В полупустом вагоне Таня снова тупо уткнулась в окно - любимое занятие! - а Виктор отправился курить. Из тамбура он видел ее очень хорошо, какую-то побледневшую, задумчивую, со странным, нехорошим, еще незнакомым ему выражением лица. Непонятная задумчивость ему понравилась не слишком.
Виктор торопливо погасил сигарету, вернулся в вагон, сел рядом и поделился откровением:
- Очаровательна, как всегда очаровательна! Так говорила о себе Пеппи Длинныйчулок. Постарайся проникнуться ее убеждением, оно подходит тебе как нельзя кстати. А поэтому нечего пристально изучать свою физиономию в стекле. Все равно там плохо видно. Если хочешь, могу подарить тебе зеркальце, которое будет беспрерывно талдычить, что ты на свете всех милее. Годится?
Таня через силу улыбнулась, но от окна упорно не отрывалась. Это Виктору и вовсе не глянулось.
- Давай теперь решим с тобой, Танюша, когда мы приедем сюда опять, - продолжил он, делая вид, что не заметил ее настроения. - До субботы далековато, за такое бесконечное время я устану ждать, соскучусь и вконец осатанею без желтого леса. Странно, что я не замечал раньше, какой это красивый и богатый оттенками цвет! Может быть, в среду?
Он заглянул ей в лицо, и его охватила настоящая тревога, почти паника: что произошло? В чем он провинился перед ней?
- Как у тебя складывается жизнь посреди недели? - беззаботно спросил Виктор.
- Она вообще никак у меня никогда не складывается, - с удивительным для нее пессимизмом заявила Таня. - В шесть на вокзале, у расписания.
- В пять, - осторожно поправил ее Виктор. - И я тебе еще, конечно, позвоню.
Таня ничего не ответила.
Два дня Виктор прожил как во сне. Опуская чужую, вялую, непослушную руку, больше не желающую держать ни кисть, ни мел, ни уголь, он тупо сидел перед мольбертом, которого почти не различал, изредка улавливая сквозь молоко окутавшего его навязчивого тумана беглые внимательные взгляды Татки и рассеянные, проскальзывающие мимо - Геры.
- Что-то ты сбледнул с личика, Витюша, - оповестила его, наконец, потерявшая терпение Тата. - И очень напоминаешь каменное изваяние. Песен не поешь, к девицам не пристаешь и даже водку не пьешь. Что бы это значило?
- Депрессуха, - буркнул Виктор. - Жуткий депрессушник одолел, сама видишь! Ни песни, ни девки, ни водяра уже не помогают. Если я умру, Татусик, ты сильно будешь плакать?
- Размечтался! Кретин! - обозлилась невыдержанная Тата. - Вечно придуриваешься!
- С этим не поспоришь, - охотно согласился с ней Виктор. - И разве тебе до сих пор неизвестно, что каким я был, таким я и остался? Хотя ничто не вечно под луной, Татка! И вдруг в один прекрасный день я неожиданно поумнею!
- Ну, это вряд ли! - безапелляционно объявила Тата. - Горбатого могила исправит! А мечтать не вредно.
- Нет, ты все-таки действительно здорово огрубела, Татусик, - вздохнул Виктор. - Видимо, наше общество, особенно мое, на тебя шибко дурно повлияло. Парировать научилась, язвить, пускать шпильки! А девушка должна быть нежной и ласковой, словно предрассветный цветок, когда на нем еще не высохла ночная летняя роса и испуганно дрожит прозрачными капельками, отражая синее небо и зеленую траву.
- А как насчет стихов? - заинтересовалась Татка. - По ночам не пишем? Бумагу пока не переводим?
- Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда,
- прочитал Виктор и отложил кисть в сторону.
Татка изумленно открыла рот.
- Ты стихи мои требуешь прямо...
Как-нибудь проживешь и без них,
- категорически заявил ей Виктор и добавил:
- Подумаешь, тоже работа, -
Беспечное это житье:
Подслушать у Музы чего-то
И выдать шутя за свое,
А после подслушать у леса...
- и осекся, замолк, вспомнив лес, избушку на курьих ножках, Таню...
Что случилось с ней, с этой ненормальной?
- А я думала, ты только дурацкие песенки можешь цитировать, - удивленно заметила Тата. - И уж никак не рассчитывала на Ахматову.
- Меньше думай, - посоветовал Виктор. - Моя любимая поэтесса, между прочим. И потрясающая женщина, заметь! От ее портрета в синем у меня просто дрожь в коленках.
Вечером он позвонил Тане. Мама сказала, что она еще не возвращалась из института. Перезвонил через час. Отец сообщил, что ее пока нет дома. Круглая сиротка!
Наконец в одиннадцатом часу трубку взяла Таня.
- Поздно шляешься! - доложил ей Виктор.
- Дело житейское! - в тон ему отозвалась Таня. - Что нового?
- Выучил новый стишок, - сказал Виктор. - Вот послушай:
Мы живем, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет...
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет...
Перехожу к настоящей поэзии, как ты мне в воскресенье приказывала!
Таня немного помолчала.
- А кто это? - озадаченно спросила она, не слишком обремененная колоссальными знаниями.
- Ага, будущая сценаристка, я-то думал, что ты начитанная девочка! "Как я ошибся, как наказан!" - обрадовался Виктор и тотчас сделал великодушный жест. - Впрочем, нельзя объять необъятного. Это Северянин. А что нового у вас, мадам? Вы не забыли о назначенной на завтра встрече?
- Я завтра не могу, - сказала Таня.
- Если тебе мама не велит, мы можем не целоваться, а заниматься чем-нибудь другим, не менее увлекательным, - не растерялся Виктор, но в висках противно заныло.
- Витя, перестань! - попросила Таня. - Мне трудно тебе объяснить, но ничего не получится...
- Значит, тебе опять трудно мне что-то объяснить? Можешь не объяснять! - не выдержал и озлобился неопытный в сфере дипломатии Виктор. - Спокойной ночи!
Он со всей силы ударил по рычажкам отбоя. Как они только не сломались!.. Потом он позвонил Татке и сообщил, что в среду, а может быть, и в четверг, на занятия не придет: дела. Если сможет, пусть она его отметит как присутствующего.
- В пятницу ждать? - осведомилась Тата.
- "Только очень жди", - попросил Виктор и бросил трубку.
Теперь предстояло узнать адрес этого проклятого ВГИКа...
Танину аудиторию Виктор разыскал без труда. Мимо пробегали довольно импозантные ребята и премиленькие девушки, видимо, будущие кинозвезды. В другое время Крашенинников занялся бы их изучением, но сейчас ему было не до того. Наконец он высмотрел Таню, бредущую чересчур невесело и одиноко в толпе своих жизнерадостных однокурсников, суетливых, как вермишель в кипящем супе.
- Привет! - сказал Виктор, преграждая ей путь.
- Что ты здесь делаешь? - изумилась Таня, забыв отреагировать на приветствие.
- "А день был какой? Среда!" - вразумительно ответил ей словами любимого барда Виктор. - И мы с тобой едем сегодня в лес! Не понимаю твоего удивления. "Вчера говорила, навек полюбила, а нынче не вышла в назначенный срок".
- Никуда мы не едем! - сердито возразила Таня. - И я уже тебе все популярно как раз вчера объясняла!
- Не объясняла, а скучно талдычила, что это очень трудно объяснить. Ты вообще зануда! Пошевели своей бестолковкой! Ради чего я, идиот, пилил к тебе сюда в твой паршивый институт на край света? И потом торчал здесь целый час, как Витя на распутье? Чтобы снова выслушивать твои глупости? Нет уж, дудки! А необъяснимых явлений на Земле не бывает, Танюша! - он ловко отвел Таню в сторону от непрерывно снующих вокруг надежд отечественного экрана. - Поэтому давай по новой с тобой рассуждать. Ты так проворно успела завести себе другого хахаля?
Таня оскорбленно поджала губы.
- Ах, нет?! Большая неожиданность и нечаянная радость! - Виктор загнул один палец. - Значит, первое объяснение у нас отпадает! Чудненько! Это меня вполне устраивает. Ты заболела? - он окинул ее взглядом. - Непохоже, выглядишь одурительно, - и загнул второй палец. - Что-нибудь случилось дома? Безумные страдания по поводу навсегда утраченной девичьей чести? Или нечто подобное? Но, к сожалению, Танюша, это все равно рано или поздно должно было случиться, уж поверь моему жизненному опыту.
Таня с трудом удержалась от смеха.
- Убоище! - сказала она. - Ты невыносим!
Наконец-то заговорила, обрадовался Виктор.
- В общем, выразительно! - одобрил он. - Значит, и здесь у нас все в порядке? Мама уверовала, что ты в субботу заночевала в общежитии у тутошней Брижитт Бардо? Тогда в чем же дело?
- Витя... - начала Таня и вдруг покраснела, как спелая помидорка. - Ты просто невозможный, Витя! Привязался, как кашель...
- Спасибо за сравнение, - поклонился Виктор. - Звучит довольно впечатляюще. Но не радует.
И тут Танька заревела. Слезы у нее закапали странно - все у нее не по-людски! - брызнули отовсюду. В одно мгновение бледная мордашка стала мокрой, и теперь намокал воротничок кофточки, предательски темнея больше и больше.
- "Что-то кони мне попались привередливые", - пробормотал Виктор и решительно скомандовал: - Отбой! Прекратить немедленно! И вытереться насухо! У тебя платок-то имеется? Могу свой подарить, чистый. Когда "слух обо мне пройдет по всей Руси великой", толкнешь его за бешеные деньги. А с утра нужно слушать по радио марши - очень повышает жизненный тонус.
Он вытащил из кармана платок, но Таня уже торопливо, всхлипывая навзрыд, вытиралась ладошками и шарфиком, не глядя на Виктора. Тогда он молча взял ее за рукав, крепко ухватив повыше локтя, и повел к выходу. Она шла не сопротивляясь, доревывая по пути остатки слез. Внизу Виктору каким-то чудом, по наитию, удалось сразу найти пустую аудиторию, втолкнуть туда Таньку и закрыть дверь с помощью стула.
- На сегодня занятия кончились! - сообщил он, усевшись и величественно скрестив руки на груди. - Все женщины истерички, и ты, родная, увы, не исключение. Ну, ладно, в нашем распоряжении имеется не более каких-нибудь десяти, от силы пятнадцати минут на выяснение отношений, потому что дальше, боюсь, местные Мастрояни начнут ломать дверь. Итак, выкладывай быстро и толково: почему ты ревешь, что случилось и в чем моя вина? Я пока ее за собой не ощущаю.
Таня тоже села и закрыла ладошками лицо. Ладошки были ничего себе, острые от длинных ногтей и вполне подходящие для какой-нибудь картины Виктора. Надо учесть на будущее.
- Витя, - пролепетала Таня, - я не знаю, что случилось...
- Не знаешь? - Виктора передернуло. - И поэтому ревешь?
Он тяжко вздохнул и посмотрел в окно. Ну, хорошо, пусть она никогда ничего не знает, это прекрасно, она ненормальная, но что с ней делать дальше? И с собой заодно...
- Не знаешь? - медленно, стараясь не сорваться, повторил он. - Мрак! Ты, безусловно, хочешь, чтобы я овладел всеми нюансами и тонкостями мудреной работы следователя. В твоих словах явно чего-то недостает, Танюша, заметь! Боюсь, что логики. Но у вас ее, очевидно, не преподают.
Дверь тихонько потянули из коридора.
- Таня! - ультимативно сказал Виктор. - Давай рассуждать серьезно, все шутки в сторону: объясни мне, наконец, только в темпе, в чем все-таки дело! Видишь, к нам в дверь уже ломятся твои сокурсники или преподаватели, что еще хуже. Для чего ты капризничаешь? Это типично женское поведение.
- А вот... - прошептала Таня, - вот у меня как началось кровотечение, так никак не останавливается... Уже пятый день...
Виктор вздрогнул от неожиданности и качнулся на стуле. Он ожидал чего угодно, но только не этого.
- Ну, положим, четвертый, - уточнил он. - Считать-то хоть научись! Чему вас во ВГИКе учат... А может, так и должно у тебя сейчас быть? А?
Он осторожно взглянул на Таню. Она отрицательно помотала головой.
- Да-а, - пробормотал будущий художник. - Тут ведь я не специалист... Анатомию-то в нас вдалбливают, а вот насчет физиологии слабовато... И, понимаешь, какая штука, у меня ведь до тебя никогда еще таких дурочек не было. Мне сильно везло на тертых, стреляных, разбитных, которые виды видали, прошли огонь, воду и медные трубы...
Таня моментально отняла руки от лица, прищурилась и пристально посмотрела на Виктора с нехорошим любопытством.
- И много их у тебя было?.. Тех, что виды видали и прошли эти самые медные трубы?..
- Чертова прорва! - выпалил Виктор и осекся. - То есть нет, я сдуру совсем не то ляпнул, я вообще-то уже не очень помню, одна или две... Какая разница...
Он окончательно запутался, смешался и замолчал, снова искоса поглядев на Таню. Она сидела пряменькая, притихшая и размышляла о чем-то очень своем, серьезно осмысливая полученную информацию. Неожиданно оказалось, что она начинает косить, когда очень нервничает. И этот убегающий к переносице левый глаз почему-то стал слишком болезненным открытием. Виктор не мог этого спокойно видеть и уставился в окно.
- Я не думала... - прошептала Таня растерянно, - что ты... такой...
- Бабник, - заботливо подсказал ей Виктор. - Подходит?
- Совсем не подходит, - удивленно отозвалась Таня. - На тебя глядя даже не подумаешь...
- Они сами вяжутся, - легкомысленно объяснил суть дела Виктор, на секунду оторвавшись от окна.
- А я? - и Таня вдруг снова вся мгновенно покрылась слезами. - Я, значит, тоже сама тебе навязалась? Так теперь получается? Выходит так, да?!
В дверь вежливо постучали. И Виктор понял, что пришла пора действовать.
- Сейчас ты встаешь, собираешься и идешь со мной! - скомандовал он. - Если это необходимо, мы позвоним твоей маме, сообщим ей, что справляем день рождения у Татки, потом совершим набег на магазины и поедем на дачу. На сегодня все! Остальное будем решать на месте. Дай-ка мне руку!
И Таня послушно встала и пошла за ним: и к телефону, и в магазины, и на вокзал. В электричке, совершенно обессилевшая, она тотчас заснула у Виктора на плече и спала почти до самой станции. Он сидел тихо, стараясь не шевелиться и изредка посматривая на нее. Таня едва ощутимо дышала ему в шею, иногда по-детски всхлипывая во сне. Что случилось с ним, беззаботным, легким, мало задумывающимся Виктором? Пел бы свои любимые песни и дальше, читал бы стишата, нес околесицу...
Пустой вагон раскачивало, заносило, и то и дело бросало на поворотах, как пьяного.
Неизвестно откуда взявшиеся неудовлетворенность, шаткость - словно земля вдруг заколебалась под ногами - неуверенность в себе и неприятная опустошенность, осознанная внезапно, резко, мучили Виктора несколько последних дней. И больше всего - своей непредсказуемостью и необъяснимостью появления. Что вдруг на него накатило? "Исчезли юные забавы, как сон, как утренний туман..." Правда что ль исчезли? Нет, так не бывает. Не должно быть, во всяком случае! Почему, отчего, с какой стати? Что на него нашло в самом деле? И не понять ничего, и не достучаться, не добраться до тайного смысла смутных, неясных, бродивших в нем предчувствий и ощущений, каких-то намеков на что-то - на что? - в преддверии новых, неизведанных доселе глубин, открытий, постижения чего-то - чего? - к чему раньше было невозможно по какой-то опять совершенно непонятной причине даже просто приблизиться.
Казалось, он уходил от своего прежнего бытия, с ним прощался. Только реально ли такое? Можно ли распроститься с ним навсегда, на веки вечные, уйти с концами? Ерунда, чушь! Отбросить и забыть прошлое нельзя, отказаться от него - тем паче. Однако неслабо лажанулся ты, братец: растрепанные чувства налицо. И не тянешь ли снова пустышку? По крайней мере, раньше ты хотя бы не задумывался над этим...
8
- Таня, мы приехали! - шепнул Виктор ей прямо в маленькое ухо: и оно тоже вполне годилось для картины.
Таня встала, потерла глаза и, не глядя на Виктора, вяло поплелась к выходу. Точно так же полусонно и неосмысленно она побрела от станции к поселку. Крашенинников наблюдал за ней с нарастающими беспокойством и тревогой. Он совершенно не представлял, что делать, как вести себя в нехорошей и сложной ситуации, в которой оказался впервые. Может, все обойдется... А если нет? Кто его когда-нибудь учил, как нужно обращаться с девушками? Самые необходимые и элементарные знания у нас всегда по фигу. До всего приходилось доходить своим умом, а с мозговушкой у него, как известно, напряженка. Так дураком темным и помрет.
- Ты не знаешь случайно, - спросил Виктор, забирая Танину ладошку в свою, - как полностью звали Чука?
- Кого? - изумилась Таня и на мгновение остановилась.
- Чука. Ну, помнишь, повестушка у Гайдара: "Чук и Гек". Так вот Гек - это, наверное, Геннадий, а вот как Чук?
Таня недоуменно наморщилась, пытаясь отгадать непростую загадку. Виктор, очень довольный, вышагивал рядом и посматривал по сторонам. Пусть отвлечется, иначе будет без конца зацикливаться на одном и том же.
- Ничего не придумала? - справился он, выждав для порядка какое-то время. - Плохо, Сорокина! Вы очень неважно подготовились к экзамену.
- Откуда ты знаешь мою фамилию? - опять удивилась Таня.
- Подумаешь, бином Ньютона! - усмехнулся Крашенинников. - У Татки спросил. Как же нам быть с Чуком?
Таня засмеялась и развела руками.
- Тогда перейдем ко второму вопросу. Откуда эти строки: "Заплаканная осень, как вдова в одеждах черных, все сердца туманит..."?
- Ты здорово вырос в моих глазах! - с уважением сказала Таня.
- Как?! Еще?! Да что ты говоришь? Невероятно, Танюша! Больше просто некуда! - и Виктор в ужасе выразительно поднял руки над головой. - Смотри, какая оглобля!
Таня снова засмеялась.
- Но почему в черных одеждах? Осень ведь не черная...
Виктор искоса взглянул на нее.
- С этим не поспоришь. Очевидно, больше относится к вдове. Авторское восприятие. Не напрягайся. Возможны варианты, пожалуйста:
Скинуло кафтан зеленый лето,
Отсвистали жаворонки всласть!
Осень, в шубу желтую одета,
По лесам с метелкою прошлась.
Больше устраивает? Кедрин.
- Ну, Витя... - жалобно сказала Таня. - Ты окончательно подавил меня своей эрудицией. Это просто невежливо и некрасиво!
- Есть немного, - честно подтвердил Виктор. - Только не эрудицией, а памятью. Эрудиция здесь ни при чем. А мы уже пришли!
Виктор достал ключи. Дом показался ему каким-то родным и близким.
- Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом, - пропел Виктор перед дверью. - Не мешало бы придумать пароль. Если вдруг я отлучусь ненадолго, что мне произносить для тебя, вернувшись? "Ваша мама" - банально, "почтальон Печкин" - тоже... Может быть, "скажите, как его зовут?" И ты скажешь. Если, конечно, не перепутаешь меня с каким-нибудь своим другим прихехешником.
И дернуло же его за язык! Таня вздрогнула, лицо у нее снова испуганно вытянулось, левый глаз закосил.
- Куда ты собираешься уходить? Я одна без тебя тут ни за что не останусь!
Пошло-поехало! Чурбан, сам виноват!
- Все, закончили! Отбой! - распорядился Виктор. - Я никуда уходить не собираюсь. Шутки у меня просто дурацкие. И песни тоже. Кто это написал: "Вы просите песен: их нет у меня!"?
- Ну, это я как раз знаю! - заявила Таня. - Ты слишком низко опустил планку.
- Значит, по новой поднимем на недосягаемую высоту, - Виктор стал разгружать сумку. - Мой лапки, а я буду вскрывать наши банки и резать сыр.
- А твои лапки в мытье не нуждаются? - Таня села поближе к включенной батарее, не раздеваясь и сжавшись в комочек, пытаясь побыстрее согреться.
- Стерильные от рождения, - Виктор опустился на пол возле нее и начал растирать ее пальцы. - Ну, что с тобой? Ты вся дрожишь... Ни леса не хочешь, ни красоты, ни гулянья... А ведь дождя как раз нет...
- Потом, - тихо отозвалась Таня и вновь опустила голову ему на плечо. - Ты сделай все без меня, ладно? Очень хочется есть...
Она долго не могла наесться и вместе с Виктором напилась, наверное, впервые в жизни. Он посмеивался, скрывая тревогу и замечая с несмелой просыпающейся надеждой, как Таня потихоньку розовеет, снимает с себя теплую кофточку, начинает улыбаться.... А желтые глаза затягиваются туманной поволокой легкой одури и беспамятства.
- Да ты, родная, оказывается, пить здорова! По-моему, тебе достаточно. Давай на сегодня завязывать, - сказал, наконец, Виктор, наклонившись к ней. - Женский алкоголизм - страшная штука! И неизлечимая, заметь.
- Ну надо же, сколько ты знаешь... - протянула Таня. - С виду и не скажешь.
Ее совсем разморило и клонило ко сну: веки смыкались, а ладони с невероятным трудом поддерживали отяжелевшую мордашку под подбородком. И тут Виктор с ужасом сообразил, что ей нельзя было давать пить. Нет, он все-таки законченный кретин! У него похолодели руки, и утешало только одно, если это можно было назвать утешением: пьяная Танька неспособна заметить его испуга. И ведь не спросишь у нее ничего! Если только так, невзначай поинтересоваться... Но и того сделать не удалось: едва добравшись до чердачка, Таня рухнула на диван и моментально заснула, уткнувшись носом в стену. До утра она опять не пошевелилась - как ей только удавалось? - и тихонько блаженно сопела, удивительно довольная и спокойная.
Виктор почти не спал. Коснувшись щекой подушки, он тотчас открывал глаза, в страхе смотрел на безмятежно посапывающую Таньку и снова ложился. И опять вскакивал. В конце концов, ему это надоело, и он пошел вниз покурить и привычным недавним воскресным маршрутом побродить от окна к столу и обратно. А вдруг Танька истечет к утру кровью?.. Разве здесь дозовешься на помощь? Лес кругом. На дачах давно никого нет. А вдруг... Да нет, непохоже. Спит вроде себе и спит. Или сама ничего не замечает? Ведь она совершенно пьяная...
К утру Виктор дошел до настоящего нервного истощения. Водки больше не было, сигареты, как назло, кончились, зато за окнами начинало слабо сереть: сквозь щели пробивались блеклые лучики. И Таня открыла желтые глаза. Виктор сторожил ее пробуждение, ждал его и панически боялся - такого ужаса он никогда в своей жизни не испытывал. Таня потянулась и посмотрела на него с недоумением.
- У тебя разыгралась мигрень? - озабоченно спросила она. - Принеси мою сумочку. Там есть анальгин
- Ничего у меня не разыгралось, - отказался Виктор. - Это так просто...
- Сначала научись врать, - посоветовала Таня и безошибочно отметила: - Так просто подобной морды не бывает! Теперь тебе придется мне объяснять, что случилось. Пришел твой черед!
- Не бери в голову, - отозвался Виктор, пристально изучая розовую со сна мордашку.
Вид вполне удовлетворительный. Или ему только кажется?
- Лучше будем завтракать... Правда, ты вчера слопала почти все наши припасы и выхлестала всю водчонку, но до вечера, думаю, продержимся. Мы и не к тому приучены! Родились и выросли в тяжелых условиях!
Потом они ели, смеялись, слушали радио, бродили по лесу - все было так, как несколько дней назад. Только Виктора никак не отпускало внутреннее напряжение. Он был словно заведенный до отказа будильник, который перекрутили второпях, едва не сломав пружину.
Вечером Виктор уехал с Таней в Москву, ничего толком не осознав и не выяснив. Всю обратную дорогу Татьяна безмятежно мурлыкала об институте и подругах. Виктор не понял абсолютно ничего: процесс восприятия оказался непосильным.
В пятницу в институте Татка сразу разлетелась к Виктору, но, увидев его тяжелый, еще поугрюмевший за это время взгляд, сильно заколебалась и вовремя передумала. Зато Гера рискнул не задумавшись.
- Я хотел тебя попросить об одном одолжении, - сказал он, будто ничего не замечая. - Пригласи меня, пожалуйста, к себе на дачу в субботу или в воскресенье. Я буду не один. Понимаешь, совершенно некуда деваться, а так получится поездка за город! Вас там не совсем залило дождями?
Крашенинников стиснул зубы. Знал бы Георгий, что его лучший друг вляпался как последний дурак, как сопливый мальчишка, пока не знакомый с непредсказуемой идиотической техникой женских крючочков, пуговок и кнопочек и абсолютно не представляющий, что у лифчика застежка может находиться где угодно! Что он попросту влип, лопоухий тренированный осел, молниеносно снимающий, нигде никогда не зацепив, колготки с любых ножек, и, несмотря на это, ничего не умеющий и не знающий! Перестарался... Как расскажешь об этом и кому? И с кем теперь посоветуешься? Ни с Герой, ни с Алешей невозможно. Разве что с Таткой... И стыдно, и смешно...
- Заметано! - ответил, замявшись лишь на мгновение, Виктор. - Вечером созвонимся и договоримся о встрече. Поедем вместе?
Теперь и вовсе отступать было некуда. Затылок наливался тупой неприятной тяжестью. Или наврать Герке, что они с Таней уже расплевались и на даче больше не живут? Совсем дурь...
Мрачно набычившись, Виктор подошел к Татке.
- Ты не знаешь, как там поживает Таня? - спросил он, глядя в сторону. - Как она себя чувствует?
Татка вытаращила глаза.
- Ты опять совсем обалдел? Допился до умопомрачения? - без всякого намека на вежливость спросила она. - Да ведь ты видишь ее значительно чаще, чем я! Или... - она пристально вгляделась в лицо Виктора. - Что-то случилось? Вы поссорились? Ну, вы даете! Так быстро?
В глубине души Татка ликовала.
- Иди за мной! - хмуро приказал Виктор Татке, и она послушно отправилась за ним, сияя от счастья во весь огромный рот.
Виктор привел Татку прямо в ректорат. Секретарша Риточка, едва увидев вошедших, тоже расцвела весенней солнечной улыбкой.
- Шеф на месте? - угрюмо поинтересовался Виктор.
- Нету, Витюша, - глядя на него с обожанием, ответила Риточка. - Недавно уехал.
- Тогда, пожалуйста, оставь нас здесь великодушно минут на пять наедине с телефоном. Нужно срочно позвонить.
Риточка вопросительно глянула на Тату, недоуменно пожавшую плечами, потом с беспокойством - на Виктора и с готовностью встала.
- Конечно, Витюша, - сказала она. - Говори столько, сколько тебе нужно.
И бесшумно исчезла.
- Набери Танин номер, - так же мрачно велел Виктор Татке. - Если подойдет она, передашь мне трубку, если нет, спросишь, где она и когда будет.
Виктор торопливо погасил сигарету, вернулся в вагон, сел рядом и поделился откровением:
- Очаровательна, как всегда очаровательна! Так говорила о себе Пеппи Длинныйчулок. Постарайся проникнуться ее убеждением, оно подходит тебе как нельзя кстати. А поэтому нечего пристально изучать свою физиономию в стекле. Все равно там плохо видно. Если хочешь, могу подарить тебе зеркальце, которое будет беспрерывно талдычить, что ты на свете всех милее. Годится?
Таня через силу улыбнулась, но от окна упорно не отрывалась. Это Виктору и вовсе не глянулось.
- Давай теперь решим с тобой, Танюша, когда мы приедем сюда опять, - продолжил он, делая вид, что не заметил ее настроения. - До субботы далековато, за такое бесконечное время я устану ждать, соскучусь и вконец осатанею без желтого леса. Странно, что я не замечал раньше, какой это красивый и богатый оттенками цвет! Может быть, в среду?
Он заглянул ей в лицо, и его охватила настоящая тревога, почти паника: что произошло? В чем он провинился перед ней?
- Как у тебя складывается жизнь посреди недели? - беззаботно спросил Виктор.
- Она вообще никак у меня никогда не складывается, - с удивительным для нее пессимизмом заявила Таня. - В шесть на вокзале, у расписания.
- В пять, - осторожно поправил ее Виктор. - И я тебе еще, конечно, позвоню.
Таня ничего не ответила.
Два дня Виктор прожил как во сне. Опуская чужую, вялую, непослушную руку, больше не желающую держать ни кисть, ни мел, ни уголь, он тупо сидел перед мольбертом, которого почти не различал, изредка улавливая сквозь молоко окутавшего его навязчивого тумана беглые внимательные взгляды Татки и рассеянные, проскальзывающие мимо - Геры.
- Что-то ты сбледнул с личика, Витюша, - оповестила его, наконец, потерявшая терпение Тата. - И очень напоминаешь каменное изваяние. Песен не поешь, к девицам не пристаешь и даже водку не пьешь. Что бы это значило?
- Депрессуха, - буркнул Виктор. - Жуткий депрессушник одолел, сама видишь! Ни песни, ни девки, ни водяра уже не помогают. Если я умру, Татусик, ты сильно будешь плакать?
- Размечтался! Кретин! - обозлилась невыдержанная Тата. - Вечно придуриваешься!
- С этим не поспоришь, - охотно согласился с ней Виктор. - И разве тебе до сих пор неизвестно, что каким я был, таким я и остался? Хотя ничто не вечно под луной, Татка! И вдруг в один прекрасный день я неожиданно поумнею!
- Ну, это вряд ли! - безапелляционно объявила Тата. - Горбатого могила исправит! А мечтать не вредно.
- Нет, ты все-таки действительно здорово огрубела, Татусик, - вздохнул Виктор. - Видимо, наше общество, особенно мое, на тебя шибко дурно повлияло. Парировать научилась, язвить, пускать шпильки! А девушка должна быть нежной и ласковой, словно предрассветный цветок, когда на нем еще не высохла ночная летняя роса и испуганно дрожит прозрачными капельками, отражая синее небо и зеленую траву.
- А как насчет стихов? - заинтересовалась Татка. - По ночам не пишем? Бумагу пока не переводим?
- Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда,
- прочитал Виктор и отложил кисть в сторону.
Татка изумленно открыла рот.
- Ты стихи мои требуешь прямо...
Как-нибудь проживешь и без них,
- категорически заявил ей Виктор и добавил:
- Подумаешь, тоже работа, -
Беспечное это житье:
Подслушать у Музы чего-то
И выдать шутя за свое,
А после подслушать у леса...
- и осекся, замолк, вспомнив лес, избушку на курьих ножках, Таню...
Что случилось с ней, с этой ненормальной?
- А я думала, ты только дурацкие песенки можешь цитировать, - удивленно заметила Тата. - И уж никак не рассчитывала на Ахматову.
- Меньше думай, - посоветовал Виктор. - Моя любимая поэтесса, между прочим. И потрясающая женщина, заметь! От ее портрета в синем у меня просто дрожь в коленках.
Вечером он позвонил Тане. Мама сказала, что она еще не возвращалась из института. Перезвонил через час. Отец сообщил, что ее пока нет дома. Круглая сиротка!
Наконец в одиннадцатом часу трубку взяла Таня.
- Поздно шляешься! - доложил ей Виктор.
- Дело житейское! - в тон ему отозвалась Таня. - Что нового?
- Выучил новый стишок, - сказал Виктор. - Вот послушай:
Мы живем, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет...
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет...
Перехожу к настоящей поэзии, как ты мне в воскресенье приказывала!
Таня немного помолчала.
- А кто это? - озадаченно спросила она, не слишком обремененная колоссальными знаниями.
- Ага, будущая сценаристка, я-то думал, что ты начитанная девочка! "Как я ошибся, как наказан!" - обрадовался Виктор и тотчас сделал великодушный жест. - Впрочем, нельзя объять необъятного. Это Северянин. А что нового у вас, мадам? Вы не забыли о назначенной на завтра встрече?
- Я завтра не могу, - сказала Таня.
- Если тебе мама не велит, мы можем не целоваться, а заниматься чем-нибудь другим, не менее увлекательным, - не растерялся Виктор, но в висках противно заныло.
- Витя, перестань! - попросила Таня. - Мне трудно тебе объяснить, но ничего не получится...
- Значит, тебе опять трудно мне что-то объяснить? Можешь не объяснять! - не выдержал и озлобился неопытный в сфере дипломатии Виктор. - Спокойной ночи!
Он со всей силы ударил по рычажкам отбоя. Как они только не сломались!.. Потом он позвонил Татке и сообщил, что в среду, а может быть, и в четверг, на занятия не придет: дела. Если сможет, пусть она его отметит как присутствующего.
- В пятницу ждать? - осведомилась Тата.
- "Только очень жди", - попросил Виктор и бросил трубку.
Теперь предстояло узнать адрес этого проклятого ВГИКа...
Танину аудиторию Виктор разыскал без труда. Мимо пробегали довольно импозантные ребята и премиленькие девушки, видимо, будущие кинозвезды. В другое время Крашенинников занялся бы их изучением, но сейчас ему было не до того. Наконец он высмотрел Таню, бредущую чересчур невесело и одиноко в толпе своих жизнерадостных однокурсников, суетливых, как вермишель в кипящем супе.
- Привет! - сказал Виктор, преграждая ей путь.
- Что ты здесь делаешь? - изумилась Таня, забыв отреагировать на приветствие.
- "А день был какой? Среда!" - вразумительно ответил ей словами любимого барда Виктор. - И мы с тобой едем сегодня в лес! Не понимаю твоего удивления. "Вчера говорила, навек полюбила, а нынче не вышла в назначенный срок".
- Никуда мы не едем! - сердито возразила Таня. - И я уже тебе все популярно как раз вчера объясняла!
- Не объясняла, а скучно талдычила, что это очень трудно объяснить. Ты вообще зануда! Пошевели своей бестолковкой! Ради чего я, идиот, пилил к тебе сюда в твой паршивый институт на край света? И потом торчал здесь целый час, как Витя на распутье? Чтобы снова выслушивать твои глупости? Нет уж, дудки! А необъяснимых явлений на Земле не бывает, Танюша! - он ловко отвел Таню в сторону от непрерывно снующих вокруг надежд отечественного экрана. - Поэтому давай по новой с тобой рассуждать. Ты так проворно успела завести себе другого хахаля?
Таня оскорбленно поджала губы.
- Ах, нет?! Большая неожиданность и нечаянная радость! - Виктор загнул один палец. - Значит, первое объяснение у нас отпадает! Чудненько! Это меня вполне устраивает. Ты заболела? - он окинул ее взглядом. - Непохоже, выглядишь одурительно, - и загнул второй палец. - Что-нибудь случилось дома? Безумные страдания по поводу навсегда утраченной девичьей чести? Или нечто подобное? Но, к сожалению, Танюша, это все равно рано или поздно должно было случиться, уж поверь моему жизненному опыту.
Таня с трудом удержалась от смеха.
- Убоище! - сказала она. - Ты невыносим!
Наконец-то заговорила, обрадовался Виктор.
- В общем, выразительно! - одобрил он. - Значит, и здесь у нас все в порядке? Мама уверовала, что ты в субботу заночевала в общежитии у тутошней Брижитт Бардо? Тогда в чем же дело?
- Витя... - начала Таня и вдруг покраснела, как спелая помидорка. - Ты просто невозможный, Витя! Привязался, как кашель...
- Спасибо за сравнение, - поклонился Виктор. - Звучит довольно впечатляюще. Но не радует.
И тут Танька заревела. Слезы у нее закапали странно - все у нее не по-людски! - брызнули отовсюду. В одно мгновение бледная мордашка стала мокрой, и теперь намокал воротничок кофточки, предательски темнея больше и больше.
- "Что-то кони мне попались привередливые", - пробормотал Виктор и решительно скомандовал: - Отбой! Прекратить немедленно! И вытереться насухо! У тебя платок-то имеется? Могу свой подарить, чистый. Когда "слух обо мне пройдет по всей Руси великой", толкнешь его за бешеные деньги. А с утра нужно слушать по радио марши - очень повышает жизненный тонус.
Он вытащил из кармана платок, но Таня уже торопливо, всхлипывая навзрыд, вытиралась ладошками и шарфиком, не глядя на Виктора. Тогда он молча взял ее за рукав, крепко ухватив повыше локтя, и повел к выходу. Она шла не сопротивляясь, доревывая по пути остатки слез. Внизу Виктору каким-то чудом, по наитию, удалось сразу найти пустую аудиторию, втолкнуть туда Таньку и закрыть дверь с помощью стула.
- На сегодня занятия кончились! - сообщил он, усевшись и величественно скрестив руки на груди. - Все женщины истерички, и ты, родная, увы, не исключение. Ну, ладно, в нашем распоряжении имеется не более каких-нибудь десяти, от силы пятнадцати минут на выяснение отношений, потому что дальше, боюсь, местные Мастрояни начнут ломать дверь. Итак, выкладывай быстро и толково: почему ты ревешь, что случилось и в чем моя вина? Я пока ее за собой не ощущаю.
Таня тоже села и закрыла ладошками лицо. Ладошки были ничего себе, острые от длинных ногтей и вполне подходящие для какой-нибудь картины Виктора. Надо учесть на будущее.
- Витя, - пролепетала Таня, - я не знаю, что случилось...
- Не знаешь? - Виктора передернуло. - И поэтому ревешь?
Он тяжко вздохнул и посмотрел в окно. Ну, хорошо, пусть она никогда ничего не знает, это прекрасно, она ненормальная, но что с ней делать дальше? И с собой заодно...
- Не знаешь? - медленно, стараясь не сорваться, повторил он. - Мрак! Ты, безусловно, хочешь, чтобы я овладел всеми нюансами и тонкостями мудреной работы следователя. В твоих словах явно чего-то недостает, Танюша, заметь! Боюсь, что логики. Но у вас ее, очевидно, не преподают.
Дверь тихонько потянули из коридора.
- Таня! - ультимативно сказал Виктор. - Давай рассуждать серьезно, все шутки в сторону: объясни мне, наконец, только в темпе, в чем все-таки дело! Видишь, к нам в дверь уже ломятся твои сокурсники или преподаватели, что еще хуже. Для чего ты капризничаешь? Это типично женское поведение.
- А вот... - прошептала Таня, - вот у меня как началось кровотечение, так никак не останавливается... Уже пятый день...
Виктор вздрогнул от неожиданности и качнулся на стуле. Он ожидал чего угодно, но только не этого.
- Ну, положим, четвертый, - уточнил он. - Считать-то хоть научись! Чему вас во ВГИКе учат... А может, так и должно у тебя сейчас быть? А?
Он осторожно взглянул на Таню. Она отрицательно помотала головой.
- Да-а, - пробормотал будущий художник. - Тут ведь я не специалист... Анатомию-то в нас вдалбливают, а вот насчет физиологии слабовато... И, понимаешь, какая штука, у меня ведь до тебя никогда еще таких дурочек не было. Мне сильно везло на тертых, стреляных, разбитных, которые виды видали, прошли огонь, воду и медные трубы...
Таня моментально отняла руки от лица, прищурилась и пристально посмотрела на Виктора с нехорошим любопытством.
- И много их у тебя было?.. Тех, что виды видали и прошли эти самые медные трубы?..
- Чертова прорва! - выпалил Виктор и осекся. - То есть нет, я сдуру совсем не то ляпнул, я вообще-то уже не очень помню, одна или две... Какая разница...
Он окончательно запутался, смешался и замолчал, снова искоса поглядев на Таню. Она сидела пряменькая, притихшая и размышляла о чем-то очень своем, серьезно осмысливая полученную информацию. Неожиданно оказалось, что она начинает косить, когда очень нервничает. И этот убегающий к переносице левый глаз почему-то стал слишком болезненным открытием. Виктор не мог этого спокойно видеть и уставился в окно.
- Я не думала... - прошептала Таня растерянно, - что ты... такой...
- Бабник, - заботливо подсказал ей Виктор. - Подходит?
- Совсем не подходит, - удивленно отозвалась Таня. - На тебя глядя даже не подумаешь...
- Они сами вяжутся, - легкомысленно объяснил суть дела Виктор, на секунду оторвавшись от окна.
- А я? - и Таня вдруг снова вся мгновенно покрылась слезами. - Я, значит, тоже сама тебе навязалась? Так теперь получается? Выходит так, да?!
В дверь вежливо постучали. И Виктор понял, что пришла пора действовать.
- Сейчас ты встаешь, собираешься и идешь со мной! - скомандовал он. - Если это необходимо, мы позвоним твоей маме, сообщим ей, что справляем день рождения у Татки, потом совершим набег на магазины и поедем на дачу. На сегодня все! Остальное будем решать на месте. Дай-ка мне руку!
И Таня послушно встала и пошла за ним: и к телефону, и в магазины, и на вокзал. В электричке, совершенно обессилевшая, она тотчас заснула у Виктора на плече и спала почти до самой станции. Он сидел тихо, стараясь не шевелиться и изредка посматривая на нее. Таня едва ощутимо дышала ему в шею, иногда по-детски всхлипывая во сне. Что случилось с ним, беззаботным, легким, мало задумывающимся Виктором? Пел бы свои любимые песни и дальше, читал бы стишата, нес околесицу...
Пустой вагон раскачивало, заносило, и то и дело бросало на поворотах, как пьяного.
Неизвестно откуда взявшиеся неудовлетворенность, шаткость - словно земля вдруг заколебалась под ногами - неуверенность в себе и неприятная опустошенность, осознанная внезапно, резко, мучили Виктора несколько последних дней. И больше всего - своей непредсказуемостью и необъяснимостью появления. Что вдруг на него накатило? "Исчезли юные забавы, как сон, как утренний туман..." Правда что ль исчезли? Нет, так не бывает. Не должно быть, во всяком случае! Почему, отчего, с какой стати? Что на него нашло в самом деле? И не понять ничего, и не достучаться, не добраться до тайного смысла смутных, неясных, бродивших в нем предчувствий и ощущений, каких-то намеков на что-то - на что? - в преддверии новых, неизведанных доселе глубин, открытий, постижения чего-то - чего? - к чему раньше было невозможно по какой-то опять совершенно непонятной причине даже просто приблизиться.
Казалось, он уходил от своего прежнего бытия, с ним прощался. Только реально ли такое? Можно ли распроститься с ним навсегда, на веки вечные, уйти с концами? Ерунда, чушь! Отбросить и забыть прошлое нельзя, отказаться от него - тем паче. Однако неслабо лажанулся ты, братец: растрепанные чувства налицо. И не тянешь ли снова пустышку? По крайней мере, раньше ты хотя бы не задумывался над этим...
8
- Таня, мы приехали! - шепнул Виктор ей прямо в маленькое ухо: и оно тоже вполне годилось для картины.
Таня встала, потерла глаза и, не глядя на Виктора, вяло поплелась к выходу. Точно так же полусонно и неосмысленно она побрела от станции к поселку. Крашенинников наблюдал за ней с нарастающими беспокойством и тревогой. Он совершенно не представлял, что делать, как вести себя в нехорошей и сложной ситуации, в которой оказался впервые. Может, все обойдется... А если нет? Кто его когда-нибудь учил, как нужно обращаться с девушками? Самые необходимые и элементарные знания у нас всегда по фигу. До всего приходилось доходить своим умом, а с мозговушкой у него, как известно, напряженка. Так дураком темным и помрет.
- Ты не знаешь случайно, - спросил Виктор, забирая Танину ладошку в свою, - как полностью звали Чука?
- Кого? - изумилась Таня и на мгновение остановилась.
- Чука. Ну, помнишь, повестушка у Гайдара: "Чук и Гек". Так вот Гек - это, наверное, Геннадий, а вот как Чук?
Таня недоуменно наморщилась, пытаясь отгадать непростую загадку. Виктор, очень довольный, вышагивал рядом и посматривал по сторонам. Пусть отвлечется, иначе будет без конца зацикливаться на одном и том же.
- Ничего не придумала? - справился он, выждав для порядка какое-то время. - Плохо, Сорокина! Вы очень неважно подготовились к экзамену.
- Откуда ты знаешь мою фамилию? - опять удивилась Таня.
- Подумаешь, бином Ньютона! - усмехнулся Крашенинников. - У Татки спросил. Как же нам быть с Чуком?
Таня засмеялась и развела руками.
- Тогда перейдем ко второму вопросу. Откуда эти строки: "Заплаканная осень, как вдова в одеждах черных, все сердца туманит..."?
- Ты здорово вырос в моих глазах! - с уважением сказала Таня.
- Как?! Еще?! Да что ты говоришь? Невероятно, Танюша! Больше просто некуда! - и Виктор в ужасе выразительно поднял руки над головой. - Смотри, какая оглобля!
Таня снова засмеялась.
- Но почему в черных одеждах? Осень ведь не черная...
Виктор искоса взглянул на нее.
- С этим не поспоришь. Очевидно, больше относится к вдове. Авторское восприятие. Не напрягайся. Возможны варианты, пожалуйста:
Скинуло кафтан зеленый лето,
Отсвистали жаворонки всласть!
Осень, в шубу желтую одета,
По лесам с метелкою прошлась.
Больше устраивает? Кедрин.
- Ну, Витя... - жалобно сказала Таня. - Ты окончательно подавил меня своей эрудицией. Это просто невежливо и некрасиво!
- Есть немного, - честно подтвердил Виктор. - Только не эрудицией, а памятью. Эрудиция здесь ни при чем. А мы уже пришли!
Виктор достал ключи. Дом показался ему каким-то родным и близким.
- Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом, - пропел Виктор перед дверью. - Не мешало бы придумать пароль. Если вдруг я отлучусь ненадолго, что мне произносить для тебя, вернувшись? "Ваша мама" - банально, "почтальон Печкин" - тоже... Может быть, "скажите, как его зовут?" И ты скажешь. Если, конечно, не перепутаешь меня с каким-нибудь своим другим прихехешником.
И дернуло же его за язык! Таня вздрогнула, лицо у нее снова испуганно вытянулось, левый глаз закосил.
- Куда ты собираешься уходить? Я одна без тебя тут ни за что не останусь!
Пошло-поехало! Чурбан, сам виноват!
- Все, закончили! Отбой! - распорядился Виктор. - Я никуда уходить не собираюсь. Шутки у меня просто дурацкие. И песни тоже. Кто это написал: "Вы просите песен: их нет у меня!"?
- Ну, это я как раз знаю! - заявила Таня. - Ты слишком низко опустил планку.
- Значит, по новой поднимем на недосягаемую высоту, - Виктор стал разгружать сумку. - Мой лапки, а я буду вскрывать наши банки и резать сыр.
- А твои лапки в мытье не нуждаются? - Таня села поближе к включенной батарее, не раздеваясь и сжавшись в комочек, пытаясь побыстрее согреться.
- Стерильные от рождения, - Виктор опустился на пол возле нее и начал растирать ее пальцы. - Ну, что с тобой? Ты вся дрожишь... Ни леса не хочешь, ни красоты, ни гулянья... А ведь дождя как раз нет...
- Потом, - тихо отозвалась Таня и вновь опустила голову ему на плечо. - Ты сделай все без меня, ладно? Очень хочется есть...
Она долго не могла наесться и вместе с Виктором напилась, наверное, впервые в жизни. Он посмеивался, скрывая тревогу и замечая с несмелой просыпающейся надеждой, как Таня потихоньку розовеет, снимает с себя теплую кофточку, начинает улыбаться.... А желтые глаза затягиваются туманной поволокой легкой одури и беспамятства.
- Да ты, родная, оказывается, пить здорова! По-моему, тебе достаточно. Давай на сегодня завязывать, - сказал, наконец, Виктор, наклонившись к ней. - Женский алкоголизм - страшная штука! И неизлечимая, заметь.
- Ну надо же, сколько ты знаешь... - протянула Таня. - С виду и не скажешь.
Ее совсем разморило и клонило ко сну: веки смыкались, а ладони с невероятным трудом поддерживали отяжелевшую мордашку под подбородком. И тут Виктор с ужасом сообразил, что ей нельзя было давать пить. Нет, он все-таки законченный кретин! У него похолодели руки, и утешало только одно, если это можно было назвать утешением: пьяная Танька неспособна заметить его испуга. И ведь не спросишь у нее ничего! Если только так, невзначай поинтересоваться... Но и того сделать не удалось: едва добравшись до чердачка, Таня рухнула на диван и моментально заснула, уткнувшись носом в стену. До утра она опять не пошевелилась - как ей только удавалось? - и тихонько блаженно сопела, удивительно довольная и спокойная.
Виктор почти не спал. Коснувшись щекой подушки, он тотчас открывал глаза, в страхе смотрел на безмятежно посапывающую Таньку и снова ложился. И опять вскакивал. В конце концов, ему это надоело, и он пошел вниз покурить и привычным недавним воскресным маршрутом побродить от окна к столу и обратно. А вдруг Танька истечет к утру кровью?.. Разве здесь дозовешься на помощь? Лес кругом. На дачах давно никого нет. А вдруг... Да нет, непохоже. Спит вроде себе и спит. Или сама ничего не замечает? Ведь она совершенно пьяная...
К утру Виктор дошел до настоящего нервного истощения. Водки больше не было, сигареты, как назло, кончились, зато за окнами начинало слабо сереть: сквозь щели пробивались блеклые лучики. И Таня открыла желтые глаза. Виктор сторожил ее пробуждение, ждал его и панически боялся - такого ужаса он никогда в своей жизни не испытывал. Таня потянулась и посмотрела на него с недоумением.
- У тебя разыгралась мигрень? - озабоченно спросила она. - Принеси мою сумочку. Там есть анальгин
- Ничего у меня не разыгралось, - отказался Виктор. - Это так просто...
- Сначала научись врать, - посоветовала Таня и безошибочно отметила: - Так просто подобной морды не бывает! Теперь тебе придется мне объяснять, что случилось. Пришел твой черед!
- Не бери в голову, - отозвался Виктор, пристально изучая розовую со сна мордашку.
Вид вполне удовлетворительный. Или ему только кажется?
- Лучше будем завтракать... Правда, ты вчера слопала почти все наши припасы и выхлестала всю водчонку, но до вечера, думаю, продержимся. Мы и не к тому приучены! Родились и выросли в тяжелых условиях!
Потом они ели, смеялись, слушали радио, бродили по лесу - все было так, как несколько дней назад. Только Виктора никак не отпускало внутреннее напряжение. Он был словно заведенный до отказа будильник, который перекрутили второпях, едва не сломав пружину.
Вечером Виктор уехал с Таней в Москву, ничего толком не осознав и не выяснив. Всю обратную дорогу Татьяна безмятежно мурлыкала об институте и подругах. Виктор не понял абсолютно ничего: процесс восприятия оказался непосильным.
В пятницу в институте Татка сразу разлетелась к Виктору, но, увидев его тяжелый, еще поугрюмевший за это время взгляд, сильно заколебалась и вовремя передумала. Зато Гера рискнул не задумавшись.
- Я хотел тебя попросить об одном одолжении, - сказал он, будто ничего не замечая. - Пригласи меня, пожалуйста, к себе на дачу в субботу или в воскресенье. Я буду не один. Понимаешь, совершенно некуда деваться, а так получится поездка за город! Вас там не совсем залило дождями?
Крашенинников стиснул зубы. Знал бы Георгий, что его лучший друг вляпался как последний дурак, как сопливый мальчишка, пока не знакомый с непредсказуемой идиотической техникой женских крючочков, пуговок и кнопочек и абсолютно не представляющий, что у лифчика застежка может находиться где угодно! Что он попросту влип, лопоухий тренированный осел, молниеносно снимающий, нигде никогда не зацепив, колготки с любых ножек, и, несмотря на это, ничего не умеющий и не знающий! Перестарался... Как расскажешь об этом и кому? И с кем теперь посоветуешься? Ни с Герой, ни с Алешей невозможно. Разве что с Таткой... И стыдно, и смешно...
- Заметано! - ответил, замявшись лишь на мгновение, Виктор. - Вечером созвонимся и договоримся о встрече. Поедем вместе?
Теперь и вовсе отступать было некуда. Затылок наливался тупой неприятной тяжестью. Или наврать Герке, что они с Таней уже расплевались и на даче больше не живут? Совсем дурь...
Мрачно набычившись, Виктор подошел к Татке.
- Ты не знаешь, как там поживает Таня? - спросил он, глядя в сторону. - Как она себя чувствует?
Татка вытаращила глаза.
- Ты опять совсем обалдел? Допился до умопомрачения? - без всякого намека на вежливость спросила она. - Да ведь ты видишь ее значительно чаще, чем я! Или... - она пристально вгляделась в лицо Виктора. - Что-то случилось? Вы поссорились? Ну, вы даете! Так быстро?
В глубине души Татка ликовала.
- Иди за мной! - хмуро приказал Виктор Татке, и она послушно отправилась за ним, сияя от счастья во весь огромный рот.
Виктор привел Татку прямо в ректорат. Секретарша Риточка, едва увидев вошедших, тоже расцвела весенней солнечной улыбкой.
- Шеф на месте? - угрюмо поинтересовался Виктор.
- Нету, Витюша, - глядя на него с обожанием, ответила Риточка. - Недавно уехал.
- Тогда, пожалуйста, оставь нас здесь великодушно минут на пять наедине с телефоном. Нужно срочно позвонить.
Риточка вопросительно глянула на Тату, недоуменно пожавшую плечами, потом с беспокойством - на Виктора и с готовностью встала.
- Конечно, Витюша, - сказала она. - Говори столько, сколько тебе нужно.
И бесшумно исчезла.
- Набери Танин номер, - так же мрачно велел Виктор Татке. - Если подойдет она, передашь мне трубку, если нет, спросишь, где она и когда будет.