимать пищу строго по режиму, ровно в два. И организм, уже привыкший, что его кормят по часам, обычно около четырнадцати ноль-ноль начинал требовать пищи. Но сегодня – из-за противного Леньки, не иначе – есть ей не хотелось совершенно.
   – Нет, я не обедала, – ответила она Глебу Захаровичу.
   Хотела добавить, что так увлечена работой над его заказом, что даже поесть забыла, но решила по мелочи не врать.
   – Отлично. – Тане показалось, что Пастухов обрадовался. – Тогда пообедаем вместе. В половине четвертого в ресторане «Каравелла» вас устроит?
   Татьяну такое предложение не устраивало совершенно. И есть не хочется, и «Каравелла» эта расположена неудобно – на окраине Кострова; и, по большому счету, ей сейчас совсем не до главного заказчика, все мысли непутевым Ленькой заняты. Но отказываться, разумеется, нельзя.
   – Конечно, Глеб Захарович, – вежливо ответила она. – Я подъеду.
   Нажала на «отбой», еще раз взглянула на часы, вполголоса чертыхнулась. И – уже даже не просто московским скорым шагом, а несолидной трусцой – бросилась к обочине, ловить машину. Чтобы успеть к половине четвертого, придется предлагать шоферу как минимум тройную плату.
 
   В «Каравелле», самом модном костровском ресторане, Таня еще не бывала, но слышала о нем не раз. Помнится, Эрнест Максимович как-то в приступе квасного патриотизма изрек, что кабак сей даст сто очков любому парижскому «Максиму» или московскому «Пушкину».
   – Вам обязательно нужно сходить в нашу «Каравеллу»! – наставляла Таню секретарша Изольда – она взяла на себя добровольную обязанность побыстрее втянуть новую начальницу в местную, костровскую, жизнь.
   Но Тане совсем не хотелось туда идти. Во-первых, потому что ни парижский «Максим», ни московский «Пушкин» ей не особенно понравились: заплатишь сто баксов, а удовольствия получишь на рупь. В ресторанах она ценила не шик, а душевность. Не позолоту на стенах, но скромные интерьеры. Не надменных халдеев, но приветливых официантов. Не «художественное произведение» на тарелке, но вкусную по-домашнему кухню. А уж «шика по-костровски» не хотелось ей тем более. Да и потом – с кем ей идти в пресловутую «Каравеллу»? Не с Эрнестом же Максимовичем!
   И она твердо отвечала назойливой секретарше:
   – Успеется, Изольда Серафимовна. Еще схожу.
   Честно говоря, Татьяна не думала, что повод на самом деле появится, но поди ж ты! Не зря любимый отчим, Валерочка, говорит, что очень часто самым грамотным решением оказывается – ждать и ничего не предпринимать, и тогда нужная дверца раскрывается перед тобой сама и без всяких с твоей стороны сверхусилий.
   К «Каравелле» Таня подъехала без триумфа – на раздолбанном, ржавом «жигуленке». Конечно, в представительском «мерсе» с Вас-Палычем получилось бы куда эффектнее, но возьмись она вызывать служебную машину, точно бы опоздала. А Таня считала, что лучше явиться на «ржавчине», но вовремя. У них с боссом «Юлианы» не свидание, а деловая встреча, и она ему не подружка, которой по неписаному кодексу полагается опаздывать, а деловой партнер. Поэтому за минуту до назначенного времени, в три двадцать девять, Таня входила в зал.
   Глеб Захарович уже был здесь. Восседал, разумеется, за лучшим столиком – в симпатичной нише у огромного окна с видом на все тот же Танаис: единственную, по большому счету, костровскую достопримечательность. «Интересно, приподнимется он, когда меня увидит?» – загадала Таня (она уже привыкла, что местный бомонд хорошими манерами себя не утруждает).
   Но Глеб Захарович оказался человеком воспитанным – не только поднялся, но и руку поцеловал, и улыбнулся чарующе, и, отстранив метрдотеля, отодвинул перед ней стул. И первым делом, едва Татьяна уселась, поблагодарил:
   – Спасибо, что приехали, Татьяна Валерьевна. Извините, что так спонтанно получилось.
   Тут Таня и вовсе едва удержалась, чтобы рот от удивления не разинуть – большой босс (а как еще назвать местного царька, директора гигантского предприятия?) извинялся за то, что какой-то соплюшке из-за него пришлось срочно ловить машину и всю дорогу умолять шофера прибавить газу?
   – Все нормально, Глеб Захарович, – скупо улыбнулась она. И впервые рассмотрела директора «Юлианы» внимательно. То есть не как партнера по бизнесу, а как мужчину. Что ж, он хоть и в возрасте – сороковник, а то и сорок пять, точно справил, – но выглядит вполне достойно. Шевелюра пышная, без проплешин (неужели наращивал?), фигура поджарая, животик сведен к минимуму, лицо загорелое (в солярий, что ли, захаживает?). И костюм почти безупречный – на местных-то боссах, как Таня успела заметить, одежда, пусть и дорогая, вечно сидит мешком. А у Глеба Захаровича – костюм точно по фигуре. И рубашка в тон. Только галстук слегка подкачал – цвет не самый удачный, и узел завязан горбом.
   «Не будь мы партнерами, я бы ему сюда не синий, а темно-бордовый галстук посоветовала, – вдруг подумала Таня. – И завязала бы сама – спасибо Валерочке, научил». Впрочем, тут же застыдилась непрошеной мысли, выгнала ее из головы и светски поинтересовалась:
   – По какому поводу мы встречаемся?
   – Вводим новую традицию – вместе обедать, – немедленно откликнулся Глеб Захарович. – Вы, надеюсь, не против?
   «Можно подумать, у меня есть право отказаться!»
   – Конечно, я только «за», – улыбнулась Садовникова.
   – Тогда заказывайте. Бизнес-ланч не рекомендую, а вот судак по-польски здесь достойный.
   – Что ж, пусть будет судак по-польски, – легко согласилась Таня. – И свежевыжатый апельсиновый, – добавила она подскочившему официанту. – И в конце – двойной эспрессо.
   Глеб Захарович одобрительно взглянул на нее и велел подавале:
   – Мне все то же самое.
   Официант поспешил в направлении кухни, а Глеб Захарович неожиданно сказал:
   – Вы мне нравитесь, Татьяна Валерьевна.
   «М-да, вот это уж совсем ни к чему».
   – Вы мне тоже, – мгновенно отреагировала она. – И что из того?
   – Вы не дослушали, – тонко улыбнулся Захарович. – Мне нравится, что вы умеете нестандартно мыслить. Что вы легки на подъем. И быстро принимаете решения. Качества, прямо скажем, для девушек очень редкие.
   – В данном случае я не совсем девушка, – ухмыльнулась Татьяна. – Я в первую очередь директор.
   Но Глеб Захарович не сдавался:
   –  Очаровательныйдиректор.
   Татьяна нахмурилась:
   – Глеб Захарович…
   – Позвольте, я закончу, – перебил он. – Неделю назад вы чрезвычайно очаровательноподвернулись мне на теннисном корте и после игры не менее чарующе исчезли… Я всю неделю голову ломал: откуда взялась сия прекрасная ундина? И только сегодня, на презентации, все разъяснилось. Вы со всеми заказчиками так себя ведете?
   – Нет, только с серьезными, – в тон ему ответила Татьяна.
   – И проиграли вы мне на корте, конечно, тоже специально, – констатировал Глеб Захарович.
   – Что вы! – притворно возмутилась Таня. – Вы победили в честной борьбе.
   Тон президента «Юлианы» вдруг похолодел:
   – Сразу видно школу.
   – Чью? – не поняла Татьяна.
   Глеб Захарович остро взглянул ей в глаза и вдруг ответил:
   – Валерия Петровича.
   – Что-о? – опешила она.
   – Школу Валерия Петровича Ходасевича. Полковника ФСБ. Вашего отчима.
   Таня почувствовала, как коленки наливаются противной дрожью.
   «Взять себя в руки! Немедленно!»
   Ей помог официант – принес бокалы с апельсиновым соком и блюдо с ароматным свежеиспеченным хлебом. Пока он крутился у стола, расставлял, Таня лихорадочно соображала: что значит сей неожиданный выпад?
   – Вы знакомы с моим отчимом? – спросила она, когда официант отошел.
   – И в руках себя умеете держать, – не отвечая на вопрос, одобрил Глеб Захарович.
   Татьяна начала злиться:
   – Глеб Захарович, а вам не кажется, что наш разговор идет как-то странно?
   – Пейте сок, Татьяна Валерьевна, – небрежным тоном предложил глава «Юлианы».
   – Спасибо, я выпью. – К соку она не притронулась. – Только будьте добры сначала объяснить…
   – Ах, боже мой! – снова перебил ее Глеб Захарович. – Да что вы так разволновались? Мне просто стало интересно – кто же такая эта замечательная деву… то есть директор – Татьяна Садовникова? И я навел справки. Происхождение, образование, кто родители… Обычный интерес… к партнеру по бизнесу.
   – Вообще-то я еще диссертацию по психологии рекламы защитила. А в прошлом году получила «Серебряную стрелу» за рекламу пива. И в Каннах на награду номинировалась. Но вас это все, конечно, не заинтересовало. Профессия моего отчима оказалась для вас куда важнее. Хотя должна, между прочим, заметить, что ни в одной анкете я никогда не писала, что мой отчим – полковник ФСБ. Просто отмечала: «военнослужащий». Так что ваши люди глубоко копали.
   – А еще я узнал, что вы не замужем, – прервал ее Глеб Захарович. – Почему?
   – Замуж я не хочу, – отрезала Татьяна. – Будут еще вопросы?
   – Да, – кивнул он. – Когда мы с вами сыграем в теннис?
   Таня откинулась на стуле. Глубоко вздохнула. Глотнула сока. Больше всего ей сейчас хотелось просто уйти. Сбросить с колен крахмальную салфетку, подняться и пожелать Глебу Захаровичу всего доброго. А завтра улететь из Кострова прочь. В любимую Москву. И пусть рекламой «Юлианы» занимается Эрнест Максимович. И он же – играет с президентом концерна в теннис.
   А Глеб Захарович вдруг улыбнулся – широкой, теплой, обволакивающей улыбкой:
   – Вы рассердились, Таня… Татьяна Валерьевна?
   – Да, – не стала притворяться она. – Не люблю, когда лезут в мою личную жизнь.
   – Это только потому, что вы мне нравитесь. Очень нравитесь. И я просто захотел узнать о вас побольше… Что в этом плохого?
   – Вы тоже мне нравились, – парировала она. – До тех пор, пока не начали наводить справки.
   – Так что насчет партии в теннис? – не принял вызова он.
   …А глаза у него, пожалуй, красивые. Глубокие. И серые, как река Танаис в непогожий день. И что, собственно, особенно странного в том, что он озаботился узнать ее биографию? Ей разве есть что скрывать?.. Да и теннис с главным заказчиком пойдет исключительно на пользу делу…
   – Хорошо, Глеб Захарович, – устало улыбнулась Татьяна. – Я сыграю с вами в теннис. Когда?
   – Завтра, в двадцать ноль-ноль, – быстро ответил он. – Вам удобно?
   На это время Таня была записана к массажистке. Надо не забыть отменить.
   – Да, мне это подходит, – кивнула она.
   Из недр ресторанного зала возник официант с тарелками, на которых исходил паром судак по-польски.
   – Ну и отлично, – сразу повеселел босс «Юлианы». И приказал: – А теперь давайте обедать.
 
   Когда вместе вышли из «Каравеллы», Глеб Захарович и слушать не захотел, чтобы Таня ловила такси: «Я вас сам отвезу, мне все равно в центр надо».
   Возражать Таня не стала, и пятнадцатиминутная поездка на директорском «Лексусе» прошла под пустопорожнюю околотеннисную, околопогодную и краеведческую болтовню. На прощание Глеб Захарович вышел из лимузина, распахнул перед ней дверцу и галантно приложился к ручке. За церемонией внимательно надзирала охрана из трех человек, высыпавшая из джипа, – он всю дорогу следовал за «Лексусом».
   – Значит, до завтра, Танечка, до восьми вечера, на том же корте, – бархатно проговорил Пастухов на прощание.
   «Эх, жаль, у Эрнеста Максимыча с Серафимовной на другую сторону окна выходят! А то бы лопнули оба от зависти!»
   Однако, возвратившись в офис, Татьяна постаралась тут же выкинуть навязчивого директора «Юлианы» из головы. Окончательно и бесповоротно решила: сейчас приоритет – это Леня. И поиски его лежат на ее совести. Она, в конце концов, здесь начальница. Директор филиала. Руководитель хоть маленького, но коллектива. Значит, она несет ответственность за каждого своего сотрудника. К тому же Леня, как и она, чужак. Он один в этом городе. Никого из близких у него здесь нет. Если разбираться, в Кострове вообще нет человека, более близкого Лене, чем она. И, несмотря на то что не случилось меж ними никакого интима (а может, и потому, что не случилось), отношения их были самыми теплыми. Дружескими, можно сказать.