Литвиновы Анна и Сергей. Парфюмер звонит первым

   Вернувшись в офис, Таня первым делом вторглась в кабинетик Эрнеста Максимовича. Тот царил в кресле, просматривая кипу местных и центральных газет. На его важных залысинах поблескивали бисеринки пота. Когда Татьяна вошла, он от своего занятия не оторвался, хотя прекраснейшим образом заметил ее появление.
   – Эрнест Максимыч, у меня к вам дело, – без предисловий начала Татьяна.
   – Да-да? – Сотрудник глянул на нее поверх очков.
   – Куда-то пропал Леня Шангин. Вы, Эрнест Максимович, должны его найти.
   – Я-я? – надменно протянул собеседник. – Я что же, похож на Шерлока Холмса?
   У Татьяны чуть не сорвалось: «Нет, не похожи, – потому что Шерлок Холмс, когда к нему входила молодая леди, вставал, а даме предлагал сесть». Но сейчас совсем не время было ссориться с Максимычем. Поэтому Таня смиренно сказала:
   – Нет, на Холмса вы не похожи, но у вас в городе огромные связи. Вас все здесь знают. Вы с половиной города в теннис играете.
   Это была чистая правда. Все свои сорок семь лет Черединский прожил в Кострове. Почти четверть века протрубил в главной партийной газете «Заря Кострова», а в начале девяностых по какому-то недоразумению попал в филиал международного концерна «Ясперс энд бразерс». Числился сначала на должности копирайтера, а потом, по еще большему недоразумению, стал исполнять обязанности директора. Татьяна не знала, сколь успешно Эрнест справлялся с директорством (наверное, не очень хорошо, потому что на его должность прислали ее), а вот в том, что копирайтер он никакой, уже убедилась. Копирайтер должен мыслить образами и короткими афористичными предложениями. Эрнест Максимович мыслил передовицами: назидательными, псевдопублицистическими кирпичами объемом минимум в триста строк.
   Татьяна хотела Черединского из конторы выжить – и за бесталанность, и в ответ на явный остракизм, которому он подверг ее. Однако, подумав, военные действия отложила. Потому что имелся у Эрнеста незаменимый талант: он знал в городе всех и вся, был вхож во властные кабинеты, и многие сильные мира сего (костровского масштаба) приглашали его то в баньку, то на рыбалку, то на охоту, то на корт… И когда надо было срочно разместить объявление в местных газетах, или арендовать места под «наружку» подешевле, или организовать презентацию в хорошем ресторане – тут Эрнест Максимович чувствовал себя как рыба в воде: лучился, названивал, бегал. И в конце концов устраивал все в лучшем виде.
   А время, свободное от вращения в сферах, Максимыч проводил в своем кабинете, важно просматривая газеты. Сейчас у него был как раз такой бездеятельный период.
   – Итак? – Черединский сдернул с носа очки для чтения и водрузил на переносицу другие, для дали. – Проясните мне в подробностях – что происходит?
   Оборот, исполненный важности: «проясните мне в подробностях», был бы органичен, скажем, для Глеба Захаровича, но в устах Эрнеста звучал по меньшей мере смешно. Но Таня постаралась не обращать на сие внимания и вкратце обрисовала ситуацию: на работу Ленька не вышел, дома его нет, машина неизвестно где. Не мог бы Эрнест Максимович позвонить по своим каналам в милицию, ГАИ, облздрав? Узнать, может, Шангин попал в аварию, угодил в больницу или его забрали в ментуру?
   – Или дайте мне телефоны ваших знакомых, – простодушно попросила Таня, – я сама их обзвоню.
   «Черединского все равно рано или поздно придется увольнять и на себя переводить все его связи. Почему бы под сурдинку не начать процесс переключения прямо сейчас?»
   – Э-э, нет, – Эрнест Максимович аж ручки от удовольствия потер. Какой подарок судьбы: московский конкурент, мальчишка Ленька, сгинул неизвестно куда. Разве Черединский упустит удовольствие первым услышать, что Шангин угодил в медвытрезвитель! – Я сам этим займусь.
   – А может быть, не спешить? – изобразила сомнение Таня. – Может, подождать? Он сам найдется?
   Но Эрнест Максимович уже заглотнул наживку и с крючка срываться не пожелал.
   – Да что вы, Татьяна, м-м, Валерьевна, как мы с вами можем бросить нашего, м-м, товарища на произвол судьбы?! Обязательно надо звонить, узнавать, что с Леонидом. Причем немедленно! Вы что?! В городе такая преступность! Недаром раньше говорили: «Костров-папа»! Вон, «молодежка» сегодня написала: на территории заброшенного завода сельхозмашин нашли неопознанный труп. Может, это Леня и есть – не дай бог, конечно! Нет-нет, я начну выяснять, причем немедленно!
   Черединский с воодушевлением скинул одни очки, нацепил другие и достал из верхнего ящика стола главное богатство, нажитое им за долгие годы: пухлый еженедельник с прямыми номерами телефонов всех сколь-нибудь значимых в Кострове людей. Таня давно на эту книжку облизывалась.
   – В последний раз его видели вчера в два часа дня, – пояснила она, – Леня на машине вроде бы на пляж собирался. А машина у Леонида – серая «девятка», номер икс, триста двадцать два, икс эм. – На цифры у нее была прекрасная память.
   – Да-да, – рассеянно молвил Эрнест Максимович, – я все узнаю. – Он черкнул номер машины на перекидном календаре и стал набирать телефонный номер.
   Татьяна отправилась к себе и провела час за скучнейшим делом: верстая календарный план рекламной кампании «Юлианы».
   …А около шести к ней в кабинет явился (естественно, без стука и без доклада) Черединский и сообщил:
   – Ваш Леонид нигде не обнаружен. В сводках ДТП ни он, ни его машина не значатся. В моргах такого не числится. Неопознанный труп с завода сельхозмашин оказался бомжом пятидесяти пяти лет. В больницах Шангина нет, неизвестных пациентов его пола и возраста – тоже. И в медвытрезвителе он, к сожалению, тоже не обнаружен.
   «Оговорочка по Фрейду».
   – К сожалению? – подняла бровь Таня.
   Эрнест Максимович ничуть не смутился:
   – Я имею в виду: очень жаль, что его не нашел. Кстати, я прямо сейчас по нашему делу отправляюсь в «Каравеллу» ужинать с одним полковником из местного УВД. Попросить его объявить машину Шангина в розыск?
   – Я думаю, не помешает.
   – Я бы мог еще попросить полковника, чтобы он навел справки в аэропорту и на вокзале: не брал ли Шангин куда в последнее время билет. Для меня полковник сделает.
   Таня поморщилась:
   – Это пока, думаю, будет лишним.
   – Тогда я поспрошаю полковника, что вообще творится в городе. Может, это наведет меня на след.
   – Хорошо, Эрнест Максимович, идите.
   Таня так и не поняла: существовал ли ужин с милицейским полковником в действительности, или Черединский нафантазировал, чтобы найти предлог пораньше смыться с работы.
 
    – Вася, Васенька, что же нам делать?!
    – Не знаю. Не знаю я. Представления не имею.
    – Может, опять в милицию позвонить?
    – Ну, и что они тебе скажут?
    – Просто… Напомним…
    – Не надо их дергать. Они бы, если что нашли, сами б позвонили.
    – Но я не могу, не могу просто сидеть сложа руки и ждать! Понимаешь ты это или нет?!
    – А что ты предлагаешь?
    – Я не знаю. Не знаю! Ты же у нас мужчина – ты и решай!
    – Люся, успокойся, пожалуйста.
    – Тебе хорошо говорить! Конечно! Это ж не твои дети, а мои!
    – Люся, ну что ты болтаешь такое?.. Перестань! Как у тебя язык поворачивается?! Ты же знаешь, как я люблю и Валечку, и Сашеньку…
    – Да?! Почему-то, глядя на тебя, этого не скажешь. Особенно судя по тому, как ты тут сидишь, котлеты уплетаешь. Спокойный, словно удав!
    – Люся, ну что я могу сделать?
    – Что ты можешь сделать!.. Да мне от тебя ничего не нужно. Ничего!
    Она без сил опустилась на кухонную табуретку и тихо заплакала.
    – Люсь, ну не надо…
    Она продолжала плакать.
    Он осторожно отодвинул тарелку с недоеденными макаронами и куском котлеты.
    – Знаешь, Люсь, я с мужиками нашими из гаражей договорился. Сейчас, пока еще светло, мы пойдем прочешем весь берег Танаиса. От Мотылевской до самого Третьего квартала. А где не успеем посмотреть, завтра с утра пойдем. Я на завтра отгул взял. И мужики все мои – тоже.
    – А что ж ты раньше-то молчал? – сказала она, по-прежнему всхлипывая, но сквозь слезы на ее лице проявилась робкая улыбка.
    – Не знаю, – пожал он плечами и тоже попытался улыбнуться.
    – А можно я с вами пойду?
    – Ты? Зачем, Люся?
    – А что, предлагаешь мне одной сидеть дома и тупо ждать?!
    – Ну… Я не знаю… – растерянно бормочет он. – Как ты пойдешь? Тут ведь по-всякому бывает… Может, мы Вальку и Сашку не самих найдем, а… Ну, тела ихние, короче…
    По тому, как жена вздрогнула и залилась слезами еще пуще, он понял, что сморозил глупость, и испуганно заорал:
    – Люся! Люся! Да ты не слушай меня! Не слушай язык мой поганый! Сам не знаю, что несу. Да все будет нормально, Люся! Да живы, живы они! Я уверен!

Глава 3

   Таня засиделась на работе. Уже давно ушла Изольда Серафимовна, отпросился и радостно укатил на «мерине» шофер Вас-Палыч, а она все торчала за своим ноутбуком, тасовала программу рекламных мероприятий, перекладывала так и эдак пасьянс из них.
   Говоря откровенно, о рекламе ей думать абсолютно не хотелось. Мысли то и дело перескакивали с высокоумных слоганови генезисана всякую ерунду. А ерундой– опять же, если честно, – был директор «Юлианы» Глеб Захарович Пастухов. Харизматическая, как ни крути, личность. Насильно выкидываешь его из головы, а не получается… Чего вдруг ему приспичило приглашать ее на обед? И уж тем более – наводить о ней справки? Неужели влюбился?
   На этой мысли Таня улыбнулась. Хорошо бы, конечно, если б Глеб Захарович в нее втрескался. Втрескался безответно, отчаянно и безнадежно. Тогда ему, под видом рекламы, можно будет любую халтуру втюхать… Впрочем, о чем это она? Какая может быть любовь у генерального директора? Богатого и самодостаточного сорокалетнего мужчины? Такие не влюбляются. Девчушек снимают – это да. А вот любовь, тем более с первого взгляда, у серьезных бизнесменов не случается. Президенты концернов голов терять не умеют – иначе б они не в бизнес, а в поэзию пошли.
   «Впрочем, даже если вдруг любовь, все равно от ГЗ надо держаться подальше, – решила Татьяна. – В теннис, конечно, сыграю – исключительно для пользы дела. Но в ресторан, если еще раз пригласит, не пойду. Есть в этом Захаровиче что-то… – она задумалась над формулировкой, – настораживающее, что ли…»
   Но на смену разумной мысли тут же поспешила неразумная: «А хорошо бы, если б он сейчас позвонил!»
   Таня даже расстроилась – надо ж, какая чепуха в голову лезет. Это, наверное, оттого, что она в этом Кострове очень одинока. И с работы ей даже некуда спешить. Какая у нее альтернатива пустынному ночному офису? Только сидеть дома и смотреть телевизор, а это еще скучнее, чем обсчитывать рекламную концепцию… Но что поделаешь, если никого здесь, в городе, она не знает настолько, чтобы с ним хотелось провести свободный вечер. Да что говорить, она даже маникюршу с парикмахершей нашла с трудом – с третьей или четвертой попытки каждую – и не была довольна ни той, ни другой. Еще и Ленька исчез. С ним, пока он был рядом, хоть можно было потрепаться, иногда после работы даже пива выпить. Но где он сейчас?
   Мысли Тани перекинулись к тому, о чем она старательно пыталась забыть всю вторую половину дня: к исчезновению Леонида. Вдруг вспомнилась их последняя встреча. Подумать только: это было всего лишь позавчера, в субботу, а столько всего произошло, что кажется, сто лет минуло.
   Они тогда засиделись с Ленькой в офисе капитально, аж за полночь. Вычитывали последний раз черновик концепции, вычесывали оттуда блох, даже слегка порепетировали каверзные вопросы, которые будет задавать ГЗ – главный заказчик, Глеб Захарович Пастухов. Потом наконец два экземпляра чистовика положили на стол в предбаннике: с утра в воскресенье придет Изольда, сделает на ксероксе десять копий и отдаст в срочный переплет…

За двое суток до описываемых событий

   Таня и Ленчик вдвоем вышли из офиса в ночь. На душе у Тани было чрезвычайно легко – как бывает, только когда заканчиваешь долгую и важную работу. Ночной Костров – точнее, самый его центр, главные улицы, – жил расслабленной вечерней жизнью. Светили фонари, по тротуарам передвигались группки подвыпившего молодняка, подмигивали вывески клубов и баров.
   На углу Красных Партизан и Гоголя ловили машину трое совсем уж пьяных лейтенантиков в парадных рубахах. Рядом с ними хихикали двое их подружек. С плеч подружек свисали парадные кители, а на девичьих прическах красовались лейтенантские фуражки. Похоже, местное военное училище праздновало выпуск. «Гуляйте пока, мальчики, – подумала Таня, – недолго вам еще осталось. Скоро разъедетесь по гарнизонам, там вам не то что такси, трамвай раем покажется».
   Лейтенантики долго обсуждали что-то с водителем остановившейся машины – тот не соглашался ехать, и пьяный офицерик в сердцах грохнул дверцей: «А-а, чтоб у тебя тосол повытек!»
   Таня с Ленчиком повернули на Красных Партизан. Они оставили свои машины на стоянке во дворе офиса и решили пройтись пешком.
   – Может, зайдем отметить впечатляющий успех? – предложил Ленчик.
   – Рано говорить об успехе, – ответила Таня, – по дереву постучи.
   Леня с готовностью постучал самого себя по голове. Таня рассмеялась. Шангин взял ее под локоток и увлек в сторону ресторанчика под именем «Амазонки Танаиса». Хорошее название, если вспомнить, что антики считали: именно в здешних местах, в дельте Танаиса, гнездятся амазонки.
   – Куда это ты, Ленчик, намылился?
   – Зайдем, выпьем по рюмочке. Пока не за успех. А только в честь окончания работы.
   Она пожала плечами, но не стала сопротивляться.
   В ресторане, куда они временами заруливали на бизнес-ланчи, сейчас, в субботний вечер, оказалось на удивление тихо. За дальним столиком расположились четверо уже хорошо подвыпивших мужчин. Знакомый бармен поздоровался с Таней и Леней первым.
   Таня заказала мартини, Леня – «полстакана водки».
   – И музыку какую-нибудь поставьте, – попросила Таня.
   Кто-то из мужчин за дальним столом время от времени звонко икал, и каждый ик сопровождался громовым ржанием товарищей.
   – Какую музыку желаете? – спросил бармен.
   – Битлов нам можете поставить? – попросила Таня. – Есть у вас такое старье?
   – В Греции все есть, – улыбнулся бармен, – вы садитесь, я сейчас принесу ваши напитки.
   Таня и Ленчик уселись за столик. «Хэй, Джуд», – запел магнитофон. Бармен возник у столика с рюмкой мартини и стаканом, в котором плескалась водка.
   – Чего-нибудь еще желаете?
   – Желаю, – сказал Леня, – мою порцию повторить. Прямо сейчас.
   И не успел бармен отойти от стола, как он единым махом опрокинул водку в себя. Таня удивленно на него посмотрела и пригубила мартини. Бармен одобрительно рассмеялся выходке Лени и тут же унес его пустой стакан. Через минуту появился с новым, уже полным.
   – Может, тебе закусить чего-нибудь взять? – предложила Таня.
   – После первой не закусываю, – залихватски ответил Леня. – А также после второй и третьей.
   И он снова опрокинул стакан, крякнул и выразительно потряс им в воздухе, привлекая внимание бармена.
   – Повторить? – прокричал тот от стойки.
   – Естественно! – перекрикивая песню «Вселенная», проорал Леня.
   – Может, тебе притормозить маленько? – строго сказала Таня.
   Ей только не хватало проблем с пьяным спутником.
   – Имею право, – махнул рукой Ленчик. – Или мы не скинули сегодня концепцию? Или мы не можем слегка расслабиться?
   У столика снова материализовался бармен – с третьей порцией водки.
   – Исчезни, – сказала ему Таня. – Не понял?
   – Не понял, – покачал головой тот.
   – Унеси, говорю, свою водку.
   – Что я ее, выливать должен? – возмутился бармен.
   – Что хочешь с ней делай, а Шарикову больше не наливать.
   – А может, ты и права, – расхохотался Леня. – Может, мне и вправду лучше не напиваться? При условии, что нам с тобой сегодня предстоит…
   – А что нам с тобой предстоит?
   – Как что? – казалось, удивился Леня и накрыл Танину кисть своей ладонью. – Ночь любви.
   Таня вырвала руку и расхохоталась:
   – Ты серьезно?
   – Более чем, – обиделся Леня. – А ты что, против?
   Таня почувствовала разочарование. Оно возникало всегда, когда разрушался ореол. Когда мужчина, которого она ценила и уважала, кто угодно – приятель, коллега, сосед, – вдруг «сбрасывал шкурку» и оказывался не романтическим героем, а просто, как говаривала ее мама Юлия Николаевна, пустоцветом. Ну разве такими словами предлагают ночь любви? И разве заинтересует ее эта ночь – со смешным, взлохмаченным и уже очень нетрезвым Ленчиком?
   – Ну, погнали к тебе? – Ленчик, похоже, не сомневался, что возражать она не станет.
   Обижать его не хотелось, и она обтекаемо пробормотала:
   – Как-то, знаешь ли, слишком неожиданно…
   – Почему неожиданно? Ты что, разве не видишь, как я к тебе отношусь? Что я, можно сказать, влюблен в тебя?
   Ленина рука полезла погладить обнаженную Танину руку: поползла, крадучись, от запястья к предплечью. Таня отстранилась. Усмехнулась, передразнила:
   – «Влюблен, можно сказать». А что еще ты можешь сказать?
   – Ну, влюблен, влюблен. По-настоящему. Что ты к словам придираешься?
   Похоже, Ленчик принимал ее сопротивление всего лишь за кокетство.
   – А тебе, – насмешливо проговорила Таня, – не приходило в голову, что прежде чем в койку тащить, надо для начала на предмет своей любви впечатление произвести? Цветочки, к примеру, подарить? В кино сводить? Слова разные сказать?
   Ей совсем не нужно было цветов от Ленчика. И в кино с ним идти тоже не хотелось. Просто так сказала, чтобы отвязался. Может, и правда – за цветами побежит? А она в это время по-тихому домой смоется.
   – Ну-у-у, Таня, мы же с тобой взрослые люди, – проныл Леонид. – Какие, на фиг, цветочки?
   – Бред какой-то, – дернула плечом Таня. – Детский сад.
   Вдруг она кожей почувствовала смутную угрозу.
   Нет, угроза исходила не от Лени с его глупыми приставаниями, а оттуда, из-за спины, где сидели четверо пьяных мужчин.
   Она оглянулась.
   Шестое чувство ее не обмануло. К их столику приближался огромный пьяный мужик. Он набычился и сосредоточился, стараясь идти по прямой. Трое других наблюдали за ним, предвкушая потеху. Магнитофон заиграл «Мишел».
   Мужик подошел вплотную, навис над Таниным плечом, схватился для надежности за спинку ее стула. Леня смотрел на него поверх ее головы. В его глазах не было испуга, одно только любопытство.
   Мужчина нагнулся ближе к Тане.
   – Раз-зрешите пригласить вас на танец, – старательно выговорил он.
   От него пахнуло перегаром пополам с потом. «Во, влипла, – отстраненно, будто все происходило не с ней, подумала Таня. А потом в адрес Лени: – Ну, влюбленный, что ты-то скажешь?»
   – Отвали, – небрежно бросил Леня пьяному.
   – Чии-во?!
   Мужик отлепился от Таниного стула и угрожающе сделал шаг в сторону Лени.
   – Отвали от девушки, говорю. Не понял, что ли?
   – Ты, мля, урод! Че ты тут на меня?!
   – Мальчики, не ссорьтесь, – сказала Таня и встала. Ею потихоньку овладевала паника. Мужчина был на голову выше ее спутника и килограммов на тридцать тяжелее. – Леня, пошли отсюда.
   Ленчик встал из-за стола. Теперь он выглядел слегка растерянным.
   – С-сидеть!!! – рявкнул ему мужик.
   И тут – Таня в тот момент толком даже не поняла, что случилось, лишь потом, вспоминая, воссоздала последовательность действий – Шангин сделал резкий выпад рукой. Выпад был очень быстрый, и ей показалось, что сжатая Ленина ладонь лишь слегка коснулась заплывшего жиром горла мужика. Однако он вдруг захрипел. Потом схватился за горло. Глаза его стали вылезать из орбит. Леня смотрел на него с интересом – словно на подопытное животное.
   Трое товарищей мужика тоже наблюдали за происходящим от своего столика. Они предвкушали потеху, а теперь на их пьяных лицах отражалось недоумение. События развивались совсем не по их сценарию.
   Незадачливый танцор стал оседать на пол. Глаза его устало закрылись. Вдруг он прекратил свое плавное сползание и разом рухнул. Голова, ударившись о пол, издала жутковатый стук.
   – А теперь – уходим!
   Леня схватил Таню за руку и бросился к выходу из бара. Она не заставила себя ждать. Краем глаза она видела, как из-за дальнего столика угрожающе поднимается еще один из пьяных мужиков.
   Леня на бегу бросил на стойку бара пятисотрублевку.
   – Сдачи не надо!
   Они вдвоем выскочили на улицу.
   Леня по-прежнему держал Таню за руку, но она вырвалась и припустила по главной улице. Хорошо, что она была в брюках и мокасинах. Испуганно шарахнулась в сторону ночная бабка – собирательница пустых бутылок. Леня бежал чуть сзади, прикрывал тылы, размеренно дышал.
   Они свернули за угол, на улицу Володарского. Поворачивая, Таня оглянулась в сторону ресторанчика.
   Погони не было. Забежав за угол, она перешла на шаг. Леня пошел рядом.
   – Идиот, – сквозь зубы пробормотала Таня.
   Шангин довольно расхохотался.
   – Что смешного! – возмутилась она. – Девушку спас от хулиганов?! Брюсом Ли себя возомнил? Так уверяю тебя: не похож!
   И грустно подумала о том, что давно минули те времена, когда ее можно было завоеватькрепкими кулаками. Переросла она уже Брюсов Ли…
   Леня обнял ее за плечи:
   – И так будет с каждым, кто покусится…
   Она молча вывернулась из его объятий, пошла быстрее. Темная улица спускалась к набережной. С каждым шагом Таня приближалась к своему дому.
   – Видишь, какая в Кострове криминогенная ситуация, – захихикал Ленчик. – Теперь я просто обязан проводить тебя до дома.
   Таня ничего не ответила, прибавила шаг. Почему все мужики такие козлы?! Надо же было все испортить! После сброшенной с плеч добротной работы такое замечательное солнечное настроение имело место, а теперь из-за глупых Лениных приставаний и пьяных драк вся радость куда-то испарилась. Но в глубине души – совсем в глубине! – она слегка все же восторгалась им. Как он этого бугая! Р-раз – и тот уже на полу. Будем надеяться, Леня его не убил. Как булгаковская Маргарита – как и любая другая женщина! – Татьяна восторгалась мужчинами, умеющими что-либо делать в совершенстве.
   – Ты что у нас – каратист? – спросила она, меняя гнев на милость.
   – Я еще и не то могу, – захихикал Леня. – Вот пригласишь меня домой, я покажу.
   Опять двадцать пять.
   – Какой ты зануда, право слово, – покачала головой Таня.
   – Правильно. А знаешь, кто такой зануда? Тот, кому легче дать, чем сказать «нет».
   – Нет, Леня. Нет и нет!
   Они подошли к ее подъезду.
   – Мадемуазель, позвольте проводить вас до квартиры, – проворковал Леонид. – В этом городе так неспокойно…
   – Спасибо, не надо.
   – Тогда один поцелуй. Прощальный, мирный.
   «Дурак, – подумала Таня, – на самом деле он еще совсем теленок, несмотря на свое карате. Настоящие мужчины не спрашивают, можно ли поцеловать, а делают. Или хотя бы пытаются».
   Словно услышав его мысли, Леня обнял ее за талию и потянулся к губам. Губы их соприкоснулись. От него пахло водкой. Она ничего не почувствовала, отдернула голову.
   – Пошли к тебе, – прошептал Леня, держа ее за талию.
   Таня высвободилась, покачала головой:
   – Не сейчас.
   – А когда?
   Она пожала плечами. Леня как сексуальный партнер, несмотря на все его сегодняшние подвиги, ее совершенно не интересовал. Подумала: «Наверное, никогда», – но вслух ничего не сказала. Отступила на три шага.
   – А мне-то что теперь делать? – жалобно оттопырил нижнюю губу Леня.
   – Идти домой, – бросила она через плечо, открывая дверь подъезда.
   – У меня, знаешь ли, эрекция.
   – Ну, с этим не ко мне. Обратись к кому-нибудь другому, – расхохоталась она, захлопывая за собой дверь. На сетчатке глаза словно бы отпечаталась картинка: Леня – бледный, взъерошенный, обиженный – стоит на расстоянии пяти шагов в полутемном дворе.
 
   …Больше она его не видела. Странно подумать, что с тех пор не прошло еще двух суток.
   Куда же, черт побери, этот дурак мог запропаститься?!
   И тут Таня неожиданно поняла с холодной отчетливостью: с Лениными талантами – много пить и лезть в драку – с ним могло случиться все, что угодно. И, в конце концов, его труп – тьфу, тьфу, тьфу, конечно, – пока могли просто не найти…
   Татьяна посмотрела на часы: десять вечера. За окном совсем стемнело. Пожалуй, в офисе она действительно засиделась.
   Таня придвинула к себе телефон и в сотый, наверное, раз набрала номер. За сегодняшний день она уже успела выучить его наизусть: Ленин домашний. Как было бы хорошо, если б он ответил! Нет. Глухо. Все тот же веселый автоответчик.
   Теперь попробуем мобильный. Она его тоже за сегодняшний день вызубрила на память. Нет, та же песня: абонент не отвечает или временно недоступен…
   Таня положила трубку, и тут телефон вдруг зазвонил сам. Она вздрогнула. Гудки далеко разносились в опустевшем офисе. Пару мгновений просидела неподвижно, не решаясь ответить. В голове вдруг вспыхнула глупейшая мысль: неужели… неужели это Глеб Захарович? Сегодня днем он тоже позвонил ей очень неожиданно…