Страница:
Кстати, Питер Шевелев – то есть Шеви, – в свою очередь, назвал девчушку-первенца в честь своего отца Павла. Благо по-американски девочку запросто можно было назвать Полой, и звучало это благозвучней, чем русские Павлина или Полина.
Итак, на самом деле красавицу Полу Шеви вполне можно именовать Павлиной Петровной Шевелевой.
"Так вот почему госпожа Шеви увлеклась русскими рукописями! – подумалось Диме. – Если, конечно, компетентные органы не ошибаются и их украла именно она…"
Каким же ветром Павла Шевелева, деда героини, занесло в Америку? Да тем же, что и тысячи других эмигрантов первой волны, от Керенского до Рахманинова.
Павел Шевелев, поручик белой армии, в одна тысяча девятьсот двадцатом году бежал из Крыма от наступавших войск Фрунзе. Послонялся по миру: Турция, Франция, Чехия, Германия. Всюду бедствовал. Наконец решил рвануть в поисках удачи за океан. Очутился в Сан-Франциско. Женился на другой эмигрантке в первом поколении – бывшей варшавянке Татьяне Варум. Приобрел во Фриско булочную. Родил сына Петра, то бишь Питера.
А затем – разорился в тысяча девятьсот тридцать втором году, во времена Великой депрессии. И – сбежал из семьи. Родные более его никогда не видели.
Историю про другую, материнскую ветвь семьи Шеви Дима пропустил. И без того ему предстояло прочитать на мониторе более четырехсот страниц, да еще по-английски. Так и глаза сломать недолго.
Он мельком просмотрел историю сурового детства рожденной в трейлере маленькой Полы. С восьми лет она разносила газеты, стригла газоны, работала бебиситтером… Родители, крепко пьющий русско-еврейский отец и не менее крепко зашибающая ирландско-итальянская мать, были классическими представителями класса, который в Америке презрительно называют white trash <Белая рвань (англ.).>. Ни дома, ни даже своей квартиры они не имели. Гонялись в поисках удачи по всем штатам, от солнечной Невады до сурового Орегона. Проживали в трейлерах. Мать с отцом работали мойщиками посуды, сезонными сельхозрабочими, заправщиками на бензоколонках, живыми рекламными щитами… И – пили. Верх карьеры матери Полы – продавщица в галантерейном магазине. Высший взлет ее отца – ремонтник в захолустном автосервисе.
Казалось, юной Поле уготована самая печальная участь – на самом американском дне. Однако в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, в возрасте восемнадцати лет, мисс Шеви поступает в колледж. Да не какой-нибудь, а в Беркли!.. Откуда же взялись деньги на обучение?
Юная мисс Шеви, невзирая на житье в трейлере, пьянство родителей и (порой) их побои, на удивление хорошо училась в школе. Практически по всем предметам в старших классах имела оценки "А", в редком случае "В" <"А" соответствует нашей пятерке, "В" – четверке.>. Являлась капитаном школьной волейбольной команды. И вдобавок заняла почетное четвертое место на всеамериканском конкурсе сочинений на тему: "Планета Земля: мое письмо представителям иной цивилизации". А работа Полы по социологии была отмечена девятым местом в соответствующей секции межшкольного соревнования американских старшеклассников.
Спортивные и главным образом научные успехи позволили Поле Шеви получить грант на обучение. Однако грант покрывал стоимость одной лишь учебы. А проживание в общежитии? Учебники? Питание, наконец?
Однако… Обучаясь в Беркли, мисс Шеви без видимого труда оплачивала все свои счета. Более того, поговаривали, что у нее в банке лежит сумма, которой вполне хватит, чтобы безбедно содержать себя до конца обучения.
"Откуда же у восемнадцатилетней девушки взялись такие деньги?" – риторически спрашивал автор книги.
"И в самом деле, откуда?" – подумал Дима.
Тут биограф госпожи Шеви становится чрезвычайно осторожным. Создавалось впечатление, что он словно бы идет по минному полю и со словами обращается, будто они – неразорвавшиеся гранаты, из которых ему надо тихонечко, чтобы не оторвало рук-ног, сложить аккуратненький штабель. Итак, писал биограф, много позже, когда Пола Шеви уже стала всеамериканской звездой, газета "Нейшн инкуайер" выступила с разоблачением: будущая мультимиллионерша зарабатывала деньги на учебу в колледже работой в одном, скажем так, заведении в предместье Лас-Вегаса. В этом шикарном заведении восемнадцатилетняя Пола не только исполняла.., э-э… зажигательные танцы для мужчин, но и… Словом, в числе клиентов молодой красавицы оказывались солидные, богатые, деловые люди, она быстро достигла вершин профессионального мастерства, поэтому за два каникулярных лета ей ничего не стоило сколотить капиталец в десять тысяч долларов. Этих денег (плюс гранты) с лихвой хватило в те времена на обучение в столь "продвинутом" заведении, как Беркли.
"Вот молодец деваха!" – восхищенно подумал Дима.
…После появления довольно-таки грязных статей о ее молодости (продолжал автор книги) со стороны миссис Шеви, в ту пору уже миллионерши, не последовало никакой реакции. Она не подала на редакцию в суд. Не выступила с опровержением. Ее дом осаждали журналисты – она никого не принимала. Наконец Пола согласилась дать интервью Ларри Кингу. Беседа Кинга с Шеви имела высочайший рейтинг. Вся Америка, казалось, прильнула к экранам. После нескольких вопросов "для разогрева" мистер Кинг приступил к главному. Он, дока словесных фехтовании, решил сразу огорошить противницу прямым ударом в челюсть. И потому спросил: "Вы делали это?" И Пола, невинно хлопая голубыми глазами, на всю Америку произнесла предложение, которое в значительно смягченном варианте звучало так: "А кого это волнует?" (Естественно, английский глагол "волнует" в ее исполнении начинался на букву "f".).
– Вы раздевались перед мужчинами? – наседал Кинг.
– Да, вчера, например, перед своим мужем, – улыбаясь, отвечала Пола.
– Я поставлю вопрос конкретней: тогда, в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году, вы трахались… – (Кинг намеренно использовал то же самое грубое слово, начинающееся на "f", которое только что употребила Пола), – ..за деньги с мужчинами?
И тут "малютка Шеви" невинно улыбнулась и сделала длинную-предлинную паузу ("в течение которой, – писал автор книги, – сердца американцев стучали громче, чем в момент приземления экипажа Армстронга на Луну").
Затем она поменяла позу – переложила одну ногу на другую, причем так, что миллионам телезрителей на секунду стали видны подвязки ее чулок. (Впоследствии сей жест творчески разовьет госпожа Шэрон Стоун в фильме "Основной инстинкт".) И только затем ("когда суммарная доза адреналина, выделившаяся в организмах мужчин-американцев, зашкалила за десятки галлонов") миссис Шеви потупилась и скромно и коротко сказала:
– Да.
– Ай молодец! – воскликнул Дима, который об этой истории слышал впервые.
…В том же году, когда состоялся знаменитый сеанс разоблачения с Ларри Кингом, миссис Шеви была признана самой сексуальной женщиной Америки. Под ее фразой ("А кого это волнует?"), ставшей лозунгом, по стране прокатились демонстрации феминисток – они отстаивали права женщин на свободную, наравне с мужчинами, добрачную жизнь.
Однако тут автор книги "Пола Шеви, похитительница миллионов" признался, что несколько забежал вперед, и возвратился к тем временам, когда Пола поступила в Беркли.
Училась она блестяще, продолжал автор. Однако ей были не чужды и обыкновенные студенческие радости.
К примеру, одно время она, что называется, хипповала.
Жила в коммуне из пяти человек: трех парней и двух девчонок. Трижды задерживалась полицией: за хранение марихуаны и распитие спиртных напитков в общественных местах. Участвовала в демонстрациях за равные права гомосексуалистов и лесбиянок (и за это также была однажды задержана полицией). Однако училась она великолепно, и в тысяча девятьсот восьмидесятом году получила диплом Беркли по специальности "маркетинг".
Получила третьей – причем именно ей доверили произнести на выпускном вечере приветственную речь в адрес профессуры.
Произошли во время ее учебы еще два события. Первое – вполне предсказуемое: в трейлере, находившемся на стоянке близ города Каспера, штат Вайоминг, сгорели мать и отец Полы. Причина их гибели была банальна: отец курил в постели, выдув предварительно едва ли не галлон дерьмового виски. Как потом признавалась миссис Пола Шеви в одном из интервью, прощалась она с родителями "с горечью, но без особых страданий – потому что я знала, что нечто подобное когда-то должно произойти, и оплакала мать и отца заранее".
Второе событие времен студенческой калифорнийской жизни оказалось для Полы судьбоносным. Она познакомилась с братьями Джоном и Стивеном Макфарлинами. Впоследствии имена Джона и Стива, равно как и название основанной ими компании – "Макфайер", – стали известны всей Америке.
"Да и я, черт побери, – подумал Дима, – это название слышал".
…Однако тогда, в далеком семьдесят седьмом году, эти два парня, братья-погодки, были типичными "яйцеголовыми" студентами математического факультета.
Они оба до безумия были увлечены математикой, кибернетикой и теорией управления. В гараже родительского дома братья мастерили "нечто" (как они говорили).
А именно – аппарат, который должен был перевернуть представления Америки и всего человечества о вычислительной технике.
"…Гадать о том, что нашла яркая и бедовая Пола Шеей, – продолжал автор, – в двух братьях, не умеющих повязать галстук, не любящих стричь ногти и мыть голову, – не приходится. Дело в том, что они были гениями.
А ее всю жизнь тянуло к гениям – потому что она тоже была гением в своем роде… Семьдесят восьмой год, – писал автор биографии, – ознаменовался несколькими знаменательными событиями. Первое – была зарегистрирована компания "Макфайер" (в которой по сорок процентов капитала принадлежало братьям Макфарлин, а двадцать – Поле Шеви). Второе – компания выбросила на рынок абсолютно новый продукт, получивший название "личный компьютер". А третье – двадцатилетняя Пола Шеви сочеталась браком с младшим из братьев Макфарлин – Стивеном".
Тут же в книге имелась электронная фотка: серьезная Пола в подвенечном платье и ее не менее строгий, но отчаянно молодой супруг по имени Стивен.
Далее автор биографии писал:
"Притом что братья Макфарлин были в своем роде гениями, им вряд ли удалось бы продать даже холодильник в пустыне Сахара, причем со скидкой девяносто процентов.
В то же время Пола Шеви была из тех, кто сможет продать холодильник на Аляске, причем с наценкой двести процентов".
Далее автор уделил не менее сорока страниц описанию производственных успехов компании "Макфайер".
По его разумению выходило, что всеми своими достижениями фирма обязана именно миссис Поле Шеви-Макфарлин. Пола устраивала презентации, писала тысячи писем, лично выступала в местах продаж… Впрочем, сорок страниц благостного капиталистического очерка Дима пролистал почти не глядя. Единственное, что его впечатлило, – это цифры. За первый год своего существования "Макфайер" продала всего девять своих "личных компьютеров" и понесла убытков более чем на пятнадцать тысяч долларов. За второй год – фирма реализовала около тысячи аппаратов и получила примерно двадцать тысяч прибыли. Третий год принес около пятисот тысяч прибыли. А четвертый – уже свыше пятидесяти миллионов "зелеными" (после уплаты налогов).
И вот тут произошло событие, которое впервые приковало внимание всей Америки к миссис Шеви и сделало ее, вкупе с ее мужем, героиней всех без исключения газет, от таблоидной "Нэйшн инкуайер" до благородной "Вашингтон пост".
История случилась одной осенней ночью в богатом пригороде Сан-Франциско, куда перебрались жить братья Макфарлин и Пола. Братья не пожелали проживать вдалеке друг от друга – поэтому дом, который занимал старший – холостяк Джон, – помещался поблизости от особняка, где жили Стивен и его молодая супруга Пола.
Однажды, двадцать третьего октября тысяча девятьсот восемьдесят второго года, около двух часов ночи, на пульт службы "девять-один-один" поступил тревожный звонок. Звонили из дома, который занимали мистер Стивен Макфарлин и его супруга миссис Пола Шеви.
Звонил Стивен: "Я слышу стрельбу!.. Я слышу стрельбу в доме моего брата!.." – запечатлела пленка его взволнованный голос. Диспетчер посоветовал ему ничего не предпринимать, оставаться на связи и заверил, что через пару минут к месту события подъедут полисмены. Стивен растерянно положил трубку. Он не сказал Службе спасения, что пару минут назад его супруга Пола, вооружившись личным "магнумом", бросилась в сторону дома, который занимал ее деверь, а еще через пару минут в саду особняка раздались три выстрела.
Еще через несколько минут к коттеджу подъехал наряд полиции.
Копы обнаружили следующую картину: в своей холостяцкой спальне на полу лежал одетый в пижаму старший брат – Джон Макфарлин. Вокруг него расплывалась лужа крови. В руке он сжимал пистолет. В пистолете не хватало двух пуль, две гильзы валялись рядом. Окно в спальню было разбито. Веяло влажным океанским бризом. На полу, среди осколков стекла, валялись две гильзы от пистолета другого калибра. Как впоследствии установила экспертиза, они соответствовали тем двум пулям, которыми был наповал убит несчастный Джон, старший из братьев Макфарлин.
В саду нашли труп чернокожего подростка – на вид не более шестнадцати лет. (В дальнейшем выяснилось, что на самом деле ему двадцать один, и он уже дважды был судим.) Рядом с телом афроамериканца лежало то самое оружие, из которого был застрелен в своей спальне Джон Макфарлин. А над убитым худеньким черным парнем рыдала (в халатике на голое тело, с "магнумом" в руках) безутешная Пола Шеви.
Вот такую мизансцену застали ворвавшиеся в дом и сад полицейские. Все было кончено.
Впоследствии на основании показаний миссис Шеви и ее супруга мистера Стивена Макфарлина была воссоздана картина преступления. Полисмены пришли к выводу, что, рассчитывая поживиться в богатом особняке, двадцатиоднолетний наркоман афроамериканского происхождения проник в дом, где проживал старший из братьев – Джон. Грабитель, видимо, полагал, что хозяин находится в отъезде (тем более что "Камаро" хозяина не было на подъездной дорожке – Джон три дня как сдал автомобиль в ремонт и передвигался по городу на такси).
Однако старший брат неожиданно для преступника оказался дома. И не просто оказался дома, но встретил грабителя с оружием в руках. Чернокожий наркоман, недолго думая, выстрелил в хозяина. Одна пуля попала Джону Макфарлину в голову, вторая – в грудную клетку.
Обе раны были смертельными.
Именно эти выстрелы услышала в своем доме миссис Шеви. Она еще не спала – засиделась с документами глубоко за полночь. Она разбудила мужа криком: "Звони девять-один-один, у Джона в доме стрельба!" Сама же схватила один из зарегистрированных на ее имя пистолетов и побежала в сторону особняка старшего Макфарлина. На полпути к дому она почти нос к носу столкнулась с убийцей. В его руках блеснул пистолет. Пола немедленно открыла огонь и тремя выстрелами убила грабителя.
"Во дает дамочка!" – восхитился Дима.
"…Дело имело оглушительный резонанс, – продолжал биограф госпожи Шеви. – Все американские телестанции, все более-менее значимые газеты послали в Сан-Франциско своих репортеров. О двойном убийстве писали даже в Польше, где царило военное положение, и в коммунистической России. Дело оказалось интересно буквально всем. Каждый находил в нем нечто созвучное своей душе. Одни – то, что молодой афроамериканец был убит в богатом белом квартале. Другие – то, что трагедия разыгралась, по сути, внутри одной семьи. Третьи – то, что эта семья имела совокупный доход, исчисляемый цифрой с семью нулями. Четвертые – что был убит один из совладельцев самой быстрорастущей компании в Америке…"
Под нажимом общественного мнения дело расследовалось с особой тщательностью. За него взялись лучшие прокурорские и адвокатские команды. До суда Полу отпустили под залог в три миллиона долларов. На работе она взяла бессрочный отпуск. Наконец двадцать второго августа восьмидесятого третьего года начался суд. На слушаниях в суде присяжных достоянием общественности стали любопытные факты. Например, родители застреленного наркомана утверждали, что однажды они видели своего сына "в обществе богатой, очень хорошо одетой белой леди". Впрочем, опознать в той женщине именно Полу родители наркомана так и не смогли.
Плюс к тому – один из дружков погибшего утверждал, что парень в вечер перед преступлением хвастался, что, дескать, получил аванс в пять "косых" за одно "плевое дельце".
"Нутром чую, – прошептал про себя Дима, – это Пола! Пола подстроила убийство своего деверя! Ну и стерва!.."
"…Впрочем, – продолжал автор, – никаких дополнительных доказательств двум упомянутым фактам найдено не было. Никто не видел тех пяти тысяч, которые якобы получил убитый афроамериканец. Никто, кроме родителей застреленного наркомана, ни разу не наблюдал его в обществе белой женщины – тем более богатой (или похожей на Шеей). В итоге большое жюри (в составе которого было четверо афроамериканцев) вынесло тридцатого августа восемьдесят третьего года в отношении миссис Полы Шeвu: Maкфapлин единогласный вердикт:
"Невиновна!"
Дима, читавший последние страницы с особенным вниманием, откинулся в кресле и закурил. "Ну и дела!..
Ставлю серебряный доллар против медной копейки – это Пола все подстроила!.. Нашла негра-наркомана…
Навела его на дом деверя: мол, лезь в особняк, грабь на здоровье, никого внутри не будет… А потом, когда тот с испугу застрелил несчастного Джона в пижаме, она сама пришила в саду негра-грабителя… И концы в воду. Что за дьявольская баба!.. Интересно: а муженек ее, Стивен, знал, что она готовит убийство его брата Джона? Или она все провернула сама?.. И еще: мотив? Зачем ей (одной или на пару с мужем) понадобилось убивать старшего братца?"
Ответ нашелся страниц через пять. (До того в книге описывалось, что Пола после суда продлила свой отпуск и совершила, в полном одиночестве, четырехмесячную поездку по Европе – в числе других стран, кстати, посетила СССР.).
Ответ на вопрос о мотиве убийства Джона Макфарлина оказался (по мнению Димы) следующим: долю убитого Джона в компании "Макфайер", а именно сорок процентов, в конце восемьдесят третьего года поделили между собой в равных долях Стивен Макфарлин и Пола Шеви. Таким образом, они, муж и жена, стали единственными владельцами "самой перспективной компании Америки". При этом доля младшего брата в "Макфаейре" составила шестьдесят процентов, а доля его жены, Полы Шеви, – сорок процентов. Ну а чистая прибыль компании "Макфайер" за восемьдесят третий год (несмотря на то что Пола практически не занималась делами) достигла шестидесяти пяти миллионов долларов.
Поле Шеви тогда исполнилось двадцать пять лет…
"Хорошо в Америке быть богатой и белой, – цинично подумал Дима. – Лучше – чем бедным негром".
Чтение его захватило. Он хотел продолжать и дальше, но глянул на часы в углу экрана. О боже! Уже без четверти девять! История американской миллионерши его настолько увлекла, что он совсем забыл о времени. И о том, что на девять пятнадцать договорился с Надей: он подхватит ее у выхода из библиотеки! А еще ехать! Дима спешно надел куртку, правда, не забыл на ходу перекинуть жезнеописание госпожи Шеви на пару дискет и бросить их в сумку.
Открыл дверь в коридор, огляделся. Несмотря на поздний час и то, что номер уже подписали, редакция еще жила. Из комнаты напротив раздавался гул разгоряченных голосов. Кто-то стремительно следовал в туалет.
По коридору брела, взявшись за руки, парочка.
Никем не замеченный, Дима стремительно понесся к лестнице. На ходу набирал на мобильнике рабочий номер Надьки. Телефон не отвечал. То ли уже ушла, то ли отправилась в хранилище – талмуды свои относить.
А сотового телефона у Надежды, конечно, не имелось.
Куда ей, с ее-то доходами!
Дима выскочил на улицу. Отпер свою "шестерочку", забросил в салон сумку, сел за руль. Резко тронулся с места – едва не заглох. У него еще был шанс успеть на встречу вовремя – если вдруг не будет пробки на Тверской. Дима терпеть не мог опаздывать на какие бы то ни было свидания, даже личные – журналистская привычка не позволяла. Хотя безответная Надюха его, конечно, подождет и даже упрекать не станет…
Очень быстро Дима доехал переулками до Белорусского вокзала и сразу понял, что его слабая надежда на "беспробочное" движение не оправдалась. По Тверской машины плелись по направлению от Белорусской к Кремлю со скоростью три километра в час. Дима занял место во втором ряду – вроде бы там машины ехали быстрее, чем в других. Радостные пешеходы без труда обгоняли по тротуару вереницы автомобилей.
Делать нечего. С тем, что ты не можешь изменить, надобно смириться, и Полуянов вытащил из сумки диктофон и принялся наговаривать краткие заметки о Поле Шеви.
"Завтра отдам девчонкам в машбюро распечатать, – подумал он. – Пригодятся мне в Америке".
После Маяковки движение вроде бы пошло повеселее. Крейсерская скорость достигла двадцати километров в час. Дима подумал было, что, пожалуй, поспеет вовремя – однако на выезде к Манежу его "шестерка" снова уткнулась в непроходимую стену из авто. Он медленно проехал мимо гостиницы "Москва", затем мимо "Метрополя". Круглые часики на приборной панели показывали уже двадцать пять минут девятого. Он оказался в ловушке, стиснутый сзади и спереди автомобилями. И, как назло, ни единого места для парковки.
Наконец – Лубянка. Сволочные машины тащились еле-еле. Дима уже бросил свой диктофонный конспект, плелся в правом ряду и только высматривал местечко, чтобы запарковаться. И вот – удача. Со стоянки начал неуверенно выезжать "Рено Меган". Дима резко тормознул, уступая ему дорогу. Сзади возмущенно загудели.
Журналист включил "аварийку" и дважды дружелюбно мигнул "Рено" дальним светом: не бойся, мол, я тебя пропускаю. "Рено", ведомый пугливой блондинкой, вырулил со стоянки. Дима занял освободившееся парковочное место. Выскочил из машины, быстро закрыл ее и побежал по тротуару к метро "Китай-город". Весело обогнал "Меган", теперь парящийся вместо него в пробке, и сделал ручкой водительнице-блондинке. Та насупилась и отвернулась.
* * *
На рандеву с Надеждой Дима опоздал на двадцать минут. Надя стояла на ступеньках библиотеки расстроенная. Дима подбежал, запыхавшись, с размаху пал перед ней, невзирая на сор, на одно колено и продекламировал:
С часами я вечно в разладе –
Прости меня, милая Надя!
Надька не выдержала, улыбнулась. Огляделась по сторонам: не видит ли кто из знакомых. Принялась поднимать его:
– Вставай, дурачок! Грязища!..
Он послушно встал с колена.
– А стихи так себе, – довольно-таки нагло заявила Надежда. – На троечку с плюсом. С размером просто беда.
Дима сделала вид, что поражен ее критикой в самое сердце. Лицо его трагически искривилось.
– Погиб Поэт, невольник чести, – продекламировал он, – пал, оклеветанный молвой…
– Прекрати паясничать, – строго, на правах подруги детства, заявила Надя. – Лучше говори: зачем приехал?
– Ни за чем. Увидеть твои ясные взоры. И синие твои очи.
– Ox, не верю, – покачала головой Надежда, однако опять улыбнулась.
– Правда. Соскучился, – соврал Дима. – Захотел повидаться. Поговорить.
– Ну говори.
– Пойдем лучше посидим куда-нибудь. Здесь есть неплохой клуб. Поболтаем, текилы выпьем.
– Ну пойдем. Веди.
* * *
Они отправились пешочком в клуб "Старая площадь" в Большом Георгиевском переулке. Дима опять соврал.
Он выбрал клуб не оттого, что считал его в самом деле хорошим, а потому, что тот оказался ближе других к припаркованной на Лубянке его машине. "Чего зря по Москве башмаки топтать, – справедливо рассудил Дима. – Выйдем из клубешника – и сразу в авто".
В клубе пока было мало народу – хоть и доносилась снизу, из подвала, разухабистая ретро-песня: "Хей-хей, Распутин – рашен лавер, секс-машин…" Основные посетители съедутся сюда к полуночи: молоденькие девчонки – чтобы сниматься, "быки" в цепурах и топ-менеджеры в галстучках – чтобы снимать.
Дима с Надей туда, где гремела музыка, не пошли.
Уселись на первом этаже, за столик у окна. Надя решительно отказалась от текилы. Дима заказал ей и себе по маленькому бокалу пива. Вдобавок попросил шашлык из осетрины для себя и свиную отбивную – для Нади.
На первом этаже они были одни, но, невзирая на это, официантки передвигались медленно, с чувством собственного достоинства. Дима вытащил сигареты, закурил.
Надя в клубе совсем не тушевалась, хотя одета была по-офисному, а совсем не по-клубному – да и дешево. Дима рассказал пару свежих анекдотов – в редакции они водились в несметном количестве. Надька самозабвенно хохотала.
Дима смотрел на нее и думал: "А она – замечательная девушка. Просто замечательная. Скромненькая, умненькая, однако с характером и принципами. Вот хорошая женушка кому-то будет!.. А почему – кому-то? Почему – не мне?.. Она, по-моему, готова – только свистни. И она, прошу заметить, куда как лучше всех моих подруг-журналисточек – с их ограниченными способностями и неограниченной любовью к себе и самомнением. Почему бы мне не взять – и не жениться на Надьке? Борщи будет варить, носки вязать и верно ждать меня из всех загулов и командировок… Мне ведь уже, слава богу, тридцатник. Пора остепениться". Но как только Дима на одну секунду представил себя женатым – бредущим в магазин за картошкой или, к примеру, выгуливающим коляску, – ему тут же стало так уныло, что он немедленно прекратил думать на эту тему, мысленно отряхнулся и сделал добрый глоток пива.
Итак, на самом деле красавицу Полу Шеви вполне можно именовать Павлиной Петровной Шевелевой.
"Так вот почему госпожа Шеви увлеклась русскими рукописями! – подумалось Диме. – Если, конечно, компетентные органы не ошибаются и их украла именно она…"
Каким же ветром Павла Шевелева, деда героини, занесло в Америку? Да тем же, что и тысячи других эмигрантов первой волны, от Керенского до Рахманинова.
Павел Шевелев, поручик белой армии, в одна тысяча девятьсот двадцатом году бежал из Крыма от наступавших войск Фрунзе. Послонялся по миру: Турция, Франция, Чехия, Германия. Всюду бедствовал. Наконец решил рвануть в поисках удачи за океан. Очутился в Сан-Франциско. Женился на другой эмигрантке в первом поколении – бывшей варшавянке Татьяне Варум. Приобрел во Фриско булочную. Родил сына Петра, то бишь Питера.
А затем – разорился в тысяча девятьсот тридцать втором году, во времена Великой депрессии. И – сбежал из семьи. Родные более его никогда не видели.
Историю про другую, материнскую ветвь семьи Шеви Дима пропустил. И без того ему предстояло прочитать на мониторе более четырехсот страниц, да еще по-английски. Так и глаза сломать недолго.
Он мельком просмотрел историю сурового детства рожденной в трейлере маленькой Полы. С восьми лет она разносила газеты, стригла газоны, работала бебиситтером… Родители, крепко пьющий русско-еврейский отец и не менее крепко зашибающая ирландско-итальянская мать, были классическими представителями класса, который в Америке презрительно называют white trash <Белая рвань (англ.).>. Ни дома, ни даже своей квартиры они не имели. Гонялись в поисках удачи по всем штатам, от солнечной Невады до сурового Орегона. Проживали в трейлерах. Мать с отцом работали мойщиками посуды, сезонными сельхозрабочими, заправщиками на бензоколонках, живыми рекламными щитами… И – пили. Верх карьеры матери Полы – продавщица в галантерейном магазине. Высший взлет ее отца – ремонтник в захолустном автосервисе.
Казалось, юной Поле уготована самая печальная участь – на самом американском дне. Однако в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, в возрасте восемнадцати лет, мисс Шеви поступает в колледж. Да не какой-нибудь, а в Беркли!.. Откуда же взялись деньги на обучение?
Юная мисс Шеви, невзирая на житье в трейлере, пьянство родителей и (порой) их побои, на удивление хорошо училась в школе. Практически по всем предметам в старших классах имела оценки "А", в редком случае "В" <"А" соответствует нашей пятерке, "В" – четверке.>. Являлась капитаном школьной волейбольной команды. И вдобавок заняла почетное четвертое место на всеамериканском конкурсе сочинений на тему: "Планета Земля: мое письмо представителям иной цивилизации". А работа Полы по социологии была отмечена девятым местом в соответствующей секции межшкольного соревнования американских старшеклассников.
Спортивные и главным образом научные успехи позволили Поле Шеви получить грант на обучение. Однако грант покрывал стоимость одной лишь учебы. А проживание в общежитии? Учебники? Питание, наконец?
Однако… Обучаясь в Беркли, мисс Шеви без видимого труда оплачивала все свои счета. Более того, поговаривали, что у нее в банке лежит сумма, которой вполне хватит, чтобы безбедно содержать себя до конца обучения.
"Откуда же у восемнадцатилетней девушки взялись такие деньги?" – риторически спрашивал автор книги.
"И в самом деле, откуда?" – подумал Дима.
Тут биограф госпожи Шеви становится чрезвычайно осторожным. Создавалось впечатление, что он словно бы идет по минному полю и со словами обращается, будто они – неразорвавшиеся гранаты, из которых ему надо тихонечко, чтобы не оторвало рук-ног, сложить аккуратненький штабель. Итак, писал биограф, много позже, когда Пола Шеви уже стала всеамериканской звездой, газета "Нейшн инкуайер" выступила с разоблачением: будущая мультимиллионерша зарабатывала деньги на учебу в колледже работой в одном, скажем так, заведении в предместье Лас-Вегаса. В этом шикарном заведении восемнадцатилетняя Пола не только исполняла.., э-э… зажигательные танцы для мужчин, но и… Словом, в числе клиентов молодой красавицы оказывались солидные, богатые, деловые люди, она быстро достигла вершин профессионального мастерства, поэтому за два каникулярных лета ей ничего не стоило сколотить капиталец в десять тысяч долларов. Этих денег (плюс гранты) с лихвой хватило в те времена на обучение в столь "продвинутом" заведении, как Беркли.
"Вот молодец деваха!" – восхищенно подумал Дима.
…После появления довольно-таки грязных статей о ее молодости (продолжал автор книги) со стороны миссис Шеви, в ту пору уже миллионерши, не последовало никакой реакции. Она не подала на редакцию в суд. Не выступила с опровержением. Ее дом осаждали журналисты – она никого не принимала. Наконец Пола согласилась дать интервью Ларри Кингу. Беседа Кинга с Шеви имела высочайший рейтинг. Вся Америка, казалось, прильнула к экранам. После нескольких вопросов "для разогрева" мистер Кинг приступил к главному. Он, дока словесных фехтовании, решил сразу огорошить противницу прямым ударом в челюсть. И потому спросил: "Вы делали это?" И Пола, невинно хлопая голубыми глазами, на всю Америку произнесла предложение, которое в значительно смягченном варианте звучало так: "А кого это волнует?" (Естественно, английский глагол "волнует" в ее исполнении начинался на букву "f".).
– Вы раздевались перед мужчинами? – наседал Кинг.
– Да, вчера, например, перед своим мужем, – улыбаясь, отвечала Пола.
– Я поставлю вопрос конкретней: тогда, в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году, вы трахались… – (Кинг намеренно использовал то же самое грубое слово, начинающееся на "f", которое только что употребила Пола), – ..за деньги с мужчинами?
И тут "малютка Шеви" невинно улыбнулась и сделала длинную-предлинную паузу ("в течение которой, – писал автор книги, – сердца американцев стучали громче, чем в момент приземления экипажа Армстронга на Луну").
Затем она поменяла позу – переложила одну ногу на другую, причем так, что миллионам телезрителей на секунду стали видны подвязки ее чулок. (Впоследствии сей жест творчески разовьет госпожа Шэрон Стоун в фильме "Основной инстинкт".) И только затем ("когда суммарная доза адреналина, выделившаяся в организмах мужчин-американцев, зашкалила за десятки галлонов") миссис Шеви потупилась и скромно и коротко сказала:
– Да.
– Ай молодец! – воскликнул Дима, который об этой истории слышал впервые.
…В том же году, когда состоялся знаменитый сеанс разоблачения с Ларри Кингом, миссис Шеви была признана самой сексуальной женщиной Америки. Под ее фразой ("А кого это волнует?"), ставшей лозунгом, по стране прокатились демонстрации феминисток – они отстаивали права женщин на свободную, наравне с мужчинами, добрачную жизнь.
Однако тут автор книги "Пола Шеви, похитительница миллионов" признался, что несколько забежал вперед, и возвратился к тем временам, когда Пола поступила в Беркли.
Училась она блестяще, продолжал автор. Однако ей были не чужды и обыкновенные студенческие радости.
К примеру, одно время она, что называется, хипповала.
Жила в коммуне из пяти человек: трех парней и двух девчонок. Трижды задерживалась полицией: за хранение марихуаны и распитие спиртных напитков в общественных местах. Участвовала в демонстрациях за равные права гомосексуалистов и лесбиянок (и за это также была однажды задержана полицией). Однако училась она великолепно, и в тысяча девятьсот восьмидесятом году получила диплом Беркли по специальности "маркетинг".
Получила третьей – причем именно ей доверили произнести на выпускном вечере приветственную речь в адрес профессуры.
Произошли во время ее учебы еще два события. Первое – вполне предсказуемое: в трейлере, находившемся на стоянке близ города Каспера, штат Вайоминг, сгорели мать и отец Полы. Причина их гибели была банальна: отец курил в постели, выдув предварительно едва ли не галлон дерьмового виски. Как потом признавалась миссис Пола Шеви в одном из интервью, прощалась она с родителями "с горечью, но без особых страданий – потому что я знала, что нечто подобное когда-то должно произойти, и оплакала мать и отца заранее".
Второе событие времен студенческой калифорнийской жизни оказалось для Полы судьбоносным. Она познакомилась с братьями Джоном и Стивеном Макфарлинами. Впоследствии имена Джона и Стива, равно как и название основанной ими компании – "Макфайер", – стали известны всей Америке.
"Да и я, черт побери, – подумал Дима, – это название слышал".
…Однако тогда, в далеком семьдесят седьмом году, эти два парня, братья-погодки, были типичными "яйцеголовыми" студентами математического факультета.
Они оба до безумия были увлечены математикой, кибернетикой и теорией управления. В гараже родительского дома братья мастерили "нечто" (как они говорили).
А именно – аппарат, который должен был перевернуть представления Америки и всего человечества о вычислительной технике.
"…Гадать о том, что нашла яркая и бедовая Пола Шеей, – продолжал автор, – в двух братьях, не умеющих повязать галстук, не любящих стричь ногти и мыть голову, – не приходится. Дело в том, что они были гениями.
А ее всю жизнь тянуло к гениям – потому что она тоже была гением в своем роде… Семьдесят восьмой год, – писал автор биографии, – ознаменовался несколькими знаменательными событиями. Первое – была зарегистрирована компания "Макфайер" (в которой по сорок процентов капитала принадлежало братьям Макфарлин, а двадцать – Поле Шеви). Второе – компания выбросила на рынок абсолютно новый продукт, получивший название "личный компьютер". А третье – двадцатилетняя Пола Шеви сочеталась браком с младшим из братьев Макфарлин – Стивеном".
Тут же в книге имелась электронная фотка: серьезная Пола в подвенечном платье и ее не менее строгий, но отчаянно молодой супруг по имени Стивен.
Далее автор биографии писал:
"Притом что братья Макфарлин были в своем роде гениями, им вряд ли удалось бы продать даже холодильник в пустыне Сахара, причем со скидкой девяносто процентов.
В то же время Пола Шеви была из тех, кто сможет продать холодильник на Аляске, причем с наценкой двести процентов".
Далее автор уделил не менее сорока страниц описанию производственных успехов компании "Макфайер".
По его разумению выходило, что всеми своими достижениями фирма обязана именно миссис Поле Шеви-Макфарлин. Пола устраивала презентации, писала тысячи писем, лично выступала в местах продаж… Впрочем, сорок страниц благостного капиталистического очерка Дима пролистал почти не глядя. Единственное, что его впечатлило, – это цифры. За первый год своего существования "Макфайер" продала всего девять своих "личных компьютеров" и понесла убытков более чем на пятнадцать тысяч долларов. За второй год – фирма реализовала около тысячи аппаратов и получила примерно двадцать тысяч прибыли. Третий год принес около пятисот тысяч прибыли. А четвертый – уже свыше пятидесяти миллионов "зелеными" (после уплаты налогов).
И вот тут произошло событие, которое впервые приковало внимание всей Америки к миссис Шеви и сделало ее, вкупе с ее мужем, героиней всех без исключения газет, от таблоидной "Нэйшн инкуайер" до благородной "Вашингтон пост".
История случилась одной осенней ночью в богатом пригороде Сан-Франциско, куда перебрались жить братья Макфарлин и Пола. Братья не пожелали проживать вдалеке друг от друга – поэтому дом, который занимал старший – холостяк Джон, – помещался поблизости от особняка, где жили Стивен и его молодая супруга Пола.
Однажды, двадцать третьего октября тысяча девятьсот восемьдесят второго года, около двух часов ночи, на пульт службы "девять-один-один" поступил тревожный звонок. Звонили из дома, который занимали мистер Стивен Макфарлин и его супруга миссис Пола Шеви.
Звонил Стивен: "Я слышу стрельбу!.. Я слышу стрельбу в доме моего брата!.." – запечатлела пленка его взволнованный голос. Диспетчер посоветовал ему ничего не предпринимать, оставаться на связи и заверил, что через пару минут к месту события подъедут полисмены. Стивен растерянно положил трубку. Он не сказал Службе спасения, что пару минут назад его супруга Пола, вооружившись личным "магнумом", бросилась в сторону дома, который занимал ее деверь, а еще через пару минут в саду особняка раздались три выстрела.
Еще через несколько минут к коттеджу подъехал наряд полиции.
Копы обнаружили следующую картину: в своей холостяцкой спальне на полу лежал одетый в пижаму старший брат – Джон Макфарлин. Вокруг него расплывалась лужа крови. В руке он сжимал пистолет. В пистолете не хватало двух пуль, две гильзы валялись рядом. Окно в спальню было разбито. Веяло влажным океанским бризом. На полу, среди осколков стекла, валялись две гильзы от пистолета другого калибра. Как впоследствии установила экспертиза, они соответствовали тем двум пулям, которыми был наповал убит несчастный Джон, старший из братьев Макфарлин.
В саду нашли труп чернокожего подростка – на вид не более шестнадцати лет. (В дальнейшем выяснилось, что на самом деле ему двадцать один, и он уже дважды был судим.) Рядом с телом афроамериканца лежало то самое оружие, из которого был застрелен в своей спальне Джон Макфарлин. А над убитым худеньким черным парнем рыдала (в халатике на голое тело, с "магнумом" в руках) безутешная Пола Шеви.
Вот такую мизансцену застали ворвавшиеся в дом и сад полицейские. Все было кончено.
Впоследствии на основании показаний миссис Шеви и ее супруга мистера Стивена Макфарлина была воссоздана картина преступления. Полисмены пришли к выводу, что, рассчитывая поживиться в богатом особняке, двадцатиоднолетний наркоман афроамериканского происхождения проник в дом, где проживал старший из братьев – Джон. Грабитель, видимо, полагал, что хозяин находится в отъезде (тем более что "Камаро" хозяина не было на подъездной дорожке – Джон три дня как сдал автомобиль в ремонт и передвигался по городу на такси).
Однако старший брат неожиданно для преступника оказался дома. И не просто оказался дома, но встретил грабителя с оружием в руках. Чернокожий наркоман, недолго думая, выстрелил в хозяина. Одна пуля попала Джону Макфарлину в голову, вторая – в грудную клетку.
Обе раны были смертельными.
Именно эти выстрелы услышала в своем доме миссис Шеви. Она еще не спала – засиделась с документами глубоко за полночь. Она разбудила мужа криком: "Звони девять-один-один, у Джона в доме стрельба!" Сама же схватила один из зарегистрированных на ее имя пистолетов и побежала в сторону особняка старшего Макфарлина. На полпути к дому она почти нос к носу столкнулась с убийцей. В его руках блеснул пистолет. Пола немедленно открыла огонь и тремя выстрелами убила грабителя.
"Во дает дамочка!" – восхитился Дима.
"…Дело имело оглушительный резонанс, – продолжал биограф госпожи Шеви. – Все американские телестанции, все более-менее значимые газеты послали в Сан-Франциско своих репортеров. О двойном убийстве писали даже в Польше, где царило военное положение, и в коммунистической России. Дело оказалось интересно буквально всем. Каждый находил в нем нечто созвучное своей душе. Одни – то, что молодой афроамериканец был убит в богатом белом квартале. Другие – то, что трагедия разыгралась, по сути, внутри одной семьи. Третьи – то, что эта семья имела совокупный доход, исчисляемый цифрой с семью нулями. Четвертые – что был убит один из совладельцев самой быстрорастущей компании в Америке…"
Под нажимом общественного мнения дело расследовалось с особой тщательностью. За него взялись лучшие прокурорские и адвокатские команды. До суда Полу отпустили под залог в три миллиона долларов. На работе она взяла бессрочный отпуск. Наконец двадцать второго августа восьмидесятого третьего года начался суд. На слушаниях в суде присяжных достоянием общественности стали любопытные факты. Например, родители застреленного наркомана утверждали, что однажды они видели своего сына "в обществе богатой, очень хорошо одетой белой леди". Впрочем, опознать в той женщине именно Полу родители наркомана так и не смогли.
Плюс к тому – один из дружков погибшего утверждал, что парень в вечер перед преступлением хвастался, что, дескать, получил аванс в пять "косых" за одно "плевое дельце".
"Нутром чую, – прошептал про себя Дима, – это Пола! Пола подстроила убийство своего деверя! Ну и стерва!.."
"…Впрочем, – продолжал автор, – никаких дополнительных доказательств двум упомянутым фактам найдено не было. Никто не видел тех пяти тысяч, которые якобы получил убитый афроамериканец. Никто, кроме родителей застреленного наркомана, ни разу не наблюдал его в обществе белой женщины – тем более богатой (или похожей на Шеей). В итоге большое жюри (в составе которого было четверо афроамериканцев) вынесло тридцатого августа восемьдесят третьего года в отношении миссис Полы Шeвu: Maкфapлин единогласный вердикт:
"Невиновна!"
Дима, читавший последние страницы с особенным вниманием, откинулся в кресле и закурил. "Ну и дела!..
Ставлю серебряный доллар против медной копейки – это Пола все подстроила!.. Нашла негра-наркомана…
Навела его на дом деверя: мол, лезь в особняк, грабь на здоровье, никого внутри не будет… А потом, когда тот с испугу застрелил несчастного Джона в пижаме, она сама пришила в саду негра-грабителя… И концы в воду. Что за дьявольская баба!.. Интересно: а муженек ее, Стивен, знал, что она готовит убийство его брата Джона? Или она все провернула сама?.. И еще: мотив? Зачем ей (одной или на пару с мужем) понадобилось убивать старшего братца?"
Ответ нашелся страниц через пять. (До того в книге описывалось, что Пола после суда продлила свой отпуск и совершила, в полном одиночестве, четырехмесячную поездку по Европе – в числе других стран, кстати, посетила СССР.).
Ответ на вопрос о мотиве убийства Джона Макфарлина оказался (по мнению Димы) следующим: долю убитого Джона в компании "Макфайер", а именно сорок процентов, в конце восемьдесят третьего года поделили между собой в равных долях Стивен Макфарлин и Пола Шеви. Таким образом, они, муж и жена, стали единственными владельцами "самой перспективной компании Америки". При этом доля младшего брата в "Макфаейре" составила шестьдесят процентов, а доля его жены, Полы Шеви, – сорок процентов. Ну а чистая прибыль компании "Макфайер" за восемьдесят третий год (несмотря на то что Пола практически не занималась делами) достигла шестидесяти пяти миллионов долларов.
Поле Шеви тогда исполнилось двадцать пять лет…
"Хорошо в Америке быть богатой и белой, – цинично подумал Дима. – Лучше – чем бедным негром".
Чтение его захватило. Он хотел продолжать и дальше, но глянул на часы в углу экрана. О боже! Уже без четверти девять! История американской миллионерши его настолько увлекла, что он совсем забыл о времени. И о том, что на девять пятнадцать договорился с Надей: он подхватит ее у выхода из библиотеки! А еще ехать! Дима спешно надел куртку, правда, не забыл на ходу перекинуть жезнеописание госпожи Шеви на пару дискет и бросить их в сумку.
Открыл дверь в коридор, огляделся. Несмотря на поздний час и то, что номер уже подписали, редакция еще жила. Из комнаты напротив раздавался гул разгоряченных голосов. Кто-то стремительно следовал в туалет.
По коридору брела, взявшись за руки, парочка.
Никем не замеченный, Дима стремительно понесся к лестнице. На ходу набирал на мобильнике рабочий номер Надьки. Телефон не отвечал. То ли уже ушла, то ли отправилась в хранилище – талмуды свои относить.
А сотового телефона у Надежды, конечно, не имелось.
Куда ей, с ее-то доходами!
Дима выскочил на улицу. Отпер свою "шестерочку", забросил в салон сумку, сел за руль. Резко тронулся с места – едва не заглох. У него еще был шанс успеть на встречу вовремя – если вдруг не будет пробки на Тверской. Дима терпеть не мог опаздывать на какие бы то ни было свидания, даже личные – журналистская привычка не позволяла. Хотя безответная Надюха его, конечно, подождет и даже упрекать не станет…
Очень быстро Дима доехал переулками до Белорусского вокзала и сразу понял, что его слабая надежда на "беспробочное" движение не оправдалась. По Тверской машины плелись по направлению от Белорусской к Кремлю со скоростью три километра в час. Дима занял место во втором ряду – вроде бы там машины ехали быстрее, чем в других. Радостные пешеходы без труда обгоняли по тротуару вереницы автомобилей.
Делать нечего. С тем, что ты не можешь изменить, надобно смириться, и Полуянов вытащил из сумки диктофон и принялся наговаривать краткие заметки о Поле Шеви.
"Завтра отдам девчонкам в машбюро распечатать, – подумал он. – Пригодятся мне в Америке".
После Маяковки движение вроде бы пошло повеселее. Крейсерская скорость достигла двадцати километров в час. Дима подумал было, что, пожалуй, поспеет вовремя – однако на выезде к Манежу его "шестерка" снова уткнулась в непроходимую стену из авто. Он медленно проехал мимо гостиницы "Москва", затем мимо "Метрополя". Круглые часики на приборной панели показывали уже двадцать пять минут девятого. Он оказался в ловушке, стиснутый сзади и спереди автомобилями. И, как назло, ни единого места для парковки.
Наконец – Лубянка. Сволочные машины тащились еле-еле. Дима уже бросил свой диктофонный конспект, плелся в правом ряду и только высматривал местечко, чтобы запарковаться. И вот – удача. Со стоянки начал неуверенно выезжать "Рено Меган". Дима резко тормознул, уступая ему дорогу. Сзади возмущенно загудели.
Журналист включил "аварийку" и дважды дружелюбно мигнул "Рено" дальним светом: не бойся, мол, я тебя пропускаю. "Рено", ведомый пугливой блондинкой, вырулил со стоянки. Дима занял освободившееся парковочное место. Выскочил из машины, быстро закрыл ее и побежал по тротуару к метро "Китай-город". Весело обогнал "Меган", теперь парящийся вместо него в пробке, и сделал ручкой водительнице-блондинке. Та насупилась и отвернулась.
* * *
На рандеву с Надеждой Дима опоздал на двадцать минут. Надя стояла на ступеньках библиотеки расстроенная. Дима подбежал, запыхавшись, с размаху пал перед ней, невзирая на сор, на одно колено и продекламировал:
С часами я вечно в разладе –
Прости меня, милая Надя!
Надька не выдержала, улыбнулась. Огляделась по сторонам: не видит ли кто из знакомых. Принялась поднимать его:
– Вставай, дурачок! Грязища!..
Он послушно встал с колена.
– А стихи так себе, – довольно-таки нагло заявила Надежда. – На троечку с плюсом. С размером просто беда.
Дима сделала вид, что поражен ее критикой в самое сердце. Лицо его трагически искривилось.
– Погиб Поэт, невольник чести, – продекламировал он, – пал, оклеветанный молвой…
– Прекрати паясничать, – строго, на правах подруги детства, заявила Надя. – Лучше говори: зачем приехал?
– Ни за чем. Увидеть твои ясные взоры. И синие твои очи.
– Ox, не верю, – покачала головой Надежда, однако опять улыбнулась.
– Правда. Соскучился, – соврал Дима. – Захотел повидаться. Поговорить.
– Ну говори.
– Пойдем лучше посидим куда-нибудь. Здесь есть неплохой клуб. Поболтаем, текилы выпьем.
– Ну пойдем. Веди.
* * *
Они отправились пешочком в клуб "Старая площадь" в Большом Георгиевском переулке. Дима опять соврал.
Он выбрал клуб не оттого, что считал его в самом деле хорошим, а потому, что тот оказался ближе других к припаркованной на Лубянке его машине. "Чего зря по Москве башмаки топтать, – справедливо рассудил Дима. – Выйдем из клубешника – и сразу в авто".
В клубе пока было мало народу – хоть и доносилась снизу, из подвала, разухабистая ретро-песня: "Хей-хей, Распутин – рашен лавер, секс-машин…" Основные посетители съедутся сюда к полуночи: молоденькие девчонки – чтобы сниматься, "быки" в цепурах и топ-менеджеры в галстучках – чтобы снимать.
Дима с Надей туда, где гремела музыка, не пошли.
Уселись на первом этаже, за столик у окна. Надя решительно отказалась от текилы. Дима заказал ей и себе по маленькому бокалу пива. Вдобавок попросил шашлык из осетрины для себя и свиную отбивную – для Нади.
На первом этаже они были одни, но, невзирая на это, официантки передвигались медленно, с чувством собственного достоинства. Дима вытащил сигареты, закурил.
Надя в клубе совсем не тушевалась, хотя одета была по-офисному, а совсем не по-клубному – да и дешево. Дима рассказал пару свежих анекдотов – в редакции они водились в несметном количестве. Надька самозабвенно хохотала.
Дима смотрел на нее и думал: "А она – замечательная девушка. Просто замечательная. Скромненькая, умненькая, однако с характером и принципами. Вот хорошая женушка кому-то будет!.. А почему – кому-то? Почему – не мне?.. Она, по-моему, готова – только свистни. И она, прошу заметить, куда как лучше всех моих подруг-журналисточек – с их ограниченными способностями и неограниченной любовью к себе и самомнением. Почему бы мне не взять – и не жениться на Надьке? Борщи будет варить, носки вязать и верно ждать меня из всех загулов и командировок… Мне ведь уже, слава богу, тридцатник. Пора остепениться". Но как только Дима на одну секунду представил себя женатым – бредущим в магазин за картошкой или, к примеру, выгуливающим коляску, – ему тут же стало так уныло, что он немедленно прекратил думать на эту тему, мысленно отряхнулся и сделал добрый глоток пива.