Лобановская Ирина. Простри руце Твои..

   Незнакомец перевел нехорошие глаза на батюшку.
   - А у меня мать уверена, что в монастырь люди уходят от несчастной любви, и все верующие - сумасшедшие. Это не оправдание, но объяснение.
   Батюшка спокойно погладил бороду.
   - Значит, Россия в своем недавнем прошлом вся целиком была сумасшедшая. И вообще весь мир. Если следовать этой логике.
   - Я как-то видел более чем странную женщина в Елоховском соборе, - сказал гость. - Стоит на литургии, свечи зажигает. Но как одета! Белая мохнатая шапка с ушами до груди и высотой почти в полметра, брюки такие, которые носят только клоуны - расклешенные рюшками, одна штанина - красная в зеленый горошек, другая - синяя в желтую полосочку, на груди у дамы висит пупсик.
   Отец Димитрий представил. Улыбнулся.
   - Вы ее могли встретить и на улице, и где угодно. А безбожие... В каком-то смысле - это научное недоразумение, отказ от исследования реальности, это так же ненаучно, как сказать: "Я музыку не люблю и не понимаю, а потому ее нет, она просто не существует". Безбожие - это нежелание принять свидетельство хотя бы истории, хотя бы отдельных людей, которые говорят: "Я знаю!" Вера - это ведь не ограниченная область верующих, а подход к жизни.
   - Лет несколько назад я наткнулся на переводной сборник рассказов, вышедший еще в советское время, - сказал незнакомец. - По стилю: фэнтези, как мы бы сейчас определили. Там были два рассказа с использованием мотива одного и того же кошмара: человеческая рука отделяется от тела и действует сама. Неслучайно во сне Геши Козодоева Гайдай использовал именно подобный сюжет. Автор одного рассказа, помню, была женщина, некая Андре Майе. Она придумала нечто... Девушка случайно находит отрубленную кисть руки. Хочет, конечно, ее выкинуть, но та оживает и пишет просьбу: оставь меня себе, а я дам тебе славу и деньги. Героиня уснула, а кисть за ночь написала роман. Девушка его отнесла в редакцию, редактор едва листнул и предложил шикарный договор. Так и пошло-поехало. А конец рассказа такой. Героиня знаменита на всю страну, денег - полно, ее книги выходят рекордными тиражами, гонорары - никому и не снилось... Но эта ее тайна... Ночью рука, то есть пальцы, создают романы, статьи, элегии. Когда героиня не спит, то слышит, как они пишут. На рассвете они соскакивают со стола на ковер и идут в ее комнату. Хватаются за полог кровати, и девушка чувствует их - ледяные и неподвижные, у самого своего горла. Когда ужас становится непереносимым, она встает и слушает музыку. Часто напивается, хотя терпеть не может алкоголя. Но не выбрасывает пальцы за окно - они все равно вернутся. Не говорит им ничего, но, быть может, однажды она их сожжет. Или проверит, как на них действует кислота. Героиня чувствует, что скоро ей будет просто невмоготу выносить их присутствие. А ведь они любят ее и наверняка читают без труда ее самые затаенные мысли. Не сильнее ли обычного сжимали они сегодня утром ее горло?
   Москвич замолчал. Батюшка невозмутимо ждал продолжения.
   - Она понимает, что ей предложен дьявольский договор... Но главное - сегодня рассказ этот выглядит пророческим. Вспоминаются многие наши литераторы, режиссеры, художники... Ох, как вся картина напоминает нечто! Так и хочется спросить: какая рука пишет за них, снимает за них, творит, делая им необыкновенный пиар?! Конечно, можно отшутиться, что у них уже, мол, много "рук". Но я серьезно: о дьяволизме такого договора в рассказе читается красноречиво. И отрубленная рука, конечно, метафора, но все остальное... Как все схоже... Нормальным людям становится не по себе.
   - Вас тоже пыталась ухватить такая рука? - спросил проницательный батюшка.
   Приезжий нехорошо покривился.
   - Пыталась... Слава, деньги, весь мир у моих ног... Всякая белибердень... И моя жизнь - на другой чаше весов...
   - Жив ты или нет - не должно быть важно ни для тебя, ни для других, важно одно - ради чего ты живешь и ради чего готов отдать свою жизнь, - отозвался отец Димитрий. - Жизнь твоя, хотя бы ты был самый жалкий из смертных, - не праздная греза, а действительность, полная высокого смысла. Твоя жизнь - твое достояние, это все, с чем ты можешь пойти навстречу вечности.
   - Ну, положим... Жизнь надо любить больше, чем ее смысл, - возразил гость. - А право жить - такой щедрый, такой незаслуженный дар, что он с лихвой окупает все горести жизни, все до единой.
   - Да, тут вы правы. И, как я догадываюсь, хотите вернуть церкви чудотворный список.
   Гость опять ссутулился.
   - Но это не так просто сделать. Это не оправдание, но объяснение.
   - Простого в этой жизни очень мало. Святой Антоний Великий боролся с искушениями и молил Бога, но помощи не было. Победил искушения и упал без сил. И явился ему Христос. Антоний спросил: "Господи, где же Ты был, когда я был в борении?" И Он ответил: "Невидимо стоял рядом, готовый тебе помочь, если бы ты потерял мужество", - отозвался батюшка. - И еще напоследок одна притча. Закончилась земная жизнь человека, и он предстал перед Господом. Бог показал ему всю его жизнь, похожую на длинную дорогу. И на этой дороге четко виднелись две пары следов. Человек понял, что Господь всегда шел с ним рядом. Но в некоторых, самых трудных местах, вторые следы исчезали. "Господи, зачем же Ты в трудные минуты оставлял меня без поддержки?" - спросил человек. И Господь ответил ему: "Ты ошибаешься. В такие минуты я нес тебя на руках", - отец Димитрий помолчал. - Храни вас Господь!
 
   9
 
   Они сидели на кухне - Ксения еле-еле нашла время вырваться к Оле, которая после "воскресения" Игоря была на грани помешательства.
   - Ты занята, я понимаю, Ксенька... - сказала она, открыв дверь, и вцепилась худой, какой-то куриной лапкой в Ксенину ветровку. - Ты пришла...
   И Ксеня поняла, что эту роль - утешительницы, - ей не сыграть никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. И заревела, и озлобилась на себя, и крикнула:
   - Не реветь! Леля, прекрати немедленно!
   Стояли в маленькой передней и плакали - мучительно, молча, безнадежно... Вышла изумленная Марина с баллоном лака в руке, постояла, полюбовалась, исчезла...
   Ксеня - неизменная сигарета в зубах - сбросила ветровку и сапоги.
   - Хотела приехать к тебе пораньше, но транспорт не оценил мой порыв. Леля, не реветь! Разлюби твою мать! Ну, давай, соберись, запряги мозги! Вино есть?
   - Коньяк тоже... - прошептала Оля.
   Надрались до безобразия.
   Приходила Марина с деревянным гребешком, осуждающе взмахивала кудрями, советовала закусывать, исчезала...
   Ксеня давно знала, что Леля - может быть, она одна, Олечка Лисова, - никогда не завидовала, никогда не мучилась черной мыслью: а почему это именно Леднева такая великая, а не я? Да через почему! Только Леля - лишь она одна - всегда искренне радовалась успехам Ксении, всегда бегала на все премьеры, отбивала в финале ладоши, сияла, гордилась, радостно хвалилась сидящим радом: "Это моя лучшая подруга!" Первая смотрела новые фильмы с ее участием. Где Ксения - главная... Главная... Та самая, которая... Как это смешно...
   Остальные... да что об этих остальных... Они обзавидовались, забили себя, задавили темными вопросами: а почему она такая великая, эта Леднева? А почему я не такая? Чем это я хуже?
   Да ничем! Просто - другая...
   Разве не Господь даровал нам всем то, что мы имеем? И наша зависть, наша злоба - против кого они направлены? Ведь просто Господь одарил всех по-разному. По-разному! Его воля! Так против кого бунтовать и восставать? Кому предъявлять претензии? И почему Ксении не придет в голову завидовать славе Нестерова или Ландау? Да потому, что она не родилась ни художником, ни физиком. Но почему все убеждены, что тоже могут играть на сцене, и играть прекрасно? Просто их обошла судьба-злодейка... злодейка-судьба... судьба-преступница... Повинная во всех наших бедах...
   Ксения старалась не обращать ни на кого внимания. Раньше, когда еще различала косые и прямые взгляды, спросила как-то об этом отца Андрея. Он сказал:
   - Постарайтесь быть словно мертвой к любому мнению о себе - как к плохому, так и к хорошему. Еще Данте изрек: следуй своей дорогой, и пусть люди говорят, что угодно. И поговорка есть: "Делай то, что должно, - и будь, что будет". Но вот Тихон Задонский советовал не отрекаться, когда люди тебя хвалят, потому что к тем добродетелям, которых у тебя еще нет, они могут прибавить смирение, которого совсем нет, сумеют нечаянно открыть потаенное в тебе.
   - Разве не Господь нам дал нашу судьбу? - спросила Оля, покачиваясь на табуретке.
   Ксеня захохотала.
   - Лелька, да ты совсем пьяная! Съешь что-нибудь! Ты веришь в судьбу или путаешь одно с другим? Да какая может быть судьба? Все в руках Господа. Если человек будет жить по Его заветам, будет одна судьба, нет - другая. У нас свободная воля. Господь сказал: живи, как хочешь, только знай, что придется отвечать за все. А так - пожалуйста, выбирай. Каждый сам себе дирижер... Вот какая у меня судьба? Просыпаюсь, тружусь, радуюсь... А потом вдруг встану в один прекрасный день и скажу: "Все, устала, больше нет моих сил! Мне еще тридцать девять лет!" И могу пуститься во все тяжкие, и помереть через три дня от переизбытка чувств... Все в моих руках. Это просто, как линейка.
   Ольга давно просила подругу зайти, чтобы подробно рассказать о той встрече с мужем. С мужем... Кто он ей теперь?..
   - Я никому еще не рассказывала подробно, - бормотала Оля, раскачиваясь все сильнее, - никому... я ждала тебя... Ксеня... я не знаю, что мне делать... все пустое... теперь, сейчас... ты мне не подскажешь?
   Историю Игоря Ксения выслушала молча. Да, поворот неожиданный... бьющий наотмашь... Что делать... А разве можно еще что-то сделать?..
   Она так и выпалила. И совершенно напрасно. Ольга тотчас вновь облилась пьяными родниковыми слезами.
   - А как я буду жить? Теперь... после всего этого... и дети... Что я им скажу?
   - Да зачем тебе им что-то говорить? Разлюби твою мать... Они прекрасно проживут и без этой информации. Давно думать забыли про папашку... Был - и сгинул... За скобками! Леля, соберись! Запряги мозги!
   - Но он ведь прав! - вдруг выкрикнула Ольга.
   - Что?! - изумилась Ксеня. - Кто прав?!. Твой Игорек?! Который бросил тебя с двумя голодными ртами?! Соберись, Леля!
   - Я давно собралась! - Ольга внезапно встала и опустила руки. - Я собралась... Я поняла, как жила и как надо... общее место...
   Ксения не выдержала, выплюнула сигарету и громко фыркнула.
   - Что ты поняла? Да разве можно что-нибудь понять? Ну, если на то пошло... И как же надо? Хочется открыть для себя истину... А люди... Они вечно живут по двойным стандартам.
   - Не надо ерничать, - тихо попросила Ольга. - И я не могу так сразу... Про двойные стандарты мне уже твердил Максим. Это что-то...
   Ксеня одобрительно кивнула.
   - Он у тебя умный малый. И кто-кто, а ты прямо создана, чтобы стать свекровью: не суешь носа в чужие дела, не сварлива, да и вообще характер у тебя легкий. Так вот насчет людей... Они всегда имели двойные стандарты. Артистов или скоморохов в средневековой Руси чурались как людей "нечистых" и жили с ними часто раздельно, по принципу апартеида. Но это ничуть не мешало приглашать из резервации этих самых изгоев выступать на всех праздниках! Жить, мол, рядом - ни под каким видом, а смотреть на их выступления - пожалуйста, сколько угодно, с превеликим удовольствием... Только я вот чего никак не понимаю... Ты с Игорем прожила немало лет. Неужели ты за ним ничего такого не замечала? Не верится... В церковь-то он ходил?
   Ольга ответила не сразу.
   - Конечно, ходил. Но вроде нечасто... Детям ничего такого не говорил. Мне тоже. Все молчком... Я сама ничего не понимаю. Но ведь ты тоже ничего не замечала ни за Сашкой, ни за Глебом. Пока они вдруг не раскололись...
   Ксения снова закурила.
   - Твоя правда. Не замечала. Но я ведь и не смотрела на них толком. А ты... ты другая... внимательная... наблюдательная... заботливая...
   Ольга с досадой махнула рукой.
   - Очень внимательная...
   - Да я вообще жила будто одна до поры до времени. Семья как-то по боку. А потом... - Ксеня подымила. - Потом Сашка начал меня доставать, прямо изводить своими новыми идеями. Например, зачем тебе сцена, для чего? Роль и единственное назначение женщины - семья и дети. И вообще да прилепится жена к мужу своему. Прилепляйся - и все тут! Это просто, как линейка. А если я не хочу, не могу, не умею? Семья, конечно, должна строиться по одному принципу: или оба верующие, или наоборот. Но если так не вышло, не сложилось? Если муж позже пришел к вере? Что тогда? Вот как у тебя... Игорь нашел гениальное по простоте и уникальное по бесчеловечности решение. Сашка до эдакого не додумался. Зато увлекся примерами... Однажды рассказал мне о какой-то неофитке. Эта идиотка стала ходить в университет в штопаном свитере и вытертой юбке, не меняя их всю зиму. Прямо экстремалка, приколистка! Но от пристрастия к зеркалу, по крайней мере, на время избавилась. Чего и добивалась. И это для нее было важнее всего. Да, ее поведение выглядело вычурным, показным. Но зато - совершенно чистая радость об обретенном Господе, и хочется взять и перевернуть все, все отдать, все поменять... Жить по-православному, твердил Сашка. Часто бывать в храме, отказывать в супружеской близости во время постов, не есть мяса, выкинуть телевизор, не смотреть фильмы с Джеки Чаном, разломать диски с компьютерными играми, вырвать пирсинг из пупка, читать Библию и слушать радио "Радонеж". Без вариантов.
   - Это что-то... И, по-твоему, плохо? - спросила Ольга.
   - Да не плохо! Ты запряги мозги! Не плохо, а трудно! Для меня - почти невыносимо. Я ведь еще вдобавок курю и матом забавляюсь. Въелось в плоть и кровь... И я не знаю, как надо делать, чтобы человек узнал об истинной вере и проникся ею, поверил действительно. Какие-то правильно подобранные слова или книги должны быть... А не орать, что ты живешь неправильно! Я сама знаю, что неправильно, но не возникало у меня никогда желания беседовать с Сашкой на эту тему. Не возникало - и все! А у него не было терпения. Хотелось, чтобы я немедленно пришла в Церковь вслед за ним, хотя взрослому человеку нелегко меняться. Его собственный путь к вере разве прост? Разве такой короткий? А он талдычил, что раньше у нас была хорошая семья, а потом я его возненавидела. Опять же грех. Твердил об искушениях, неизбежно возникающих, когда человек приходит к вере, что это бесы ополчаются и хотят через семью уязвить побольнее. А его вина в том, что я, относившаяся к Церкви безразлично, теперь ненавижу все, связанное с Православием. Но это неправда. Хотя возможно, он своей "учительской" деятельностью служил не спасению, а соблазну. И в наших сложных отношениях виноваты не только бесы, но и он сам.
   - Познакомь меня с отцом Андреем, - вдруг попросила Ольга.
   - Запросто. Соберемся и поедем. Давно я у него не была...
   - А что у тебя опять случилось? - тихо спросила Оля.
   Ксения разбалтывала сахар в чашке с крепким чаем. Мешай, Ксения, старайся... размешивай ее, свою жизнь...
   Только она одна, Олечка Лисова, умела так точно и моментально догадаться, что творится в жизни и в душе великой актрисы Ксении Ледневой...
   - Разлюби твою мать... - проворчала Ксеня. - Телепатка паршивая... Опять этот таинственный кто-то гадит и пакостит... Я тебе о нем много рассказывала. Понять бы, кто это такой и что ему от меня надо...
   Пьяная Леля погрозила потолку цыплячьим кулачком.
   - Я уничтожу всех твоих врагов! Всех завистников! Я их всех поубиваю! Чтобы тебе жилось хорошо и спокойно! Зато бессильный враг - наш лучший друг, а завистливый друг - злейший из наших врагов.
   - Спасибо, Лелька, - отозвалась Ксения, погрызла сигарету и снова заревела.
   Вот одна только Оля, Олечка Лисова...
   Она разливала вино, поэтому отметила: часто, слишком часто за ним тянулась рука великой актрисы. Выпьет один бокал, вскоре просит другой... Потом - третий. И почти тут же - четвертый. Почти все запасы вина, похоже, выхлестала Ксенька.
   - Свою порцию я грехов давно совершила, до сих пор при воспоминаниях о них содрогаюсь... - бормотала она. - Удар судьбы в лоб - признак того, что ее пинки под зад не возымели действия. Бог долго ждет, но больно бьет. Эх, Лелька, моя жизнь сложилась бы совсем иначе, если бы я поняла, сумела понять, что такое Бог. Сколько бы детей нарожала, от мужей бы не ушла, не предавала бы, не изменяла, водку не пила, матом не крыла... В молодости трудно избежать соблазнов, а мудрого человека, который остановил бы, предостерег, рядом не оказалось. Иначе бы давно вырвалась из этой бессмысленной суеты. Наверное, Православие заложено в наших генах, надо лишь услышать голос крови. А если не слышишь? Апостол Павел сказал: "Христос - моя жизнь, а смерть - приобретение". И суть Христа - Его жертва. Научить может любой пророк. А Господь любил людей... Просто любил. Не задаваясь вопросами, за что. Любить ведь нас особо не за что... Но любят просто потому, что любят. И верят тоже - потому что верят. Я тут недавно подумала... Даже юридическая статья о сроке давности, после которого дело о преступлении уже не рассматривается - следствие заповеданной нам Богом мысли, что, в конце концов, надо прощать. И Бога нельзя называть справедливым. Если бы Он был до конца справедлив, большинство бы из нас - я бы первая - давно мучились бы в аду. И вся наша надежда - на Божью несправедливость. На Его терпение... Он ждет, пока мы исправимся, поймем... А если уж никак... Ну, тогда... Ты сам виноват во всем.
   Ольга изумилась. Услышать такое от Ксении... Более чем неожиданно... Хотя они так редко виделись - все театры да кино...
   - Что с тобой? Ты вроде Игоря... Тоже к вере пришла?
   - Ты неверно ставишь вопрос. Не пришла, а вернулась. Просто пробую на вкус и на цвет... Все мы сейчас пытаемся пойти назад, к смыслу русской православной жизни. Это что-то новое в нашем бытии, как хорошо забытое старое. Слишком хорошо... Вспоминаем заново. Лелька, я давно чувствую, что сверху кто-то за нами наблюдает. Что-то есть - весь мой православный багаж. Мало, да? И просто, как линейка. Но представь, как бы мы жили, если бы ничего не слышали о Христе? Было бы у нас чувство покинутости во мраке, как у меня иногда? Вот дети не испытывают этой брошенности в темной комнате, если твердо знают, что кто-то находится с ними рядом. Лелька, это кризис... По-гречески значит суд. Паскаль молился и кричал, что не может найти Бога, и Бог ему сказал: ты бы Меня не искал, если бы ты Меня уже не нашел.
   - Но Бог такой большой, а я такая маленькая... Что Ему до меня... - прошептала Оля. - Я молюсь Ему, молюсь, как умею, но Он меня не слышит....
   - Он не глухой, - бормотнула Ксеня. - Молись дальше... Обязательно услышит, без вариантов... И почему говорят, что нет диалога с Богом? Он начал его сам, когда вызвал нас всех из небытия. И если мы Его не слушаем и не слышим, не понимаем Его и не внимаем Ему, то кто виноват? И монолог с Богом - обращение к Нему, а не монолог с собой, но через наши сознание, чувства, совесть. Я читала, как священник сказал неверующему: "Не так уж важно, что ты в Бога не веришь - Ему от этого ничего, а замечательно, что Он в тебя верит. Подумай, в какой момент и почему ты веру потерял, когда тебе оказалось нужным, чтобы Бога не было". Не бойся ничего, Лелька, кроме грехов...
   К концу вечера она стала помидорно-красная и начала терять свои очки - где-то их оставляла, забывала где, искала, потом чуть на них не села... Оля ей подсказывала, спасала ее собственные очки от нее же самой. В конце концов, Ксения их убрала в очешник и больше не доставала - поняла сама, что в противном случае их обязательно потеряет.
   - Линзы, линзы, только линзы... Без вариантов... - бормотала она.
   Уронила на пол чью-то визитку и забыла о ней. Оля нашла визитку в передней, когда подруга ушла. Умчалась без куртки, осторожно поглядывая в сторону глухого кирпично-прелого темного смрадного закутка, где в дальнем черном углу, холодя спину, прятался мусоропровод среди пустынности коридора и жужжания ламп.
   Оля глянула - Ксенина ветровка висит на вешалке. Ольга ее скорее схватила, кинулась на площадку, но Ксенька - это вихрь. Зато возник Максим, явившийся от своей драгоценной Катюшки. Ольга мигом вручила ему куртку и велела догнать Ксению.
   - Допились! - осуждающе провозгласила сзади Марина.
   - В конце перестройки музыкальные группы плодились грибами после дождей, - сказала Ольга. - Кто во что горазд - тотчас группу создавал. Общее место... Потом стало много официальной попсы, куча певцов выделилась в одиночки, и групповой бум спал. Но тогда... Как только не извращались, придумывая названия группам! "Ногу свело", "Тяжелый день"... А группы "Критический день" случаем не было?..
   Марина покосилась на мать.
   - Нет, зато была группа "Женская болезнь"!
   Ольга хмыкнула.
   - Это что-то!
   Подумала о Ксении. Да, порой она звонила Ксене весь вечер напролет - никто не брал трубку. Звонила с утра - то же самое. Потом подруга признавалась:
   - Прости, я вчера пришла поддатая и все проспала... Забыла, о чем мы с тобой договаривались...
   То есть, приехала домой в полном забытьи и даже телефона не слышала...
   Вернулся Максим и доложил:
   - Ветровку отдал. Заодно обсудили строку суперхита "Queen": "We will, we will rock you!" Тетя Ксеня говорит: "Переводится как "Мы будем, мы будем тебя качать!" Ну, "rock", если это глагол, значит - "качать, укачивать". Но это лишь по первому значению. А сейчас слово "рок" так устоялось в определении жанра, что, наверное, у "Раммштайна" появилось некое второе-третье значение. Как бы перевести... Не "мы будем тебя качать", а "мы будем тебя... м-м... роковать" или "рокать"... Ну, дословно не скажешь, но смысл - мы будем подвергать тебя воздействию рока, вводить тебя в его стихию, вот так, наверное!.. Я спросил ее, любит ли она рок-музыку. Нет, говорит, я не рокальный человек.
   - Зато ты специалист! - хмуро отозвалась Ольга.
   Утром она поймала Ксеню на мобильнике.
   - Ты забыла визитную карточку, она тебя дожидается.
   - Разлюби твою мать! - возопила Ксения. - Вот я чуть у тебя очки не забыла, ты мне не дала, потом чуть куртку не оставила, но все-таки потеряла визитку! В общем, несмотря на все твои старания, я все-таки добилась своего: что-то у тебя да забыла. Вот какая в этом плане оказалась настырная!.. Та самая, которая...
 
   Леднев задумал тогда провернуть хитрое дельце. Как-то ему по-крупному повезло, он случайно вышел на шестерых немцев, офицеров, отбившихся от своей части, ослабевших и не способных, на первый взгляд, к сопротивлению. А что если взять всех сразу? - мелькнула в голове Жорки шальная мысль. Выйдет или нет? Надо попытаться...
   В последнее время он стал дерзким. В нем проснулась ненормальная отвага, полубезумная, безрассудная, бросавшая его вперед, не давая даже обдумать тот или иной поступок и порыв.
   Но тут требовалось хотя бы немного помозговать. Правда, времени на размышления оставалось немного.
   Немцы брели по дороге, жалкие, худющие, ссутулившиеся. Живые мешки с костями... В них уже ничего не осталось от прежних лощеных гордых тренированных фрицев и ничто не напоминало тех отлично обученных арийцев, совсем недавно завоевавших всю Европу и победно промаршировавших по дорогам России. Форменные брюки уныло свисали с отощавших задов, мундиры продрались, сверху на плечи немцы накинули ту одежонку, которую сумели найти или подобрать на зимних дорогах. Куда подевались их роскошные теплые полушубки? Ведь фрицы носили их когда-то...
   Леднев еле-еле сдержал смех. Зрелище действительно уморительное. Хотя и грустное одновременно. Один офицер шел в женской драной шубе, мех которой потешно торчал клочьями, второй плелся в черном куцем пальто с облезшим воротником. Третий нарядился в плюшевую деревенскую телогрейку, которая была ему явно мала, зато теплая. Жорка подумал, что при малейшем неосторожном движении телогрейка может лопнуть сразу по всем швам, и тогда фрицу придется срочно искать себе новую одежку.
   Ну, хорошо, допустим, он их возьмет, этих бедолаг, задача несложная, они полностью деморализованы, а что дальше? Куда их девать потом?
   Леднев стремительно прикинул свои возможности. Обладавший отличной от природы зрительной памятью, вспомнил, что поблизости есть полуразрушенная деревенька. Хотя он туда никогда не заходил, но, судя по всему, там жителей видели давно. Сколько таких разоренных войной и брошенных деревень пришлось ему перевидать за последнее время!.. Сколько их стояло вокруг, безмолвных свидетелей человеческого горя, молчаливых очевидцев страданий и слез, страха и отчаяния...
   Ладно, дальше ему придется действовать наугад и по обстоятельствам, прямо на ходу. Иначе не получится.
   Жорка еще раз прикинул все свои возможности и выскочил на дорогу.
   - Стоп! - гаркнул он. - Руки вверх! Сдавайтесь! И пошустрее! Да и выхода у вас другого нет!
   Немцы растерялись от неожиданности. Сбились в кучу и робко начали поднимать руки. Но праздновать победу было рано. Во-первых, фрицы обязательно мгновенно заметят, что Георгий один, а это далеко не плюс в его пользу. Во-вторых, неизвестно, чем вооружены эти якобы такие дохлые арийцы. И каковы у них характеры.
   Жорка не ошибся.
   Внезапно один из немцев выхватил пистолет, и только проворство и быстрота реакции спасли Леднева. Он упал, стремительно перевернулся на бок, потом моментально перекатился на спину, снова на бок - как детский юркий волчок - и метко срезал стрелявшего. Тот вскрикнул и схватился левой рукой за правую.
   Убивать офицера Георгий не собирался - какой в этом смысл? Требовалось взять всех шестерых живыми.
   Остальные пятеро испугались. И, кажется, даже не слишком сознавали, что русский пытается взять их именно на испуг в полном одиночестве.
   Раненый немец стонал и пытался стянуть с себя изодранную грязную шинель, чтобы понять, что у него с рукой. Леднев в секунду подскочил и, пока раненый занимался своим предплечьем, ловко и быстро связал руки другим пятерым. Затем сорвал шинельку со стонущего от боли немца.