Страница:
[9]под рукой.
Гермокостюмы, извлеченные из кофра, он отложил в сторону. Пользоваться гермоэкипировкой после того, как дышал воздухом планеты, пил воду, показалось ему перестраховкой. Только будут стеснять движения, — подумал он.
Иван остановил свой выбор на легком металлокевларовом бронежилете, шлеме со встроенным сканирующим комплексом, затем извлек на свет «АРГ-8» — штурмовую винтовку времен Великого Исхода, использующую патрон с химическим зарядом. Мощное достаточно неприхотливое в обращении оружие, требующее определенного навыка стрельбы. Таманцев хорошо знал устройство стрелковых вооружений такого типа, — ощутимая отдача, повышенная шумность, дополнительный вес боеприпасов, — конечно минусы, но в его положении выбирать не приходилось, до города по самым оптимистичным прогнозам, еще сотни две километров, а местные формы жизни (к которым он мысленно причислил загадочных существ, маскирующихся под порывы ветра) грозили стать настоящей проблемой.
Пока он разбирал содержимое контейнера, батареи немного подзарядились, и Таманцев, вернувшись к обозначенному участку мха, поместил образец, запятнанный кровью в комплексный анализатор.
Оставив прибор работать, он извлек из контейнера два тяжелых автоматических пистолета, в схеме которых не использовалось элементов питания, зарядил их, и направился к основному модулю колониального транспорта, — тому самому дискообразному космическому аппарату, что застыл в километре от разобранной транспортной сферы.
Здесь его постигло разочарование. От модуля, где располагался гиперпривод, главный бортовой компьютер, системы навигации и связи, осталась только пустая, гулкая оболочка. Все оборудование оказалось тщательно демонтировано и вывезено.
Вернувшись, он посмотрел на показания анализатора, и оторопел.
Кровь загадочного существа по своему биохимическому составу оказалась близка… к человеческой!
Существо, в которое он инстинктивно выстрелил, казалось Ивану сотканным из локальных завихрений воздуха, — еще когда на красноватый мох брызнула кровь, он с трудом поверил собственным глазам, теперь же ему ничего не оставалось, кроме как признать: эфемерные создания на самом деле материальны, они состоят из плоти и крови, более того — призрачные существа имеют прямое (или все же косвенное?) отношение к людям!..
Могла ли биосфера планеты столь радикально изменить кожные покровы человека, чтобы потомки колонистов в энном поколении приобрели способность к абсолютной мимикрии? [10]
Теоретически, конечно, подобного нельзя исключать, — во время службы в космическом десанте Иван много раз убеждался, как сильно видоизменяли людей условия выживания на той или иной планете, но все же рассудок Таманцева не был готов к подобному обороту событий.
Возможно, более тщательное исследование места посадки колониального транспорта сможет дать ответ на возникшие вопросы?
Его терзали сомнения. Он попал в данный мир по случайности, не как ученый или исследователь. До последнего момента, цель, которую он преследовал, была ясна: выжить, добраться до замеченного при снижении города, а там…
Он оглянулся, вновь услышав шелест.
Ветви ближайшего дерева гнулись, трещали, словно их трепало ураганом.
Иван не испугался, но здравый смысл предостерегал его от излишней предприимчивости. Попав в город, он наверняка получит ответ на многие вопросы, — решать же загадки местной эволюции, находясь в далеко не завидном положении, выглядело обыкновенным безрассудством.
Обдумав ситуацию, он принял решение двигаться дальше, стараясь вести себя более осторожно — причинять вред местным существам не следовало без веской на то причины.
Среди прочего оборудования он нашел во вскрытом контейнере электронный бинокль. С помощью прибора он смог осмотреть интересующий его участок леса, не приближаясь к молчаливой стене деревьев.
В нескольких местах он действительно обнаружил звериные тропы, но внимание Таманцева привлекла к себе широкая просека, — деревья в одном месте как будто расступались, хотя следов вырубки заметно не было.
Просека совпадала с приблизительным направлением на город, и Иван решил проверить, насколько далеко она углубляется в лес.
Уж не дорога ли это, проложенная от места посадки колониального транспорта к будущему поселению? — Промелькнула в голове мысль.
…
Он не ошибся.
Под ногами пружинил уже не мох, а ковер из опавшей листвы, но под ним ощущалась твердая основа, — выйдя к началу просеки, Таманцев не поленился разгрести перегной, с удивлением обнаружив, что под ним лежат плотно состыкованные друг с другом каменные плиты.
Несомненно, — перед ним была дорога, но почему при ее прокладке использован столь нехарактерный строительный материал?
Еще одна загадка ответа на которую он не знал.
Прислушиваясь к своим чувствам, Таманцев не мог разобрать источника беспокойства, внутреннего напряжения. Физически ему стало намного лучше, приступ недомогания отступил, не оставив после себя ощутимых последствий.
Мог ли он связывать состояние постоянной тревоги с произошедшими в его организме изменениями?
Нет, Иван воспринимал происходящее с ним, как непонятное психическое отклонение. Конечно причин для тревоги у человека, оказавшегося на чуждой планете, пережившего приступ непонятной болезни, лишенного привычных средств жизнеобеспечения, более чем достаточно, но Таманцев прошел суровую школу выживания и умел контролировать свой рассудок.
Почему основные качества, выработанные в космическом десанте, сейчас вдруг начали изменять ему? Разве не попадал он в ситуации более сложные, по сравнению с которыми сегодняшнее положение выглядело вполне приемлемым? Скоро, уже завтра он дойдет до города, встретиться с людьми, населяющими планету. Что же так настораживало Таманцева, буквально изматывало душу ощущениями неопределенного беспокойства, заставляя постоянно находиться настороже?
Однозначного ответа он не находил.
Двигаясь по просеке, Иван постоянно искал взглядом признаки недавней человеческой деятельности, но, похоже, дорогой очень давно никто не пользовался. Плиты покрытия местами просели, их покрывал слой опавшей листвы, превратившийся в перегной, на который выползал вездесущий мох, по-видимому, занимающий на данной планете экологическую нишу травянистых растений.
Лишь однажды, еще в самом начале пути, ему попался сгоревший остов планетарного вездехода.
В остальном дорога больше походила на просеку, мох давно прижился поверх каменных плит, а вот деревьям не удавалось удержаться корнями за тонкий слой образовавшейся почвы.
К закату Иван прошел километров сорок, пора было подумать о ночлеге, и он свернул к группе деревьев, близко подступающим к древнему дорожному покрытию.
Погода стояла пасмурная, но теплая. На всем протяжении пути он слышал в глуби леса, то с одной, то с другой стороны просеки, звуки, издаваемые каким-то крупными животными. Казалось, они ощущают присутствие человека и стараются держаться подальше, не то предупреждая друг друга об опасности, не то выражая таким образом свое недовольство.
Звериных троп, выходящих из лесной чащи и пересекающих пространство просеки, Таманцев видел в избытке, но ни один обитатель леса так и не показался ему на глаза.
Войдя под сень деревьев с мощными, неохватными стволами и тонкими ветвями с длинными, похожими на траву листьями, он почувствовал себя немного лучше. Тревога как будто притупилась, словно между ним и источником опасности возник незримый барьер.
Кроны деревьев опускали ветви почти до самой земли, образуя непроходимые заросли. У древней дороги чащоба редела: тут и там виднелись просветы, и даже небольшие полянки.
Под плотными кронами можно укрыться от дождя, — подумал он, выбирая место для ночлега. От животных придется защищаться, разведя костер, дикие звери обычно сторонятся источников огня и дыма, ассоциирующихся с признаками лесного пожара.
Собрав сухих веток, Иван развел костер, предварительно сняв слой красноватого мха, чтобы огонь не перекинулся за границы отведенного ему круга.
Поужинав пищевым концентратом, и запив безвкусную массу несколькими глотками воды, он подбросил веток в огонь и сел в расслабленной позе, прислонившись спиной к стволу дерева.
Мышцы гудели после дневного перехода, игра света и тени в быстро сгущающихся сумерках немного успокоила расшалившиеся нервы, — он уже и не помнил когда в последний раз вот так сидел у костра, полностью предоставленный самому себе.
Постепенно мысли Ивана вернулись к событиям прошедшего дня, вернее к своему моральному состоянию, он еще раз попытался осмыслить чувство тревоги, не отпускавшее ни на минуту, рассеявшееся только сейчас, и вдруг…
Он смотрел на огонь, когда ему почудилось движение среди листвы деревьев, в близко подкравшейся тьме. Резко повернув голову, он увидел, как на фоне мрака движется нечто, имеющее смутные, изменчивые, призрачные контуры. Сначала Таманцеву показалось, что он видит фантомное изображение, оставшееся на сетчатке глаз от долгого созерцания огня, но шли напряженные секунды, а видение не истончалось, да и не было оно похоже на черное, бесформенное пятно. Чем дольше Иван всматривался во мрак, тем отчетливее становилось восприятие непонятной структуры, сотканной словно бы из таинственно мерцающих нитей.
Одновременно вернулось уже знакомое, сосущее чувство тревоги.
Существо явно боялось приближаться к огню, оно осторожно двигалось по широкой дуге, не выходя из чащи, но и не тревожа своим движением ни единой ветви.
Как я могу его видеть за пологом листвы?
Закономерный вопрос. Будь в распоряжении Таманцева боевая экипировка с набором сканеров, он бы сказал, что наблюдает сигнатуру, — энергетический образ существа, зафиксированный приборами обнаружения, но технические средства подобного рода оставлены им в полусотне километров отсюда вместе со ставшим обузой скафандром.
Существо замерло.
Пальцы Ивана невольно сомкнулись на пистолетной рукоятке оружия.
Он видел его, более того, Таманцев воспринимал волну животной ярости, словно неведомая тварь изнывала от инстинктивного желания броситься на человека, и лишь огонь да запах дыма останавливали зверя.
Внутренняя тревога росла, ширилась, он ощущал, как от перевозбуждения начали дрожать мышцы, рассудок помутился, он как будто читал намерения существа, физически ощущал исходящую от него угрозу, и организм реагировал, рефлекторно готовясь к неизбежной схватке.
Иван, в невероятном напряжении пытался осмыслить происходящее, — он не двинулся с места, лишь крепче сжал оружие, готовый в любую секунду к моментальному отражению атаки, но на фоне машинальных действий рассудок продолжал работать, — он сравнивал остановившееся (судя по ощущениям) метрах в двадцати существо, с чем-то виденным ранее, и опять пришел к выводу, что наблюдает явную сигнатуру.
Абсурд? Да он имел богатый опыт в чтении сигнатур кибернетических механизмов, мог при помощи специальных сканеров отследить работу их энергосистем, и дистанционно определить какой именно механизм ему противостоит, чем он вооружен… но в данном случае в его распоряжении не было датчиков, да и в чаще прятался вовсе не серв, а животное.
Что же я в таком случае вижу?!
Неужели нервную систему зверя?
Иван в данный момент понимал лишь одно: не глаза «видят» местами расплывчатую, местами предельно четкую структуру, — изображение проецируется перед «внутренним взором», органы зрения тут не при чем, он воспринимает сигнатуру рассудком!..
Я сошел с ума?… — Промелькнуло в голове, но видение не исчезало, да и мыслил он вполне адекватно ситуации, задаваясь отнюдь не паническими вопросами: почему именно нервная система стала доступна моему восприятию? Почему не тепло тела, не структура кровеносных сосудов, а именно скопления нервных клеток непонятного существа?
В том, что неподалеку действительно находиться зверь, Иван уже не сомневался, его обострившийся слух выделял среди мерного шелеста крон деревьев посторонние звуки, и, определив направление, Таманцев окончательно убедился — его видение — не бред. Метрах в двадцати от избранной для ночлега поляны осторожно перемещалось неведомое существо, массивное, но необычайно ловкое и осторожное.
Его явно привлекал человек и пугал огонь.
Напряжение росло. Иван, непривычный к мнемоническим усилиям, измотанный дневным переходом и постоянным, давящим чувством тревоги, терял силы, — сначала появилось легкое головокружение, затем он почувствовал уже знакомое недомогание, словно мозг стократно увеличивал потребление энергии, вырабатываемой его организмом, — мысли еще оставались четкими, он по-прежнему цепко держал в поле «внутреннего зрения» сигнатуру неведомого существа, а вот мышцы внезапно ослабли, по ним прокатилась волна бесконтрольной дрожи, тело покрылось ледяной испариной.
Рефлексы капитана не могли мириться с физическим бессилием, внезапной немощью тела, но что он мог поделать, когда процесс был неуправляем, — еще немного и он потеряет сознание от крайнего нервногонапряжения, не сможет ни пошевелиться, ни защитить себя, — возможно именно такого исхода терпеливо дожидалось то существо?
Догадка справедливая, но неутешительная.
Иван все еще цеплялся за способность мыслить — последнее, что осталось у него.
В минуту наивысшего напряжения, когда тело уже не ощущалось, в рассудке, будто молния, промелькнула мысль: я могу защищаться лишь мнемонически… то есть мысленно…
У Ивана не оставалось времени разбираться, насколько он прав, чем обоснована его догадка, откуда в организме взялась способность к приему источаемой существом биоэнергетической ауры, почему мозг выделил из нее лишь сигнатуру нервной системы животного, — все это, возможно, найдет ответ позже, если он сумеет пережить внезапную опасность…
Будь у Таманцева возможность использовать оружие, он бы не задумывался ни на секунду, как поступить. От животного, подбирающегося все ближе, исходили волны подавляющей разум угрозы, оно приближалось не из любопытства, а скорее движимое чувством голода. Иван по-прежнему видел, как пробегают волны искрящихся возбуждений по тонким нитям нервных тканей, образующих сложную структуру, в центре которой находился сияющий сгусток, — несомненно, мозг существа.
Если б у него была возможность поднять руку и выстрелить, он бы не промахнулся.
Но руки не повиновались, тело вообще не ощущалось, словно Таманцев превратился в сгусток мысли, не более.
Мысль тоже может стать оружием…
Привычка бороться до конца позволила ему отбросить стереотипность мышления, не задумываться сейчас о возможном или невозможном, — он защищался, принимая условия противостояния, что так внезапно предложила реальность неведомой планеты.
Если он ощущал помыслы существа, по крайней мере, чувствовал явную исходящую от него угрозу, то возникал вопрос: как оновоспринимает меня?
Безвольным, ошеломленным, не способным к ответным действиям, — лакомый кусочек плоти, не сожранный лишь в силу своей близости к источнику огня…
Огонь… Оно боится огня… Единственное, что может меня спасти…
Обрывочные мысли внезапно приобрели ясность в последнем, осознанном усилии: Иван сумел отчетливо представить, как пламя костра взъярилось, плюясь искрами, протянуло под порывом ветра сжигающие языки в сторону группы деревьев, в листве которых скрывалось животное, как объял их огонь, мгновенно превращая в факелы…
Эффект оказался потрясающим.
Таманцев услышал дикий рев, сопровождаемый треском ломаемых ветвей, что-то тяжелое, массивное ломилось через чащу напролом, не разбирая дороги, прочь от угасающего костра и едва живого от невероятного напряжения человека.
…Некоторое время он лежал в полном оцепенении, потом медленно, как будто нехотя к Таманцеву начали возвращаться ощущения тела, голова кружилась, затем появилась боль, в висках глухо стучало, мышцы ослабли до такой степени, что даже пошевелить пальцем он не мог…
Сколько Иван провел в таком состоянии?
Час не меньше. Мысли путались, сознание то возвращалось, то угасало, стирая ощущения времени.
Наконец сквозь плавающую перед глазами муть он сумел различить тлеющие, уже подернутые пеплом угли костра.
Попытка пошевелить рукой внезапно увенчалась успехом. Он с трудом дотянулся до заготовленной кучи хвороста и бросил в почти угасший костер несколько веток. Они занялись неохотно, — язычки пламени скользнули по отслоившейся коре и угасли, но через некоторое время ветки все же вспыхнули, разгоняя сгустившийся мрак, отбрасывая тьму к границе окружающих поляну деревьев.
Иван с трудом возвращал себе ощущения реальности.
Теперь после произошедшего, он не озирался по сторонам, а прислушивался к внутренним чувствам.
Ощущения угрозы, постоянного давления на разум исчезли.
…
Приблизительно через пол часа ему удалось встать.
Жутко, как-то по-звериному хотелось есть. Голод терзал не столько внутренности, сколько рассудок, пальцы противно дрожали, когда он вскрывал пищевой рацион, и, не помня себя, давился сухим, прессованным брикетом, запаянным в вакуумную упаковку полторы тысячи лет назад…
Все происходящее казалось дурным сном, выглядело слишком фантастично, чтобы стать реальностью, но отвергать данность Таманцев не собирался.
Насытившись, он с трудом сделал несколько глотков теплой воды из фляги, потом некоторое время сидел, ощущая лишь непроизвольные сокращения мышц, возвращающие тепло озябшему телу.
Наконец после длительного отдыха он почувствовал, что понемногу приходит в себя. Вставая на ноги, Таманцев еще пошатывался от слабости; первым делом Иван подкинул в костер веток и с трудом водрузил поверх занявшегося огнем хвороста несколько толстых сучьев.
Сразу стало светлее, спокойнее, тьма отступила еще на несколько шагов, пламя костра высветило те самые деревья, в кронах которых прятался зверь.
Таманцев посмотрел в ту сторону не без страха. Где-то в глубине души он опасался, что увидит следы пожара — сейчас он не мог поручиться, что на самом деле являлось реальностью, но, увидев потрепанные, местами зияющие темными брешами вырванных ветвей кроны, понял, что не ошибался, отделяя реальность физическую от игры разума.
Зверь действительно прятался там, и воспринял образ лесного пожара как данность,панически спасаясь бегством от несуществующего пламени.
За всю жизнь Иван не испытывал такого потрясения как сейчас.
Конечно, он знал о существовании кибрайкеров и мнемоников пользовался различными устройствами маскировки, в том числе сложными фантом-генераторами, способными создавать полноценные иллюзии, но все перечисленное относилось к миру высоких технологий, достижений научно технического прогресса цивилизации, а не к способностям разума отдельного человека.
Я изменился… — Стучалась в висках настойчивая мысль. — Моя болезнь привела к появлению новых способностей. Биосфера планеты воздействовала на меня, не убив, но превратив в кого-то другого…
Он смотрел на сломанные ветви, истрепанные, будто ураганным порывом ветра кроны деревьев, пытаясь оценить размеры прятавшегося там животного.
Я изменился. Но изменение спасло меня от смерти.
Искать в любой ситуации положительные стороны, а не предаваться отчаянью по поводу уже ставших фактом, свершившихся событий, было одной из отличительных черт характера капитана Таманцева.
Однако на этот раз все оказалось много сложнее, чем предполагал прошлый жизненный опыт. Временами в мыслях, захлестывая разум проскальзывал ужас… ужас перед самим собой.
Но что я сделал? Прогнал животное силой рассудка, создав иллюзию?
Нет, неверно. Иллюзии в мире физическом не появилось. Воздействие происходило на уровне внушения. Подобные случаи хорошо известны. Во все времена существовали люди обладающие, даром внушения.
Иван вернулся к костру, присел у огня, протянув к нему руки.
Да, я мог бы допустить, что в минуту смертельной опасности у меня обнаружился скрытый до времени дар. — Размышлял он. — Но я нахожусь на чуждой планете, и воздействовал вовсе не на человека, которому мог бы передать знакомые образы, а на животное, принадлежащее к местной биосфере.
Размышлять здраво оказалось крайне тяжело.
Не стоило забывать о явной сигнатуре, которую воспринимал его рассудок. К тому же теперь Таманцев мог объяснить самому себе источник постоянного внутреннего напряжения, чувства угрозы, что сопровождало его на протяжении последних суток пути. Двигаясь по дороге, он воспринимал биоэнергетические волны, исходящие из лесных чащоб по обе стороны просеки. Если рассуждать здраво, то в лесных дебрях шла постоянная борьба за существование, кто-то погибал, кто-то пожирал свои жертвы, и эманации подобных событий не могли нести ничего, кроме ощущения окружающей со всех сторон угрозы.
Такое допущение опять вело к необходимости осмыслить и как-то объяснить свои внезапно проснувшиеся способности, но Иван не строил иллюзий по данному поводу. Он вряд ли сможет разобраться, дать четкий категоричный ответ без использования сложной медицинской и диагностической аппаратуры.
Возможно, что-то прояснится, когда я доберусь до города.
Здравая мысль. Сейчас следовало успокоиться, отставить домыслы, дать отдых разуму и телу, ведь впереди еще около сотни километров пути.
Я должен отдохнуть. — Он и без самовнушения чувствовал, как снова уже второй или третьей волной накатывается непомерная усталость, глаза буквально слипались, и Иван не стал сопротивляться, — подбросив в огонь остатки дров, он лег на мягкую подстилку мха и почти мгновенно провалился в черноту лишенного сновидений сна…
Таманцев проснулся мгновенно, словно от корабельного ревуна тревоги.
Где- то недалеко часто и ритмично грохотали выстрелы автоматического орудия, почва вбирала ритм разрывов, утренний ветерок доносил характерный кисловатый запах таугермина.
Иван вскочил на ноги, четко, безошибочно определив направление и дистанцию: стреляли километрах в трех дальше по дороге.
Он машинально огляделся.
Костер почти догорел, истекая ленивыми струйками дыма.
Быстро затоптав его, он вернул на место снятый, но не поврежденный пласт мха, и, держась под сенью кромки деревьев, двинулся в направлении потревоживших его звуков, стихших за то время, пока он маскировал место своего ночлега.
Он бежал, привычно концентрируясь на прозвучавших признаках боя, анализируя звуки, их ритмику, приходя к выводу, что огонь велся из двух автоматических плечевых орудий, обычно входящих в штатное вооружение тяжелых бронескафандров…
Звук не повторялся, запах таугермина, принесенный ветром, постепенно истаял в утреннем воздухе, зато по нервам внезапно ударили иные признаки скоротечного боя, относящиеся вовсе не к разряду привычных проявлений, — Иван споткнулся на бегу, и едва не упал, когда по рассудку хлестнула тугая волна боли и ярости.
Нет… Только не это… Он прекрасно понимал, что вторично не сможет выдержать жуткого прессинга со стороны обитателей леса, тем более, судя по оглушающим ощущениям, теперь их было много.
Имплант…
Иван с трудом разогнулся, заставил себя вдохнуть загустевший воздух, — только устройство импланта, куда был встроен микрогенератор статис-поля, могло уберечь его от глобального воздействия ментальных волн, если не погасить их полностью, то хотя бы ослабить, приглушить воздействие…
Через несколько секунд ему действительно стало легче.
Волны ярости и боли по-прежнему достигали рассудка, но теперь они воспринимались не как уничтожающий удар по психике, а скорее как неприятный, но терпимый фон, что-то вроде назойливого звука, который можно вытерпеть.
Усилием воли поборов болезненные признаки только что пережитого удара, Таманцев двинулся дальше, но уже не бегом, а быстрым шагом, маскируясь под опускающимися до самой земли кронами деревьев.
Стрелявших он так и не обнаружил, зато, пройдя еще с километр, увидел потрепанные разрывами деревья, цепочки конических воронок на обочине, и…
Крайние деревья по обе стороны древней дороги полнились сигнатурами животных.
Их вид нельзя было определить однозначно, у Таманцева появилось ощущение, что те произвольно, если не сказать — хаотично, спорадически меняют свою форму, пребывая в крайней степени
Гермокостюмы, извлеченные из кофра, он отложил в сторону. Пользоваться гермоэкипировкой после того, как дышал воздухом планеты, пил воду, показалось ему перестраховкой. Только будут стеснять движения, — подумал он.
Иван остановил свой выбор на легком металлокевларовом бронежилете, шлеме со встроенным сканирующим комплексом, затем извлек на свет «АРГ-8» — штурмовую винтовку времен Великого Исхода, использующую патрон с химическим зарядом. Мощное достаточно неприхотливое в обращении оружие, требующее определенного навыка стрельбы. Таманцев хорошо знал устройство стрелковых вооружений такого типа, — ощутимая отдача, повышенная шумность, дополнительный вес боеприпасов, — конечно минусы, но в его положении выбирать не приходилось, до города по самым оптимистичным прогнозам, еще сотни две километров, а местные формы жизни (к которым он мысленно причислил загадочных существ, маскирующихся под порывы ветра) грозили стать настоящей проблемой.
Пока он разбирал содержимое контейнера, батареи немного подзарядились, и Таманцев, вернувшись к обозначенному участку мха, поместил образец, запятнанный кровью в комплексный анализатор.
Оставив прибор работать, он извлек из контейнера два тяжелых автоматических пистолета, в схеме которых не использовалось элементов питания, зарядил их, и направился к основному модулю колониального транспорта, — тому самому дискообразному космическому аппарату, что застыл в километре от разобранной транспортной сферы.
Здесь его постигло разочарование. От модуля, где располагался гиперпривод, главный бортовой компьютер, системы навигации и связи, осталась только пустая, гулкая оболочка. Все оборудование оказалось тщательно демонтировано и вывезено.
Вернувшись, он посмотрел на показания анализатора, и оторопел.
Кровь загадочного существа по своему биохимическому составу оказалась близка… к человеческой!
* * *
Таманцев не знал, что ему думать, как отнестись к внезапно сделанному открытию, граничащему с непонятным почти мистическим явлением.Существо, в которое он инстинктивно выстрелил, казалось Ивану сотканным из локальных завихрений воздуха, — еще когда на красноватый мох брызнула кровь, он с трудом поверил собственным глазам, теперь же ему ничего не оставалось, кроме как признать: эфемерные создания на самом деле материальны, они состоят из плоти и крови, более того — призрачные существа имеют прямое (или все же косвенное?) отношение к людям!..
Могла ли биосфера планеты столь радикально изменить кожные покровы человека, чтобы потомки колонистов в энном поколении приобрели способность к абсолютной мимикрии? [10]
Теоретически, конечно, подобного нельзя исключать, — во время службы в космическом десанте Иван много раз убеждался, как сильно видоизменяли людей условия выживания на той или иной планете, но все же рассудок Таманцева не был готов к подобному обороту событий.
Возможно, более тщательное исследование места посадки колониального транспорта сможет дать ответ на возникшие вопросы?
Его терзали сомнения. Он попал в данный мир по случайности, не как ученый или исследователь. До последнего момента, цель, которую он преследовал, была ясна: выжить, добраться до замеченного при снижении города, а там…
Он оглянулся, вновь услышав шелест.
Ветви ближайшего дерева гнулись, трещали, словно их трепало ураганом.
Иван не испугался, но здравый смысл предостерегал его от излишней предприимчивости. Попав в город, он наверняка получит ответ на многие вопросы, — решать же загадки местной эволюции, находясь в далеко не завидном положении, выглядело обыкновенным безрассудством.
Обдумав ситуацию, он принял решение двигаться дальше, стараясь вести себя более осторожно — причинять вред местным существам не следовало без веской на то причины.
* * *
Исследовать часть периметра огромной поляны ему все же пришлось. Обрамляющие поросшее мхом пространство заросли выглядели плотными, практически непроходимыми, следовало отыскать звериную тропу, ведущую в нужном направлении.Среди прочего оборудования он нашел во вскрытом контейнере электронный бинокль. С помощью прибора он смог осмотреть интересующий его участок леса, не приближаясь к молчаливой стене деревьев.
В нескольких местах он действительно обнаружил звериные тропы, но внимание Таманцева привлекла к себе широкая просека, — деревья в одном месте как будто расступались, хотя следов вырубки заметно не было.
Просека совпадала с приблизительным направлением на город, и Иван решил проверить, насколько далеко она углубляется в лес.
Уж не дорога ли это, проложенная от места посадки колониального транспорта к будущему поселению? — Промелькнула в голове мысль.
…
Он не ошибся.
Под ногами пружинил уже не мох, а ковер из опавшей листвы, но под ним ощущалась твердая основа, — выйдя к началу просеки, Таманцев не поленился разгрести перегной, с удивлением обнаружив, что под ним лежат плотно состыкованные друг с другом каменные плиты.
Несомненно, — перед ним была дорога, но почему при ее прокладке использован столь нехарактерный строительный материал?
Еще одна загадка ответа на которую он не знал.
* * *
Ощущение тревоги не проходило. Иван двигался по древней дороге, ведущей в направлении виденного им города, — теперь все ориентиры указывали на правильность избранного пути.Прислушиваясь к своим чувствам, Таманцев не мог разобрать источника беспокойства, внутреннего напряжения. Физически ему стало намного лучше, приступ недомогания отступил, не оставив после себя ощутимых последствий.
Мог ли он связывать состояние постоянной тревоги с произошедшими в его организме изменениями?
Нет, Иван воспринимал происходящее с ним, как непонятное психическое отклонение. Конечно причин для тревоги у человека, оказавшегося на чуждой планете, пережившего приступ непонятной болезни, лишенного привычных средств жизнеобеспечения, более чем достаточно, но Таманцев прошел суровую школу выживания и умел контролировать свой рассудок.
Почему основные качества, выработанные в космическом десанте, сейчас вдруг начали изменять ему? Разве не попадал он в ситуации более сложные, по сравнению с которыми сегодняшнее положение выглядело вполне приемлемым? Скоро, уже завтра он дойдет до города, встретиться с людьми, населяющими планету. Что же так настораживало Таманцева, буквально изматывало душу ощущениями неопределенного беспокойства, заставляя постоянно находиться настороже?
Однозначного ответа он не находил.
Двигаясь по просеке, Иван постоянно искал взглядом признаки недавней человеческой деятельности, но, похоже, дорогой очень давно никто не пользовался. Плиты покрытия местами просели, их покрывал слой опавшей листвы, превратившийся в перегной, на который выползал вездесущий мох, по-видимому, занимающий на данной планете экологическую нишу травянистых растений.
Лишь однажды, еще в самом начале пути, ему попался сгоревший остов планетарного вездехода.
В остальном дорога больше походила на просеку, мох давно прижился поверх каменных плит, а вот деревьям не удавалось удержаться корнями за тонкий слой образовавшейся почвы.
К закату Иван прошел километров сорок, пора было подумать о ночлеге, и он свернул к группе деревьев, близко подступающим к древнему дорожному покрытию.
Погода стояла пасмурная, но теплая. На всем протяжении пути он слышал в глуби леса, то с одной, то с другой стороны просеки, звуки, издаваемые каким-то крупными животными. Казалось, они ощущают присутствие человека и стараются держаться подальше, не то предупреждая друг друга об опасности, не то выражая таким образом свое недовольство.
Звериных троп, выходящих из лесной чащи и пересекающих пространство просеки, Таманцев видел в избытке, но ни один обитатель леса так и не показался ему на глаза.
Войдя под сень деревьев с мощными, неохватными стволами и тонкими ветвями с длинными, похожими на траву листьями, он почувствовал себя немного лучше. Тревога как будто притупилась, словно между ним и источником опасности возник незримый барьер.
Кроны деревьев опускали ветви почти до самой земли, образуя непроходимые заросли. У древней дороги чащоба редела: тут и там виднелись просветы, и даже небольшие полянки.
Под плотными кронами можно укрыться от дождя, — подумал он, выбирая место для ночлега. От животных придется защищаться, разведя костер, дикие звери обычно сторонятся источников огня и дыма, ассоциирующихся с признаками лесного пожара.
Собрав сухих веток, Иван развел костер, предварительно сняв слой красноватого мха, чтобы огонь не перекинулся за границы отведенного ему круга.
Поужинав пищевым концентратом, и запив безвкусную массу несколькими глотками воды, он подбросил веток в огонь и сел в расслабленной позе, прислонившись спиной к стволу дерева.
Мышцы гудели после дневного перехода, игра света и тени в быстро сгущающихся сумерках немного успокоила расшалившиеся нервы, — он уже и не помнил когда в последний раз вот так сидел у костра, полностью предоставленный самому себе.
Постепенно мысли Ивана вернулись к событиям прошедшего дня, вернее к своему моральному состоянию, он еще раз попытался осмыслить чувство тревоги, не отпускавшее ни на минуту, рассеявшееся только сейчас, и вдруг…
Он смотрел на огонь, когда ему почудилось движение среди листвы деревьев, в близко подкравшейся тьме. Резко повернув голову, он увидел, как на фоне мрака движется нечто, имеющее смутные, изменчивые, призрачные контуры. Сначала Таманцеву показалось, что он видит фантомное изображение, оставшееся на сетчатке глаз от долгого созерцания огня, но шли напряженные секунды, а видение не истончалось, да и не было оно похоже на черное, бесформенное пятно. Чем дольше Иван всматривался во мрак, тем отчетливее становилось восприятие непонятной структуры, сотканной словно бы из таинственно мерцающих нитей.
Одновременно вернулось уже знакомое, сосущее чувство тревоги.
Существо явно боялось приближаться к огню, оно осторожно двигалось по широкой дуге, не выходя из чащи, но и не тревожа своим движением ни единой ветви.
Как я могу его видеть за пологом листвы?
Закономерный вопрос. Будь в распоряжении Таманцева боевая экипировка с набором сканеров, он бы сказал, что наблюдает сигнатуру, — энергетический образ существа, зафиксированный приборами обнаружения, но технические средства подобного рода оставлены им в полусотне километров отсюда вместе со ставшим обузой скафандром.
Существо замерло.
Пальцы Ивана невольно сомкнулись на пистолетной рукоятке оружия.
Он видел его, более того, Таманцев воспринимал волну животной ярости, словно неведомая тварь изнывала от инстинктивного желания броситься на человека, и лишь огонь да запах дыма останавливали зверя.
Внутренняя тревога росла, ширилась, он ощущал, как от перевозбуждения начали дрожать мышцы, рассудок помутился, он как будто читал намерения существа, физически ощущал исходящую от него угрозу, и организм реагировал, рефлекторно готовясь к неизбежной схватке.
Иван, в невероятном напряжении пытался осмыслить происходящее, — он не двинулся с места, лишь крепче сжал оружие, готовый в любую секунду к моментальному отражению атаки, но на фоне машинальных действий рассудок продолжал работать, — он сравнивал остановившееся (судя по ощущениям) метрах в двадцати существо, с чем-то виденным ранее, и опять пришел к выводу, что наблюдает явную сигнатуру.
Абсурд? Да он имел богатый опыт в чтении сигнатур кибернетических механизмов, мог при помощи специальных сканеров отследить работу их энергосистем, и дистанционно определить какой именно механизм ему противостоит, чем он вооружен… но в данном случае в его распоряжении не было датчиков, да и в чаще прятался вовсе не серв, а животное.
Что же я в таком случае вижу?!
Неужели нервную систему зверя?
Иван в данный момент понимал лишь одно: не глаза «видят» местами расплывчатую, местами предельно четкую структуру, — изображение проецируется перед «внутренним взором», органы зрения тут не при чем, он воспринимает сигнатуру рассудком!..
Я сошел с ума?… — Промелькнуло в голове, но видение не исчезало, да и мыслил он вполне адекватно ситуации, задаваясь отнюдь не паническими вопросами: почему именно нервная система стала доступна моему восприятию? Почему не тепло тела, не структура кровеносных сосудов, а именно скопления нервных клеток непонятного существа?
В том, что неподалеку действительно находиться зверь, Иван уже не сомневался, его обострившийся слух выделял среди мерного шелеста крон деревьев посторонние звуки, и, определив направление, Таманцев окончательно убедился — его видение — не бред. Метрах в двадцати от избранной для ночлега поляны осторожно перемещалось неведомое существо, массивное, но необычайно ловкое и осторожное.
Его явно привлекал человек и пугал огонь.
Напряжение росло. Иван, непривычный к мнемоническим усилиям, измотанный дневным переходом и постоянным, давящим чувством тревоги, терял силы, — сначала появилось легкое головокружение, затем он почувствовал уже знакомое недомогание, словно мозг стократно увеличивал потребление энергии, вырабатываемой его организмом, — мысли еще оставались четкими, он по-прежнему цепко держал в поле «внутреннего зрения» сигнатуру неведомого существа, а вот мышцы внезапно ослабли, по ним прокатилась волна бесконтрольной дрожи, тело покрылось ледяной испариной.
Рефлексы капитана не могли мириться с физическим бессилием, внезапной немощью тела, но что он мог поделать, когда процесс был неуправляем, — еще немного и он потеряет сознание от крайнего нервногонапряжения, не сможет ни пошевелиться, ни защитить себя, — возможно именно такого исхода терпеливо дожидалось то существо?
Догадка справедливая, но неутешительная.
Иван все еще цеплялся за способность мыслить — последнее, что осталось у него.
В минуту наивысшего напряжения, когда тело уже не ощущалось, в рассудке, будто молния, промелькнула мысль: я могу защищаться лишь мнемонически… то есть мысленно…
У Ивана не оставалось времени разбираться, насколько он прав, чем обоснована его догадка, откуда в организме взялась способность к приему источаемой существом биоэнергетической ауры, почему мозг выделил из нее лишь сигнатуру нервной системы животного, — все это, возможно, найдет ответ позже, если он сумеет пережить внезапную опасность…
Будь у Таманцева возможность использовать оружие, он бы не задумывался ни на секунду, как поступить. От животного, подбирающегося все ближе, исходили волны подавляющей разум угрозы, оно приближалось не из любопытства, а скорее движимое чувством голода. Иван по-прежнему видел, как пробегают волны искрящихся возбуждений по тонким нитям нервных тканей, образующих сложную структуру, в центре которой находился сияющий сгусток, — несомненно, мозг существа.
Если б у него была возможность поднять руку и выстрелить, он бы не промахнулся.
Но руки не повиновались, тело вообще не ощущалось, словно Таманцев превратился в сгусток мысли, не более.
Мысль тоже может стать оружием…
Привычка бороться до конца позволила ему отбросить стереотипность мышления, не задумываться сейчас о возможном или невозможном, — он защищался, принимая условия противостояния, что так внезапно предложила реальность неведомой планеты.
Если он ощущал помыслы существа, по крайней мере, чувствовал явную исходящую от него угрозу, то возникал вопрос: как оновоспринимает меня?
Безвольным, ошеломленным, не способным к ответным действиям, — лакомый кусочек плоти, не сожранный лишь в силу своей близости к источнику огня…
Огонь… Оно боится огня… Единственное, что может меня спасти…
Обрывочные мысли внезапно приобрели ясность в последнем, осознанном усилии: Иван сумел отчетливо представить, как пламя костра взъярилось, плюясь искрами, протянуло под порывом ветра сжигающие языки в сторону группы деревьев, в листве которых скрывалось животное, как объял их огонь, мгновенно превращая в факелы…
Эффект оказался потрясающим.
Таманцев услышал дикий рев, сопровождаемый треском ломаемых ветвей, что-то тяжелое, массивное ломилось через чащу напролом, не разбирая дороги, прочь от угасающего костра и едва живого от невероятного напряжения человека.
…Некоторое время он лежал в полном оцепенении, потом медленно, как будто нехотя к Таманцеву начали возвращаться ощущения тела, голова кружилась, затем появилась боль, в висках глухо стучало, мышцы ослабли до такой степени, что даже пошевелить пальцем он не мог…
Сколько Иван провел в таком состоянии?
Час не меньше. Мысли путались, сознание то возвращалось, то угасало, стирая ощущения времени.
Наконец сквозь плавающую перед глазами муть он сумел различить тлеющие, уже подернутые пеплом угли костра.
Попытка пошевелить рукой внезапно увенчалась успехом. Он с трудом дотянулся до заготовленной кучи хвороста и бросил в почти угасший костер несколько веток. Они занялись неохотно, — язычки пламени скользнули по отслоившейся коре и угасли, но через некоторое время ветки все же вспыхнули, разгоняя сгустившийся мрак, отбрасывая тьму к границе окружающих поляну деревьев.
Иван с трудом возвращал себе ощущения реальности.
Теперь после произошедшего, он не озирался по сторонам, а прислушивался к внутренним чувствам.
Ощущения угрозы, постоянного давления на разум исчезли.
…
Приблизительно через пол часа ему удалось встать.
Жутко, как-то по-звериному хотелось есть. Голод терзал не столько внутренности, сколько рассудок, пальцы противно дрожали, когда он вскрывал пищевой рацион, и, не помня себя, давился сухим, прессованным брикетом, запаянным в вакуумную упаковку полторы тысячи лет назад…
Все происходящее казалось дурным сном, выглядело слишком фантастично, чтобы стать реальностью, но отвергать данность Таманцев не собирался.
Насытившись, он с трудом сделал несколько глотков теплой воды из фляги, потом некоторое время сидел, ощущая лишь непроизвольные сокращения мышц, возвращающие тепло озябшему телу.
Наконец после длительного отдыха он почувствовал, что понемногу приходит в себя. Вставая на ноги, Таманцев еще пошатывался от слабости; первым делом Иван подкинул в костер веток и с трудом водрузил поверх занявшегося огнем хвороста несколько толстых сучьев.
Сразу стало светлее, спокойнее, тьма отступила еще на несколько шагов, пламя костра высветило те самые деревья, в кронах которых прятался зверь.
Таманцев посмотрел в ту сторону не без страха. Где-то в глубине души он опасался, что увидит следы пожара — сейчас он не мог поручиться, что на самом деле являлось реальностью, но, увидев потрепанные, местами зияющие темными брешами вырванных ветвей кроны, понял, что не ошибался, отделяя реальность физическую от игры разума.
Зверь действительно прятался там, и воспринял образ лесного пожара как данность,панически спасаясь бегством от несуществующего пламени.
За всю жизнь Иван не испытывал такого потрясения как сейчас.
Конечно, он знал о существовании кибрайкеров и мнемоников пользовался различными устройствами маскировки, в том числе сложными фантом-генераторами, способными создавать полноценные иллюзии, но все перечисленное относилось к миру высоких технологий, достижений научно технического прогресса цивилизации, а не к способностям разума отдельного человека.
Я изменился… — Стучалась в висках настойчивая мысль. — Моя болезнь привела к появлению новых способностей. Биосфера планеты воздействовала на меня, не убив, но превратив в кого-то другого…
Он смотрел на сломанные ветви, истрепанные, будто ураганным порывом ветра кроны деревьев, пытаясь оценить размеры прятавшегося там животного.
Я изменился. Но изменение спасло меня от смерти.
Искать в любой ситуации положительные стороны, а не предаваться отчаянью по поводу уже ставших фактом, свершившихся событий, было одной из отличительных черт характера капитана Таманцева.
Однако на этот раз все оказалось много сложнее, чем предполагал прошлый жизненный опыт. Временами в мыслях, захлестывая разум проскальзывал ужас… ужас перед самим собой.
Но что я сделал? Прогнал животное силой рассудка, создав иллюзию?
Нет, неверно. Иллюзии в мире физическом не появилось. Воздействие происходило на уровне внушения. Подобные случаи хорошо известны. Во все времена существовали люди обладающие, даром внушения.
Иван вернулся к костру, присел у огня, протянув к нему руки.
Да, я мог бы допустить, что в минуту смертельной опасности у меня обнаружился скрытый до времени дар. — Размышлял он. — Но я нахожусь на чуждой планете, и воздействовал вовсе не на человека, которому мог бы передать знакомые образы, а на животное, принадлежащее к местной биосфере.
Размышлять здраво оказалось крайне тяжело.
Не стоило забывать о явной сигнатуре, которую воспринимал его рассудок. К тому же теперь Таманцев мог объяснить самому себе источник постоянного внутреннего напряжения, чувства угрозы, что сопровождало его на протяжении последних суток пути. Двигаясь по дороге, он воспринимал биоэнергетические волны, исходящие из лесных чащоб по обе стороны просеки. Если рассуждать здраво, то в лесных дебрях шла постоянная борьба за существование, кто-то погибал, кто-то пожирал свои жертвы, и эманации подобных событий не могли нести ничего, кроме ощущения окружающей со всех сторон угрозы.
Такое допущение опять вело к необходимости осмыслить и как-то объяснить свои внезапно проснувшиеся способности, но Иван не строил иллюзий по данному поводу. Он вряд ли сможет разобраться, дать четкий категоричный ответ без использования сложной медицинской и диагностической аппаратуры.
Возможно, что-то прояснится, когда я доберусь до города.
Здравая мысль. Сейчас следовало успокоиться, отставить домыслы, дать отдых разуму и телу, ведь впереди еще около сотни километров пути.
Я должен отдохнуть. — Он и без самовнушения чувствовал, как снова уже второй или третьей волной накатывается непомерная усталость, глаза буквально слипались, и Иван не стал сопротивляться, — подбросив в огонь остатки дров, он лег на мягкую подстилку мха и почти мгновенно провалился в черноту лишенного сновидений сна…
* * *
Его пробуждение нельзя было назвать приятным.Таманцев проснулся мгновенно, словно от корабельного ревуна тревоги.
Где- то недалеко часто и ритмично грохотали выстрелы автоматического орудия, почва вбирала ритм разрывов, утренний ветерок доносил характерный кисловатый запах таугермина.
Иван вскочил на ноги, четко, безошибочно определив направление и дистанцию: стреляли километрах в трех дальше по дороге.
Он машинально огляделся.
Костер почти догорел, истекая ленивыми струйками дыма.
Быстро затоптав его, он вернул на место снятый, но не поврежденный пласт мха, и, держась под сенью кромки деревьев, двинулся в направлении потревоживших его звуков, стихших за то время, пока он маскировал место своего ночлега.
Он бежал, привычно концентрируясь на прозвучавших признаках боя, анализируя звуки, их ритмику, приходя к выводу, что огонь велся из двух автоматических плечевых орудий, обычно входящих в штатное вооружение тяжелых бронескафандров…
Звук не повторялся, запах таугермина, принесенный ветром, постепенно истаял в утреннем воздухе, зато по нервам внезапно ударили иные признаки скоротечного боя, относящиеся вовсе не к разряду привычных проявлений, — Иван споткнулся на бегу, и едва не упал, когда по рассудку хлестнула тугая волна боли и ярости.
Нет… Только не это… Он прекрасно понимал, что вторично не сможет выдержать жуткого прессинга со стороны обитателей леса, тем более, судя по оглушающим ощущениям, теперь их было много.
Имплант…
Иван с трудом разогнулся, заставил себя вдохнуть загустевший воздух, — только устройство импланта, куда был встроен микрогенератор статис-поля, могло уберечь его от глобального воздействия ментальных волн, если не погасить их полностью, то хотя бы ослабить, приглушить воздействие…
Через несколько секунд ему действительно стало легче.
Волны ярости и боли по-прежнему достигали рассудка, но теперь они воспринимались не как уничтожающий удар по психике, а скорее как неприятный, но терпимый фон, что-то вроде назойливого звука, который можно вытерпеть.
Усилием воли поборов болезненные признаки только что пережитого удара, Таманцев двинулся дальше, но уже не бегом, а быстрым шагом, маскируясь под опускающимися до самой земли кронами деревьев.
Стрелявших он так и не обнаружил, зато, пройдя еще с километр, увидел потрепанные разрывами деревья, цепочки конических воронок на обочине, и…
Крайние деревья по обе стороны древней дороги полнились сигнатурами животных.
Их вид нельзя было определить однозначно, у Таманцева появилось ощущение, что те произвольно, если не сказать — хаотично, спорадически меняют свою форму, пребывая в крайней степени