Страница:
Чуть в стороне сгруппировались семь или восемь приземистых, действительно похожих на черепах землеройных машин.
Все оказалось не настолько страшно и загадочно как минуту назад рисовало воображение. Ян даже мысленно устыдился собственных страхов и сомнений.
Взглянув на часы, он понял, что снайпера уже успели занять позиции и разобрать цели. Пора начинать операцию…
Он приподнял пуленепробиваемое забрало шлема и тонко свистнул, подражая голосу одного из немногих пернатых обитателей леса.
Это являлось сигналом, и первые выстрелы сухо щелкнули спустя доли секунды, после условного свиста.
Пять снайперов работали без остановки, каждый по своей цели, – опуская забрало "сферы", Ян услышал, как пули звонко прошибают металл; застывшие в охранении дройды не успели отреагировать на внезапный огонь, – он отчетливо видел, как оружие валиться из механических рук, и тут же, не давая им развернутся, снайпера ударили по коленным кожухам, за которыми скрывались сервоприводные узлы пришлых механизмов.
В эти мгновенья лейтенанту Ковальскому казалось, что операция разыграна как по нотам, и близиться к стремительному победному финалу… ощущение длилось несколько секунд, пока за противоположным склоном возвышенности отчетливо не взревел двигатель и над склоном холма не появилась зловещая тень огромной, совершенно неузнаваемой машины, которая проломилась сквозь редкий кустарник, выворачивая траками гусениц огромные комья земли; в ее бортах открылись люки, и оттуда вдруг посыпались фигуры андроидов.
Их было несколько десятков, каждый экипирован и вооружен не хуже бойцов взвода Ковальского, – выскакивая из люков, они не останавливали начатого движения, а тут же, без промедления, ожидания команд или иных подготовительных действий открывали безошибочный ответный огонь по тем деревьям, где располагались позиции снайперов взвода.
Первый болезненный вскрик и характерный звук падающего, подламывающего ветви тела, подействовал на Яна, словно внезапный удар в голову: сознание на миг помутилось, но шок исчез, растворился в невероятном всплеске нервного возбуждения, не прошло и секунды, как, выкрикнув команду, он вскинул "Абакан" дав две короткие прицельные очереди по перебегающим среди поваленного кустарника фигурам.
В ответ, высекая остро пахнущую древесную щепу в ствол ели впилось десяток пуль… и в этот миг, от далекого горизонта где громоздились кучевые облака, закрывающие закатный диск светила, ударил, найдя прореху, одинокий багряный луч солнца, осветив холм и окрестности нереальным оранжевым светом.
Ян навсегда запомнил этот изливающийся из поднебесья свет, в котором тонули частые отрывистые вспышки выстрелов.
Таким в его памяти запечатлелось начало жестокой неравной схватки.
Ян слышал крики, автоматные очереди вспарывали сумрак ельника, на злополучном склоне холма горел человекоподобный механизм: горел молча, продолжая посылать во тьму короткие отрывистые очереди.
Ноги Ковальского наконец коснулись земли. Он отбежал на несколько шагов в сторону от демаскированной позиции, по которой продолжали бить из стрелкового оружия, и включил коммуникатор шлема.
Дальнейшее соблюдение радиотишины являлось глупой бессмыслицей.
…
Полковник Нагаев резко обернулся, заметив, как вспыхнул на тактическом терминале индикатор экстренного вызова: так автоматика отреагировала на всплеск активности в эфире, транслируя в реальном времени все перехваченные радиосообщения:
Участники совещания, стоически ожидавшие развития событий, вдруг услышали четкий голос боя, – канал телеметрии вбирал в себя все, начиная от участившегося дыхания бойцов, звонких автоматных очередей, глухих взрывов, треска занявшегося на холме пожара, до отчаянных предсмертных вскриков и резких перекрывающих иные шумы команд взводного:
– Первое отделение отойти на двухсотметровый рубеж, занять позиции для прикрытия!.. Ловацкий, обеспечить спуск снайперов, третье отделение за мной! – Ковальский все еще отдавал приказы, как по учебнику, словно листал электронные страницы тактических наставлений, даже сленг пока отсутствовал в его командах, – Ян выговаривал фразы целиком, и оттого они казались штампованными, игрушечными…
Жуткий предсмертный хрип, перешедший в короткое бульканье, стал иллюстрацией к его словам, и тут вдруг разом включилось несколько экранов – это, наконец, начал поступать видеоряд с камер, установленных на шлемах бойцов.
Сидевший в центральном кресле Нагаев вдруг странно дернулся, будто шальная пуля, преодолев немыслимое расстояние, вдруг ударила его в голову.
Рядом с ним возвышался странного вида терминал, где в такт поступающим данным нервно и часто взмаргивал индикатор…
События развивались стремительно.
Рваная тьма на экранах телеметрии озарялась короткими злыми хоботками очередей, тлела отсветами пожара, слепла от рвущих ельник гранатных разрывов.
Нагаев резко схватил тонкую дугу коммуникатора:
– Ковальский! Ян ты меня слышишь?
Ему отвечал бой.
– Ян! – В голосе полковника вдруг провались визгливые нотки.
Да. Они носили форму и знаки различия, но никто от рядового до командира не знал войны, не понимал ее сути…
Сегодня, сейчас, сию секунду они получали первый опыт… далекая, чужая смерть воспринималась как своя, внутренности сжимались, холод драл по спине ледяным ознобом…
Нагаев обернулся. Его взгляд, казалось, сейчас прожжет насквозь начальника штаба, который сидел в своем кресле со спокойным выражением деловой заинтересованности на лице.
Словно в одну минуту они стали разными… настолько разными, что не могли понять друг друга.
– Встать! Все резервы к поселку! Держать связь включенной! – И снова, словно отчаянный призыв, на который жизненно важно получить ответ, губы полковника выдохнули в коммуникатор:
– Ян!
Он сам не понимал, что твориться в его груди в эти бесконечные полные чужих впечатлений и эмоций мгновенья.
…
Ковальский слышал далекий голос, прорывающийся сквозь треск помех несущей частоты, но у него не было возможности ответить, – андроиды шли в атаку, рядом, вокруг погибал его взвод, так был ли смысл в далеких призывах, что выплескивал коммуникатор в помутившийся рассудок?
Тьма играла против людей, андроидам она по всей вероятности не мешала, но бойцы поредевшего взвода, – те, кто попытался задействовать системы тепловидения, – тут же с досадой отключали их – засветка от пожара, охватившего склон холма, не давала работать термальной оптике, и им оставалось уповать на собственное зрение, ориентируясь на вспышки выстрелов, хруст веток, или мгновенные отсветы разрывов, высвечивающие из мрака сиюсекундную диспозицию атакующих механизмов…
Добежав до границы ельника, где мятущееся зарево бушующего огня смешивалась с вязкой тьмой, царящей за густыми разлапистыми ветвями могучих деревьев, Ян припал на одно колено, "Абакан" вонзился прикладом в податливый ковер мха и хвои, он отклонил ствол оружия, забыв в эти секунды обо всем, сосредоточенно, будто на учениях выцеливая ползущую по горящему склону тяжелую машину, поливающую ельник шквалом разрывных снарядов из двух автоматических пушек.
Нет, не пойдет… Не пробить броню. Только погибну зазря… – мысли мелькали в голове с неуловимой скоростью, а пальцы уже меняли заряд в подствольнике с осколочного на кумулятивный, он рывком поднял автомат, прижал приклад к плечу, чтобы выстрел пошел не по минометной траектории, а по прямой наводке – расстояние до цели не превышало ста метров, для реактивной гранаты меньше секунды полета…
Он плавно потянул спусковую скобу вторичной системы вооружения, и подствольник разрядился с приглушенным хлопком, заряд рванулся фактически по прямой, попав в стык между скругленным выступом правой орудийной башни и наклонным листом лобовой брони.
Кровь глухо прилила к голове, Ян никогда не испытывал подобного чувства, – словно безумец, не обращая внимания на цвикающие вокруг пули, он приподнялся, вытягивая шею, мысленно моля лишь об одном – только не рикошет, но угол между двумя поверхностями не дал гранате уйти на излет, струя раскаленного газа, вырвавшаяся из боевой части прожгла в броне микроскопическое отверстие, диаметром не более двух миллиметров, но последствия оказались ужасающими – температура внутри машины тут же подскочила до тысячи градусов, и в темнеющие небеса, вырывая люки, изнутри бронированного монстра вдруг с оглушительным грохотом рванули снопы пламени.
От взрыва покачнулась земля, даже андроиды не устояли на ногах, в отличие от людей их валило как куклы, заставляя катиться по склону, будто манекены из супермаркета, вокруг падали раскаленные обломки бронемашины, тут же поджигая траву, кусты нижние ветви разлапистых елей…
– Все отходим! Назад! Третье отделение, Бешкеев, прикрывайте!
Ян, которого тоже сбило с ног и отшвырнуло в сторону взрывной волной, порывисто вскочил, тут же едва не заорав от боли.
Стиснув зубы он одной рукой перехватил "Абакан", прижав левую ладонь к бедру, где толчками пульсировала боль.
Между пальцами струилась горячая липкая кровь.
Царапина. Наверное царапина… – Он попытался шагнуть, и понял что может идти, осколок действительно прошел вскользь, лишь разрезав кожу.
– Ребята отходим… Все…
Он не бежал, а шел, припадая на раненную ногу, постоянно оглядываясь, в надежде увидеть кого-то из своих, но между озаренными пожаром елями мелькали лишь фигуры андроидов, и тогда Ян стрелял с одной руки, почти не попадая, но заставляя ненавистные силуэты падать на землю, вжиматься в нее выискивая цель…
Казалось, этот кошмар никогда не закончиться. Боли не было, но ощущение крови, по прежнему сочащейся сквозь пальцы, вызывало приступы тошноты, голова кружилась не то от контузии, полученной в момент взрыва, не то от кровопотери, мир перед глазами постепенно терял четкость, реальность принимала зыбкие формы, пока его не подхватили чьи-то руки, и голос Асмана Бешкеева не начал сыпать возбужденными фразами:
– Командир, из города передали – подкрепления идут! Мы держим их на границе ельника.
– Кто?.. – Прохрипел Ян. – Кто еще выжил?..
Скороговорка сержанта вдруг оборвалась. Казалось, даже звуки вспыхнувшего с новой силой боя утихли.
– Никто командир… Только ты…
Ян рванулся из поддерживающих его объятий, и тут же, не устояв, упал на землю, лицом в сладковатый запах мха, который впитывал выступившие на глазах Ковальского слезы, глушил звериный, нечеловеческий хрип, рвущийся из горла командира, потерявшего почти всех своих ребят…
Незамысловатому устройству было абсолютно все равно, какую невыносимую моральную муку испытывает сейчас человек, как ломается его душа, рушиться мировоззрение под неистовым напором неведомых ранее событий и чувств.
Он умирал и… возрождался вновь, но уже другим, будто вместе со слезами, которые невольно текли по щекам, из его души навсегда уходило что-то важное, что-то без чего можно жить, но уже нет возможности радоваться этой жизни.
…Рядом звонко, отчетливо ударила автоматная очередь, в мох беззвучно обрушился курящийся дымком водопад стреляных гильз, они тонули в зеленом ковре, изредка пружиня, от него, неестественно медленно подскакивая вверх…
Ритмичный звук и вид горячих, падающих сверху гильз вывел Яна из горестного оцепенения.
Он приподнялся на локтях, одной рукой нашаривая автомат. Бешкеев продолжал стрелять, припав на одно колено, пока его "Абакан" не плюнул во тьму двумя трассерами, что означало – магазин пуст, остался лишь патрон в стволе.
– Отходи, Асман, я прикрою!.. Уходи к первому отделению! К бронемашинам!.. Держите поселок, любой ценой!..
Среди сумрака, подсвеченная заревом пожарища, мелькнула фигура андроида, и Ян резанул по ней длинной очередью. Пули попали в голову человекоподобной машины, дройд пошатнулся, начал валиться набок, но, уронив автомат, умудрился ухватиться за нижнюю ветвь дерева, и застыл в нелепой позе, рывками поворачивая голову, в которой зияло три небольших пулевых отверстия и виднелись две рваных пробоины в районе затылка, где пули, навылет прошив черепную коробку, вырвали изрядные фрагменты металлопластика.
Не жизнь… Это не жизнь… – горячие мысли жгли рассудок, Ян чувствовал, как истерический смех подкатывает к горлу при виде раскачивающегося из стороны в сторону вцепившегося в ветку сервомеханизма.
Он не видел, что одна из пуль пробила грудной кожух андроида и оттуда медленно вытекает непонятная, вязкая серебристая субстанция, тягучими каплями срываясь на кору дерева и траву, пробившуюся сквозь мох и мягкую подстилку из опавшей хвои…
…
Ту же картину демонстрировало два работающих экрана в зале совещаний управления колониальной администрации.
Нагаев наблюдал за боем в основном с камеры Ковальского, потому как остальные каналы связи гасли один за другим…
Когда отключился и этот последний канал телеметрии Нагаев принял решение:
– Необходимо срочная эвакуация всех поселений, начиная от зоны вторжения до окрестностей энергостанции. – Он отдавал распоряжения своим заместителям, демонстрируя непонятную смесь нервозности и выдержки. – Отделению, оставленному Ковальским на прикрытие поселка – отступать. Мы должны затянуть их вглубь нашей территории – это даст время основным силам выдвинуться из города занять выгодные позиции и уничтожить противника.
…
Лес невнятно шумел кронами деревьев. Ночь давно превратилась в сумеречный танец теней – блики от охватившего весь холм и часть ельника пожара, играли зловещими отсветами на неподвижно застывших средь соснового редколесья телах, ложились кровавыми пятнами на треснувшие забрала боевых шлемов, стыли алыми искрами на изгибах пустых магазинов и россыпях стреляных гильз.
Ковальский, которому очередная пуля пробила плечо, на минуту пришел в сознание, чувствуя, как непомерный груз давит на спину.
С трудом приподнявшись, он увидел, как мягко и безвольно перевернулось тело сержанта Бешкеева.
На нем не было крови, только аккуратная дырочка в центре бронированного забрала немо свидетельствовала, что Асман мертв.
Яростные, трескучие, раскатистые звуки боя доносились уже с окраины поселка.
Осмотревшись, Ян понял что пролежал без сознания несколько часов, – небо у горизонта уже посерело, предвещая близкий рассвет.
Раны пылали болью, но кровь запеклась в них, и уже не стекала на порыжевших мох.
Он сел, мучительно застонав.
Вспоров шов на разгрузке, Ковальский достал индивидуальную аптечку, сделал себе две инъекции, и на минуту обессилено затих.
Мысли кружили в голове, как скорчившиеся, пожелтевшие, высохшие осенние листья.
Они погибли. Все. Все до одного. Ян не мог видеть своих ребят, не в его силах было сосчитать тела, но что-то внутри подсказывало – ты остался один лейтенант. Один навсегда, не взирая на то, сколько людей будет находиться рядом с тобой через минуту, час, сутки…
Не клеймо, не самобичевание, не горький упрек – он сделал все, что в человеческих силах, просто ему не повезло… остаться в живых.
Ян ошибался, думая о том, что более никогда не встретит людей, которые смогут стать ему столь же близки, как ребята из взвода, которых он не смог сберечь.
Черная вязкая ненависть постепенно закипала в душе, и было непонятно, что сильнее действует на организм, – введенный противошоковый и стимулирующий препараты, или это народившееся чувство пустоты, среди которой нашел себе место лишь один позыв: убивать. Убивать, пока не кончатся силы, пока последняя капля крови не сорвется из потревоженных ран.
Все, что было прежде, скорчилось, почернело, потеряло статус памяти, вакуум сознания заполнил БОЙ, как новая точка отсчета, не жизни, но ненависти и горя.
Да, собственно, была ли она больна? Думать, что мнимая хворь рождена страхом, неприятно, но ведь действительной причиной ее пребывания в больничной палате являлся именно испуг.
Нет, я здорова. – С такой мыслью она решительно откинула казенную простынь, ступив босыми ногами на холодный пол.
Немного кружилась голова, от первых движений начало подташнивать, но дискомфортные чувства быстро прошли, – ее внимание отвлекли звуки, доносящиеся с улицы.
Мари насторожилась, тут же забыв о легком недомогании.
Толстое двойное стекло в пластиковой раме мелко вибрировало, передавая в помещение приглушенный аритмичный рокот. До сих пор ей не приходилось слышать ничего подобного, – если на улице работал некий механизм, то почему в его раскатистом урчании так много сплетающихся, не составляющих привычного ритма перестуков, то коротких то длинных, перемежающихся с непонятными тугими ударами, от которых ощутимо вздрагивали стены и пол?
Страх вернулся, будто все время сидел, затаившись в уголке сознания, чтобы, дождавшись удобного момента выскочить, укусить, впиться своими холодными пальцами в неровно забившееся сердце, пробежать ледяными мурашками по коже, заставив в растерянности оглянуться вокруг.
Почему я одна? Куда все подевались? – Мысль уже отдавала паникой, но Мари, на удивление, справилась с собой, мысленным окриком заставив умолкнуть распоясавшееся воображение.
Одежда. Нужно найти свою одежду.
Слава богу, все нашлось во встроенном шкафу, – выстиранное, выглаженное пахнущее чем-то больничным, но Мари не обратила внимания на запахи, – тревожные звуки и ощущение одиночества подстегивали ее, изгнав остатки недомогания, она уже полностью пришла в себя после многочасового пребывания под воздействием успокоительных и снотворных препаратов.
Одевшись, она оглянулась, – вернулся прежний страх, боязно было выходить в пустой коридор, но надежда связаться с кем-то из персонала больницы тут же погасла, – компьютерный терминал, установленный в изголовье кровати, не работал, что само по себе являлось тревожным признаком.
Выглянув через окно, она не увидела на улице агротехнической фермы и прилегающего к ней поселка ни одного человека. Лишь сельскохозяйственные механизмы застыли посреди улицы, будто их бросили второпях, на полпути между ангарами и полями.
Ничего не понимая, Мари обернулась, и в этот миг в коридоре раздались отчетливые шаги, зашипела пневматикой автоматически открывшаяся дверь, и она, не успев толком напугаться, вдруг увидела незнакомого парня в грязной, изодранной, испятнанной заскорузлой, спекшейся кровью форме.
Треснувшее, поцарапанное забрало его боевого шлема было поднято, взгляд мутно блуждал, не в состоянии остановиться на каком-то конкретном предмете, – он сделал несколько шагов, сильно припадая на правую ногу и вдруг боком повалился на кровать, издав глухой непроизвольный стон.
В эту секунду Мари, опешившая от неожиданности, вдруг узнала его, не смотря на все чудовищные перемены в облике молодого лейтенанта, – это он беседовал с ней накануне, выясняя подробности ее встречи с андроидами.
Боже, что же делать?
Ян (так вроде бы звали офицера) потерял сознание, отдав последние силы нескольким шагам, отделявшим его от больничной койки, которая, по наивному предубеждению, являлась для рассудка неким символом победы над смертью.
Мари вдруг отчетливо поняла – поселок пуст, больница то же, люди бежали отсюда, побросав технику и забыв о ней, и раненному лейтенанту вовсе не на кого рассчитывать, разве что на… нее?
Я биолог, а не медик, – шарахнулась в голове одинокая мысль, но она уже сделал шаг, опустилась на колени подле бессознательного тела, коснулась пальцами магнитных застежек на экипировке, почувствовав вес разгрузки, которая вдруг начала оползать вниз…
Страх внезапно исчез. Осталась дрожь в кончиках пальцев, сосущее чувство одиночества, но действия Мари приобрели осмысленность, она больше не содрогалась, не думала о себе, все ее внимание поглотила забота о едва знакомом молодом парне, который попал в беду.
Сняв разгрузку, Мари расстегнула бронежилет, сняла с головы Яна боевой шлем, с облегчением убедившись, что на голове и груди нет ран.
С остальным я справлюсь. Должна справиться. – Мысленный голос помогал пальцам двигаться проворнее, а взгляду не холодеть при виде запекшейся крови.
Ян застонал, его потрескавшиеся, пересохшие губы вытолкнули хриплую команду – он бредил, призывая бойцов своего взвода, и душа Мари, сжавшаяся в комочек, поняла – в этот миг он разговаривал с мертвыми.
Многие понятия не находили места в ее разуме, они врывались в него, ломая сложившиеся жизненные стереотипы… и застревали среди обломков былого бытия, подразумевая, что теперь все будет иначе, жизнь станет другой, но вот какой – оставалось совершенно неясно.
Наконец, очистив раны от запекшей крови, удалив грязь и копоть, она туго перебинтовала бедро и плечо Яна, сделала ему необходимые инъекции, и вдруг поняла: все… далее судьба лейтенанта зависит от возможностей его собственного организма.
Стоило ей закончить перевязку и присесть на край койки, как рассудок вновь начал погружаться в омут страшных догадок о сути происходящего вокруг, но она не поддалась панике, как пол часа назад. Мари еще не понимала, насколько сильно изменили ее прошедшие тридцать минут.
Ян вдруг пошевелился и, скрипнув зубами, открыл глаза.
Перед взглядом плыли белые стены.
Цветок на окне, чисто вымытое стекло, через которое брызжут лучи полуденного солнца, отдаленный рокот беспорядочного автоматического огня, редкие толчки разрывов, ощущаемые как мягкие, едва заметные колебания пола и стен…
Более всего его поразил солнечный свет. Редкий случай, когда светило находило разрыв в плотном пологе облачности, чтобы приласкать землю своими лучами, подобные явления всегда вызывали чувство радости, восторга, но сейчас все казалось иным, зловещим, неуместным…
В сознании все еще цвела горячечными красками безумная ночь, ему казалось, что в мире больше никогда не будет солнца, и сейчас, глядя как теплые, ласковые лучи, прорываясь сквозь тканый узор в шторах, рассыпаются по полу солнечными зайчиками, он вдруг подумал: мир неизменен. Со мной или без меня будет вставать солнце, приходить ночь, сменяться времена года…
Со мной или без меня.
Миру все равно жив я, или уже умер?
Ян отвернулся, чтобы не смотреть на золотистые солнечные лучи и только тут заметил Мари.
Он с трудом узнал девушку с которой беседовал перед выдвижением взвода к холму, – прошло менее суток, а она похудела, осунулась, черты лица заострились, и в глазах появилось совсем иное выражение, – в них не осталось и следа того кричащего, эгоистичного, затравленного ужаса, который он видел, разговаривая с ней. Теперь она смотрела на него с тревогой, но во взгляде появился совершенно иной оттенок – она тревожилась не за себя.
Ян с трудом попытался привстать, чувствуя, как на месте заскорузлых ран туго натянулись свежие повязки, а она молча стала помогать ему, так, словно они были знакомы всю жизнь, с раннего детства.
Лейтенант ослаб от потери крови, но все же сумел с помощью Мари утвердиться на ногах.
Обведя взглядом помещение, он с трудом узнал больничную палату, и понял, что пришел сюда в полубессознательном состоянии.
– Где все? – Хрипло, не узнавая своего голоса, спросил он, продолжая невольно прислушиваться к звукам далекого, то затухающего, то разгорающегося с новой силой боя.
– Не знаю. – Пожала плечами Мари. – Когда я очнулась, уже никого не было.
– Тебя бросили?
– Я спала. Ничего не видела и не помню. – Мари отвела взгляд, давая понять, что не желает обсуждать данную тему. Мысль о том, что ее могли бросить не находила места среди знакомых привычных понятий..
Они оба еще многого не знали. Их жизненный опыт открывал новые грани реальности, но сформированное сознание на первых порах отказывалось принимать большинство откровений.
Казалось бы, они уже вкусили свою долю ужаса, каждый по-своему прошел через определенные испытания, и теперь в наступившем вокруг хаосе им следовало позаботиться прежде всего о себе…
– Давно я пришел?
– Примерно час назад. Сядь, у тебя ранение в ногу.
– Пустяк… – Он попробовал улыбнуться своей спасительнице, но губы лишь болезненно искривились. – Поцарапало осколком… – Он все же сел, здоровой рукой дотянувшись до бронежилета и разгрузки. Ян хотел надеть экипировку, но вдруг передумал.
Посмотрев на Мари, он что-то сделал с магнитными липучками бронежилета, с которого она успела соскоблить кровь, и протянул ей шуршащий металлокевлар.
– Он не тяжелый. Надень.
Она удивленно посмотрела на Ковальского.
– Зачем? – Тихо спросила Мари.
– Так будет лучше. Безопаснее. Нам с тобой нужно уходить отсюда.
– Почему уходить? – Она все же взяла бронежилет, позволив Яну окончательно подогнать его по фигуре.
Все оказалось не настолько страшно и загадочно как минуту назад рисовало воображение. Ян даже мысленно устыдился собственных страхов и сомнений.
Взглянув на часы, он понял, что снайпера уже успели занять позиции и разобрать цели. Пора начинать операцию…
Он приподнял пуленепробиваемое забрало шлема и тонко свистнул, подражая голосу одного из немногих пернатых обитателей леса.
Это являлось сигналом, и первые выстрелы сухо щелкнули спустя доли секунды, после условного свиста.
Пять снайперов работали без остановки, каждый по своей цели, – опуская забрало "сферы", Ян услышал, как пули звонко прошибают металл; застывшие в охранении дройды не успели отреагировать на внезапный огонь, – он отчетливо видел, как оружие валиться из механических рук, и тут же, не давая им развернутся, снайпера ударили по коленным кожухам, за которыми скрывались сервоприводные узлы пришлых механизмов.
В эти мгновенья лейтенанту Ковальскому казалось, что операция разыграна как по нотам, и близиться к стремительному победному финалу… ощущение длилось несколько секунд, пока за противоположным склоном возвышенности отчетливо не взревел двигатель и над склоном холма не появилась зловещая тень огромной, совершенно неузнаваемой машины, которая проломилась сквозь редкий кустарник, выворачивая траками гусениц огромные комья земли; в ее бортах открылись люки, и оттуда вдруг посыпались фигуры андроидов.
Их было несколько десятков, каждый экипирован и вооружен не хуже бойцов взвода Ковальского, – выскакивая из люков, они не останавливали начатого движения, а тут же, без промедления, ожидания команд или иных подготовительных действий открывали безошибочный ответный огонь по тем деревьям, где располагались позиции снайперов взвода.
Первый болезненный вскрик и характерный звук падающего, подламывающего ветви тела, подействовал на Яна, словно внезапный удар в голову: сознание на миг помутилось, но шок исчез, растворился в невероятном всплеске нервного возбуждения, не прошло и секунды, как, выкрикнув команду, он вскинул "Абакан" дав две короткие прицельные очереди по перебегающим среди поваленного кустарника фигурам.
В ответ, высекая остро пахнущую древесную щепу в ствол ели впилось десяток пуль… и в этот миг, от далекого горизонта где громоздились кучевые облака, закрывающие закатный диск светила, ударил, найдя прореху, одинокий багряный луч солнца, осветив холм и окрестности нереальным оранжевым светом.
Ян навсегда запомнил этот изливающийся из поднебесья свет, в котором тонули частые отрывистые вспышки выстрелов.
Таким в его памяти запечатлелось начало жестокой неравной схватки.
* * *
Пули с глухим стуком впивались в кору дерева.Ян слышал крики, автоматные очереди вспарывали сумрак ельника, на злополучном склоне холма горел человекоподобный механизм: горел молча, продолжая посылать во тьму короткие отрывистые очереди.
Ноги Ковальского наконец коснулись земли. Он отбежал на несколько шагов в сторону от демаскированной позиции, по которой продолжали бить из стрелкового оружия, и включил коммуникатор шлема.
Дальнейшее соблюдение радиотишины являлось глупой бессмыслицей.
…
Полковник Нагаев резко обернулся, заметив, как вспыхнул на тактическом терминале индикатор экстренного вызова: так автоматика отреагировала на всплеск активности в эфире, транслируя в реальном времени все перехваченные радиосообщения:
Участники совещания, стоически ожидавшие развития событий, вдруг услышали четкий голос боя, – канал телеметрии вбирал в себя все, начиная от участившегося дыхания бойцов, звонких автоматных очередей, глухих взрывов, треска занявшегося на холме пожара, до отчаянных предсмертных вскриков и резких перекрывающих иные шумы команд взводного:
– Первое отделение отойти на двухсотметровый рубеж, занять позиции для прикрытия!.. Ловацкий, обеспечить спуск снайперов, третье отделение за мной! – Ковальский все еще отдавал приказы, как по учебнику, словно листал электронные страницы тактических наставлений, даже сленг пока отсутствовал в его командах, – Ян выговаривал фразы целиком, и оттого они казались штампованными, игрушечными…
Жуткий предсмертный хрип, перешедший в короткое бульканье, стал иллюстрацией к его словам, и тут вдруг разом включилось несколько экранов – это, наконец, начал поступать видеоряд с камер, установленных на шлемах бойцов.
Сидевший в центральном кресле Нагаев вдруг странно дернулся, будто шальная пуля, преодолев немыслимое расстояние, вдруг ударила его в голову.
Рядом с ним возвышался странного вида терминал, где в такт поступающим данным нервно и часто взмаргивал индикатор…
События развивались стремительно.
Рваная тьма на экранах телеметрии озарялась короткими злыми хоботками очередей, тлела отсветами пожара, слепла от рвущих ельник гранатных разрывов.
Нагаев резко схватил тонкую дугу коммуникатора:
– Ковальский! Ян ты меня слышишь?
Ему отвечал бой.
– Ян! – В голосе полковника вдруг провались визгливые нотки.
Да. Они носили форму и знаки различия, но никто от рядового до командира не знал войны, не понимал ее сути…
Сегодня, сейчас, сию секунду они получали первый опыт… далекая, чужая смерть воспринималась как своя, внутренности сжимались, холод драл по спине ледяным ознобом…
Нагаев обернулся. Его взгляд, казалось, сейчас прожжет насквозь начальника штаба, который сидел в своем кресле со спокойным выражением деловой заинтересованности на лице.
Словно в одну минуту они стали разными… настолько разными, что не могли понять друг друга.
– Встать! Все резервы к поселку! Держать связь включенной! – И снова, словно отчаянный призыв, на который жизненно важно получить ответ, губы полковника выдохнули в коммуникатор:
– Ян!
Он сам не понимал, что твориться в его груди в эти бесконечные полные чужих впечатлений и эмоций мгновенья.
…
Ковальский слышал далекий голос, прорывающийся сквозь треск помех несущей частоты, но у него не было возможности ответить, – андроиды шли в атаку, рядом, вокруг погибал его взвод, так был ли смысл в далеких призывах, что выплескивал коммуникатор в помутившийся рассудок?
Тьма играла против людей, андроидам она по всей вероятности не мешала, но бойцы поредевшего взвода, – те, кто попытался задействовать системы тепловидения, – тут же с досадой отключали их – засветка от пожара, охватившего склон холма, не давала работать термальной оптике, и им оставалось уповать на собственное зрение, ориентируясь на вспышки выстрелов, хруст веток, или мгновенные отсветы разрывов, высвечивающие из мрака сиюсекундную диспозицию атакующих механизмов…
Добежав до границы ельника, где мятущееся зарево бушующего огня смешивалась с вязкой тьмой, царящей за густыми разлапистыми ветвями могучих деревьев, Ян припал на одно колено, "Абакан" вонзился прикладом в податливый ковер мха и хвои, он отклонил ствол оружия, забыв в эти секунды обо всем, сосредоточенно, будто на учениях выцеливая ползущую по горящему склону тяжелую машину, поливающую ельник шквалом разрывных снарядов из двух автоматических пушек.
Нет, не пойдет… Не пробить броню. Только погибну зазря… – мысли мелькали в голове с неуловимой скоростью, а пальцы уже меняли заряд в подствольнике с осколочного на кумулятивный, он рывком поднял автомат, прижал приклад к плечу, чтобы выстрел пошел не по минометной траектории, а по прямой наводке – расстояние до цели не превышало ста метров, для реактивной гранаты меньше секунды полета…
Он плавно потянул спусковую скобу вторичной системы вооружения, и подствольник разрядился с приглушенным хлопком, заряд рванулся фактически по прямой, попав в стык между скругленным выступом правой орудийной башни и наклонным листом лобовой брони.
Кровь глухо прилила к голове, Ян никогда не испытывал подобного чувства, – словно безумец, не обращая внимания на цвикающие вокруг пули, он приподнялся, вытягивая шею, мысленно моля лишь об одном – только не рикошет, но угол между двумя поверхностями не дал гранате уйти на излет, струя раскаленного газа, вырвавшаяся из боевой части прожгла в броне микроскопическое отверстие, диаметром не более двух миллиметров, но последствия оказались ужасающими – температура внутри машины тут же подскочила до тысячи градусов, и в темнеющие небеса, вырывая люки, изнутри бронированного монстра вдруг с оглушительным грохотом рванули снопы пламени.
От взрыва покачнулась земля, даже андроиды не устояли на ногах, в отличие от людей их валило как куклы, заставляя катиться по склону, будто манекены из супермаркета, вокруг падали раскаленные обломки бронемашины, тут же поджигая траву, кусты нижние ветви разлапистых елей…
– Все отходим! Назад! Третье отделение, Бешкеев, прикрывайте!
Ян, которого тоже сбило с ног и отшвырнуло в сторону взрывной волной, порывисто вскочил, тут же едва не заорав от боли.
Стиснув зубы он одной рукой перехватил "Абакан", прижав левую ладонь к бедру, где толчками пульсировала боль.
Между пальцами струилась горячая липкая кровь.
Царапина. Наверное царапина… – Он попытался шагнуть, и понял что может идти, осколок действительно прошел вскользь, лишь разрезав кожу.
– Ребята отходим… Все…
Он не бежал, а шел, припадая на раненную ногу, постоянно оглядываясь, в надежде увидеть кого-то из своих, но между озаренными пожаром елями мелькали лишь фигуры андроидов, и тогда Ян стрелял с одной руки, почти не попадая, но заставляя ненавистные силуэты падать на землю, вжиматься в нее выискивая цель…
Казалось, этот кошмар никогда не закончиться. Боли не было, но ощущение крови, по прежнему сочащейся сквозь пальцы, вызывало приступы тошноты, голова кружилась не то от контузии, полученной в момент взрыва, не то от кровопотери, мир перед глазами постепенно терял четкость, реальность принимала зыбкие формы, пока его не подхватили чьи-то руки, и голос Асмана Бешкеева не начал сыпать возбужденными фразами:
– Командир, из города передали – подкрепления идут! Мы держим их на границе ельника.
– Кто?.. – Прохрипел Ян. – Кто еще выжил?..
Скороговорка сержанта вдруг оборвалась. Казалось, даже звуки вспыхнувшего с новой силой боя утихли.
– Никто командир… Только ты…
Ян рванулся из поддерживающих его объятий, и тут же, не устояв, упал на землю, лицом в сладковатый запах мха, который впитывал выступившие на глазах Ковальского слезы, глушил звериный, нечеловеческий хрип, рвущийся из горла командира, потерявшего почти всех своих ребят…
* * *
Камера на шлеме Ковальского продолжала работать, фиксируя все происходящее вокруг.Незамысловатому устройству было абсолютно все равно, какую невыносимую моральную муку испытывает сейчас человек, как ломается его душа, рушиться мировоззрение под неистовым напором неведомых ранее событий и чувств.
Он умирал и… возрождался вновь, но уже другим, будто вместе со слезами, которые невольно текли по щекам, из его души навсегда уходило что-то важное, что-то без чего можно жить, но уже нет возможности радоваться этой жизни.
…Рядом звонко, отчетливо ударила автоматная очередь, в мох беззвучно обрушился курящийся дымком водопад стреляных гильз, они тонули в зеленом ковре, изредка пружиня, от него, неестественно медленно подскакивая вверх…
Ритмичный звук и вид горячих, падающих сверху гильз вывел Яна из горестного оцепенения.
Он приподнялся на локтях, одной рукой нашаривая автомат. Бешкеев продолжал стрелять, припав на одно колено, пока его "Абакан" не плюнул во тьму двумя трассерами, что означало – магазин пуст, остался лишь патрон в стволе.
– Отходи, Асман, я прикрою!.. Уходи к первому отделению! К бронемашинам!.. Держите поселок, любой ценой!..
Среди сумрака, подсвеченная заревом пожарища, мелькнула фигура андроида, и Ян резанул по ней длинной очередью. Пули попали в голову человекоподобной машины, дройд пошатнулся, начал валиться набок, но, уронив автомат, умудрился ухватиться за нижнюю ветвь дерева, и застыл в нелепой позе, рывками поворачивая голову, в которой зияло три небольших пулевых отверстия и виднелись две рваных пробоины в районе затылка, где пули, навылет прошив черепную коробку, вырвали изрядные фрагменты металлопластика.
Не жизнь… Это не жизнь… – горячие мысли жгли рассудок, Ян чувствовал, как истерический смех подкатывает к горлу при виде раскачивающегося из стороны в сторону вцепившегося в ветку сервомеханизма.
Он не видел, что одна из пуль пробила грудной кожух андроида и оттуда медленно вытекает непонятная, вязкая серебристая субстанция, тягучими каплями срываясь на кору дерева и траву, пробившуюся сквозь мох и мягкую подстилку из опавшей хвои…
…
Ту же картину демонстрировало два работающих экрана в зале совещаний управления колониальной администрации.
Нагаев наблюдал за боем в основном с камеры Ковальского, потому как остальные каналы связи гасли один за другим…
Когда отключился и этот последний канал телеметрии Нагаев принял решение:
– Необходимо срочная эвакуация всех поселений, начиная от зоны вторжения до окрестностей энергостанции. – Он отдавал распоряжения своим заместителям, демонстрируя непонятную смесь нервозности и выдержки. – Отделению, оставленному Ковальским на прикрытие поселка – отступать. Мы должны затянуть их вглубь нашей территории – это даст время основным силам выдвинуться из города занять выгодные позиции и уничтожить противника.
…
Лес невнятно шумел кронами деревьев. Ночь давно превратилась в сумеречный танец теней – блики от охватившего весь холм и часть ельника пожара, играли зловещими отсветами на неподвижно застывших средь соснового редколесья телах, ложились кровавыми пятнами на треснувшие забрала боевых шлемов, стыли алыми искрами на изгибах пустых магазинов и россыпях стреляных гильз.
Ковальский, которому очередная пуля пробила плечо, на минуту пришел в сознание, чувствуя, как непомерный груз давит на спину.
С трудом приподнявшись, он увидел, как мягко и безвольно перевернулось тело сержанта Бешкеева.
На нем не было крови, только аккуратная дырочка в центре бронированного забрала немо свидетельствовала, что Асман мертв.
Яростные, трескучие, раскатистые звуки боя доносились уже с окраины поселка.
Осмотревшись, Ян понял что пролежал без сознания несколько часов, – небо у горизонта уже посерело, предвещая близкий рассвет.
Раны пылали болью, но кровь запеклась в них, и уже не стекала на порыжевших мох.
Он сел, мучительно застонав.
Вспоров шов на разгрузке, Ковальский достал индивидуальную аптечку, сделал себе две инъекции, и на минуту обессилено затих.
Мысли кружили в голове, как скорчившиеся, пожелтевшие, высохшие осенние листья.
Они погибли. Все. Все до одного. Ян не мог видеть своих ребят, не в его силах было сосчитать тела, но что-то внутри подсказывало – ты остался один лейтенант. Один навсегда, не взирая на то, сколько людей будет находиться рядом с тобой через минуту, час, сутки…
Не клеймо, не самобичевание, не горький упрек – он сделал все, что в человеческих силах, просто ему не повезло… остаться в живых.
Ян ошибался, думая о том, что более никогда не встретит людей, которые смогут стать ему столь же близки, как ребята из взвода, которых он не смог сберечь.
Черная вязкая ненависть постепенно закипала в душе, и было непонятно, что сильнее действует на организм, – введенный противошоковый и стимулирующий препараты, или это народившееся чувство пустоты, среди которой нашел себе место лишь один позыв: убивать. Убивать, пока не кончатся силы, пока последняя капля крови не сорвется из потревоженных ран.
Все, что было прежде, скорчилось, почернело, потеряло статус памяти, вакуум сознания заполнил БОЙ, как новая точка отсчета, не жизни, но ненависти и горя.
* * *
Проснувшись, Мари почувствовала себя гораздо лучше.Да, собственно, была ли она больна? Думать, что мнимая хворь рождена страхом, неприятно, но ведь действительной причиной ее пребывания в больничной палате являлся именно испуг.
Нет, я здорова. – С такой мыслью она решительно откинула казенную простынь, ступив босыми ногами на холодный пол.
Немного кружилась голова, от первых движений начало подташнивать, но дискомфортные чувства быстро прошли, – ее внимание отвлекли звуки, доносящиеся с улицы.
Мари насторожилась, тут же забыв о легком недомогании.
Толстое двойное стекло в пластиковой раме мелко вибрировало, передавая в помещение приглушенный аритмичный рокот. До сих пор ей не приходилось слышать ничего подобного, – если на улице работал некий механизм, то почему в его раскатистом урчании так много сплетающихся, не составляющих привычного ритма перестуков, то коротких то длинных, перемежающихся с непонятными тугими ударами, от которых ощутимо вздрагивали стены и пол?
Страх вернулся, будто все время сидел, затаившись в уголке сознания, чтобы, дождавшись удобного момента выскочить, укусить, впиться своими холодными пальцами в неровно забившееся сердце, пробежать ледяными мурашками по коже, заставив в растерянности оглянуться вокруг.
Почему я одна? Куда все подевались? – Мысль уже отдавала паникой, но Мари, на удивление, справилась с собой, мысленным окриком заставив умолкнуть распоясавшееся воображение.
Одежда. Нужно найти свою одежду.
Слава богу, все нашлось во встроенном шкафу, – выстиранное, выглаженное пахнущее чем-то больничным, но Мари не обратила внимания на запахи, – тревожные звуки и ощущение одиночества подстегивали ее, изгнав остатки недомогания, она уже полностью пришла в себя после многочасового пребывания под воздействием успокоительных и снотворных препаратов.
Одевшись, она оглянулась, – вернулся прежний страх, боязно было выходить в пустой коридор, но надежда связаться с кем-то из персонала больницы тут же погасла, – компьютерный терминал, установленный в изголовье кровати, не работал, что само по себе являлось тревожным признаком.
Выглянув через окно, она не увидела на улице агротехнической фермы и прилегающего к ней поселка ни одного человека. Лишь сельскохозяйственные механизмы застыли посреди улицы, будто их бросили второпях, на полпути между ангарами и полями.
Ничего не понимая, Мари обернулась, и в этот миг в коридоре раздались отчетливые шаги, зашипела пневматикой автоматически открывшаяся дверь, и она, не успев толком напугаться, вдруг увидела незнакомого парня в грязной, изодранной, испятнанной заскорузлой, спекшейся кровью форме.
Треснувшее, поцарапанное забрало его боевого шлема было поднято, взгляд мутно блуждал, не в состоянии остановиться на каком-то конкретном предмете, – он сделал несколько шагов, сильно припадая на правую ногу и вдруг боком повалился на кровать, издав глухой непроизвольный стон.
В эту секунду Мари, опешившая от неожиданности, вдруг узнала его, не смотря на все чудовищные перемены в облике молодого лейтенанта, – это он беседовал с ней накануне, выясняя подробности ее встречи с андроидами.
Боже, что же делать?
Ян (так вроде бы звали офицера) потерял сознание, отдав последние силы нескольким шагам, отделявшим его от больничной койки, которая, по наивному предубеждению, являлась для рассудка неким символом победы над смертью.
Мари вдруг отчетливо поняла – поселок пуст, больница то же, люди бежали отсюда, побросав технику и забыв о ней, и раненному лейтенанту вовсе не на кого рассчитывать, разве что на… нее?
Я биолог, а не медик, – шарахнулась в голове одинокая мысль, но она уже сделал шаг, опустилась на колени подле бессознательного тела, коснулась пальцами магнитных застежек на экипировке, почувствовав вес разгрузки, которая вдруг начала оползать вниз…
Страх внезапно исчез. Осталась дрожь в кончиках пальцев, сосущее чувство одиночества, но действия Мари приобрели осмысленность, она больше не содрогалась, не думала о себе, все ее внимание поглотила забота о едва знакомом молодом парне, который попал в беду.
Сняв разгрузку, Мари расстегнула бронежилет, сняла с головы Яна боевой шлем, с облегчением убедившись, что на голове и груди нет ран.
С остальным я справлюсь. Должна справиться. – Мысленный голос помогал пальцам двигаться проворнее, а взгляду не холодеть при виде запекшейся крови.
Ян застонал, его потрескавшиеся, пересохшие губы вытолкнули хриплую команду – он бредил, призывая бойцов своего взвода, и душа Мари, сжавшаяся в комочек, поняла – в этот миг он разговаривал с мертвыми.
Многие понятия не находили места в ее разуме, они врывались в него, ломая сложившиеся жизненные стереотипы… и застревали среди обломков былого бытия, подразумевая, что теперь все будет иначе, жизнь станет другой, но вот какой – оставалось совершенно неясно.
* * *
За четверть часа она успела прожить целую субъективную вечность, вспомнить все, чему учили на уроках гражданской обороны и начальной военной подготовки, востребовать и приспособить собственные знания биологии к конкретной ситуации, несколько раз сбегать в разные помещения опустевшей сельской больницы за необходимыми препаратами и перевязочными средствами.Наконец, очистив раны от запекшей крови, удалив грязь и копоть, она туго перебинтовала бедро и плечо Яна, сделала ему необходимые инъекции, и вдруг поняла: все… далее судьба лейтенанта зависит от возможностей его собственного организма.
Стоило ей закончить перевязку и присесть на край койки, как рассудок вновь начал погружаться в омут страшных догадок о сути происходящего вокруг, но она не поддалась панике, как пол часа назад. Мари еще не понимала, насколько сильно изменили ее прошедшие тридцать минут.
Ян вдруг пошевелился и, скрипнув зубами, открыл глаза.
Перед взглядом плыли белые стены.
Цветок на окне, чисто вымытое стекло, через которое брызжут лучи полуденного солнца, отдаленный рокот беспорядочного автоматического огня, редкие толчки разрывов, ощущаемые как мягкие, едва заметные колебания пола и стен…
Более всего его поразил солнечный свет. Редкий случай, когда светило находило разрыв в плотном пологе облачности, чтобы приласкать землю своими лучами, подобные явления всегда вызывали чувство радости, восторга, но сейчас все казалось иным, зловещим, неуместным…
В сознании все еще цвела горячечными красками безумная ночь, ему казалось, что в мире больше никогда не будет солнца, и сейчас, глядя как теплые, ласковые лучи, прорываясь сквозь тканый узор в шторах, рассыпаются по полу солнечными зайчиками, он вдруг подумал: мир неизменен. Со мной или без меня будет вставать солнце, приходить ночь, сменяться времена года…
Со мной или без меня.
Миру все равно жив я, или уже умер?
Ян отвернулся, чтобы не смотреть на золотистые солнечные лучи и только тут заметил Мари.
Он с трудом узнал девушку с которой беседовал перед выдвижением взвода к холму, – прошло менее суток, а она похудела, осунулась, черты лица заострились, и в глазах появилось совсем иное выражение, – в них не осталось и следа того кричащего, эгоистичного, затравленного ужаса, который он видел, разговаривая с ней. Теперь она смотрела на него с тревогой, но во взгляде появился совершенно иной оттенок – она тревожилась не за себя.
Ян с трудом попытался привстать, чувствуя, как на месте заскорузлых ран туго натянулись свежие повязки, а она молча стала помогать ему, так, словно они были знакомы всю жизнь, с раннего детства.
Лейтенант ослаб от потери крови, но все же сумел с помощью Мари утвердиться на ногах.
Обведя взглядом помещение, он с трудом узнал больничную палату, и понял, что пришел сюда в полубессознательном состоянии.
– Где все? – Хрипло, не узнавая своего голоса, спросил он, продолжая невольно прислушиваться к звукам далекого, то затухающего, то разгорающегося с новой силой боя.
– Не знаю. – Пожала плечами Мари. – Когда я очнулась, уже никого не было.
– Тебя бросили?
– Я спала. Ничего не видела и не помню. – Мари отвела взгляд, давая понять, что не желает обсуждать данную тему. Мысль о том, что ее могли бросить не находила места среди знакомых привычных понятий..
Они оба еще многого не знали. Их жизненный опыт открывал новые грани реальности, но сформированное сознание на первых порах отказывалось принимать большинство откровений.
Казалось бы, они уже вкусили свою долю ужаса, каждый по-своему прошел через определенные испытания, и теперь в наступившем вокруг хаосе им следовало позаботиться прежде всего о себе…
– Давно я пришел?
– Примерно час назад. Сядь, у тебя ранение в ногу.
– Пустяк… – Он попробовал улыбнуться своей спасительнице, но губы лишь болезненно искривились. – Поцарапало осколком… – Он все же сел, здоровой рукой дотянувшись до бронежилета и разгрузки. Ян хотел надеть экипировку, но вдруг передумал.
Посмотрев на Мари, он что-то сделал с магнитными липучками бронежилета, с которого она успела соскоблить кровь, и протянул ей шуршащий металлокевлар.
– Он не тяжелый. Надень.
Она удивленно посмотрела на Ковальского.
– Зачем? – Тихо спросила Мари.
– Так будет лучше. Безопаснее. Нам с тобой нужно уходить отсюда.
– Почему уходить? – Она все же взяла бронежилет, позволив Яну окончательно подогнать его по фигуре.